10 простейших правил жизни в общаге

      — Да ёпта!       — Да не ёпта, Пауль, это же просто, — Круспе посмеивается, наблюдая за моей острой реакцией.       — Вообще нихуя не просто, — я злобно взбиваю кулаком подушку, после плюхаясь на нее с такой силой, что затылок пульсирует от удара, — Зачем мне нужен английский?       — Хватит пиздить подушку, — он мягко поглаживает щиколотки моих ног, которые я по-хозяйски положил ему на колени, — Может, сам английский тебе и не нужен, но сдать экзамен тебе точно надо. Поэтому просто выучи и ной.       Вымученно закатываю глаза и недовольно бубню под нос всякую херню, что ебал я в рот этот сучий английский. Экзамен уже завтра, а в голове у меня гуляет не просто ветер, а ураган «Катрин». Не могу сказать, что мне как-то особо хуево давалось изучение языков, но мне всегда казалось это таким скучным занятием, что я даже и не пытался что-то выучить. Под девизом «нахуй инглиш» прошли мои школьные годы, но кто ж знал, что мне вдруг понадобится поступать на журфак. Вакуум в моей голове и тут проявил мастерство смекалки и упустил тот факт, что если при поступлении английский не требовался, то по ходу обучения он пару раз, да всплывет.       Ладно, хоть Рихард согласился помочь. Учитель из него вышел хороший, но слишком уж требовательный. К примеру, он докапывался до произношения каждого слова. Язык уже болел от бесконечных повторений they, them, this… Ну, или от того, что мы с ним периодически прерывались на пососаться. Не знаю, можно ли назвать отношениями то, что происходило между нами крайние две недели, но настолько охуенно я себя давно не чувствовал. Рихард, конечно, не редбулл, но тоже окрыляет нихуево. Теперь в его присутствии мне было комфортно, взгляды голубых глаз ощущались тепло, а прикосновения не заставляли сжиматься. Нет, ну заставляли, конечно, но эмоции при этом я испытывал прямо противоположные. Мы переживали тот самый период, когда постоянно хочется быть рядом, целоваться и разговаривать о всякой нелепой хуйне. Сопливо, знаю.       Мешало лишь одно — от своих комплексов мне не удалось избавиться до конца, и я всеми силами пытался не выдать факта своей влюбленности в Рихарда и наших недавно начавшихся и слишком уж быстро развивающихся отношений. Меня напрягала возможность быть застуканными, а Круспе напрягало то, что я так загоняюсь. Это не навязчивая мысль, а простая предосторожность. Нашим друзьям мы ничего не говорили, и я боялся их реакции настолько, что шугался каждого звука, когда Рихард подходил ко мне ближе, чем на полметра. Не понимаю, как этого не остерегаться — они могут отреагировать абсолютно как угодно. Предрассудков в обществе все еще много, и осторожным нужно быть всегда. Сами представьте — вы общаетесь в компании и внезапно узнаете, что два ваших друга-парня встречаются. Ваша реакция?       Для самих себя мы с Круспе многое решили. Не могу сказать, сколько именно времени я провел, рефлексируя и слушая давно все принявшего Рихарда, старающегося вселить уверенность и в меня. Он оказался очень терпеливым, поэтому каждый мой заскок принимал спокойно и с пониманием. Апогеем наших обсуждений можно назвать короткий диалог, произошедший не так давно. Мы вышли покурить ночью, поблизости никого не было, и он решил взять меня за руку и поцеловать. Я чертовски хотел этого и заведомо любил каждый знак внимания с его стороны, но продолжал загонять себя в закрытую комнату со своими чувствами, поэтому отпрянул от Рихарда, выпаливая истеричное: «Я не гей!» Круспе попялился на меня пару мгновений, безэмоционально ответил: «Я тоже» и все равно настойчиво поцеловал. И на этот раз я не сопротивлялся. Но моя мнительность так и продолжала давить на мои мозги, как бы я или Рихард ни пытались от нее избавиться.       — Давай, читай, — отозвался Круспе, протягивая мне мной же выкинутые в гневе билеты по английскому, — Восьмое предложение.       Приняв из его рук листы бумаги, я нашел задание под нужной цифрой и, не стараясь делать это особо хорошо, зачитал вслух:       — There are few things I enjoy more than kooching.       Рихард подавил подступивший к горлу смешок и терпеливо поправил:       — Coaching.       — Я так и прочитал, — вновь выходя из себя, раздосадованно бормочу я.       — Ты прочитал «kooching», — он откашлялся, пытаясь отогнать вырывающийся смех, — «Koochie» — это сленговое слово, означающее «вагина», — Рихард оборачивается ко мне, еле сдерживает улыбку, услышав мое бесцветное «м-м» в ответ, и поясняет: — То есть, в оригинале предложение переводится, как «есть несколько вещей, которые радуют меня больше, чем обучение», а ты сказал «есть несколько вещей, которые радуют меня больше, чем вагины».       Тут не сдерживаюсь и я — закрываю лицо руками и устало смеюсь, даже не удивляясь своей безмозглости.       — Блять, ну что это за поебень? — восклицаю, не убирая ладоней от лица и уже хочу начать недовольно колотить ногами, но вспоминаю, что сделав это, могу нанести пару увечий Круспе, — Может ну его нахер? Я устал.       — Нет уж, давай работать, — он резко посерьезнел и принялся выискивать для меня задание посложнее. Я недовольно заныл и легонько пихнул его пяткой в бедро, на что тот ответил, ухватывая меня за лодыжку: — Пауль, как маленький.       — Мой маленький тебе в рот не поместится, — произношу приглушенно, отводя взгляд.       Сам не понимаю, зачем это сказал — эта глупая фраза сорвалась с языка чуть раньше, чем я успел это обдумать. Надеюсь, что Круспе пропустит это мимо ушей, но он делает все по-своему, как и обычно.       — Проверим? — спрашивает, повернувшись ко мне и хитро сощурив брови.       Встречаюсь с ним взглядами. Теряюсь, совершенно не зная, что ответить, и мысленно отвешиваю себе подзатыльник. Рихард, наверное, никогда не перестанет меня смущать. Нужно ли вообще говорить, что пока наши отношения за рамки целомудрия не заходили? Но с каждым прикосновением или поцелуем мне хотелось большего, и меня удивлял один только факт того, что я могу хотеть кого-то настолько сильно. Однако страх перед неизвестностью перевешивал. Как я уже сказал, Круспе терпеливый и ни разу не давил на меня по этому поводу. Хотя очень любил ставить в подобные ситуации и наблюдать, как я стремительно краснею.       