𝐈𝐧 𝐭𝐰𝐨 𝐬𝐭𝐞𝐩𝐬 𝐟𝐚𝐫 𝐟𝐫𝐨𝐦 𝐲𝐨𝐮(𝐀𝐭 𝐚 𝐝𝐢𝐬𝐭𝐚𝐧𝐜𝐞 𝐨𝐟 𝐢𝐧𝐟𝐢𝐧𝐢𝐭𝐲)

— Только ты бы стал читать Шекспира на рассвете, — Микки сонно пробормотал, смотря на Йена поверх белых одеял, — Почему вы не спите, профессор? Йен тепло улыбнулся, поправляя свои очки в черепаховой оправе и перелистывая страницу томика «Сон в летнюю ночь», — Но ежели для истинной любви страдание всегда необходимо, то, видно, уж таков закон судьбы. Научимся сносить его с терпеньем; страдания нельзя нам избежать: оно принадлежит любви, как вздохи, мечты и сны, желания и слезы, всегдашние товарищи влюбленных! — прочел он мягким мелодичным голосом и закрыл книгу, — Я всегда просыпаюсь рано, чтобы принять лекарства. Не люблю нарушать рутину, потом тяжело возвращаться к привычкам. — Это… — Микки высвободил руку, чтобы коснуться ладони Йена, проводя подушечками пальцев по запутанным линиям на его коже, — Помогает? Йен вздохнул, поджимая губы и спускаясь ниже по подушкам, — Да. То есть сложно сказать пока я стабильно их принимаю, и мой мозг не выходит из строя сам по себе, отвергая текущий рецепт, понимаешь, вроде бы я это просто я…ничего не становится лучше или хуже. Они просто удерживают меня на твердой земле. Но нет никакой гарантии, что действие именно этого рецепта будет длиться вечно. Время от времени приходится менять дозировки или же вовсе какой-то препарат, — Йен заключил руку Микки между своих ладоней и потянул ее к лицу, чтобы поцеловать костяшки пальцев, — Это назначение работает уже около 4-х лет. — Ты…чувствуешь, когда лекарства перестают помогать? — Микки тихо спросил, изучая профиль Йена на предмет дискомфорта; брюнет хотел узнать как можно больше, чтобы суметь помочь Йену, если это вдруг потребуется, но он также не собирался нарушать границ. К его удивлению, Йен снял и отложил очки на ночной столик, а после подобрался ближе к Микки, устраиваясь так, чтобы они лежали боком и лицом к лицу. Дыхание брюнета сбилось, когда он увидел россыпь веснушек на коже Йена, которые были ярче в свете утреннего солнца: на щеках, веках, лбу и даже на носу… — Не нужно бояться спрашивать меня об этом, — мягко отчитал Йен, водя теплой ладонью по боку Микки вверх-вниз. Брюнет мог бы возразить, отмахнуться, но Йен разгадал его, и Микки просто кивнул, в конце концов так и было. — Не хочу, чтобы ты… — он замялся, подбирая слова, пока другой мужчина терпеливо ждал, — Говорил о дерьме, которое тебе неприятно или что-то в этом роде, — блестяще, Микки. Но у Йена, кажется, не было проблем с тем, чтобы понять его. Он улыбнулся: влюбленно, ласково, коснулся рукой щеки Микки, поглаживая и говоря, — Это то, что есть. Если я не буду говорить о биполярке, она все равно не исчезнет. А я…не хочу, чтобы болезнь управляла мной, и поэтому признать ее наличие и свободно говорить о симптомах, чувствах и прочем — это всего лишь еще один шаг на пути к эффективной терапии, — он продолжать смотреть в глаза Микки, убеждая его словами, взглядом и языком тела в том, что все в порядке, — И, отвечая на твой вопрос, можно сказать и да и нет, в том смысле, что я чувствую изменения в своем состоянии, но иногда проходит достаточное количество времени, чтобы я осознал, что именно происходит, понимаешь? Люди веселятся, грустят, впадают в истерику или же наоборот в эйфорию. Я такой же человек, как и все, и поэтому не всегда сразу можно понять, что грусть становится слишком глубокой и апатичной, а веселье чрезмерным и беспричинным…В первые пару раз сложно было просто признать, что что-то не так, сейчас же я достаточно хорошо знаю себя, и могу ощущать эти странные внутренние вибрации и нарастание хаоса. Но я все равно думаю, что ты поймешь раньше меня. Брюнет облизал губы от сухости, опуская глаза, чтобы на минуту прервать этот интенсивный контакт и дать мыслям осесть в голове. Для него в этом не было ничего страшного, он просто хотел сделать все правильно, быть, наверное, хорошим партнером. Этот вывод немного оглушил Микки. Он желал быть не любовником, уж точно не другом с привилегиями, а вторым человеком в эксклюзивном моногамном союзе. Иметь что-то такое высокочастотное, но в то же время естественное, обыденное — отношения по любви. До него вдруг дошло, что они никогда этого не обсуждали, казалось, что взаимное признание в любви — это молчаливое соглашение со всем остальным, но все же Микки собирался поднять эту тему в ближайшем будущем просто для закрытия личного гештальта. — Что я…что я должен делать? — спросил он, возвращая разговор в нужное русло. Йен наклонился, чтобы оставить сухой поцелуй между бровей Микки: тепло, мягко, а когда он снова посмотрел на брюнета, то его взгляд был полон то ли доброты, то ли бесконечной привязанности, а может и всего вместе. Просто Микки не знал, что для Йена его желание не только быть с ним в хорошие, спокойные времена, но и оставаться рядом, когда разум Йена снова сойдет с оси, заботиться и проходить с ним через тяжелые, иногда пугающие вещи…это было больше, чем он мог бы просить. — Для начала поговорить со мной, я думаю, — продолжил Йен, возвращая ладонь на щеку Микки, — Честно сказать, что ты волнуешься. Сейчас я научился нормально относиться к таким вещам и просто сразу записываюсь к своему врачу и следую ее указаниям. Это не всегда приятно, но работает. — Хорошо, я понял, — Микки кивнул, кладя свою ладонь на грудь Йена и почесывая пушистые волоски; у него самого никогда не росло много волос на теле, но он должен был отметить, что в случае Йена все это смотрелось очень горячо, — О чем ты думаешь? — он спросил, замечая, как зеленые глаза рыжеволосого скользят по его телу. Йен прикусил губу, бессовестно рассматривая Микки, что все еще был обнажен и прикрыт лишь пуховым одеялом, а после приблизился оставляя нежный поцелуй на губах брюнета, который ощущался, как простое стремление стать ближе и чистотой своего желания контрастировал с горячей твердостью члена Йена, что Микки теперь ясно ощущал на своем бедре. Йен дразняще улыбнулся, и Микки приготовился к медленному сеансу