Как поют пески

Всё, что было дальше, Тигнари помнил смутно. Так он чувствовал себя после любого напряжённого экзамена: в памяти прекрасно откладывался адреналиновый скачок в момент, когда закрывалась дверь аудитории, а всё, что происходило после — смазывалось в ноль. И если это действительно был экзамен, то Тигнари на нём били по всем костям, не жалея сил. В первый раз он пришёл в себя уже в машине. То, что это машина, можно было определить только по гудению мотора и редкой тряске, а то, что за рулём кто-то третий — по локтю Сайно, который упирался прямо в колено. Тигнари завозился, собрал осколки головы в пригоршню, поднял взгляд: Дэхья на водительском, Набил — на пассажирском. — О, лисичка, — поприветствовала Дэхья так буднично, словно они увиделись в торговом центре у островка с косметикой. — Лежи-лежи, тебе нельзя вставать. Наверное, мозг Тигнари воспринял это как запрет в целом приходить в себя. Его хватило на мутный взгляд по Сайно: глаза были закрыты, рот, наоборот, сонно сипел. Щёлкнула галочка напротив «жив, дышит, пульс спокойный» — и Тигнари, мазнув щекой по ремню безопасности, отключился снова. Затем была квартира Кандакии. До неё из машины он уже как будто добрался самостоятельно, но не помнил, как переставлял ноги по лестнице, что говорили вокруг, не стоило ли ему принять душ, прежде чем рухнуть на что-то большое и мягкое. Всё пространство сжалось до неясных контуров и белого шума в ушах. Тигнари так и не понял, потерял он сознание в третий раз или всё-таки полноценно заснул. Спалось урывками, но без картинок. Время от времени Тигнари улавливал какие-то куски окружающего — голоса, шаги и хлопки дверей, — но разобрать, что происходило у него в голове, а что за её пределами, было невозможно. Тем не менее морально открывать глаза было легче. Физически — что ж, тело всё ещё считалось с законами мироздания, а законы мироздания говорили, что никто после таких событий неспособен на утренние пробежки. Когда Тигнари мозаикой восстановил реальность вокруг (большое и мягкое оказалось кроватью, из неясных контуров соткалась светлая комната, а белый шум превратился в дребезжание кофеварки где-то на фоне), он обнаружил, что болело всё. Он не хотел пересчитывать каждый синяк и каждую царапину. Взглянул лишь на онемевшую руку: кто-то забинтовал ему всю кисть, запястье откликалось стреляющими судорогами. Пахло целой кучей мазей и почему-то аргановым маслом. Ловя вспышки по внутренней стороне век, Тигнари осторожно свесил ноги с кровати. В комнате — наверное, это и была спальня Кандакии — оказалось зеркало во весь рост, и Тигнари получил возможность со всех углов полюбоваться на свою помятость. Волосы были в пыли и песке, поперёк шеи затягивались бледные царапины, у точек пульса под челюстью наливались свежие синяки. Синяки покрывали всё тело, и от них не спасала чья-то растянутая футболка — где-то пурпурные пятна были размером с ладонь, где-то складывались в целую россыпь. На коленях подсыхала кровавая корочка, хвост выглядел серо-зелёной мочалкой. Глаза смотрели устало: так Тигнари смотрел только в шесть утра, когда выдавались бессонные ночи на дежурствах в больнице. Свежая одежда, всё та же казённая униформа с вырезанной в штанах дырой, лежала рядом, но у Тигнари не было сил даже согнуться. Из дверной щели сочился запах хумуса — и Тигнари, как робот без единой мысли, пошёл на него. Гостиная встретила его мечтой аптекаря с кучей таблеток, порошков и закупоренных упаковок пластырей. Кухня — едой, кофе и Кандакией с Дэхьей, которые плечом к плечу уткнулись в телефон. — …многочисленная