Выдавливаю короткую ухмылку и качаю головой, пытаясь свести все в очередную глупую шутку. Он приближается, нависая надо мной. Я проговариваю тихо, силясь отвести взгляд:       — Рихард…       — Тихо, — говорит строго, ловя мое лицо и за подбородок поворачивая к своему, — И когда ты бояться меня уже перестанешь?       Хочу ответить уверенно, что ни капли не боюсь, но мои слова так и остаются неозвученными. Круспе сокращает расстояние между нами и целует меня. Пальцы с моего подбородка исчезают и накрывают щеку, поглаживая. Распахиваю губы, начиная отвечать ему, и выходит слишком уж робко. Рихард вновь улыбается, а мое сознание кричит во всю глотку гневное «я не боюсь!», но он, конечно же, не слышит. Поэтому решаюсь перенять инициативу — привстаю на локтях, поднимаясь, и толкаю его в грудь. Слышу, как он удовлетворенно посмеивается. Все еще в попытке доказать, что нисколечки мне не страшно, запускаю руки в его волосы, пропуская пряди между пальцев и сжимая у корней. Рихард расслабляется, довольный произведенным эффектом, и спускается ладонями от моих лопаток к ягодицам. Темп поцелуя нарастал, дыхание становилось учащеннее, а одежда начинала мешать. Его руки проникли под мою растянутую футболку и пальцами пересчитывали ребра. Я слышал свое бешеное сердцебиение и то, как Круспе тяжело втягивает носом воздух, стараясь контролировать свое возбуждение.       И в следующий момент в мое подсознание врывается звук приближающихся тяжелых шагов. Я снова пихаю Рихарда в грудь и отстраняюсь, испуганно бормоча:       — Кто-то идет.       Отодвигаюсь он него на максимальное расстояние, чтобы не выдать того, что только что происходило. Одергиваю одежду и зачем-то торопливо собираю растрепанные отросшие волосы в смешной хвост на затылке. Рихард же медленно выпрямляется, не скрывая легкой досады во взгляде.       Дверь с грохотом отворяется и в комнату заходит Тилль. Долго думать не приходится — он в ярости. Это можно понять по злому красному ебальнику и тому, с какой силой он швырнул свою дорожную сумку в сторону койки. На нас не смотрит, полностью погруженный в свой гнев.       — С возвращением, — говорит Рихард, равнодушно прослеживая взглядом траекторию полета сумки Шнайдера, которую Тилль запустил следом за своей, — Откуда такой счастливый?       Тот стреляет в его сторону бешеным взглядом и отвечает:       — Шнайдер — долбаеб, вы знали? — Тилль разувается и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, проходит в комнату и попутно ворчит, — Мне правда интересно, как он до своего возраста дожил вообще.       Настороженно наблюдаю за резкими движениями моего соседа, стараясь сделать максимально беспристрастное лицо и не выдать своего возбуждения. И как только у Круспе получается так быстро себя в руки брать? Кидаю на него беглый взгляд — сидит расслабленно, лицо спокойное, а в глазах читается немного обидное мне безразличие. Иногда мне кажется, что этот лед в нем мне никогда не растопить.       Все так же флегматично Рихард выдыхает:       — И откуда такие выводы?       — Ну, во-первых, — копошась в верхнем ящике письменного стола, отзывается Линдеманн, — он уехал из общаги без пропуска. Как умудрился — не ебу. О, вот он, — он выуживает из всей кучи барахла пластиковую карту с улыбающейся рожей Кристофа на обороте, — А на вахте Пластырь, как назло. А во-вторых, — Тилль разворачивается на пятках и стремительно возвращается к двери, — он по дороге сюда где-то телефон посеял. Искать едем.       — Помощь нужна? — Рихард хмыкает, не удивляясь распиздяйству нашего соседа.       — Он сказал, что помнит, где его оставил, — отвечает Тилль тоном, по которому понятно, что он ни капли уверениям Шнайдера не верит, и нагибается, снова обуваясь, — Так что, надеюсь, мы просто заберем телефон и вернемся.       Отмираю, как только дверь за Линдеманном закрывается. Вроде, он ничего не заметил. А если и заметил, то не придал значения и скоро выбросит это из головы. Не сдерживаюсь и шумно сглатываю на нервах, вызывая у Круспе грустный смешок.       — Ты же понимаешь, что долго так скрываться не выйдет? — проговаривает тихо, не смотря на меня.       Чувствую укол совести. Как бы я ни пытался взять себя в руки и перестать реагировать на это настолько остро, выходило хуево. Я бы очень хотел ответить на доверие и понимание Рихарда тем же, но одна лишь мысль о том, что может произойти, когда все узнают о наших отношениях, повергала меня в ужас. Уже открываю рот, собираясь оправдываться, как он перебивает, заглядывая мне в глаза:       — Ты сомневаешься в наших друзьях или во мне?       Услышав это, я давлюсь своим следующим вдохом. Вопрос ребром он ставит впервые, и такая прямолинейность обезоруживает. Рихард проницательно смотрит на меня, готовый принять любой мой ответ, а я совершенно не знаю, что сказать. Руки холодеют от осознания, что да, я сомневаюсь. Во всем, даже в самом себе. Отпустить ситуацию и просто жить, наблюдая, как события сменяют друг друга, не могу, как бы себя ни пересиливал. Хотя это, наверное, самый лучший из вариантов.       — Я не знаю, как можно не бояться неизвестности, — отвечаю пространно, отводя взгляд.       — Не забывай, что я тоже не знаю, что будет дальше, — холод в голосе Круспе вновь обжигает меня, и я ловлю себя на мысли, что очень хочу узнать, о чем же он думает в данный момент, — Для меня это тоже впервые.       Лукавит ли он или говорит честно — сказать тяжело. Рихард явно опытнее меня, и вряд ли его трогают подобные переживания, слишком уж часто проходил через такое. Но однополые отношения — всегда шаг ответственный и сложный.       — Если тебя что-то пугает — ты всегда можешь сказать, знаешь ведь? — он кладет ладонь мне на колено, поглаживая.       Меня что-то пугает? Ну, например, до сих пор непонятые мне их взаимоотношения с Лив. Слухи о спорах на людей. Размытое и никак не покидающее мою голову «я не привык сдерживать себя рамками». Отгоняю от себя эти мысли, и согласно киваю Рихарду, так и не осмелившись высказать ни один из своих страхов. Тот улыбается в ответ и снова берет в руки отложенные ранее билеты по английскому.

