***
Кавех нашёл его на заднем дворе. Кажется, его просто тянуло на природу. В Испании он как будто заменял Дэхью: одной улыбкой он не гнал из Тигнари паршивое настроение, но очень старался. За ним, как за Дэхьей, было не угнаться, но это была приятная гонка. С Кавехом Тигнари не знал, что придёт ему в голову через секунду — позвать его играть в карты или подорвать этот классический домик с Airbnb вместе с фундаментом и цветочными занавесками. — Итак, — вздохнул Кавех, усаживаясь на соседнее плетёное кресло, — у тебя стадия тоски по дому. Он где-то раздобыл себе новую кружку — такую же страшную, как прошлая, которая у Тигнари давно опустела, — и теперь искрился пьянством и слишком громкими мыслями. Тигнари, напротив, провёл всю последнюю жизнь в пустом разглядывании отцветшей магнолии и был бы не против провести так и всю следующую. Кавех тихо чокнулся с его пустой кружкой своей полной, по пути будто бы нечаянно пролив туда половину. — Чудесное знакомство с родителями, — подытожил он. Тигнари всё ещё не отвечал. — Эй, если не поговоришь со мной, я начну дёргать тебя за хвост. В голове что-то забрезжило. — Пальцы откушу, — пробормотал Тигнари глухо. — Ага! Злиться мы можем, теперь как насчёт остальных эмоций? Кавех действительно кончиками пальцев поддел его хвост, и Тигнари от души врезал им по его лицу. Легче не стало — не тот эффект, когда, как Тигнари подозревал, работаешь кулаками, — но Кавех принялся шутливо отфыркиваться и чихать. Пришлось улыбнуться. — У меня, — сказал Тигнари, — был такой же задний двор. В детстве. — Да ну. Врёшь. Тигнари отпил из кружки. Вино нагоняло в голову тумана, но сейчас он чувствовал мысли яснее некуда — и себя за отсутствующим столиком у того декоративного кипариса видел как никогда чётко. — В Гранаде, — продолжил он с улыбкой. — Почти такой же домик — меньше, конечно, всего на нас троих, и вон там у нас был стол для пикников. Рядом с ним и ударила молния, когда мне было семь. Кавех не удивился — значит, Сайно или Дэхья ему рассказали. После музея Сайно точно должен был. — Ты очень привязан к матери, — заметил он мягким баритоном. Что-то всё равно ёкнуло, как крючком самое сердце подцепили, но Тигнари злиться не стал: на правду не злятся. — У меня хорошая мама. В эту лотерею я точно выиграл. — Получше моей, скажу я тебе. Моя отправила меня в приют, а когда меня поймали за руку, потому что я пытался грабануть магазин с комиксами — сказала, что знать меня не знает, — Кавех глотнул вина. Расстроенным он не выглядел и сочувствия не ждал, это был очередной яркий эпизод из всей его яркой жизни. — Как думаешь, что твоя мать сказала бы, если бы узнала, что ты вломился в Колоннадский музей? Разозлилась бы, наверное? Тигнари попытался представить её лицо. Опущенные уши, потухшая улыбка, глубокие зелёные глаза, будто весь тропический лес, их родной дом, пытается съесть его целиком. Его мама не умела злиться — но когда она обижалась, об этом узнавал весь мир. — Даже думать не хочу. Нам повезло, что на раскопках редко смотрят новости, иначе она бы… — Тигнари повёл рукой в пространстве. Порез всё ещё саднил, но кровь успокоилась, и только бордовые бинты напоминали, что повязку стоило бы сменить. — Кавех, она правда будет в безопасности? Кавех даже не выдержал задумчивой паузы, откликнулся непоколебимо, как отрезал: — Конечно. Сайно у нас засранец, но засранец правильный — раз пообещал, значит, сделает. Он обо всём позаботится, не переживай. Не переживать Тигнари не мог, но Кавеху верить хотелось. — Хорошо… хорошо. Они помолчали. Кавех подпёр голову кулаком, уместил руку на подлокотнике и