охрана, дворецкий — ух ты, у неё был дворецкий? — горничные и личный водитель комментарии давать отказались, — читала Кандакия. — Предварительное расследование нашей редакции… Тигнари! Доброе утро. Садись. Тигнари так и замер, покачиваясь от дверного косяка то внутрь, то наружу. Кухня купалась в солнечных лучах, часы в углу показывали почти полдень, и вся эта картина — с хумусом по тарелкам, молочной пенкой на кофе и улыбками на лицах — была чем-то за пределами его понимания. Это казалось слишком сказочным сном — потому что сознанием Тигнари ещё был в древней гробнице, напротив бурлящей ярости в глазах и с электричеством по венам. — Лисичка! — Дэхья подскочила с места, рука описала в воздухе полукруг, будто она хотела его схватить, но передумала. — Надо же! Ты провалялся больше суток, мы уже думали — всё, хорони… — Никто ничего не думал, — указала Кандакия деликатным покашливанием. — С тобой всё хорошо, видимо, организм решил, что с него хватит. Но поесть не помешает. — Давай-давай, иди к нам. Тебе после такого положен королевский лобстер, но пока можем предложить только хумус и лепёшки. Тигнари сел, потому что ему не оставили других вариантов. И только когда запах еды пощекотал ноздри и напомнил, что он всё ещё живой человек со склеенным желудком — он нашёл в себе силы взяться за тарелку. От мозга после суток сна (dios, Тигнари даже не помнил, когда в последний раз так сильно выматывался) не стоило ожидать особых подвигов, но он хотя бы попытался. — Что, — поинтересовался на первом же глотке, — происходит? Дэхья с Кандакией переглянулись. Телефон тут же оказался рядом с тарелкой, и Тигнари чуть не макнул лепёшку об экран. — Сангема-бай пропала, — пояснила Кандакия, давая ему самому полюбоваться на заголовок статьи. — Журналисты выстраиваются перед её домом в очереди, но прислуга отмалчивается, а представители компании требуют адвокатов. — «Аль-Достор» уже решил, что она сбежала со всеми деньгами на Сейшелы. Кажется, у Сангема-бай за одни сутки солидно рухнули акции… — …и это не имеет никакого отношения к анонимному звонку в редакцию новостного еженедельника, — завершила Кандакия с улыбкой. — Мы решили, что тебе будет приятно проснуться без долгов, но банкротство занимает немного больше времени. Пару месяцев придётся подождать. Горячий кофе обжёг кончик языка, и Тигнари остался сидеть с открытым ртом. Здравый смысл говорил, что он спал всего сутки, но за эти сутки в мире египетского бизнеса произошло больше подвижек, чем за последний год. Дэхья потормошила его за плечо, будто боялась, что он не понял смысл: — Давай, лисичка, одну радостную улыбку ради нас, мы старались! Готовит Шохрэ никудышно, но её актёрская игра по телефону… жаль, что ты был без сознания, отличное зрелище. В горле заворочалось что-то липкое и неуютное. Экран радостно светился фотографией холдинга Дори в окружении старых бизнес-центров Каира, и только пара человек на всей земле знала, что сама Дори больше никогда в эти двери не войдёт. Тигнари самолично приговорил её к смерти и оставил в древней гробнице у золотых весов, сожравших её душу. Он вцепился в чашку до обжигающей боли и за пеленой с трудом разобрал, что этим тупым набатом по голове была рука Дэхьи, ласково чесавшая его за ухом. — Ну, тихо, — бормотала она, — ты всё равно молодец… — Тебе пришлось, — добавила Кандакия. — Иногда это… выбор без выбора, понимаешь? Или ты, или тебя. Тигнари хрипло задышал. Умом он понимал, но бездыханное тело, простёртое по древнему камню, удивление в глазах, шок и жалость — всё, что мешало в нём эти картинки-ощущения, от ума было