Как поют пески

Грохот водопада и шум далёкой перестрелки остались позади. Тигнари переступил порог — и на него навалились темнота и тишина забытого храма в самом сердце каменных джунглей. Усыпанный колоннами арочный вход открывался в просторный зал без стен и потолка. Опорой здесь служила сама пещера: арки проходов были вытесаны прямо в скале, вместо ровной облицовки, как в Ай-Хануме — купол полой горы. Трудились только над тем, что действительно имело значение: над колоннами, которые покрывали каменные цветы, и фигурными фонтанами, где журчала вода. Кое-где висели обрывки паутины — видно, Рахман успел провести до них генеральную уборку. Но и без его вмешательства весь зал напоминал пышущий жизнью сад, который пару тысяч лет назад покинула медуза Горгона. Тигнари потянул носом. Пахло камнем, водой, немного солью и почему-то тошнотворной сладостью, как от тарелки гниющих фруктов. И — абсолютно ничем магическим. Это место было заброшено и мертво. Сайно заглянул фонарным лучом в ближайший фонтан. Вода спускалась по скалистой стене прямо с подёрнутого туманом потолка, собиралась в изящной выемке и уходила вниз, в подземное течение. — Что думаешь? Тигнари тронул ладонью парапет. Фонтан выточили в форме лотоса, камень был влажным и холодным. По грубому краю шла вязь знакомого ему алфавита. — Это точно построили валука шуна. Наш язык, — фонарик Сайно дрогнул, и Тигнари, уже чувствуя вопрос, покачал головой: — Нет, я не переведу. Но символы такие же, как на звёздной карте, это должно быть верное место. С которым что-то было не так. Тигнари прошёл дальше по залу, машинально отмечая, как гулко разносились его шаги. Заброшенный храм в глубине пещеры, вытесанные из камня цветы и деревья — и ни единого признака чего-то человеческого. Валука шуна строили — всегда для кого-то другого, им нравилось ремесло, — но если это святилище тоже предназначалось Дешрету… — …то что оно делает так далеко от царства Дешрета? Тигнари повернулся. В полумраке, под фонарём, выражения лица Сайно было не прочесть, но это и не требовалось. Кажется, Тигнари опять начал думать вслух. — Не только. В смысле, это тоже странно, но… — он повёл фонарём по кругу. — Ни единой статуи самого Дешрета. Никакой, не знаю, фресковой росписи или позолоты. Все эти цветы… — он дотронулся ладонью до орхидеи на колонне. Холодный шероховатый камень, и больше ничего. — Их не красили. Просто вытесали. Валука шуна… думай, что хочешь, конечно, но они не сделали бы свою работу настолько плохо. Сайно тихо ухмыльнулся. Пуля в плечо сделала его на удивление немногословным — или, и этот вариант Тигнари нравился больше, загадка брошенного храма давила и на него. — Они могли не закончить строительство. — Не обтесать стены и потолок, но собрать фонтаны и долбанный каменный сад? И куда они делись в таком случае? Спорить Сайно снова не стал — видно, решил, что Тигнари лучше знать. Журчащая вода невольно успокаивала, помогала поймать эту волну, когда паника и тревоги растворялись в абсолютном покое. Тигнари огляделся по сторонам, отмечая раскидистые лианы у арочных проходов, папоротники вдоль главной дороги, ведущей через весь зал, банановые деревья, сливающиеся с колоннами… — Они могли выбраться наверх, — пробормотал Тигнари, сбитый с толку, — и увидеть буквально то же самое. Зачем существам, которые вроде как любят всё живое, строить из камня мёртвое святилище? И прятать его в глубине пещеры в каменном, мать его, лесу? Сайно вздохнул. — В храмах не ругаются. Хотя я даже не уверен, что это храм. Тигнари открыл было рот, но совесть заставила согласиться. В чём-то Сайно был прав: пока что это был каменный сад без единого признака, что здесь поклонялись хоть чему-то, кроме банановых деревьев. Он описал фонариком полукруг, упираясь по очереди в три двери — восток, север, запад. И безрадостно усмехнулся: — Ну, с какой начнём? Сайно снял винтовку, приладил прицел. Это явно была излишняя мера — в гулкой пещере Тигнари услышал бы любой чих раньше, чем Сайно нажал бы на спуск, — но втолковывать наёмнику правила поведения в мёртвых не-уверен-что-это-храм казалось так себе идеей. — Сначала боковые, потом главный, — велел Сайно, поразмыслив. Он посветил в правый проход, и Тигнари, наученный горьким опытом, дождался отмашки, а затем уже пошёл следом. Арка была подогнана под самый его рост — будь Тигнари на голову выше, пришлось бы согнуться. Точно по золотому стандарту валука шуна. — Вот это, — оценил Сайно вполголоса, — уже интереснее. Правая комната была в несколько раз меньше огромного пустого зала и в несколько раз больше соответствовала пониманию святилища. Ряд каменных выступов, похожих на скамьи в католической