«Урсула спрашивала себя, не лучше ли сразу улечься в могилу, чтобы тебя закопали, и делу конец, и без капли страха выпытывала у Бога, не думает ли он, что люди и в самом деле железные, если могут стерпеть столько бед и горя, а от вопросов и сомнений голова совсем пошла кругом, и ей страстно захотелось выразиться грубо и свободно, как какой-нибудь бродяге, одним духом выплеснуть все, что накопилось на душе, позволить себе закусить удила только раз, единственный раз — к чему она так рвалась, но смиряла свой норов, — один раз окунуть всех в дерьмо, излить из нутра море грязной ругани, в которой молча захлебывалась, вечно подлаживаясь под всех.
— Блядство! — выкрикнула она.»
Прочитав это, я с громким звуком захлопнул книгу и отбросил ее на кровать, шепотом проговаривая: — Согласен. Смотрю в окно — стемнело слишком уж быстро, опять светил неприятным оранжевым светом уличный фонарь, огромное дерево билось ветками о стекло. В атмосфере этой непроходимой хтони хорошим мыслям не было возможности даже появиться. Слишком уж много я стал загоняться. Не думал, что настолько мощная рефлексия мне вообще характерна. Рихард помирился с Лив. Она зачастила с визитами к нам в общагу, и я слишком уж часто стал натыкаться на ее расфуфыренную персону в коридорах. Мало того, что в этих обшарпанных стенах она выглядела слишком уж куцо, да еще и она сама не особо горела энтузиазмом, брезгливо морща аккуратный носик и испытывая отвращение от одной лишь атмосферы этого здания. Но, вопреки всему, продолжала приходить. Не знаю, почему мне хотелось отплевываться каждый раз, когда я слышал цокот ее каблуков по скрипучему полу, но ее появления меня почему-то злили. Будто бы она в чем-то виновата, ведь мы с ней даже не знакомы. За что я ее ненавижу? Ненависть — настолько сильное чувство, что для того, чтобы его испытывать, нужны реально веские причины. У меня их нет. Так почему? Мое же общение с Круспе свелось к абсолютному нулю. К счастью, мы не так часто пересекаемся, чтобы я грузился еще чаще и регулярнее, чем делаю это обычно. Но, если мы с ним и виделись, все, что мне светило — ехидная ухмылка, холодный взгляд и пара едких словечек. То, что он раскусил мою ложь — очевидно. И Рихард демонстрировал это с завидной регулярностью. Например, пару дней назад мы встретились в университетской курилке — в тот момент я подумал, что пора бросать курить, ведь именно в курилке встретить Круспе проще всего. Он издалека окинул меня хитрющим взглядом голубых глаз и вальяжно прошел мимо меня, напевая под нос: «В моей душе покой, благодать и тишь…» Меня как будто ошпарило открытым огнем — он до сих пор держал в голове этот тупой самопальный стишок, и, более того, он вот так в лоб решил мне напомнить о том самом вечере. Я даже не сразу нашелся, что сказать в ответ, а как только придумал плюс-минус остроумный ответ, то Рихарда и след простыл. Насколько я знаю, на выходные он тоже не уехал. Надеюсь, он благополучно смотается к своей дражайшей пассии, и мы не увидимся за эти дни. Беру в руку телефон и хмурюсь, смотря на экран — ни одного уведомления. Софи должна была уже давно приехать и написать, что она дома. Но, неожиданно, ни одного звонка и ни одного сообщения. На мою сестру это не похоже. Набираю ее номер, а в голове мелькает мысль — наверняка спать завалилась сразу же, как приехала. Надеюсь, что не разбужу ее. Даже если и разбужу — недовольного «Пауль, отвали» в трубку мне будет вполне достаточно, чтобы успокоиться. Но гудки идут слишком долго. Уже хочу сбросить и перезвонить минут через десять, как звонок принимается. — Софи? — произношу, прерывая повисшую тишину, — Ты спала? Прости, если разбудил. — Пауль, мне страшно, — раздается в трубке прерывистый голос сестры. Пропускаю вдох. Что-то случилось, а меня даже рядом нет. Вскакиваю с кровати, готовый бежать на помощь Софи куда угодно. — Что случилось? — мой голос звучит настолько уверенно, как ни звучал, наверное, никогда до этого. — Мама… — сестра всхлипывает, — Она опять выпила. Много. Прислушиваюсь, и действительно слышу на фоне пьяные вопли матери. — Ты где сейчас? — В комнате заперлась. Но она ломится, — голос Софи дрожит, и я не могу удержать себя, начиная нервно наворачивать круги по комнате, — Я не знаю, что делать, Пауль. Выдыхаю, стараясь привести свои эмоции в порядок. Я должен быть опорой для сестры, не время расклеиваться. — Не бойся, я сейчас приеду, — отзываюсь на вдохе и сильно зажмуриваюсь. Не представляю, на чем я сейчас поеду, но выбора нет, — Потерпи немного. Стуки в дверь и неразборчивая ругань в