┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈
Позвать с собой Йена в Париж было подобно тому, словно кто-то впервые зажег мириады звезд на вечно темном небе. Если и существовали реальные глаза-сердечки, то Йен изобразил именно их, эффектно лишив Микки любой воли и силы против себя, хотя брюнет сомневался, что он в принципе обладал чем-то подобным к настоящему моменту. Сам же Микки был во Франции единожды, на первом Парижском показе Мэнди, и мало сказать, что он запомнил город мельком за те бешеные пару дней, не посещал никаких достопримечательностей, кроме знаменитой Эйфелевой башни, но он едва ли понял ее смысл, в этот же раз брюнет не сомневался, что Йен с радостью его во всем просветит. Они крайне мало виделись после своего свидания, загруженные работой, и Микки надеялся на спокойные Парижские выходные, после того, как он выполнит часть сделки и посетит пару показов, в одном из которых будет участвовать Мэнди. Но если Микки представлял себе спокойствие, как закрыться в номере отеля с видом на Эйфелеву башню и трахаться на шелковых простынях три дня, то у Йена было совершенно иное представление, включающее, конечно же, Лувр, а если останется время — кондитерский бутик Седрика Гроле и прогулку по кварталу художников Монмартр. Их отель расположен в 7-м округе Парижа, и он в целом часе езды от Лувра, что находится на противоположном берегу Сены, но Микки все равно выбирает его из-за невероятного вида на Эйфелеву башню прямо из окна напротив кровати в номере. Цена чертовски огромная, но это стоит того, когда Йен входит в комнату и, бросая сумки на пол, подходит прямо к окну, открывает створки и с видом чистого детского счастья смотрит на кварталы осеннего Парижа и возвышающуюся посреди них вершину творения — Эйфелеву башню. Номер однокомнатный: чистый и обустроенный в классическом стиле с нотками современности в светлых пастельных тонах; Микки кладет свою дорожную сумку рядом с вещами Йена и подходит к нему сзади, обнимая его за талию и крайне неуклюже выглядывая сбоку плеча, спрашивая тихим голосом, — Нравится? Йен поворачивается, кладет ладони на лицо Микки и притягивает его для поцелуя, который так сладок и так хорош, что сказочный вид на фоне меркнет, уступая место другому невероятному свету под веками Микки.┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈
Сложно описать Париж, если пробыл в нем всего несколько часов, но Микки думает, что это очаровывающее, полное любви и надежд место, хотя может быть это просто эффект поцелуев и прикосновений Йена, когда тот прижимает его к стене душа под теплыми, почти нежными, струями воды, спадающими на них словно летний дождь. Они решили принять быстрый душ перед тем, как спуститься в ресторан пообедать, но время явно потеряло свой логический смысл, когда Йен поцеловал Микки в шею и сблизил их тела, поглаживая бока и бедра брюнета. Через минуту Микки обнаружил себя прижатым спиной к влажной груди Йена, в каком-то жарком одурманивающем коконе возбуждения, из которого он никогда бы не хотел выбираться. — Чертовски хочется секса, — выдохнул Йен, пока самозабвенно покусывал и ласкал мочку уха Микки и потирался твердым стояком о его ягодицу. — Не вижу препятствий, — Микки толкнулся бедрами назад, выгибаясь в спине, протягивая руку, чтобы запутаться пальцами во влажных кудрях Йена, — Давай я возьму смазку. — Нет, — Йен издал стон чистого разочарования, — Не сейчас… — Микки собирался протестовать: громко и сильно, когда что-то прохладное, похожее на гель потекло по ложбинке между его ягодиц, — Трахну тебя на кровати, когда на башне зажгутся вечерние огни, — словно между делом сообщил ему Йен, возвращая баночку с гелем на полку и кладя скользкую ладонь на член Микки, — Возьму тебя сзади, чтобы ты мог это увидеть. В ответ Микки смог лишь издать стон чистого наслаждения; все эти