***
Первые пять минут казались сумбуром чистой воды. Дэхья взяла Тигнари под своё шефство, аль-Хайтам немедленно куда-то испарился, буркнув что-то про здоровый сон. Палатки — Тигнари представлял их больше похожими на хаймы, но они были дорогими, прочными и тактическими — на глаз вмещали в себя до двух десятков людей, и Тигнари малодушно понадеялся, что его не поселят к аль-Хайтаму. Всех, кто выходил к ним навстречу, Дэхья представляла, но Тигнари тут же забывал имена. Они отпечатались в голове чередой из больших глаз без попыток в улыбку и сухих рукопожатий. Все смотрели на него именно как на музейную диковинку, но познакомиться не пытались — и так было даже лучше. Вся картина походила на обычную археологическую стоянку — с той лишь разницей, что вместо учёных в низине сновали наёмники, а Тигнари ещё не попалась на глаза табличка «Склад совков и кисточек». Дэхья провела ему быструю экскурсию — гальюн в той стороне; здесь кухня, общий завтрак ровно в восемь; сюда не ходи, тут оружие; колодец контролирует Кандакия, не бери воду без разрешения; о, а спать ты будешь во-о-от здесь. И подтолкнула к одной из самых маленьких палаток. — Это Кавеха, — она улыбнулась так виновато, будто запирала Тигнари в клетке с тигром. — Прости, у нас всё снаряжение рассчитано по боевым единицам, в общих тебя некуда подселить. А Кавех единственный захотел себе королевский шатёр на одного, так что пусть отдувается. Его сейчас нет, знакомиться не придётся. Тигнари оглядел палатку скептически. По его прикидкам, в королевский шатёр влезло бы человек пять. — Моя вон там, — продолжила Дэхья, указывая на палатку напротив, через большое кострище, — если что-то понадобится. А вот эта — Сайно, от неё лучше держаться подальше. По-моему, к нему даже скорпионы не залезают. Чувствуя себя болванчиком, Тигнари вертел головой по указательному пальцу. Палатка Сайно оказалась самой маленькой, она безо всяких прикидок была рассчитана на одного. Вход был закрыт на молнию, и со стороны выглядело так, будто зелёный брезент на самом деле протянули над чьей-то могилой. — А… — Он тоже вряд ли спит. Иногда я думаю, а умеет ли, — Дэхья с силой хлопнула Тигнари по плечу. — Ну, лисичка, тут мы разойдёмся. Ребята разгрузят багажник, а мне нужно проспаться. Найди Кандакию, пусть даст тебе спальник и что-нибудь по размеру, припасы у нас вон там. Увидимся! Тигнари даже не успел сказать ей спасибо: Дэхья перепрыгнула кострище с лёгкостью львицы и пропала в своей палатке. А он остался стоять со старым чемоданом посреди без пяти минут незаконного военного лагеря, у королевского шатра Кавеха, чью еду не должен был есть. В гордом рассветном одиночестве. — ¡Maldito sea! — выругался он сквозь зубы. Палатку-могилу Сайно колыхнул ветерок, и Тигнари на всякий случай прикусил язык. Mierda. Едва просунув голову в шатёр Кавеха, он понял, зачем ему одному занимать место на пятерых. Кавех как будто поставил себе целью просыпаться готовым к любому апокалипсису: спальник скомканной горой валялся в самом дальнем углу, а всё свободное пространство занимали раскладные столы и металлические ящики. Под одной из откинутых крышек обнаружились пистолет и сварка, на столике в компании лосьона для бритья лежала целая упаковка нетронутых сигнальных шашек. Под спальником, который Тигнари ткнул ботинком, вместо скорпиона прятался гаечный ключ. Он пришёл к неутешительному выводу, что его поселили к психопату. Но, наверное, это всё ещё лучше, чем аль-Хайтам. Спать хотелось зверски: наконец навалилась усталость от полных суток в дороге и вагона новых впечатлений. Тигнари знал, что даже после пары часов в спальнике он проснётся другим человеком, утрясёт все мысли, привыкнет к обстановке. Талант студента-медика не теряется с годами. Но ещё он знал, что поспать в одной палатке с сигнальными шашками и сваркой не сможет. Спальник у него был, лежал в чемодане вместе со сменной одеждой и зубной щёткой. Но играть теперь следовало по чужим правилам — поэтому Тигнари, вздохнув, выбрался на поиски