Как поют пески

— Что непонятного в словах «ты остаёшься здесь»? С зажатой в зубах сигаретой Сайно сидел на капоте ранглера и скрупулёзно пересчитывал патроны в магазине винтовки. Он и без того всегда смотрел на Тигнари сверху вниз, но теперь, когда разница увеличилась до той отметки, где решительный взгляд превращался в раболепный… теперь Тигнари всерьёз жалел, что генетика обделила его ростом. Любое заявление, которое он осмеливался сделать, автоматом понижало его значимость до метра-шестидесяти-с-хвостиком. В глазах Сайно — всё равно что абсолютный ноль. Тигнари скрипнул зубами. Хорошо, он объяснит ещё раз. — Храм, построенный валука шуна, — Сайно пыхнул дымом, — в котором у тебя будет всего одна попытка понять, что к чему. Там может оказаться ещё одна дверь, которая отпирается только моей кровью — и что ты собираешься делать? Тигнари хорошо знал, что Сайно собирается делать. План, который планом стоило называть исключительно в кавычках, и без должного усердия посыпался бы проигранной дженгой, а Тигнари усердствовал как никогда. Каждое его слово должно было кричать о том, что они все умрут — с чем и так справлялся аль-Хайтам. Сайно наградил его взглядом, который можно было истолковать как угодно. Напряжение предстоящей схватки сплошной морщиной залегло аккурат поперёк сведённых бровей. — Твоё предложение нацедить крови в банку ещё актуально? Тигнари задохнулся — раньше, чем губы дрогнули и он понял, что Сайно шутит. Эта короткая секунда полного негодования заставила хвост метаться веером, а его самого — впериться тяжёлым взглядом в сигарету, мечтая выбить её куда подальше и устроить в джунглях маленький пожар. Сделать часть работы за Кавеха. Взорваться самому. — Не смей так больше… — Тигнари, — Сайно захлопнул магазин, — ты остаёшься в лагере. Это приказ. Я не собираюсь подвергать тебя опасности больше необходимого. — Можно хотя бы узнать, что переклинило у тебя в голове? — ласково осведомился Тигнари. — Что изменилось с Барселоны, когда ты потащил меня в музей среди ночи? Или раньше, когда отправил в руины, чтобы мне в голову прилетело стрелой? Он и правда не понимал. Царь Дешрет и весь колоннадский пантеон ему свидетели — он не хотел соваться в сердце чужого лагеря, пока в спину будут нестись взрывы, а в голову, вероятно, пули. Но были доводы, которые даже его сходящее с ума тело находило достаточно… разумными, чтобы упереться в свою позицию обеими руками, ногами и хвостом в довесок. Доводы, которые состояли в том, что Сайно без него снова облажается. А Сайно мужественно отказывался это признавать. Магазин со щелчком отправился в паз. Сайно перехватил сигарету двумя пальцами. — Кое-что переклинило, — признал вдруг с ледяным спокойствием. — Я слишком часто рискую, — и оглядел Тигнари с головы до ног, — гражданским. Так больше не будет. — Потому что ты сам себе так решил? Сайно закатил глаза: — Беру с собой — не нравится, не беру — тоже не нравится… — Так ты пытаешься мне понравиться? — …как насчёт определиться наконец? Они ведь даже не ссорились. Сайно было лень тратить на него энергию, будто Тигнари был надоедливым комаром, а Тигнари пробовал его на прочность, упорно стоя на своём. В момент, когда он начал привыкать к своей роли мальчика-который-притянет-на-хвост-все-проблемы, Сайно в одностороннем порядке разорвал его контракт на этот фильм. В человеческом мире Тигнари объяснил бы это элементарной заботой о сохранности важного члена команды, но Сайно был далёк от эволюционного понятия человека в принципе. Ему Тигнари перестал находить объяснения. Мог разве что показать, что он, в отличие от некоторых, не шутит. Сайно взялся за винтовку, освободив место на капоте, и Тигнари тут же оказался наверху — вплотную к нему, так, что одним движением ушей улавливался чужой сердечный ритм. Тигнари нагло сощурился ему в глаза, протянул руку — и выудил сигарету прямо с чужих губ. — Я определился, — сообщил Тигнари, задумчиво глядя на тлеющий пепел на кончике. — Хочешь носиться со мной — носись, мне даже приятно, не стану скрывать. Но можно я сам приму решение, рисковать мне жизнью или отсиживаться в кустах? И, не успев подумать дальше ребяческого желания поставить Сайно на место, затянулся. В последний раз Тигнари прикасался к сигарете на последнем курсе бакалавриата — в тот раз он вышел с экзамена, который переживали только нервы сильнейших, настолько измотанный и придавленный, что отобрал у кого-то сигарету на чистом автомате. Тогда никотин ударил по горлу залповым выстрелом, не обошлось и на этот раз — Тигнари не закашлялся лишь чудом, упрямо сжал губы; дым пошёл носом, оставляя мерзкое жжение на слизистой, глаза заслезились. Горечь проникла в самый мозг, окончательно расставляя всё по местам, не давая и шанса передумать: он действительно