𝐈𝐧 𝐭𝐰𝐨 𝐬𝐭𝐞𝐩𝐬 𝐟𝐚𝐫 𝐟𝐫𝐨𝐦 𝐲𝐨𝐮(𝐀𝐭 𝐚 𝐝𝐢𝐬𝐭𝐚𝐧𝐜𝐞 𝐨𝐟 𝐢𝐧𝐟𝐢𝐧𝐢𝐭𝐲)

Сон. Конечно же это был сон. В какой Вселенной Йен Галлагер настолько везучий сукин сын, что известные чертовски красивые актеры появлялись бы у него на пороге посреди дождливой ночи, чтобы утешить его глупую задницу? Если такое место и существовало, то Йен все равно был вдалеке от него, просыпаясь с адской болью в горле в прохладной постели, где он с нездоровым рвением обнимал подушку. Микки здесь не было. И откуда бы ему появиться? Его образ рассеялся, как только Йен открыл глаза и, честно говоря, все чего он желал — это вернуться обратно в свой сон, который одновременно утешал и терзал его сердце. Жалость была отвратительной, и Йен чувствовал себя немного ничтожеством, но для борьбы или хотя бы какого-то самоконтроля нужно иметь силы, а у него их ни капли не осталось; грипп только прогрессировал, и Йен буквально ощущал запах болезни: тяжелый и кислый. Однако ни больное горло ни заложенный нос не шли ни в какое сравнение с чем-то холодным и свирепым, царапающим грудь Йена изнутри. Душевные страдания иногда были сильнее, чем могли бы физические недуги. Разбитый, как стеклянная чашка — вот, как сам Йен описал бы себя в этот момент. Он задумался, а заболела бы его голова еще сильнее, если бы Йен дал волю эмоциям и зарыдал в подушку? Скорее всего да. Дерьмо. Наверное, нужно было встать, привести себя в порядок, принять лекарства и заказать немного еды. С другой стороны, остаться в постели и умереть от полного истощения никогда не звучало так хорошо, как сейчас. Но к счастью у Йена не осталась шанса задуматься об этом, потому что Микки Милкович в виде совсем не призрачного и совсем не видения приоткрыл дверь в спальню и тихо вошел, словно не хотел разбудить его. — Оу, ты проснулся? — брюнет замер, смотря на Йена, который выглядел в лучшем случае ошеломленным, но скорее всего глубоко сумасшедшим, — Или я разбудил тебя? Черт, я не хотел. Я просто спустился, чтобы забрать заказ у курьера, у тебя поразительно пустой холодильник… — мягко продолжил Микки, смущенно улыбаясь; слишком большая для него белая футболка Йена и спортивные шорты, доходящие ему ниже колен, делали брюнета еще более прекрасным в мягком полуденном свете, — Ты хочешь, чтобы я принес тебе завтрак сюда, верно? Я сейчас… — Нет! — Йен почти зашипел, как испуганный кот, потому что грипп лишил его нормального голоса, — Можно, ещё немного…эм… — что бы он не сказал дальше — это звучало бы бесконечно глупо, но как вы еще скажите "пообнимайся со мной в постели"? Но Микки не требовалось много слов, он улыбнулся шире, когда прошаркал босыми ногами к Йену и забрался в кровать, перекладывая подушку в изголовье и устраиваясь на спине, чтобы в следующий момент рыжеволосый взрослый мужчина, лишенный воли и гордости, растянулся на нем, обвивая руками и ногами. — Но как ты себя чувствуешь? Как? Йен еще не был способен на самодиагностику, все еще осознавая, что произошедшее ночью не было сном, и Микки был здесь с ним: живой, дышащий и такой…Микки. Рыжеволосый глубоко вздохнул, сетуя, что проклятый насморк не давал ему услышать запах брюнета, но его тело все равно реагировало на него так же отчаянно. Йен просто прижался сильнее, практически мурлыча, когда Микки запутался пальцами в его волосах и начал нежно массировать кожу головы. — Лучше, — он пробормотал в грудь Микки, и это не было ложью. Брюнет неверяще фыркнул; голос Йена говорил об обратном, но он оставил это в пользу тихой ленивой ласки, — Я думаю ты должен знать, что Ларри не вызвал копов и даже не тронул мою машину. Но оказывается он узнал меня, так что теперь я должен его дочкам мерч с автографом и селфи. — Ты легко отделался, — Йен рассмеялся, — Ларри очень грозный охранник, на прошлой неделе к нему в кабинку забрался енот, и на этот раз он даже не потерял сознание. — Ваш сектор точно в безопасности. — Истина, — Йен тихо вдохнул, когда головная