дни, что они находились в разлуке брюнет много и в красках представлял, как снова окажется рядом с Йеном, и реальность оказалась куда приятнее и ярче одиноких фантазий, обещания и грязная болтовня Йена только подталкивали его еще ближе к краю. Он привстал на носки, повернул голову в молчаливом прошении поцелуя, и Йен соединил их губы, продолжая скользить ладонью по всей длине Микки, останавливаясь на головке, чтобы поиграть пальцами с чувствительной плотью и побудить его судорожно вздыхать. Сначала это медленно: Йен ласкает его, лениво потираясь своим членом о Микки, но все быстро накаляется, становясь жарче; голова Микки падает на плечо Йена, и он позволяет себе прикрыть глаза и раствориться в удовольствии. Движения другого мужчины теперь быстрее, целеустремленнее, свободной рукой он поглаживает живот и грудь Микки, а потом останавливается на соске, слегка пощипывая и дразня, и брюнет просто держится, держится и стонет. Вода из теплой превращается в горячую из-за того, что их тела нагреваются от ощущений, Йен громко дышит рядом с его ухом, издавая еле слышные приглушенные стоны наслаждения, и все это так приятно, что оргазм подступает слишком-слишком быстро. — Черт, я… — Микки предупреждает, каким-то образом чувствуя, что Йен становится еще тверже рядом с его кожей, скользит быстрее в погоне за собственным финалом, — Сейчас… — Давай, — Йен подбадривает, его движения запинаются, он прижимает губы к местечку за ухом Микки, громко и тяжело дыша, — Кончи со мной, давай… Теплое сладкое покалывание во всем теле заставляет Микки выгнуть спину и с силой потянуть Йена за волосы, он весь дрожит на грани того, чтобы кончить, ноги подгибаются, и Йен кладет руку на нижнюю часть его живота, поддерживая. Как и Париж, настоящий чертовски удовлетворяющий оргазм, который ты испытываешь с желанным и любимым тобой человеком, очень сложно описать…Нет ни одной мысли, только блаженная пустота и удовольствие, которое рождается в члене, внизу живота и мгновенно рассеивается, пульсируя пульсируя пульсируя, пока этот плотный жар нарастает, и кулак Йена становится скользким; звуки поглаживаний слышны даже сквозь шум воды… Йен отпускает его на грани слишком сильной чувствительности, обхватывая руками и в несколько толчков, он кончает; теплые брызги его оргазма попадают на кожу Микки, и что-то в этом одновременно грязно и так хорошо. Они успокаиваются несколько минут, пока Йен прислоняется к стене вместе с Микки в своих объятиях, и теплая вода омывает их уставшие тела. — Какой гостеприимный город, — бормочет Йен, и Микки разражается смехом. — Да, прием здесь чертовски горячий.┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈
Микки никогда не думал, что будет иметь это — парня, который бы мыл его волосы, просто потому что ему самому это нравится. Брюнет жмурится как идиот, пока Йен массирует его голову, тихо смеясь над тем, как должно быть сейчас выглядят волосы Микки в облаке пены. Это глупо, но приятно, по-другому: обыденно, по-домашнему, что-то на языке близости и заботы. Когда Йен заканчивает, он помогает Микки смыть шампунь с волос, а после, пока брюнет еще не открыл глаза, целует его под щедрым потоком воды так, словно у них есть все время в мире, чтобы быть здесь, быть друг в друге. Они выходят из душа, когда Микки возвращает услугу, испытывая слишком большой восторг от пенных кудрей Йена, чем должен взрослый мужчина и после еще одного сеанса поцелуев, потому что должно быть, им обоим нравится целоваться под дождем. Сейчас только 14:25, так что весь день впереди, но перелет был чертовски долгий и изматывающий. Даже при учете, что им удалось подремать несколько часов, усталость все еще ощущается, и они решают пообедать, а после побродить по окрестностям, не выезжая сегодня по запланированным локациям. Завтра у Микки рабочий день, и он будет