сидел здесь, посреди лагеря в полной боевой готовности, и готов был орать на Сайно, умоляя взять его с собой на суицидальную миссию. Дикость. За гранью понимаемого. Но Тигнари понимал. Затяжка, которая балансировала на самом острие терпения, лишь позволила в этом убедиться — она драла горло, отдавала крепостью. Кажется, Сайно курил кэмел. Он смотрел на Тигнари сквозь вихры дыма с таким лицом, будто ему рассказали настолько плохую шутку, что рассмеяться вслух стало бы для него позором до конца дней. И сообщил абсолютно без угрозы в голосе: — Нарываешься, — Тигнари протянул ему сигарету назад, качая головой. — Ты сознаёшь, что Рахман такое? Понимаешь, что у тебя, в отличие от всех нас, пятьдесят на пятьдесят шансов получить пулю в голову и загреметь к нему в руки? Рахман не я. Церемониться не будет. Тигнари сморгнул редкую влагу в уголках глаз. Спасибо Сайно за воскрешённую ненависть к сигаретам. — Ты ведь будешь рядом. Вряд ли ты позволишь увести такой ценный приз у себя из-под носа. Он храбрился, но на деле ведь его пятьдесят на пятьдесят вызывали в нём первобытный ужас. Свободных, вообще-то, оставалось ещё процентов десять — их Тигнари припас на шанс выбраться живыми, — но любой исход провоцировал острую головную боль. — Дело не в том, что ты, — губы Сайно скривились, — ценный приз. Ты гражданский, который ничего не умеет, а я не даю гарантий, что в столкновении с Рахманом смогу тебя защитить. Вот ещё один пункт, который Тигнари необъяснимо нравился — эта убийственная честность. Сайно всегда говорил, что думал, а этому качеству половине планеты стоило поучиться. Пусть даже оскорблял по дороге. Тигнари и сам не питал иллюзий насчёт своих способностей соответствовать уровню хорошего наёмника. — Не тяни уже. Ты предупреждаешь только потому, что согласен. Спорить Сайно больше не стал. — Чёрт с тобой, ты сам напросился. Готовность через час. От меня ни на шаг. И Тигнари соскочил с ранглера, полный соблазна напоследок заглянуть в его лицо. Было интересно, что Сайно думает на самом деле — но даже если бы он был настолько щедр, чтобы впустить на это лицо содержательные мысли, Тигнари в жизни его бы не переспорил. А ему хватило одной маленькой победы в раунде на сегодня, чтобы пытаться вдогонку выиграть весь матч. Теперь оставалось позаботиться, чтобы эта победа его не угробила.

***

Ровно час спустя они с Сайно отправились сквозь джунгли в траурном, полном невысказанной грызни молчании. Двенадцать километров наедине с генералом, который его как будто терпел, по дороге в самое олицетворение слова «опасность» — у Тигнари должны были отказывать ноги, но он радовался, как ребёнок. В сердце влажных тропиков, там, где ни на секунду не останавливался ритм жизни, он чувствовал себя как дома. Любая паника сто раз успела свестись к нулю, пока Тигнари готовился к их разговору на капоте ранглера, и пора было уже перестать подтачивать свою совесть постоянными сомнениями. Он знал, куда они идут, и знал, чем рискует. А ещё знал, чем рискнули бы все, если бы он позволил Сайно отправиться в одиночку. В ситуации без гуманистического выбора стоило оборачивать жертвы в предел, где икс стремился к нулю. Сайно ведь сам его этому научил. Чем ближе к скалистой границе они подходили, тем активнее лес превращался в камень. Исполинские колонны, полные угрозы, давили сверху, отбрасывая длинную тень по кронам деревьев; Тигнари изредка мешкал, пока ждал Сайно среди плетущих паутину лиан, задирал голову и смотрел — даже так пытаясь разгадать полный смысл очередной мозаичной загадки. Но ответа каменный лес не давал, равно как и не торопился принимать Тигнари в объятия. Здешнюю жару и влажность он переносил легче, это правда; тяжёлые ботинки Сайно по сравнению с его лапами безнадёжно отставали. Но все прочие обитатели тропиков при виде Тигнари как будто активировали сигнал тревоги — птицы замолкали, едва он равнялся с их гнёздами, лемуры прятались в ветвях, всё живое убегало, уползало и улетало, стоило появиться в пределах видимости. Тигнари это не расстраивало, скорее… озадачивало. — Знаешь, — даже поделился он с Сайно, стоило яркому тукану сорваться с ветки, когда они столкнулись взглядами, — чем дальше, тем больше я думаю, что всё это как-то связано. Сайно отбросил волосы со лба. Тропики ему, в отличие от Тигнари, шли меньше, чем пустыня: с винтовкой он выглядел бы солиднее на фоне песков, а не когда очередная веточка мха оставила на нём свой след. Марш-бросок по джунглям всего за пару часов сделал из него тряпку, пропитанную недовольством и по́том. — Что связано? Тигнари мягко повёл ушами по кругу. Птичья трескотня замолкала на фоне, змеиное шипение исчезало в кустах. — Всё это. Они как будто… чувствуют, что мне здесь не место. Не то чтобы он испытывал горячее