церкви, уходил вглубь по направлению фонарного луча. А в самом конце комнаты, будто вросший в скалистую стену… — Ты, кажется, искал Дешрета? Вот и он. Тигнари сделал крошечный шаг по ряду камней. Эта статуя отличалась от той, что он видел в Ай-Хануме: Дешрет в причудливом головном уборе, далёком от традиционного пшента, с простёртыми вперёд руками ладонями вниз. Пустые глазницы слепо взирали на Тигнари, губы хранили непроницаемый отпечаток. Эту статую вытёсывали долго и с особым трепетом. — Нос на месте, — пробормотал Тигнари машинально. — Прости? — У многих статуй даже позднего периода отбиты носы. Мама говорила, что археологи считают виноватыми вандалов, мол, самый простой способ уничтожить божественную силу внутри статуи — это разбить ей нос. Как бы… перекрыть доступ к земному воздуху, — Тигнари склонил голову вбок, глядя Дешрету в мёртвое лицо. — Эта статуя цела. Никто из поздних царств сюда не добрался. Он медленным шагом пошёл дальше, прямо к алтарю. Фонарный луч в тихой задумчивости скользил по камням — ни следа вековой пыли, паутины или гнёзд летучих мышей. — Зато добрался Рахман. Голос Сайно звучал мрачно, будто он выносил приговор, который не подлежал обжалованию. Тигнари поравнялся с первыми скалистыми скамьями. — Сам же сказал: они оставили оборудование. Что бы здесь ни было спрятано, Рахман это ещё не забрал, — и, окончательно запутавшись, направил фонарь Дешрету в лицо. — Я не понимаю. Если валука шуна здесь молились, то почему так… коллективно? Эхо разнесло по комнатке глухие шаги. Сайно подошёл ближе и без особого пиетета ткнул винтовочным дулом в протянутую ладонь Дешрета. Тигнари должен был прийти в ужас, но сердце лишь вяло трепыхнулось от секундного негодования: на него давило абсолютное безмолвие этого места. — У вас молитва — это дело сугубо личное? — Ну… да? Перед тем как божество о чём-то просить, следовало остаться с ним наедине. Всё это больше похоже на католический храм, а валука шуна кто угодно, но не католики. — Разве? — Сайно обернулся, скользнул лучом по всей комнате. — А по мне, так это похоже на секту. Даже если бы он удосужился пояснить свою теорию — чего делать явно не собирался, — Тигнари всё равно посмотрел бы на него так, будто Сайно предложил нарисовать Дешрету маркерные усы. Хвост дрогнул злобой, глаза закатились: — Валука шуна сбегают на Мадагаскар, чтобы организовать секту? Это не просто не лучшая твоя шутка, это и на шутку-то не тя… Тигнари прикусил кончик языка. Задумался. Крупица смысла в предположении Сайно была. Молитвенный зал, явно рассчитанный на большое количество прихожан. Статуя, которая изображала правителя в не характерной для правителя позе. Каменный сад в двух шагах от настоящих джунглей. Иллюзия жизни в абсолютно мёртвом месте — и иллюзия намеренная. Культура валука шуна, которую Тигнари знал, не могла такое создать. Но культура целого племени, изгнанного на далёкий остров… Должно быть, у Тигнари на лице что-то отразилось — разрушенные шаблоны, поруганная гордость или просто глубокое несчастье, потому что Сайно тронул кончик его хвоста, приводя в чувство. — Идём дальше, — сказал тихо. Невысказанное: «Посмотрим, прав ли я», — повисло на мокром мехе искоркой молнии. Тигнари смахнул её, сбросил с плеч острое чувство обмана, внёс ясность сварливым: — Не трогай мой хвост. Затылок Сайно будто усмехнулся, но сам он не ответил. И они покинули молитвенный зал, где Тигнари теперь никак не мог отделаться от ощущения, что тёмная история давно минувших лет кровожадно дышит ему в спину. Весёлый плеск воды в садовых фонтанах больше походил на колокольный звон. Буйное воображение оживило длинные тени от фонаря и заставило плясать на скалистых стенах фигуры валука шуна, живших здесь тысячи лет назад. Тигнари готов был поклясться, что между папоротниками мелькают длинные уши, а за увитыми колоннами прячутся хвосты. Он ускорил шаг, проклиная и Сайно за тупую теорию, прогрызшую путь прямо в мозг, и себя — за то, что так легко повёлся на страшилку. В ней был определённый смысл, но если Тигнари за десять лет сплошных научных работ чему и научился, так это пользе доказательной базы. Пока они не найдут какой-нибудь алтарь для жертвоприношений, перевёрнутую пентаграмму или статую Дешрета, пожирающего младенцев — Тигнари не позволит так легко взять и убить в себе веру в мирную жизнь своего… — Тигнари. Взгляни-ка. …народа. Сайно опёрся плечом о сводчатую арку левого зала, высвечивая фонарём тёмные углы. Взгляд у него, поблёскивающий под лучом, был нечитаемый, на губах замерла ирония пополам с озабоченностью. Тигнари протиснулся мимо него, специально дёрнув кончиком хвоста по локтю, поднял фонарик. В левом