Изумрудное небо в твоих глазах

Близился конец мая, но после полудня уже припекало так, что долгое пребывание на открытой местности было чревато солнечным ударом. Сосредоточенно глядя каждый в свой холст и не задавая лишних вопросов, мы сидели на краю озера под строгим надзором миссис Ларсон. Прошлая выходка Сэма сильно подействовала ей на нервы и теперь она наблюдала за нами еще более пристально, спрятав газету под складной стул. – Джейн, что это? – фыркнула она, всматриваясь пристально в лазурную глядь. – Ты разве не видишь, что на том берегу три дерева, а не одно? Джейн заметно заволновалась, стараясь подавить признаки смятения на бледном лице. – Сейчас исправлю, – выдавила она, меняя кисти. Миссис Ларсон была сегодня суровее, чем обычно. От ее взгляда не мог скрыться и малейший изъян, даже самая крошечная помарка. Тяжелые шаги за спиной заставляли меня вздрагивать, но я успокаивал себя тем, что на этот раз не ошибусь с выбором цвета: Сэм сидел далеко, и я, кроме того, заранее предусмотрительно подписал название каждого оттенка в коробке. Хоть это и выглядело нелепо со стороны, для меня эти маленькие пометки стали настоящим спасением, и, несмотря на все старания миссис Ларсон и к своему собственному удивлению, я держался достаточно уверенно. В тот солнечный понедельник мы должны были писать пейзаж на дорожке в конце ясеневой аллеи, но за выходку Сэма были наказаны, и, в конце концов, оказались снова на прежнем месте – возле плакучих ив. Всю дорогу до озера Сэм сверлил испепеляющим взглядом спину миссис Ларсон, однако возражать боялся и надолго прикусил язык, и даже ничего не сказал, когда она рассадила нас по разные стороны друг от друга. – Слишком темный оттенок, – резко раздалось позади, прерывая медленное течение мыслей. Я дрогнул и взглянул на палитру: почти охровый, но не слишком темный, с неровно выведенным над ним «изумрудный». Взволнованно я осмотрелся в ожидании подвоха со стороны, но Джейн сидела, уткнувшись в свою палитру, а испуганный взгляд Мэтта говорил сам за себя. – Изумрудный, – медленно проговорила миссис Ларсон нравоучительным тоном, – это не то же самое, что травяной или малахитовый. Настоящий художник видит разницу между ними. Мы пишем в реализме, а не в свободной технике, поэтому прошу всех соблюдать правила выбора оттенков. Ты понял меня, Джеймс? От ее ледяного взгляда меня прошиб пот, но я был рад, что на этот раз обошлось хотя бы без наказания. Атмосфера стала еще напряженнее после этих слов, воздух просто искрился от с трудом сдерживаемого волнения. – Когда я была в вашем возрасте, – продолжала миссис Ларсон с тем же чувством надменного превосходства, – мы тоже писали пейзаж у воды. И, представьте себе, каково было мое удивление, когда мне сказали, что она вовсе не синяя. Мне на ум пришел тот разговор на берегу, когда мы с Мэттом играли в блинчики, и я невольно вздрогнул. – Здесь, в этом озере, она лазурно-голубая. Запомните это. Я надеюсь, Джеймс, ты меня услышал. Я видел, как Мэтта передернуло от ее тона, но промолчал, виновато кивая. – Еще раз ошибешься, и в следующий раз можешь не приходить, – тихий холодный голос напугал меня едва ли не до полусмерти. Я поднял взгляд. Уж не послышалось ли? Но миссис Ларсон уже не смотрела в нашу сторону. Выпрямившись, как командир перед ротой не исполнительных солдат, она медленно вышагивала вдоль ряда пестреющих на фоне воды холстов. – Имейте в виду, что когда я делаю замечание одному из вас, другие тоже должны слушать и мотать на ус. Иначе от вас будет не больше толку, чем от глухого музыканта. Питер, я к тебе обращаюсь. Худой забитый мальчишка, сидевший в конце ряда, закивал головой, и миссис