утреннего секса, когда рыжеволосый приблизил губы к его уху и прошептал, — Хочу, чтобы ты трахнул меня. Дыхание покинуло грудь Микки со свистом, слабо было бы сказать, что он этого не ожидал, однако внезапность не помешала сладкому жару мгновенно затопить все его тело; кровь так быстро хлынула на юг, что Микки оставалось лишь безмолвно шевелить губами в густом тумане возбуждения. Йен посмотрел на него с легким беспокойством, но почти тут же расплылся в довольной улыбке, — Застал тебя в расплох, да? — Да ну пошел ты, — Микки смущенно прохрипел. — Именно то, что я и предложил! — Йен не упустил возможности отпустить глупый каламбур. Микки выдохнул смешок даже если его сердце билось учащенно, а в горле образовался странный комок; атмосфера вокруг все еще была наэлектризованной от прикосновений и слов Йена, и они вдвоем просто уставились друг на друга, прежде чем рассмеяться. Казалось, напряжение спало, и волнение снизилось до безопасного уровня, Микки оставил свой собственный сухой чмок, будь проклят утренний запах изо рта, на губах Йена и потерся о его нос — эскимосский поцелуй. — Конечно же я тоже хочу… — он подразнил, поиграв бровями, — Трахнуть тебя. Просто удивлен, что ты, обладатель золотой звезды, вдруг решил распрощаться с ней в Париже из всех мест. Йен закатил глаза с такой силой, что, должно быть, увидел собственный мозг, — Дело не в Париже. К тому же, разве ты не был, знаешь…в первые со мной в Ассизи? — то, как сильно взгляд Йена преисполнился надеждой, чуть не заставило Микки рассмеяться. — Это важно? — брюнет прикусил нижнюю губу и ласково потер бок рыжеволосого, наслаждаясь тем, как Йен надулся, когда ему не ответили. — Ну…эм, нет, наверное, мы же взрослые люди, так что… — Йен забормотал, — К черту это. Да, важно. Скажи мне сейчас же. Микки пожал плечами, позволяя себе еще пару секунд триумфа, прежде чем воздать Йену его славу, — Да, в таком смысле ты был моим первым, Герк. Йен попытался сдержать ликование, но быстро провалился, и улыбка чуть ли не расколола его лицо, — Я знал это. — Да-да, ты сорвал мою вишенку, загубил розу и загасил золотую звезду, — фыркнул Микки, только давая Йену дополнительный повод для веселья, — Но я знал, что мне это нравится еще до встречи с тобой, я просто никогда не решался сделать это с другим человеком, понимаешь? Я трахался так, как было безопаснее. — Но ты сделал это со мной. — Конечно, — Микки тепло улыбнулся, поправляя непослушный кудрявый локон Йена, который вечно спадал ему на лоб, — Потому что это совершенно другое. Потому что я влюблен в тебя. Потому что я доверяю тебе. Потому я хотел тебя таким способом так сильно, что боялся сойти с ума. Десятки «потому что»… Йен кивнул, опуская взгляд, казалось, спокойно прочитав все, что Микки оставил между строк, — Я хочу этого с тобой по тем же причинам, — тихо сказал он, с разгорающимся на щеках румянцем, — Я мало думал об этом раньше, но…в последнее время я все чаще представляю каково будет почувствовать тебя вот так, какой у тебя будет взгляд, когда ты войдешь в меня, — последние слова были сказаны шепотом, и у Микки закружилась голова от всех этих скачков напряжения в воздухе. Взгляд Йен был томным, очевидно, он устал от разговоров, Микки просто собирался выяснить еще одну крошечную деталь, прежде чем забраться с головой под одеяла. — Просто не хочу причинять тебе боль. Если ты стопроцентный топ и никогда даже не делал ничего сам с собой, то…в первый раз может быть немного неудобно или даже больно, — сказал Микки, потому что так оно и было. Йен остановился на половине пути фирменного закатывания глаз, прежде чем что-то осознать и нахмуриться. Он провел языком по нижней губе, все больше и больше напрягаясь. Микки же пытался понять, что он сделал не так. — Не нужно постоянно думать обо мне, Мик, — Йен повторил то, что кажется уже говорил брюнету, — Я не стеклянный, и ты…не причинишь мне вреда ни в близости, ни в жизни. Даже если и так, иногда ради хороших вещей нужно немного потерпеть. — Я не хочу снова тебя потерять, — фраза вырвалась, минуя разум, инстинкты и другие причины, которые не должны были позволить Микки сказать этого в первую очередь. Он честно не думал об этом вот так, но очевидно его подсознание существовало своей отдельной жизнью и медленно взращивало этот страх, рожденный из их расставания. Это было глупо, конечно так оно и было, и слова поразили самого Микки, ведь не мог же он анализировать каждый свой шаг в страхе испортить отношения? Он любил Йена. Это была чушь собачья. Но хуже всего сейчас выглядел именно Йен. Рыжеволосый отпрянул, приподнимаясь на локтях и смотря на Микки взглядом наполненным тихой болью и смятением. Он, наверное, подумал о самых страшных вещах, о том, что Микки не доверял ему и относился с подозрением, но это было не так, совершенно не так. — Я не собираюсь уходить, — Йен защитился все с тем же разрывающим сердце Микки луноликим выражением лица, — Микки, я люблю тебя, я знаю, что облажался… — Нет нет нет, подожди, все не так, — смена эмоций действительно должна была прикончить Микки сегодня, — Я доверяю тебе, это просто… — Йен совершенно не выглядел убежденным, и Микки сел рядом с ним, чтобы продолжить говорить, — Я не сомневаюсь в тебе, Господи Иисусе, я не уверен в себе. Йен нахмурился, смотря на Микки из под пушистых ресниц, — С чего бы тебе сомневаться в себе? Ты не тот, кто ушел. Да, конечно, Йен просто не знал, что мозг ребенка Милковичей в основном являлся настоящей шкатулкой Пандоры. — И мы выяснили, почему ты ушел, и покончили с этим. Это просто… — Микки вздохнул в разочаровании, когда в очередной раз словарный запас его подводил, — У нас сейчас все так хорошо и…мне чертовски нравится то, что здесь происходит между нами, поэтому…Наверное, я не хочу ничего испортить, а я могу это сделать. Я гребаный профи в том, чтобы ломать вещи. И я… Микки не совсем ожидал, но Йен положил ладонь ему на лицо и наклонился для поцелуя, который скорее был шлепком, чтобы заставить брюнета