Как поют пески

На первом шаге в мёртвую тишину Тигнари едва не совершил самую большую свою ошибку. Волнение накрыло его с головой, хвост нервически дёрнулся, задел локоть самым кончиком — и Тигнари от прикосновения едва не подпрыгнул. Он замер на месте, всё ещё чувствуя спиной жар факела, изо всех сил пытаясь выдохнуть как можно тише. Спокойно. Ни единого звука. Тигнари обернулся ко входу: Дэхья следила за ним с самого порога. Она показала ему большие пальцы, и Тигнари, зажав ладонью рот, чтобы подавить лишний шум, кивнул. Он сделал ещё один шаг. Подушечки на лапах обдало холодком камня, который лежал нетронутым тысячи лет. Здесь даже не скапливалась вековая пыль; всё чувствовалось так, будто жрец всего минуту назад положил шкатулку Дешрету в ноги, поклонился, потушил огонь и бесшумной поступью вышел из комнаты. Казалось, Тигнари обернётся и увидит его прямо за спиной. Ещё шаг. До него долетали звуки снаружи: Сайно что-то бормотал, Дэхья на него шикала, кто-то проверял пистолет. Но сейчас Тигнари был как будто за толстой стеной стекла, даже своим чутким слухом неспособный разобрать, о чём они говорят. Ещё шаг. Тигнари миновал брошенное Дэхьей яблоко, и стрела внутри показалась ему дурным знаком. Сосредоточиться. Молчать. Почти не дышать. Никогда в жизни Тигнари, приучившийся быть невидимкой, так не боялся разоблачения. Ему не надо было красться среди ветвей, чтобы спрятаться от хищника, или пытаться надурить генерала наёмников. Ему надо было сделать так, чтобы его не услышали сами стены. Ещё шаг. Его слух был напряжён до предела, подсказывая образы сам по себе. Над ухом почудился фантомный свист, и Тигнари вздрогнул — на мгновение сердце провалилось в пропасть, и ему показалось, что стрела попала точно в цель. Хвост беспокойно заметался; Тигнари обхватил его обеими руками и попытался выровнять дыхание. Ещё шаг. Последний. Тигнари задрал голову, чтобы заглянуть статуе в лицо. Отсветы факела плясали на коленях Дешрета и терялись в его схенти. Тигнари не знал, откуда в нём эта уверенность — он не видел ни одного изображения Дешрета на статуях или барельефах, до них почти не дошло следов, как будто тысячелетнее правление могущественного божества предпочли стереть из истории. Но Тигнари знал, что смотрит на его выточенное из камня лицо. В игре теней ему показалось, что Дешрет улыбается. Это почему-то не нагнало лишнего страха, наоборот — по спине волной прошло тепло, Тигнари немного успокоился. Это ведь не убийство, это… испытание. И половина была уже позади. Тигнари медленно, затаив дыхание, опустился перед постаментом на колени. Было в этом, мелькнула быстрая мысль, что-то символичное, как склонить голову при входе в храм. Шкатулка лежала в ногах Дешрета, будто оставленное ему жертвоприношение. Пальцы Тигнари коснулись крышки, холодная слоновая кость потянулась навстречу человеческому теплу. Тигнари хотел было поднять её, даже не чувствуя никакой магии, не позволяя разочарованию пробраться глубже необходимого — но замер. Это тоже могло оказаться ловушкой. А следом за краткой секундой шока дрожь по телу уняло волной равнодушия. Какая уже разница? Рискнуть жизнью и вернуться назад ни с чем — тогда Сайно, очевидно, просто швырнёт его Дешрету под ноги и понаблюдает, как Тигнари осваивает карьеру мишени. У него и здесь не было выбора. К тому же Тигнари каждой клеточкой тела чувствовал: в этой комнате его ждали. Тысячи лет какой-то секрет внутри шкатулки лежал нетронутым, дожидаясь, пока его найдёт и заберёт приближённый Алого Короля. На верности и крови, Тигнари, помнишь? Зажмурившись, Тигнари плавно потянул шкатулку вверх. И — ничего. Ничего не произошло. Тигнари с опаской встал, обернулся: Дэхья манила его от входа, даже так боясь издать лишний звук. И Тигнари, прижимая к себе шкатулку, пошёл навстречу ей, свету и безопасности. Обратная дорога показалась в разы короче и далась в разы легче. Тигнари переступил факел, вывалился из комнаты Дэхье в руки, боясь даже представить, каким бледным сейчас было его лицо. Поначалу в ушах звенела оглушительная тишина — на него смотрели, как на привидение. Потом раздался хлопок. Ещё один. И ещё. Сайно успел встать — и теперь медленно, почти саркастично ему аплодировал. В глазах не светилось ни капли одобрения или радости, улыбки на губах не было, но Тигнари всё равно почудилось, что его голос стал на пару тонов мягче обычного. — Живой, — признал Сайно хрипло. — Славно. Это прорвало плотину. Дэхья бросилась трепать Тигнари по макушке, голоса крепли смелостью и ощущением, что всё закончилось. Шохрэ с огромными глазами сказала, что он