желание делиться своими тревогами именно с Сайно, но с характерной чертой «болтать, пока есть свободные уши» справиться не мог. Да и настоящей тревогой это не было. Просто наблюдением, достойным записи в переполненных заметках. — Значит, стоило тебе родиться, — Сайно отодвинул стволом винтовки нависшую лиану, — как природа добавила тебя в местную базу данных с пометкой «Осторожно, преступник»? Плохая теория. Тигнари покачал головой. А вот и черта, которая ему в Сайно не нравилась категорически — его отвратительное чувство юмора. — Может, аль-Хайтам в чём-то был прав. Изгнанные валука шуна могли натворить здесь таких дел, что весь лес от них отвернулся. Где ещё устраивать себе жилище, если не там, где тебя не прогонят? Посреди леса, но мёртвого? — Может, не стоило напрашиваться с самого начала? — Ты правда так думаешь? — Тигнари перескочил через поросший мхом ствол дерева, обернулся: Сайно проверял рацию на плече, занятый чем угодно, лишь бы не притворяться, что их диалог имел какое-то значение. — Меня ведь тоже неформально изгнали, а я даже родиться не успел. Не знал, что ты поклонник всей этой ерунды про первородный грех. Сайно хмыкнул. Двойственность ловушки, в которую Тигнари его загнал, не давала ему и шанса оправдаться, так что он даже не попытался. Лишь сам Тигнари опять поймал на себе его странный взгляд, когда они продолжили путь в удвоенном усердии лишний раз не открывать рот. Что-то в Сайно и правда неведомым образом, но изменилось. Он смотрел на Тигнари не волком, но усталой нянькой, он впустил его в свой мир — с оглядкой на то, что Тигнари в нём сослепу будет набивать шишки на каждом остром углу. Он пытался его защитить, наконец. Конечно, в этом была меркантильная сторона, с Сайно не стоило сбрасывать её со счетов. Тигнари всё ещё был инструментом с дорогой амортизацией. И всё же они будто достигли какого-то компромисса, когда Сайно убедился, что Тигнари на его стороне. Сам Тигнари ещё не определился, что он по этому поводу думает — где-то между полной сумятицей и стальной уверенностью, — и каменные джунгли, в буквальном смысле нависающие над головой, мыслительному процессу не слишком способствовали. Они переключали всё внимание на себя, шептали абсолютной тишиной: ты сам выбрал сюда пойти. Сам выбрал рискнуть ради Сайно жизнью — снова. Что ты пытаешься доказать? Первоначальный план, в котором Тигнари даже не должен был принимать участия, заключался в простой арифметике: парочка взрывов плюс старые знакомые равно паника и преувеличенное внимание. Кавех и Дэхья разом с основным отрядом отвлекли бы силы Рахмана, и как только охрана потеряет бдительность — Сайно проскользнул бы в храм. В идеале — никем не замеченный, в плохом сценарии — с парой наёмников на хвосте. Сайно заявил, что для него это «не будет проблемой», но теперь к нему прибавлялся Тигнари. Тигнари, которому так и не соизволили дать пистолет. Тигнари, который из крюка по потенциально вражеской территории сделал увеселительную экскурсию. Тигнари, которого Сайно должен был защищать. Вот это было проблемой. Когда жаркая влага сменилась влагой холодной, а на тропики принялся медленно опускаться вечерний туман, они достигли нужной точки. Суровые каменные колонны, острые и беспорядочные, щерились на них от кромки буйного леса — резкая граница между живым и мёртвым. Теперь им предстояло дождаться сигнала и пройти вдоль ещё с километр, прежде чем покажется то, что им необходимо — огромный провал, как описал его Сайно, посреди хищных каменных зубов. Вход в пещеру. Тигнари тронул ладонью шероховатую скалу, поднял голову — на вершинах немыслимым образом росли деревья, плыл туман и продолжалась жизнь. Про каменный лес Тигнари знал исключительно из далёкого просмотра «Мадагаскара», и вблизи он оказался иронично таким же. Гигантским, нелюдимым и… самую малость пугающим. — Отдохни пока, — посоветовал Сайно, привалившись к скале боком. В зубах у него       уже была новая сигарета. — У нас ещё примерно полчаса. Он снова взялся за рацию, но дёргать её было мало толку: на этот раз они никак не координировались с остальными, чтобы не выводить лишние помехи на чужой канал. Дэхья, скрежеща зубами, едко сообщила, что не даст Рахману знать о себе раньше, чем сама захочет, и на этом моменте Тигнари успел сделать определённые выводы. Кажется, у них было что-то личное. Поняв, что мадагаскарский камень на ощупь ничем не отличается от любого другого, Тигнари поджал хвост и уселся прямо на голую землю. Аль-Хайтам сказал, что на местном наречии этот лес буквально означает «место, где не ходят босиком», но все остальные — читать как Сайно — не обратили на иронию внимания. Равно как и на факт, что, вообще-то, в паре километров отсюда начинался заповедник и каждая молекула этого массива была под