занят до вечера, в это время Йен посетит музей Орсе на левом берегу Сены, где проходит выставка работ Ван Гога, которые он создал в последние два месяца своей жизни, проживая в городке Овер-сюр-Уаз под Парижем. Йен немного бредил этим все время до Франции, и Микки счастлив, что он сможет исполнить эту маленькую мечту. А после, когда рабочие задачи Микки будут выполнены, они посвятят оставшиеся дни недели Лувру, знаменитым парижским площадям, паркам, а также той загадочной кофейне, в которой якобы готовятся самые вкусные в мире десерты. Сейчас они одеваются: Микки в серые брюки, черную футболку, теплый темно-синий свитер с высоким горлом и черную кожаную куртку, Йен смотрит на свой чемодан и в конце концов выбирает темно-серые брюки (ткань выглядит более теплой, чем у Микки), бежевую кашемировую водолазку и светло коричневое пальто. Немного подумав, под взглядом Микки, Йен возвращается к сумке и достает из нее серую кепи, которая напоминает брюнету что-то типа кепки охотника на оленей и, честно говоря, в ней Йен слегка похож на ирландского дедушку, так что он улыбается, веселясь, а Йен, замечая это, грубо фыркает и менят кепи на черную вязаную бини. — Я ничего не сказал! Йен только прищурился на него, надевая брюки, — Это хорошая кепка, она теплая. Микки ухмыльнулся, — Все еще молчу. — Где твоя шапка? — Эм, — брюнет действительно не помнил, чтобы она у него в принципе была, — У меня ее нет. Йен поднял голову так резко, что Микки начал опасаться за его шейные позвонки, — У тебя нет чего? На улице гребаные 12 градусов и мелкий дождь, Микки, — прошипел он, опасно приближаясь к брюнету, — Какого хрена ты собираешься бродить там с открытыми ушами? Что ты хочешь, менингит?! Микки моргнул, все еще не знающий, как Йен мог так быстро наращивать обороты зверя, — Но я…там правда не холодно! Рыжеволосый только цыкнул, подошел к сумке и через минуту достал из нее темно-зеленую бини, он бросил ее рядом со своим пальто, а Микки протянул черную шапочку. — Мой спаситель, — брюнет улыбнулся, и до этого момента он не думал, что можно приказать человеку заткнуться одним взглядом, но как и во многом для Йена Галлагера не было ничего невозможного.┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈
Йен находится в своем маленьком раю, бродя по отелю, потому что он выполнен с нотками литературного салона XVIII века, хотя занимает османское здание XIX века, но Микки оставляет все комментарии о некоторых диссонансах при себе. Они спускаются в кафе и находят небольшой столик у окна, заказывая лосося с овощами на гриле, а еще фирменный горячий шоколад и круассаны по просьбе Йена. Кафе наполовину пустое, сейчас не совсем туристический сезон, к тому же время обеда только что закончилось. Окна выходят на оживленную улицу и некоторое время они болтают о всяком: чем отличается Рим от Парижа, о будущих постановках Йена, о проектах Микки, и о том, что Мэнди готова выпотрошить его душу голыми руками, потому что хочет познакомиться с рыжеволосым. — Я не против, — Йен бормочет, его щеки отчего-то краснеют, — Подружиться с твоей сестрой. Конечно, этот золотистый ретривер подружился бы даже с исчадием Ада. — Я бы взял тебя завтра к ней на показ, но уже поздно возиться с пропусками, кроме того, я не думаю, что ты заслужил эту пытку. Я буквально буду стараться три часа не спать и не закатывать глаза. Йен улыбнулся, прекрасно понимая о чем говорит Микки; некоторые мероприятия были созданы для какой-то определенной категории публики, в то время как остальные просто ждали, когда это все закончится. — Я терпеть не могу светские рауты, — сказал он, отпивая воды, — Я посетил не так много, пока был, ты знаешь…актером, но этого хватило, чтобы я заимел аллергию на всю оставшуюся жизнь: слишком много фальши, звуков и вспышек камер, серьезно, я боялся, что у меня разовьется