10 простейших правил жизни в общаге

      Сколько бы ты в универе ни проучился — сессия всегда наступает неожиданно. Ты до последнего не ждешь экзаменов, надеешься, что хотя бы сейчас эта участь тебя минует. Но она беспощадна, ей безразличны твои душевные терзания, твое самочувствие и банальное желание. Сессия все равно тебя выебет. Небольшое отличие журфака от любого другого гуманитарного факультета — с его достаточно часто выражающемся прикладном характере. А уж перед сессией это только умножается на два. Создается впечатление, что преподаватели играют между собой в игру «Кто сильнее заебет».       Я смотрел в экран ноутбука, глупо сверлил взглядом чистый лист, где уже должна была появиться статья-рецензия, которую задали по медиакритике. Слова не складывались от слова совсем, я даже до сих пор не решил, кого критиковать буду. А еще меня ждет несколько докладов, эссе по этике журналистской деятельности и объемный проект по менеджменту. Не будем упоминать всуе еще и курсовую, от которой у меня есть только полтора параграфа.       Боюсь представить уровень своего заеба, которого достигну к вечеру. По сути, проще всего сейчас было бы объединить усилия с Флаке, но он, как хороший сын и пиздатый брат, давно съебался домой. Вообще, все разъехались на последние выходные перед сессией. Набраться моральных сил, так сказать. Мне предстояло провести два дня в одиночестве, усиленно выполняя все нужные задания и дроча на свою будущую корочку журналиста, изредка прерываясь на пиздострадания. Но в мою студенческую рутину решительно ворвалась Софи.       Сегодня в 10 утра я увидел ее на пороге своей комнаты с дорожной сумкой. Уже охуел, думая, что она собралась ехать мириться с матерью и решила завербовать и меня. Но она радостно заявила: «Я к тебе на выходные!», заставляя озадаченно упереть руки в боки и тупорыло наблюдать за тем, как быстро она обживается в моей комнате. Как оказалось, Шнайдер обмолвился, что Софи без проблем могут пустить к нам в комнату на ночевку как близкую родственницу одного из жильцов. Что именно они там обсуждали — даже представлять не хочу. Все равно сестра поняла все по-своему. Она уже переоделась в уютную домашнюю одежду и пристроилась на койке Шнайдера, поджав под себя ноги. Перед ней были разложены тетради с конспектами — она планировала усиленно готовится к немногочисленным зачетам, по которым у нее нет автоматов. Но все тот же вездесущий Кристоф отвлекал Софи от учебы, присылая бесконечное количество сообщений. Даже я сам уже заебался, слушая бесконечные звуки уведомлений. Но, судя по еле сдерживаемому смеху, писал он что-то невероятно забавное. Обычно на подобное смотреть неприятно, думаешь: «Вот ведь розовые сопли». Но когда влюбляешься сам, то наблюдать это становится даже грустно.       В этом есть и плюсы, конечно. Все эти замирания в обществе Круспе, обостренная реакция на его взгляды, слова и прикосновения, стали мне понятны. Глупая ненависть к Лив тоже теперь ясна. Только это понимание ни капли не делало ситуацию проще. Все только сложнее стало. Буквально, я не понимал самого себя — я всеми силами старался избегать Рихарда, лишь бы не выдать своих тупых эмоций, а когда вынужденная встреча все-таки происходила, и он не обращал на меня никакого внимания, то я расстраивался. Я очень боялся быть застуканным с поличным в этой глупой влюбленности, но, в то же время, ждал какого-то шага с его стороны. После того случая в профкоме Рихард больше ко мне интереса не проявлял. Хотя, я очень этого хотел, пусть и боялся себе в этом признаться. Да, он стрелял в меня взглядами — чаще едкими и колючими, но иногда я ловил его на том, что он изучал меня с явно выраженной тоской в глазах. До сих пор разгадать ее не могу, а так хотелось узнать, о чем же он там думает.       Свое общение с Рейной я прекратил. Она до сих пор пыталась выйти со мной на связь, я лишь игнорировал. Нет, мне не было стыдно за мой побег, напротив, я бы ненавидел себя, если бы остался. Но с каждым днем мне становилось тяжело сдерживать накрывшее меня с головой отвращение — скорее, к самому себе, нежели к ней. Я правда решил, что это хорошая идея — начать отношения с девушкой, стараясь убежать от своей влюбленности в парня? Охуенная идея, класс. Как обычно, все только хуже сделал — и ей пустую надежду дал, и сам запутался, что до сих пор не вылезу.       Единственный, кто ничего не потерял в этой ситуации — это Рихард. Думаю, он давно догадался о том, что я влюбился, просто играл со мной, смотрел на мое красное испуганное ебало и наслаждался. Круспе не впервой наблюдать своих смущенных воздыхателей, а я, как новая игрушка, просто интересен на данный момент. Понимать это неприятно — когда-то я надоем, и пойду нахуй вместе со своими чувствами. Варианта поговорить с Рихардом и во всем признаться я даже не допускал. Сколько раз он уже слышал подобное? Очевидно дохуя, и свое отношение к этому он обозначил вполне ясно.       «Твои слова ничего не значат для меня.»       Примерно так он мне и ответит, если я решусь ему признаться. Слышать это вживую не хочется, поэтому я и пытаться не буду. Лишь воспроизведу эти слова голосом Круспе в своей голове именно в тот момент, когда в очередной раз на него засмотрюсь.       — Может, чаю попьем? — услышал я развеселый голос Софи.       Перевожу на нее свой пустой взгляд. Она уже вскочила с койки и чуть ли не вприпрыжку шла в сторону нашей импровизированной кухни.       — Лучше кофе, — кидаю ей вслед мрачно, выпрямляясь на стуле и собираясь наконец написать хоть пару строчек.       — Все равно у вас только растворимый, — отозвалась сестра, копошащаяся в кухонном шкафчике, — А он бодрости не придает, там мало…       — Софи, все, не душни, — резко отмахиваюсь, перебивая ее, — Что сделаешь, то и будем пить.       Она зазвенела посудой, ничем не отвечая на мою грубость. Я же опустил руки над клавиатурой, принимаясь набирать какие-то строчки. Даже на экран не смотрел — просто печатал, наблюдая за пальцами, скачущими по буквам. Соображал туго, с трудом осмысливая написанное, просто надеясь на свое подсознание. Звук закипевшего чайника меня вырывает из транса, и я поднимаю взгляд на набранный текст.       «Как мы знаем, критика — это конструктивное сомнение в верности определенного суждения или постулата. Тяжело не согласиться с тем, что критике так или иначе подвергается все в нашем мире. Часто человек неосознанно может критиковать сам себя — за поступки, поведение, даже мысли. Целесообразно ли это? Решает каждый сам для себя, но если подобный прецедент и возник — значит, был повод. Тяжело не критиковать себя, когда осознаешь, что твои же глупые поступки привели тебя в ту точку, в которой ты находишься. Самокритика — это здоровая рефлексия, но может ли критика со стороны быть релевантной? Конечно же нет, критика со стороны — это пиздеж, прикрытый участливостью, но на деле выражающий лишь завышенное ЧСВ у критика, так что нахуй идите. Вообще никогда не понимал, зачем мы этот предмет изучаем.»       Шумно выдыхаю, выделяю этот абзац хуйни и шлепаю по клавише, стирая написанное. Мои эмоции когда нибудь сыграют со мной злую шутку, или как вообще мне на работе сосредотачиваться, если я даже отвлекаться нормально не умею?       — Как успехи? — спрашивает Софи, ставя передо мной чашку с чем-то горячим и опускаясь рядом, на край кровати Шнайдера.       — Никак, — откликаюсь, поднимая со стола кружку и делая глоток, не глядя на содержимое. Все-таки, кофе сделала. Всеми силами хочу избежать вопросов о себе, поэтому сам начинаю приставать к ней: — Как с Шнайдером дела?       Она пыталась сдержать счастливую улыбку, но ей это не удалось, и девушка расцвела, как первый подснежник.       — Все хорошо, — тихим, будто стесняющимся голосом начинает она, — Кристоф очень заботливый и чуткий, — тому Шнайдеру, которого я знаю, эти эпитеты вообще не подходят, поэтому ухмыляюсь, — Очень интересно истории рассказывает, — вот это уже более близко к реальности. Уже хочу сказать об этом, но вижу, как глаза Софи загораются, — Недавно, например, он рассказывал, что у вас есть какая-то подруга, которая гадать умеет.       Закатываю глаза, делая очередной жадный глоток кофе. Не знаю, что удивляет сильнее — то, что Кристоф это запомнил наш сеанс таро на общажной попойке, или то, что назвал нашу знакомую, с которой мы общались день от силы, «подругой». С громким звуком опускаю кружку на столешницу, проговаривая:       — Ну да, есть. Нагадала нам всякого, — вспоминаю усталое лицо Марихен, выкладывающей цветные карты на вот этот самый стол, — Как у вас об этом вообще разговор зашел…       — Он сказал, что все сбывается, — сестра пожала плечами, — Говорил, что сам удивился, когда понял это.       Даже если бы я постарался вспомнить всю ту херню, которую нам тогда нагадали, то я бы ебнулся на месте. У меня и так память слабоватая, а уж удержать все эти абстрактные мелочи в голове вообще сродни какой-то суперспособности. Марихен же говорила, что все это «зависит от восприятия», а от Шнайдера примерно такой реакции ждать и приходилось — он эмоциональный. Всегда считал, что мы не заметим того момента, когда Кристоф ебнется — слишком уж он верит в подобную ведьминскую хуйню, пусть и пытается это скрывать. Знаете, сколько раз он оправдывал какие-то свои проебы тем, что «он же телец»? Вот и я не знаю, потому что это невозможно сосчитать.       Не знаю, что отвечать сестре, поэтому лишь качаю головой, выдавливая скупую улыбку. Обстоятельств гадания я все равно не помню, а Софи явно жаждала подробностей. Своей реакцией обозначаю, что их не последует.       — Я бы удивилась, если бы ты что-то помнил, на самом деле, — отзывается она абсолютно спокойно, — Надеюсь, тебе там не нагадали что-то про Рейну, — понять по интонации, с каким настроением она это говорит, у меня не получилось, — Вы же расстались?       Закусываю губу и продолжаю сверлить пустым взглядом экран ноутбука. Не знаю, что сказать. Можно ли считать расставанием мой побег? Ведь визуально у нас все было просто охуенно — я звал ее на свидания, дарил всякие безделушки, провожал до дома, а она целовала при встрече, пересказывала мне весь свой прошедший день, вплоть до каждой мелочи и присылала всякие милые картиночки с подписью «мы». У Тилля с Сентой, а теперь уже и у Софи с Кристофом, отношения выглядят примерно также. Только вот они этому рады, а я воспринимал эту ванильную хуйню, как каторгу.       — Не знаю, — отвечаю искренне, сжимая пальцами переносицу, и интересуюсь: — Как она?       Сам не понимаю, зачем спрашиваю это. Софи тоже особого энтузиазма не испытывает, и произносит монотонно, проницательно изучая меня:       — Нормально. Ты ее обидел, конечно, — она как-то хитро улыбается, — но, думаю, она переживет, — впервые слышу такие циничные слова от Софи, — Меня больше ты волнуешь.       Приятно, пусть и очевидно. Невольно улыбаюсь, говоря:       — Почему вы с Рейной перестали общаться?       — Тяжело поддерживать хорошие отношения с человеком, который ревнует своего парня к тебе, забывая, что ты его сестра, — мои брови ползут вверх, и я уже выпаливаю удивленное «что?», но Софи игнорирует эту реакцию: — В любом случае, ваши отношения под вопросом, и я тут ни при чем.       Рейна ревновала меня к Софи? Меня удивляет не сам этот факт, а то, что в голове моей «девушки» реально возникла мысль, что в случае выбора между ней и сестрой я выберу не сестру. Я в любом случае буду выбирать Софи, и я думал, что это очевидно. Как я вообще мог встречаться с человеком и абсолютно не знать, о чем он думает?       «Вряд ли вы с ней близки настолько. Тебе самому не смешно?»       Голос Круспе воскресает в моей памяти, и настолько реалистично, что я почти ощущаю его горячее дыхание на своей шее. Оглядываюсь, жадно ища его глазами.       — Все хорошо, Пауль? — обеспокоенным голосом спрашивает сестра, поглаживая меня по запястью.       Нервно веду плечами, сбрасывая с себя фантомные руки Рихарда, прикосновения которых ощущать все равно не перестаю. Жмурюсь и не знаю, что говорить. Софи беспокоится, и это заметно — думаю, не понять, что со мной что-то не так, сложно. Могу ли я ей открыться?       Открываю глаза и встречаюсь с грустным взглядом девушки.       — Как бы ты отреагировала, — решаюсь, уже боясь ее ответа, — если бы я сказал, что влюбился в парня?       Эти слова слетают с моих губ как-то слишком легко. Я выдыхаю, а в груди тянет с новой силой, будто я только что осознал этот факт. Вглядываюсь в глаза Софи — та замирает. Лицо остается спокойно-непроницаемым, а в каре-зеленом взгляде плещется уже давно известное беспокойство.       — Нейтрально, — наконец раздается ее тихий ответ, — Это твоя жизнь и твой выбор. Я же Рейну принимала до сих пор, — Софи переплетает свои пальцы с моими, — Не буду приставать — понимаю, что тебе тяжело. Просто помни, что я всегда на твоей стороне.       Не могу сдержаться и посмеиваюсь. «Я в любом случае буду выбирать Софи.» «Я всегда на твоей стороне.» Даже стыдно становится — как я вообще допускаю какие-то сомнения в сестре? Крепче сжимаю ее руку в знак благодарности за поддержку. И за то, что не задает лишних вопросов.       Софи улыбается в ответ и решает перевести тему, кивая куда-то в сторону:       — Красивая такая, — проследив за ее взглядом, понимаю, что она говорить про гитару.       До сих пор я к ней даже прикасаться боялся. Брал в руки изредка и много рассматривал, боясь самого факта наличия этого инструмента у меня. Не говоря уже о том, что я даже не пытался узнать, кто же мне ее подарил. Подтверждения своих скромных догадок о личности дарителя тоже не искал — понимаю же, что мне просто хочется верить в свою версию.       — Так и не узнал, кто ее подарил? — будто читая мои мысли, спрашивает Софи. Отрицательно мотаю головой, а глаза девушки вдруг загораются: — Не думал, что это он?       Обезличенное «он» обретает в моей голове вполне различимые черты — прямая осанка, широкие плечи, длинные ноги, сильные руки с тонкими и прохладными пальцами, строгое лицо с ярким колючим взглядом и горячие губы, растянутые в извечной кривой полуулыбке.       — Точно нет, — качаю головой, вытряхивая этот образ из своих мыслей и следя, как Софи вскакивает с места и идет к гитаре, планируя помучить струны и поприставать ко мне, чтобы научил паре аккордов. Пока она не видит, дополняю свой ответ, произнося беззвучно, одними губами: — Хотя хотелось бы.