далеко. — Я не хотел, — вышло шепнуть. — Я… dios mío, я убил её. — И этим спас целую кучу других жизней. Лисичка. Хватит пялиться в гущу, посмотри на меня, — Тигнари поднял плывущий взгляд, и Дэхья решительно уложила обе ладони ему на лицо. — Ты сделал всё и даже больше, слышишь? Не твоя вина, когда что-то идёт не по плану. Жалеть об этом значит жалеть, что ты сам выбрался живым. А тебе оно вроде не надо, правильно? — Тигнари чуть помотал головой, и Дэхья вздохнула, но отпустила. — Ох, мать вашу. Ну не умею я… Тёплые следы на щеках грели слабо, но уверенно. Тигнари не чувствовал ни единой капли божественного облегчения, которое должно было помочь ему принять тот факт, что он действительно своими руками отправил кого-то на смерть. Но если бы он не… почему все такие выборы в этом приключении доставались ему? Откуда взялся ещё десяток вагонеток, над каждой из которых поставили Тигнари? Кандакия осторожно постучала по его плечу пальцем, привлекая внимание. Её участливый взгляд стал первым, за что Тигнари зацепился, чтобы почувствовать ногами дно, а не барахтаться в трясине. — Всё закончилось, — заявила Кандакия тихо, — и плакать над пролитым молоком — последнее дело. Как ты вообще себя чувствуешь? Тигнари повозил лепёшкой по хумусу. Вместе с едой понемногу возвращалось потерянное было желание жить. — Лучше, чем мог бы, — отделался он, чтобы хоть что-то сказать. — Всё болит, но… бывало и хуже. Кандакия свела брови подчёркнутым неодобрением: явно не верила. Её бы воля, она бы напихала в Тигнари вместо хумуса истёртое в порошок ассорти таблеток — которые профессиональная этика запретила бы выбрасывать в мусор, — но ограничилась в итоге лаконичным: — Главное — выбрался. С этим Тигнари спорить не мог. Главное — выбрался. Они не спрашивали, что случилось в гробнице, а Тигнари не горел желанием, только придя в себя, переваривать эту череду ужаса по новой: одной всплывшей картинки поникших розовых кудряшек ему хватило, чтобы напитаться чувством тошноты. В голове вертелось много чего — как их нашли, что случилось с осколками посоха, остался ли от отряда Рахмана хоть один целый наёмник, — но Тигнари в конце концов выбрал один-единственный вопрос. Самый большой и самый важный. — А где Сайно? И, — он повернулся к Кандакии, лишь сейчас отметив, что здесь сидит именно она, — Коллеи с Нилу? Я думал, что ты с ними. — Я была в больнице, — успокоила та. — Ну и вечеринку вы устроили без меня… С девочками Тадж, и Рашид сменил меня, когда я вернулась зализывать раны двум обморочным героям, которые слишком много о себе возомнили, — Кандакия улыбалась, но суровый взгляд так и кричал, что Тигнари стоило дважды подумать, прежде чем бесконтрольно набивать синяки. — С Коллеи всё хорошо, с утра перевели из интенсивной терапии в стационар. Можешь съездить к ней, Нилу передавала, что она спрашивала про тебя. Храбрая девочка. В груди у Тигнари будто свернулась мурчащая пустынная лисица в миниатюре. Сам факт больницы всего месяц назад распилил бы каждый его нерв пополам, но теперь… что ж, он мог только порадоваться. И устыдиться. За то, что не смог быть рядом. За то, что подверг Коллеи опасности. И много за что ещё, за что не откупишься давно потерянной помадой из Марракеша. — А Сайно? Дэхья мрачно хлебнула кофе. — Подскочил среди ночи и где-то в городе наводит порядки. Я ему говорила: прекрати, как человека прошу, мир не развалится, если ты поспишь. Но когда это звёзды сходились так, что Сайно меня слушал… — И он нормально себя чувствует?.. — От таблеток отказался, — сообщила Кандакия так, будто это нанесло ей какую-то