Ларсон расплылась в самодовольной улыбке. – Если на этот раз никто не выкинет очередную глупость, я, так уж и быть, разрешу вам в следующий раз писать фонтан. Немигающий взгляд упал на Сэма, и он замер, догадавшись, о ком шла речь. – Простите, можно я тоже кое-что добавлю? Миссис Ларсон обернулась. Какая неслыханная дерзость – прерывать ее пламенный и такой важный монолог. – Я… просто я тоже давно рисую. Мэтт выронил кисть, и ткнул меня в плечо. Но я и без него прекрасно видел. Немного смутившись, но держась прямо и решительно, возле старого ясеня стояла девушка в синем берете. Миссис Ларсон еще не успела раскрыть рта, чтобы немедленно отчитать ее за вмешательство, как вездесущая незнакомка лучезарно заулыбалась. – О, и вы тоже тут? Привет! – она помахала нам с Мэттом.– Жаль прерывать, но то, что вы сказали, мисс... Это неправильно. – Неправильно? – миссис Ларсон вспыхнула и вытянулась по струнке. – Кто ты такая? И кто дал тебе право перечить мне? – Простите, это не… В общем, я хотела сказать, что если так строго следовать правилам и не давать свободы себе и другим, это уже совсем не искусство. Искусство – это когда… Лицо миссис Ларсон побелело, как мел, и она быстро поправила очки. – Юная леди, вы не могли бы не вмешиваться, – командный тон заставил бы вздрогнуть кого угодно. – Позвольте узнать, сколько вам лет, чтобы учить меня тому, что такое искусство? – фыркнула она презрительно. – Я не нуждаюсь в советах каких-то школьниц. – Школьниц? – девушка явно растерялась. – Но мне почти двадцать два. – Студенток, – тут же резко поправилась миссис Ларсон. – Прошу, оставьте нас. – Но… но… – у девушки не было и шанса возразить ей, и я знал об этом как нельзя лучше, поэтому сделал ей знак рукой. – Скажите спасибо, что это просто какая-то девчонка с улицы. Если бы она была одной из вас, ее имя давно уже было бы вычеркнуто из списка претендентов на выставку. Миссис Ларсон вернулась на свой стул и села, заставляя спинку протяжно скрипнуть. – Какая дерзость – возражать мне – известному во всем графстве Дорсет пейзажисту, портретисту и маринисту. Реализм – вот мой девиз, как художника! Она еще долго хвалилась своими званиями и репутацией, но я не слушал, с удвоенной осторожностью закрашивая листья на иве, и момент появления странной незнакомки не выходил у меня из головы. Она казалась старше, но ненамного, и ей едва ли могло быть почти двадцать два. Решив, что она приукрасила свой возраст, я подумал о том, что было бы неплохо уточнить у нее еще разок, но одернул себя, в глубине души боясь, что буду смотреться глупо. – Эй, – шепнул мне Мэтт, – Кто эта девушка? Я пожал плечами. – Разве ты не знаешь ее? – не унимался он. – Нет. Мы только раз виделись на стройке. – И она не представилась? Я покачал головой. Время поджимало, и пора уже было заканчивать работу. Все уже начинали суетиться, разбрызгивая воду, со звоном опуская кисти в стаканы, вытирали измазанные ладошки и гремели карандашами. – Потом поговорим, – одним кивком сообщил я Мэтту, наблюдая за грозной фигурой, которая приближалась к нашим холстам. – На сегодня свободны, – кивнула миссис Ларсон, и я вздохнул с облегчением: на сегодня наши мучения кончились. С мисс Грэй все было намного проще: она не сверлила затылок зловещим взглядом, не отпуская колкие комментарии, не грозилась лишить членства в кружке. – Она тебя не выгонит, не волнуйся, – утешал меня Мэтт, но в его голосе не было прежней уверенности. – Знаешь, мне кажется, что она преувеличивает насчет того, что у тебя был слишком темный цвет. Все в порядке… Я же сам видел. Эти ободряющие слова немного меня успокоили, но я по-прежнему не верил в свои силы. Противное