трубке становятся все громче и громче, а Софи все сильнее всхлипывает — видимо, мать в своих высказываниях не сдерживается. — Как? — выпаливает она на грани слышимости. — Не думай об этом, — стараюсь держать голос и не срываться, — Главное — не открывай ей и жди меня. Софи, слышишь? — она бормочет несмелое «угу», и я продолжаю: — Звони, если совсем страшно станет. Попытаюсь приехать как можно скорее. Сестра сбрасывает звонок, а я принимаюсь носиться по комнате, напяливая на себя какие-то вещи. Не знаю, куда пойду и что буду делать, но я должен забрать ее оттуда, любыми способами, лишь бы скорее. Скачу на одной ноге, натягивая носок, как дверь в комнату без стука отворяется. — Пауль, надо поговорить, — Рихард проходит в помещение размашистыми шагами длинных ног. Тебя еще не хватало для полного счастья. — Рихард, честно, не до тебя сейчас немного, — говорю это и параллельно достаю из шкафа первое попавшееся худи. Ярко-красное, нелепое. Класс. Надеваю толстовку поверх растянутой футболки, попутно запутываясь в рукавах и капюшоне. Кое-как выпутавшись, вижу перед собой Круспе, привычно скрестившего руки на груди. — Тебя не заебало бегать от меня? Хочу заорать на него, послать нахуй, но лишь произношу раздраженно: — Блять, возможно, я бы обсудил с тобой все сейчас, но в данный момент мне это в хуй не уперлось, — чувствую, как начинаю выходить из себя, как бы не старался сдерживаться, — И без тебя проблем полно, а тут и ты, сука, нарисовался! А теперь, будь добр, съебись, мне идти надо. Рихард хмуро смотрит на меня исподлобья и даже не думает двигаться с места. — Что случилось? — Какая тебе, нахуй, разница? — развожу руками, продолжая истерить, — Можешь дальше вести себя, как снежная ебучая королева, тебе ли не похуй на… — Заткнись, блять! — рявкает он, и я сразу же замолкаю, забывая все слова, которые хотел озвучить, — А теперь ответь нормально — что случилось? Нервно выдыхаю, смотря ему в глаза — Рихард внимательно, даже пытливо, изучает меня взглядом, подходя чуть ближе. Понимаю, что он не отстанет просто так, поэтому произношу тихо: — Мне надо на вокзал. — Зачем? — продолжает пытать он. — Софи уехала домой, — не знаю, как лучше подобрать слова и не рассказать всего, — А там мать… Короче, сестру надо забрать оттуда. Круспе понятливо кивает, и через мгновение спрашивает: — На чем ехать планировал? — Не знаю, на попутках, — обессиленно проговариваю, опуская руки, — Лишь бы побыстрее. — Я тебя отвезу, — говорит он уверенно и, не дождавшись ответа, идет в двери. — Что? — я встрепенулся, — Стой, Рихард, я… — Блять, ты сам сказал, что надо как можно быстрее, — раздраженно отмахивается Круспе, смеряя меня грозным взглядом, — Поэтому хватит ломаться. Я пошел машину прогревать, спускайся. Дверь за ним захлопывается, и я слышу резкие удаляющиеся шаги по коридору. Некоторое время собираюсь с мыслями, пытаясь понять, что это сейчас было. Что за жест доброй воли? Странности Круспе, наверное, никогда не перестанут меня удивлять. Вспоминаю, что меня ждет Софи и срываюсь с места, спешно обуваясь. Пара мгновений — и я уже быстро перебираю ногами по ступенькам, торопясь на улицу. Пробегаю мимо вахты не глядя, и толкаю тяжелую входную дверь. Издалека вижу машину Рихарда и его же за рулем, ожидающего меня. В несколько широких шагов преодолеваю это расстояние и занимаю пассажирское сидение. Тачка резко трогается с места. Первое время дорога проходит в молчании. Круспе даже не спрашивает, куда ехать. Видимо, помнит мой родной город еще с начала сентября, видел же меня на вокзале тогда. Кошусь в его сторону пару раз — как всегда, держит руль одной рукой, а взглядом напряженно следит за дорогой. — Спасибо, — проговариваю еле слышно. Рихард качает головой, будто я сказал что-то очень неуместное. Открываю рот, чтобы ответить ему, но он почти меня перебивает: — Лучше объясни нормально что произошло. Я замялся. Не знаю, смогу ли абсолютно искренне рассказать все. Суть наших отношений с матерью не была известна даже Тиллю и Шнайдеру. У меня никогда желания не возникало рассказать кому-то — вся эта подноготная не настолько интересна, да и мне не хотелось лишний раз вспоминать все. Возможно, я бы и рассказал эту невероятную историю Рихарду, но нужны ли ему все эти подробности? — У нас с матерью не самые хорошие отношения, — начинаю скупо, — И еще у нее некоторые проблемы с алкоголем. Сегодня она выпила и начала гнать на Софи. Сказав это, замолкаю. Думаю, уже сказал достаточно, но Круспе со мной не согласен. — Помнишь, мы договаривались, что в следующий раз я