молодец, Наяб бешено тряс ему руку, кто-то хлопал по плечу, а Фахим, кажется, подсунул нашатырь. Тигнари отшатнулся от пузырька, как от бомбы, извернулся от всех рук, тянущихся к хвосту, но улыбка сама лезла на губы, разбиваясь о стены тихим смехом. Да, кое-что он сделал. Оставалось надеяться, что не зря. Всё затихло, когда Сайно сделал к нему шаг. Секунду они мерили друг друга взглядами: валука шуна и генерал-очевидно-вампир, который валука шуна ненавидел. Тигнари прижал шкатулку крепче к груди, какой-то иррациональной частью мозга не желая с ней расставаться, и раньше, чем атаковал бы Сайно, усмехнулся: — Дай угадаю, ты справился бы быстрее. Сайно покачал головой. К нему понемногу возвращался здоровый цвет лица. — На самом деле я ждал, что ты будешь торчать там всю ночь, — и, не сделав и попытки забрать шкатулку себе, обернулся к остальным. — Давайте в лагерь. Выясним, что мы добыли. Я добыл, думал Тигнари с торжествующим смехом, который распирал глотку и рвался наружу желанием петь. Слышал, Сайно? Это был я.

***

Палатка штаба, которая ещё вчера успела послужить Тигнари и тюрьмой, и допросной, и пыточной, теперь казалась раем на земле. Ярко полыхал центральный костёр, кто-то звал есть, кто-то спрашивал, можно ли тащить алкоголь. Сайно на всё качал головой — он натянул китель, удерживая руку так, чтобы пятно засохшей крови не бросалось в глаза, и только в палатке, хлопнув за спиной брезентом, позволил Кандакии стянуть бинты. Внутри было не так много людей, но воздух всё равно пропитался жаром и общей энергией. Сайно оставил тех, кто был с ними в руинах, плюс аль-Хайтам, плюс Кандакия, плюс Кавех. Сплошь доверенные лица. Под прицелом дюжины взглядов Тигнари отнял шкатулку от груди и поставил в центр стола. Пятна чёрного и зелёного столпились над находкой, никто не говорил ни слова. Поздравлений Тигнари, уняв гордость, уже не ждал: снова начиналась работа. Сайно тяжело упёрся обеими ладонями в стол. Малейшее мышечное усилие не стоило ему даже оттенка боли в глазах: Тигнари успел увидеть полностью зажившую рану, прежде чем чистые бинты отправились в мусор. Вампир, чёртов вампир. Но это, вдруг понял Тигнари, было бы хорошей разгадкой его необъяснимому… магнетизму. От Сайно тянуло магией. И либо он сам себя обманывал, когда плевался на всех сверхъестественных существ подряд, либо… либо не все артефакты шли на продажу. Какой-нибудь мощный вполне мог бы… — Аль-Хайтам, — позвал Сайно, и Тигнари торопливо отложил важную мысль на потом, — что думаешь? Аль-Хайтам приподнял брови в саркастичном изломе. — Думаю, что посох туда бы не поместился. — Если легенды не врали и Дешрет не орудовал зубочисткой, — ввернул Кавех. Ладони аль-Хайтама застыли над шкатулкой и после секунды промедления легли поверх. При свете ламп она казалась куда красивее, чем обычным тёмным пятном на древнем постаменте: пожелтевшую от времени слоновую кость украшали цветные орнаменты; крышка была расписана солнцем, луной и звёздами; по стенкам вились деревья, растущие прямо в алых песках. Краска потрескалась и облупилась со временем, но шкатулка от этого делалась только притягательнее. Её древность чувствовалась одним взглядом. Даже если внутри пусто, любой музей оторвал бы её с руками. Если бы только наёмники имели дело с музеями… — Слоновая кость, — сообщил аль-Хайтам тем временем. — Прекрасно сохранилась. Учитывая возраст Ай-Ханума, ей самой не меньше четырёх тысяч лет, но без лаборатории я не смогу сказать точно. Орнамент простой, те же космогонические мотивы, что и в руинах — времена Дешрета, не позже. Богатая вещь. Обычный раб не смог бы себе такую позволить, слишком дорогой материал, слишком много сложных красок. Сайно кивнул, будто слушал доклад о позициях на передовой. — Могла она принадлежать самому Дешрету? Аль-Хайтам осторожно поднял шкатулку, повертел в ладонях, изучающе сощурился. — Нет. Здесь нет символов царской власти — шкатулку для аль-Ахмара точно украсили бы скарабеями, как минимум. Вместо этого есть все привычные мирские элементы: песок — обыденность, деревья — плодородие, космос — неизведанное, — аль-Хайтам вернул шкатулку на стол. — Я бы заключил, что её сделали для жреца. Больше ничего не могу сказать. Кавех положил голову ему на плечо. — Ну, что? Открываем? Над столом повисло напряжённое молчание. Тигнари неосознанно бил кого-то хвостом и, скосив взгляд, увидел Дэхью со складкой между бровей. Та как будто не замечала. — Открываем, — сдался Сайно на выдохе. — Все — шаг назад. Тигнари, ты тоже. Что-то у него в голове тут же зашептало голосом Дэхьи: он не лишает тебя лавров, он просто