Кандакии. Заметить шатёр с припасами было легко: от него к ранглеру сновала пара наёмников, пряча внутри галлоны бензина и питьевую воду. Пакеты из макдака кто-то уже грел в открытой брезентовой кухне. С восходом солнца в лагере начиналась жизнь. Кандакию отличить тоже не составило труда: она стояла у входа и командовала переноской. Одетая как все, она выделялась гетерохромией — один глаз голубой, второй светло-карий — и короткой клеопатрой по чёрным волосам. Когда Тигнари делал круг по кострищу, она как раз выговаривала одному из носильщиков, перед которым трясла бутылкой пива. — Это в общие запасы, — голос у Кандакии был ровным и мелодичным, Тигнари улыбнулся: знакомый масри ни с чем не спутаешь. А её лицо говорило о том, что ситуация повторяется не в первый раз. — Никакого алкоголя в личном пользовании. Приказ генерала, слышал? — Я только… — Без «только». Трусы будем проверять, или пойдёшь носить дальше? — Пойду! Извините, я… извините. — Увижу ещё раз — доступ к воде перекрою на ближайший месяц, — Кандакия отвернулась, мгновенно потеряв к бутылке интерес, и наёмник в обхвате вдвое больше неё торопливо исчез за углом шатра. А Кандакия наконец заметила Тигнари и — надо же — улыбнулась. — Ну, здравствуй. Я думала, ты будешь повыше. Тигнари успел подготовиться ко всему, но не к этому. Он кашлянул в ладонь: — Это плохо или хорошо? — Как посмотреть. Одежду придётся подыскать в женских комплектах, надеюсь, ты не против. Я Кандакия, — она протянула ему руку, — отвечаю за снабжение — и за лазарет, в плохие дни. Тигнари, верно? Дальше стало немного легче. Кандакия оставила его среди нагромождения ящиков и шкафов искать спальные мешки, пока сама описывала ранглеровский груз. Она не отличалась словоохотливостью Дэхьи, но больше не казалась такой грозной, как в секунду первого впечатления. Кандакия заставила Тигнари расстелить спальник прямо в центре шатра и залезть внутрь, а потом тщательно прохлопала наружник: «Иногда туда пробираются всякие твари и оставляют нам дыры на память, с тобой мы так не хотим». На этом этапе Тигнари предпочёл ничего не спрашивать. Он бы так и заснул посреди шатра, если бы Кандакия не хлопнула в ладоши прямо над его ушами. — Подъём! Теперь избавимся от твоего тряпья. Со взглядом олимпийского стрелка Кандакия обошла Тигнари по кругу, порылась в запакованных пакетах, вытащила ему такие же штаны, такую же майку и такой же китель, как у всех остальных. Она заметила шрам на лопатке — брови дёрнулись, но она смолчала. Под её наблюдением Тигнари вскрывал один пакет за другим, стараясь избавиться от мысли, что его подгоняют под фабричное производство, но на штанах предсказуемо хмыкнул: — Не пойдёт. Нужны ножницы. — Ты не… — Кандакия осеклась, когда Тигнари выразительно вильнул хвостом. — Ну, конечно. Стоило ожидать, что он у тебя не съёмный. Взгляд у неё, когда Тигнари дырявил казённую одежду, был очень скорбным. Едва Тигнари с неохотой стянул любимые ботинки для полноценного модного показа посреди пустыни, стало ясно, что у них появились первые сложности. Кандакия смотрела на его ноги во все глаза — новенькие бёрмы Тигнари, кажется, не светили. Даже женские. — Хм, — Кандакия прокашлялась в кулак. — Ты, конечно, первый валука шуна, которого я вижу, и всё-таки… тебе обязательно было рождаться с лапами? — Все претензии к генетике, — Тигнари вздохнул и взялся за рубашку. — Я могу оставить свои ботинки. — В наших условиях? Не смеши меня, — снаружи шатра что-то зашуршало, у входа вырос очередной наёмник, но Кандакия всё ещё задумчиво смотрела на ноги Тигнари и не обратила ни малейшего внимания. — Я сейчас что-нибудь придумаю. Мы можем их подпилить? — Кандакия, — позвал от входа мужской голос, и тут… …тут Тигнари почувствовал. Странное, иррациональное желание — повернуться, будто на магнит, ощупать взглядом, потянуться навстречу источнику голоса. Шерсть на хвосте вздыбилась, как от слабого электрического разряда, пальцы дрогнули, на корне языка появилась горечь. Тигнари тряхнул головой, прогоняя