боль рассеивалась от забот Микки, — Но все таки…как ты узнал, где я живу? — спросил он, не в силах побороть любопытство. Он почувствовал, как сердце Микки забилось сильнее и положил ладонь ему на грудь. — Честно говоря, я…немного поинтересовался после того благотворительного ужина, знаешь? — пробормотал Микки, надавливая на макушку Йена, молчаливо приказывая ему оставаться на месте, — Я просто был зол и…не думал головой, ясно? Не то чтобы я собирался стать твоим сталкером или закидать тебе дом тухлыми яйцами, я… — брюнет вздохнул, вероятно, решая говорить честно, — Хорошо, наверное, рано или поздно я бы напился и вломился к тебе посреди ночи, чтобы…я не знаю, выебать из тебя все дерьмо, например! — горько посетовал Микки, и Йену было физически тяжело сдерживать смех и язвительные комментарии по поводу заявлений брюнета, но рисковать и перебивать его он так же не хотел, — Или послал бы цветы…имей в виду, что если ты сейчас засмеешься, то я обижусь, — Йен послушно прикусил язык, — Да, скорее всего я бы сделал и то и другое с разницей в несколько часов. Сейчас я понимаю насколько нездорово и ужасно это звучит, но тогда я…просто хотел доказать тебе любым способом, что у нас может получится, знаешь…что мы могли бы… Как только голос Микки стал слабым и тихим, Йен немедленно пошевелился, чтобы приподняться выше и обнять брюнета, утыкаясь носом в его висок, — Прости, — Йен прошептал хрипло и гнусаво, — Прости меня, я не хотел, чтобы тебе было больно, я никогда этого не хотел, — он зажмурился, когда ком подступил к горлу, а веки задрожали. Потому что как бы он не пытался избежать именно этого, он все равно причинил боль Микки, верно? Вот как работал его мозг. — Все в порядке, — Микки успокаивал его, поглаживая по голове, что быстро вызывало у Йена привыкание, — Я все понимаю, я знаю… — он шептал, и что-то в этом давало Йену понять, что возможно брюнет говорит о гораздо больших вещах, — Я все знаю. Йен напрягся, совершенно не желающий, чтобы Микки в конце концов прочел о его прошлом в какой-то желтой газетенке, но вероятно, это уже произошло. Невероятно сложно было бы самому пойти на это; Йен даже не знал с чего ему начать: с карьеры в шоу-бизнесе, с самих домогательств или с треска, с которым он проиграл суд. Его мысли мгновенно превращались в хаос, как только Йен представлял, как он расскажет Микки обо всем, и, как ему отчаянно хотелось, найдет понимание и поддержку брюнета. Но липкий страх, что Микки не поверит ему, промолчит или, что в разы хуже, обвинит его так же, как зал суда, желтая пресса и киносообщество восемь лет назад…этот страх не давал Йену пошевелиться и оседал на его костях. И все же, он должен был знать, что когда-нибудь Микки доберется до всего сам и будет намного хуже. И Йен никак не сможет к этому подготовиться. Он не был готов и сейчас. Он почувствовал ладонь Микки на затылке и подчинился ей, когда брюнет побудил его посмотреть на себя. Что-то в том, как его голубые глаза сияли теплотой, нежностью и спокойствием, что-то в его легкой улыбке подсказывало Йену, что ему никогда не стоит бояться. Только не с Микки. — Я всегда на твоей стороне, — прозвучало тихо, но уверенно, словно ничто в мире не смогло бы изменить этих слов, — Это значит, что я верю тебе и поддерживаю тебя, чтобы не произошло, вот так это работает, верно? — мягко заверял Микки, пока Йен впечатляюще разваливался на части, — И я понимаю, почему ты мне не сказал, правда, я понимаю. Наверное, я бы просто убил подонка, как только оказался в Лос-Анджелесе. Я бы не смог сидеть сложа руки, если бы знал, что он…хотел с тобой сделать. И что он сделал, — Йен позволил себе прикрыть глаза, позволил Микки поймать слезу прямо в уголке его глаза и стереть ее, позволил своим страхам исчезнуть, а сердцу начать исцеляться, — Я бы ни за что не поверил во всю эту грязную чушь от продажной прессы, этому гребаному адвокату, который сейчас должен