берёт на себя очевидное проклятие мгновенной смерти, не надо так скрипеть зубами. И всё равно Тигнари клокотал от негодования: его находку, ради которой он буквально рискнул жизнью, Сайно собирался взять в свои руки. Это его заботило почему-то больше того факта, что он, собственно, рискнул жизнью. Этот эпизод тоже лежал в забитом до отказа ящике «подумать как-нибудь потом». Сайно взялся за крышку. Кавех вытянул шею, Дэхья задержала дыхание, Тигнари, наоборот, попытался выдохнуть — но в палатке стояла абсолютная тишина. Снаружи, у костра, кто-то из солидарности моменту начал петь. А потом, даже не сосчитав до трёх, Сайно одним резким движением распахнул шкатулку настежь. Внутри ничего не было. — Пусто, — подтвердил Сайно сухими губами. Впервые за всё время Тигнари слышал его таким… разочарованно-удивлённым. Голос Сайно как будто дал отмашку говорить, и по их кругу прокатилась волна взволнованных шёпотков. Никто не решился сказать вслух, но всем было очевидно: Тигнари ограбил древние руины совершенно зря. — Может, кто-то уже побывал в этом храме, — Сайно разговаривал будто сам с собой, не слыша ничего, что происходило вокруг, — незадолго до нас или сотни лет назад… В конце концов, у нас никогда не было гарантий. — Или кое-кому придётся одолжить ещё немного крови, — равнодушно предложил аль-Хайтам. — Или здесь есть двойное дно. Или нас просто обманули красивой сказкой. Масса вариантов. — С кровью точно нет, — кашлянул Тигнари. — Я не чувствую от неё магии. Это обычная шкатулка. — И двойного дна тоже нет, — Сайно толкнул её по столу аль-Хайтаму. — Сам посмотри. Обычная пустая шкатулка. Он злился — тихой, но понятной злостью, одной за всех. Тигнари мог практически нащупать его напряжение, его досаду и его тщательно скрываемый гнев — мог, потому что чувствовал себя точно так же. — Сайно, — позвал Тигнари одними губами, даже не зная, что хочет сказать. На язык просились мысли одна банальнее другой, вся злость на него испарилась без следа — общее разбитое корыто странно на него действовало. Но стоило Тигнари привлечь внимание, как Сайно перебросил раздражение на него. — Ты, конечно, тоже не знаешь, что это? — сдержанно поинтересовался он. Тигнари покачал головой, Сайно хмыкнул. — Стоило ожидать. Двери открываются твоей кровью, ловушка рассчитана на тебя… — Ловушка? — шёпотом переспросил Кавех. — …шкатулка ждала только тебя, и ты совсем ничего не знаешь? Очень интересно. Нотки подозрения в его голосе вернули злость на место. Тигнари вздёрнул подбородок, тихо, отчётливо сказал ему: — Насколько мне известно, валука шуна любили ремесло, а не его результат. Они занимались собирательством и торговлей, строили храмы, приносили жертвы, мастерили, да — но как-то обходились без разноцветных шкатулок в своих подземных домах. И с уходом в леса ничего не изменилось. Если ты собираешься в чём-то меня обвинить, скажи прямо. — У меня нет резона тебя обвинять. Я только… — Хватит, Сайно, — устало оборвал его аль-Хайтам — и тот, к удивлению Тигнари, осёкся. Это был первый раз на его памяти, когда кто-то решился перебить генерала. — Он сказал тебе правду. Шкатулка никак не связана со всей его культурой, у них совсем другие традиции. Но валука шуна могли её сделать. И Тигнари вцепился в эту мысль, как в якорь: — Тогда тот, кто её оставил, рассчитывал, что каким-то образом она укажет на следующую точку. Аль-Хайтам кивнул и замолчал, но никто не пытался вставить слово: по сошедшимся к переносице бровям было видно, что он размышлял дальше. Притих даже Кавех, чей подбородок всё ещё лежал на его плече. Притих и Сайно, выжидая. — Мы, — наконец сказал аль-Хайтам, — делаем скидку на современность. Стоит думать как те, кто жил в древности. Что увидел бы здесь обычный валука шуна из пустыни? Тигнари снова вперился в шкатулку взглядом. Что угодно, лишь бы не чувствовать, что мысли Сайно снова в чём-то его обвиняют. — Не орнаменты, — продолжал аль-Хайтам, разворачивая цепочку, — в узорах нет подсказки, это обычный символизм. Не магию, если ты сказал, что шкатулка пуста. Из всего примечательного остаётся только… — Сама шкатулка, — шепнул Тигнари. Пазл сложился. Аль-Хайтам выглядел вполне удовлетворённым. — Именно. Валука шуна по одному взгляду определил бы, для кого была сделана эта шкатулка и куда её можно продать. Я бы начал искать подсказки в этом направлении. Снова воцарилась тишина. Наконец Кавех пихнул аль-Хайтама в бок: — Притянуто за уши. — Есть другие идеи? — не повёл и бровью аль-Хайтам. — Я всегда открыт к конструктивной критике. — Пф! Ты мою критику в упор не воспринимаешь. — Ты не