зале оказалась библиотека. По крайней мере, Тигнари очень хотел надеяться, что когда-то это было библиотекой. Во влажном холодном воздухе пещеры любой папирус давно сгнил бы в труху, но вытесанные в стенах альковы отдалённо напоминали книжные полки — а не ниши для мумий, как наверняка сейчас казалось Сайно. Кое-где сохранились цилиндрические футляры для свитков, но когда Тигнари нерешительно сомкнул пальцы на одном из них и поддел крышку, тот оказался пуст. — Какие бы рукописи здесь ни хранили, — вздохнул Тигнари, — до нас это не дожило. — Ну, — хмыкнул Сайно безрадостно, — в кои-то веки можно порадоваться, что инструкция на папирусе в нашем случае — слишком банальный ход. Пустые книжные полки теперь даже Тигнари начинали казаться вполне подходящего размера, чтобы складировать туда тела. По спине пробежал зыбкий холодок, который только усугублялся недавним купанием, и Тигнари повёл плечами. — Идём. Здесь ничего нет. Оставался центральный проход. В этот раз Сайно не пустил его вперёд, но и сам замедлился на первом же шаге сквозь арку. Она открывалась в длинный анфиладный коридор с гладко обтёсанными стенами, по которым бежали надписи на старом языке валука шуна. Тигнари брёл за Сайно в полном молчании, без особой надежды скользя фонарём по скальным иероглифам — ни одного знакомого слова, сплошная пустота и ощущение чего-то нехорошего. — Поздравляю, — буркнул Тигнари, когда за его спиной растворилась третья арка из бесконечного коридора, — теперь я тоже думаю про секту. Если бы Сайно не был занят тем, что каждую новую стену встречал дулом винтовки — может, даже посмеялся бы. Не от того, что у него хорошее чувство юмора, а от того, что хвост у Тигнари дыбился мурашками и он даже не думал это скрывать. Но Сайно отозвался лаконичным: — Всегда готовься к худшему, — причём таким тоном, что по нему не поймёшь, угроза это или бесценный жизненный совет. Они миновали семь слепых проходов, в каждом из которых Тигнари становилось всё неуютнее. Он начинал жалеть, что язык валука шуна так и остался для него загадкой — безумно хотелось перевести надписи, хотя бы примерный смысл, и вместе с этим… вместе с этим Тигнари казалось, что он не обрадуется, если узнает, что здесь на самом деле написано. Каждая клеточка тела вопила, что весь этот храм — странная ошибка природы. Его не должно было существовать. Его предки ни за что не построили бы такое холодное, пустое, абсолютно мёртвое место. — Сайно, постой. Тот, уже одной ногой в самом конце коридора, обернулся. — Что? — Ничего, просто… — Тигнари задумчиво посветил фонарём на последнюю стену. — Показалось, что выражение знакомое. Я видел похожие слова, когда навещал бабушку на кладбище. Мама настояла, чтобы на надгробии выбили прощание на нашем языке. Сайно в два шага вернулся к нему. Долю секунды Тигнари ждал стандартных соболезнований и уже заготовил самый безразличный тон, чтобы заверить, что бабушку всё равно не помнит, но Сайно лишь спросил мягче обычного: — Смысл передашь? Тигнари постучал пальцем по губам. — Какое-то стандартное «Мы увидимся снова в лучшем мире». Я не уверен, что это те же иероглифы, но если тебе так нравится теория про секту… — Не нравится. Выглядит слишком подозрительно для всего, — Сайно наградил его быстрым взглядом, — что я успел узнать про валука шуна. И этот взгляд больше не кричал: «И узнал, прошу заметить, против своей воли». Тигнари дал себе секунду порадоваться прогрессу, подавил нелепое желание коснуться каменных иероглифов кончиками пальцев — и они в молчании двинулись дальше. Тигнари никогда не замечал за собой приступов клаустрофобии, и этот храм был не первым памятником древности, где он очутился, но напряжение Сайно принялось давить и на него. В тусклом свете фонаря казалось, что стены приближаются — медленно, будто издеваясь — и вот-вот сомкнутся над головой, хороня в камне. Уши улавливали не только эхо их шагов, но и тихий смех, который наверняка был журчанием воды в фонтанах. В призраках Тигнари тоже разуверился ещё в детстве — и сейчас был очень близок к тому, чтобы вернуть эту веру назад. Сайно был прав, и Тигнари чувствовал его правоту дрожью собственного хвоста. С этим местом действительно что-то было не так. Анфилада закончилась настоящим лабиринтом. От широкого круга площадки кольцом расходилось множество проходов — какие-то арки обрушились временем, какие-то были замурованы камнем, за какими-то клубились чернота и холод. Сайно посветил на ближайший проход: — Смотри. Здесь уже побывали. У арочного косяка, на высоте линии взгляда, стоял меловой крест. Отметка ярко белела под лучом, такие же помечали все открытые проходы — явно свежие. У одного из завалов валялась