принялся наблюдать за движением в доме — едва ли ему действительно было интересно, но смотреть больше было некуда. Стеклянные двери в пол открывали чудесный обзор на кухню, которая в иных обстоятельствах была бы уютной — кружева, занавески, миски с фруктами и старый обеденный стол. Всё как у нормальных людей, если бы вошедший Фахим не чистил на этом столе винтовку, а аль-Хайтам не сидел над древней папирусной картой с ноутбуком, который явно достал из воздуха. — Коллеи, — вдруг ожил Кавех, — это твоя девушка? Сердце кольнуло снова. На этот раз удержать вспышку у Тигнари, даже готового к этому вопросу, не вышло. — Нет. — Сестра? — Кавех. — Ладно, я просто спросил… Он покачал головой, явно расстроенный, и интерес из глаз потушился об пустоту в ответном взгляде. Тигнари мог обсуждать что и кого угодно, но только не Коллеи, которую пять минут назад, по сути, предал. Если он останется с Сайно, он вытрясет из него все деньги мира за эту чёртову авантюру. Собственное положение Тигнари не волновало, но операцию Коллеи он обеспечит, даже если придётся врать в лицо самому папе римскому. — Я бы только порадовался, если бы у тебя была девушка, — продолжил Кавех через пару минут молчания — осторожно прощупывая почву, наступая на потенциальные мины. — Или посочувствовал, не знаю. В нашей жизни отношения — роскошь и слабое место одновременно. Ничто так не ставит мозги на место, как знание, что не сегодня-завтра получишь пулю, а твоей любви с этим жить. Тигнари наблюдал за тем, как Фахим чистит винтовку. Знание, что она там не просто для красоты, тоже не утешало. — Говоришь так, будто у тебя кто-то есть. — Почему «будто»? — Кавех хитро сощурился. — Нам с ним повезло вдвойне, потому что пулю получить можем тоже вдвоём. Попробуй догадаться, вы уже знакомы. Тигнари повёл плечами. — Аль-Хайтам. — Как ты… — удивлением Кавеха можно было сопровождать психологические учебники в разделе выразительной мимики. — Проклятье, это настолько очевидно? Вместо ответа Тигнари наградил его прозаичным взглядом, и Кавех спрятал лицо в ладони. Тигнари думал, что краснеть он не умеет, но вино творило чудеса — и щёки за пальцами выдавали нездоровый румянец с головой. — Я бы не догадался, если бы ты мне не сказал, — пробормотал Тигнари утешительно. — Просто… есть между вами что-то такое. Мне казалось, что желание перегрызть друг другу глотку. Кавех простонал себе в руку что-то неопределённое. — Нет, без этого никуда, ты прав. Хайтам… — его косой взгляд нашёл на кухне высокий силуэт. Кавех выпрямился, улыбнулся. — Его тоже надо понять. Привыкнуть к тому, что он весь сухой, как древняя мумия, и словарный запас у него соответствующий… но он как Сайно — в плане каких-то высоких идеалов, наверное. Правильный, сволочь, благородный до ужаса. Знаешь, как он на меня вызверился, когда я однажды разнёс средневековые развалины? Мы сорвали там сумасшедший куш на короне какого-то французского короля, а Хайтам потом год ходил за мной и ныл, что я наплевал на его степень. До сих пор припоминает… Тигнари впервые видел, чтобы кто-то рассказывал о человеке с таким недовольством и такой мечтательной улыбкой одновременно. Очередная грань Кавеха, которой он преломил свой свет прямо ему в глаза. — Не знаю, что буду делать, если этот придурок действительно схватит пулю, — Кавех допил вино, и пустая кружка небрежным жестом отправилась в траву под ними. — Он ведь не Сайно, хоть и очень старается походить. За минуту не оправится. Тигнари поиграл пальцами по подлокотнику. Судя по Кавеху, отсутствие выпивки его удручало — а если сейчас он отправится в дом за новой, Тигнари