вопросы задаю? — отзывается он, не отрывая взгляда от дороги, — Считай, что этот следующий раз наступил. Ну, вот и дождались. Так и знал, что этот «следующий раз» всплывет в самый неподходящий момент. Веду плечами, ежась, хотя в салоне машины и не холодно. — Что такого произошло, что у тебя плохие отношения с матерью? Ответить придется, как бы я этого бы и не хотел. Судорожно выдыхаю: — Она бухала столько, сколько я себя помню. И, когда мне 10 лет было, она выгнала из дома отца, — принимаюсь изучать взглядом свои же колени, не зная, куда смотреть еще, — У нее был очередной алкогольный припадок. Привела в дом какого-то своего ебаря, и мы застали их, когда папа нас с Софи из школы домой привел, — сам не замечаю, как начинаю сильно царапать ногтями ладонь, оставляя красные полосы, — Мать орала тогда что-то, что и не любила его никогда, да и детей не хотела. Ни от него, ни в принципе когда-либо. И выставила его на улицу. Он год по каким-то ночлежкам скитался, работал, где придется, а потом умер от инсульта. Долго не протянул, у отца и так здоровье не очень было, — ладони уже горят от настырных царапин, — А к нам с сестрой она и раньше с особой чуткостью не относилась, а когда узнала, что мы этот год продолжали с папой видеться — вообще предателями нас назвала. И с тех пор мы и не разговариваем почти. Больше десяти лет, прикинь? — нервный смешок, — Ну, как… Вот, когда она опять напьется — тогда ее не остановить, конечно. Но она реже пить стала, на самом деле. Ноготь входит под кожу чуть глубже обычного, и я шиплю от боли, смотря на результат своих трудов. На ладони алеют несколько маленьких ранок в форме полумесяца и проступают капельки крови, которые я тут же растираю пальцами, сжимая руку в кулак. Бросаю взгляд в сторону Рихарда — он напряженно выпрямляется, крепко сжимая руль обеими руками. Молчит минуту, а после подает голос: — Моя мама умерла, когда мне 9 было, — я закусываю щеку изнутри и снова упираю свой взгляд в одну точку, — Отец не долго горевал, месяца через два другую женщину привел. Конечно, они пытались воспитывать меня, как общего ребенка, но все равно очень скоро я стал в их семье лишним, — Рихард произносит это с горькой усмешкой в голосе, от которой меня пробивают мурашки, — Меня дед воспитывал. Но и он умер год назад. Все это время мы с отцом почти не общались. Понятно, почему — у него и так трое детей от той женщины, ему просто не до меня было. После смерти деда решил контакт со мной наладить. В гости постоянно зовет. Даже вот это мне подарил, — он бьет ладонями о руль тачки, — Долго ее брать не хотел, но пришлось все-таки. Они с семьей, кстати, в вашем городе живут. Теперь понятно, зачем он приезжал на электричке в наш город в сентябре — к отцу. Эта история Рихарда пробивает меня на мелкую дрожь, а в моей голове отдается давно услышанная реплика от Тилля: «Ну, он скрытный достаточно. Кому попало о себе не рассказывает ничего.» Разжимаю кулак, смотря на размазанное кровавое пятно на ладони, и хриплю: — Пиздатые у нас с тобой родители. Круспе не отвечает мне, лишь ухмыляется. Я же снова вздрагиваю от несуществующего холода и прячу заледеневшие неизвестно от чего руки в рукава толстовки. То, что мы с Рихардом рассказали друг другу о наших семьях, возможно, и не сблизит нас, но мне явно стало легче. Я выговорился. Самой возможности кому-то высказать все это я никогда не допускал — боялся, стеснялся, не доверял. Я варился в этом один, даже с Софи мы старались это обсуждать как можно реже. А сейчас слова пошли сами друг за другом одной стройной вереницей, будто говорил не я, а кто-то руководил моим рассказом удаленно. Экран моего телефона, до этого спокойно лежавшего на моих коленях, вспыхивает. Хватаюсь за него, думая, что звонит Софи, но вижу высветившееся на экране имя Рейны. — Блять, — тихо выругавшись, принимаю звонок: — Да? — Привет, Пауль! — ее голос звучит так воодушевленно, что я даже немного раздражаюсь, — Я уже почти собралась. Хотела спросить, где именно мы встречаемся. Почти ударяю себя по лбу ладонью. Совсем вылетело из головы, что мы сегодня должны были встретиться. — Блин, Рейна, прости, — принимаюсь оправдываться, — Я уехал из города, Софи моя помощь нужна. В трубке повисает тишина. В голове мелькает мысль, что девушка, обидевшись, сбросила звонок, но через несколько секунд раздается ее приглушенный голос: — Тогда почему ты с ней раньше не уехал? Почему-то этот вопрос ставит меня в тупик, хотя, стоит отметить, что он вполне резонный. — Это спонтанно получилось, — выдыхаю устало, — Давай на завтра