вату из мыслей, но почему-то не получилось. Они с наёмником встретились взглядами. В рассветных лучах, бивших снаружи, его глаза переливались алым. Волосы, собранные в хвост, казались белыми, как вычищенная кость, и передние пряди свободно падали на острое лицо, делая его ещё суровее. По щеке тянулся едва заметный шрам, который сложно было рассмотреть на смуглой аравийской коже. А губы при виде Тигнари, замершего посреди шатра с голым торсом и когтями на брезенте, сложились в усмешку. И вся эта искра заняла у них не больше доли секунды. Кандакия с облегчением опустила руки. — Сайно! Иди-ка сюда. Взгляни. На звуке проевшего череп имени Тигнари будто снова тряхнуло током; где-то на подкорке мозга незнакомой эмоцией мелькнул страх. Он подался назад, ни на секунду не желая упускать Сайно из виду. Впервые за долгое время его раздирало такое противоречие: к Сайно тянуло, и он не мог понять, почему; и от Сайно отталкивало, потому что что-то внутри практически на инстинктивном уровне его боялось. Бояться Тигнари не нравилось. Бояться грозы — хорошо, ладно, это результат детской травмы. Бояться самопровозглашённого генерала кучки наёмников, которые сидят в палатках посреди пустыни? Вот ещё. Сначала пусть покажет военный билет. Поэтому, когда Сайно медленным шагом поравнялся с ними, Тигнари не отвёл взгляд. Выпрямился, надеясь, что не видно и не слышно, как нервно вздымаются его плечи. Спрятал хвост за спину, дёрнул плечом, скрывая шрам от пронизывающего взгляда. Прогнал любую эмоцию с лица. Сайно оказался немного выше и значительно крепче; несмотря на холодное утро, его китель был повязан на поясе, и тонкая майка не оставляла простора для воображения, обнажая бицепсы. По левому вилась вязь татуировки, такой незаметной, что она казалась хорошим загаром. Сайно окинул Тигнари спокойствием с кончиков ушей до кончиков когтей и — не сказал ни слова. Ни «Привет, я местный Робин Гуд», ни «Значит, ты тот самый валука шуна», ни даже «Кажется, у нас ошибка, давай-ка проводим тебя назад до аэропорта? С меня извинительная шоколадка». Когда он заговорил, Тигнари отпустил наружу резкий выдох. — В чём проблема? — В ботинках, — Кандакия покачала головой. Она Сайно явно не боялась. — Сам видишь. Мужские не подойдут по ширине стопы, а женские… только если их дырявить и перешивать. Сайно снова взглянул на него в упор. Тигнари мысленно поздравил себя: появиться перед человеком, который ненавидит валука шуна, при полном своём параде — не тянуло на хорошее знакомство. Он бы хорошо познакомился с Сайно только в том случае, если бы Сайно решил всё время сидеть в своей могильной палатке, но он стоял прямо здесь, перед ним. И по его лицу невозможно было понять, найдут ли в этой палатке труп Тигнари. А потом Сайно спросил: — Зачем тебе вообще звериные ноги? Тигнари даже не понял, кто из них с Кандакией больше удивился. — Прошу прощения? У Сайно сделался усталый вид. Такой был у самого Тигнари, когда студенты с первых рядов переспрашивали то, что он разжевал секунду назад. — Природа дала тебе огромные уши, чтобы слышать всё живое в пустыне, — пояснил Сайно без эмоций. — Дала острое зрение для ночной охоты. Дала хвост — для баланса, подозреваю. У вас всё устроено так, чтобы даже с человеческим строением скелета получить в дикой природе эволюционное преимущество. Зачем тогда нужны звериные ноги? Сайно явно знал ответ, но манерой речи помог Тигнари разозлиться. Поэтому подумать он — даже что-нибудь обидное на испанском — не успел. Гнев щёлкнул в голове яркой лампочкой, и Тигнари будто со стороны услышал, как фыркнул с пренебрежением: — Глаза закрой — узнаешь, зачем. Сайно промолчал. Тигнари решил было, что его игра на поддевание прошла зря, но затем не дающий покоя алый блеск растворился под веками: Сайно закрыл глаза и, хмыкнув, сложил руки на груди. — Удиви меня. Прекрасно. Тигнари выпрямился, одёрнув на себе майку, и сделал шаг вперёд. Ещё шаг. Вбок. Назад. Подпрыгнул. Кандакия спрятала в ладони смешок: босиком, на мягких