катаракта, — один уголок его рта приподнимается в легкой улыбке, — И я не думаю, что будет умно появиться с тобой на публике еще и на одном из самых освещаемых мероприятий, фотографии и слухи разойдутся по миру примерно за 30 секунд. И это то, о чем Микки также много думал. Он хочет спросить: "Это проблема? То что нам приходиться в каком-то роде скрываться", но официант возвращается, расставляя перед ними тарелки с горячим и свежевыжатый апельсиновый сок. Рыба нежная, совершенно лишена костей и тает во рту; Микки смакует кусочек, думая о том, что если публичное заявление вызовет пристальное внимание прессы, разные реакции коллег и фанатов, то его отсутствие — это не только слухи, теории и жадные до сенсаций папарацци, но и невозможность совместного публичного появления. Возможно, Микки хотел бы взять Йена с собой на одну из этих пышных новогодних вечеринок или на благотворительный прием Элтона Джона, потому что он знает, что Йену нравятся некоторые из его песен, возможно, он хотел бы провести его на съемочную площадку следующей весной, когда у Микки начнутся новые съемки, которые пройдут в Нью-Йорке. Существует тысячи возможно, и все они невозможны, если они хотят сохранить ориентацию Микки в относительной тайне для большей части публики. Все это так чертовски сложно и выматывает. А еще есть суд, и заседание наступит намного быстрее после последних событий, за которые Йен не уставал его отчитывать, однако кем они будут для прессы? Друзья? — Все хорошо? — теплая рука Йена касается его запястья, вырывая Микки из потока мыслей. Он смотрит на него, отмечая, как Йен хорош во всем и ни в чем, но как же ему идут светлые тона, а также то, что его волосы без укладки и геля такие пушистые и непослушные, что у Микки чешутся руки от желания провести по ним пальцами, то как его ресницы на самом деле немного светлее волос на голове…и это делает его глаза еще красивее. Он смотрит на него и думает, что никогда-никогда не хотел бы его скрывать ни перед кем, ни перед чем, кроме тьмы и опасности. — Если бы я вышел, — начинает Микки, накалывая кусочек лосося на вилку, — То пресса сошла бы с ума, ты знаешь? И в отношении тебя тоже… Йен пожимает плечами, удивительно, но очевидно это то, что мало его волнует, — Пресса может отсосать у меня, — говорит он, отпивая сока. — Исключено. Никто не сосет у тебя, кроме меня, — сухо отрезал Микки, — И меня это полностью устраивает, — Йен отвечает, улыбаясь в свой стакан, — Я имею в виду, что пресса всегда найдет повод, чтобы наговорить дерьма, так что я не переживаю насчет этого. Заявлять о себе или нет — это только твое дело, и ты должен принимать решение исходя из своих желаний, вот и все. Не нужно думать обо мне каждую минуту, Мик, со мной все будет в порядке, если ты такой же, — он протягивает руку, чтобы коснуться пальцев Микки, — Вместе в болезни, здравии и всякое дерьмо, помнишь, как ты говорил? — Да, — брюнет кивает; официант приносит им горячий шоколад, — Вместе в болезни и здравии.┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈
После недолгой прогулки по окрестностям и ужина в маленьком атмосферном ресторане, они действительно возвращаются в номер, чтобы просто…лечь спать. Десятичасовой перелет изматывающая вещь, и Микки нужно рано вставать, так что в этот вечер никто из них не видит, как сияет и переливается огнями главная башня Франции. В обед следующего дня, пока Микки занят в «Карусели Лувра» рядом с садом Тюильри, Йен находится близко к нему, но на противоположном берегу Сены в Музее Орсе. Здесь проходит только вторая в истории своего существования выставка — «Ван Гог в Овере. Последние месяцы», которая славится не только небывалым количеством выставочных образцов, каким-то чудом попавших в аренду музея, но и произведением, которое художник написал за два часа до своего самоубийства — «Корни