личную обиду, — так что более чем. Просил набрать, когда ты придёшь в себя, но знаешь, что я думаю? Не заслужил. С этим Тигнари был уже не согласен, но, в отличие от него, удар у Кандакии был поставлен на порядок лучше. Он принялся торопливыми глотками допивать свой кофе: силы понемногу возвращались, а ему нужно было увидеть Коллеи. И разыскать Сайно. Пустая тарелка Тигнари немного подняла Кандакии настроение. Он напихал в себя таблеток, чтобы не терять успехи на этом поприще, наспех принял душ — и уже в гостиной, когда Дэхья шантажом получила разрешение пригладить его хвост, разглядел в окружении бинтов новый элемент декора. — А это что здесь делает? Дэхья проследила за его взглядом. Рассмеялась: — А… прихватила за компанию. Мы пока не решили, что с ним делать. Кавех говорит, что на чёрном рынке заплатят даже за такой, но я не уверена, что он в торгах использовал формулировку «вдребезги разбит». Тигнари без особых мыслей смотрел на осколки коричневого обсидиана, которые лежали на подстеленных салфетках. Когда-то, всего день назад, это было посохом Алых Песков, спрятанным глубоко в сердце пустынной гробницы. День назад магический радар Тигнари сходил бы с ума от напряжения, танцуя на крайних делениях. День назад за этот посох насмерть дрались все, кому не лень. А сейчас это были тусклые осколки. Пустые — Тигнари убедился, коснувшись кончиком пальца — и безжизненные. Древние, без сомнения, но… на этом всё. — Я бы взял один на память, — хмыкнул Тигнари растерянно. Дэхья пощекотала ему хвост; она сама, да и вся комната насквозь пропахли маслом. — Бери на здоровье. Не самый худший сувенир, мы из таких погонь обычно только новые шрамы привозим. Взгляд переместился на ладони. Под бинтами у Тигнари сохранятся собственные шрамы — от верёвок из плена Рахмана, — а под рёбрами… что ж. Возможно, там будет ещё хуже. Но сегодня был хороший солнечный день, и Тигнари не хотел загадывать так далеко вперёд. Дела ещё оставались — именно поэтому он, так и не сумев убедить органы опеки в этой квартире, что ему можно доверить самостоятельную прогулку по городу, в относительно приличном виде послушно забрался в машину. Дэхья повезла его в больницу. По дороге она старалась разбавить его нарастающее напряжение анекдотами из тех суток, которые Тигнари валялся без сознания («Чем хочешь поклянусь, я подъехала к храму — а вы спите друг на друге тухлым сандвичем»), но Тигнари почти не слушал. Он снова думал о том, что скажет. Какими словами извинится. Какими поступками, что было важнее. Если он пообещает больше никогда не ввязываться в погоню за древними магическими артефактами в компании джинна под прикрытием, Коллеи с Нилу ему поверят? Дэхья высадила его на парковке клиники, которую Тигнари хорошо знал: именно её Закария однажды посоветовал «на случай, если выиграешь в лотерею лишний миллион». Сюда, на самую границу Каира с Эль-Гизой, привозили чиновников и звёздных гостей. Сюда Тадж привёз Коллеи. — Да, вкус у него есть, — оценила Дэхья, разглядывая стеклянные балконы. — Тебя подождать? Тигнари помотал головой: — Я, наверное, останусь, пока не закончатся часы посещения. Коллеи будет спокойнее. Дэхья кивнула без слов. Седан отправился назад в послеобеденные пробки, а Тигнари, получив свою порцию странных взглядов и впервые за целый месяц надев больничный халат, — в палату. Было слишком… непривычно. Наверное, именно так он вернётся на работу: с полным непониманием, что вечно шелестит по самому хвосту и почему вместо древних фресок на стенах висят плакаты с инструкциями о первой помощи. В больницах Тигнари, как