подушечках, Тигнари при желании мог не издать ни единого звука, даже если бы прошёлся по шатру колесом. Устав от скепсиса у Сайно на лице, который читался даже за веками, Тигнари скользнул под его локтем и оказался за спиной. Протянул ладонь вверх, по-мальчишески задумавшись, ткнуть Сайно в плечо или дёрнуть за волосы… Но Сайно среагировал так быстро, будто мигнул кадр на старой плёнке. Вот он стоял спиной и не шевелился — а вот уже крепко держит Тигнари за запястье. От прикосновения сухой кожи тряхнуло снова. Глаза у Сайно по-прежнему были закрыты. — Воздух колеблется, потому что ты двигаешься слишком резко, — и он открыл глаза, даже не думая отпускать, — пусть и абсолютно бесшумно. Неплохо для городского неженки, но твой собрат из леса справился бы лучше. Тигнари замер в его хватке. Подкрадываться к взрослым было его любимой детской игрой — и впервые в жизни его обнаружили до того, как Тигнари успел крикнуть «бу». Язвительность чесалась на языке пополам со знакомой горечью. Сайно весь пропах песком и по́том, но от него чувствовалось что-то ещё. Что-то странное. — Приношу извинения за свою неподобающую цивилизованность, — чопорно сообщил Тигнари, вырывая запястье. Шрам на лопатке кольнуло. — Жаль, что нельзя получить два в одном, правда? Он отступил на шаг. Сайно хмыкнул: — Я бы предпочёл и вовсе обойтись нулём, но у меня тоже никто не спрашивал, — и так, будто поставил точку и на споре, и на существовании Тигнари, обернулся к Кандакии. — Ему не нужны ботинки. Пусть ходит так, как будет удобнее. — Я… — Кандакия нахмурилась. — Ладно. Если Тигнари не против… Тигнари едко улыбнулся: — Приказ генерала, что я могу поделать? Сайно снова хмыкнул. Оценил он шутку или нет, Тигнари не дано было об этом узнать. — Прекрасно, одной проблемой меньше. Теперь по поводу последней ревизии — Кавех спрашивал, что у нас по запасам взрывчатки, он заглянет к тебе, разрешаю выдать по запросу. Только не всю, ради всего святого. Наябу нужны… Потеряв интерес к разговору, из которого его выгнали, ясно обозначив проблемой, Тигнари подтянул к себе свои новые припасы и бесшумно — раз уж ему подарили такую возможность — выбрался из шатра. Запястье всё ещё кололо от остаточного прикосновения. Сайно он не скажет об этом под страхом смерти, но в душе вместе со всеми его противоречиями ворочалась свербящая… благодарность. Босиком ходить было гораздо удобнее: Тигнари лучше чувствовал землю, его сложнее было сбить с ног, малейшая дрожь давала понять обстановку буквально голыми пятками. Даже любимые ботинки стесняли движение, и при мысли о том, что он только что избавился от огромных тактических прицепов, Тигнари едва не подпрыгнул снова — от радости. Парадоксально, что такую свободу он почувствовал в окружении наёмников, где оказался едва не шантажом. Но Тигнари предпочёл долго на этом не зацикливаться: Сайно всё ещё выводил его из себя. Когда Дэхья сказала, что Сайно «ненавидит магических существ», Тигнари подготовился к тому, что и получал в большинстве случаев. Колючие взгляды, шутки на грани издёвок, просто издёвки, оскал на губах и пренебрежение в глазах. Тигнари сбивала с толку ненависть Сайно — молчаливая и очень личная, она не выражалась ни в чём, кроме преувеличенного игнорирования. Но чувствовалась буквально кожей. К такому типу ненависти Тигнари не знал, как подготовиться. И вряд ли смог бы при всём желании. В палатке загадочного Кавеха всё ещё не было ни следа самого Кавеха, а Тигнари покинули последние крохи желания быть вежливой домашней лисичкой. Он распихал по углам столики и ящики, даже не заботясь, есть ли в каком-нибудь из них украденный запас взрывчатки, уложил прямо по центру свой новый спальник — и отключился без единой мысли в голове. Чтобы проснуться от того, как снаружи, где-то недалеко, прогремел взрыв.***