гнить в тюрьме, подставным присяжным. И прости меня, но ты идиот, если думал, что могло быть иначе, — и Йен знал это, он, блядь, знал, — Но я все равно понимаю это. Я знаю, каково это скрывать что-то и бояться, что если другие люди узнают об этом, то поймут все совершенно иначе, — голос Микки никогда не становился громче, чем спокойная ласка,и Йен приоткрыл глаза, наслаждаясь тем, как пальцы Микки гладили и гладили его лицо, как комфорт, который он никогда не надеялся получить, проникал в каждую клеточку его тела, — И я не хочу, чтобы мы снова начинали все с недосказанности, хорошо? — спросил он, и Йен закивал, — Хорошо. Тогда давай поедим. Кофе, наверное, уже остыл. Но прежде чем Микки смог достаточно пошевелиться, чтобы встать с кровати, Йен схватил его и прижался губами к губам, зная, что возненавидит себя позже, потому что Микки скорее всего заболеет, но так же зная, что сойдет со своего гребаного ума, если не поцелует его, если не скажет ему, — Ялюблютебя, — тихо-тихо и почти в одно слово. — Я знаю. И если судить по улыбке Микки, он, наверное, мог бы ему все простить.

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

В конце концов, после продолжительных объятий, слишком большого количества поцелуев и обещания продолжить разговор, Йен остается под одеялами, слишком слабый, чтобы куда-то идти, и Микки приносит им завтрак в постель на деревянном кухонном подносе. На нем два больших кофе, чай, который Микки заказал только Йену, объясняя, что ему нужно больше пить, бурито с овощами и мясом, миндальные круассаны, контейнер с куриным супом, так же только один, упаковка йогурта и даже яблочные дольки. — Сначала съешь суп, — Микки приказывает, двигая теплый контейнер ближе к Йену, который откинулся на ворох подушек с глупой улыбкой, — Перестань лыбиться и ешь. Я ничего не забыл, может быть принести что-то еще? Йен почти говорит "нет, все хорошо", когда одна мысль проскальзывает, и он немного жует губу под взглядом Микки, но все же думая, что этот шаг может стать первым на пути к доверию, на пути к честности и любви, он просит почти застенчиво, — Не мог бы ты принести мне…лекарства…они у зеркала в ванной. Я обычно принимаю их утром после еды, — Микки улыбается, кивает и уходит, не задавая вопросов, и Йен благодарен ему за это.

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Йен устраивается на груди Микки снова, когда они заканчивают с завтраком и накачивают его лекарствами, включая две таблетки адвила и спрей для горла. Йену намного лучше во многих смыслах, он теплый, его голова чуть кружится, и благодаря лекарству и горячей еде носу Йена стало немного легче, и он чувствует запах Микки смешанный с запахом яблочного кондиционера для белья, вкусной еды и дома самого Галлагера. Все это: грипп и невероятная легкость после их последнего разговора, заставляет веки Йена подрагивать, пока он полностью не закроет глаза, отдаваясь самому приятному и умиротворяющему сну, который только был у него с той ночи в Италии. Микки там, рядом с ним, его руки нежные, а ровное биение сердца звучит, как светлые обещания. Йен практически спит, когда слышит, — Родиться и вырасти в Саутсайде, вместе жить в Лос-Анджелесе, чтобы встретиться в Риме из всех мест? — Микки тихо по-доброму смеется, — Что это за бред? Его язык ватный от дремоты, когда он отвечает, — Судьба, — и чувствует, как грудь Микки вибрирует от смеха. "И правда, что есть судьба?" — думает Йен, проваливаясь в крепкий сон, — "Судьба, что направляет людей через время, оставляя на их пути испытания, преграды и катастрофы, что владеет людскими жизнями и считается неуловимой, той, что не обмануть и не провести. И в то же время, судьба — что-то эфемерное, как героиня из сказок и старых легенд, казалось бы, полностью утратившая свои силы в современных реалиях. Но чем бы в конце концов ни была таинственная судьба, Йен благодарен ей за то, что она сотворила".