***

      Я плачу не потому, что он не позвонил. Я плачу от радости, что сдал зачет по предмету, который нихуя не понимал.       Зачетка в руке воспринималась мной, как какой-то неземной дар. Я не мог остановиться, периодически открывая ее и с глупой улыбкой пялясь на неаккуратно выведенное слово «зачет» напротив названия ненавистной дисциплины. Вспоминая, как я учил, эта выстраданная оценка — нечто нереальное. Еле сдерживаясь, чтобы не подпрыгивать от резко нахлынувшего ощущения счастья, я быстрыми шагами отсчитывал ступеньки до первого этажа, скорее стремясь попасть в раздевалку и улететь в общагу.       Я почти не спал ночью, лишь иногда на меня наваливалась какая-то тяжелая полудрема, от которой я очухивался еще более измученным. Мне снились какие-то мрачные картинки, а в главной роли каждый раз был Рихард. Злой, разъяренный, резкий — он плевался ядом, отвергая меня, замахивался ударить, но я не чувствовал боли. Лишь кусал губы и сжимал пальцы, проводя ими по шее и оставляя красные следы. Каждый раз, просыпаясь в своей темной общажной комнате, я ждал, что Круспе шумно распахнет скрипучую дверь, и мой сон повторится в реальности. Он отпиздит меня, посмеется, заставит извиняться на коленях — я согласен на это, если это сделает ситуацию проще. Приподнятое настроение в данный момент — временное опьянение, я это понимаю.       В гардеробной опять толкучка — к тем студентам, которые топчутся тут ежедневно, с сегодняшнего дня присоединились и заочники. Очередь из раздевалки тянется в фойе, люди ворчат и недовольно пыхтят, пихаясь локтями с теми, кто уже получил свою верхнюю одежду. И наверное, моя рожа с не сползающей с нее глупой улыбкой смотрится тут неуместно. Уже представляю, как припрусь в общежитие, бахну пельменей и весь остаток дня буду нихуя не делать, как в мое душевное равновесие врывается назойливый звук уведомления. Телефон из кармана достаю в сопровождении внезапно появившегося чувства настороженности.       — Сука! — срывается с языка раздосадованно.       Вспоминаю, где нахожусь, и поднимаю голову. Встречаю кучу удивленных взглядов, устремленных на меня. Еле сдерживаюсь, чтобы не кинуть им в ответ грубое «что?», потому что моя резкая реакция абсолютно оправдана. Хорошее настроение испарилось, и меня вновь накрыла апатия. Флаке, 12:48 Подойди в главный корпус Собираем активистов, чтобы «экватор» обсудить

***

      Терплю этот маразм уже около часа и еле сдерживаюсь, чтобы не взорваться. Такой хуеты я не слушал давно.       «Экватор» — это рубеж обучения в универе, половина пройденного пути. Каждый год третьекурсники сами решали, как праздновать эту дату. Кто-то вообще ничего не устраивал и скидывался лишь на попойку, а кто-то решался замутить целое торжество с ковровой дорожкой и фуршетом. Видимо, в этом году все склонялись ко второму варианту.       В одной из пустующих аудиторий собрались студенты третьего курса и вот уже почти час спорили о всякой хуйне. Они обсуждали все — от программы до цвета хризантем и кожаных ежедневников, которые планировали дарить кураторам. Я же молчал все это время, уселся за последнюю парту в крайнем ряду и сверлил из своего угла всех презрительным взглядом, пытаясь понять, каким хуем я вообще активистом вновь заделался.       Радовало хоть что-то — Рихард не пришел. И так взвинченный, я бы не выдержал с ним и пяти минут в одном помещении. Картины из моих сегодняшних снов проявляются в сознании слишком уж четко. Забыться не получается, от каждой моей попытки эти сюжеты лишь настырнее проигрываются, как на репите.       Салон уже знакомого фолькса заполняется чернотой. В ноздри ударяет запах гари, будто бы поблизости полыхает пожар. Озираюсь — машину и впрямь заполняет едкий дым, глаза слезяться и нестерпимо хочется прокашляться. Источника огня не нахожу. Не знаю, потому что его просто нет или же его не видно из-за густого смога.       — Смотри на меня, сука! — слышу ледяной голос.       Цепкие пальцы вдруг сжимают мою шею и тянут назад, прижимая к сиденью. Распахиваю глаза, в страхе осматривая салон еще раз, и встречаю отражение голубых глаз, агрессивно сверлящих меня через зеркало заднего вида. Его дыхание опаляет мое ухо, и я слышу злобный шепот:       — В этот раз, пидор, я с тобой сюсюкать не буду.       Рука давит на мое горло все сильнее и впивается ногтями в тонкую кожу. Рвано хватаю воздух, пытаясь хоть как-то наполнить легкие кислородом, которого в тесном помещении и нет совсем. Если он меня не задушит сам, я точно задохнусь от дыма. И я готов быть задушенным. Лишь бы скрыться от этого пожирающего взгляда и резкого голоса.       Вновь провожу пальцами по шее, проверяя наличие его обжигающе холодных пальцев, но нахожу лишь пустоту. В аудитории светло и точно ничего не горит. Так почему же запах ядовитой гари застревает в горле?       — Прошу прощения за опоздание, — врывается в мои мысли тот самый, знакомый до острой боли, голос.       