Первой мыслью Тигнари стало: кто-то всё-таки подорвался на мине. Второй: Кандакия отдала Кавеху всю взрывчатку. Тигнари вылетел наружу в чём был, путаясь в спальнике и брезентовых углах — но в лагере всё было спокойно. Судя по солнцу и тяжёлой жаре, уже перевалило за полдень, все палатки были нараспашку, по речному каньону сновали наёмники, и на взрыв никто даже не обернулся. Тигнари переступил с ноги на ногу, до сих пор чувствуя пятками остаточную дрожь. Дэхьи или Кандакии рядом не было, а подходить к незнакомцу и говорить «У вас там что-то взорвалось» казалось нелепым. Запах дыма тянулся откуда-то с востока. Только теперь Тигнари понял, почему лагерь разбили в низине: пустынный ландшафт не оставлял места для сюрпризов, а скрыть целый палаточный городок в бескрайней равнине было той ещё задачкой. Зато отсюда достаточно было обойти стоянку ранглеров и взобраться по пологому склону — и море песка и камня снова было как на ладони. Разрешения Тигнари не спрашивал, но никто и не пытался его остановить. Перепрыгивая с одной ноги на другую и мимолётно радуясь давно забытым ощущениям настоящего контакта с землёй, он отправился к облаку дыма и пыли на востоке. В этой стороне он ещё не был. К лагерю они подъезжали с севера и в полной темноте; сейчас Тигнари мог осмотреться получше. Река петляла в песке и гальке широкой лентой, и о ней напоминали только редкие акации на склонах, вымытых до известняка. Тигнари шагал вдоль одного из рукавов, невольно задумываясь, сколько лет назад под ним журчала вода — тысячу? Пять? Десять? Застала ли она царство Дешрета? Громыхнуло недалеко: под жаром пустыни Тигнари не прошёл от лагеря и полкилометра, когда в очередном тупиковом рукаве увидел цель. И так и замер у склона с приоткрытым ртом. Наверное, здесь река когда-то брала петлю, а спустя века перемычка размылась течением и соединилась в бассейн. Теперь реки не было — а на её месте в стене бассейна виднелся массивный фасад древнего храма. Вот что они нашли. Каменная дверь, обитая истёртым золотом, была вмонтирована прямо в скалу — её окружала грубая блочная облицовка, а рядом у входа лежали разбитые колонны и статуи воинов-стражей с мордами вместо лиц. Всё казалось сказочной инсталляцией прямиком из Британского музея, и Тигнари, глядя вниз, никак не мог понять, куда делось стекло и перегородки, а где стоит табличка с историей экспонатов. На него, совсем как в детстве, дышала настоящая древность. Давно ушедшая эпоха мёртвой цивилизации. В воздухе всё ещё пахло дымом и клубилась пыль; Тигнари закашлялся. И этим привлёк чьё-то внимание. — Можешь передать Сайно, что с этой дверью ни-хре-на не случилось! — крикнули снизу. И уже тише, но так, что Тигнари расслышал, пробурчали: — А больше взрывчатки он всё равно мне не даст, чтоб его. С лёгкостью балансируя по склону, Тигнари съехал вниз. Отсюда вход в храм казался ещё больше — в три или четыре человеческих роста, он давил своей реальностью. От него фонило магией, но не так, как было с лампой Дори, а слабо, на самых кончиках пальцев. Тигнари и без магии мог почувствовать, что всё это — золото, тяжёлые статуи, огромная дверь, по которой взрыв не дал ни трещины, — древнее. И, что ж, определённо настоящее. В низине, рядом с дверью, копошился целый отряд — они подхватывали камни, уносили блочные осколки, расчищали завалы у двери. На одной из опрокинутых колонн, как на парковой скамейке, сидел ещё один наёмник. Он весь измазался в пыли, светлые волосы лентами свисали до плеч, а взгляд путешествовал по руинам без особой цели. В ногах валялся сброшенный бронежилет и пыльная военная каска, на коленях лежала бутылка воды. При виде Тигнари он подпёр голову ладонью и хмыкнул: — А, так это из-за тебя весь шум. Тигнари с выразительным хмыканьем покосился на усыпанный руинами бассейн. — Я бы с этим поспорил. — Нет, твоё появление точно навело больше суматохи, чем парочка взрывов, — наёмник встал, отряхнув колени от пыли. Бутылка воды печально укатилась к бронежилету, а наёмник оказался ростом с Дэхью — и это уже начинало походить на вселенский сговор. Пока что из всех, кого Тигнари здесь встретил, единственный человек одного с ним роста его непомерно злил. — Что ж, добро пожаловать на