мало того что снова останется со своими мыслями наедине, так ещё и упустит такой ценный длинный язык. Раз уж Сайно снизошёл с ним до какой-то правды, стоило убедиться, что у него есть доказательства. Однажды Тигнари уже поверил ему на слово — и вот что вышло. — И никто из вас… не знаю, — он притворно задумался, — не завидует ему? Или не злится? Кавех воззрился на него в полной растерянности. — На Хайтама? Злится — да, постоянно, но завидовать с чего бы? — Нет, на Сайно. Он ведь единственный, кто действительно схватит пулю и через пять минут будет как новенький, — Кавех всё ещё смотрел на него так, будто Тигнари заговорил на испанском. Тигнари вздохнул. — Этот его скарабей… вы должны были друг друга переубивать за него. Кавех наконец понял — и заулыбался с новой силой. — Это тебе «Властелин колец» сказал? Ну, да, Сайно — сраный вампир, и что с того? Пусть носится со своим скарабеем, он им хотя бы пользуется. Кучу раз нас могли убить, если бы вперёд шёл кто-то другой, а так он сознаёт риски — и всё компенсирует. Не говоря уже о том, что на нём даже шрамов не остаётся, а что раскрасит наёмника лучше, чем шрамы? — Кавех потянулся, явно довольный тем, с каким недоверием Тигнари на него смотрел. — Пусть оставит себе, тут никто не против. Тигнари вспомнил Ай-Ханум, вспомнил стрелу в плечо и собственный почти инстинктивный ужас, когда с лёгкой руки записал Сайно в покойники. Вспомнил их первую встречу и то, что казалось шрамом, а через пару часов пропало без следа. — И давно у Сайно этот скарабей? — Чёрт его знает, — Кавех пожал плечами, — я работаю с ним… уже лет пять, боже ты мой. Скарабей появился ещё до меня. Жутко интересно, конечно, где Сайно вообще его взял, но такие игрушки обычно сопровождаются не самыми классными историями. Я не спрашивал, но ты если решил, что пожил достаточно — флаг в руки. «Я работаю с ним». Не «на него», «с ним». Каким, интересно, образом Сайно собрал себе команду, готовую идти за ним в самое пекло — не каменным лицом же, не постоянными угрозами? Или не повезло конкретно Тигнари, а всех людей без ушей и хвоста Сайно воспринимал по-человечески? — И часто ему приходится… компенсировать риски? — Не так часто, как можно подумать. Редкая ловушка в гробнице срабатывает — и редко там в принципе есть какие-то ловушки, только если не охраняется действительно мощная штука. Стрелять в реальных людей нам приходилось больше, чем гулять по древним руинам на цыпочках. Теперь на ум пришёл ещё и собственный холодок по спине — в момент, когда Тигнари услышал про раненую музейную охрану. А он ведь даже не был причастен напрямую. Но звучать старался непринуждённо: — Полиция? — Ты удивишься, но нет. И даже не какой-нибудь фонд по охране культурных ценностей — парочку таких по разным странам мы успели разозлить, но они редко объезжают руины с намерением хорошенько пострелять. Нет, для наёмников хуже всего только другие наёмники. А теперь Тигнари вспомнил Таджа. Холодок по спине превратился в целый табун мурашек. — Эти, — продолжал Кавех вдохновлённо, — ничего не спрашивают и не предупреждают. У них уводят добычу — и они сразу стреляют. Мы, естественно, тоже, но… — А сейчас за посохом охотится кто-нибудь ещё? Кавех смешно наморщил нос. Задумался. — Наверняка нет, иначе в Марокко мы бы магнитом притянули к себе любителей больших денег в радиусе примерно всей планеты. На крупную рыбу идёт только ещё более крупная рыба, я даже не знаю, у кого хватило бы сил. Рахман, может, вот с ним бы встречаться не хотелось… Есть ещё «Рассвет» — немцы, и главарь у них настоящий зверь, но сейчас они где-то на Аляске разбираются