Я встрепенулся, поднимая голову и направляя испуганный взгляд в сторону входной двери. В проеме стоял Рихард, осматривая аудиторию, а из-за его плеча виднелась белокурая макушка Лив. Хмурюсь, встречаясь с ним взглядами. В глазах Круспе загораются ехидные огоньки, когда он замечает меня, одиноко выглядывающего сычом с последней парты. Он быстро шепчет что-то своей даме сердца на ухо и уверенно идет к моему месту.       Сжимаюсь еще сильнее, стремясь сделаться невидимым или уменьшится до размера атома. Почему ко мне? Здесь еще несколько свободных парт, ты мог спокойно сесть рядом со своей пассией. Очевидно, ты решил поиздеваться. Но почему сейчас и именно здесь? Нравится же тебе меня мучить.       Рихард садится на стул рядом со мной, вальяжно откидываясь на спинку и даже не смотря в мою сторону. Закусываю губу и провожу внезапно вспотевшей ладонью по сильно отросшим волосам, зачесывая их назад. Теплый запах его парфюма заполняет все вокруг, и я жадно вдыхаю, выгоняя из легких засевшую там несуществующую гарь. Перевожу взгляд на его руку опустившуюся на поверхность парты. Тонкие пальцы перебирали по столешнице, поглаживая. Почему-то не могу оторвать глаз, вспоминая, как этими самыми пальцами он гладил мое тело. Давлюсь этим воспоминанием и жалею, что не могу содрать с себя кожу и стереть эти ощущения. Непроизвольно рука вновь тянется к шее и с нажимом проводит по горлу, оставляя красные полосы.       — Не делай так, — слышится строгий шепот, от которого я вздрагиваю.       Испуганно перевожу взгляд на Рихарда. Тот и не скрывается — смотрит прямо на меня, внимательно изучая. Хмурюсь:       — Как? — переспрашиваю и провожу по шее еще раз, демонстрируя, — Вот так?       Круспе шумно выдыхает, сводя брови к переносице. Не могу понять его реакцию, и давлю пальцами на свою кожу сильнее. Качает головой и проводит языком вдоль нижней губы. Злюсь на самого себя за то, что засматриваюсь на это. Не знаю, к кому конкретно обращаюсь — к себе или к нему, выплевываю:       — Не смотри, — сказав это, отворачиваясь.       Ответа не следует. Взгляда он явно не отводит — чувствую, как продолжает пялится, вызывая у меня покалывания по всему телу. В попытке скрыться от этих ощущений, натягиваю на голову капюшон и прикрываю глаза. Ожидаемого спокойствия это мне не дарит. Теперь к раздражающим голосам моих однокурсников присоединяется назойливое чувство непрекращающейся слежки. Не в силах сдержать себя, опять провожу пальцем вдоль горла, от подбородка к ключицам.       Слышу краем уха, как Рихард ерзает на стуле и со свистом втягивает воздух носом. Почему этот жест его так нервирует? Решаю еще немного его подразнить, и укладываю ладонь на шею целиком и скребу ногтями кожу. Чуть откидываю голову назад, в ожидании его реакции. Ну, ты же точно смотришь, сделай что-нибудь.       И он делает. Спустя пару мгновений я чувствую, как его ладонь опускается на мое колено под партой. Касается легко и поглаживает, скользя вверх по бедру. Силюсь не повернуться к нему, подавляю желание посмотреть на его лицо, лишь замираю, затаив и без того затрудненное дыхание.       Сердце колотится на какой-то запредельной скорости, пока Круспе медленно ведет пальцами по внутренней стороне бедра, ласково поглаживая сквозь плотную ткань. Звуки вокруг прекратились, я слышал лишь то, насколько быстро кровь гоняется по венам, приливая к моему лицу. Я постыдно краснею, как маленькая девочка, впервые зажатая одноклассником в углу школьного коридора. Пытаться вырываться или спрашивать «зачем?» бесполезно. Такое чувство, что чем ожесточеннее я сопротивляюсь — тем сильнее он заводится.       Однако отсутствие моей реакции его не останавливает, и рука Рихарда подбирается все ближе к паху. Уже закусываю губу, ожидая прикосновений, но его ладонь издевается надо мной и, игнорируя уже напрягшийся член, ползет выше и ложится на живот. Не могу подавить короткий недовольный стон, маскируя его под приступ кашля. Слышу, как мой мучитель глухо посмеивается, продолжая свои настойчивые ласки. Склоняю голову ниже и решаюсь бросить быстрый взгляд в сторону Круспе. Тот неотрывно следил за человеком у кафедры и, казалось, внимательно слушал, но ухмылка, которую он пытался подавить, явно демонстрировала, что он наблюдает за моей реакцией краем глаза. Вот же сука!       Сжимаю кулаки, чувствуя прикосновение прохладного воздуха к разгоряченной коже пресса. Рихард приподнял пальцами толстовку и легким касанием пальцев провел над поясом штанов. Вновь нервно укладываю пальцы на шею и чувствую, как нежные поглаживания сменяются на резкие пощипывания — видимо, таким образом Круспе вновь требует, чтобы я прекратил трогать шею.       — Думаю, мы все обсудили, — голос профорга отражается от стен и кажется настолько громким, что отдается в ушах противным металлическим звоном.       С разочарованием замечаю, что прикосновения исчезают, а Рихард поднимается со своего места и идет к кафедре. Не оборачивается, ничего не говорит, даже улыбки на его губах не замечаю — будто бы и не было ничего. Не желая больше терпеть этих пыток, как можно незаметнее скрываюсь за дверью в аудиторию.