марокканские каникулы! Я Кавех. А. Кавех. Это многое объясняло. Он протянул руку, и Тигнари, пожав её, сообщил: — У тебя под спальником гаечный ключ, — а потом, немного подумав: — Тигнари. Мне сказали, что теперь я живу с тобой. — Так вот куда я его дел! Спасибо. Живи на здоровье, я приберусь, как закончим здесь. Только в ящики с маркировкой лезть не советую, они легковоспламеняемые. Кавех обежал взглядом учинённый погром, и Тигнари только сейчас задумался над тем, что из низинного пейзажа было сотворено природой, а что стало смелыми дизайнерскими решениями. Если бы Кавеха пустили к колодцу и выдали персиковый шампунь, Тигнари готов был спорить, что он оказался бы меньше всего похож на наёмника, у которого под подушкой гаечный ключ, а в кармане взрывчатка. Он бы куда лучше смотрелся… в модельном бизнесе, например. Было что-то в том, как он держался — будто каждую секунду существования в его голове шла фотосессия для «Плейбоя». — Значит, до нас всё-таки добрался валука шуна, — Кавех, не скрывая любопытства, снова растянулся на колонне. Он явно не мог определиться, куда смотреть: на уши, хвост или ноги. — Извини, но я должен спросить: тебя песок не обжигает? Кандакия пожалела на тебя ботинок? Тигнари траурно хмыкнул. Тактом его будущий сосед явно не отличался. — Сайно сказал, что я обойдусь без них. — О, ты уже познакомился с Сайно… Мои соболезнования. Если умеешь играть в карты, сможешь с ним подружиться, но… — Но сначала мне надо родиться без хвоста? — Да, это в первую очередь, — Кавех помолчал; странная неловкость так и чувствовалась. — Может, он к тебе привыкнет и оттает. Слушай, а твои зубы… Хоть от кого-то в этом лагере стоило ожидать допроса с пристрастием. Если это будет повторяться — Тигнари на вечернем ужине придётся сделать публичное заявление. — Ладно, давай по порядку. Я не ем людей и ни разу, вообще-то, не пробовал даже сырое мясо. Да, мои уши хорошо слышат. Да, глаза прекрасно видят в темноте. Нет, зрение не чёрно-белое. Да, я ухаживаю за хвостом. Нет, слишком много шерсти не остаётся. Да, у меня когти на ногах, и нет, за ними я тоже ухаживаю. Вроде ничего не забыл? Наступила ещё более неловкая пауза. Кавех кашлянул, взъерошил волосы на затылке, и из них выбилось облачко пыли. — Нет, наверное, это всё. Хотя вообще я собирался спросить, природная это белизна или просто хороший стоматолог, — он усмехнулся, а Тигнари вмиг почувствовал себя прилюдно опущенным студентом. — Извини. Магических штук я в руках повертел много, а вот магическую лису вижу в первый раз. Нет, Тигнари он всё-таки нравился. Он заберёт слова про чувство такта назад, и, может, когда Кавех уберёт все легковоспламеняемые предметы подальше от палатки, они смогут поладить. — Итак, — сказал Тигнари, когда Кавех молча похлопал по месту рядом с собой, — вы пытаетесь взорвать древний храм. Он до сих пор не определился, возмущает его эта мысль или он уже устал от впечатлений. Конечно, от наёмников не стоило ожидать деликатной работы и трепета к находкам возрастом в несколько тысяч лет, но… при мысли о том, что он сидит на древней колонне, которой самое место в музее, Тигнари захотелось попросить у Кавеха воды. Его мать упала бы в обморок. — Не угадал, — усмехнулся Кавех. За его спиной послышался шорох: по песку кто-то шёл. — Мы просто весело проводим время. Видишь весь этот беспорядок? Нам нужно было очистить проход, а то его здорово завалило. Первое время мы, конечно, пытались обойтись формальностями, но… — …но этой двери наплевать на все твои старания, — раздался сзади знакомый голос. Аль-Хайтам обошёл руины по большому кругу и с беспечным видом вытянул ноги на отвалившемся блоке. Судя по всему, он неплохо выспался: Тигнари достался ровный взгляд, Кавеху улыбка. Правда, Тигнари успел догадаться, что ни о какой благосклонности речи идти не может и аль-Хайтама с иголочки просто веселил вид перемазанного в грязи Кавеха. — И тебе привет, — вздохнул Кавех. — Чтоб ты знал, сутки без тебя были лучшим подарком на день рождения. — Твой