критикуешь, а… — Заткнитесь! — велела Дэхья звучным голосом. — Хайтам, ты сможешь как-то вычислить точку? Тигнари вдруг заметил, как побелели пальцы Сайно, которыми тот сжимал столешницу. Глаза снова загорелись: ему дали надежду, и он вцепился в неё зубами, как хищник в добычу. Вся эта гонка за призраком слишком много для него значила. Аль-Хайтам пожал плечами: — Мы можем как минимум проанализировать краски. У дешретской лазури уж точно был уникальный рецепт, я смогу выяснить происхождение материалов и покопаюсь в направлении аналогичных находок по музеям. — Сколько времени это займёт? — Пара дней в лаборатории, интернет и некоторые оригиналы рукописей из Археологического музея. Не вижу ничего сложного. Дэхья перевела выжидающий взгляд на Сайно. Тигнари снова почувствовал себя так, будто с лёгкостью читает его мысли: это была догадка пальцем в небо, но аль-Хайтам был прав ещё в одном. Других у них не было. Сайно стряхнул напряжение с плеч. — Хорошо, — объявил негромко. — Действуем так. К завтрашнему вечеру я хочу, чтобы весь лагерь был собран. Кандакия — возьми людей, убедитесь, что здесь не осталось наших следов. То, что не выйдет уничтожить, замаскируйте под кочевников. Основная группа вернётся в Марракеш, аль-Хайтам, Кавех и ещё двое… нет, четверо для прикрытия — в городе возьмёте другую машину и отправитесь в Рабат. Старайтесь не выделяться, результаты нужны как можно быстрее. Действовать дальше начнём, как только узнаем следующую точку, — никто не проронил ни слова, и Сайно, захлопнув шкатулку, подтянул её к себе. — Остаток дня на ваше усмотрение. Свободны. Аль-Хайтам покинул палатку первым; за ним с нарастающим гулом потянулись остальные. Снаружи слышалось хоровое пение и аппетитно пахло тушёным мясом с овощами — Тигнари потянул носом и понял, что от всего пережитого проголодался, как волк. Он хотел утянуть Дэхью в сторону от костра, подождать, пока она стащит у кого-нибудь бутылку пива, и обстоятельно поговорить на тему вампирской регенерации, а после этого всю ночь смотреть в догорающий костёр и заставлять голову давить мысль за мыслью, пока не расставит всё для себя по местам. Но его планам не суждено было сбыться. — Тигнари, — позвал Сайно, едва тот взялся за брезент, — задержись. Угрозы в его голосе не было, но и желания броситься на шею и признаться в светлых чувствах тоже ни грамма. Тигнари поймал на себе пару любопытных взглядов и закатил глаза. — Остаток дня на моё усмотрение, — напомнил он. — Это персональный приказ. — Я работаю не на тебя, чтобы слушаться твоих приказов. — Пока ты здесь, ты работаешь на меня. Негодующе фыркнув, Тигнари хлопнул брезентом в знак того, что штаб снова стал ему тюрьмой. Их короткая перепалка привлекала внимание, но оставаться в палатке никто не торопился: Кандакия ободряюще улыбнулась на выходе, Дэхья помахала рукой. Когда они второй раз за два дня остались наедине, Сайно ногой подвинул Тигнари складной стул. Интересная складывалась тенденция. — Итак, — буркнул Тигнари, укладывая на колени хвост, — кем я окажусь сегодня? Городской неженка? Шпион? Предатель? Или придумаешь что-нибудь новенькое? Сайно поиграл пальцами по колену. Момент единения душ был безвозвратно потерян: по его каменному лицу Тигнари снова не мог понять, о чём он думает. И невольно распахнул глаза, когда Сайно сказал: — В Марракеше я выдам тебе обратный билет до Каира. — Прошу прощения? Сайно вернул шкатулку на стол. Она притягивала взгляд переливами лазури и киновари, но Тигнари не мог позволить себе оторваться от глаз напротив. В общении с Сайно казалось, что если на миг упустишь в них какое-то выражение — проиграешь весь их словесный поединок. — Ты выполнил свою задачу. Открыл руины. Добыл шкатулку, — Сайно лениво повёл плечами, а затем, явно желая прикончить Тигнари до конца, достал из кармана сигареты. — Валука шуна мне больше не нужен. Ты можешь отправляться в Каир. Щёлкнула зажигалка. Плотный дым от первой затяжки поднялся в воздух, заставил сморщить нос, скрыл глаза Сайно за клубами и завихрениями. Тигнари проморгался, абсолютно потерянный в словах, которые мог — и не мог — сказать. Сайно снова надавил на старую рану — которая, в отличие от его ран, не затягивалась так быстро. — Я не могу вернуться без посоха, — тихо, дрожа от ярости, признал Тигнари. — И ты прекрасно об этом знаешь. — Знаю. Тебе нужны деньги, только поэтому мы друг друга терпим. Сайно без выражения затянулся снова; Тигнари едва не закашлялся. Мало кто вызывал у него такие эмоции, как Сайно — скрипящие зубы, желание выпустить когти и оскалиться, цветные пятна и потерянный фокус во