— Малыш, — голос Микки был хриплым ото сна, когда он использовал слащавое прозвище, чтобы подразнить Йена.
И дело в том, что ласкательное имя полностью работало на Галлагера, но он не мог позволить Микки узнать об этом небольшом факте во имя остатков собственной гордости. Поэтому он мысленно приказал бабочкам в животе успокоиться и сухо взглянул на своего парня, проворчав:
— Неженка.
Микки ухмыльнулся, точно зная, что Йен блефует; карта с малышом была его козырем и лакмусовой бумажкой, и рыжеволосый всегда таял.
— Ты… — Микки на мгновение задумался, — большой рыжий мишка.
— Действительно?!
— В самом деле.
— Это делает тебя моей малышкой, — Йен коварно улыбнулся.
— Каким образом?!
— Просто я так решил.
— Хорошо, мистер «сладкие сиськи», если ты хочешь войны.
— Сладкие сиськи? У тебя плюшевая задница.
— Ты уверен, что это должно быть обидно?
— Нет, это научно-доказанный факт. Я автор гипотезы, экспериментатор и…
— И гребаный ботаник, — Микки фыркнул, устраиваясь поудобнее на белых гостиничных подушках.
Его черные волосы резко контрастировали с тканью, и Йен просто хотел протянуть руку и запутаться в них. Как и в предыдущие десятки раз, вместо мягких прядей он коснулся подушечками пальцев проклятого дисплея айпада. На той стороне экрана брюнет нежно улыбнулся ему, заметив неловкое движение.
— Я тоже скучаю по тебе.
Йен ненавидел каждую секунду их расставания, но Микки не должен был почувствовать этого, поэтому рыжеволосый сморгнул печаль и мягко улыбнулся в ответ.
— Когда тебе нужно уходить?
— Через 20 минут, — Микки зевнул, потягиваясь, что заставило одеяло сползти вниз по его телу, обнажая грудь, — у тебя сейчас где-то 6 утра? — Йен кивнул. — Прости, что приходится созваниваться так рано, но вечером не всегда есть время. Ты знаешь, съемки длятся за полночь.
— Да, но все в порядке. У меня довольно хороший утренний вид.
Микки опустил взгляд, улыбаясь и, без сомнения, краснея. Дерьмовое качество связи по FaceTime не могло передать этого, но Йен просто знал. Микки Милковича ежедневно восхваляли тысячи фанатов, и вряд ли существовал какой-нибудь комплимент, который он не слышал раз или два, но все же его реакция на любую чушь Йена была очаровательной и невероятной для рыжеволосого. Вроде как подтверждение того, что только он знал настоящего Микки.
— У меня есть два выходных на этой неделе, но я не смогу прилететь, потому что какого-то черта режиссер затеял конференцию в воскресенье утром. Уверен, что это будет какое-нибудь дерьмо, которое мы могли бы обсудить по Zoom, но он продолжает настаивать на личном присутствии. Наверное, собираюсь сбежать.
Йен выдохнул смешок, пряча бесконечное разочарование. Режиссеру суждено гореть в аду, это должны были быть его с Микки выходные.
— Ты не станешь, — он успокоил, — еще две недели, и у тебя будет целая неделя отпуска.
Две с половиной недели или 18 дней, 17 часов и 40 минут, но кто считал…
— Ты совершенно по мне не скучаешь, — Микки надулся, — наверное, ты и не заметил, что меня нет рядом.
— Ты такой придурок, — Йен не купился, — но я люблю тебя.
Микки мгновенно смягчился, снова смотря на него с бесконечной нежностью, и как Йен должен продолжать функционировать эти 18 дней, 17 часов и 37 минут (но кто считал?) без своего парня, он совершенно не знал.
Брюнет пригладил волосы, поправив непослушную прядь и выгнулся в спине, потягиваясь. Его айфон все это время стоял на тумбочке, обеспечивая Йену прекрасный вид и в то же время агонию от того, что он не мог по-настоящему прикоснуться, поцеловать его, обхватить руками потрясающие, такие сексуальные бедра…
— О чем ты думаешь? — Микки с весельем посмотрел на него, догадываясь о мыслях Йена.
Рыжеволосый отбросил собственное одеяло и потянулся к поясу боксеров, наблюдая, как Микки тут же последовал его примеру. В конце концов почти каждый их утренний разговор заканчивался на сексуально-интимной ноте.