встречу перенесем, хорошо? Слышу тихое «хорошо» в трубке, после которого следуют гудки, оповещающие меня о сброшенном звонке. Обиделась, все-таки. Хочу написать ей сообщение с очередными извинениями, но вовремя себя останавливаю — за что мне, собственно, извиняться? Да, я подвел, и уже попросил за это прощения, но у меня есть действительно веские причины соскочить со свидания. Да и отменяется же оно, а просто переносится. Устало мотаю головой и убираю телефон в карман. — Девушку свою расстроил? — спрашивает Рихард безразлично, хотя акцент на первом слове слышен ощутимый. Блять, вот тебе правда интересно? Сдерживаюсь и не произношу этот вопрос вслух, вместо этого сухо бормочу: — К сожалению. Рихарду же, как обычно, моего ответа не достаточно. — Ты времени зря не терял, я погляжу, — отзывается он с такой интонацией, что о нее, при желании, порезаться можно. — Могу отметить, что ты тоже не особо скучал все это время, — отвечаю Круспе в тон, поворачиваясь в его сторону. Он тихо смеется, качая головой, но ничего не отвечает. Опять так, будто я сморозил какую-то невероятную хуйню. Ну да, отнекивайся, я с твоей Лив в коридоре общаги сталкивался раз триста, а не заметить ее достаточно сложно. Непонятливо хмурюсь, но, так и не получив ответа, отворачиваюсь обратно к окну.***
До моего родного городишки доехали быстро, даже несмотря на то, что оставшуюся часть дороги ехали молча. Казалось, между нами должна была повиснуть ожидаемая неловкость, но ее не было. Рихард спросил адрес, я ответил — и ни одной колкости, удивительно. Многоэтажку, где находилась квартира моей матери, замечаю издалека. Напрягаюсь моментально — называть это место домом желания не возникало уже давно, и делал я это, лишь бы разграничить понятия «общаги» и «квартиры, где я прописан». Не знаю, захочется ли мне после сегодняшнего продолжать поддерживать подобную терминологию. — С тобой пойти? — спрашивает Рихард, останавливаясь у нужного подъезда. Смотрю ему в глаза — говорит вроде искренне. Но я отказываюсь. — Не надо, сам справлюсь, — произношу это, и горькая ухмылка сама собой появляется на моем лице, — Но телефон наготове держи, на всякий случай. Маякну, если что-то не по плану пойдет. Он кивает мне, и я выхожу из машины, выуживая из кармана ключи от квартиры. Зайдя в подъезд, ожидаю услышать новую порцию пьяных тирад матери, но меня встречает подозрительная тишина. Сразу же прошибает плохое предчувствие, и я срываюсь с места. Хорошо, что квартира на втором этаже и далеко бежать мне не приходится. Входная дверь приоткрыта, а в помещении слышится на удивление тихий разговор. Прислушиваюсь. — …вас, ушлепков, вырастила, благодарности никакой. Разве я заслужила, а? — мать еле ворочала языком. — А мы заслужили? — впервые слышу, как Софи кричит на мать. Она всегда старалась наладить с ней отношения, но, видимо, и ее терпение не выдержало, — Меня с 8 лет Пауль воспитывал! Ты в нашей жизни никакого участия не принимала. Откупаться лишь пыталась изредка. Меня что-то останавливает, и я никак не могу решиться зайти, продолжая подслушивать этот разговор. — Именно! — мать захлебывается собственной желчью, — Пахала, как проклятая, чтобы вас обеспечивать! — Да, а потом сама же этим и попрекала. Мы сами работали всегда, лишь бы хоть что-то себе позволять, и не выслушивать потом, какие мы неблагодарные твари, — слышно, как сестра говорит это еле-еле, будто ей мешает подкатывающий к горлу ком слез, — Да и на нас ты тратилась, лишь бы свою совесть успокоить. Чаще всего ты пропивала почти все, а мы сами по себе жили. Не выдерживаю и пихаю дверь в квартиру. — Кстати, ты знала, что за твой похуизм нам в универе повышенную стипендию платят, как детям из неблагополучной семьи? Прикинь? — захожу в квартиру, встречаясь с неадекватным, поплывшим взглядом матери, — Вот за это тебя поблагодарить можно, согласен. — Вот и сыночка пришел, маму решил навестить, — она картинно всплескивает руками, будто приглашая меня в свои объятия, — А ты, оказывается, со мной разговариваешь? — Собирайся, — говорю заплаканной Софи, та кивает и срывается с места, убегая вглубь своей комнаты. Дальше снова обращаюсь к матери: — Ты что здесь устроила? — Имею полное право, я у себя дома, — она подходит ко мне почти вплотную, дыша в лицо алкогольными испарениями, — Какое тебе вообще дело? — Ну да, мне-то похуй, — отвечаю, отходя на шаг назад, — Софи этого не заслуживает. Она пыталась относиться к тебе с состраданием, хотя все, что слышала от тебя за большую часть жизни — это то, как ты нас ненавидишь. Перед ней тебе