бы странно ни звучало, всегда чувствовал себя в своей стихии — но сейчас он был разбитым, до жути виноватым и измочаленным валука шуна. И ему предстояло посмотреть в глаза девочке, которой он не просто соврал. Которую сам подтолкнул к полусмерти. Но на этаже с палатой Коллеи его мозгу пришлось пережить резкую корректировку планов. В самом конце коридора, у окна, солнечные лучи обрисовывали силуэт Таджа — и кое-кого ещё. Слишком знакомого. Последнего, кого Тигнари рассчитывал здесь увидеть. — …пару дней мучают лёгкие головные боли, — долетел до Тигнари отголосок сухого спокойствия Таджа. — Будут восстанавливаться заглушённые воспоминания. Мы наблюдали небольшой сумбур в речи, это ведь чистой воды конфликт с собственным сознанием… Но у аль-Хайтама вряд ли возникнут с этим проблемы. Когда он всё вспомнит — эффект пройдёт без следа. Тадж держал в руках маленькую кучку камней. Сайно смотрел на него, сложив руки на груди, и, несмотря на всю воинственность позы, в собственном халате выглядел донельзя нелепо. Тигнари приучился улавливать его эмоции так же хорошо, как магию — по одному лишь положению бровей и складкам губ, но от Сайно не чувствовалось… того, что Тигнари видел в Хадж-нисуте. По крайней мере, он не пытался пристрелить Таджа на месте, и ничто, кроме опущенных плеч, не говорило о том, что не далее как вчера он был на пороге смерти. Тигнари кольнуло по груди облегчением. И чем-то ещё, почти болезненным. Часть его как будто больше не рассчитывала увидеть Сайно в принципе — не то что посреди больницы, в разговоре с человеком, который в их прошлую встречу наставил на него пистолет. — Что ж, — прохладно усмехнулся Сайно, — теперь мы знаем, кому ушли те ушабти в Боливии. Много у тебя ещё таких? На всех моих людей хватит? — Сайно… — Ну, что ещё? Я не собираюсь падать тебе в ноги от радости. Ты заставил меня считать собственного человека предателем, и если бы не долбанная счастливая случайность… — Сайно, — Тадж сухо кашлянул в кулак, — это была крайняя мера, и мне очень не хотелось пускать её в ход, — по плечам Сайно раздражённой волной прошло очевидное «да тебе вечно не хочется», но Тадж не дал ему вставить слово. — Слишком высокие ставки, слишком многое на кону. Сангема-бай нужен был результат, а взяв ситуацию под контроль, я бы рано или поздно повернул её в свою сторону. — Ты не слишком-то торопился. — Не лучший план, не лучшие методы, признаю. Но мы ведь с тобой наёмники, и методы у нас… — невесёлый смешок. — Я был уверен, что посох тебе нужен, чтобы прыгнуть выше головы, что ты не примешь мою помощь. Как никогда приятно знать, что это большая ошибка. Гордиться тут нечем, так что я просто рад, что ты не пошёл моим путём. Сайно вздохнул так тяжело, что должен был проломить пол. Мышцы даже при том, как мирно и аккуратно Тадж старался вести диалог, выдавали желание его придушить — но Сайно сказал лишь: — Избавь меня от этого. Если уж бросил попытки сделать из меня ядерную бомбу — воспитывай эти проблески всепрощения среди своих людей, а моих оставь в покое. Тадж хотел было ответить, но Тигнари, который не собирался подслушивать, подошёл слишком близко. За стёклами очков блеснуло явное облегчение — видно, не один Тигнари не мог придумать, как извиняться за едва не разрушенную жизнь, — и Тадж склонил голову. — Учту, если у нас опять пересекутся интересы. А сейчас кое-кому забрать твоё внимание будет нужнее. Сайно повернулся — и они с Тигнари столкнулись взглядами. Тигнари растерянно помахал ему слишком длинным рукавом халата, неуверенный, что лететь через весь коридор, чтобы угомонить