с эскимосскими шаманами. У ребят из «Яширо» всегда полно денег, но они тратят их в основном на Японию, там своего добра хватает. О, и та дамочка из Китая — надо бы выяснить, где они сейчас, а то в последнюю нашу встречу они чуть не превратили нас в новую «Марию Целесту»… Меня от моря после того случая до сих пор тошнит. — Иными словами, — подытожил Тигнари, — пока мы в безопасности. Кавех со скоростью ковра-самолёта открывал перед ним целый новый мир. Конечно, Сайно со своей командой был не единственным поставщиком для чёрных рынков — где-то ведь Дори приходилось доставать и корейских имуги, и прочие артефакты со всех уголков света. Но чувство, что они не одни, почему-то не пугало так, как могло бы — оно захватывало. Всё равно что всю жизнь кормить ребёнка пломбиром, а потом отвести в «Баскин Роббинс». Теперь Тигнари понимал, какой кусок ощущений был скрыт от него за годами медицинского — тот самый, который заставлял Кавеха так открыто светиться азартом. — Пока что — да, и будет супер, если так и останется. Ну, — Кавех хлопнул в ладоши, поднялся, — тебе принести вина, или будешь дальше устраивать себе единение с природой? Тигнари задумался. Его голове было более чем достаточно, но тело требовало пить до тех пор, пока не придётся силой рухнуть в кровать. — Неси. — Вот это другой разговор! Кавех хлопнул дверьми на террасу, ненадолго оставив Тигнари переваривать текущее положение дел. Тигнари видел, как он рыскает по кухне в поисках новой бутылки, как поворачивается к аль-Хайтаму, что-то у него спрашивает, коротко смеётся в ответ. В спокойные моменты Кавех и правда смотрел на аль-Хайтама как-то… по-особенному. Интересно, как и на чём они вообще сошлись — у таких людей обычно нет точек соприкосновения, кроме ярких ссор. — Хайтам разобрался с первыми координатами, — сообщил Кавех, когда вернулся с раскупоренной бутылкой. — Итак, если бы мы отправились по карте тысячелетней давности, нас бы ждала увлекательная экскурсия на дно Тихого океана. Тигнари издал смешок в ладонь и наклонил свою кружку. — Если валука шуна однажды построили собственную Атлантиду, я об этом точно не в курсе. — Чем вы вообще занимаетесь, кроме того, что выводите честных наёмников из себя? — Кавех по-дружески подтолкнул его локтем, горлышко бутылки стукнулось о жесть. — У меня скоро язык отсохнет, а ты отмалчиваешься. Давай. Кавех чокнулся с ним, и Тигнари глотнул, пробуя на вкус первое за всю жизнь ощущение чужого… живого интереса. Все, с кем он до этого сталкивался, рассматривали валука шуна под лупой — а Кавех как будто случайно открыл интересную сказку и теперь очень хотел узнать финал. Это подкупало. Кавех точно знал, как нравиться людям. — Ну, — Тигнари улыбнулся, расслабил плечи, — на самом деле по мне нельзя составить впечатление обо всех. Такая же разница, как между тобой и бедуином из Сахары. Большинство валука шуна живут в джунглях, нам там комфортнее всего — там, где влажно и есть жизнь. После того как эволюция сказала, что дальше терпеть пустынный климат — так себе идея, наш мех потемнел, а организм приспособился к новым условиям. Валука шуна и в пустыне любили позеленее, бабушка рассказывала, что только стараниями моих предков там вообще появились оазисы… Он рассказывал Кавеху то немногое, что как типичный городской житель знал сам: про дома прямо на деревьях, про еду и ремесло, про культурные традиции и праздники. Собственную магию валука шуна утратили — теперь, если бы Тигнари сильно захотел, марокканская пустыня не превратилась бы в цветущий оазис даже стараниями всей его семьи. А вот почтение к силе предков осталось. Его