Йен скользнул взглядом по телу Микки, и этого было достаточно, чтобы его кровь с ревом устремилась на юг. Микки бесстыдно растянулся на простынях, начиная серию ленивых поглаживаний, и Йен немного завис, наблюдая за работой его руки; по его собственному стояку пробежал пульс, когда он заметил блестящую капельку естественной смазки на головке члена брюнета.
— Ты просто чертовски красивый, — пробормотал Йен с ноткой благоговения в голосе, нисколько не смутившись.
Дыхание Микки тут же сбилось, и он прикусил нижнюю губу, чтобы приглушить жалкий стон. Его свободная рука скользнула по телу, останавливаясь и слегка пощипывая сосок. Он посмотрел на Йена: его веки потяжелели, а зрачки расширились от нахлынувшего возбуждения, и взгляд стал таким пронзительным, что Йену пришлось сдавить свой член у основания.
— Хорошо. Теперь я верю, что ты действительно скучаешь по мне, — Микки дерзко улыбнулся даже при том, что его дыхание стало прерывистым.
— Слабо, блядь, сказано, — выдохнул Йен, снова начиная ласки.
Теперь же разговоры стали излишними, на несколько мимолетных минут это только громкое дыхание, тихие стоны и влажные звуки скольжения, когда они вместе пользуются смазкой.
Йен смотрит на Микки и думает: «Черт возьми, я не могу поверить, что ты мой, что мы сделали это», он чувствует, что так близок к краю, вся выдержка улетучивается, и он смотрит на Микки, смотрит, бормочет:
— Хочу заласкать тебя языком.
Он не знает почему это желание вырвалось прямо сейчас, но очевидно это правильно, потому что Микки краснеет всем телом, движения его ладони размываются на экране, и он хрипло стонет:
— Йен, блядь…
— Ты хочешь? — теперь ему необходимо знать. — Мой язык в твоей…
— Господи, Йен, — ответный стон Микки почти жалобный, — ты и твоя грязная болтовня…
Он находит в себе силы ухмыльнуться, признаваясь:
— Я сейчас…кончу. Скажи мне, Мик.
— Да, — Микки шепчет, его глаза плотно зажмурены, а тело напрягается, — черт возьми, да, да!
Йен изо всех сил старается не закрывать глаз, но все его существо словно наэлектризовано, зрение размывается, каждый нерв в теле отзывается на удовольствие, когда оргазм обжигает его. Сквозь собственные хриплые вздохи он слышит, как Микки стонет и умудряется открыть глаза, чтобы увидеть, как тот кончает, и эта картина никогда не перестанет вызывать у Йена благоговейный трепет и волну эндорфинов.
Некоторое время они просто дышат, смотря друг другу в глаза с такой интимностью и усталой нежностью, что кажется словно Душа исцеляется, и любовь обрушивается лавиной: чистая, искрящаяся, всепоглощающая.
В конце концов момент прерывается бременем посткоитальной логистики: они почти одновременно тянутся за боксерами, чтобы бесцеремонно вытереть сперму отовсюду, где ее даже не должно быть. После Йен забирается под одеяло, а Микки хватает чистое нижнее белье из комода, натягивает и садится напротив айфона в позе лотоса.
Он смешно наклоняется вперед, как любопытный кот, чтобы посмотреть время на телефоне, и Йен прикладывает палец к камере, как идиот, бормоча «бип», словно нажимает на кошачий нос.
Микки цыкает и закатывает глаза, но это мило, и в любом случае зачем тебе отношения, если ты не можешь время от времени вести себя придурковато?
— Сколько там осталось?
— Наверное, нужно идти, — Микки вздохнул, но никто из них не пошевелился. — Помнишь Барри?
— Барри?
— Или Бартон. С которым я сейчас снимаюсь. Ты еще видел его тогда на ужине…
— Микки, ты буквально видишь его каждый день и все еще не можешь запомнить, что он гребаный Байрон?
— Я не разговариваю с ним за кадром, а в сценах его зовут Гарри! — Микки защитился. — В любом случае насрать как зовут придурка, режиссеру не нравится наша динамику и, скорее всего, его заменят.