взгляде. Мало кто так явно пытался покопаться у него в голове и вытащить наружу все переживания и страхи. Это выбивало из равновесия его хрупкого идеального мира. Выводило из себя. — Ты никогда не задумывался, — продолжал Сайно, сбрасывая пепел прямо в чью-то пустую чашку, — почему тебе здесь позволено творить всё, что взбредёт в голову? Любой из моих людей с твоим поведением получил бы выговор, если не увольнение — тебе же как будто в радость испытывать моё терпение. Ты уверен, что я ничего тебе не сделаю? Это не так. Тигнари хотелось вскинуться на проклятом стуле и с вызовом бросить: «Ну, давай, уволь меня», — но какая-то из отложенных на потом мыслей выбралась из ящика под пристальным взглядом и повисла прямо перед ним. Для человека с его уровнем дисциплины Сайно действительно мог бы стараться получше. Кто узнает о сломанной руке или синяках под одеждой? Несчастный случай в руинах, и как же так получилось… Его прошибло лёгкой дрожью. — Если ты считаешь, что мы не сработаемся, — Сайно выпускал дым на каждом слове, — вот твоя возможность с этим покончить. Я не терплю конфликтов в команде, и человек твоего уровня выдержки мне не нужен. Возвращайся домой — если это твой дом, конечно. Провокация была специально заточена под слепых и глухих — настолько она была очевидна. Горло жгло так, будто каждая затяжка Сайно приходилась по лёгким Тигнари. Взгляд вспарывал голову без анестезии, и Тигнари впервые поймал себя на том, что закрыться стеной из сарказма и раздражения будет не самой действенной тактикой. Он ведь мог. Мог взять у Сайно билеты и ровно через двое суток сидеть на своей кухне, переваривая неудачное приключение в котле из ненависти, а потом отправиться в больницу к Закарии, в университет к Махфи. Продолжать писать кандидатскую, зарабатывать деньги, пытаться покрыть долги Дори и собрать на операцию Коллеи. Скорее всего — и Тигнари неожиданно понял это так отчётливо, будто ему показали бумагу с официальной печатью от вселенной, — безуспешно. Реальный мир ел его с потрохами. А этот мир, мир древних тайн и загадок, давал ему — и Коллеи — зыбкую, но надежду. — Я понимаю, — медленно сказал Тигнари, — понимаю, что ты пытаешься из меня выудить. — Неужели. — Тебе нужно, чтобы я играл на твоих условиях или не играл вовсе. В твоей команде я необходимое, но слабое звено, верно? Бракованный товар. Брак либо исправляют, либо заменяют, — на губах у Сайно заиграла усмешка, Тигнари почему-то набрался уверенности. — Ты не хочешь от меня избавляться, иначе наш разговор закончился бы на билетах в Каир. Тебе нужно… «Теперь ты под нашей охраной, и ты часть нашей команды». «Ему надо знать сильные и слабые стороны каждого, кого он берёт под свою ответственность». «Нам нечего скрывать». — …тебе нужно, чтобы я тебе доверял, — завершил Тигнари твёрдо. — В этом всё дело? Теперь ты пытаешься подружиться. Последняя затяжка пришлась на самый край фильтра, и Сайно потушил сигарету о чашку. Тигнари подумалось, что вряд ли в штабе можно было курить, вряд ли Сайно сам себе позволял — и тем не менее для разговора с Тигнари ему понадобились одиночество и сигарета. То ли чтобы лишний раз вывести его из себя, то ли чтобы забивать собственные нервы табачным дымом. От мысли, что он может заставить Сайно нервничать, Тигнари едва не зашёлся смехом. Тоже нервным — пусть им обоим друг от друга будет невмоготу. — Что ж, — Сайно склонил голову набок, передние пряди из хвоста упали на лицо, — если ты предпочитаешь такую формулировку, пожалуйста. Но подружиться я не пытаюсь. Я пытаюсь понять, кто ты такой. — И хочешь, чтобы я выложил тебе всю свою биографию с самого рождения? — Достаточно ответов на вопросы, которые меня интересуют. Вот оно. Вот они и подобрались к теме, ради которой Тигнари вообще здесь оказался. Если бы он ещё согласился слепо бросаться с обрыва так просто. — Тогда у нас проблемы, — признал Тигнари обманчиво грустно. — Доверие, видишь ли, работает в обе стороны. Он планировал расспрашивать Дэхью: если в чём-то за двое суток в пустыне ему повезло, так это в том, что он до сих пор не упал в обморок и что самый близкий к Сайно человек относился к нему вполне благосклонно. Дэхья не поднесла бы всех секретов на блюдечке, но Тигнари, может, разгрузил бы свой ящик хоть на какую-то часть. А сейчас, раз уж они вскрывали друг для друга нарывы искренности, оставалось только пытаться прижать к стенке самого Сайно. Который был последним, с кем хотелось так рисковать. — Справедливо, — вдруг согласился Сайно, и, надо же, они снова в чём-то сошлись. — Но обо мне ты и так знаешь больше положенного. — Я даже