***

      Из аудитории выхожу последний, стараясь сдержать какую-то дикую, даже пугающую эйфорию. Замираю в дверях, озираясь, и как только нахожу взглядом ждущего меня поодаль Флаке, на негнущихся ногах иду к нему.       — Ну что? — тот оживляется, делая шаг навстречу, — Сколько?       Улыбка, которую я так старался сдержать, все-таки расцветает на моих губах и я, не веря собственным словам, произношу:       — Четыре, прикинь.       Глаза моего друга заметно округляются, а из-за увеличивающего эффекта его очков они кажутся еще больше, и Флаке становится слишком уж похож на какую-то мультяшную антропоморфную рыбу. Переполняющая меня радость благоволит, и я начинаю глупо посмеиваться от такой ассоциации.       — У тебя же долгов была куча, я думал, она чисто из принципа тебя на пересдачу отправит, — Лоренц качает головой, зачем-то указывая рукой на аудиторию, из которой я только что вышел.       — Я тоже так думал, — отвечаю, наконец-то облегченно выдохнув, — Только в аудиторию зашел — с порога хотел сказать: «Фрау Вебер, можно на пересдачу?» — оглядываюсь на двери кабинета, за которыми все еще скрывалась преподавательница, — С билетом повезло. Это, наверное, был единственный билет из списка, который я так пиздато знал.       Флаке смеется, а я прикрываю глаза, вспоминая, какие эмоции испытывал со вчерашнего вечера и до данного момента. Столько паники, и все ради какой-то оценки, серьезно? А я вчера разве что в истерике по полу не катался. Навязчивая мысль «я не сдам» преследовала и мучила меня, а уже я преследовал и мучил всех вокруг. Больше всего Рихарда, конечно. Но с ним истерить скучно — на каждое мое нервное «я не сдам» он уверенно отвечал «сдашь», и после нескольких таких насыщенных диалогов мне просто надоело ныть и я успокоился. Даже сейчас, перед самим экзаменом, он не задавал лишних вопросов и не пытался выдумать какие-то успокаивающие нотации, которые обычно еще больше нервировали. Английский мы сдавали в главном корпусе, где находится сам иняз, и перед экзаменом мы с Круспе пересеклись на первом этаже. Он бегло улыбнулся мне краем губ, заметив, как я нервно хожу из угла в угол, и вальяжно удалился вглубь коридоров. Спустя пару минут экран моего телефона вспыхнул — там я увидел короткое сообщение «ты все сдашь» от Рихарда и просьбу написать ему, как выйду с экзамена. Закипавшее во мне волнение не стихло до конца, но заметно поубавилось.       — Может, пересдашь тогда? — вдруг предлагает Флаке таким тоном, будто я в какой-то из вселенных чисто теоретически мог бы согласиться на подобную хуйню, — Раз уж она так лояльно к тебе отнеслась, возможно, и пять поставит.       — Я что, на долбаеба похож? Мне четыре по английскому поставили — это все равно, что… — я задумался, придумывая пример покрасноречивее, — Это все равно, что Тиллю внезапно стало на все похуй и он перестал гореть с каждой мелочи.       Мой собеседник пожимает плечами в сомнениях, бормоча еле тихое:       — А я бы пересдал.       В моей голове проносится саркастичное «да знаю я, блять», но вслух ничего не говорю, лишь улыбаюсь, отводя взгляд. Флаке за свою пятерку до победного бы бился, и препод в итоге все ему поставил чисто ради того, чтобы тот отъебался. На что только люди не готовы ради красного диплома.       — Ладно, я пойду, мне в профком надо, — отзывается Лоренц и хлопает меня по плечу.       — Да, давай, — бросаю ему вслед, и проводив его взглядом до лестницы, достаю из кармана телефон.       Рихард сегодня сдавал лексикологию. Наверняка уже сдал и получил заслуженную «отлично» в зачетку. В своих силах он был уверен на все сто — даже при подготовке к экзамену особо не старался. Так, со скучающим видом пролистал конспекты, все чаще отвлекаясь на меня. Я думал, что он просто бравирует, пытаясь вселить уверенность и в меня, но когда я услышал, как он легко и непринужденно отвечает на вопросы Шнайдера, который сдавал сегодня этот же предмет вместе с ним, понял — подготовка Круспе действительно не особо и требовалась.       Подхожу к окну и залезаю на подоконник, набирая сообщение.