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Йен просыпается дергаясь всем телом, как от удара молнии, хриплый крик вырывается из него, неся с собой странное освобождение, наверное, потому что в своем кошмаре Йен был немым, как это часто бывает. Он взмок, все тело влажное и липкое, а дышать тяжело из-за отека носоглотки и ужасной сухости во рту. Несколько секунд он дезориентирован, пока не приходит в себя и не замечает, что руки Микки обвиваются вокруг него, успокаивая. — Тебе приснился кошмар; все хорошо, все в порядке, — он воркует с ним, как с ребенком, что, наверное, не так на самом деле, просто Йен чувствует себя немного уязвимым, — Это сон, — голос Микки, как маяк среди стихийных мыслей Йена, — Только сон. Когда Йен успокаивается достаточно и снова устраивается на груди Микки, полностью злоупотребляя его добротой, он замечает, что за окном уже стемнело, и может быть наступила ночь, но ему абсолютно плевать. — Такого уже давно не случалось, — говорит он, пользуясь приватностью темноты спальни и комфортом объятий другого мужчины, — Кошмаров. Снова начались, когда вся эта история всплыла… — он вздыхает, смачивает сухие губы языком, пока Микки молчит, просто дышит, позволяя ему делиться чем-то настолько личным, — Мне снится не момент, когда он…ты знаешь, пытался склонить меня или в очередной раз шантажировал, потому что все это на самом деле не было каким-то травматичным опытом или что-то в этом роде, — Йен усмехается, когда говорит об этом, думая, как он должно быть звучит, — Я имею в виду, что когда тебя преследует пятидесятилетний мерзкий мужик, пытаясь схватить за задницу или выяснить, как тебе нравится, говоря, что рано или поздно ты все равно сделаешь то, что он хочет — это довольно ужасно, но ты же знаешь, что в Саутсайде происходит дерьмо и похуже в любой день, так что… — Он никогда не имел права предлагать тебе подобное, даже, блядь, пытаться намекнуть на это, не говоря уже о том, чтобы распускать руки, — гнев сочится из слов Микки, — Ты был ребенком, подростком, а он просто ебаный педофил. Неважно, как легко ты к этому относился, это не может быть нормальными и не должно оставаться безнаказанным, Йен. Ублюдок заслуживает пулю прямо в свой крошечный хер. Саутсайд — поганая дыра, но даже там педофилов отстреливают нахрен, и то что здесь, в гребаном цивилизованном, блядь, мире он продолжает ходить на свободе и делать, что ему хочется — это ненормально. Такого просто не должно быть! — речь Микки заканчивается с прерывистым тяжелым выдохом, когда он запускает пальцы во влажные кудри Йена, а после прижимается губами к линии роста волос, — Просто…когда я думаю о том, что он сделал, я схожу, блядь, с ума. Мне жаль…мне так жаль, что тебе пришлось пройти через все это дерьмо с домогательствами, судом и всей этой прогнившей системой. Мне жаль, что ты снова через это проходишь. — Спасибо, — Йен бормочет не громче шепота, думая, как это трансцендентно — Микки здесь, и он понимает, и он чертовски любящий, и как глупо было бояться, пытаться скрыть это от него, — Прости, что я не сказал тебе. Это…чертовски тупо. Ты имел право знать все. — Достаточно извинений на сегодня, — ворчит Микки, оставляя поцелуй на волосах Йена, — Теперь мы сделаем лучше, не так ли? Йен согласно мычит и кивает, дрифтуя во всем этом комфорте, и он не любит об этом говорить, но сейчас так кажется правильнее, и поэтому он целует брюнета в грудь, ощущая тепло его тела через тонкую ткань футболки, легкий запах пота и то, что Йен может описать только как сам Микки; и прижимается к нему, когда продолжает рассказывать, — Мне снится, что я снова в зале суда. И, если на стороне Холла много людей, то рядом со мной никого нет…что странно, учитывая, что вся моя семья присутствовала на каждом заседании, мои друзья по шоу тоже. Возможно, это из-за того, что в конце концов я проиграл, и теперь мой мозг просто хочет облажать меня и заставить думать, словно мне никто никогда не верил. — Я верю тебе. Йен улыбается заверению Микки, — Я знаю. И я знаю, что моя семья мне верит. — Только конченый идиот не был бы на твоей стороне, Йен. Дело скорее в том, что многие люди чертовски трусливые или им, блядь, нет дела ни до чего, пока это их не касается. Но…никто на самом деле не думает, что ты лжешь, никто в сообществе так не считает. Это приносит