будто забытая динамитная шашка, пару увесистых булыжников кто-то сдвинул в центр зала. Люди Рахмана хотели расчистить завалы, но… — Что-то им помешало. Тигнари сказал — и мурашки побежали по хвосту с удвоенной скоростью. Какой бы ни была его страсть к истории, как ни теплилась в сердце надежда, что однажды он сможет показать этот храм матери и рассказать про него Коллеи — больше, чем шагать вперёд, Тигнари хотелось вцепиться в Сайно мёртвой хваткой и орать, пока они не выберутся на воздух. И это желание было очень близко к тому, чтобы пересилить его безразмерную гордость. — Или они нашли в одном из проходов что-нибудь поинтереснее, — предположил Сайно. Таким тоном родители говорят ребёнку, что в шкафу нет монстров, которых стоило бы бояться. — Пойдём по очереди или напрямик? Тигнари пожал плечами, оставляя ему право решать. Казалось, что если сейчас он откроет рот и впустит в него затхлый воздух подземной пещеры — сам превратится в камень. Сайно выбрал тот самый ближайший проход. И на пороге, встретив темноту винтовкой, хмыкнул вдруг: — Надо же. Здесь тоже должны были хранить рукописи? Тигнари осторожно заглянул ему за плечо — и едва не заорал по-настоящему. Комната и правда напоминала библиотеку — вот только в этой не было ни футляров, ни следов сохранившегося папируса. Альковы были больше и глубже, а в них под фонарным лучом отбрасывали длинные тени человеческие черепа. Тигнари вывалился обратно в круглый зал. Фокус в глазах расплылся, мир почернел, будто он случайно выключил фонарик, ноги потеряли опору и слепо уткнулись в стену, по которой Тигнари чуть не съехал к самому полу. Внезапность и ужас подкосили его не хуже пули в затылок, и Тигнари задышал сбитым ритмом, абсолютно… не понимая. — Тигнари? Сайно протянул ему руку. Сгорая попеременно от стыда и страха, Тигнари ухватился за неё, как за спасательный круг. Положение в пространстве удалось выровнять, но колени всё ещё мелко трясло. — На всеобщее обозрение, — прошептал Тигнари, закрывая рот ладонью, будто запах тысячелетнего разложения мог просочиться в самые ноздри. — Отвратительно. Сайно стоял над ним с красочным смятением поперёк лица, словно не мог понять, что с ним делать. Ему в глаза — единственный признак жизни в этом месте — Тигнари и упёрся. — Я… — он вдохнул. Выдохнул. Хорошо. — Я и раньше видел кости. И трупы видел. Просто… какого хрена?.. Сайно покачал головой: — Сядь. Отдышись. — Какого хрена валука шуна складировали здесь черепа? — Тигнари, сядь. Я посмотрю, что в остальных проходах, и… — Ну уж нет! Не смей бросать меня здесь одного! Хватка на запястье усилилась. Сайно смотрел с лёгкой усталостью поперёк лица, будто Тигнари разучился говорить и лепетал что-то на двухлетнем. Тигнари и сам себе удивился. Они замерли в полной тишине, сквозь которую слышалось, как у него частым тактом разрывает рёбра. Уши встали торчком, улавливая любой лишний звук, Тигнари прикусил губу. — Мне это не нравится. Всё лучше, чем оправдывать спонтанный приступ страха жалким: «Давай отсюда уйдём». Сайно всё равно не послушает, а Тигнари… Тигнари чувствовал себя обманутым ребёнком, которому сказали, что тот замечательный сосед, кормивший его мороженым жаркими летними деньками, на самом деле оказался маньяком. — Никто тебя не бросает, — процедил Сайно наконец, — я буду на виду. Просто сядь уже. Другая ладонь упёрлась Тигнари в плечо, и он всё-таки сполз по стене, сдирая спиной холодную крошку. Сайно поднялся, бросил на него последний взгляд, явно проверяя, не думает ли Тигнари ловить новую паническую атаку, и указал фонарём на следующий проход. — Я останусь на пороге. Если меня утащит какой-нибудь призрак кровожадного валука шуна — тогда разрешаю кричать. — Всё ещё не смешно, — буркнул Тигнари в колени. Сайно перехватил винтовку, приладил фонарик под прицел и отправился к проходу. Тигнари остался у стены круглого зала — сдерживать дрожь по хвосту и мучительно думать. Наверное, этого стоило ожидать. В смысле — любой народ, даже самый малочисленный, рано или поздно образует внутри себя группировку с весьма… искажёнными взглядами на центральную религию. Рано или поздно появляется харизматичный лидер, или страх, или манипуляции, или… или одиночество. Тигнари прислушался к пению фонтана из каменного сада. Может, аль-Хайтам был прав — и Сайно тоже был прав. Валука шуна не могли очутиться так далеко от родных земель, если их не изгнали. Валука шуна не могли построить безмолвный храм, который шёл вразрез со всей их культурой, если от этой культуры хоть что-то осталось. Предоставленное само себе, озлобленное на собственные устои племя — вполне благодатная почва для долбанной секты. Почему звёздная