бабушка каждый разлив Нила превращала в повод для праздника, а тропическому ливню валука шуна радовались больше, чем Кавех порадовался бы хорошему взрыву. — Любая вода — это признак жизни, — говорил Тигнари в пространство, и ему уже было всё равно, слушает Кавех или нет. — Так было в пустыне, так осталось в лесу. Валука шуна берегут каждую каплю воды, потому что с нашей магией этой капли было достаточно, чтобы выросло новое дерево, а новое дерево значит… — То есть вы поклоняетесь деревьям. Тигнари усмехнулся. Всё-таки слушает. — Не совсем. Деревья — это… символ. Постоянный рост, связь с землёй, жизненный цикл. Всё, что растёт, валука шуна очень нравится. Поэтому, если бы я вернулся в лес, — он пожал плечами, — меня бы, скорее всего, оттуда изгнали. В понимании валука шуна города не растут и не живут, уйти в город, к людям — всё равно что срубить дерево и прижечь пень. Преступление, которому нет прощения. Об этом Тигнари не заговаривал ни с кем и никогда — запретная тема за семейными ужинами, которая всё равно существовала где-то там, на подкорке. Валука шуна, который вышел из леса, хуже серийного убийцы в цивилизованном обществе. Вероотступник и предатель. Тигнари с его семьёй не было места в мире, который принадлежал им по праву рождения, и не было места в мире, который попросту бы их не принял. Ни туда, ни сюда. Послышался шорох дверей: на террасу тёмной тенью, потерявшись за отсветом лампы, выскользнул Сайно. Остался у дома, щёлкнул зажигалкой, всем своим видом показывая, что не собирается нарушать их уединение. Тигнари смотрел, как огонёк сигареты искажает и обтачивает черты его лица, чувствуя, как его сжирает та злость, на которой он громил комнату. Её колебало только то призрачное светлое чувство, мелькнувшее на секунду за рёбрами — там, в музее, когда Сайно стал его единственной материальной точкой в океане первобытной паники. Если Кавех и заметил взгляд Тигнари, то не придал значения. — Я бы не отказался от хвоста, знаешь. Универсальная подушка, всегда с тобой. А то, что люди пялятся — ну и что? Когти тоже есть, не вижу проблемы. Даже присутствие Сайно не отбило у Тигнари желание улыбаться. Кавех и не пытался его утешать — он делал проще и действеннее. — Сколько, по-твоему, человек я убил за то, что они на меня пялились? — Всех и каждого, надеюсь? Тигнари пфыкнул в свою кружку. Кавеха жаль было разочаровывать — это разочарование растекалось по лицу выразительными мазками, будто его эмоции рисовал художник-экспрессионист, — но на самом деле вся защита Тигнари против этого тупого мира с его тупыми правилами пряталась в сарказме и дерзости. Если бы кто-то предложил ему выстрелить в Сайно и избавить себя от всех своих противоречий одной этой пулей — Тигнари пришёл бы в ужас и сбежал, даже несмотря на то, что очень хотелось. Валука шуна ценили жизнь. Неспособность её отнимать, кажется, осталась единственным нетронутым кусочком его генетического кода. — Мы добрее, чем кажемся, — сказал Тигнари, глядя, как далёкий огонёк сигареты с затяжкой становится ярче. — Хотя мне всегда вдалбливали в голову, что для нас это не самое лучшее качество. Мама в детстве любила рассказывать мне сказку о том, как валука шуна повстречался с джинном. Сайно выпустил дым. Кавех заинтересованно поднял брови: — Ага. — Этот валука шуна был младшим ребёнком. Старший добывал еду вместе со взрослыми, средний присматривал за семьёй, а от младшего, как это бывает, ничего особенного не ждали. Однажды он играл в лесу — и заблудился. Бродил по джунглям до самой ночи, когда все деревья стали казаться одинаковыми, и улёгся спать на самом высоком