деревьев». Атмосфера невероятная, даже огромное количество посетителей не мешают Йену оценить значимость и непередаваемую силу творений художника, которая только усиливается от осознания, что все представленные картины и наброски написаны в последние два месяца жизни Ван Гога. О чем он думал? Что он чувствовал в эти дни, часы и минуты? Каким был тот последний, решающий импульс, который прошел сквозь него перед принятием решения? Йен смотрит на «Пейзаж в Овере после дождя» и задается вопросом, насколько нужно быть сильным духом, чтобы испытывать столько боли, смятения и агонии, но при этом трансформировать все это: физическую боль, психические недуги, непринятие себя в обществе ни как человека, ни как художника, взять все это мерзкое, зловонное и отвратительное, и выразить через нежные, чистые, невероятно красивые краски в картины, где столько жизни и ее энергии, что никогда не видел Винсент Ван Гог — нищий художник, что умел находить красоту повсюду. Билет Йена включает также пропуск в крыло, где проходит выставка цикла картин лионского художника Луи Жанмо — «Поэма Души». Этот ансамбль романтического спиритуализма считается венцом творения лионского художника и пробудет в Музее Орсе до 07 января; выставка открылась лишь в начале сентября, поэтому людей много, у картин некоторая толкучка, но Йен никуда не торопится, терпеливо выжидая и медленно переходя от произведения к произведению. Невозможно сравнить Луи и Винсента: это разные стили, эмоции, цели, выражения, разные посылы в произведениях, работы Ван Гога несут в себе практически сакральный смысл для Йена, но все же он должен отметить, что у них есть одна общая сердцевина — видение прекрасного в каждом моменте жалкого людского существования.┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈
Погода прекрасная для октября, поэтому после музея Йен следует порыву сердца и отправляется на пешую прогулку, не имея на самом деле никакой цели, кроме как полюбоваться городом. Он проходит по улочкам, бродит между жилых зданий, наслаждаясь погодой и всем, чем сейчас является его жизнь. Микки присылает ему сообщение как раз, когда Йен останавливается у местного фермерского рынка. Микки(16:48): Освобожусь через час Микки(16:48): Уверен, что твоя выставка несла больше смысла чем все что я увидел Микки(16:49): Если я не проведу этот вечер с тобой, то весь день будет испорчен Микки(16:49): *и так каждый день Вот, чем сейчас является его жизнь. Йен берет в руки спелый ароматный инжир, вдыхает его запах и отвечает: Йен(16:51): Giorno e notte sogno solo di te. Йен(16:51): Днем и ночью мечтаю лишь о тебе… Йен(16:52): Что ты хочешь на ужин? Он планирует сесть на автобус до отеля на ближайшей остановке и заранее заказать столик в кафе, учитывая, что вечером там скорее всего будет много людей, когда ему приходит ответ: Микки(16:54): Тебя❤ Йен улыбается, очевидно, как ненормальный, но ему плевать. Он кладет телефон в карман и смотрит на ящики полные фруктов и ягод, думая, что иногда в жизни нужно быть гедонистом.┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈
Они и правда ужинают настоящей едой — перепела в медово-горчичном соусе, салат с голубым сыром и шалотом, по одному бокалу фирменного здесь шампанского «Veuve Clicquot». Еда потрясающая, но что Йен запомнит, наверное, на всю свою жизнь — это момент, когда Микки привстает, чтобы достать карту и заплатить за ужин, а после нагибается над столом и, словно вокруг никого нет, словно кафе не забито битком…оставляет звучный и долгий поцелуй на губах Йена. Это что-то разжигает в нем, желание такой силы, что когда за ними закрывается дверь номера, Йен накрывает губы Микки и освобождает их от одежды в рекордные сроки. Он вспоминает о том, что планировал, лишь когда Микки лежит на кровати в одних черных боксерах с остекленевшими от возбуждения