внезапное желание его поцеловать, будет хорошей идеей. Тадж прошёл мимо Тигнари, кивнув ему по пути, как старому знакомому; они с Сайно поравнялись. Оба смотрели друг на друга как на привидение, оба будто боялись, что если потянуться навстречу или сказать хоть слово — всё снова сменится на боль и страх. Но бояться Тигнари откровенно надоело. И он первый, стряхнув по хвосту напряжение, отметил с улыбкой: — Выглядишь лучше, чем я запомнил. Сайно опустил взгляд в ноги, явно засомневавшись в их у себя наличии. — Не умираю, это уже хороший исход. Ты… — склонил голову к плечу. И странным голосом сообщил: — Тебе идёт больничный халат. — Знаю, — серьёзно кивнул Тигнари. — Я только по этому принципу и выбирал профессию. По губам Сайно протянулась бледная улыбка. И Тигнари так не хотелось её терять, что думать дальше он не стал. Целовать Сайно в неуверенности, что он не оттолкнёт, посреди пропахшего лекарствами коридора точно было не лучшей идеей. Целовать Сайно, не чувствуя по губам и крохи его старой силы и тока по венам — было просто странно. Но Сайно ответил. Словно до него не до конца дошло или он всё ещё боялся — медленно и тягуче, с пальцами в волосах и теплом под веками. Только сейчас Тигнари убедился, что всё действительно закончилось. Только сейчас убедился, что после этого «закончилось» его не бросят барахтаться в океане под рёбрами. А разгадка оказалась простой — пряталась в том единственном факте, что так самозабвенно Сайно ещё ни разу его не целовал. — Мне придётся привыкнуть, — шепнул он Тигнари в губы, — что тебя после такого не тянет разорвать на части. На вкус Тигнари, после того как они действительно были от этой угрозы в опасной близости, комплимент вышел слабым. Если это вообще был комплимент. Но он прекрасно знал, на что подписывался, влюбляясь в этого конкретного наёмника, и его, наверное, уже бесполезно было чинить. — А мне придётся привыкнуть к твоему ужасному чувству юмора. Но я же не жалуюсь, правда? Пальцы Сайно растерянно замерли в сантиметре от уха Тигнари, которое он явно собирался почесать. — Жалуешься. Постоянно. С трудом, но Тигнари вывернулся из его объятий. Если он позволит этой секундной слабости растянуться до минутной — в палату не попадёт вовсе. — Что ты вообще здесь делаешь? Лицо Сайно из озадаченного стало каким-то… если бы Тигнари не знал, решил бы, что виноватым. И загадочным. Одновременно. — Общаюсь со старыми знакомыми. Возвращаю часть долга за спасение своей жизни. Я не рассчитывал наткнуться на Таджа, но вышел… — Сайно скользнул взглядом по коридору, — интересный разговор. — Какую такую часть долга? Тигнари смотрел как никогда пытливо, уже насторожённый хождением вокруг да около. А Сайно лишь пресно пожал плечами: — Я оплачу Коллеи операцию. Это меньшее, что я могу… — Ты что? Наверное, Тигнари клацнул зубами слишком громко — или его настрадавшееся сердце рухнуло в пропасть слишком быстро. Но Сайно снова вернулся в режим, в котором злость Тигнари его не впечатляла. — Нари, — вздохнул он как можно более примирительно, — ты… ты нашёл посох. Ты отбил его у самой опасной женщины в Египте, если не на всём Ближнем Востоке. Ты рисковал своей жизнью из-за меня столько раз, что я сбился со счёта. А мне знакомо понятие компенсации за опасную работу. Тигнари затрясло. И он ещё смел с таким спокойным лицом, словно они обсуждали какой-то деловой контракт, это зачитывать. — Ты же в курсе, что я подписывался на эту работу не только из-за денег? Ты вот так просто… пришёл и решил за меня? — Значит, ты отказываешься? Тигнари захлопнул рот так, что зубы клацнули ещё