Йен чуть не выдал свое ликование. Байрон был безобидным, но странным образом раздражающим, и Галлагер с трудом представлял, как он собирается пережить их с Микки экранную «любовь».
— На кого?
— Без понятия. До середины сезона все идет по сценарию и думаю, что за это время вопрос решится, — брюнет почесал кончик носа, и в его глазах появился какой-то озорной блеск. — Я говорил тебе, что Джеффри пытался свести меня с ним?
Иногда Йену говорили, что у него есть некая способность мгновенно призывать демона прямо в свое тело. Он считал это очередным стереотипом о рыжих или просто драматизмом, однако сейчас его голос действительно граничил с чем-то нечеловеческим.
— Что?! — он прорычал. — Он хочет этого сейчас? Гребаный Барри-Бартон-Байрон?!
— Успокойся, рыжий Спайк Шпигель, — Микки весело фыркнул. — Это должен был быть фиктивный трюк. Естественно, никакой речи ни шло о реальных отношениях. Джеффри знает, что я скорее убил бы его, чем завязал роман с Байроном или с кем бы то ни было. Он сказал, что наш липовый союз сыграет на пользу моей карьере или что-то в этом роде, и я немного задумался об этом, понимаешь? Как раз на пути в Рим.
— И ты хотел этого?
Йен вдруг ощутил прилив тревоги, хотя и прекрасно понимал природу работы Микки. Господи Иисусе, он был там, варился в том же котле и знает, как дерьмово многое устроено, насколько тернистым может быть путь к славе. И все же отношения на камеру, какими бы фиктивными и наигранными они не были, это последнее, что Йен смог бы спокойно наблюдать. Он, конечно, не скажет об этом Микки, потому что пытается быть хорошим поддерживающим партнером и желает ему только лучшего, но черт возьми, это все равно будет больно.
— Блядь, нет, — Микки развеял его страхи. — Я просто подумал, а что мне еще делать? Я больше ни на что не способен. Все, что у меня есть — это моя карьера, так пусть хотя бы здесь я выложусь на максимум. Ведь если Джеффри прав, и я действительно упущу свой шанс, то что, черт возьми, потом? Снова никому неизвестный актер второго плана?
— Микки, ты… — Йен прервал его, не в силах слушать весь этот бред, — не смей так говорить о себе!
— Да-да, подожди, дай мне договорить, защитник моей чести, — брюнет улыбнулся ему. — Минутку, хорошо? — Йен кивнул. — Возвращаясь назад, я почти решил, что возможно и соглашусь на это после отпуска. Да, было бы неприятно по многим причинам, но в конце концов ничем бы не отличалось от обычной игры на камеру. Но потом…я потерялся на этой шумной Римской площади, и этот рыжеволосый парень с такой яркой улыбкой, как чертово солнце, просто заставил меня забыть обо всем.
Весь воздух вдруг с шумом покинул легкие Йена, а кожа покрылась мурашками после слов Микки, который в данный момент просто сидел и невинно улыбался ему, словно не он только что на мгновение остановил сердце Йена, чтобы с новой силой запустить его вновь.
— Гребаный Барри, даже запрет на какие-либо отношения, прописанный в моем контракте, все стало неважно. Проекты, сценарии…я ни о чем больше не мог думать. Я всегда считал, что карьера — это все, что у меня есть, все, чего я когда-либо хотел, но вот ты начал рассказывать о какой-то Донне Велато, а тень от магнолии падала тебе на лицо, заставляя солнце отражаться радужными бликами на коже…и я просто понял, что на самом деле…это всегда был ты.
— Я? — Йен тихо прошептал; комок в его горле угрожал вырваться жалким рыданием в любую секунду.
— Я всегда хотел только тебя. Даже когда не знал этого, — говорит Микки. — И ты показал мне, что слава чертовски быстротечна, а карьера — это не все, — он пожимает плечами и внезапно выглядит смущенным. — Просто подумал, знаешь, как много всего изменилось с августа. Даже на съемочной площадке я теперь чувствую себя по-другому, словно…спокойнее. Вот и все, что я хотел сказать. Наверное, прости, что этого оказалось так много.