стыдно должно быть, — говорю это тихо и уверенно, с больным наслаждением наблюдая за закипающей женщиной напротив, — А теперь твои же дети тебя матерью называть не хотят. Мать злобно пыхтит, больше походя на какое-то разъяренное животное, чем на человека, а позже выплевывает, еле перебирая слова в своем пьяном мозгу: — Как ты с матерью разговариваешь, выблядок?! Истерично посмеиваюсь: — Впервые в жизни согласен с тобой полностью, — она опешила, увидев на моем лице улыбку, — В точку попала. — Да вас вообще на этом свете существовать не должно было! — выходит из себя женщина, которую я привык называть матерью, хотя она давно таковой и не является, — Вашего ублюдка-отца я ни дня не любила. Когда тобой залетела, — тыкает мне пальцем в грудь, — аборт сделать хотела, но он отговорил. Зачем только послушалась этого обмудка. А вон та сучка — вообще не факт, что от него, — она смеется, указывая рукой в сторону спальни Софи. Замечаю сестру, уже закрывающую дверь своей комнаты. Ошарашенно смотрю ей в глаза, но она моего взгляда избегает. Видимо, она уже слышала это от матери ранее. Не знаю, когда — за то время, пока я ехал, или мать высказала это еще раньше. Делаю шаг Софи навстречу, а та лишь как-то обессиленно всхлипывает и идет ко мне, сжимая в руках увесистый рюкзак. — Ты готова? — произношу тихо, забирая сумку из рук девушки. Дождавшись от нее еле слышного «да», продолжаю: — Тогда пошли, внизу Рихард ждет. Софи спешно обувается и надевает верхнюю одежду. Мать скрылась на кухне и, судя по звукам, открывает очередную бутылку чего-то крепкого. Долго не думаю, прежде чем достать из кармана связку ключей от этой квартиры и наотмашь кинуть ее на тумбу в прихожей. Толкаю железную дверь, пропуская вперед сестру, и выхожу следом, на этот раз навсегда. Расстояние до первого этажа преодолеваем быстро и молча. Вечерняя уличная прохлада ощущается сейчас спасительной. Слышу, как Софи шумно вдыхает воздух полной грудью, будто не дышала до этого несколько часов. Стараюсь как можно осторожнее взять ее за локоть. Она поддается и безвольно шагает за мной в сторону машины Круспе. Тот уже ждет нас — замечаю, как он выходит из машины, прикуривая очередную сигарету. — Все нормально? — обеспокоенно спрашивает Рихард, попутно открывая багажник. Не знаю, можно ли назвать произошедшее нормой, но я киваю и передаю ему сумку Софи. — Рихард, спасибо, — робко подает голос моя сестра. — Не бери в голову, — он отвечает спокойно и уверенно, и от этого его тона появляется ощущение какой-то защищенности. Хотя ничего такого он и не сказал. Смотрю на сестру — она не знает, куда себя деть и сиротливо озирается по сторонам. Начинает казаться, что она решает, в какую из сторон убежать, чтобы ее никогда не нашли. Круспе возвращается в тачку, тактично оставляя нас наедине, и я подхожу к Софи. Она все еще пытается спрятаться от моего взгляда. Я беру ее за плечи и проговариваю: — Чего еще она тебе наплела? — Как обычно, — девушка крепко жмурится, — Что мы ничтожества, что мы всю жизнь ей испортили, и что… — Тихо-тихо, — останавливаю ее, сдерживая подкатывающую истерику, — Не слушай ее, она сама половины из сказанного явно не понимала. — Про папу она мне и раньше говорила, — Софи понимает, к чему я пытаюсь подвести разговор, и пресекает меня, — Года полтора назад, тебя не было тогда. — Почему ты мне не рассказала? — удивляюсь я, и сестра наконец смотрит мне прямо в глаза. Так потерянно и испуганно, что понимаю — она думала, что я брошу ее, когда узнаю, — Дурочка какая. Сказав это, притягиваю Софи к себе и крепко обнимаю. Она утыкается мне в грудь и тихо плачет. Глажу ее по волосам и стараюсь придумать, что же такого сказать, чтобы успокоить. — Это никакого значения не имеет. Ты все равно моя сестра. И папа тебя очень любил, ты же знаешь, — наклоняю голову и говорю это прямо девушке на ухо, — Меня, вон, вообще абортировать хотели. Ты сейчас, по сути, обнимаешься с несуществующим человеком, представляешь? Сестра легонько бьет меня по плечу, но я замечаю, что на ее губах играет несмелая улыбка. — Пауль, — зовет она, не отпуская из объятий, — что нам теперь делать? — Ничего, — отвечаю все также ей на ухо, — И раньше без нее справлялись. Теперь даже легче будет, вот увидишь, — Софи шумно вздыхает, отстраняясь, а я касаюсь пальцами ее ледяных щек и сетую недовольно: — Замерзла и молчит. Пойдем в машину. Мы опускаемся рядом на заднее сиденье, и Рихард трогается с места. Ненужных вопросов не задает, за что я очень благодарен ему сейчас. Лишь пару раз бросает на нас какой-то заботливый