замолчать на секунду. Он удивленно выдохнул и накрыл своей ладонью руку Йена, расслабляясь в контакте. Когда же мужчина отстранился, на его лице сияла глупая улыбка. — Мы идиоты, — заключил Йен и потянулся к телефону на ночном столике, — Просто…никогда не собирался показывать тебе это дерьмо, но сейчас я думаю, что это необходимо, — с этими словами он протянул айфон брюнету. Микки не очень-то понимал на что он сейчас смотрел. Ну, это была книга. В электронном формате. — Дэниел Уайл «После медового месяца»? Как обратить семейные конфликты на пользу отношениям? — Да…нет, то есть да, послушай! — Йен засмущался в то время как Микки просто веселился, — Я выбрал эту книгу по популярности, что кстати говоря не круто, но я просто так переживал, что могу снова облажаться и все разрушить и мне нужно было, не знаю, черт возьми, получить какой-то совет, как этого не делать…Это так глупо звучит, но в свое оправдание — ты звучишь еще глупее. Находишь меня, лечишь меня, везешь меня в гребаный Париж и боишься облажаться? Господи, Микки, заткнись. Не думаю, что я смогу отстать от тебя, даже если бы ты сам этого захотел. Рука Микки легла на теплое бедро Йена под одеялом, поглаживая и ободряюще сжимая, пока они оба испытывали многотонное облегчение. — Ты понимаешь, что мы настолько сильно хотели не допустить ссор в отношениях, что только что чуть не поссорились? — весело спросил брюнет, качая головой в неверии. — Мы идиоты. — Да. — Тогда давай…будем просто Йеном и Микки? Перестанем заниматься этой чепухой и… — Продолжим с того места, где мы остановились только без страха облажаться. — И мы эм… — Йен забормотал, подбирая слова, — Только с друг другом, верно? Полностью моногамны. Микки сдержал смех, потому что вот они, не так ли? Идиоты, которые буквально торчат на одной странице. В одном предложении. Среди букв одного слова. — Даже и не знаю, мне придется удалить всю свою записную книгу. Йен пихнул его в бок, — Плохая шутка. — Хорошо-хорошо, я люблю тебя, ты любишь меня, мы любим друг друга во всех смыслах? — Да, — Йен нечестиво ухмыльнулся, двигаясь, чтобы оседлать бедра Микки; одеяло скользнуло вниз, обнажая их, и у брюнета перехватило дыхание. Гребаные американские эмоциональные горки. Теплая, почти горячая кожа Йена соприкоснулась с Микки, когда мужчина устроился сверху: щекочущие волоски на его бедрах, влажная головка члена на животе Микки, теплота и сила груди, руки вокруг его шеи, губы на губах… Брюнет откликнулся на поцелуй с жаром и голодом, со словами наконец-то было покончено и потребность убедиться, что у них все хорошо, быстро перешла от разговоров к физической близости. Йен издал тихий хриплый звук, когда поцелуй углубился; к черту гребаное утреннее дыхание, и Микки провел руками по его плечам и спине, задерживаясь на пояснице, прежде чем скользнуть к заднице и сжать округлые мышцы под хихиканье Йена над его глупой нерешительностью прямо в их поцелуй. Микки отвесил ему легкий шлепок по левой ягодице, — Веди себя прилично. — Сейчас я стараюсь вести себя как можно более неприлично, — отбил Йен, и честно говоря, кем бы он был без своих хромых каламбуров? Микки не хотел этого знать. Он просто поцеловал его еще, побуждая издавать все эти маленькие удивительные звуки удовольствия, скользнул к бледной колонне горла и оставил там поцелуи с открытым ртом, пока левая сторона шеи Йена не покраснела от ласк, и Микки находил потрясающим, как легко было оставить след на коже Йена. Пришлось немного оттолкнуть рыжеволосого и заставить его приподняться на колени, но это были крошечные усилия ради колоссальной награды: Микки коснулся языком его розового соска, и Йен выдохнул и застонал, запрокинув голову в наслаждении. Боже, какой он чувствительный. Микки даже не мог представить, как отреагирует Йен, когда брюнет действительно займется им. То, насколько Йен отзывчив к его касаниям скорее всего заставит Микки взорваться до основного события. Он сконцентрировал усилия на одном соске, а после поцелуями добрался до другого, повторяя свои ласки, опуская руку и нежно сжимая стояк Йена в кулаке, начиная медленные поглаживания, и его парень застонал в голос. Они все еще изучали друг друга, и Микки нравилось находить способы, которые заставляли Йена чувствовать себя особенно хорошо, он любил скользить губами от веснушки к веснушке словно по звездной карте в погоне за всеми вздохами и стонами другого мужчины. Йен сказал ему, что любит, когда больше внимания уделяется головке, и Микки играл с ним подушечками пальцев, поглаживая и дразня, пока появлялось все больше и больше естественной смазки, а Йен задышал хрипло и прерывисто. Микки двумя пальцами слегка сжал член под головкой, помогая Йену отойти от края, на что мужчина просто разочарованно простонал. — Неа, — брюнет подразнил еще раз целуя каждый сосок, — Не так быстро. — Это не быстро, — Йен зашипел, когда Микки подул на его чувствительные влажные от слюны соски, — Черт…это утро. — А я думал, ты скорострел, потому что я так чертовски хорош, но… — Это тоже, — Йен промурлыкал, снова опуская свой вес на бедра Микки и втягивая его в поцелуй. Микки мог бы растаять там внизу, просто взять и растечься в сладкий сироп, из которого они сейчас и состояли. Собирались ли они трахаться, он не знал, совсем скоро их ждал Лувр, но что бы Микки не предложил Лувр, это вряд ли бы сравнилось с Йеном Галлагером, сидящим на его коленях, словно ему всегда было там место. И Йен тяжелый, он больше, и его сила ощущается на всех уровнях, но почему-то его вес не давит на Микки, как должен бы, почему-то все это кажется естественным, теплым и правильным. Возможно, эндорфины просто притупили его болевые рецепторы, Микки плевать, он собирается быть здесь, пусть у него заболят ноги, онемеют губы, пусть лучи Парижского солнца, что струятся сквозь приоткрытые шторы, согреют их тела своим мягким утренним светом, обовьются вокруг них, словно нежный шелк и унесут с собой в бесконечное путешествие вокруг Земли, чтобы их любовь