карта указывала именно сюда? На то была какая-то сакральная причина, или кто-то просто очень хотел, чтобы валука шуна, идущий по подсказкам, узнал о том, что творили его далёкие предки? Тигнари стоило устыдиться? Расплакаться? Сбежать? Тигнари сжал зубы. Сайно перешёл к следующему проходу, молча, без лишнего звука, и Тигнари не стал спрашивать, что он там видит. Ещё черепа, кровавые алтари или всё-таки статуя Дешрета, пожирающего младенцев — пусть эту загадку за него решит кто-нибудь другой. Тигнари, пожалуй, переждёт в своём уютном мире, где валука шуна оставались создателями пустынных оазисов и любителями домов на деревьях. Это была трусость, с которой он оказался не готов столкнуться. И ощущалась она паршивым, склизким комком в животе. У третьего прохода Сайно стоял в долгой, тихой задумчивости. Потом позвал: — Думаю, это тебе всё же надо увидеть. Только… осторожнее. Он не приказывал, и тем не менее Тигнари поднялся на ноги. Арочный проход разливался могильным холодом — и запахом, чёртовым тошнотворно-сладким запахом, которым тянуло прямо из черноты. Он усилился до такой степени, что кружилась голова, и Тигнари с какой-то звонкой ясностью уловил его причину раньше, чем увидел. Арка открывалась в алтарный зал. Фонарик Сайно упирался в плоскую каменную плиту ровно посередине, очерченную круговым жёлобом со знакомой вязью иероглифов; по жёлобу тихо, будто боязливо бежала вода. А на плите, которая явно и служила алтарём, лицом вниз согнулось в кровавом цветке мёртвое тело. Сайно вцепился Тигнари в плечо, но тот не закричал бы, даже если бы мог. Первый приступ тошноты прошёл с мимолётным головокружением, и он лишь едва подался назад, морща нос. Кажется, усталому мозгу на сегодня хватило впечатлений. — И что его убило? — пусто пробормотал Тигнари. Тело явно принадлежало наёмнику — только если валука шуна тех времён утратили хвосты и перешли на современную форму цвета хаки. Голова плавала в луже крови, растекающейся по камню, но Тигнари не видел травм или открытых ран. Широко распахнутые глаза бездумно таращились в стену. Больше в этой комнате ничего не было. Только каменный алтарь и, что ж, определённо мёртвый наёмник. — Я, конечно, не врач, — Сайно навёл фонарь на кровь, которая пропитала весь круг и засохла, стекая каплями по жёлобу, — но, думаю, он потерял кучу крови. — Блестяще, Шерлок. Подержи. Тигнари всунул ему свой фонарик — и, сделав глубокий вздох, перешагнул порог. В нос ударил приторный смрад разложения и ржавчины, который перебивал собой даже пещерную соль. Тигнари замер, покачиваясь у входа на носках, но в этот раз дело было не в робости — тело наконец почувствовало то, чего он так долго ждал. В зале искрило магией. Тигнари обошёл алтарный круг, не рискуя ступать туда, где кровь уходила в камень, и остановился над плитой. Каждый медик рано или поздно научится сводить человеческое тело к простому «жив — мёртв», и последние представляли для Тигнари интерес только на практике в морге. К смерти он привык, на раны смотрел без ужаса, и всё же… на практике в морге им не объясняли, что жизнь однажды может подкинуть мертвеца посреди заброшенного храма. Когда Тигнари потянулся к неподвижной голове, пальцы у него подрагивали. Он чуть оттянул наёмника за волосы, провернул: поперёк горла тусклой лентой блеснул порез. Тигнари поднял подёрнутый туманом взгляд. Сайно стоял по другую сторону круга, весь закованный в броню нечитаемого языка тела, и Тигнари тихо сообщил ему: — Кажется, его пытались принести в жертву. Сайно кивнул, будто вовсе не удивился: — Выходит, Рахман зарезал одного из своих. И оставил здесь. Вот теперь в его глазах блеснуло что-то похожее на ярость. Эмоция откликнулась в Тигнари болезненным выдохом: если до этого он примерно представлял, что Рахман такое, то эти слова только что сделали в сотню, в тысячу раз хуже. — Но зачем? — Готов спорить, — Сайно мрачно шагнул в круг, прямо по крови, — он пытался вскрыть этот булыжник. Они нависли над алтарём. Гладкий камень, обточенный едва не до блеска, весь покрытый багровыми лужами и вязью иероглифов. В центре, навевая нелепые ассоциации с подставками для стаканов, в камень уходило круглое углубление. В самый раз для крови. Тигнари хотел сказать что-нибудь умное, сформировать гипотезу, высказать пустую догадку, наконец — но на языке вертелись сплошь ругательства на испанском и липкая, неприязненная неправильность. Вся картина казалась жестокой шуткой. Тигнари отвернулся в стену. — Убери его, — попросил глухо, — попробуем мою кровь. Даже спиной он чувствовал, как Сайно напрягся. — Тигнари… — Что? — осклабился тот. — Открывать моей кровью двери — Тигнари, вперёд, а вылить её на