охраной Фонда всемирного наследия ЮНЕСКО. Тигнари начинал понимать, что продолжить в том же духе равно любую его детскую иллюзию пометить маркером «взрывоопасно» или «незаконно разграблено». С фактом он почти смирился, оставалось смириться с чувствами. — Будешь? — окликнул Сайно, прежде чем спрятать пачку сигарет в нагрудный карман. Тигнари вытаращился на него в откровенном шоке, и Сайно пожал плечами. — Надо же, а мне показалось, что теперь ты куришь. — Очень смешно, — проворчал Тигнари, — спасибо, нет. Чтоб ты знал, табачный дым отвратно пахнет. — Неужели. — У меня чувствительное обоняние. Смотреть на тебя с сигаретой — просто пытка. Долю секунды Сайно разглядывал его так, будто надеялся на какие-то новые подробности о тяжёлой жизни валука шуна. А затем — Тигнари снова сморгнул — сделал пару шагов в сторону, принявшись дымить на ни в чём не повинный куст. Их молчание висело в воздухе, но уже не казалось натянутым — Тигнари в таком было вполне комфортно. Если отставить, конечно, что они здесь не любовались тропической фауной, а ждали цепочки взрывов, чтобы потом сунуться в самое пекло. Тишина давала много простора для разгулявшихся мыслей. Тигнари принялся чертить в сухой земле под скрещёнными лодыжками бессмысленные круги и треугольники, разворачивая в голове очередную цепочку. Дори, которая отправила его к Сайно — Сайно, который не собирался дружить с ней до гроба — Сайно, который вцепился в посох обеими руками — Сайно, который позволил Тигнари отправиться с ним. Опять Сайно, снова Сайно. Почему каждое решение, которое Тигнари здесь принимал, каждая, даже самая далёкая мысль — приводили именно к нему? — Ты думаешь, — позвал Тигнари тихо, — мы и правда сможем найти посох? Сайно, который вместо сигареты занял руки бутылкой с водой, скосил на него оценивающий взгляд. Каждый их диалог раскрывался как шахматная партия — они будто пытались предугадать, что стоит за бессмысленной фразой, раньше, чем королю объявят мат. — Я просто спрашиваю, — вздохнул Тигнари. Сайно обхватил губами горлышко бутылки, острым краем дрогнул кадык. — Пытаюсь понять. Артефакт с такой силой пропал тысячи лет назад, и тут появляется целый путь из подсказок… думаешь, мы первые, кто его нашёл? Сайно помолчал. Протянул бутылку ему. — Как показывает Рахман, уж точно не последние. Но если это путь, по которому может пройти только валука шуна — у нас отличная фора. Незамысловатая спираль на песке. Тигнари отряхнул ладони и взялся за воду. — Каковы шансы — вот я к чему. Валука шуна, может, и знать не знали, что этот путь существует — после того как Дешрет погиб и они ушли в леса. Но Ай-Ханум… как ты вообще узнал? Сайно вытянулся спиной вдоль скалы, свесил ладонь с колена. Лицо у него было, как обычно, не слишком довольное — но не с такой степенью недовольства, какое было бы, вздумай Тигнари спросить неделю назад. — А Сангема-бай, — вдруг отозвался Сайно, — не поделилась с тобой, как узнала она? Тигнари прикусил губу. Лицо Дори возникло в голове ярко-розовым пятном — глаза, поблёскивающие из-под очков, нежная улыбка, снова этот странный магнетизм, которым тянуло к её лампе, как зарядом статического электричества. «У меня надёжные источники, древнее любой книжки любого горе-археолога». — Я не уверен. Но ей, кажется, рассказал собственный джинн. Сайно спокойно кивнул. Тигнари бросил ему бутылку, и он поймал её в полёте свободной рукой. — Иногда всяким древним тайнам просто… приходит время выплыть наружу. Это не судьба или мистическая хрень по божественной указке, это череда случайностей — но, уж поверь, мир на это как-нибудь да среагирует. Сангема-бай выиграла в прятки у истории, привлекла внимание. Любой, даже самый завалящий джинн, скорее всего, уже знает, что за посохом началась охота. — Почему ты так думаешь? — Легко понять, — Сайно взглянул на Тигнари с бледной снисходительностью по губам. — Дожди в Каире, аномальный холод в Марракеше, гроза в Барселоне. Готов спорить, здесь для конца октября тоже жарковато. Погода — самый очевидный сигнал, что тайна очередного артефакта не даёт покоя кому-то, кроме тебя. Тигнари открыл было рот, но сам себя оборвал. На ум пришёл ещё один вопрос — возможно, не настолько важный, да и Сайно вряд ли сказал бы ему правду, так что… — Ты сейчас дыру во мне просверлишь. Что ещё? Тигнари повёл плечами. Dios, как с ним вообще разговаривать. — Я ещё с музея про это думал. Про то, откуда ты столько зна… Ему снова не дали закончить. Но на этот раз не Сайно. Тигнари не понял, что случилось раньше: мощная вибрация по земле прошлась дрожью до самого кончика хвоста, с вершины скалы посыпалась мелкая каменная крошка, или его ушей достиг оглушительный рокот. Где-то там, в джунглях, раздался взрыв. А затем ещё один и ещё. Тигнари с шипением прижал