липкое чувство, преследовавшее меня с самого дня смерти матери, накатывало с новой силой, и теперь ощущалось еще болезненнее, ведь рядом не было даже мисс Грэй, которая могла поддержать по-настоящему. – Интересно, кто эта девушка? – спросил я, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. – Я не встречал ее в городе раньше. – Понятия не имею, – Мэтт натянул на плечи обе лямки рюкзака. – Сразу видно, что она совсем не знает миссис Ларсон. Кстати, может, пойдем на площадку? Мы давно там не были. Площадка находилась за футбольным полем почти на окраине Лэйквейла. Старая и полузаброшенная она представляла из себя довольно жалкое зрелище, но нам нравилось время от времени наведываться туда ради развлечения. Здесь были не только качели и карусель, но и несколько турников, горка и железные перекладина, по которым мы часто лазали. Они давно уже проржавели, но веселья это не убавляло, даже наоборот: Мэтту доставляло особое удовольствие действовать на нервы жильцам соседних домов, сотрясая двор оглушающим скрипом. И хотя он занимался этим только ради забавы, один раз какая-то старушка прогнала нас оттуда по-настоящему. – А тебе слабо, как по канату, пройтись по турнику? – спросил вдруг Мэтт: ему явно не терпелось подбить меня на что-то опасное, и как только на горизонте замаячил знакомый пейзаж, он тут же забыл про рисование и вообще все на свете. Будучи не в настроении куда-либо лезть, я ответил вопросом на вопрос: – А тебе самому не страшно будет? – Э-э, нечестно так. Давай на два фунта поспорим? Есть у тебя с собой? Я нехотя запустил руку в карман. Ничего. – Ладно, тогда… – Мэтт осмотрелся в поисках идеи получше и, к моему удивлению, очень быстро ее нашел. – Смотри, там что-то блестит! Это же… – он прищурился, поднося находку ближе к глазам. – Какая-то бусина. Не бриллиант, конечно, но зато красивая, правда? Он сунул мне в руки блестящий круглый предмет и со всех ног рванул к турнику. И откуда только силы взялись? Я застыл на месте, не моргая, разглядывая находку. Это была обычная девчачья сережка с узором из крошечных звездочек. – Интересно, какого она цвета, – раздумывал я, поднимая ее на свет. – Для меня это просто серый. Когда я перевел взгляд на турник, Мэтт уже балансировал на перекладине, нелепо размахивая руками и натянуто улыбаясь. – Чего застрял? – крикнул он мне. – Смотри, как я сейчас ловко все это… э-э… сделаю! Я подошел ближе, боясь, как бы он не упал, но он держался слишком уж цепко, чтобы вот так легко грохнуться вниз. – Какой ты мелкий! О-хо-хо! – в восторге завопил он. – Давай сюда! Теперь твоя очередь! Я крутил в руках сережку и молчал. Ее непременно нужно было вернуть хозяйке, пусть даже если бы для этого пришлось бы обойти половину города. – Я тогда выиграл, – кратко, но не без до комичного серьезной гордости резюмировал Мэтт. – Давай сюда эту бусину. Это мой трофей! – Это не бусина и не трофей, а сережка. И мы вернем ее. – Вернем? Кому? – удивился Мэтт и слегка покачнулся, балансируя на перекладине турника. – Ясно кому – хозяйке. Может, стоит написать объявление? Мэтт слез с турника и успел бы уже надуться, если бы не внезапное появление Питера, который, выгуливая собаку, тоже заглянул на площадку. Он жил недалеко от стадиона, но здесь мы его видели впервые. Не замечая нас, он присел на скамейку, опустив голову на руки. – Что это с ним? – обеспокоенно спросил я, незаметно пряча сережку в карман толстовки. Мэтт пожал плечами, оживляясь появлению новой кандидатуры на участие в споре, но Питера оказалось не так-то просто разговорить. Не поднимая глаз из-под длинной отросшей челки и держа собаку за поводок, он продолжал сидеть неподвижно, даже