не знаю, сколько тебе лет. — Тридцать четыре. Ты понимаешь, о чём я, — Сайно склонился вперёд, ближе; так, что Тигнари снова уловил, как шерсть на хвосте встревоженно тянется навстречу сильной энергии. Безумно захотелось воды. — Ты же валука шуна. Ты чувствуешь. Тигнари вцепился в колени: боль гнала из головы туман, боль заставляла мыслить трезво. А Сайно уже выпрямился, вернув на место лица каменную маску, и добавил спокойно: — Конечно, в Марракеше мне понадобится полдня, чтобы самому найти о тебе всё, что нужно, и выяснить, можно ли тебе доверять. Но я предпочёл бы услышать от тебя. Тигнари хмыкнул. Хорошая попытка. — Не раньше, чем я узнаю, вампир ты или оборотень. — Вот как ты обо мне думаешь? Сайно явно было весело — насколько он позволял веселью просачиваться наружу через слабые искорки в глазах, — а Тигнари снова молча закипал. В редкие свободные минуты он пытался поработать на самого себя психологом на полставки: прикидывал с учётом всего, что уже знал о Сайно, что могло принудить его ставить такие штыки между собой и сверхъестественным миром. Сайно был человеком-парадоксом, который ненавидел магических существ, но при этом не брезговал тащить из храмов магические артефакты — и у Тигнари не было для его головы подходящих объяснений. Кроме двух. — Я не сделал ничего, чтобы заслужить такое отношение. Либо какой-то валука шуна вырезал всю твою семью, — Сайно фыркнул в ладонь, — либо ты активно занимаешься самоненавистью. Так что, вампир или оборотень? Сайно долго смотрел на него. Почти не моргая, как сова в тёмном лесу. А затем вдруг снова потянулся в карман — и перед Тигнари на ладони вместо ожидаемой пачки сигарет появился маленький золотой скарабей. — Ни то, ни другое, — остро усмехнулся Сайно. — Просто не каждая моя находка идёт на продажу. Это была незамысловатая фигурка, явно древняя, но очень хорошо сохранившаяся — таких, Тигнари помнил по музеям, вырезали для детей пустынных царей. Ни один музей не стал бы держать под стеклом магический артефакт, так что тех явно можно было списать со счетов, но вот этот — совсем другое дело. Теперь Тигнари стало ясно, почему он чувствовал от Сайно магию. Если скарабей всё время был при нём и если Сайно залечивал раны так быстро только благодаря ему… магия такого уровня вполне могла вызвать мурашки по телу. Или не могла. Экспертом по магии Тигнари стал только вчера. — На этом всё? — Сайно поднял бровь, и скарабей исчез между пальцев в кармане. Тигнари проводил взглядом блеск позолоты. — Запишем в твои таланты ужасную настырность. Моя очередь задавать вопросы. Спокойно выдохнуть не получилось. Тигнари был готов к тому, что рано или поздно он не вытащит заветные карты из рукава, а их вытряхнут оттуда в жестокой потасовке… и всё же. Сайно, который — пока — не угрожал ему пистолетом и случайными травмами, был вариантом лучше, чем Тигнари смел надеяться. — Итак, начнём с того, откуда у каирского сурдолога такие богатые познания в истории. Тигнари попытался расслабиться. Улыбнулся. То, что он сейчас собирался сделать, ставило крест на последних его неожиданных талантах, и это поражение он должен был принять достойно. — Tú sí que me rompes las bolas, ¿lo sabías? — и едва удержался от смешка, когда глаза Сайно недоверчиво сузились. — Я не совсем каирский сурдолог. В конечном итоге Тигнари всё равно рассказал ему очередную полуправду. Какая разница? Где-то в вещах аль-Хайтама до сих пор лежало его удостоверение, в Марракеше Сайно раздобудет себе интернет и выяснит всё самостоятельно: в его словах было сомнительное рациональное зерно, Тигнари мог сделать крошечный шаг навстречу. Сообщить то, что Сайно ожидал услышать. Немного… mierda, немного возвысить себя в его глазах, наверное. Сайно ведь был с ним честен. А Тигнари всегда придерживался принципов услуги за услугу. Он рассказал про детство в Испании — и во многих других странах, на самом деле, но в большинстве своём в Испании. Рассказал про мать-археолога, про раскопки, про музеи, про историю. Рассказал, как и почему попал в Каир. Из Сайно, пришлось признать, слушатель оказался прекрасный: он задавал наводящие вопросы, но не злил больше положенного. Заводил в голове личное дело на Тигнари — теперь, когда стало ясно, что у них и дальше одна дорога на двоих. Когда стало ясно, что притереться придётся, если никто не хочет случайных жертв. — Что ж, — медленно сказал Сайно наконец. Последние пару минут он молчал, и его оценивающий взгляд разливал по Тигнари очередное неприятное чувство, что он вот-вот завалит собеседование. — Вынужден признать, для обычного валука шуна у тебя