Йену приходится прочистить горло, потому что он не собирается плакать, по-крайней мере пока не завершит звонок, кого он обманывает. Он сглотнул, в голове крутились сотни фраз, столько невысказанного, и все же было что-то поистине важное:
— Передо мной никогда не стоял выбор, когда дело касалось тебя. Это всегда было «да». С первой секунды, как только я заметил тебя, неуклюже крутящимся в толпе в Италии, — это воспоминание всегда вызывает у него улыбку. — Даже, когда казалось, что я делал совершенно противоположное, я делал это по любви…Просто мне нужно было знать, что ты в безопасности.
Йен говорит это, и он правда не думает, что Микки понимает, как тяжело ему далось решение уйти от него в тот день, насколько сильно это ударило. Он не знает и, Йен ему никогда не расскажет, как он провел три недели в состоянии тяжелой депрессии, не в силах банально принять душ, сменить одежду, без желания когда-либо с кем-то разговаривать. Он годами не чувствовал себя так дерьмово, как в тот момент, словно ему снова было семнадцать, и за ним вот-вот закроется тяжелая дверь палаты в психиатрической лечебнице. Вера в то, что он делает как лучше для Микки, что другого выхода просто нет удерживала остатки его сознания от саморазрушения. Выйти из этого эпизода было еще мучительнее, чем находиться в нем, ведь за пределами смятой постели ждала реальность…реальность, в которой Йен больше не видел смысла.
Микки не знает, как быстро он оказался на том благотворительном ужине, когда увидел списки гостей. Ему и не нужно, ничего из этого не имеет значения, но сейчас Йену необходимо показать, что его любовь так же сильна и, хотя бы чуть-чуть, так же самоотверженна, как и любовь Микки.
— Я знаю, — ответил Микки, и этого было достаточно.
Йен кивнул, не доверяя своему голосу, и опустил взгляд в попытке согнать со своего лица глупое выражение, которое совершенно точно там было. Судя по расцветающей ухмылке Микки он потерпел неудачу.
— Я думаю, что опаздываю на целый час.
— Иди, — Йен прошептал и, чтобы поддерживать свой статус главного идиота в отношениях, поцеловал свои пальцы и отправил Микки воздушный поцелуй, — Удачного дня, любимый.
Брюнет поморщился и сделал дрочащее движение рукой, а после потянулся за телефоном, чтобы сбросить звонок.
— Надери всем задницу, Герк.
┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈
После разговора Йен долго лежит в постели, разнеженный и приятно уставший он позволяет себе дремать, зарывшись лицом в подушку.
Звук телефона беспокоит его, он хватает айфон, думая, что это Лип или может у Микки выдалась свободная минута, однако там ни то ни другое.
Детектив Карран(08:01): Вы приняли решение?
Йен крутит телефон в руках, и он ни в коей мере не был уверен вчера, но сегодня…сегодня он чувствует себя таким смелым, почти пьяняще всесильным. Он спокоен и счастлив и, не побоясь этого слова, здоров, может быть поэтому он печатает и отправляет:
Галлагер(08:04): Да. Я готов дать показания.
┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈
Спустя два дня Йен выходит из здания бюро, когда на улице уже сгущаются сумерки. Он хлопает ладонями по карманам куртки, зная, что у него уже несколько лет не водится сигарет, но черт возьми, после долгой изматывающей беседы с детективом ему так сильно хочется закурить, что он почти оглядывается по сторонам в поисках курящего зеваки. Ради блага его легких горизонт чист.
Он выбирает прогуляться пешком, чтобы привести мысли в порядок; погода приятная, багровая полоса заката исчезает за жилым массивом, а воздух влажный, свежий и осенний.
В это время Микки еще на съемках, и кожа Йена немного зудит из-за отчаянной потребности поговорить с ним, хотя возможно он немного утаил от брюнета, что ходил повторно давать показания в первую очередь.
В его оправдание в последние дни у них критически мало времени для общения; съемки начинаются с раннего утра и длятся до поздней ночи, и иногда Йен упрямо ждет, но чаще всего вечерняя доза лекарств вырубает свет его голове раньше, чем он успевает это понять.
Проснувшись утром он всегда находит смс:
Мик(03:15): Sogni d'oro amore mio
Мик(03:15): ❤
Мик(02:43): Со дня разлуки —
глаз в душе моей,
А тот, которым путь я нахожу,
Не различает видимых вещей,
Хоть я на все по-прежнему гляжу.