уши, вскочил на ноги; Сайно щёлкнул затвором винтовки, но этот звук потерялся в череде других, куда громче и куда дальше. Каменный лес будто застонал, накренился от боли, повиснув над ними зубами, готовыми разорвать в клочья. Тигнари шумно задышал. Кавех воспользовался своей диверсией. Началось. Сайно цепко схватил Тигнари за плечо. Голос за гулом в ушах было почти не разобрать, но он чеканил каждое слово ясно и чётко, как в музее: — Держись за мной. Услышишь рядом выстрелы — ложись и больше ничего не делай, понял? — и после долгой секунды обдумывания: — И ради всего святого, увижу, что ты несёшься под пули, лишь бы меня не задело — верну в Каир в подарочной упаковке. Тигнари прянул ушами, не понимая, чего на собственном лице больше — удивления или перепуганного шока, но времени огрызнуться в ответ уже не было. Сайно упёр приклад винтовки в плечо — и они помчались прямо туда, где Кавех отправил целый периметр вражеского лагеря в воздух. Выстрелы Тигнари услышал задолго до того, как на него сумбурным потоком вывалилось всё остальное. Автоматные очереди и одиночные пистолетные залпы рассекали воздух где-то впереди, к ним прибавлялись взрывы гранат и мешанина криков. Лес на кромке скалистого массива начал редеть, а когда Сайно вывел Тигнари из-под прикрытия древесных крон в изрытую щебнем траншею — он увидел. Сначала — огромный чёрный зев по левую сторону, провал высотой с небоскрёб, который открывался в черноту без единого признака света. Потом — всё остальное. Люди Рахмана разбили лагерь на берегу журчащей реки, течение которой терялось в пещере. Вода радостно багрилась алыми потоками крови, по ней плыли комья земли, каменная крошка и обломки ящиков с припасами. А по обе стороны реки творился настоящий хаос: все стреляли во всех, и за вспышками огнестрела было не разобрать, кому везёт больше. Тигнари застыл у края траншеи, моментально позабыв и обо всех приказах Сайно, и о самом его наличии. Кровавая река, изуродованная взрывами земля, крики, выстрелы, снова крики; на самом берегу, у продырявленных палаток, лицом вниз лежало чьё-то тело. Мёртвое. — Тигнари! Это было не похоже на панику в музее, когда всё расплывалось перед глазами, или на страх за свою жизнь в руинах, когда её мог оборвать неосторожный выдох. Это был инстинкт, который мозг включал, когда видел, что угроза прямо перед носом — тело полностью оцепенело, время замедлилось до пары обрывочных кадров в секунду, глаза видели чётко, но не понимали, что именно. И Тигнари примёрз ногами к стонущей земле, чувствуя ими призрачную теплоту чужой крови. — Тигнари, нам некогда! Сайно обрушился на него запахом сигарет и — снова — материальной точкой, за которую надо было цепляться. Схватил Тигнари за руку, потянул на себя, оттолкнул в сторону — к скалистой стене, в которую Тигнари едва не впечатался мешком. Все звуки по периметру сжались до едва слышного звона, Тигнари зажмурился. По внутренней стороне век прожёгся шёпот отмершего инстинкта: не хочешь так же? Тогда беги. И Тигнари, подчиняясь стальной хватке на запястье, побежал. Краем глаза он заметил Дэхью: та танцевала под градом пуль так, будто была сделана из пуха, и выстрелы дробовика кровожадным громом разрывали воздух. Кандакия прикрывала её автоматными очередями из укрытия, Кавеха можно было определить только по глубине леса, из которой сыпались гранаты. Кто-то смеялся. Кто-то кричал — возможно, сам Тигнари. Им выигрывали время. Выстрелы дробили скалу и эхом отзывались в глубине пещеры, куда они с Сайно неслись на сверхзвуковой. Исполинский провал вырос перед ними, помеченный кровавой лентой реки — только зайди внутрь, шептал судорожный страх у Тигнари в голове, только потеряйся в этой темноте, и будешь в безопасности. Он ускорился, лёгкие протестующе заныли, скалистый зев будто шипел, радуясь лёгкой добыче… И в одно мгновение всё это рухнуло. Уши заложило новым выстрелом — совсем рядом, прямо над головой. Пуля просвистела в дюйме от макушки Тигнари и разлетелась в камне. — Этот был предупредительным. Следующим я прострелю тебе хвост. Тигнари замер, боясь даже дышать. Фокус в глазах на мгновение пропал, а прояснившись, упёрся вместо источника голоса в широкую спину: Сайно закрыл его собой, скользящим шагом назад оттеснил под защиту пещеры. И процедил так, что Тигнари буквально почувствовал клокочущую по горлу ненависть: — Я думал, у тебя сейчас другие заботы. Тигнари вжался лопатками в камень. Перед ними, на расстоянии одного прыжка, стояла целая гора мускулов. Стояла — и смотрела дулом пистолета Сайно прямо в лоб. — До твоего появления у нас и были другие заботы, — согласился наёмник. Голос у него был тяжёлым, грудным, резал на каждой гласной — в тон чертам лица, которые будто без особой любви к профессии точил юный скульптор. По