когда Мэтт вплотную приблизился к нему. – Ревешь, что ли? Мальчишка выдал что-то невразумительное и уткнулся лицом в сгиб локтя. – Что-нибудь случилось? – меня охватило неприятное беспокойство. – Оливер… – наконец всхлипнул Питер, проясняя ситуацию одним лишь упоминанием этого имени. – Он над тобой издевается? – участливо догадался я. – Что он сделал? – Он… он… – язык заплетался, но с большим трудом Питер все же умудрился объяснить нам произошедшее. – Он меня… побил. – За наш матч побил? – тут же завелся Мэтт. – Так это мы скорее должны были его побить. Он же проиграл! Меня всегда удивляло, с какой скоростью он менялся, когда речь заходила о том, чтобы свести с кем-то счеты. В такие моменты обычно уравновешенный и сосредоточенный Мэтт превращался в неутомимого бойца, которого ничто, кроме немедленного достижения цели, не могло заставить сидеть на месте. – Не реви, – нравоучительно и немного презрительно пожурил он Питера. – Вот увидишь, я ему на следующем матче мячом в лицо запущу. Повезло, что он стоит на воротах. Мальчишка оторвал ладони от заплаканные глаз. – Что ты, что ты, – в ужасе отмахнулся он. – Не надо так. Это жестоко. – Жестоко? – Мэтт встал в позу. – А то, что он участника кружка и члена нашей команды бьет – это не жестоко? – Кружок… – обреченно выдохнул Питер. – Меня и оттуда, кажется, скоро выгонят. Миссис Ларсон так грозно смотрела на мой рисунок… Сердце в пятки ушло. – Это тебе кажется, – невозмутимо продолжал Мэтт, предвкушая триумф над командой верзилы. – Она на всех смотрит так. Она просто старая злобная ведьма. Вот и все. Он захихикал над собственным остроумием, а мы с Питером, переглядываясь, натянули фальшивые улыбки. Нам двоим было не смешно. Как близкий друг Мэтта, я не мог ему завидовать, но его не в меру неудержимая веселость была вполне объяснима: он знал, что мог получить рекомендацию в колледж в любой момент, просто попросив об этом свою маму – бывшую преподавательницу Школы Искусств, а теперь и уважаемого во всем городе дизайнера. С моим недостатком было гораздо сложнее – людям с дальтонизмом попросту недоступны некоторые профессии, и мое беспокойство по этому поводу усиливалось все больше по мере приближения окончания учебного года. Возвращались домой мы уже затемно, Питеру было по пути, и он шел с нами. – Я пообещал родителям, что смогу поступить в колледж, – рассказывал он, вытирая нос рукавом и часто моргая. – А они за это подарили мне собаку. Но теперь я даже не уверен в том, что поступлю… С миссис Ларсон у меня нет шансов. – Тебе тоже очень нужно попасть на выставку? – осторожно поинтересовался я. – Да… У меня средние оценки, но их не будет достаточно. Творческий экзамен я тоже боюсь завались. – Выставка, конечно, дает некоторое преимущество, но ведь на нее возьмут только пятерых из десяти, – вмешался Мэтт. Он догнал нас и теперь, озираясь, вышагивал спиной вперед. – В том-то и дело, – печально выдохнул Питер. – У меня нет шансов. У меня и самого было не больше, но мне не хотелось больше жаловаться в присутствии друга, и я опустил взгляд под ноги. Косые лучи фонарей подали на иссиня-черный асфальт на дорожке у школы, высвечивали на газонах золотые пятна травы. Луна давно уже не показывалась на небе затянутом мутной дымкой. – Ну-ну, не раскисайте мне тут, – шутливо подбодрил Мэтт, откланиваясь на своем повороте. – И не такое бывало. До завтра, дружище, – повернулся он ко мне и, махнув рукой, зашагал в темноту. – Я тоже пойду, наверное, – неуверенно сказал Питер. – Спасибо, что выслушали. Его пес на прощание гавкнул, натягивая поводок и уже порываясь припустить в сторону дома. – До завтра, – помахал я ему и пошел в свою сторону.