могла, подобно самому солнцу, никогда-никогда не угаснуть. И поэтому он целует его. Снова. Еще раз. Опять. Бесчисленное количество касаний губами. Потому что секс — это исключительно невероятное занятие, в то время как поцелуи кажутся самым незатейливым действием, это просто губы на губах, верно? Но дело в том, что на самом деле поцелуи — это маячок, показатель и гребаное чудо Господне и нет ничего более интимного, чем целовать другого человека с отчаянием, страстью и упоением, потому что если и существует язык любви, то одна из его транскрипций, без сомнений, заключена в поцелуях. Микки благодарно стонет, когда Йен двигается, чтобы занять более подходящее положение, а потом…крутит бедрами; они соприкасаются во всех нужных местах, и трение потрясающе ощущается, запуская эти приятные теплые импульсы блаженства в паху и животе. Они могли бы просто двигаться вот так: поцелуи и кружение бедер Йена, в конце концов тихая сладость желания переросла бы во что-то более страстное и горячее, прежде чем они задержут дыхание и разделят общий оргазм. Микки гладит его по бедрам и пользуется положением, когда Йен слегка приподнимается, чтобы нежно провести кончиками пальцев между его ягодиц, чувствуя тепло и сокращение мышц, он просто медленно потирает по ложбинке, и Йен чуть содрогается, прерывисто выдыхает ему в губы. — Где смазка? — его глаза прикрыты, когда он спрашивает, потираясь носом о лицо Микки, явно охваченный удовольствием. Черт его знает, где смазка. Возможно, где-то в простынях, за кроватью, в подушках. Микки уверен, что не способен прервать все между ними сейчас, чтобы найти ее. Но Йен немного наклоняется вперед, шаря рукой по кровати и действительно достает полупустой тюбик с довольной ухмылкой. — Что ты задумал? — Микки спрашивает, прослеживая взглядом пятна румянца на груди Йена, что устремляются к шее. Йен молчит, просто выдавливает смазки на ладонь и, передав открытый тюбик Микки, прижимается к нему бедрами так, чтобы их члены плотно соприкасались, и вот так он берет их вместе в свою руку. У Микки закатываются глаза, но Йен кивает на тюбик смазки в его ладони, — Сделай с этим что-нибудь. Оу. Да. Хорошо. Ладно. Не так просто, когда твой парень ускоряет движения своей руки, размазывая смазку и делая все таким влажным, горячим и приятным. Микки выдавливает щедрую порцию на указательный и средний пальцы, щелкает крышкой и бросает смазку туда, где он точно будет искать ее позже и ругать себя, но сейчас…сейчас он едва ли помнит свое имя. — Черт, Йен… — он стонет, прикусывает нижнюю губу и пытается сосредоточиться. Он использует левую руку, чтобы раздвинуть ягодицы, а правой снова нежно проводит по ложбинке, пока что просто потирая и лаская, останавливаясь, чтобы кружить вокруг входа, и дать Йену дополнительные ощущения. Совместная дрочка чертовски приятное мероприятие, они жарко дышат, часто соприкасаясь губами для поцелуев с открытым ртом, пока Йен гладит их, уделяя внимание головкам членов. Микки опускается губами к его шее и ласкает то самое местечко за ухом, вдыхая запах тела Йена и, Господи Иисусе, как хорошо он пахнет. Он нажимает чуть сильнее и в момент, когда Йен прерывисто дышит, стонет, его движения сбиваются, Микки медленно вводит средний палец, чувствуя, как его парень напрягается, но почти сразу же расслабляется с тихим стоном. — Хорошо? — он шепчет, возвращая свои губы к шее другого мужчины. — Да, боже, да... — Йен морщит лицо, хмурясь от двойной стимуляции, и это выглядит одновременно горячо и мило, что Микки считает просто незаконным. Он легко двигает пальцем, смазка и почти предоргазменное состояние Йена делают его расслабленным и податливым, и это самым прекраснейшим образом подводит Микки к собственному краю. Он вслепую тянется к губам Йена, целует его и, немного сдвигая руку, находит и нежно потирает тот самый комочек нервов, пытаясь сконцентрироваться на удовольствии своего парня. Йен реагирует мгновенно, почти удивленно ахая, его бедра дергаются, и Микки чувствует, как он пульсирует внутри, и все это заводит его до гребаных облаков. Он сдерживался изо всех сил последние несколько минут, но сейчас ощущения настолько приятные, настолько интенсивные, что он стонет, немного ускоряет движения своей руки и думает, что сейчас…сейчас…просто взорвется. Йен гладит их невпопад, но это не имеет значения, даже этих нескоординированных касаний достаточно, Микки просто кружит, потирая и нажимая на его простату и, наконец, Йен задерживает дыхание, напрягаясь всем телом, сжимая Микки бедрами почти до боли, а руками путаясь в его волосах, и это красиво, как весь Париж и даже чертов далекий космос. И видя, как выглядит Йен, ощущая, как его тело отзывается на волны оргазма, Микки прижимает губы к его плечу и кончает так, словно химический состав его мозга напрочь изменится после этого. Они дышат, Йен влажно целует его, просто посасывая верхнюю губу с приглушенным стоном, и Микки медленно убирает палец, вытирая смазку о простыни и возвращая руку, чтобы успокаивающе потереть поясницу другого мужчины. Они целуются медленно, сладко, наконец Микки ощущает, как покалывают его ноги и морщится, Йен смеется и со стоном скатывается с него, бесстыдно растягиваясь на простынях во всем своем Апполоновском великолепии: грудь, шея и щеки покрыты румянцем, бедра красные в том месте, где они соприкасались с бедрами Микки, член розовый и все еще наполовину тверд, влажный от смазки и спермы. Микки прикусывает губу, оглядывая его. Святой блядь. Не может быть, чтобы у него снова встал прямо сейчас, но если он продолжит смотреть…Йен, кажется, замечает это, дразнящая ухмылка появляется на его лице, когда он сгибает одну ногу в колене и потягивается, выгибая спину. — Я тебя ненавижу, — выдыхает Микки, перекатываясь на него сверху; их тела горячие и расслабленные. — Я тоже тебя люблю, — бормочет Йен, запуская руку в волосы Микки и притягивая его для поцелуя. И, Боже мой, они, должно быть, обязаны оставить горничной огромные чаевые за все это.