взгляд через зеркало заднего вида. Так обычно родители на своих детей смотрят. Ну, любящие родители. — Поспишь? — спрашиваю Софи, уже пристроившуюся на моем плече. Она произносит слабое «угу», и я поднимаю руку, чтобы девушка могла положить голову мне на колени. Приобнимаю сестру, как только она, поерзав, устраивается поудобнее и подкладывает сложенные ладони под щеку. Сам полностью откидываюсь на спинку сиденья, чтобы вздремнуть, как встречаюсь взглядами с Круспе. Тот смотрит прямо мне в глаза через зеркало. Считывать его эмоции я так и не научился, да и сам по себе он человек мало их проявляющий. Но сейчас он смотрел с какой-то слабой печалью, даже тоской по кому-то, если я верно считываю этот взгляд. Я не мог оторваться от него. Смотрел жадно, хотя и видел одни лишь глаза, выражающие непонятные мне эмоции и приобретшие в этом освещении насыщенный синий отблеск. В груди вспыхнуло несильное желание приблизится, развернуть его за плечи к себе и смотреть в глаза напрямую, изучая каждую крапинку или прожилку. С этими мыслями и под грустным взглядом Рихарда я сам не заметил, как задремал.***
— Пауль, проснись. Показалось, что лишь пару секунд назад я прикрыл глаза, как меня уже будил Круспе. Легким прикосновением холодных пальцев к моему запястью и мягким, но настойчивым, голосом он вырывает меня из моего и без того нестойкого сна. Я озираюсь по сторонам — Рихард остановил машину и развернулся ко мне с водительского, а сестры уже нет рядом. — Где Софи? — сразу же задаю вопрос, садясь прямее. — К ней в общежитие отвез, она попросила. Тебя будить она не стала, — он отвечает спокойно, — Не переживай, я проводил ее, все хорошо. Благодарно киваю и произношу: — А мы где? — Около нашей общаги. Понятливо тяну «а-а» и смотрю в окно. Действительно, рядом виднеется знакомое пятиэтажное здание с противными оранжевыми фонарями. Тру лицо, приходя в себя. — Точно все нормально? — опять слышится голос Круспе. — Все просто заебись, — отмахиваюсь, и тянусь открыть дверь машины, — Пошли. Выбравшись из тачки, еще раз осматриваюсь. Улицы уже пустуют, работает лишь пара круглосуточных магазинчиков поблизости. Мелькнувшая в голове мысль слишком уж крепко вцепляется в мой мозг и не отпускает, поэтому решаю ей повиноваться. Разворачиваюсь в противоположную сторону от общаги и топаю в нужном мне направлении. — Ты куда? — окликает Рихард, и я слышу, как он быстрыми шагами нагоняет меня. — Тут неподалеку круглосуточная пивнуха есть, — не сбавляя шага, бросаю через плечо ответ, — А у меня, как ты понял, наследственность плохая. Посмеиваюсь от этой несмешной шутки и надеюсь, что Рихард не пойдет со мной дальше, разочаровавшись во мне окончательно, но он настырно шагает следом. — Уверен, что это хорошая идея? — произносит он настороженно, а меня вдруг озаряет: — Точно, ты со мной пить будешь! — разворачиваюсь к нему и иду спиной вперед, восторженно размышляя, — Ты же тоже бедная сиротка, как я, да? Вот, бухнем за наши прекрасные семьи. Круспе смотрит на меня немного озадаченно, будто я задал ему какой-то сложный вопрос. Хочу пошутить над этим его выражением лица, но оступаюсь и лечу вниз. Уже чувствую, как с размаху ударяюсь затылком об асфальт, но меня ловко подхватывают руки Рихарда и притягивают за талию к себе. Я замираю, а Круспе, нервно отпрянув, прикрывает глаза и проговаривает: — Иди осторожнее, пожалуйста, — на это я нелепо киваю и отворачиваюсь, шлепая по лужам к пункту назначения. Рихард опять нагоняет меня, но на этот раз идет сбоку, а не следом, — Блять, если я попрошу тебя этого не делать, ты же все равно меня не послушаешься и сделаешь все, как планировал? — согласно улыбаюсь своему спутнику, уже замечая нужную вывеску, — Окей, тогда я с тобой. — Заебись, — отзываюсь довольно, растягивая гласные, — Через вахту тоже ты понесешь. — Почему? — спрашивает, хотя в голосе не слышно ни капли удивления. — Потому что у тебя какое-то душевное слияние с вахтерами, я заметил, — шутливо смотрю на него исподлобья, и Рихард мягко смеется.***