облегчение, в котором Йен не знал, что нуждался, — Ты думаешь, что мне стоит выступить на суде? — для себя он уже решил, но ему все равно важно услышать, что скажет Микки. — Я думаю, что тебе стоит делать то, что ты хочешь, понимаешь? Как бы банально это не звучало, но это твоя жизнь. Я не скажу, что хотел бы этого, чтобы ты снова проходил через заседания и слушал, блядь, дерьмо, но…я поддержу любое твое решение, хорошо? Я уверен, что твоя семья сделает так же. — А что если мы сделаем перерыв? — каждое слово было колючим и горьким на языке Йена, но все же он ничего не мог с собой поделать, — На время пока идет суд, — он поспешил добавить, потому что Микки ощутимо напрягся рядом с ним, — Я не могу просить тебя просто сесть и ждать меня, но… — Господи Иисусе, Йен, что ты несешь? — раздраженно выдохнул Микки, двигаясь, чтобы побудить рыжеволосого слезть со своей груди, на что Йен только сильнее вцепился в тело брюнета в молчаливом протесте. Нет. Он бы ни за что не смог сказать то, что должен был, если бы Микки сейчас лишил его своего исцеляющего контакта. Тот факт, что с помощью этого Йен снова пытался оттолкнуть брюнета, делал ситуацию еще более трагичной. Микки покорно сдался, и Йен, набрав полную грудь воздуха, продолжил, — Это бы имело смысл, Мик. Мы не знаем каким будет исход суда, и я не хочу, чтобы ты пострадал. И если ты будешь рядом со мной в акте открытой поддержки, Холл обязательно отомстит тебе в случае выигрыша. Я не прощу себе, если он, да хоть кто-то причинит тебе вред, испортит твою карьеру. Если я хочу выступать в суде, то должен убедиться, что мои близкие в безопасности, особенно – ты. — М-угу, — этот звук не понравился Йену, как и то, что Микки перестал гладить и перебирать его волосы, — Значит, давай проясним. Ты бросаешь меня. Снова, черт возьми. И снова ради моего же блага. Я ничего не упустил? — раздражение в словах брюнета было холодным и нескрываемым. — Я не бросаю, я… — Ты что? Хочешь, чтобы я был в безопасности? Пока ты будешь бороться с чертовым демоном, я должен тихо отсиживаться подальше, да? Потому что твоя тупая гребаная голова, набитая Шекспиром, так решила? Йен чувствовал, что у него просто нет ответа, который успокоил бы Микки и доказал его правоту, в первую очередь потому что сам Йен не совсем был уверен в том, что он, черт возьми, говорит и делает. Все, что он знал – это Микки нужно как можно дальше находиться от ублюдка по имени Мейсон Холл и от всей этой судебной истории. Йен просто не совсем понимал, как это можно устроить, и как он сам справится с таким дерьмом без Микки. И разум подсказывал ему, что, вероятно, никак. — Д-да, — Йен осторожно выдохнул, в любом случае он уже запутался, и вибрации кровавой расправы, которые источал Микки не помогали делу, — Я всего лишь хочу сделать лучше для тебя, Мик, — добавил он, потому что это и была единственная правда, единственная действительно важная вещь. Брюнет что-то промычал, возобновляя нежную ласку в волосах Йена, отчего рыжеволосый начал немного приходить в себя. — Нет, — вдруг просто и спокойно сказал Микки, толкнув голову Йена на место, как только он зашевелился в ответ. — Что? — Ну, я говорю тебе – нет. Я не буду тебя ждать. В конце концов, я не принцесса, у меня нет башни, и драконы давно вымерли. Йен ощутимо задрожал, не совсем понимая, что он сейчас сделал; паника быстро возвращалась, потому что он был конченым идиотом. — И мы…ты…больше не вместе? — спросил он, неосознанно закидывая ногу на бедра Микки, опасаясь, что брюнет встанет и уйдет прямо сейчас. Микки вздохнул, кажется устало, но не раздраженно, — Я и не знаю, Йен, а ты как думаешь? У меня никогда не было особых проблем с этим, — ответил он, кладя вторую руку на бицепс Йена и начиная нежно массировать, — Но я имел ввиду то, что сказал — я не собираюсь ждать твою задницу. — Это значит, что ты…будешь ходить на свидания или… — разум Йена начал стремительно путаться, и он собирался взять свои проклятые слова назад. О чем он вообще думал?! — Что? — Микки нахмурился и слегка грубо потянул его за волосы на макушке, — Какого хрена ты несешь? Я собираюсь быть с тобой, идиот. Здесь, там, в зале суда, перед прессой, если понадобится. К черту тебя и твою патологическую потребность всех защитить. Я взрослый, и ты не можешь решать за меня хочу я этого или нет, поэтому я