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Микки стыдно признаться в этом, поэтому он молчит и делает вид, что абсолютно, совершенно, ни капли не удивлен, что чертова знаменитая стеклянная пирамида Лувра — это не просто огромная достопримечательность, а главный вход в музей. Они проходят по площади Наполеона Бонапарта мимо фонтанов и спускаются по леснице под куполом главной пирамиды, оказываясь в большом светлом зале, где находятся кассы и откуда можно пройти к любому крылу дворца: Денон, Ришелье, Сюлли. Йен говорит, что сначала им нужно попасть в крыло Денон, потому что именно там расположена Мона Лиза и, если они не поторопятся сейчас, то возможно не протолкнуться даже в зал с картиной. Микки же просто старается не потеряться. Они путают кассы. Время уже почти 12, а очередь нескончаемая, Йен минуту возится в своем телефоне, чтобы тихо выругаться, схватить Микки за руку и потащить к очереди в другом конце зала, где перед ними всего лишь три человека. — Это очередь для покупки билетов прямо здесь, а я заказал их еще в Лос-Анджелесе, — объясняет он, доставая аккуратно свернутые листки, — Так что сейчас мы начнем свое погружение в мир искусства, детка. Он практически напевает от счастья, сияя, как тысяча звезд, и Микки прощает ему избитое прозвище и, на самом деле, все, что потребуется. У них проверяют билеты, они берут карту, Йен говорит, что просто на память, так как бумажная версия очень скудная, и у него есть приложение на телефоне и отдельный аудиогид на английском. Перед самым входом в нужный зал снова проверка билетов и, наконец-то, они ступают на святая святых. Крыло Денон…смазано. Ибо Йен тащит его к главному экспонату, как какой-то бешеный носорог, и Микки удивлен, что не подвернул свою гребаную ногу. — Просто… — бормочет Йен, даже не задохнувшись, — Мона Лиза вроде как избитая тема, раскрученная и про нее никто и не вспоминал, пока картину не украли, но… — он бросает на Микки взгляд, словно почти извиняется за взвинченность, — Быть в Лувре и не увидеть ее как-то тупо. Микки просто хватает ртом воздух и улыбается, кивая. Все, что угодно. Идти относительно не далеко, им нужно подняться с нулевого этажа на первый, а после пройти несколько минут вперед до зала 711 — самого большого в павильоне, где кроме великой Джоконды выставлена большая коллекция венецианских картин XVI вв., и ,конечно же, здесь толпы посетителей. Микки немного недоволен тем фактом, что очевидно хорошо рассмотреть и полюбоваться знаменитой картиной буквально невозможно: Мона Лиза защищена стеклом и так же дополнительно огорожена, в самую близкую доступную секцию для просмотра пропускают в порядке очереди, но всего лишь на три минуты от силы. — Нас обманули, — он ворчит; кто-то больно пихает его в бок, — Ах ты, уб… Йен касается его пальцев и, в конце концов, сплетает их. Вокруг толпа, они как в пачке сырного крекера, того, что в форме всяких зверушек, так что вряд ли хоть кто-то заметит американского актера изо всех сил вцепившегося в руку своего парня, но все же это волнует, только в хорошем смысле. — Я смотрел отзывы заранее, так что знал, что это немного…сумасшедше, но постарайся просто смотреть на картину, — говорит Йен, доставая свои очки из переднего кармана брюк и, надевая их, превращается в молодого профессора, —Что ты чувствуешь? — Пот у себя на спине, — ворчит брюнет, и Йен тихо смеется, проталкивая его вперед на освободившееся место. Йен делает несколько фотографий сразу, как только их наконец-то допускают ближе к картине, а после они неуклюже глазеют на нее, как пара странных уток. Микки не знает, что чувствует Йен, он смотрит на его профиль, пока абсолютно все в этом огромном зале не сводят глаз с Мона Лизы. «Прости, Леонардо да Винчи», — думает брюнет, запоминая, как выглядит абсолютно очарованное увиденным лицо рыжеволосого, как приоткрываются его губы, взгляд поднимается, опускается со взмахом ресниц, а они чуть светлее, чем яркие медные кудри на голове, — «Но я абсолютно слеп для другого искусства».