Ни сердцу, ни сознанью беглый взгляд
Не может дать о виденном отчет.
Траве, цветам и птицам он не рад,
И в нем ничто подолгу не живет.
Прекрасный и уродливый предмет
В твое подобье превращает взор:
Голубку и ворону, тьму и свет,
Лазурь морскую и вершины гор.
Тобою полон и тебя лишен,
Мой верный взор неверный видит сон.
Мик(02:44): Если бы я сказал, что это написал я, то ты бы мне поверил? Возможно, нечто подобное есть у Шекспира, но ты знаешь как оно бывает — великие умы сходятся
Йен настолько занят перечитыванием сообщений, что чей-то мужской голос практически заставляет его подпрыгнуть.
— Время не подскажешь?
— Какого гребаного хрена, ты… — Йен выдыхает, пряча телефон и пиная Липа по голени. — Что ты здесь делаешь, кретин?
— В смысле, что я здесь делаю? — Лип ухмыляется и отталкивается от стены, чтобы идти рядом с Йеном. — Я живу буквально в 15 кварталах отсюда, это моя обычная прогулка здоровья.
Йен фыркает от смеха и толкает брата в плечо.
— Прекрати проверять меня.
— Почему ты мне не веришь? Я слежу за сердечным ритмом, — подтверждая абсурдность собственных слов, Лип достает сигарету, чтобы закурить. — Мое тело — мой храм…
— Дай это, блядь, сюда, — Йен выхватывает сигарету и глубоко затягивается. — Святое гребаное дерьмо.
— Да нет. Это всего лишь Marlboro.
Мимо них проносится фургон, на который они одновременно хмурятся, замечая рождественский декор на кабине.
— Сумасшествие уже начинается?
— С каждым годом все раньше и раньше. Службы еще не убрали улицы от Хэллоуинского дерьма, когда по ним уже едет полярный экспресс.
Йен делает еще один горький глоток дыма и возвращает сигарету, смеясь:
— Сколько нам на самом деле лет? Мы ворчим, как старые дедушки.
— Ах, дело не в возрасте, брат. Дело в пробеге.
— Если так, то это пиздец.
— Люблю, когда Данте Алигьери покидает твой разум, и мы снова слышим Йена Галлагера.
— Я больше человек Чосера. Алигьери бросил бы мой мозг по спирали безумия. Ты когда-нибудь читал «Божественную комедию»? Это пообещает тебе кошмары. В любом случае, прекрати наебывать меня и спроси уже то, зачем ты притащился в другой конец района.
Лип даже не утруждает себя отнекиванием:
— Как все прошло?
— Ну, я не хотел идти навстречу следствию, так что детектив эффектно отсосал мне, а потом мы мило поболтали.
— Знаешь, если бы ты сказал это буквально полгода назад, я бы даже поверил, — размышляет Лип, — но в наше время Микки контролирует твой член больше, чем ты сам.
Йен даже не знает должен ли он обижаться, потому что на самом деле это не такая уж и клевета.
— И я счастлив от этого. — он усмехается, — Мне просто задали почти те же самые вопросы, я ответил, подписал пару бумаг и ушел в туман. Никаких пыток, очных ставок и даже угроз. Слушание скорее всего пройдет в январе. Думаю на этот раз дни ублюдка почти сочтены.
Лип кивает, и пару минут они медленно бредут в тишине; вдалеке показывается квартал Йена.
— Что ты чувствуешь?
— Где моя кукла из носка для того, чтобы я мял ее в руках, когда буду изливать тебе Душу? — саркастично спрашивает Йен, получая тычок в ребро. — Я не знаю, Господи. Мне вроде как нравится мысль, что его сожрут тюремные крысы, ясно? В остальном я просто рад освободиться от допроса, чтобы пойти и позвонить Микки.
— Ты такой жалкий.
— Действительно? Не ты ли ныл, как сопливая девчонка, когда Тами ушла на свидание в вашу эру свободных отношений? — он дразнит, на что Лип поднимает руку и показывает ему фак. — И что ты сделал? Купил ей чертов фургон! Целый гребаный фургон. И после этого я жалкий?
— Да, иногда любовь делает с тобой странные вещи, — Лип вздохнул, останавливаясь у автобусной остановки, — Отбирает твою честь, гордость, достоинство и зарплату.