***

      Декабрь подходит к концу. Уже несколько дней на улице держится устойчивая морозная погода, все вокруг завалило белым снегом. Во всем сквозило ощущение приближающегося Рождества — в каждой палке, обмотанной мишурой, и в каждом окне старой пятиэтажки, украшенном разноцветной гирляндой. Радостные горожане бегали по магазинам, скупая всякое барахло для подарков и радуясь пушистым снежинкам, обильно падающим с неба.              Курю уже четвертую, подрагивая от пробирающего холода. Сам не знаю, зачем себя мучаю, но возвращаться в пустую комнату не хочу. Мои соседи уехали — решили отметить успешное начало сессии. Я отказался, думал, что вечер в одиночестве пойдет мне на пользу. Ошибся, как и обычно. После того, как мои друзья покинули помещение комнаты, я нервно навернул пару кругов по комнате, шаркая пятками по полу, открыл окно в попытке спастись от внезапно охватившей меня жары и тут же его закрыл, моментально замерзнув. Завалился на кровать, тупо пялился в потолок, на котором играли скудные тени от голых веток огромного дерева за окном. Взял в руки гитару и тут же ее отложил, вспомнив свои предположения о личности того, что мне ее подарил. Опять вскочив с места, я принял окончательное решение сходить в душ. Надеялся, что смогу смыть с себя свою апатию. В душевой меня ждала огромная очередь, какой она обычно и бывает по вечерам. С каждой минутой ожидания моя нервозность только росла, и я постоянно переминался с ноги на ногу или хрустел пальцами. Всех, наверное, в очереди перебесил.       Даже несмотря на мое взвинченное состояние, я правильно сделал, что остался на вечер в общаге. Уверен в этом. Портить настроение друзьям своим кислым лицом — затея не очень. Тем более, если там будет Рихард, да еще и с Лив — мне обеспечено не просто кислое лицо, а самое настоящее нервное злющее ебало. Я принял решение, что больше не бегаю и не скрываюсь. Принимаю издевательства Круспе гордо и смотря ему в лицо. Он бьет по одной щеке — я с улыбкой подставляю вторую. Решиться на какие-то ответные действия вряд ли смогу, но сохранить самообладание и не потерять себя я обязан. Особенно, перед ним — пусть он и догадывается о моей влюбленности, но вслух этого я точно не произнесу.       Долго ли вообще эти мои чувства продлятся? Не удивлюсь, что это лишь реакция моей и без того нездоровой психики на пару раз проявленный интерес. Стоит Рихарду наиграться — так и я остыну. Лишь подождать надо. Тогда вопрос в другом — как быстро ему надоест пить мою кровь? Думаю, это зависит от того, насколько пассивнее я буду себя вести. Как в садике — если кто-то обижает, то не нужно обращать на обидчика внимания, и он потеряет желание мучить тебя. Эта тактика — самая верная, пиздюки хуйни не посоветуют.       В душевую захожу спустя минут сорок ожидания. На самом деле, это даже быстро. Стягиваю одежду и открываю воду. Обжигающие потоки причиняют боль, но я не убавляю температуру и продолжаю это самоистязание. Стою неподвижно, наблюдая, как бледная кожа краснеет от температуры воды. Напрягаюсь — в голове всплывает незваная ассоциация, что примерно так же я воспринимаю прикосновения Рихарда.       Прикрываю глаза, неторопливо ведя рукой по низу своего живота. Почему-то именно те места, которых касались руки Круспе, отдаются особым жжением. Надавливаю на напряженные мышцы, и моя рука следует ниже по лобку, срывая с моих губ судорожный выдох. Перед глазами возникает отчетливая, почти реалистичная картинка — прищуренный голубой взгляд и пошленькая ухмылка на тонких губах. Не знаю, зачем, но улыбаюсь этому образу в ответ и обхватываю член ладонью, представляя вместо своей руки его прохладные длинные пальцы. Распахиваю рот, жадно хватая воздух и второй рукой веду дорожку воображаемых поцелуев от шеи по торсу и вниз.       — Блять… — шепчу судорожно, проводя большим пальцем по головке.       Мысли, в которых его рука сжимала плотным кольцом мой стояк, становились все ярче и реальнее. На губах расцветает покалывающее ощущение требовательного поцелуя. Я почти ощущал, как его дыхание смешивается с моим, как он ловит взглядом каждую мою эмоцию и как сопровождает беглым поцелуем каждый мой толчок навстречу его ладони. Темп нарастал, и он похабно улыбается в мои распахнутые губы, понимая, что скоро он доведет меня до рубежа. Сдавленно простонав, я царапаю тупыми ногтями свое бедро, чувствуя, как семя рывками изливается в мою раскрытую ладонь. Скидываю с себя недавний оргазм и глаз настырно не открываю — стекающие по лицу струи горячей воды дарят ощущение мягких поцелуев, покрывающих мои щеки. Запоздало осознаю, что именно только что произошло. Смываю с кожи следы своей спермы и быстро принимаю душ, стремясь как можно скорее сбежать. Будто мои побеги делали хоть раз ситуацию проще.       И вот, я стою на морозе, без остановки курю и чувствую, как мои до сих пор не до конца высохшие волосы покрываются инеем. Не спасает накинутый на голову капюшон и постоянное кутанье в безразмерную толстовку. Да и не должно мне это помогать — надеюсь, что подобное наказание наконец-то заставит мой больной мозг выкинуть нахуй воспоминания о недавно произошедшем.       