Вы, 13:08

Четыре

Я в ахуе

      Выключаю телефон, собираясь снова убрать его в карман, но тот вибрирует, оповещая о входящем смс. Рихард, 13:09 Мои поздравления Сложно было?

Вы, 13:11

Нет, мне попался текст про типографии

А я его, благодаря тебе, почти наизусть помню

Был бы тот ебучий, про журналы — я бы прямо в аудитории из окна вышел

Рихард, 13:12 Не преувеличивай А тест норм?

Вы, 13:13

Да норм-норм

Ты-то долго в аудитории пробыл, прежде чем тебе пятерку поставили?

Рихард, 13:14 Пару минут побыть все-таки пришлось Ты свободен?

Вы, 13:15

Словно птица в небесах

Рихард, 13:16 Тогда лети к машине Я скоро освобожусь, в общагу поедем       Вздрагиваю, понимая, что на протяжении всей переписки тупо улыбаюсь в телефон, ловя каждое написанное Рихардом слово. Интересно, насколько глупо я выгляжу со стороны? К счастью, вокруг никого нет и я надеюсь, что свидетелей у этой сопливой сцены не было. Но, вопреки всему, лучезарную лыбу с лица не стираю, спрыгивая с подоконника и шлепая по старому паркету в сторону лестницы.       Не знаю, что на меня так действовало — сам Рихард или же эйфория от победно сданного экзамена — но я решил, что сегодня расскажу обо всем друзьям. Ну, Тиллю и Шнайдеру для начала. В их лояльности я могу быть уверен — естественно, они поржут для приличия, друзья ведь, но гнать или переходить границы не будут. Я могу быть полностью уверен в них. Как и в Софи — ей, кстати, тоже надо будет все рассказать. И обязательно нужно сделать это чуть раньше, чем за меня с этим разделается Кристоф — он то еще трепло.       Прокручиваю в голове, как правильнее преподнести эту новость и какие слова подобрать, выходя из корпуса и по дороге натягивая куртку. Опять пошел снег, и сейчас я смотрю на ненавистную погоду с долей какого-то глупого очарования. А ведь действительно уютно — крупные хлопья медленно кружились в воздухе и плавно оседали на землю, создавая своей общей массой плотное пушистое покрывало, похожее на сахарную пудру. Спускаясь по ступенькам от главной двери, провожу рукой по перилам, собирая скопившуюся там снежную шапку. Холодные и мягкие снежинки обволакивают пальцы и начинают таять от соприкосновения с горячей кожей. Хотел бы я так же топить лед во взгляде и голосе Круспе — одним прикосновением или даже просто присутствием. Поддастся ли он мне, откроется до конца? Не знаю, но сегодня я сделаю первый шаг к этому.       Нахожу на заполненной парковке нужный мне фолькс и уверенно топаю к нему, не прекращая тупо улыбаться. Осталось дождаться Рихарда, и мы поедем домой. Уже представляю, как сажусь в машину и меня окутывает родной запах теплых духов. Рихард сядет рядом, мы обязательно перекинемся парой шуток или саркастических реплик. Он будет вести машину так же, как и обычно — одной рукой, расслабленно откинувшись на сиденье, а вторую руку незаметно положит мне на колено, а я и сопротивляться не посмею. Щеки покрываются румянцем — не знаю, от мороза или от таких мыслей.       — Пауль, — мягкий девичий голос заставляет все мое нутро похолодеть.       Я останавливаюсь, как вкопанный. Не хочу поворачиваться, лишь бы не встретиться с ней взглядами. Она наверняка смотрит жалобно, сделав бровки домиком, и скромно переминается с ноги на ногу. Блять, надо было сделать вид, что я ничего не услышал. Придется ответить, раз уж отреагировал.       Повернувшись, вижу перед собой Рейну, сиротливо осматривающую меня с головы до ног. Будто несколько лет меня не видела. Писать она мне давно перестала, а произошедшие метаморфозы в отношениях с Рихардом и вовсе выкинули из моей головы абсолютно все, даже факт номинального наличия у меня девушки. Я неуверенно киваю, произнося:       — Привет, Рейна.       Она делает несколько шагов навстречу, я же все еще не могу пошевелится. Расстояние между нами сокращается, и я еле сдерживаюсь, чтобы не отшатнуться он нее.       — Как ты? — говорит тихо, пряча взгляд, — Я писала тебе, звонила. Прийти хотела несколько раз, но постеснялась.       И слава богу, что не приходила. Все-таки, разрывающийся от уведомлений телефон хотя бы спрятать или отключить можно, а Рейну не отключишь. Спасибо ей за то, что так и не решилась прийти. Боюсь представить, как бы прятался от нее по общаге или, что еще хуже, по универу.       — Да, прости за это, — отвечаю монотонно, — Мне подумать надо было.       — О нас? — киваю на этот ее вопрос и вижу, как на глаза девушки наворачиваются слезы, — Ты что, меня бросаешь?       Этого и следовало ожидать после почти месяца молчания. Но я не думал, что сказать ей «мы расстаемся» будет так сложно. Я же чувствовал к ней абсолютное ничего, почему же так тяжело сейчас? Недовольно выдыхаю и стараюсь сформулировать ответ:       — Прости еще раз, что так вышло. Мне изначально не нужно было начинать отношения с тобой. Ты заслуживаешь лучшего.       Нас разделяло всего пару шагов, и Рейна стремительно преодолевает их, порывисто прижимаясь к моей груди. Я поднимаю руки вверх, не зная, куда их деть. Отталкивать ее или обнимать в ответ?       Надо как-то ее успокоить. Пытаюсь начать с уговоров:       — Рейна, что ты делаешь? — говорю максимально мягко и без нажима, — Отпусти меня, не драматизируй настолько.       — Нет! — она по-детски протестует, обнимая еще крепче, — Не уходи, прошу тебя, пожалуйста. Что мне надо сделать, чтобы ты не бросал меня?       Шокированным взглядом смотрю на ее макушку, все еще отталкивая руками воздух. Хотя нужно набраться смелости и наконец оттолкнуть Рейну. Своим поведением она удивляет меня настолько, что я даже слов верных подобрать не могу. Подобного от нее я точно не ожидал.       — Не надо ничего делать, — наконец-то нахожу место своим рукам и укладываю их ей на плечи, упираясь, — Все, не плачь. Давай поговорим серьезно.       Она отрицательно качает головой и скулит еще громче:       — Ты же не можешь так запросто меня бросить. Пауль, почему? Все же было так хорошо, — все было хорошо? Что-то не заметил, — Это все из-за Софи, да? Я догадывалась, что я ей не нравлюсь. Почему ты ее слушаешь? Ты любишь ее больше, чем меня, да?       От возмущения проглатываю свой следующий вдох. А что, были другие варианты? Хочу дать самому себе подзатыльник за свои ядовитые мысли и за вскипающее желание с силой оттолкнуть девушку, но лишь прикрываю глаза, абсолютно не зная, чего такого сказать Рейне и привести ее в чувства. Открываю рот, чтобы поставить точку во всем этом представлении, но она меня перебивает:       — Мне было так плохо без тебя все это время, — голос девушки нервно дрожал, — и я не знаю, справлюсь ли дальше. Я умру. Из-за тебя.       Вот это уже что-то новенькое. Я много чего мог ждать от нее, но только не подобных заявлений. Предположить, способна ли Рейна на такое в реальности, не могу, но и рисковать подобным — так себе идея. Мои ладони обессиленно скользят по ее плечам и я вымученно проговариваю единственное, на что способен:       — Я не бросаю тебя, — мой голос звучит глухо и отстраненно, будто это и не я говорю вовсе, — Но нам нужна пауза.       Она чуть отстраняется и смотрит на меня с какой-то наивной надеждой в глазах.       — Начнем все сначала?       Через силу киваю, говоря:       — Да, но спустя какое-то время.       Рейна шепчет робкое «спасибо» и снова прижимается ко мне, пряча лицо на моей груди. Выругавшись одними губами, я устало прикрываю глаза. Надо же уметь все запутать еще сильнее. Отлично, Ландерс, давай зачетку. Как вылезти из этого теперь — ума не приложу, только надеюсь, что надоем Рейне чуть раньше.       Открыв глаза, сразу же натыкаюсь на две фигуры, замершие у дверей главного корпуса. К горлу снова подкатывает ледяной ком. До сих не свыкся с тем, что в принципе умею ревновать, тем более, настолько сильно. Рихард стоит ко мне спиной и его лица я не вижу, поэтому не могу сказать, заметил он нас с Рейной или нет. Но я отчетливо видел лицо Лив, которая стояла катастрофически близко к нему. Она положила обе руки на его плечи, нетепреливо впиваясь длинными ногтями в ткань пальто Рихарда. Максимально приблизившись к нему и не отводя глаз, что-то говорила, раздраженно цедя каждое слово. Выдыхаю, стараясь успокоиться. Надо как-то спровадить Рейну — еще пары минут с ней я не выдержу.       — Давай потом пообщаемся, — протянул я, неотрывно следя за Рихардом и Лив, — Сейчас совсем нет на это сил.       Девушка наконец отстранилась от меня и начала что-то радостно тараторить. Я не отвечал, даже не слушал, если честно, только изредка кивал, изображая участие. Из всего, что сказала мне Рейна, я различил лишь заключительное «пока», после которого она удалилась в сторону корпуса соцфака. Я смотрел ей вслед, будто хотел удостоверится, что она точно не вернется.       — Садись, — раздается ледяной голос Круспе, проходящего мимо меня.       Пытаюсь поймать его взгляд, но он на меня не смотрит, скрываясь на водительском сидении собственной машины. Он точно все видел. Возможно, в данный момент моя ревность к Лив и была оправдана, но точно уж не так уместна — я же сам дал весомый повод ревновать. Подхожу к тачке и открываю дверь, ожидая предстоящий тяжелый разговор.       В салоне холодно, а воздух настолько вязкий, что начинает кружиться голова. Стоит мне только опуститься на пассажирское сиденье и хлопнуть дверью, как машина резко трогается с места. Рихард молчит, а лучше бы говорил. Что угодно. Например, обматерил бы меня, а я бы обматерил в ответ. Так бы хоть что-то понятно стало. Жмурюсь, понимая, что нужно как-то начать этот разговор. Все равно его избежать не получится.       — Она сказала, что если я ее брошу, то буду виноват в ее смерти.       Круспе хмыкает, но все еще ничего не говорит. Я поворачиваюсь к нему и изучаю взглядом строгое лицо. На тонких губах играет какая-то ехидная ухмылка, которая меня и взрывает:       — Что я должен был ей сказать? — сам не замечаю, как мой голос становится все громче, а тон — возмущеннее. Хотя Рихард мне так ничего и не сказал, — Она заревела, начала говорить всякую ерунду, что не знает, как пережить это. А я, знаете ли, не так часто людей отшиваю, в отличие от некоторых, — на эти мои слова он саркастически усмехается и поднимает брови, — Блять, да я вообще не знаю, как людей бросать нужно.       — Сначала реши, что нужно тебе самому, Пауль, — от звука его голоса по моей спине бежит холодок, и все слова, которые я хотел озвучить, улетучиваются из головы.       Вопреки ожиданиям, Рихард не продолжает разговор и не смотрит на меня, выражая своим видом лишь безразличие. Выдыхаю и отворачиваюсь к окну, сжимая кулаки.