глазами и пухлыми от поцелуев губами. — Ты хотел меня на ужин, помнишь? — он дразнит, приподнимая брови. Микки смеется, извиваясь и садясь на пятки в изголовье кровати, — И я все еще жду этого. — Доверяешь мне? — Йен берет блайндфеллен с ночного столика в руки, смотря на Микки с очевидным вопросом. Брюнет улыбается и наклоняет голову, потому что да, да, да. Он буквально никогда не делал этого с закрытыми глазами, и точно уверен, что не позволил бы ни единому человеку в мире завязать ему глаза во время любого гребаного контакта, не говоря о сексе, но это Йен и так уж сложилось, что Микки действительно ему доверяет. Йен медленно одевает маску ему на глаза, поправляя ее и, убедившись, что Микки вероятно ничего не видит и чувствует себя при этом хорошо, целует его в лоб, переносицу, губы, и встает с кровати. — Что ты задумал? — Микки бормочет, продолжая сидеть на пятках и изучая мир в таком выражении: все погружено в темноту, кажется, что слух обостряется, Микки слышит, как ветер отдаленно шумит за окном, как шуршат простыни, когда он устраивается поудобнее на пятках, звуки шагов Йена по мягкому ковру, тихий звон посуды, когда тот находит то, что ему вероятно было нужно. — Просто немного веселья, — голос Йена мягкий, успокаивающий, он возвращается и ставит что-то на кровать, садясь напротив Микки, — У тебя все в порядке? — он спрашивает, поправляя маску подушечками пальцев. Микки думает отпустить какую-нибудь пошлую шутку, но большой палец Йена скользит по его лицу и касается губ, поглаживая легко-легко, как перышко, но это заставляет Микки забыть обо всех нелепых комментариях. — Да, — он расслабляет рот, позволяя Йену слегка оттянуть его нижнюю губу. — Хорошо, — дыхание Йена тихое, но Микки может слышать, как он уже возбужден в его хриплом голосе, — Сейчас я кое-что сделаю… Микки ухмыляется, ожидая прикосновения губ к соскам или руки к члену, чего угодно, кроме холодного и гладкого ощущения на своих губах, которое его мозг сразу же изо всех сил пытается зарегистрировать. Через долю секунды он чувствует яркий фруктовый запах и улыбается, облизывая легкий сладкий след с губ, — Виноград. — М-угу, — Йен удовлетворенно вздыхает, оставляя еще один липкий след на нижней губе Микки, — Белый или черный? — Пошел ты, — Микки улыбается, снова неосознанно проводя языком по губам. — Красный сорт «Черный мускат», — тихо бормочет Йен, позволяя Микки поймать ягоду губами и раскусить. Сок тонкой струйкой стекает по его подбородку, и он чувствует горячий язык Йена на своей коже, а после на губах. Микки тихо вздыхает; возбуждение медленно тлеет внизу живота, согревая все его тело, вокруг темно, Йен отходит раньше, чем Микки успевает его схватить. Он снова что-то берет, и в следующий момент Микки чувствует солоноватость и сливочность, он бормочет, — Сыр. — Бри, — Йен мычит в одобрении, кладя маленький кусочек на язык Микки, — Очень хорош с ягодами. Вкус смешивается во рту брюнета, Йен дополняет райское наслаждение от смеси сладкого винограда и сыра вкусом своих губ, на этот раз спускаясь поцелуями по челюсти и подбородку, прежде чем отступить. — Где ты был сегодня: на выставке или на фермерском рынке? — Микки усмехается, играя пальцами с мягкими простынями. — И там и там. Можно сказать, что искусство навело меня на некоторые мысли… — Что же с тобой сделает Лувр? Должен ли я быть готов к шибари? — Мы увидим, верно? — нежный теплый смех Йена касается его уха. На этот раз это снова ягода, Микки говорит практически сразу, — Клубника. — Это было просто, — Йен дает ему сделать укус и, очевидно, съедает оставшееся, потому что поцелуй следующий за этим освежающе клубничный. На этот раз он спускается губами к шее Микки и невероятно приятно ласкает кожу. — Черт, — Микки дергается, кладя руки на теплые бока Йена и поглаживая, — Ты подаришь мне интересные