странный набор талантов. Тигнари изобразил скромную улыбку: — Мне повезло больше других. Мои лесные сородичи… обычно оставляют о себе не самое приятное первое впечатление. — Ты и после первого впечатления оказался не подарок. — Ну, давай, оформи на меня возврат, — Тигнари сложил руки на груди, но его глаза продолжали улыбаться. — Пожалуйся Дори, что я тебя третирую. Другого такого не найдёшь. Он не огрызался всерьёз уже почти полчаса — в общении с Сайно своеобразный рекорд. Странно, но цивилизованный разговор с ним как будто успокаивал; если забыть, конечно, что Сайно невежливо потыкал в него палкой и сделал это не из дружеского желания узнать получше, а сугубо ради личных мотивов. Он хотел знать, насколько Тигнари безопасен для его команды — Сайно не говорил об этом вслух, а словом точнее Тигнари свои ощущения не передал бы. Поэтому Тигнари рассказал ему всё, что могло развеять его подозрения. Не стоило рассчитывать, что закоренелая ненависть развеется по щелчку, но, по крайней мере, Сайно готов был терпеть его и дальше. Он в Тигнари нуждался. Тигнари мало разбирался в наёмниках. Типажом, с которым он контактировал чаще всего, были капризные дети и ещё более капризные студенты; поэтому он не мог точно сказать, насколько Сайно безопасен уже для него. Но готовность сотрудничать через мир, а не через угрозы делала ему честь. Наверное. — Значит, — подытожил Сайно, — ты остаёшься. И Тигнари кивнул, не понимая, радует его это или печалит. — Ты сознаёшь, что приказы надо выполнять, и сознаёшь, что твоя жизнь под моей ответственностью. Тигнари кивнул снова. И Сайно указал взглядом на выход: — Тогда иди. Остаток дня, — и криво усмехнулся половиной рта, — на твоё усмотрение. Весь в смешанных чувствах, не понимая, какие эмоции сейчас борются у него за первенство, Тигнари взялся за брезент. Но вспомнил ещё кое-что — и обернулся через плечо. — А теперь мне положен пистолет? Сайно на него уже не смотрел. Сощурившись, он вернулся гипнотизировать взглядом шкатулку. — Нет. — Maravilloso, — пробормотал Тигнари сквозь зубы, хотя на самом деле его почему-то съедало желание улыбнуться. — Чего ещё я от тебя ждал… Сайно не ответил. Но Тигнари готов был поклясться, что брезент за ним хлопнул в такт тихому смешку. Среди лагеря горели костры, звучали песни и звенел алкоголь. Тигнари не успел пройти и двух шагов или хотя бы сориентироваться в пространстве, оглушённый и растерянный, как ему вручили бутылку пива и отправились петь дальше. Из кухонного шатра пахло мясом и бобами; Тигнари бесшумно умыкнул порцию и направился к самому дальнему костру — поесть и в кои-то веки разобраться с впечатлениями. На пустыню опускался ночной холод, но костёр грел уверенно и приятно — а ещё рядом с ним Тигнари оказался не один. За треском поленьев он невольно улавливал разговоры, заглушить которые мог только зажав уши ладонями, а обе руки у него были заняты. — …в любом случае — что дальше? — Дьявол, понятия не имею. Кавех прав, это слишком пустая зацепка, чтобы так за неё хвататься. Но Сайно можно понять: если бы у меня была идея фикс, я бы, наверное, тоже жизнь на неё положила. — На отпуск на Багамах, имеешь в виду? — Прекрати! Один раз доверила ей свою большую мечту, и посмотрите, что получилось! Послышались возня и смех: в весёлых язычках пламени Дэхья с Кандакией сцепились в смертельном состязании по щекотке. Они были вдвоём, и Тигнари хотел было развернуться в поисках уединения получше, но с этим запоздал: Дэхья подняла голову и помахала рукой через костёр. — Эй, лисичка! Иди-ка сюда, — и поудобнее скрестила ноги прямо на песке. — Рассказывай, чем наш генерал пытал тебя сегодня. Тигнари опустился рядом. В таджине оказался фалафель, в пиве — слабый привкус фиников. — Решил при мне закурить. — Козёл, — резюмировала Дэхья фырканьем. — Не обращай внимания. Ну, как твои впечатления? — От Сайно — не самые лучшие. От ситуации в целом… — Тигнари помолчал, мешая бобы. Вдалеке, через ряды палаток, продолжали петь. — Почему все поют? Мы же ничего не нашли. Всё было зря. Дэхья молча переглянулась с Кандакией. По всей видимости, Тигнари нечаянно наступил на то, что они обсуждали до его появления. — Мы просидели в этих палатках три месяца, — мягко сказала Кандакия, явно уводя тему в сторону. — Все устали. Лично я, — и приподняла бутылку, — тоже пошла бы петь. Одна мысль про человеческий душ… Дэхья пихнула её в бок. — О, ты умеешь петь? — Три года в детском хоре, у меня было роскошное платье для школьных концертов. Сказал бы мне кто, что через двадцать лет я надену хаки и буду сидеть посреди пустыни… Кандакия