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

После того, как ажиотаж с Мона Лизой пройден, они более спокойно осматривают остальные картины в зале, их более 40 и все они принадлежат итальянским живописцам. Крыло Денон — самый востребованный павильон, поэтому людей много, а так же шум и звуки затворов камер. Йен запланировал посмотреть три большие секции: живопись, египетские древности, конечно же, античный мрамор и скульптуры эпохи Возрождения, а если к концу их ноги просто напросто не откажут — Зал Наполеона в крыле Ришелье. — Когда ты решил стать драматургом? — тихо спрашивает Микки, потому что этот вопрос каким-то образом пришел ему на ум прямо перед статуей Микеланджело «Умирающий раб». Возможно, скульптура неосознанно наводит на мысли о неминуемой смертности и о ценности принятых при жизни решений. Итак, он и спрашивает. Йен кривит губы и, взглянув в последний раз, проталкивается мимо других зевак, чтобы пройти в следующий зал, — Мой психотерапевт посоветовал мне записывать свои мысли в блокнот, если их слишком много или просто, когда мне действительно хочется. Мне было около 20 лет, и я посещал бесплатно предоставленного мне врача, но…на удивление она действительно занималась мной, понимаешь? Этот час раз в неделю проходил не так уж и мучительно, как я тогда ожидал, — сейчас они на нулевом этаже и снова оказываются в толкучке перед большой мраморной скульптурой, — «Амур и Психея», поразительная работа с мрамором, — Йен прерывает рассказ, чтобы пояснить, — Сначала идея показалась мне глупой, что я должен был написать? «Я чертовски ненавижу свою жизнь» миллион раз? Но потом, я помню, что просто взял карандаш и решил записать пару идей, знаешь, которые показались мне грандиозными, и втянулся в это. Сначала я конспектировал обычные цели на ближайшее время, потом упражнялся с итальянским и, по мере того, как я углублялся в историю самой Италии, наверное, в моем мозгу что-то щелкнуло, и я стал записывать мини-рассказы. То есть по сути я сочинял фанфикшен по Древнему Риму. Микки смеется; они медленно подходят ближе к скульптуре, — Ты отправил это куда-то? — Ни за что в жизни, — Йен качает головой, делая снимок, — Это сделала моя сестра, которая нашла коробку исписанных тетрадей. Так же, как и тогда с актерством. Она ничего там не поняла, поэтому просто перепечатала несколько историй, разослав их на местные конкурсы театральных пьес, в какие-то журналы и даже издательства. И…естественно, ей никто не ответил, — он смеется, когда говорит об этом, глаза полны веселья, — До сих пор я одновременно благодарен ей и все еще обижен. Но несмотря на то, что это был полный крах, я просто разозлился. И стал писать больше, подгонять формат произведения под сценарный вариант, вычитывал и рассылал, рассылал, рассылал, у меня не было ничего кроме времени и избыточной энергии. — И тебя заметили? Наконец-то, они оказываются перед статуей; белоснежный мрамор выглядит удивительно…мягко, живо, в движении, и Микки думает, что это может оказаться его интересом. — Нет. Не думай, что у меня была та самая триумфальная история, где я сочинил шедевр и попал кадр. Сначала это были местные театры, где играли студенты или группы любителей. Потом небольшая сцена в Чикаго и так выше и выше, пока я не переехал в Лос-Анджелес, чтобы учиться на курсах драматургии. Мой путь медленный, долгий и болезненный, но я благодарен за него. Микки кивает, они стоят рядом, зажатые со всех сторон воодушевленными туристами и самими парижанами, он касается пальцев Йена, и в конце концов, переплетает их. Перед ними «Амур и Психея».

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Они благодарят любого Бога за то, что в самом Лувре есть несколько кафе, где можно перекусить и отдохнуть. После крыла Ришелье они спускаются на первый этаж и обедают бургерами с беконом и картошкой фри в уютном светлом ресторане Goguette под куполом пирамиды. Йен заканчивает тем, что нагло крадет картошку с тарелки Микки. — Я спросил нужна ли тебе двойная порция, и ты сказал нет, — Микки ворчит, просто чтобы побыть вредным, — Убери свои длинные пальцы от моей тарелки. Йен только ухмыляется и сближает их ноги, жуя две палочки картошки, — Мы оба знаем, как тебе нравятся мои пальцы. Микки давится газировкой.

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

Когда они заходят в свой номер, на башне уже горят огни, а их ноги убиты в худшем смысле. Микки идет в душ, пока Йен заказывает ужин в номер, а после они меняются: пока Йен в ванной, брюнет принимает заказ и расставляет подносы с едой на краю кровати. Это картофельное пюре с утиной грудкой, салат с курицей, киш по-провански, свежий багет и вода в бутылках. Он переодевается из белого пушистого халата, что предоставляет отель, в свои старые боксеры со скелетами и серую футболку, когда Йен выходит из душа в одном полотенце на бедрах, и проводит рукой по влажным волосам. Микки сглатывает, смотря на него, и Йен довольно ухмыляется. Засранец. — Прекрати лыбиться и ешь, — ворчит брюнет, отводя взгляд, — Если мы сейчас трахнемся, то упадем в обморок. — Черт возьми, да, — Йен не утруждает себя одеванием, просто садясь с краю кровати в том же полотенце и принимается за еду. Микки его ненавидит.

┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈

На фоне по телевизору идут «Близнецы» с Арнольдом Шварценеггером и Дэнни Де Вито, когда они лежат, сплетаясь ногами и руками, просто отдыхая в безопасности и тепле своего личного кокона. Микки проводит рукой по обнаженной спине Йена, лаская кожу, и думает, что не хочет говорить этого, но он должен. Наверное, нужно было сделать это еще утром, когда он узнал сам. — Джеффри написал, что киностудия нашла замену Холлу, — он бормочет в грудь Йену, и другой мужчина шевелится, чтобы посмотреть на него. — Правда? Это здорово, значит съемки продолжатся, — он устраивается напротив Микки, обнимая его за талию и снова сплетая их ноги, — Ты рад? — В некотором роде, не люблю быть заброшенным проектом, но… — он делает глубокий вдох, и чувство какой-то тихой печали наполняет его грудь вместо желанного кислорода, — Но съемки в Нью-Йорке. — Оу, — Йен хмурится, и Микки тянется, чтобы разгладить складку между его бровей, — Эм, когда планируете начать? — Через три дня я должен быть уже там, — тихо отвечает брюнет, грустно улыбаясь, — Когда мы прилетим в Лос-Анджелес, я пробуду там несколько часов перед рейсом в Нью-Йорк. Они уже потеряли много времени и хотят начать, как можно скорее, чтобы премьера состоялась в следующем августе. Йен улыбается, хотя его глаза выдают его, они никогда ничего не скрывают, — Я рад за тебя, Мик. Я бы не хотел, чтобы ты терял работу из-за этого урода. К тому же, ты действительно круто там смотришься. Я имею ввиду…жарко. Микки фыркает от смеха, — Прекрати смотреть всякое дерьмо со мной. — Я посмотрел все, даже фанатские ролики в Tik-Tok. — Господи Боже, ты сталкер, Йен? — Самый преданный, — Йен улыбается, и целует его в губы раз, два, три. — Я думаю, что…получится прилететь домой только через месяц. В первых эпизодах у меня куча экранного времени, так что…кроме того, Чикаго остается в силе, я смогу договориться, чтобы мне выделили несколько дней, и мы бы… Йен звонко целует его на середине предложения и не отпускает, пока Микки не расслабляется в его руках, приоткрывая губы. — Все будет хорошо, — Йен говорит, когда отстраняется, — Мы в порядке, это твоя работа, огромная часть твоей жизни, и я люблю каждую секунду того, что ты делаешь. Микки кивает, — Я все равно не хочу лететь, — он разочарованно стонет, словно ребенок, который не желает, чтобы каникулы кончались. Йен хихикает, обнимая его и прижимая к себе, — Да, я тоже не хочу, чтобы ты улетал, — он оставляет поцелуй в его волосах: тепло, с любовью, — Ты знаешь, я никогда не был в Нью-Йорке. — Правда? — Действительно. — Я думаю там есть на что взглянуть. — Статуя Свободы? — И Эмпайр-стейт-билдинг. — Центральный парк. — Театры Бродвея. — Таймс-сквер? — Мой трейлер на съемочной площадке. Он чувствует смех Йена у себя в волосах. — Меня пропустят? — Ооо, пусть только попробуют этого не сделать. Они сближаются, целуются: медленно, сладко. Усталость, которую они чувствовали в начале вечера уступает место потребности быть как можно ближе теперь, когда скоро им предстоит надолго расстаться. Отношения на расстоянии. Микки всегда считал, что это гребаная чушь. Зачем вам быть вместе, если на самом деле вы не вместе? Но сейчас он понимает. Он бы получил его любым способом, любую его часть. Микки просто надеется, что Йен чувствует тоже самое. Боль в мышцах все еще присутствует, поэтому они ленивы, медленные, но это лучший вид; Микки снимает одежду и неуклюже ищет смазку у кровати, куда он бросил ее утром. — Сексуально, — Йен дразнит, расслабившись на кровати, как принцесса подушек. — Я покажу тебе сексуально, — Микки победоносно поднимает бедный тюбик, и Йен выдыхает смех. — Иди ко мне. Смех уступает место тихим вздохам, этим сладким стонам, что вырываются неосознанно, шелесту простыней, звукам поцелуев. — Окажешь мне честь? — спрашивает Йен с глупой улыбкой, но он волнуется, его щеки краснеют даже в приглушенном свете от телевизора, когда он передает смазку Микки. Микки берет ее, наклоняется для поцелуя и думает, «Прости, Леонардо да Винчи, прости, Микеланджело, Боттичелли, Санти, Ренуар и Канова. Но я думаю, что человек, в частности один рыжеволосый мужчина, и есть вершина высокого искусства». Они не торопятся, Микки берет Йена в рот, даря ему глубокий минет, в основном, чтобы расслабить, но и потому что ему просто нравится, как хорошо это для него, как приятно, должно быть, он себя чувствует. На пальцы наносится смазка, Йен немного тянет его за волосы в знак, что он готов, и Микки вводит палец, одновременно обхватывая губами головку его члена, чтобы заглушить все неудобные ощущения, что он знает должны быть. Через пару минут он добавляет второй палец и чувствует напряженность, конечно так и есть, это первый раз Йена, и мысли об этом, обо всем между ними, делают Микки горящим от любви. Он хотел бы, чтобы у Йена задрожали бедра, чтобы он не мог сформулировать ни мысли и все, что осталось бы на его языке — это стоны и имя Микки. Брюнет медленно двигает пальцами, ощущая, как Йен расслабляется под ласками, он взял его глубоко, задыхаясь, когда толкнулся сильнее, и Йен застонал, тяжело вздыхая, его руки замерли в волосах Микки. — Хорошо себя чувствуешь? — спросил он, снимаясь с члена и смотря на Йена. Рыжеволосый просто издал еще один стон, прежде чем посмотреть на Микки с затуманенными возбуждением глазами, с волосами в полном беспорядке, но удивительно милой улыбкой, — Готов к трем. — Но каково это? — Микки настаивал, потому что ему необходимо было знать, что все хорошо, как бы глупо это не казалось. Он нежно помассировал простату Йена, и издал собственный тихий стон, когда мужчина прерывисто выдохнул и запрокинул голову, это явно не выглядело болезненно, но… — Скажи мне. — Ммм, так…будто бы полон, — пробормотал он, но пальцы Микки мешали ему говорить яснее, — Ощущается так приятно. Знал, что ты так и сделаешь для меня. Микки задохнулся от эмоций и собственного дикого возбуждения, он схватил смазку, чтобы добавить еще и еще прямо на пальцы; влажный