из них, чтобы с утра осмотреться и найти дорогу домой. А ночью проснулся, потому что ему почудилось, будто кто-то зовёт его по имени. Звук шёл снизу, и валука шуна решил, что это его семья отправилась на поиски. Он спустился с дерева, пошёл на звук, а голос вёл всё дальше и дальше — в самую чащу леса. Валука шуна шёл, пока наконец не набрёл на силки, которые поставил его старший брат — а в них билась птица невероятной красоты. Она и звала его, прося о помощи. Валука шуна тут же бросился к силкам. Перерезал верёвки, хотел освободить птицу, но не успел: ловушка захлопнулась, и птица умерла. Мгновенно. Безутешный, валука шуна улёгся прямо там, рядом с её телом, и плакал всю ночь, моля, чтобы влага из его глаз впиталась в землю и дала новую жизнь взамен той, что он не смог спасти. Так он плакал, пока не заснул — а наутро его нашёл старший брат, который проверял свою добычу. А вместе с ним нашёл перерезанные силки и пустую ловушку, в которой не было ни следа мёртвой птицы — будто она превратилась в туман и испарилась. Он привёл младшего брата домой, разгневанный тем, что тот повредил его силки и оставил семью без добычи. Попытка совершить добрый поступок обернулась для него страшнейшим наказанием, и его изгнали — из семьи, из племени, из родного леса. И валука шуна побрёл куда глаза глядят, опечаленный и разбитый. Для нас нет ничего хуже, чем остаться в одиночестве. Он вышел из леса и шёл без остановок, пока не упал без сил на жарком песке пустыни. Здесь не было воды, не было жизни; валука шуна решил, что это для него достойное место, чтобы в нём и умереть. Он лежал и слушал, как песок поёт ему свою колыбельную, мечтая под неё заснуть и больше не проснуться — как вдруг сквозь колыбельную прорвался знакомый голос. И та самая птица, живая и здоровая, появилась прямо перед ним. «Твоя доброта, — сказала она ему, — привела тебя сюда и погубила. Когда у валука шуна вырастут настоящие когти, тогда мы и сможем быть на равных. А пока что пусть дом твоих предков будет домом и тебе». Тигнари замолчал: на этом его желание говорить исчерпалось сухим горлом, и он опрокинул в себя остатки вина. Кавех смотрел на него вполоборота, болтая кружку по ладони. — А что дальше? — Он умер посреди пустыни. А птица оказалась джинном, который посмеялся над тем, какие валука шуна добрые. Конец. Кавех задумчиво постучал по столу перебором пальцев. — Знаешь, я уверен, что в «Тысяче и одной ночи» такого не будет. У доброго народа какие-то слишком грустные сказки. — С хреновой моралью, — поддержал Тигнари невесёлым смешком. — Хотя я подозреваю, что эту сказку выдумала какая-нибудь моя прабабушка, чтобы нас не мучила совесть. Или чтобы лишний раз напомнить, что связываться с джинном себе дороже. — У вас ведь что-то личное с джиннами, да? — Ни одного не встречал, — признал Тигнари, — и не тороплюсь. Все легенды про джиннов я слышал только в пересказе собственной родни, а валука шуна… да, мы друг друга не любим. Ещё одна причина окончательно разорвать связи с Дори и помешать ей добраться до посоха. Сайно со своего места как будто уловил эту яркую мысль — они столкнулись взглядами, Тигнари дрогнул уголками губ. «Да, а с тобой я не разговариваю. Наслаждайся». Кавех потянулся — на этот раз куда менее изящно, чем мог бы трезвый. Румянец на щеках перешёл на стадию вполне уверенного, глаза застилало туманом. Конец, понял Тигнари, их разговор по душам прерывается до следующей акции невиданной щедрости. — Ну, — Кавех хлопнул его по плечу, — давай надеяться, что дальше всё будет так же гладко и что Хайтам не отправит нас в Атлантиду. Пойдёшь в дом? Тигнари