— Мы, например, часто рыбу в походах ловили. Батя всему научить пытался, и один раз весь улов меня почистить заставил, — отпиваю глоток пива из бутылки, лениво ведя свой бессмысленный рассказ. — Ты же говорил, что ненавидишь рыбу, — Рихард сводит брови к переносице в удивлении. — Ну вот, с тех пор, — вздрагиваю от неприятных воспоминаний, вызывая у собеседника смех, — Я пытался, конечно, чистил, как мог. Но в какой-то момент не выдержал — блеванул. Отец рукой махнул, сказал «иди» и за меня все сделал, — подхватываю тихий смех Рихарда, ностальгируя, — И из Софи в этом плане мало толку вышло. Она всегда брезгливая была. Счет времени я уже давно потерял, но сидим вот так мы уже давно. Часов пять, может, больше. На улице уже давно раннее утро, и отрицать этот факт сложно. Разговор шел сам собой и обо всем подряд, но каждый раз возвращался к теме детства и семьи. На удивление, Рихард приятный собеседник. Ну, или схожие конфликты с родителями нас так скрепили на этот вечер, что мы до сих пор разойтись не можем. И пили мы мало. Мало того, что еще в магазине Круспе уговорил меня взять только пиво, так еще и по приходе в комнату и с началом нашей беседы я заметил, что мне и не хочется. Будто алкоголь только мешал, а не поддерживал, как это обычно бывает. Не разобранный пакет все еще валялся у входной двери. Мы взяли всего по бутылке, которые цедим до сих пор. Дожил — пить не охота. Пронести это все через вахту, кстати, труда не составило. Точнее, Рихард и не пытался выдумать что-то невообразимое. Просто молча прошел мимо вахтера с невозмутимым видом с пакетом, из которого раздавался характерный звон, и вопросов к нему не возникло, почему-то. Как он умудряется вызывать доверие у незнакомцев — до сих пор загадка для меня. У меня же он изначально доверия не вызвал, почему-то. — Мой отец тоже часто пытается меня на всякие семейные поездки вытащить, — отзывается Круспе, поднося бутылку к лицу, — Вот, в начале сентября крайний раз звал. Не хотел ехать, но он сказал, что его дети очень хотят меня видеть. Ради них согласился. — Братья, сестры? — Два брата и сестра, — тонкие губы растягиваются в доброй улыбке, — Они всегда ко мне тянулись, почему-то, а я отталкивал. Вел себя, как ебучий нигилист. Да, отец виноват во многом, но они же ни при чем, — Рихард отводит взгляд к окну, рассуждая, — А я один раз услышал, как они кому-то из своих сверстников мной хвастаются — стыдно стало. Они меня любят, гордятся тем, что у них есть старший брат, а я себя как гандон веду. — Возможно, им в чем-то повезло, — ухмыляюсь, вызывая вопросительный взгляд моего собеседника, — Софи, наверное, меня иногда ненавидит. Пару раз было такое, что ее парни бросали чисто из-за меня. — Запугивал? — с ухмылкой интересуется Рихард и, дождавшись моего кивка, размышляет: — Мне кажется, все старшие братья такие. Особенно те, у кого сестры. — Да, но не только поэтому, — пожимаю плечами, — Просто я привык с детства, что она — моя зона ответственности, и если я не прослежу, то никто не проследит. Софи беззащитная всегда какая-то была, а я, видимо, слишком злой — кто-то просто косо на нее посмотрел, и я уже шел пиздиться. Круспе задумчиво хмыкает: — Как будто у тебя выбор был. — Ну да, не было, — соглашаюсь я и встаю с места, — Курить хочу, пиздец. — Вниз не пойдешь? — Рихард отрешенно наблюдает, как я подхожу к окну и открываю его настежь. — Нахуя, когда Шнайдер еще на первом курсе все датчики дыма в нашей комнате жидкой сваркой замазал. — Это было до того, как он курить бросил? — смешливо произносит мой собеседник. — Вообще не ебу. Он только на моей памяти бросал раза четыре. Усаживаюсь на письменный стол, прикуривая сигарету, и осматриваюсь. Неярко светит ночник, уличный ветер развивает пыльную штору на окне, а задумчивый Рихард с бутылкой пива в руке смотрится в этой обстановке слишком уж гармонично. Он замер, смотря в одну точку, и в его глазах вновь читается какая-то непонятная мне тоска. Казалось, что он по кому-то невообразимо скучает. Может, по Лив. Трясу головой, отмахиваясь от этой мысли, и поворачиваюсь к окну. — Пауль, — слышится с его стороны, и я вздрагиваю, как и каждый раз, когда слышу свое имя из его уст, — Может, поговорим, все-таки? — Мы это и делали последние несколько часов, — прекрасно понимаю, к чему он клонит, но пытаюсь сойти за дурачка. — Ты же все прекрасно помнишь, — игнорирует все, что я сказал до этого. Приплыли нахуй. Молчу пару мгновений, и после решаюсь: — Может, и помню, — подношу сигарету к лицу, затягиваясь, — А может, и нет. Слышу, как Рихард поднимается со своего места, шумно вздыхая. — То есть, и дальше будем в прятки играть, да? — Смею заметить, ты первый эту игру затеял, не я, — бормочу саркастично, выпуская дым изо рта в открытое окно. Дыхание Рихарда дрожит, будто он смеется. Перебарываю сильное желание повернуться в его сторону, хотя чувствую, как тот подходит ко мне все ближе. — Как мало тебе надо, чтобы обидеться, — проговаривает Круспе тихо, будто говоря сам с собой. — Блять, окей, я обиделся, — вспыхиваю я, остервенело выкидывая недокуренную сигарету