звук проникновения заполнил комнату,и брюнет стиснул зубы от того, насколько твердым он уже был, но черт возьми, с Йеном не будет никакой спешки. Он поцеловал его живот, одно бедро и второе, обвел языком головку члена, собирая капельки влаги и спустился к мошонке, чтобы приласкать яички, когда осторожно, не торопясь вошел в него тремя пальцами, замирая на первой фаланге, чтобы Йен привык к новому давлению. — Черт, — рыжеволосый выругался, его бедра напряглись и расслабились, пока он очевидно распознавал ощущение, сжимаясь вокруг пальцев Микки. — Так сильно хочу тебя, — хрипло сказал брюнет, медленно шевеля пальцами, — Чертовски красивый, — он прошептал, проводя свободной рукой по дрожащему животу Йена, — Думаю о тебе каждую секунду, ты знаешь это? Не могу не прикасаться к тебе… Дело в том, что Микки ни капли не преувеличивал, он даже не договаривал, чтобы не пугать Йена абсолютным шквалом своих эмоций. Господи, блядь, он был без понятия, как переживет без него этот месяц, а после еще и еще… — Мик… — Йен звучал, как охваченный наслаждением, и брюнет находил этот тембр божественным, — Пожалуйста. Пожалуйста… Это был запрещенный прием или же прием самого Микки, и теперь он понимал, почему это так действовало на Йена, как гребаное заклинание, потому что так оно и было. Он аккуратно вытащил пальцы, отыскивая смазку дрожащими руками и смазал себя, прикусывая губу от того, как интенсивно уже ощущалась его собственная ладонь из-за всего напряжения, которое только усиливается, когда Йен смотрит на него мягко, влюбленно, он раздвигает бедра, очевидно, желая остаться вот так на спине. Микки сглатывает, дышит, неуклюже устраивается между его ног, массируя бедра Йена, наклоняясь вперед, чтобы поцеловать его соски, ключицы, шею и рот. Между поцелуями произносится «я люблю тебя», хотя говорят, что это убивает страсть, но Микки так не чувствует, особенно, когда он слышит это в ответ: слова вместе с теплым дыханием летят с губ на губы. Когда Микки был глупым скрытным подростком, у него случился секс с парой девушек, и он благоразумно забыл подробности ради своего же блага, позже, приняв себя и свои желания, он трахнул несколько парней, но ничего не ощущалось так, как сейчас. — Посмотри на меня, — он прерывисто прошептал, нежно прижимаясь к Йену всем телом, чувствуя его везде, — Просто посмотри на меня. Рот Йена открылся, тяжелый вздох сорвался, он приоткрыл глаза, его веки трепетали, пока Микки медленно входил глубже одним плавным толчком. Он выглядел полностью одурманенным, зрачки расширились, как и сказал Микки — такой чертовски красивый, и брюнет чувствовал, что сейчас, черт возьми, кончит или вознесется к гребаным небесам. Это был секс по любви, любовь через секс, доверие и надежда, желание зацепиться друг за друга, чтобы сохранить все, что они разделяли и за что боролись. Микки удерживал свой вес на локтях, толкаясь, пока Йен сжимал его бедрами, обвивая руками за шею. Йен все еще был напряженным, плотно сжимаясь вокруг Микки; пульсация проходила сквозь его член, как разряд удовольствия, весь жар, ударные волны наслаждения, все это окутало их, и Йен потянулся к нему, прося поцелуя. Это было пронизано обещаниями, наполнено множеством заверений, Йен выдохнул, — О боже, Микки, — его голова откинулась на подушки, когда он продолжил стонать от полноты, стимуляции простаты и того, как живот Микки терся и терся о его член, — Так хорошо, так, блядь…никогда так себя не чувствовал… — Черт возьми, Йен, я… — был на грани, держась только за неистовое желание увидеть, как его парень первым упадет с края. Он продолжал входит глубоко, быстрее теперь, когда Йен звучал и выглядел так, словно проводил лучшее время в своей жизни, постанывая имя Микки и двигая бедрами навстречу. Брюнет поцеловал его шею, слегка прикусил, чувствуя нарастание интенсивности и не в силах больше контролировать приближающиеся конвульсии оргазма. — Кончишь со мной, да? — он пробормотал, и Йен закивал, задыхаясь, — Вот так? — снова кивок и стон. Он мог ощущать приближение этого, как, черт возьми, Йен сжимался и расслаблялся и сжимался, пока Микки дышал, как умирающий, не в силах сделать ничего, кроме как толкаться, стараясь прижаться животом к члену Йена, и смотреть на него, смотреть, как он с почти болезненным стоном кончает с Микки внутри. Он бился и дрожал, цепляясь за Микки, и брюнет позволил себе зарыться в шею другого мужчины, мужчины, которого он любил, чтобы прижаться к нему губами, двигаясь еще десять секунд от силы, прежде чем под его веками вспыхнул свет. Они пролежали так, почти слившись, пока у Микки не начались судороги. Его ноги дрожали, когда он медленно вышел из Йена, и тот хмыкнул. — Немного неудобно, но это быстро пройдет, —он поцеловал Йена в живот, буквально ковыляя в ванную, чтобы смочить теплой водой полотенце и вернуться к кровати. — Ммм, все в порядке, — Йен промурлыкал, утопая в подушках, — Просто чувствую себя чертовски…желе. Микки засмеялся, мягко вытирая его кожу на животе, — В хорошем смысле? — М-угу, в чертовски хорошем смысле, — он пролепетал, вероятно, на пути ко сну. Микки просто продолжал свои заботливые манипуляции, обтирая Йен до последнего дюйма его кожи, осторожно касаясь пушистой тканью чувствительных мест между его бедер. — Ммм, спасибо, Mon Amour. — Mon Amour? По-французски? — брюнет улыбнулся, наскоро вытирая себя и бросая полотенце в корзину для грязного белья. — Но мы во Франции, — Йен справедливо отбил, раскрывая объятия для Микки, и брюнет выключил телевизор, прежде чем забраться на кровать и натянуть на их усталые тела одеяло. — Черт возьми, правда? Честно говоря, я немного потерял связь с пространственно-временным континуумом. — Я до сих пор не могу вспомнить, какой сейчас год… Микки засмеялся; сон уже почти настигал его, когда он тихо пробормотал, — Все было хорошо? — Лучше не могло быть, — Йен прошептал в ответ, оставляя поцелуй на его губах и обнимая Микки за талию. И, пока они засыпали, за окном та самая великая башня сияла миллионами огоньков.