доисторический алтарь что-то мешает? Сайно не сказал ни слова. Но Тигнари всё равно мог понять, о чём он думает: эта же мысль за пеленой древнего ужаса ворочалась и у него в голове. И он был в какой-то извращённой форме благодарен Сайно за то, что тот не попытался высказать её вслух. Что-то в нём точно изменилось. Череда шорохов, натужных вздохов и звук падения тела о камень заставили Тигнари зябко обхватить себя за плечи. В холодной скале прямо перед глазами чудилась насмешка: давай, ложись, и пусть Сайно перережет тебе глотку. Мазохистский интерес требовал так и сделать — из чистого научного любопытства, сколько миллисекунд у Сайно уйдёт на принятие такого важного решения. Почему-то Тигнари казалось, что для него принесение в жертву одного валука шуна (который ему всё равно не нравился) в стенах древнего храма не будет какой-то проблемой. Скорее всего, он даже сможет после этого спокойно спать по ночам. В отличие от Тигнари. — Давай, — позвал Сайно, выдёргивая пессимизмом голоса назад в реальность. Тигнари скосил взгляд за плечо: ему протягивали короткий армейский нож. В нос забился запах засохшей крови, и сейчас Тигнари как никогда хотелось, чтобы Сайно достал сигарету и принялся дымить прямо на древний алтарь. Его крепкий кэмел был всяко лучше. Тигнари забрал нож кончиками пальцев, уложил ладонь на алтарь — осторожным прикосновением, лишний раз проверяя ощущения. Кожу кололо больно и ощутимо, будто что-то там, под этим гладким камнем, рвалось ему навстречу и мечтало сожрать без остатка. Это была магия, но не та, что охраняла Ай-Ханум. Отчётливее, темнее и во сто крат хуже. Тигнари поднял голову. Взгляд Сайно скользил где-то за его плечами. «Эй, что будешь делать, если меня придётся убить», — зубы прикусили эту мысль на кончике языка, и теперь кровь забивалась не только в нос, но и в рот. Тигнари вложил лезвие острым краем в ладонь, которую не располосовало музейным стеклом — для симметрии, — глубоким вздохом приготовился к боли и — сделал надрез. Закушенная губа не сдержала тихого шипения, и кровь мелкими каплями полилась из сжатого кулака на алтарь. Острое ощущение магии накрыло с головой, Тигнари зажмурился, грудью набивая бешеный сердечный ритм… а затем босые ноги уловили дрожь под землёй. И по камню вслед за каплями крови побежали трещины. Поверхность алтаря с гулким стуком кололась на куски — Тигнари широко распахнул глаза, едва понял, что узор не хаотичный. Трещины, по которым устремилась его кровь, медленно рисовали карту. — Дельта Нила, — констатировал Сайно. — Замечательно, — откликнулся Тигнари слабым голосом, — тебе не придётся меня убивать. Сайно позволил себе очередной странный взгляд прямо ему в лоб и снова склонился над алтарём. Трещины бежали от основания дельты дальше, в сторону, уводя их маршрут на юго-запад; кровь скопилась в трёх углублениях по камню — и всё затихло. Тигнари перебрал пальцами, болью прогоняя желание нелепо рассмеяться вслух. Он узнал карту. — Гиза. Ну, конечно. Самый богатый на древние захоронения участок Египта. Сердце позднего аль-ахмарского периода. Тигнари мог даже не стараться выходить из дома — кажется, теперь предстояло туда вернуться. — Это пирамиды? — позвал Сайно, но Тигнари покачал головой: — Вряд ли, слишком далеко от реки. Может, какие-то храмы или гробницы… если нам не так повезло, то уже раскопанные, — и наконец поднял на него усталый взгляд. — Аль-Хайтам выяснит. Пойдём отсюда. Кровь стекала по пальцам на камень, и Тигнари убрал руку с алтаря, не желая больше подпитывать это чёртово место. Взглянул на карту из трещин в последний раз, запоминая расположение точек, и вышел из круга. Напряжение отдавалось ноющими мышцами в плечах, Тигнари снова с силой прикусил губу. В нём за право лечь на голос дрались смех, плач и полная отрешённость. Сайно молча протянул ему рулон бинтов — всё ещё неприятно мокрый после купания, но грех жаловаться. Тигнари с благодарным кивком вернул ему нож и уже на ходу принялся за перевязку — в этот раз не дожидаясь команды. Оставаться здесь точно не входило в его планы на ближайшие пять минут. Мёртвый храм они покидали в тишине. Лишь в каменном саду, где вода из фонтанов создавала иллюзию хоть какой-то жизни, Сайно вдруг подал голос: — Ты и правда решил, что я тебя убью? Тигнари досадливо сморщил нос. А ведь всё было бы хорошо, если бы они оставили этот проблеск мрачной мысли в алтарном зале. — Ещё скажи, что между моей жизнью и посохом ты будешь долго выбирать. Если бы ради этой карты пришлось меня зарезать… — Тигнари, — голос Сайно отдавал раздражением, — никакого «если бы» не случилось. — Я и без того знаю, что бы ты сделал. Давай без лишней философии. Тигнари