Акколада

Кафкааль – наша шестая по счёту зона боевых действий, мир бесконечного разложения. Огромные мясистые листья местных растений-эрвешли, серо-зелёные, со сморщенной кожицей, гниют, источая невыносимую вонь и привлекая неисчислимые рои мошек-ушшурли. Теперь мы снимаем шлемы только внутри герметичных укрытий, иначе в наших лёгких образуется колония этой треклятой мошкары. Я никогда не забуду предсмертные хрипы несчастного Вырвиглаза – жаль только, что мы слишком поздно решили его пристрелить... и слишком поздно догадались сжечь тело. 11-й корпус 3-й секторальной армии вот уже три стандартных месяца пытается принудить местное население к возвращению в лоно Республики. Ради торжества демократии генерал-джедай Урун Ксо прибегает к самым разнообразным тактикам. С помощью химического оружия и направленных радиоактивных выбросов мы опустошили уже тысячи квадратных километров. Мы провели орбитальную бомбардировку крупнейших культовых сооружений, чтобы сломить боевой дух аборигенов. Теперь генерал подумывает вскипятить океан турболазерами, чтобы разрушить местную экосистему и заодно создать катастрофический парниковый эффект. Торжество демократии превыше всего! 43-й легион растянут в нитку по восточному побережью бескрайнего озера Ликааши-Шак-Каандри, «Липкого Ложа Мертвецов» в переводе с местного наречия. Нашему 171-му линейному полку выпала честь удерживать обширную болотистую низину с жизнерадостным названием Ухууль-Чжа, «Кошмарная Топь». Только представьте, каким должно быть это место, чтобы даже кафкаальцы назвали его Кошмарной Топью? Командир нашего полка, джедай-падаван Зам’за Оранжевый, уже через неделю сбежал в джунгли с безумным хохотом, крича, что слышит зов Повелителя Мух. Мы-то думали, что родианцы окажутся устойчивее, чем люди... За время кампании 171-й линейный уменьшился на треть, до полутора тысяч бойцов. 10-я и 12-я рота бесследно сгинули в болотах во время карательных экспедиций, остальные четырнадцать рот изрядно поредели. Ни один взвод сейчас не достигает штатной численности. Кафкааль атакует нас на всех биологических уровнях, от микро- до макроорганизмов. Эта планета сочетает разложение с неубиваемостью. Ни химикаты, ни радиация не способны остановить буйный рост джунглей. Погибшие кафкаальцы разлагаются и становятся клеточным материалом для новых, более приспособленных. Раньше я убивал их грибковых скитальцев-ташлаа с одного выстрела из снайперской винтовки, теперь приходится стрелять трижды. На этой планете враги никогда не закончатся. Я патрулирую 6-й участок стены, брожу взад-вперёд, взад-вперёд. Солнце едва пробивается сквозь облака. Сутки на Кафкаале примерно втрое длиннее стандартных, дни и ночи тянутся целую вечность. Под ногами чавкает жирная грязь, налипшая после недавнего илового цунами. В тот день утонули сразу три шагохода АТ-ТЕ, не успевшие добраться до базы. Все, кто был на борту, включая моего товарища Бронебоя, оказались похоронены заживо в страшной могиле. Если приглядеться, можно заметить, что грязь кишит крохотными телогрызами-юште. Вроде бы такие мелкие твари, а Растяпа без ноги остался. Я учу названия местной живности и географических объектов, чтобы хоть чем-нибудь занять воспалённый разум. Я перебираю в уме эти шипящие шипастые слова, чтобы не думать, что Отстрел сейчас умирает в лазарете от Чёрной Немочи. Конфедерация использует дроидов, потому что жалеет живых, и это ясно даёт понять, кто добро, а кто зло на этой войне. Ублюдская планета. Ублюдская война. Ублюдская Респ... Я замечаю на парапете нарушителя – мокрицу-цакаашри. Надо же, размером с мой кулак, вдвое больше обычной. Раздутое серое создание едва перебирает лапками. С ней явно что-то не так, она больна даже по меркам этого больного мира. В подтверждение моих мыслей по тельцу проходит спазм, другой, третий... Нет, это не спазмы, это шевеление паразитоида – паразита, убивающего носителя. Серый хитин лопается, выпуская захватчика на волю. Я замираю от восхищения. Это самое красивое насекомое, которое мне когда-либо доводилось видеть. Облачённое в блестящий изумрудный панцирь, оно расправляет зеленоватые сетчатые крылышки, влажные от соков несчастного живого сосуда. Хитиновый доспех усеян крошечными шипами, на хвосте – изогнутое жало-яйцеклад. Какая соразмерность, какое изящество... Как такая безжалостная красота может существовать среди такой гнили и грязи? Я протягиваю руку, и паразитоид садится мне на перчатку. Его брюшко вспыхивает ослепительным зелёным светом. Я держу на ладони звезду. Взмах крыльев – и маленькая звезда смерти летит к чернеющей стене грибковых джунглей. Дождавшись смены караула, я возвращаюсь в казармы. Не завидую Меченому – сейчас как раз начинается пиявочный дождь. С небес цвета синяка хлещет жижа, похожая на скисшее молоко, а вместе с ней – и кое-что похуже... От отделения Глазастого после такого дождя нашли только обглоданные скелеты. Пройдя все процедуры химобработки и дезинфекции, я снимаю шлем и вдыхаю холодный стерильный воздух. Что ж, пора собраться с духом и узнать о смерти Отстрела. Один его пистолет я оставлю на память себе, а второй пусть забирает Добряк – он тоже с ним дружил. Нет, пожалуй, заберу оба. Заплаканный Добряк кидается мне на шею, едва завидев. Парень слишком эмоционален, рано или поздно его отправят на Камино. На фронте таким не место. – Ладно, ладно, не надо так убиваться, мы все здесь подохнем, – пытаюсь я его хоть как-то подбодрить. – Отстрелу наоборот повезло, отстрелялся наконец. Теперь пьёт в небесной кантине Славного Джанго... Добряк что-то сбивчиво бормочет мне на ухо, но я не могу обработать информацию. Мозг отказывается воспринимать слова. Я хватаю Добряка за плечи и встряхиваю. – А ну-ка повтори, чтоб тебя! Отстрел сидит в постели, уплетая сверхпитательный бульон. Он бледен, на лбу – испарина, но чёрных пятен на лице и теле больше нет. Медицинские дроиды довольно щебечут, сверяясь с показаниями приборов. – Что, Меткач, облом с пистолетами? – ухмыляется он. – Не дождёшься! От Чёрной Немочи нет исцеления... – Как? – выдыхаю я вопрос. – Пришлось изрядно потрудиться, друг мой, – раздаётся мелодичный голос за моей спиной.