день рождения точно не в октябре. — Но я ценю, что ты сделал мне подарок авансом, — Кавех отвернулся от аль-Хайтама так решительно, что стало понятно: он исключением из общего списка поклонников точно не был. — Да, этой двери наплевать. Я много чего перепробовал — жечь и взрывать в основном, конечно, но… Сам видишь. Всё вокруг в руинах, а на ней ни царапины. Тигнари покосился на дверь. В солнечных лучах золото било в глаза, но подходить ближе не хотелось. Что бы ни было там, внутри, Тигнари не горел желанием туда лезть — и живот сводило от одной мысли, что придётся. За этим он здесь. — Домкрат? — спросил он, закусив губу. Кавех расхохотался: — И как я сам не догадался? Не-а, не прокатило. Здесь ни одной щели. — Таран? — Её не взяла моя улучшенная си-четыре, чем ты предлагаешь долбить такой булыжник? Военным истребителем? — Набор древних отмычек? — Если знаешь подходящего продавца, обязательно скажи. К сожалению, отмычки даже вставлять некуда — на двери нет замков. Ровный, гладкий, как моя кожа, камень. С рисунками. — А вы пробовали не упираться в дверь? — не сдавался Тигнари, сам не зная, зачем продолжает напирать. У них с Кавехом цели были диаметрально противоположными: Кавех хотел разнести дверь на куски, Тигнари хотел убраться от неё подальше. Но коллективное желание быть полезным почему-то пересиливало. — Зайти сбоку или сверху? — Эй, — позвал вдруг аль-Хайтам со своего блока, — подойди сюда. Звал он явно Тигнари, но Кавех поплёлся за ним. Аль-Хайтам расстелил на коленях карту — топографический план, понял Тигнари одним взглядом, явно сам рисовал. Сменой цветов на плане были обозначены перепады высот; по самому центру тянулись красные линии, которые походили на чертёж какого-нибудь муниципального здания. В самой нижней точке было посажено красное пятно — дверь. Тигнари едва не сказал, что даже в его детских экспедициях археологи умели чертить такие планы на компьютерах, но прикусил язык. Мама говорила, что первый признак магического артефакта — сходящая с ума электроника, и чем сильнее артефакт, тем больше радиус и тем хуже последствия. Если в этой низине и правда спрятан посох Алых Песков, то здесь вряд ли работало хоть что-то, кроме взрывчатки. — Мы обследовали храм со всех сторон по мере сил, — сообщил аль-Хайтам, ткнув пальцем в карту. — Это лишь примерный план его внешнего периметра. Мы не знаем, что внутри и как далеко в скалу он тянется. Если бы была возможность зайти не так, как предусмотрели тысячи лет назад, за три месяца мы бы эту возможность нашли. Тигнари сморгнул. — Вы сидите здесь уже… три месяца? — Я выбирался в город дважды, — не то похвастал, не то пожаловался Кавех. — Скучаю по душу. — Принимай песчаные ванны, тебе полезно, — посоветовал аль-Хайтам. И как ни в чём не бывало вернулся к прерванному монологу: — Сейчас мы расчищаем фасад. И изредка Кавех снова пытается эту дверь чем-то подорвать — безуспешно, как видишь. — Я хотя бы что-то делаю, а не отсиживаю задницу с умным видом, как некоторые, — пфыкнул Кавех. — У нас главное результат, а не процесс. Если соберёшь из своих болтов и гаек посох Алых Песков — тогда хоть до конца жизни храмы взрывай, мне всё равно. — Ах, тебе всё равно? Ты первую неделю здесь трясся над каждым камушком! Кричал, что этим колоннам тысячи лет, их нужно сдать в музей, как я могу так поступать с бесценным архитектурным памятником! — И я до сих пор придерживаюсь этого мнения. Если ты в детстве коллекционировал наборы юного химика, а не пытался получить достойное образование, это не моя вина, что… На Тигнари перестали обращать внимание, и он, бесшумно огибая колонны, подошёл к двери поближе. Внутрь по-прежнему не хотелось — но раз она всё равно закрыта, можно хотя бы посмотреть. Если бы здесь работала какая-то техника, он бы сфотографировался на фоне и отправил матери по возвращении: она, конечно, будет не в восторге от его круга общения, но здорово позавидует. Мама искала этот посох много лет. А Тигнари мог сейчас стоять от него в нескольких шагах. По