Слышу, как справа хлопает железная дверь о косяк, и из общаги кто-то выходит. В вечерней полутьме не могу не опознать этого человека даже со спины. На этот раз Лив надела на себя черный короткий полушубок, узкие брюки, а на голову накинула черный кружевной платок, который явно носил чисто декоративную функцию. Она долго набирала что-то в телефоне, и через пару мгновений, убрав смартфон в миниатюрную сумочку, оглянулась на меня. Будто бы знала, что я тут стою. Глаз не отвожу и мрачно сверлю ее в ответ. Она ухмыляется и медленно подходит ко мне.       — Огонька не будет? — слышу ее немного насмешливый голос.       Шарю по карманам в поисках зажигалки. Чиркнув найденной, подношу ее к лицу Лив. Она прикуривает тонкую ментоловую сигарету, зажав ее между аккуратно накрашенных алой помадой губ.       — Все в порядке? — вдруг спрашивает мягко, выпуская сигаретный дым, — Выглядишь устало.       Смотрю на девушку, удивленно хмуря брови.       — Это имеет значение? — произношу грубо, пряча задубевшие руки в карманы.       — Ты замерз. Может, в комнату пойдешь? — Лив говорит как-то ласково и по-доброму, что меня удивляет. Такие интонации никак не ассоциируются у меня с ее стервозной внешностью.       — Со мной все нормально, — рявкаю, не в силах сдержать свое льющееся через край напряжение.       Моя собеседница пропускает мою бестактность мимо ушей, лишь снисходительно улыбается. Взгляда неестественно зеленых глаз не отводит и продолжает пытливо смотреть на меня.       Следующий ее вопрос бьет наотмашь:       — Гитара понравилась? — я замираю, не в силах вымолвить даже банальное «что?», — Он долго выбирал, чтобы она по всем этим вашим музыкальным критериям подходила. Я только с точки зрения эстетики помогала, не переживай, — она миролюбиво поднимает руки, и зачем-то добавляет: — Я только на басу играть умею.       Теперь и она решила меня помучить? Им обоим это доставляет какое-то невероятное удовольствие — загонять меня в угол и медленно пытать. Да и откуда вообще Лив знает про гитару? Неужели это и правда подарок Рихарда? Какое-то странное и невыгодное издевательство.       — Зачем он это делает? — непрошенно слетает с моих губ.       Вопрос риторический, я не жду, что Лив ответит. Тем более, при условии, что она целиком и полностью его в этих экзекуциях поддерживает. Но она отвечает, пусть и пространно:       — Он изменился, — девушка отводит задумчивый взгляд в сторону, — Не припомню его таким… сложным. Всегда независимого из себя корчил, а тут вдруг так привязался.       Слово «привязался» почему-то отдается пульсирующей болью в висках и тянущим чувством в груди. Но разум отмахивается — не мог Рихард привязаться. Точно не ко мне.       — Уж не знаю, чем ты его так зацепил, — продолжает Лив тихим голосом, — но он правда другим стал.       — С тобой он таким не был? — решаюсь задать вопрос своим дрожащим не то от холода, не то от волнения, голосом.       Она вдруг открыто смеется:       — Вот, ты вроде неглупый, — отвечает она размыто, как-то грустно опустив взгляд, — а таких простых вещей не понимаешь.       Пытаюсь заглянуть Лив в глаза, вопросительно кивая, но та игнорирует — отворачивается и смотрит на подъезжающую к общежитию белую машину с характерной желтой полосой.       — А вот и мое такси, — она находит взглядом ближайшую урну и аккуратно выкидывает докуренную сигарету туда. Смотрю под ноги и стыжусь — я-то все бычки просто вниз, на свежевыпавший снег, кидал, — Спасибо, что скрасил ожидание. И подумай на досуге — может, пора перестать быть таким недотрогой?       Лив смотрит мне в глаза еще пару мгновений, после чего разворачивается и расслабленно следует к ожидающему ее такси. А я стою истуканом, провожая ее статную фигуру взглядом и абсолютно ничего не понимая.       Почему-то перестаю чувствовать холод. Сердце гоняет кровь по телу с такой бешеной силой, что я согреваюсь моментально от одного лишь этого ощущения. Даже покрытые ледяной коркой волосы не мешают опустившемуся на меня жару. Срываюсь с места и бегу в здание общаги, с размаху хлопая тяжелой дверью.       Полностью пустая от мыслей голова сопровождала меня по пути до нужного третьего этажа. Да и на каких вообще запредельных скоростях туда долетаю — не замечаю. Пустые коридоры и лестничные клетки только способствуют — не надо ни с кем переговариваться, расшаркиваться в узких проходах или извиняться, если невольно врезался в кого-то. Останавливаюсь лишь когда пересекаю порог этажа. Смотрю в сторону своего блока, гремя ключами в кармане. Но, вопреки своим же ожиданиям, разворачиваюсь и резкими шагами иду к двери 380-й.       Вхожу без стука. Дверь открыта, а в самой комнате темно и никого нет. Пустующие койки Олли и Флаке объяснить легко, но где же Рихард. В голову закрадывается ехидная мысль, что пока он отошел — у меня есть время, чтобы вновь сбежать и творить глупостей. Но мои побеги никогда лучше не делали, поэтому эту предательскую мысль из головы не выкидываю, а выгоняю пинками и ссаными тряпками.       Присаживаюсь на край его кровати, чуть подвинув лежавшую на ней гитару. Наверное, кастомная — ни в одном магазине такой не видел. Не могу удержаться, и провожу пальцами по струнам — инструмент откликается мягким и ровным звучанием. Веду рукой ниже, ощупывая глубокие царапины на корпусе, явно нанесенные вручную. Каждая царапина почему-то отдается внутри чем-то болезненным, и я отворачиваюсь, склоняясь над коленями и запуская руки в волосы.       