ассоциации с некоторой едой, — он смеется, прерываясь на тихий стон, когда Йен проводит языком по его адамову яблоку. Следующее касание густое и липкое, очень сладкое на подушечке пальца Йена. — Мед, — Микки шепчет, обхватывая палец губами и посасывая. Он стонет, больше для Йена, но и для себя очевидно, потому что приятно слышать, как прерывается дыхание другого мужчины, ощущать его ладонь на своем бедре нетерпеливо сжимающую. — Сладко, верно? — горячее дыхание Йена снова касается его уха, он целует раз, два прямо у мочки, оставляет легкий укус на изгибе шеи и после ласкает его языком, — Но ты слаще. Пальцы касаются его сосков, почему-то ощущения кажутся в несколько раз ярче, чем обычно или это просто из-за того, что его глаза завязаны… — Йен, — Микки вздыхает, дрожа. Он изо всех сил пытается, но не может вспомнить, как называется следующий фрукт: сладкая нежная мякоть с цветочными нотками. Он захватывает небольшой кусочек, это вкусно, но он не знает, может быть, — Питайя? — Неа, — Йен касается кончиками пальцев его твердого члена сквозь ткань боксеров, но его руки быстро исчезают…дразнит, — Инжир, — его ладони касаются боков Микки: теплые, нежные, — Еще пару раз, а потом я уложу тебя на спину, — он наклоняется, чтобы прикусить плоть на груди Микки, целует вверх к горлу и губам. Микки ждет, что он скажет: "И трахну", потому что он в этом нуждается, к настоящему моменту его тело горит от желания, но Йен оставляет предложение незавершенным, и недосказанность лишь делает нервные окончания брюнета еще более чувствительными. Через секунду Йен возвращается и просто целует его; терпко-сладкий вкус попадает на язык Микки, рассеиваясь на цветочно-ореховые нотки на языке Йена. Это вино. Конечно же. Йен фанат, очевидно, что Микки теперь тоже. Когда Йен отступает, Микки стонет почти жалобно, его руки тянутся, чтобы схватить другого мужчину, — Это вино, а ты меня дразнишь. — Может быть, немного, — он слышит улыбку в его голосе; засранец, наверное, так доволен собой, не то чтобы не заслужено, — Последнее. Микки приоткрывает губы, но вместо них Йен касается чем-то влажным и обжигающе прохладным нежной кожи вокруг соска, и брюнет ахает от ощущений и того факта, что Йен держит кусочек гребаного льда во рту. — Господи, Йен, — Микки держит его за бицепсы и старается дышать. Его сознание плавится по мере того, как возбуждение растет и растет, а Йен мягко толкает его на спину, на пышные подушки и нависает сверху, проводя тающим кубиком льда вокруг другого соска и вниз до пупка…Влажный след так приятно холодит горячую кожу. Он хочет снять повязку, но Йен ловит его руку, приглушенно говоря, — Не сейчас, — И Микки слушается, сглатывая и вместо этого запуская пальцы в кудри Йена, но тот быстро отступает. Он слышит, как другой мужчина убирает вещи с кровати, берет что-то в сумке, возвращается, проводит мягким полотенцем по коже Микки: заботливо, тепло. Через минуту брюнет встречает его тяжелый вес на своем теле с громким стоном облегчения, обхватывает бедрами, словно удерживая. Поцелуй сразу же глубокий и жаркий; сладкие спазмы удовольствия рождаются где-то глубоко в животе Микки и заставляют его терять координацию, он проводит тупыми ногтями по плечам и сильной спине Йена, ощущает работу мышц, скользит руками вниз под эластичный пояс его боксеров, стягивая их вниз насколько может и массирует ягодицы, побуждая бедра мужчины соприкоснуться с бедрами Микки. Это так хорошо, так приятно, так чертовски сводит с ума, может быть из-за повязки или всей этой прелюдии или потому что это Париж и все вместе, но Микки думает, что может потерять сознание от любви и желания. Йен спускается вниз по его телу и наконец-то стягивает этот противный кусок ткани, он не теряет времени, очевидно полностью покончив с прелюдией, бормочет, — Нужно трахнуть тебя, — прежде чем взять