улыбнулась, покачала головой и вместо продолжения отхлебнула из бутылки. В этом Тигнари её понимал — разве что у него счёт шёл не на двадцать лет, а на жалкие пару дней. Он устремил взгляд дальше, к руинам, скрытым за речным рукавом. Воскресил в памяти выточенное из камня лицо Дешрета, ощущение дыхания за спиной, безмолвное единение с древностью. А рядом со всем этим ярким огоньком маячило лицо Сайно — и его выражение лица, когда он понял, что у них может появиться следующая ниточка. — Для Сайно этот посох, — начал Тигнари осторожно, — это что-то личное, правда? Кандакия перестала улыбаться. Дэхья вздохнула: — Вот тут, лисичка, мы тебе не скажем. Никто не знает, что у него на уме. — Мы много чего добыли, — подхватила Кандакия, — многое продали. Никто здесь и близко не знаком с историей, но это как наркотик — один раз побываешь в древних руинах, и тебя будет тянуть назад. Может, с Сайно так и сработало — в крайней форме. — Но он не успокоится, пока не найдёт посох, это точно. — А дальше что? Они снова замолчали. Тигнари отпил пива, понемногу расслабляясь и чувствуя, что имеет право задавать вопросы. Ему было неважно, что Дэхья гуляла по руинам с дробовиком, а Кандакию боялись двухметровые наёмники — он теперь среди них. Хотя бы до момента, пока Сайно не закроет свои гештальты. — Кто знает, — Дэхья потянулась, ёрзая пятками в опасной близости от огня. — Может, нам дадут отпускные и я наконец-то съезжу на чёртовы Багамы. А может, Сайно получит новую наводку и повезёт нас в какую-нибудь Венесуэлу воевать с комарами и змеями. В нашей жизни ты слушаешься приказов, а взамен получаешь хорошие деньги и адреналин. Грех жаловаться. Тигнари открыл рот, но в последний момент затормозил. У таких людей, как Дэхья, был свой темп жизни — бешеными скачками и мёртвыми петлями по американским горкам, а Тигнари предпочитал спокойную езду на гольфкаре по зелёным лужайкам. От того, сколько всего случилось с ним за несчастные два дня, кружилась голова. А ведь это было только начало. — И вы готовы идти за Сайно? Просто потому что он хорошо платит? Дэхья весело подёргала бровями: — Это бунт на корабле? — и рассмеялась, когда Тигнари нервно дёрнул хвостом. — Да расслабься ты. Нет, лисичка, дело уже даже не в деньгах. Монровия, Сан-Хуан, Квебек, Пусан… — Маспаломас, — подхватила Кандакия. — Да к чертям Маспаломас! Мы с Сайно слишком много прошли вместе. Я бы не назвала нас друзьями, у Сайно нет друзей… Но это доверие, когда ты можешь подставить ему спину и знаешь, что он не пустит в неё пулю — такое в нашей профессии бывает всего раз в жизни. И лично я, — Дэхья прикончила бутылку на жалостливом вздохе, — за ним в огонь. И для любого из нас Сайно сделает то же самое. — Но не потому что он перетягивает на себя одеяло. Кто-то рискует, потому что хочет после этого славы, денег, да чего угодно — а кто-то просто не даёт пожертвовать жизнью другому. С Сайно всегда второй случай. — Мы все торчим ему смертей по двадцать. — А ты ещё и бутылку Ла Фараона. — Да твою же… — С самого Маспаломаса, Дэхья! — Что случилось в Маспаломасе? Дэхья с Кандакией переглянулись снова — и дружно спрятали лица в ладони, удерживая смех. Пьяные и весёлые, в этот вечер все были похожи на подростков — вооружённых до зубов, опасных подростков, которые во всё горло фальшивили на репертуаре Ум Эль Гайт и до самого рассвета не хотели ни о чём думать. От главного костра женский голос затянул «Душу Марокко», и весь лагерь снова расцвёл смехом и звоном бутылок. Кандакия потянулась на ноги, подхватила Дэхью за запястье: — Кошмар, я уверена, что Шохрэ это специально… Пойдём потанцуем! — То есть Шохрэ может для тебя спеть, а ты для меня не можешь? — Вернёмся в Марракеш, я покажу тебе запись, и ты больше в жизни не спросишь, почему я не пою. Идём! Дэхья ворчала и отбивалась, но по глазам было видно, что приличия ради. Они растворились в тенях между палаток, оставив Тигнари греться у костра на тысячелетнем песке и ловить странное ощущение нереальности происходящего. Он вернулся — позже, когда до смерти захотелось забить горло второй бутылкой и наплевать на последствия. У костра мелькали знакомые фигуры и те, чьих имён Тигнари до сих пор не знал; его втянули в кружок обсуждения футбола, потом усадили играть в карты, потом за картами принялись обсуждать футбол. Пиво в его руке волшебным образом не заканчивалось, все смеялись и не замолкали ни на минуту — и Тигнари понемногу… отпустил. Бросил комок нервов в огонь и позволил себе расслабиться вместе со всеми. Тот вечер стал первым за всю жизнь, когда он не поймал на себе ни одного косого взгляда.