— Ты так же пожертвовал частью ДНК.
— Брось, это ДНК Галлагеров. Повезло, что мне не пришлось платить, чтобы кто-то запихал это в себя.
Йен улыбается и оглядывается на поворот к своему дому, спрашивая:
— Ты не зайдешь?
— Я сказал, что пошел выносить мусор, иначе Тами просто не выпустила бы меня из дома.
— Жалкий вроде как твое второе имя, — фыркает Йен и обнимает брата, чувствуя запах сигарет, домашней еды и детского шампуня.
Лип всегда пахнет домом.
Уже после он стоит на тротуаре, смотря, как брат садится на следующий автобус, и кричит ему в последний момент:
— Йоу, Лип! Спасибо!
Как бы там ни было, старшие братья всегда остаются старшими.
┈┈───╼⊳⊰ 𖤍 ⊱⊲╾───┈┈
У Йена Галлагера была поразительная тяга к самоуничтожению, которую он кормил и взращивал вот такими поступками. Однако, отступать было поздно; выглядело бы еще страннее, если бы он прокрался назад, как чокнутый богомол. Поэтому Йен глубоко вдохнул, сжимая дрожащими руками свой глупый презент и шагнул к двери, чтобы наконец-то постучать в нее.
Он совершал ошибку. Черт возьми, он так и делал.
Секунды показались ему минутами, а минуты стали часами, когда Йен стремительно переоценивал свои жизненные решения. Кажется, у него кружилась голова, а давление угрожало пустить кровь из его носа. О чем он думал?
На нем были гребаные серые спортивные джоггеры, белая мятая футболка и черная кожаная куртка, на его плечах висел потрепанный рюкзак. Венцом безумия был букет белых роз, который самым комичным образом не сочетался с его потрепанным видом. Он буквально мог чувствовать, как шипы впиваются в его лицо, когда ему швырнут этот букет обратно.
Так что, когда Микки наконец-то открыл дверь своего номера, Йен предстал перед ним, словно испуганный новорожденный олень на грани инсульта, что, очевидно, не соответствует эффектому сюрпризу для бойфренда.
Сердце Йена пыталось пробить себе путь сквозь грудную клетку, когда он следил за реакцией Микки: от непонимания к шоку, от шока к неверию и, наконец, к абсолютно обожающему взгляду, мгновенно заблестевшему от непролитых слез.
Йен поздно вспомнил, что у него на самом деле не имелось никакой речи или объяснений своего появления. Микки не мог приехать на выходные, так что это сделал он вместо него, потому что...он безумно скучал, все просто. Но это так же звучало глупо и немного отчаянно.
— Привет, — Йен тихо пробормотал, улыбаясь так широко, что у него свело скулы, но он ничего не мог поделать с этим, — Наверное, сюрприз...
Его слова возымели эффект, и в следующую секунду Микки втащил его в номер за лацканы куртки, хлопая дверью и тут же заключая Йена в объятия.
— Как ты здесь, блядь... — брюнет покачал головой, отстраняясь, чтобы посмотреть Йену в глаза. — Я только что сидел и мечтал, чтобы ты, блядь, просто упал ко мне с потолка. А потом ты...черт, — он наклонился, целуя Йена на середине предложения, словно просто не мог больше ждать этого, — а потом ты стучишь в мою дверь.
Йен целует его в ответ: сладко, томно, со всем накопившимся отчаянием; рюкзак громко падает, но букет он крепко сжимает в руке.
— Подумал, что пора посмотреть Нью-Йорк, — отвечает он, протягивая Микки цветы и дрожа всем телом от любви и волнения. — Прежде чем ты нагадишь за меня на это, имей ввиду, что мне практически пришлось драться за этот букет. После того, как я сказал флористу, что это для моего парня, он попытался отнять цветы, потому что он не работает с педиками, так что я просто показал ему фак и сбежал из магазина.
— Господи Боже, — Микки принимает букет и снова целует его в порыве так, что их зубы сталкиваются из-за улыбок, — Я люблю тебя. Чертовски люблю тебя. Как я тебя люблю...
Йен делает мысленную пометку поблагодарить Джеффри за то, что он помог ему это провернуть и следует в глубь номера за своим парнем. Его ждут выходные в Нью-Йорке.