коже дрожью прошлось волнение, и Тигнари замер перед массивной дверью. Она была гладкой, без единой трещины или зазора; изнутри не проникало ни звуков, ни запахов. На поверхности камня виднелись давно выцветшие барельефы с сюжетами, которые Тигнари ни о чём не говорили, — танцующие девы, цветы и небесные светила. В самом центре была вырезана звезда. Тигнари повернулся. — Аль-Хайтам, — позвал громко, — что это вообще за место? Он верно угадал с тем, как привлечь его внимание. Аль-Хайтам как-то по-детски врезал свёрнутой картой Кавеху по рукам и поравнялся с ним. — Сложно сказать, пока это безымянные развалины посреди Сахары. Точно аль-ахмарский период: космические мотивы больше не использовало ни одно пустынное царство, после Дешрета эта тема явно была под запретом. Лично я склоняюсь к мысли, что это Ай-Ханум, — Тигнари вежливо кашлянул, и аль-Хайтам не отказал себе в удовольствии добавить в голос типично учёного снисхождения: — Город Лунной Девы, так он встречается в некоторых летописях. Городом это можно было назвать с натяжкой, там был только центральный амфитеатр, храм и пара улиц — никакого сравнения с действительно крупными городами той эпохи. Дешрет построил его для джиннов, это был его дар в обмен на помощь в завоевании древних земель. Так что, подозреваю, дверь охраняет их магия. И никакая взрывчатка, — аль-Хайтам выразительно покосился на Кавеха, — её не возьмёт. Тигнари медленно вытянул ладонь и положил на звёздный барельеф. Под пустынным солнцем воздух был прогрет до плюс тридцати, как минимум, но камень оставался холодным и мёртвым. Магией от него действительно веяло, но Тигнари думалось, что магию джиннов он чувствовал бы сильнее обычного покалывания. О джиннах он знал не так много и, если честно, не горел желанием с ними сталкиваться. Если валука шуна в милости Дешрета просто купались, то джиннов Алый Король поработил и привязал к земле — неудивительно, что те затаили и на него, и на всех его почитателей лютую злобу. Мама говорила, что джинны коварны и хитры, а любая попытка одолеть джинна, умом или силой, не закончится хорошо. Мама много о ком рассказывала: о первых валука шуна, чья магия позволяла им делать из пустынных земель оазисы, о джиннах, чья магия играла с элементами, о божественных жрецах Алого Короля… — Если собираешься делать что-то с этой дверью, — вклинился Кавех, — лучше позвать Сайно. Он настоятельно просил всех нас тебя контролировать. После «Сайно» Тигнари перестал его слушать. Дверь всё равно не могли открыть три месяца; какая разница, назовёт его Сайно бесполезным городским неженкой сейчас или позже. — И вы уверены, — Тигнари повёл пальцы по солнцу и луне, огибая контуры, прислушиваясь к ощущениям, — что посох внутри? Аль-Хайтам хмыкнул. — Так же, как уверены, что он вообще существует. Мы не знаем наверняка. Мы можем только попытаться войти и надеяться, что там есть хоть какие-то подсказки. — Просто я ничего не чу… Тигнари осёкся на шипение: в самом центре четырёхконечной звезды его пальцы кольнуло, но не ощущением — настоящей болью, как будто он наткнулся в барельефе на острую иглу. Тигнари отдёрнул руку, инстинктивно подался назад и только долгую секунду спустя сообразил, что в воздухе запахло железом и солью. К нижнему лучу каменной звезды медленно скатилась капля его крови. Кавех, стоявший рядом, втянул в рот воздух и вцепился в плечо аль-Хайтаму. — Надо же, теперь дверь кусается… — Кавех. Тихо. — Теперь можно звать Сайно? — Тихо. Тигнари поднял ладонь и отрешённо уставился на алое пятно на пальце. В голове загудело. Мама много о ком рассказывала: о первых валука шуна, чья магия позволяла им делать из пустынных земель оазисы, о джиннах, чья магия играла с элементами, о божественных жрецах Алого Короля… чья магия была завязана на верности и крови. В глубине скалы раздался низкий рокот — будто оживали древние подъёмные механизмы, настолько огромные, что Тигнари стопами чувствовал их вибрацию под спящей пустыней. А потом каменная дверь начала открываться.