в окно, — Только это нихуя не меняет. Что произошло — то произошло, и это не имеет никакого значения. На некоторое время в комнате повисает тишина, лишь эхом отдается в моей голове резко ставший слишком громким мой же пульс. Ощущаю, что Рихард подошел ко мне вплотную, и я фантомно чувствую жар его тела на своей коже. Держусь, чтобы не повернуться к нему. — Не имеет значения? — переспрашивает он ледяным голосом. Не выдерживаю и отворачиваюсь от окна. Рихард и правда слишком близко — настолько, что могу рассмотреть каждое вкрапление в его глазах, как и хотел ранее. Но его радужки, почему-то, изменили цвет и приобрели обжигающе-холодный стальной оттенок. Возможно, в этом освещении так кажется. — Не имеет, — выдавливаю из себя слова полушепотом. Похоже, его злят эти слова. Рихард осматривает меня колючим взглядом и подходит ближе еще на шаг. Жмурюсь, готовясь к любым действиям с его стороны, но точно не ожидаю того, что он делает в итоге. Уже знакомым мне движением он сжимает растянутый ворот моей футболки, притягивая к себе, и целует. Вторую руку опускает на затылок, чтобы я не смел отстраняться. Ладонями упираюсь в его плечи, пытаясь оттолкнуть, но безуспешно. Либо Круспе настолько сильный, либо мои попытки слишком жалкие. Он больно прикусывает мою нижнюю губу, будто наказывая за сопротивление. Шумно выдыхаю и впиваюсь тупыми ногтями в его плечи, замечая, что мои руки вовсе не отталкивают его, а губы робко отвечают на поцелуй. Стараюсь успокоить себя, что делаю это автоматически, а не потому что пиздецки этого хочу. Не чувствуя сопротивления, Рихард раздвигает коленом мои ноги, притягивает за талию к самому краю стола и прижимается ко мне всем телом. Скольжу пальцами по его плечам, ощупывая напряженные мышцы. Он целует меня с такой невероятной жадностью, будто требуя моральную компенсацию за несколько недель молчания и беготни. А все, на что сейчас способен я — лишь поддаваться, целуя в ответ и зажигаясь все ярче от каждого проявления силы и настойчивости с его стороны. Решаю, что играть в поддавки — не совсем мой стиль, и дразню Рихарда, плавно качая бедрами навстречу. С его стороны слышится хриплый стон, и от одного только этого звука в моих легких застывает напряженный воздух. Руки, до этого поглаживающие мои бедра, резко возвращаются на талию и забираются под футболку. Чувствуя прохладные пальцы, плотно ласкающие поясницу, я ухмыляюсь в поцелуй и обвожу языком его десны. Да, Рихард сейчас ведет, но как же приятно понимать, что я могу контролировать его такими мелочами. Рихард заводится так же быстро, как и я. Отпуская мои губы, он спускается мелкими поцелуями по подбородку и перемещается на шею. Очерчиваю его плечи руками, поднимаясь выше, и зарываюсь пальцами в черных волосах. Приятная боль от его поцелуя заставляет меня со стоном выдохнуть, вздрагивая. Засос оставит, точно. Как же это в его стиле — оставить метку на самом видном месте, чтобы тяжело спрятать было. Хочет посмотреть, как мне придется оправдываться перед каждым, кто это заметит. Перед Рейной, например. Блять. Всплывшее в памяти имя девушки больно бьет под дых. Не знаю, обязан ли я ей чем-то — никаких гарантий я не давал, по сути, мы даже не встречаемся. Мне хотелось послать все нахуй, забыться и получить то, чего я так давно хочу. Но в голове эхом отдается мягкий голос Рейны, а на фоне слышится фантомный стук каблуков Лив. Я нехотя возвращаю руки на плечи Рихарда, еле удерживая в груди воздух. Будто кто-то невидимый дает мне команду «нельзя», и глаза начинает щипать. — Рихард, остановись, — произношу почти неслышно, вяло толкая его в плечи. Он не слушается, с напором целуя мои ключицы и поглаживая ладонями бедра. Я судорожно выдыхаю — тяжело сопротивляться такому сильному человеку, как Рихард, но еще сложнее сопротивляться самому себе. — Пожалуйста, прекрати, — почти хнычу от досады. — Пауль, не надо, — он проговаривает это мне в шею, обжигая горячим дыханием о влажную кожу. — Нет, Рихард, стоп! — сильно жмурясь, толкаю его в грудь, отстраняясь. Не хочу сейчас смотреть ему в глаза, — Уходи. Некоторое время с его стороны не слышно ни звука. Не открывая глаз, я склоняюсь, зарываясь пальцами в свои волосы и сильно сжимаю, до тупой боли. Блять, пожалуйста, просто уйди. Рихард резко разворачивается и в несколько широких шагов преодолевает расстояние до двери, бросая напоследок уже привычно-ледяное: — Надеюсь, хоть это отрицать не будешь. Хлопок двери отдается в моей голове эхом, как стук спустившегося надо мной лезвия гильотины. Отвечаю повисшей тишине: — Не буду.