левому глазу тянулся безобразный шрам, превращая радужку в бельмо. — А я всё думал, куда ты подевался. Решил в крысу забрать то, что нашли мы с ребятами? Это же совсем не твой стиль. — Отчаянные времена, Рахман, сам знаешь, — повёл плечами Сайно. — Будем стрелять или поторгуемся? По хвосту табуном прошла мелкая дрожь. Значит, это тот самый Рахман. Значит, им крупно не повезло. Рахман ухмыльнулся. За его спиной продолжал кричать и взрываться целый лагерь — но здесь, рядом с пустотой и тишиной древней пещеры, всё это как будто сжалось до ничтожной точки. Остались Тигнари с его страхом и два холодных дула, направленных друг на друга. — Как знать, за этого зверёныша я бы, может, и поторговался. Сайно гибким, текучим шагом скользнул влево, побуждая Тигнари двинуться за собой. — Этот — мой. — Кто тебя дохлого спрашивать будет? — расхохотался Рахман. — Будешь послушным мальчиком, отдашь его мне — и я, так и быть, притворюсь, что мы тут не встречались. Это большая игра, генерал, соплякам тут не место. В секундном молчании Тигнари уловил шум реки. Её тихое, мелодичное журчание в глубине пещеры превращалось в настоящий грохот, будто эхо множило течение об огромный стадион. Или же эхо здесь было вовсе ни при чём. — Сайно, — шепнул Тигнари одними губами. — Сайно, там водопад. Мы можем прыгнуть. Его спина напряглась. — Я повторю ещё раз, — рыкнул Сайно, — этот — мой. И выстрелил. Напряжение между ними разорвалось какофонией звуков — Рахман, ругнувшись, отлетел в сторону, нажал на спуск. Пуля выбила камень в шаге от места, где мгновение назад стоял Сайно, но самого Сайно под прицелом уже не было. Пространство вокруг завертелось вспышками: Тигнари втолкнули под свод пещеры, нога скользнула по обрыву, из груди вырвался нелепый крик. Сайно поймал его ладонь своей, его взгляд — своим. Долгое мгновение они балансировали в полной темноте на краю пропасти — а затем раздался новый выстрел. Губы Сайно дрогнули удивлением. Вздох превратился в кровавый хрип. И он рухнул прямо на Тигнари, увлекая их обоих в свободное падение в темноту пещерного зева. Они летели не дольше секунды, но у Тигнари под веками успела пронестись вся жизнь. Послышался глухой всплеск, вода приняла их обоих в холодные объятия, и Тигнари, придавленный чужим телом, камнем пошёл на дно. Спина ударилась о пол пещеры, воздух болезненным толчком вышел из лёгких, в мозгу тысячей ледяных иголочек застучала паника. Тигнари отчаянно распахнул рот, и в него тут же хлынула застоявшаяся вода с привкусом крови. Тело жгло холодом и тяжестью, паникой и беспомощностью. Тигнари забился, силясь сбросить Сайно с себя, нашарил его плечи, оттолкнул. В голове мигало дробное выбраться-выбраться-выбраться. Быстрее. Быстрее, пока лёгкие не разорвало отсутствием кислорода. Не попасть под пули, но утонуть в подземной луже. Какой бесславный у него будет конец. А потом давление на грудь исчезло. Тигнари ухватился проблеском сознания за шанс подняться, ладонь нелепо расчертила воду, уткнулась во что-то — тёплое и живое. Пальцы сомкнулись на пальцах, и его больно, бесцеремонно потащили вверх. Вода расступилась над головой, и кожу окутал свежий воздух. Тигнари выброшенной рыбой повалился на берег, пальцы заскребли по мокрому камню, горящие лёгкие скрутило спазмом. Он кашлял, захлёбываясь водой и слезами из глаз; кашлял, истошно сипя и сдирая глотку до крика, которого никто, кроме него, не слышал. Кашлял, пока с губ вместо воды не начали срываться хриплые вдохи. Кто-то сильным толчком перевернул его на спину, и во вспышке ясного зрения Тигнари различил белеющее лицо Сайно. Белеющее лицо Сайно с окровавленными губами и дикостью во взгляде. — Слышишь меня? — хрипнул он. Тигнари открыл рот — он дышал, он полноценно дышал, — но сил не хватило даже кивнуть. — Хорошо. Мне нужно, чтобы ты вытащил пулю. Чтобы он что. Сайно сел на колени, содрал с себя липкую майку и повернулся спиной. Под лопаткой, расцветая кровавым цветком, зияла дыра. Тигнари испустил какой-то придушенный свист. — Тигнари, — поторопил Сайно стиснутыми зубами, — быстро. Если рана затянется, а пуля останется внутри, тебе придётся резать по новой. Нам обоим это не понравится. Картина, в которой Тигнари полосует Сайно спину его же ножом, заставила мозги немного встряхнуться. Тигнари сел, всё ещё прошибаемый мелкой дрожью от холода воды, страха падения и паники выстрела, подобрал под себя ноги, прикусил губу, удерживая желание закричать. Хвост бесполезной мокрой тряпкой пополз за ним, когда Тигнари положил ходящую ходуном ладонь Сайно на спину. Тепло. В основном от крови. — Мне… прямо руками?.. — Нет, хирургическим пинцетом. С собой, надеюсь? — Только ради тебя прихватил. Тигнари глубоко вздохнул. Mierda, когда он сюда напрашивался, уговор был на то, что Сайно