***

      Иногда общажный шум дико утомляет. Скрыться от него пусть и сложно, но возможно. Одиночество каждому человеку периодически необходимо. Бывают моменты, что это становится чуть ли не главной твоей потребностью, и тогда ты даже в шумной толпе способен найти место для уединения.       Я ушел из комнаты и устало поплелся в сторону общажной кухни. Естественно, ночью она пустовала, а значит идеально подходила в качестве убежища. По мере моего удаления от 365-й, шум за моей спиной становился все тише, пока не стих окончательно. Тилль решил сегодня отметить свой день рождения, прошедший недавно. Это решение он принял спонтанно — на радостях от сданного экзамена по истории Азии. Говорил, что мало кого позовет, но народу в нашу тесную комнату набилось прилично. Я старался вести себя, как обычно, но спустя пару часов понял, что это выше моих сил. Поэтому молча исчез из помещения, вряд ли кто-то заметит мое отсутствие.       Захожу на кухню и сразу же иду к большому окну на противоположной стене. Распахнув его, уже шарю по карманам в поисках сигарет, но не нахожу их. Надо же, так съебаться торопился, что даже про сиги не вспомнил. Ухмыляюсь, отодвигая пыльную занавеску, стиранную крайний раз лет эдак триста назад, и залезаю на подоконник. Сажусь спиной прямо к открытому окну — похуй, если ебнусь. Все равно с третьего этажа недалеко лететь. Максимум — переломаюсь весь, но не сдохну. К сожалению.       — Я, блять, уже несколько раз пожалел, что позвал их, — на кухню следом за мной заходит недовольный Линдеманн, шаркая подошвами тапок о пол, — Окно прикрой, вывалишься.       — Не вывалюсь, — отмахиваюсь безразлично, наблюдая, как Тилль подходит ближе и становится рядом со мной, — Курить брал?       Он достает из кармана спасительную пачку сигарет и зажигалку, протягивает мне. Выудив одну, я прикуриваю и вдыхаю такой желанный сейчас дым.       — Спасибо, ты прям жизнь мне спас.       — Да ладно, хуйни не неси, — Тилль хмурится и прикуривает вслед за мной. Осмотрев меня меланхоличным взглядом, спрашивает: — Чего потерянный такой?       Тушуюсь — впервые Линдеманн загоняет меня в угол, хотя сам этого вряд ли хочет. Зажимаю сигу зубами, произнося:       — Я не потерянный. С чего ты взял?       — Ты мой друг, да и я не слепой, — он наблюдает, как тлеет сигарета в его пальцах, — С Рихардом поссорился?       Подавляю судорожный выдох. Он знает или просто догадывается? Или, может быть, вообще не знает ни о чем и спрашивает бездумно. Было же заметно, что между нами с Круспе с самого начала какие-то странные отношения завязались. Поэтому пока не время паниковать.       — Причем здесь он вообще? — говорю, стараясь состряпать безразличие в голосе.       — Хватит уже прикидываться, — чуть раздраженно отзывается Тилль, — Знаю я все.       — Откуда? — спрашиваю ошарашенно, хотя для приличия следовало бы еще немного поиграть в отрицание или спросить, что именно он знает.       Линдеманн пожимает плечами:       — Заметно было. Вы будто в догонялки играли с самого первого дня. Или в «кто кого переподъебывает», — он усмехается, складывая руки на груди, — Я понаблюдал за вами немного и решил Рихарда спросить обо всем прямо — ты бы все равно не ответил, вон, до сих пор незнакомку из себя строишь, — почесав затылок, Тилль продолжил: — На удачу этот разговор затеял тогда — до последнего думал, что мне просто показалось. Представь, как я охуел, когда Рихард все подтвердил.       — Что он тебе сказал? — чувствую, как пепел истлевшей сигареты падает мне на футболку. Нет никаких сил и желания стряхивать его.       — А ты как думаешь? — уклончиво проговорил мой собеседник, — А потом, когда он перед твоим днем рождения пришел спросить, о чем ты мечтаешь — все окончательно на свои места встало. Только долбаеб не догадается.       Зачем-то киваю и выкидываю дотлевшую до фильтра сигарету в окно. Тилль все знал. Рихард спокойно все рассказал, даже не поставив меня в известность, а я все это время прятался, боялся быть застуканным.       — Давно знаешь? — решаюсь спросить.       