отгрыз зубами бинтовую ленту и, сунув рулон себе в карман, ускорил шаг. Хотелось убраться куда подальше — и от этого храма, в котором они оставят какую-то мрачную тайну его предков, и от Сайно. В особенности от Сайно. По каменным ступеням Тигнари едва не скатился кувырком. А дальше пришлось остановиться: солёный пещерный воздух теперь казался настоящей благодатью, но им надо было наверх. Свободное падение с обрыва оказалось прыжком в один конец, и лифта специально для гордой злости Тигнари никто не оставил. Сайно встал рядом, не собираясь с этой самой злостью считаться. Постучал по рации: — Дэхья, что у вас? — Ну ты и вовремя! — вмиг ожило шипение. Тигнари воспрянул кратким приливом облегчения: Дэхья была жива и в порядке, и это было куда больше, чем его полупустой стакан в голове мог надеяться. — Отогнали самый настырный хвост, оставили Рахмана без основных сил. В лагере должно быть чисто, они потратят кучу времени на возвращение. — А где сам Рахман? Дэхья ругнулась сквозь зубы. — Потеряли. Он точно стрелял по нашим машинам, потом вильнул куда-то в сторону. Я хотела пустить ему привет из гранатомёта, но Кандакия… ты понял. Скажи, что порадуешь меня красивым посохом. — Посоха здесь нет, — Сайно бросил на Тигнари оценивающий взгляд, будто тот умыкнул его прямо из алтаря, стоило Сайно отвернуться. — Есть только следующая точка. — Да твою же… И? Что на этот раз, Венесуэла или Маспаломас? Сайно улыбнулся: — Легче. Гиза.

***

Одну тряску по джунглям в ревущем ранглере Тигнари уже пережил, но ко второй оказался не готов. Выбираться пришлось по собственной верёвке. Свежий порез на ладони щипало, а сами ладони горели, как на выкрученном до максимума обогревателе, но Тигнари так сильно хотел наконец увидеть что-то кроме пещерного мрака, что почти не обратил на это внимания. Лагерь действительно был пуст, и лишь следы разрушений, будто по палаткам прокатился пулевой ураган, напоминали, что здесь случилось совсем недавно. Наверху вечерние сумерки успели смениться ночью, а Тигнари брёл за Сайно с высоко задранной головой, чтобы лишний раз не натыкаться на чьи-то тела. Его то потряхивало, как осиновый лист, то колотило маятником. Сайно отыскал для них в чужих припасах покинутый ранглер, молча сгрузил Тигнари на переднее сиденье и сел за руль. До ближайшего города была всего пара часов езды; в два раза больше, если делать крюк в объезд национального парка. Ранглер катил по ухабистым зарослям прочь от каменного леса, и Тигнари, разглядывая в темноте салона очередную повязку на руке, мог ловить себя только за слабое «ну наконец-то». С Сайно они не разговаривали. Единственная попытка начать диалог принадлежала ему. — Значит, Гиза, — и звучала как-то слишком вымученно, будто на Сайно в кои-то веки снизошло желание поболтать о погоде, но о погоде он не знал решительно ничего. — Вернёшься домой. Тигнари, занятый пересчитыванием пятен крови на бинте, не ответил. И салон снова погрузился в душащее молчание. Сказать что-то, может, и хотелось, но сил больше не было. Обрывки неслучившихся диалогов ползали по голове вялыми улитками: возможно, Сайно позволит ему наведаться к Коллеи; а может, лучше и вовсе об этом забыть, пока они не найдут посох; интересно, что было в остальных храмовых проходах; с другой стороны, нахрен этот интерес; убил бы его Сайно, если бы; а может, и далеко не к лучшему, что не убил. Тигнари так и не понял, как он сумел задремать, привалившись к боковой двери, но назад в реальность его выдернули ведром ледяной воды. Звуком выстрела и треском битого стекла. — Пригнись! — рявкнул Сайно с водительского, и ранглер закрутило в бешеном зигзаге. Дремота и усталость растворились под всплеском адреналина. Тигнари нырнул головой вперёд, под сиденье, заорал в ответ: — Что за хрень?! Раздался новый выстрел. Затрещало заднее стекло. Сайно выругался, крутанул руль, мир у Тигнари перед глазами бешено завертелся. — Рахман, — бросил Сайно обрывисто. — Держись! Он вдавил педаль газа до упора, и ранглер взревел, набирая скорость. Лицо у Сайно побелело, губы были напряжённо сжаты; за его профилем виднелась абсолютная ночная пустота. Джунгли остались позади: они неслись по шоссе, и в них стреляли. — Какого хрена, — Тигнари дышал прерывисто, и слова вылетали куда-то в колени, — здесь делает Рахман? — Если догонит, выясним. Сайно крутанул в левой руке пистолет, высунулся в окно. Лязг затвора раздался синхронно с визгом шин и быстрой пальбой; снова выругавшись, Сайно приземлился назад на сиденье. — Тигнари, — велел сталью по голосу, — возьми пистолет. Тигнари, всё ещё сложенный пополам, ошалело дёрнул ухом. — Что? — Возьми пистолет и стреляй! Тигнари замешкался