его защищает, а не толкает с обрыва в воду и потом требует полевую операцию. Препарировать Тигнари приходилось — трупы и лягушек, разумеется. Приходилось оказывать первую помощь студенту, который однажды на его лекции схватил приступ эпилепсии. Но вытаскивать пулю без подручных инструментов в тёмной грязной пещере… — Qué gracia me ha hecho tu tontería, — пробормотал Тигнари сбивчиво. Кожа под ладонью зашлась дрожью. — Если ты сейчас меня оскорбляешь, давай хотя бы так, чтобы я понимал. — Заткнись и не дёргайся. Так понятно? Пуля прошла неглубоко и завязла в мягких тканях; даже в полной темноте, которую рассеивал блеск воды и обрывочные вспышки наверху, Тигнари мог видеть её кончик. Ожог вокруг раны уже начинал белеть, и Тигнари почти чувствовал, как шевелились ткани под пальцами, обрастая новыми клетками прямо поверх металла. Он покосился на водопадный бассейн, думая хотя бы смочить руку, но разводы крови и песка в воде загубили затею на корню. — Хорошо. Постарайся не кричать. Тигнари сделал два быстрых выдоха и погрузил пальцы прямо в рану. Сайно дрогнул крупными мурашками под второй ладонью, прорычал ругательство, но не двинулся; по спине с новой силой заструилась кровь. Тигнари обхватил пулю, сам белый, с испариной на лбу, зашептал: — Тихо. Сейчас. Уже почти… Покорёженный кусок металла упал ему на ладонь, и Тигнари швырнул его в воду, подальше от глаз. Вторая рука чувствовала странное тепло — Тигнари с пропадающим фокусом во взгляде повернулся и задней мыслью отметил, что она всё ещё лежит у Сайно на спине. Он подавил новое желание закричать и отодвинулся, проехавшись задницей по острым камням. — Всё. Готово. Исцеляйся сколько влезет. Сайно тяжело повалился на бок, выставил локоть для опоры и затих. Плечи вздымались на мощных вздохах, чертя контуры мышц, с подкрашенных кровью волос на пол пещеры стекала вода. Тигнари смотрел на него и сжимал-разжимал кулак, не понимая, ожог это или остатки прикосновения. По коже будто бежали миниатюрные молнии. — Спасибо, — послышалось вдруг. Тигнари должен был ответить: «Не за что», — отвернуться и забыть. Дать Сайно пару минут на чёртову вампирскую регенерацию, а потом встать и притвориться, что ничего не было. Вместо этого с языка сорвалось: — Тебе ведь больно, правда? Спина мелко затряслась, будто Сайно смеялся. — Приятного точно мало. Я привык. Снова повисла тишина. Тигнари задрал голову кверху — зев пещеры, поглотившей их, открывался на высоте метров пяти, а потолок продолжался дальше, выше, теряясь в абсолютном мраке. Грохотал водопад, и казалось, что стены пещеры до сих пор стонут от пуль и взрывов, но больше — больше ничего. Они снова остались одни. — Ты специально, — понял Тигнари, — специально задержался. Чтобы Рахман думал, что… Зачем ты нарвался на пулю, если мы всё равно могли спрыгнуть? — Чтобы за нами не прыгнул кто-нибудь ещё, — послышался тихий выдох: Сайно кое-как сел. — Рахман не знает про скарабея. Будет для него сюрприз. — Ты меня до смерти напугал! Я думал, мы так и утонем! Сайно помолчал. Пожал плечами и снова едва не зашёлся ругательством — рана, может, и затягивалась на глазах, но всё ещё стреляла болью. — А ты? Прежде чем прыгать, мог и сообщить, что не умеешь плавать. Тигнари подавился воздухом: — Мне надо было при Рахмане начинать или орать уже в полёте? — Почему ты не умеешь плавать? — Я пустынная, мать её, лисица, с какого хрена я должен уметь плавать? Спина затряслась ещё сильнее. На этот раз Тигнари даже услышал — тихий, лающий смех, с которым Сайно смотрел в его расширенные от гнева глаза. Искренний смех ему определённо шёл. — Ладно, допустим. Что ещё ты не умеешь? — Тебе по пунктам? — Тигнари закатил глаза. — Стрелять, водить машину, грабить музеи, кататься на коньках, взрывать лагеря, готовить приличное ризотто, быть говнюком, говорить на французском, нарываться на пули, чтобы какой-то обмудок решил, что убил меня… Сайно рассмеялся ещё сильнее. Тигнари выливал на него всю свою злость, всё скопившееся напряжение заворачивал в слова — а ему сказочно насрать. Он ещё имел совесть смеяться. — Заткни рот, или, клянусь, я верну эту пулю обратно на место! Сайно не послушался, открыл рот шире — и Тигнари готов был броситься на него с клыками, если на выходе обнаружится шутка про твёрдые предметы, которые ему нравится в него пихать, — но передумал на первом же слоге. Он смотрел Тигнари куда-то за спину, с лёгким недоверием, будто там стоял другой валука шуна, заслуживающий больше его внимания. А потом позвал: — Включи фонарик. С серьёзным тоном спорить уже не хотелось. Тигнари хлопнул себя по поясу, проверяя оборудование — перед вылазкой Сайно выдал ему верёвку с кошкой и жумаром, ноль пистолетов и два тактических фонаря. Тигнари встряхнул один из них об ладонь, ударил