И о чем я собираюсь с ним говорить? Понятно, что не о приближающихся экзаменах или «экваторе». Я помню все, что сказала мне Лив, но уверенности мне это не дает. Сомнения меня сжирают до сих пор. Возможно, я боюсь сказать Рихарду обо всем напрямую просто потому, что после этого меня ждет полная неизвестность. Предсказуемым Круспе точно не назовешь. Да и тем более — я не часто в принципе-то в чувствах признавался. Нужно ли говорить, как часто я делал подобное по отношению к парням? Надо было хотя бы подумать, что конкретно говорить, прежде чем сюда нестись, сломя голову. Может, все-таки уйти, пока он не пришел?       — Пауль? — в комнату заходит немного удивленный Круспе. Как обычно, вовремя, — Все хорошо?       Странно, что он не спрашивает, что я тут вообще делаю или зачем приперся. Поднимаю голову и смотрю ему в глаза. Рихард замирает на пороге, осматривая меня с все еще непонятной мне легкой тоской. Что ж, бежать некуда.       — Все в порядке, — нервно заламываю пальцы, — Я поговорить хотел.       Он кивает и подходит к койке. Двигает свою гитару чуть в бок и опускается рядом, по левую руку от меня. В его сторону не смотрю, пытаясь собраться с мыслями, и решаю начать издалека. Ну, насколько это возможно.       — Откуда про гитару узнал?       Даже не пытается отнекиваться или отрицать:       — Тилль проболтался, — голос звучит монотонно и спокойно, — У него вообще что угодно выпытать можно, если постараться.       Еле сдерживаю смешок, представляя это «выпытывание».       — А зачем ты вообще подарить ее мне решил?       — Захотел, — Рихард говорит уверенно, будто это — самый правильный поступок за всю его жизнь.       Поворачиваюсь и смотрю на него через плечо. Он ожидаемо следит за мной, склонив голову в бок.       — Рихард, я совершенно ничего не понимаю, — проговариваю это полушепотом, точно зная, что он поймет меня.       Он сводит брови к переносице, и чуть наклоняется ближе ко мне, произнося:       — Возможно, все станет проще, когда ты перестанешь прятаться, — Рихард не насмехается и не злится — говорит это абсолютно искренне и серьезно, — Не от меня — от себя в первую очередь.       — А ты? — закусываю нижнюю губу, наблюдая за каждым его движением.       Круспе улыбается, его взгляд теплеет, а голос становится еще увереннее:       — А я уже давно все принял, — говоря это, он расслабляется, откидываясь назад, — Никогда не был настолько уверен в том, что делаю.       С удивлением чувствую, как его уверенность передается и мне. Я смотрю ему в глаза и понимаю, что все мои страхи, комплексы и предрассудки не имеют никакого смысла. Рихард ни разу не дал мне повода усомниться в нем — все эти сомнения я придумал своей глупой башкой, и ничего общего с реальностью они не имеют. Дальше может быть что угодно, и я не в силах этому противостоять. Но единственное, в чем я уверен — это то, что мои сопротивления самому себе отняли у нас столько ценного времени. Круспе дает мне шанс — значит, я должен ответить ему тем же.       Тянусь в нему и целую такие желанные губы. Он с готовностью принимает меня, переплетая свой язык с моим и обнимая меня обеими руками. Сидеть становится неудобно, и я переползаю к нему на колени, седлая бедра. Рихард шумно втягивает воздух носом и целует меня медленно, будто не хочет, чтобы это заканчивалось. Я сжимаю в кулаки ткань его футболки на плечах и льну ближе, отвечая на поцелуй со всеми эмоциями, на которые способен в принципе. Втягиваю внутрь его нижнюю губу, прикусывая, и чуть ерзаю на бедрах, от чего Рихард до тупой боли сжимает мои бедра пальцами. Уголки губ невольно растягиваются в улыбке — когда я успел его так изучить? Неважно, главное — что он меня понимал. Целуя его, я говорил лишь одну короткую фразу, а он отвечал, четко и без разночтений.       — Я останусь? — оторвавшись от его губ, коротко спрашиваю.       Рихард улыбается и произносит, с каждым произнесенным словом задевая мои губы своими:       — Разве тебя кто-то отпускал?       Все мое нутро пульсирует в какой-то бешеной эйфории от одного звука его голоса. Я посмеиваюсь и спускаюсь поцелуями к его шее. Рихард расслабленно откидывает голову назад, подставляясь, и сглатывает. Провожу языком вдоль его поднимающегося кадыка, чувствуя, как он вздрагивает. Получать от него подобную реакцию приятно, и я припадаю к его шее, втягивая губами гладкую кожу. Немного отомщу и оставлю пару засосов. Мой язык змейкой спускался по его шее к ключицам, а руками я уже задирал его футболку выше. Вообще не понимаю, почему она все еще на нем. Чувствую, как Рихард укладывает ладонь мне на плечо и произносит:       — В любое время могут вернуться наши соседи, — его голос пускает вибрацию по коже под моими губами, от чего я зажигаюсь еще стремительней, — Поэтому нам лучше заняться чем-то другим.       — Например? — спрашиваю это и снова начинаю выцеловывать впадинку между ключицами.       — Можем «Человека-паука» посмотреть, — слышу улыбку в его голосе. Улыбаюсь в ответ, но рука Рихарда продолжает мягко отталкивать меня, — Правда, Пауль, сейчас не время.       Нехотя отстраняюсь и заглядываю ему в глаза. Смотрит на меня со смесью возбуждения и все той же теплой грусти. Мы оба тяжело дышим, он гладит пальцами мои бедра, а я настолько сильно не хочу отстраняться, что готов просидеть так всю свою оставшуюся жизнь. Так не хочется упускать это мгновение и продлить его максимально. Но ничего не остается — я слезаю с его коленей, усаживаясь рядом, и проговариваю с плохо скрываемой досадой:       — Ладно, включай «Человека-паука».