из рефлекса не делать ничего, что ему приказывают бесцеремонным криком, и тогда Сайно сунул пистолет ему на колени. Подавив желание закричать самому, Тигнари обеими руками взялся за поблёскивающий холод металла. Столько дней выпрашивать пистолет и получить его в самый неподходящий… — Ты смотреть на него будешь или сделаешь что-нибудь? — цокнул Сайно. — Я в жизни пистолета в руках не держал, если ты забыл! По заднему стеклу весёлой дробью застучали новые пули; Тигнари краем глаза выглянул в боковое зеркало: на них, не сбавляя скорости, неслись два круга жёлтых фар. Ранглер натужно скрипел, выжимая по шоссе пределы спидометра, и Тигнари, замершему под сиденьем, казалось, что такими темпами машина развалится и без помощи Рахмана. — Проще простого, наводишь и жмёшь. Стреляй уже! Страх за собственную жизнь заставил послушаться. Тигнари высунулся в окно, сощурив взгляд от ветра и слепящих фар, прицелился откровенно наугад и нажал на спуск. Ничего. Ответный выстрел чиркнул по самой макушке, Тигнари под звон в ушах нырнул в салон, следующая пуля мелькнула мимо бокового зеркала. — Если меня убьют… — начал Тигнари на чистом адреналиновом негодовании, но со второй попытки зеркало разлетелось вдребезги. — Mierda! — Следи за перезарядкой, — посоветовал Сайно, не отвлекаясь от виражей по шоссе. — У Рахмана обычный Глок с обычным магазином, после семнадцати патронов будет пауза. Тигнари зашипел: — Мне теперь ещё и патроны считать? — Можешь пересесть за руль и оставить самую простую работу мне. — И точно нас угробить, спасибо! Если в жизни Тигнари и был момент, когда он всерьёз пожалел об отсутствии водительских прав, — это был он. Заднее стекло трещало и держалось на честном слове; пули градом посыпались по стороне Сайно. Ранглер вильнул влево, Тигнари снова пригнулся, пытаясь за какофонией звуков уловить обещанную паузу. Снова прицелился, выстрелил трижды — одна из пуль разнесла правую фару, и Тигнари в мигнувшей вспышке различил контуры людей в салоне. — Двое, — доложил он, снова прячась на сиденье. Он стрелял по людям и даже не задумывался об этической стороне вопроса. В какой день его жизнь свернула настолько не туда? Сайно выругался, даже не трудясь открывать для этого рот. Визг шин едва слышался за громом пуль и собственным сердцебиением, но Тигнари и так понимал, что их ранглер на пределе. Остатки души ушли в пятки, когда он выглянул, чтобы выстрелить снова, и обнаружил машину буквально на расстоянии вытянутой руки. — Мы сможем оторваться? — Если хотя бы раз попадёшь, — Сайно задрал голову, глянул в перекошенное зеркало и резко вильнул вправо. Тигнари мотнуло к открытому окну, его адреналин проделал в организме мёртвую петлю. — Проклятье, знал же, что не надо тащить тебя с собой… — И что бы ты тогда делал с алтарём? Сам себе горло располосовал бы — вдруг поможет? — Не заботился бы о том, чтобы в тебе не наделали лишних дыр! — рявкнул Сайно. — Либо жди, пока так и случится, либо стреляй! Губы у Тигнари дрогнули. «Я-то исцелюсь, — напоминал воинственный взгляд Сайно из-под растрёпанной чёлки, — а у тебя такой роскоши нет». — Какая же ты сволочь, — процедил Тигнари, отворачиваясь. Он выстрелил снова — пуля отскочила от капота, ещё раз — чиркнула по крыше, и ещё — по лобовому побежала вязь первых трещин. Тигнари вдруг чётко увидел, как дуло чужого пистолета высунулось из окна и направилось ему прямо в лоб. Он нырнул внутрь за миг до того, как выстрел пронёсся мимо. Перед глазами заплясали белые вспышки, Тигнари проморгался… — Сайно! Ранглер в упор нёсся по встречной полосе прямо в лоб легковому седану. Тигнари действовал быстрее, чем успел подумать. Их с Сайно руки одновременно выкрутили руль в сторону, шины завизжали по асфальту, инерция отбросила Тигнари головой в приборную панель. Сайно навалился сверху, и салон превратился в комок бешеной скорости и сдавленных проклятий. Тигнари кое-как поднял голову — и увидел, как ранглер полукругом улетает с шоссе в бескрайнее травяное море. Их снова тряхнуло на ухабе, Тигнари приложился макушкой о потолок и ничком рухнул назад со звёздами в глазах. Пистолет упал куда-то под сиденье, потерявшись в ногах, бешено заскрипели тормоза. Погрязнув колёсами в траве, ранглер вписался капотом в низкое дерево и остановился среди зарослей. Мир в глазах двоился и плясал туманом. Тигнари поднял ладонь, на которой обнаружил два бинта и десять пальцев, попробовал схватить воздух и безнадёжно закашлялся. — С-Сайно?.. Где-то рядом слышался рокот мотора. Тигнари с усилием повернул голову, но Сайно так и не увидел: вспышка боли утащила сознание в обморок раньше, чем взгляд зацепился за чужое тело. И всё наконец-то затихло.