снова взглянул на Сайно, который как раз доставал вторую сигарету. Начинало казаться, что он здесь не просто травил лёгкие, а ждал, пока Тигнари останется один, чтобы приняться снова компостировать ему мозги коллективной ответственностью. Но Тигнари был слишком пьяным и слишком уставшим, чтобы вставать даже с такой угрозой для ментальной стабильности. К тому же если Сайно откроет рот не для того, чтобы принести извинения в форме сонета — ему не понравится, что Тигнари в таком состоянии может ответить. — Две минуты, — пробормотал он, — и вернусь. — Давай-давай. Пока Хайтам ничего не сообщил, можем собрать тотализатор на точку назначения. Кто угадает — грабит следующий музей. Тигнари укрылся хвостом и фыркнул от смеха в самый его кончик. А Кавех, явно довольный своим мастерством поднимать ему настроение, отсалютовал пустой кружкой и побрёл по тёмной лужайке назад к дому. На террасе Сайно тронул его за плечо. Постоял с секунду, будто взвешивая в голове, а потом спросил — так тихо, что Тигнари пришлось невольно навострить уши, чтобы услышать: — Что ты с ним творишь? Сайно выглядел не злым — просто удивлённым. Спина Кавеха — озадаченной. — Разговариваю. А что? Сайно помедлил, но затем мотнул головой и опустил руку. Покачиваясь, Кавех навалился на дверь, сдвинул в сторону и уже на пороге кухни, вобрав в себя половину её мягкого света, так же мягко улыбнулся: — Друг мой, жизнь вряд ли готовила его к такому сухарю, как ты. Если кто-то завидует, что на меня он не огрызается, рекомендую погуглить «чувство такта» и «эмпатию». Хайтам подтвердит, там столько нового можно узнать!.. Дверь за Кавехом хлопнула. Сайно остался в шаге от самого ценного совета в своей жизни, докуривать вторую сигарету и смотреть куда-то мимо Тигнари на соседские заборы. Тигнари думал, что он подойдёт — ему и хотелось, и не очень, — и в голове принялся заранее составлять самое колкое оскорбление, на какое только был способен со своим пьяным языком. Но Сайно потушил окурок и удостоил его лишь странным взглядом, когда сам взялся за ручку. — Не засни здесь, — посоветовал лаконично. А потом Тигнари остался на заднем дворе один и показал ему вслед средний палец.***
Следующее утро вытащило его из кровати грохотом и суматохой. Тигнари сел, по привычке потянулся за телефоном, но вспомнил, где он сейчас, и тяжело рухнул обратно на подушку. Голова всё ещё гудела от вина, и его чутким, если кто-то забыл, ушам очень не нравилось, когда совокупность всех внешних факторов вызывала у них желание свернуться в трубочку. Тигнари готов был поклясться, что мимо его комнаты по коридору кто-то протащил целый металлический ящик. Стучали тяжёлые ботинки, наёмники перекрикивались по обоим этажам сразу — что-то привело их в движение, и если не визит полиции, то… Тигнари всё-таки сел. Ну, конечно. Координаты. Когда он, кое-как избавившись от помятости на лице и вычесав хвост до терпимого, выходил из комнаты, Сайно уже стоял прямо на пороге с занесённой для стука ладонью. Они застыли друг напротив друга; мимо пронеслась радостная Шохрэ. — Куда? — ощерился Тигнари, не дожидаясь долгих прелюдий. Сайно обежал его взглядом с головы до ног. Он был полностью одет и собран, высокий хвост вернулся на место, тактические ботинки — тоже. Не наёмник, но уже и не жертва аккаунта подростка по подбору одежды на глэм-рок-концерты — просто парень, по которому не поймёшь, есть у него в кармане пистолет или он хорошо притворяется. А потом Сайно вдруг усмехнулся: — Тебе должно понравиться. Мадагаскар. Где-то внизу Кавех закричал, что ненавидит тропических змей. У Тигнари задёргался глаз.