Микки в рот, заставляя его выгнуться в спине. Наслаждение почти комично огромное, все естество Микки сосредоточено на ощущениях и восприятии. Его бедра дрожат, голова кружится, хотя нельзя сказать с точностью, когда твои глаза закрыты, однако он видит не темноту, а мягкие разноцветные вспышки, танцующие под его веками, становящиеся ярче, когда Йен нежно кружит вокруг его входа и после медленно вводит в него уже смазанный палец. Микки вздыхает в удовлетворении; в эти времена он почти круглосуточно думает о Йене внутри себя, вот что сделает с вами любовь — подарит вам вечное возбуждение. Этот огонь, который может унять только Йен. Один палец быстро превращается в два; Йен издает стон вокруг его члена, опускаясь ниже, пока не берет Микки полностью, замирая и отступая для глотка воздуха. — Хорошо? — его голос разрушенный, гравийный, такой красивый. Микки хочет послать его нахуй. Смешно, потому что именно там он сам и должен оказаться в ближайшие минуты. Йен капает смазку прямо на двигающиеся внутри него пальцы, Микки слышит, как после тюбик приземляется где-то на простынях и тянет Йена за бедро на себя, нуждаясь в поцелуе. — Иди в меня, — он шепчет, прежде чем захватить губы Йена в поцелуе, чувствуя солоноватый собственный вкус. Они целуются несколько минут, Йен добавляет третий палец с легким ожогом, превращающимся в удовольствие, когда кончики пальцев касаются простаты, и Микки кусает его за нижнюю губу в нетерпении. — Сюда, — когда Йен убирает пальцы, он помогает Микки занять позу, вероятно, как он и обещал ему, потому что внезапно Микки оказывается но коленях, а Йен целует его в плечи и спину, — Готов? — Да, пожалуйста, — он стонет, подаваясь назад, туда, где Йен потирается о него, дразня, — Пожалуйста. Йен никогда не может противостоять этому, когда Микки просит, умоляет, что угодно, он не может и сейчас, прижимая скользкую головку к входу и толкаясь: медленно-медленно с тяжелым от удовольствия дыханием. — С тобой всегда так хорошо, — шепчет Йен; его голос полон напряжения. И Микки знает это. Нет никакого другого момента, что дарил бы именно такие ощущения, как сейчас, когда они вот так соединяются…Такой уровень интимности, который, Микки в этом уверен, он не захочет разделить больше ни с кем, кроме Йена. Руки Микки слабеют, когда его бедра вписываются в таз Йена: идеальное совпадение, он хочет опуститься головой вниз, но другой мужчина обхватывает его руками и тянет, тянет, пока Микки не оказывается прижатым спиной к его груди и держащимся рукой за заднюю поверхность бедра Йена, когда тот делает первый толчок и… Снимает с него маску… Микки моргает, в комнате лишь тусклый свет ночной лампы, но Йен мягко направляет его за подбородок, и он видит, он видит... — Красиво, правда? — шепчет рыжеволосый, толкаясь и толкаясь. Он бы хотел ответить, правда, слова кружатся на кончике языка, но пока что он стонет, веки трепещут, но Микки не позволяет глазам закрыться, смотря, как миллионы огней сияют, освещая Эйфелеву башню, как какой-то сказочный символичный монумент из волшебной истории. Это красиво…как звезды, как любовь и как все, что есть в жизни. Он тянется свободной рукой назад, путаясь в волосах Йена и смотрит, стонет, утопает в этом удовольствии, выдыхает, — Йен, — когда другой мужчина кладет на него ладонь и поглаживает в такт толчкам. И Микки думает, что сложно описать Париж, непросто выразить все, что он…они испытывают прямо сейчас, но когда он кончает, а движения Йена сбиваются: глубокие жёсткие толчки продлевают удовольствие Микки до самих облаков, когда его зрение размывается, а свет от знаменитой Эйфелевой башни, кажется, простирается на весь ночной Париж…тогда он думает, что есть одно простое, универсальное, известное каждому человеку слово, которое сказало бы обо всем и немного еще... Это слово крутится на твоем языке.