На мгновение Тилль задумывается, после отвечает:       — С середины ноября где-то. Мы тогда разговаривали с ним, — хочу задать следующий вопрос, но Линдеманн меня перебивает: — Не бойся, больше никто не знает. Сами созреете и расскажете, а я не трепло какое-то.       Ты-то да, Тилль. Трепло у нас кое-кто другой.       — И ты не против? — еле слышно проговариваю, стараясь не смотреть на моего собеседника.       — Схуяли я должен быть против? — возмущенно отзывается тот, — Больше тебе скажу — мне как-то похуй. Вы же не на моей койке ебетесь. Ну, я надеюсь, — впервые за наш разговор расслабленно улыбаясь, подхватывая мягкий смех Тилля, — Мы друзья, как я могу быть против вас.       Смотрю в глаза Линдеманну, абсолютно не зная, какие слова подобрать, чтобы выразить ему свою благодарность. Хотя надо бы в первую очередь извиниться — как я вообще мог думать, что слово «дружба» для него ничего не значит, и какие-то глупые предрассудки окажутся для него важнее. Тилль всегда был честным, а его вспыльчивость никогда не была беспочвенной. Теперь мне было немного неловко осознавать, что мой друг замечал все эти взгляды, понимал неловко брошенные фразы, да даже мог догадываться, что засосы мне далеко не Рейна оставила.       Во всей этой ситуации меня не радовало лишь одно — Рихард рассказал ему обо всем, когда и отношений-то как таковых не было. Что именно он говорил? Почему тогда он требовал этого от меня, если сам со всем давно справился? Может, это какое-то очередное твое издевательство? Остаток дня меня мучило чувство вины, от которого я не мог никак скрыться, сейчас же меня с головой накрывала обида. Да, возможно, я и прятался, но Круспе делал то же самое. Только я пытался скрыть все от друзей, а Рихард — от меня.       — Так чего вы поссорились-то? — вдруг снова спрашивает Тилль, пихая меня локтем в бок, — Смотреть на вас обоих невозможно, как лягушки вареные какие-то.       Ухмыляюсь очередной аллегории от Линдеманна и в общих чертах пересказываю события сегодняшнего дня. Про Рейну, про расставание, про Лив и ее странное поведение, про наши с Рихардом недомолвки. Мой друг внимательно слушал и не перебивал.       — И я нихуя не знаю, что делать дальше, — заканчиваю свой рассказ, шумно выдыхая.       — Слушай, ты же сам знаешь, что выход можно найти из любой ситуации, — прокашлявшись, произносит Тилль, — Не буду тут умничать и перебирать каждую подробность, но один совет дать тебе могу, — с надеждой смотрю ему в глаза, — Поговорите. На самом деле, разговорами все конфликты решаются, а вы большую часть времени только и делаете, что бегаете друг от друга. Вот ты сейчас со мной тут базаришь, а должен с ним.       — Имеет ли это смысл? — мой вопрос звучит тихо и неуверенно.       — Думаешь, не имеет? Или вы мысли друг друга читать научились? — Линдеманн снова улыбается, выпрямляясь, и переводит тему, — Ладно, пойду я, наверное. Пока они там нам комнату окончательно не распидорасили, — сказав это, он притворно ахает, — Ой, извиняюсь.       Не могу сдержать усмешки. Ну да, примерно таких шуток я и ждал. Тилль смеется вместе со мной и пару раз хлопает по плечу, поддерживая. После этого он молча разворачивается и идет на выход. Слышу его удаляющиеся по коридору шаги, а через время к ним добавляется приглушенное: «О, приперся. Там он, иди». Гадать долго, кто же там «приперся» не приходится, и спустя мгновение на кухню заходит Рихард.       Наши взгляды встречаются, и я вновь теряюсь, встречая в его голубых глазах непонятную мне теплую тоску. Он медленно проходит вглубь комнаты и становится рядом, опираясь бедрами о подоконник. Молчит, подбирает слова. Да я и сам не знаю, что сказать. Решаюсь, произнося первое, что пришло в голову.       — Ты рассказал все Тиллю?       — Рассказал, — отзывается монотонно.       — Зачем меня тогда заставлял это сделать? — пытаюсь не поддаваться эмоциям, — Раз уж сам справился с этим неплохо.       Спокойствию Рихарда можно только позавидовать. Его голос звучит все так же размеренно:       — Потому что ты должен был сам обо всем им сказать.       — Для чего? — сжимаю пальцами подоконник, лишь бы не взорваться.       — Для того, чтобы понять, правда ли тебе это нужно.       Все мои попытки сдержаться летят в пизду, и я чеканю, сжимая челюсть:       — Что за хуйню ты несешь? — всматриваюсь в лицо Рихарда, желая найти хоть какое-то подобие эмоций, но ничего не нахожу, — Неужели тебе недостаточно того, что я говорил до этого?       — Говорить мне ты можешь что угодно, только с реальностью это мало связано, — он наконец смотрит на меня, — Ты сомневаешься. Тебе сложно, я понимаю, но я не смогу тебе помочь, пока ты в себе не разберешься.       — Блять, Рихард, — я спрыгиваю с подоконника и начинаю нервно ходить по комнате, — Мы же все обсудили. Я готов, я все принял.       — Ничего ты не принял, — бесцветный голос Круспе раздражает меня, и я злюсь все сильнее, — Иногда мне кажется, что ты сам себя уговариваешь со мной встречаться.       — А мы встречаемся? — спрашиваю ядовито.       — А разве нет?       Истерически посмеиваюсь, запуская обе руки в волосы и сжимая:       — Не знаю, Рихард. Я нихуя не знаю, — в районе солнечного сплетения болезненно тянет, и мне хочется закричать, ударить Круспе в грудь, чтобы он проявил хоть какое-то подобие эмоции, поддержал меня, показал, что ему не похуй. Но тот был все так же холоден, — Тебе честно сказать? Я не знаю, чего от тебя ждать. За тобой столько народу по универу бегает, а ты какого-то хуя остановил выбор на мне. Вдруг ты вообще на спор это делаешь, — он вопросительно хмурится, и я отвечаю: — Ну, знаешь ли, не про меня слухи ходят, что я со своей бывшей на людей спорю.       — Чего? Кто тебе сказал такое? — наконец-то на его лице можно прочитать какую-то эмоцию — удивление, — Впрочем, не важно. Ты мне не доверяешь?       Хотелось бы мне знать, что именно мной руководит — злость, обида или честность — но я выпаливаю, смотря Рихарду прямо в глаза:       — Да, не доверяю, — слова почти застревают у меня в горле, но я все равно произношу их, обжигая самого себя их звуком, — Ты рассказал обо всем Тиллю, не предупредив меня. Чуть что, ты бежишь к своей бывшей, а может, даже и нынешней, не ебу. А потом…       — С чего ты вообще взял, что мы с Лив хоть когда-то встречались? — Рихард перебивает меня, порывисто произнося этот вопрос.       Не знаю, что ответить. Ведь и правда — ни одного подтверждения этому не было. Теряюсь на пару мгновений, после проговаривая:       — По-моему, это очевидно.       — Хуевая у тебя интуиция, Пауль, — Круспе устало трет переносицу и объясняет: — По-моему, я ни разу об этом тебе не говорил. И с чего вдруг такие мысли? — понимаю, что из доказательств у меня есть только их разговор с Лив, подслушанный мной в сентябре. Упомянуть об этом не решаюсь, но Рихард ответа и не ждет, продолжая: — Тем более, тебе не кажется, что немного странно говорить мне об этом, когда сам до сих пор в отношениях находишься?       Хотел бы я что-то ответить, но нечего. Рихард прав. Номинально я до сих пор встречаюсь с Рейной и совершенно не знаю, как от нее отделаться.       — Я пойму, если ты захочешь остаться с ней, — говорит Круспе, в ответ на это я отрицательно мотаю головой, сопротивляясь одному лишь этому предположению, — Возможно, ты вообще ни с кем быть не захочешь. Главное, чтобы это решение ты принял сам, — Рихард говорит спокойно и даже ласково, как с ребенком, и я тушуюсь перед ним, забывая обо всем, — Ты ведь боишься ни реакции общества, ни наших друзей, и даже ни меня. Ты боишься самого факта, что между нами что-то происходит, — давлюсь воздухом, поминая всю правдивость его слов, — Подумай и реши, что именно тебе нужно, хорошо?       Он поднимается и идет к выходу. Проходя мимо меня, Рихард бегло проводит пальцами по моему запястью, мягко поглаживая. Хочу ухватиться за его руку, но мимолетное касание исчезает, и Круспе удаляется так же тихо, как и пришел. Закусываю нижнюю губу, еле сдерживаясь, чтобы не побежать за ним. Все внутри меня тянулось к нему, хотело намертво прилипнуть и никогда не отпускать, но глупая гордость пригвоздила меня к месту. Рихард ясно дал понять — решение за мной. Обнимаю себя за плечи, понимая, что меня ждет пара бессонных и трудных ночей.