по кнопке, и сквозь темноту забрезжил первый неуверенный луч света. Он пробил пещерный мрак насквозь, и Тигнари наконец увидел то, на что Сайно променял новую перепалку. В бледном электрическом свете купались огромные храмовые ворота. Каменные ветви и лианы оплетали древние колонны, которые терялись в своде сталактитов. Барельефы на облицовке сточились до неузнаваемости, и всё равно Тигнари казалось, что он узнаёт знакомые контуры — внизу деревья и цветы, наверху солнце, луна, звёзды и созвездия. Здесь не было золота или песка, как в Ай-Хануме, только голая скала, нелюдимая и угрожающая. Храм врос в пещеру, будто став с ней одним целым. Фонарный луч медленно заскользил по контурам наполовину обрушенной арки: вход в святилище был открыт, и вряд ли подразумевалось, что он может закрыться. В коридорном провале плясала равнодушная темнота. — Что ж, — хмыкнул Сайно, — это явно то, что мы искали. Рахман был настолько любезен, что показал нам путь. — Не только показал. Взгляни сюда. Тигнари упёрся светом в подножие арки. На выбитых прямо в неровном полу ступенях вповалку лежали тяжёлые ящики, связки верёвок, сигнальные шашки и полный короб динамита. Тихо выругавшись, Сайно поднялся на ноги и встал рядом. Его руки без особого азарта комкали мокрую тряпку, в которую превратилась майка, и поворачиваться, чтобы столкнуться взглядом с каким-нибудь жутко перекачанным прессом, Тигнари не стал. — Как думаешь, — позвал вместо этого, — они там уже что-нибудь нашли? — Вряд ли. Иначе всё оборудование было бы наверху, а лагерь уже сворачивали, — Сайно забрал у него один из фонарей. — Электричество работает. Чувствуешь что-нибудь? Тигнари прислушался к ощущениям — и покачал головой. — Нет. Храм явно построили валука шуна, но если в нём и была какая-то наша магия, она давно выветрилась. О том, что это значило на самом деле — что посоха не было и здесь, — он говорить уже не стал. Но Сайно не расстроился. — Чудно. Значит, можем поболтать, — и постучал по рации кончиком пальца. — Приём, меня слышно? Долгую секунду ему отвечало только шипение. А потом входной канал зашёлся грохотом и криками. — Сайно, ну надо же! — радостно орал Кавех. — Где тебя черти носят? — Мы в пещере. Здесь храм, который ещё не успели обнести, собираемся этим заняться. Как у вас обстановка? — Дико шумно, друг мой! Нам можно сворачиваться или… — в подтверждение слов на фоне у него что-то взорвалось, и Кавех на пару секунд пропал, глухо ругаясь в адрес чьей-то матери. — Постой, мы — это кто? Вы с Рахманом подружились? Сайно бросил на Тигнари озадаченный взгляд. Тот в ответ насупил брови. — Тигнари со мной. — Какого хрена он с тобой? Тигнари насупился сильнее; Сайно подавил вздох. — Оттяните то, что от них осталось, как можно дальше от лагеря. Заложите нам фору ещё хотя бы в пять минут, потом уходите. Увидимся на месте. — Принято, и всё-таки — какого хрена Тигнари с тобой?! Сайно щёлкнул креплением на поясе, и рация отправилась возмущаться голосом Кавеха ему в бедро. Он ущипнул себя за переносицу, бросил сквозь пальцы: — Ты вообще никому не сказал, что увязался за мной. — Ты тоже, — парировал Тигнари, не собираясь сдаваться так просто. — Мне хватает терпения переспорить тебя, а не весь лагерь. Он хорошо представлял, что бы случилось. Дэхья наверняка бросилась бы его отговаривать. Кавех провернул бы психологический приём, после которого Тигнари подумал бы, что остаться в лагере — это его самостоятельное, взрослое решение. Кандакия неодобрительно смотрела бы ему вслед до конца дней. Даже аль-Хайтам сказал бы что-нибудь вдохновенное про путёвку на тот свет. Тигнари этого не хотелось; проклятье, он лишь поэтому весь день пытался поймать момент, когда Сайно останется один. — Ты невозможен, — поделился Сайно тем временем. Огляделся по сторонам в поисках винтовки, наспех, спасибо большое, натянул обратно майку и проверил патроны. — Идём. После пятиминутной форы Рахману, возможно, захочется взглянуть на моё мёртвое тело. Тигнари сделал попытку выжать свой хвост, и она провалилась, набив песка и грязи между пальцев. Сайно, мокрый с ног до головы, со спутанным веником вместо волос и раздражением поперёк лица выглядел не сурово, а жалко; но Тигнари не стал ему об этом говорить. Он подозревал, что выглядит не лучше. — В следующий раз, когда соберёшься устраивать розыгрыши со своей смертью, — ворчливо попросил он, — предупреди, пожалуйста. — С чистой импровизацией трудно предупреждать. Фонарь держи ровнее, рука трясётся. Сайно уже поднимался по ступеням, когда Тигнари — без особой злобы, правда — выразительно закатил глаза. Одёрнул хвост, тряхнул ушами и, бормоча себе под нос проклятия на испанском, побрёл за ним. Пора было выяснить, какие сюрпризы собственные предки приберегли для него на этот раз.