не буду тебя ждать. Я буду рядом с тобой, и никуда не уйду. Знал ли Йен, что можно превратиться в ничто с громким выдохом? В любом случае именно так он и сделал. Его глаза затуманились, но он не собирался больше плакать, должна была быть хоть какая-то гребаная черта в его сентиментальности. Поэтому, чтобы занять себя и спастись от растекания в лужицу, Йен приподнялся и практически впечатался в губы Микки с диким нетерпением, ненавидя себя за то, что скорее всего он уже его заразил, но зная, что сойдет с ума, если сейчас же не поцелует Микки. Наверное, именно это люди звали любовью. — Я скучал по тебе. Так сильно. Микки говорит это между короткими, до нелепого громкими поцелуями, и Душа Йена покидает тело: взлетает прямо к беззвездному небу Лос-Анджелеса, проносится сквозь облака и стремится ввысь и ввысь в космос и невесомость. — Ялюблютебя, — отвечает Йен, почти в одно слово, потому что так и есть и потому что, сказав это однажды, он вряд ли сможет остановиться впредь.

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

— Черт, — Йен стонет немного разочарованно, хоть и от удовольствия, когда Микки случайно задевает бедром его каменный стояк; два месяца разлуки с брюнетом погрузили Йена в глубокое отчаяние, и хотя он скорее всего потеряет сознание, если попытается трахнуться сейчас, это не значит, что он не хочет, ему нужно это так сильно, до боли во всем гребаном теле. Микки хихикает и игриво отпихивает его, — Я не собираюсь трахать твою заразную задницу, — говорит он, вставая с кровати и потягиваясь, и даже в полутьме Йен видит изгиб его идеальной задницы, сильные бедра… — Бессовестный, — в шутку обвиняет брюнет, ловя взгляды Йена, — Перестань на меня так смотреть, мать твою, я не хочу объяснять твоей семье почему ты попал в неотложку. — Но для этого уже даже существует фраза, — фыркает Йен, падая тяжелой головой на подушки, — Трахнутый до потери сознания. Брюнет смеется, протягивая руку и шлепая Йена по бедру, — Заткнись и давай закажем еды. Я умираю с голода. — Разве сейчас не ночь? — И что? Какой плюс в том, чтобы быть знаменитым, если ты не можешь разбудить посреди ночи какой-нибудь стейк-хаус?!

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Картошка немного мягкая и остывшая, а мясо суховато, но они все равно едят с удовольствием, запивая все клубничным молочным коктейлем, в котором слишком много льда. Ну и ладно, что можно хотеть от круглосуточной доставки? Кажется, курьер пытался предложить им купить травки. Они даже едят в гостиной, включая на фоне какой-то тысячный эпизод "Симпсонов", что Йен последний раз видел в старшей школе, и это все так же бессмысленно, как и тогда, хотя Микки смеется и говорит, что он ни хрена не понимает. Йен хмурится и показывает ему фак, даже если брюнет прав. После того как он доедает последнюю картофельную дольку, Микки заваривает ему какао, который в большей степени горячий шоколад, потому что молоко пропало в его холодильнике, но напиток сладкий, горячий и пахнет, как батончик Hershey's, напоминая о детстве и хэллоуине. Его горло саднит, а глаза слезятся от яркого верхнего освещения; Микки приносит одеяла из гостевой спальни и выключает основной свет, оставляя только тусклую настенную лампочку, а потом, после продолжительных уговоров Йена, включает "Укрощение строптивого" на телевизоре, пользуясь подпиской Галлагера. — Это буквально романтическая чушь, — ворчит он, садясь на диван и позволяя Йену растянуться и положить голову себе на колени. — Моя жизнь сейчас — романтическая чушь, — парирует Йен и бессовестно тянет руку Микки, чтобы положить ее себе на голову, — Прекрати ворчать и займись делом. Брюнет смеется, легонько шлепает Йена по макушке так, что это скорее ласка и запутывается пальцами в его волосах и что-ж, могла бы жизнь быть прекраснее? Когда Элиа Кодоньо ругается на пса за то, что тот посмел обыграть его в шахматы, Йен стряхивает дремоту, потягивается и поднимает руку, чтобы игриво пощекотать подбородок Микки, улыбаясь в ответ на его улыбку. Он извивается, ложась на спину, у него забит нос, а лекарство осталось на втором этаже, и Йен не хочет, чтобы кто-либо из них вставал. Микки смотрит на него сверху вниз, ракурс делает его немного смешным, — В чем дело, Герк? Йен фыркает и, подумав, спрашивает, — Расскажи мне, как ты начал сниматься.

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Они говорят пока Элиа советует священнику Чирилло больше молиться и отвлекаются, чтобы рассмеяться над этим. "— Скажи, как там с дождём, что-нибудь делаешь? — А что я могу поделать? — Молиться, что же еще? — Каждый вечер молю Иисуса. — Так обратись к нему с утра". Говорят, когда Элиа — упертый влюбленный идиот врывается на баскетбольный матч. "— Разве ты не должен быть в Брюсселе? — Мне нравится баскетбол. — С каких это пор? — С этих самых. Как у нас дела? — Какие тут могут быть дела? Вот! — Вот это я и спрашиваю. — Конечно, спрашиваешь ты, не мне же спрашивать, если мы проигрываем 86:0! — Тогда дела плохи. — Хуже некуда!" Замолкают, чтобы осознать, как можно вырасти на соседних улицах и никогда по-настоящему не знать друг друга, что на самом деле не так уж и удивительно, учитывая, что Микки бросил школу примерно в девять лет. Притворяются, что это не мило, как Элиа делает предложение Лизе при всем переполненном спортивном зале. "— В следующее воскресенье, в одиннадцать... — Что именно? — Мы поженимся. — Нет! — Что-то я не разобрал последнего слова". Говорят о том, как Фиона рассылала кассету с видео, где Йен изображает Ферриса Бьюллера, по всевозможным агентствам, пока его в конце концов не пригласили сняться в короткой очень малобюджетной рекламе. Говорят, когда Элиа спрашивает "на чем мы остановились?", а Лиза отвечает "я что-то не помню". Говорят пока идут титры, пока веки Йена снова не тяжелеют, и Микки уговорами побуждает его подняться и пойти спать в кровать. И не смотря на то, что его силы кончаются, Йен все равно отвешивает самый тупой комментарий, когда Микки берет его старые голубые боксеры в белую полоску, футболку с застиранным принтом и намеревается пойти в душ перед сном. — Ты не можешь быть голым в первый раз в моем доме, чтобы я этого не увидел! Хотя бы разденься здесь, Микки! — это даже не юмор, и его голос почти жалобный; Боже, он так по нему скучает, — Это нечестно! Микки разражается ярким смехом, поднимая руку и показывая Йену фак, пока покидает спальню, — Не дрочи без меня! — Я так и сделаю! И, положив руку на сердце, Йен именно так бы и поступил, будь у него силы, но все что он может — это медленно сбросить грязную одежду и надеть чистую пару боксеров, серую футболку и, пожевав губу в размышлении, снять несвежую простынь, оставляя только наматрасник. Хорошо, Микки не должен этого заметить, зато теперь постель можно считать чистой. Он бросает кучу вещей на кресло, выпивает половину лимонного гаторейда и уютно устраивается под одеялом, слыша, как в душе льется вода. И сейчас все совершенно не так, как в Италии, верно? Обстановка, ситуация и их отношения так отличаются, что кажется — Рим был лишь долгим красивым сном. Но все что Йен знает, дремая в ожидании Микки, не позволяя себе уснуть, пока другой мужчина не окажется крепко прижат к его телу, все что он знает — в мире нет ничего естественнее, ничего правильнее и желаннее, чем происходящее прямо сейчас. И пусть Рим, как полагается сердцевине Италии, был для них страстным и романтичным, когда Микки возвращается из душа, застенчиво предлагая ему вечернюю дозу лекарств "ты должен пить их вечером, верно?", Йен принимает их с благодарностью и думает, что Лос-Анджелес для них — тихий, нежный и преданный, как сама любовь.