раз. Он готов был забрать назад все свои слова про желание поцеловать Сайно и запихать их в самый тёмный ящик подсознания — нет, его серьёзное лицо и грубые манипуляции снова хотелось хорошенько стукнуть. А Сайно, будто не заметил, спокойно добил: — Коллеи расстроится. Она уже в курсе. — Она… постой, что ты сделал? Ответить Сайно не успел, даже если пытался. В мозгу прорезалась чёткая цепочка действий — и Тигнари, уже не разбирая, какое там у Сайно лицо, вихрем влетел в палату. — Нари! Коллеи полусидела на койке в компании груды таблеток, капельницы и своего любимого плюшевого кота. Нилу дремала рядом, в кресле — её лицо осунулось, а под глазами залегли явные следы бессонной ночи, но она встрепенулась на звук и выдавила улыбку. А Коллеи… В её глазах плескалась такая радость, что Тигнари, которого вмиг придавило знакомым монолитом стыда, посчитал бы утопление в этой радости достойной карой. Коллеи тоже улыбалась, широко и живо — её единственную запах лекарств и угрожающая стойка капельницы ни капли не угнетали. — О, и господин аль-Харад, — Коллеи с любопытством склонила голову. — Здравствуйте. Ещё раз. — Просто Сайно, я же просил. Тигнари очень хотелось выяснить, что это за «ещё раз», когда Сайно успел им представиться и почему уже о чём-то просил — но это всё вдруг померкло и отступило на задний план. В глазах блеснули предательские слёзы, и Тигнари почувствовал, что сам улыбается. Затравленно и без задора, но на большее не было сил. Он остановился у кресла Нилу, уже ни в чём в этой жизни не уверенный, но Нилу сама поднялась навстречу. И обняла — крепко, зарывшись лицом в изгиб плеча. Её едва потряхивало, но она так пыталась храбриться, что Тигнари не имел права на это указывать. — Тигнари, — выдохнула она, — ну наконец-то. Тигнари отстранился. «Рад, что вы живы», «рад, что вы в порядке», «что говорят врачи» — все слова вытеснило из головы, и он позволил Нилу усадить себя в свободное кресло. До боли хотелось обнять и Коллеи тоже, но он боялся потревожить ворох трубок на её койке. Пришлось ограничиться сиплым: — Как… как вы? — Хорошо, — тут же поделилась Коллеи. — Господин Радкани о нас позаботился. Он очень настаивал, чтобы Нилу поехала домой и выспалась… — Коллеи. — …но Нилу сказала, что знать не знает никого из этих людей и будет ждать тебя. Тигнари уловил её быстро опущенный взгляд. Его грызло сейчас и будет грызть ещё очень долго — но он не простил бы себе, если бы хотя бы не сказал вслух. — Спасибо. Что заботилась о ней. Я по гроб жизни буду… — Это… — Нилу отмахнулась, но ладонь подрагивала. — Не надо. Я не могла её оставить, с Коллеи должен был быть кто-то знакомый. «Пока ты, Тигнари, рыскал по руинам и дрался с наёмниками». В груди снова засвербело, а Коллеи, будто не заметив, увлечённо продолжала: — …к нам ещё много кто приходил — какой-то лысый мужчина полдня сторожил палату и иногда заглядывал, чтобы спросить слово из кроссворда. На ночь приезжала девушка, врачей отчитала лучше тебя. Мне уже лучше, здесь вкусно кормят, а у господина аль-Харада несмешные шутки, — Коллеи на секунду задумалась. — В общем, это всё. Теперь ты рассказывай! По сравнению с блёклой версией самой себя нынешняя Коллеи, полная энергии и напора, казалась бьющим в глаза солнечным лучом. Тигнари не мог удержаться от тёплых искорок по груди, просто глядя на неё — действительно храбрую, действительно полную сил. От него всё пережитое оставило выжатую тряпку, а Коллеи как будто вместо горы получила порожек, на который стоило запрыгнуть. А какой она станет после операции… В пустой голове Тигнари что-то откликнулось — но совсем не на то, чего хотела Коллеи. И он повернулся к Сайно. — Когда ты успел обработать их своими шутками? Сайно так и остался стоять у закрытой двери. Его лицо исказилось мимолётной болью — семейные встречи явно не вызывали у него приятных ассоциаций, — но ответил он почти мирно: — Примерно тогда же, когда говорил про операцию. Мне казалось, мы успели… подружиться. Подружиться. Сайно. С ними. Ну надо же. Тигнари перевёл мучительный взгляд на Коллеи, но та будто ничего не замечала — светилась от радости, как новогодняя ёлка. Сказать что-то стоило, но в присутствии Коллеи… — Я планировал, — осторожно начал Тигнари, — получить свои деньги за работу. И оплатить операцию из них. — За работу ты деньги ещё получишь. А это благодарность за спасение моей жизни. Хвост у Тигнари задрожал. Он даже себе не мог объяснить, в чём дело — наверное, в давней привычке ждать подвоха от целого мира. Сейчас эта привычка кричала, что благодарностей не существует, а Сайно вмешался в какую-то слишком личную сторону его жизни — более того, хозяйничал там так уверенно, будто… Тигнари перехватил кончик хвоста и сжал в пальцах. А разве не этого он хотел? Показать Сайно любимый фильм, познакомить с Коллеи, позвать в гости — не на это рассчитывала его влюблённая и эгоистичная голова? Не на то, что Сайно… действительно вмешается в его личную жизнь, потому что сам станет её частью? — Нари, — позвал Сайно, и в голосе на мгновение прорезалась закалённая сталь настоящего наёмника, — это не обсуждается. То, что было в гробнице… Его взгляд говорил намёком нежелания поднимать тему при Коллеи и Нилу. А память тут же услужливо подсунула самые больно бьющие фрагменты: ладонь на горле, ботинок на запястье, пренебрежение по губам и вкрадчивое «Нари», рассчитанное лишь на то, что Тигнари затрясётся сильнее прежнего. И Тигнари смирился. Пусть. Пусть Сайно делает что хочет, если это притупит вину за то, за что Тигнари не собирался его винить. Приложив чуточку больше усилий в элементарной эмпатии… он мог понять такое упорное желание сделать что-то сверх обещанного. В конце концов, ему тоже было перед кем извиняться. — Звучит, — осторожно позвала Нилу, — как невероятно интересная история, которую нам нужно услышать. Коллеи спрятала подбородок в плюшевого кота. — Вот именно! Господин аль-Харад сказал только, что ты в порядке, а почему выглядишь как жертва подворотни — ни слова. Рассказывайте, оба. По напору она могла бы посостязаться с самой Кандакией, напоминая Тигнари ту прежнюю версию себя — до болезни, курса терапии и вороха препаратов на тумбочке. Вряд ли ведь дело было в лечении, последствия приступа не могли отступить так быстро — скорее Коллеи всё ещё управлял резкий всплеск эмоций от всего пережитого. И ни она, ни Нилу — Тигнари больно ущипнул себя, чтобы не терять стыд от мысли — снова не собирались его в чём-то обвинять. Более того — ждали его. Верили, что он вернётся. — Что ж, — сказал Сайно тоном, который специально припасал для самых интересных сводок команде, — начнём с того, что мы нашли гробницу Алого Короля.

***

Тигнари оставался в больнице, пока врачи не выгнали его силком. Сайно уехал раньше: у него появились новые дела, наверняка связанные с тем, что Кавех в торгах за осколки посоха привлёк внимание какой-то аравийской банды и успел их разозлить. Тигнари продолжил долгий рассказ в одиночку, вынужденный обойтись поцелуем в коридоре и коротким: «Я найду тебя, как управлюсь». Он сидел в палате с Коллеи, переключившись после всей истории на какие-то мелочи: что приготовить к выписке, чем заменить неслучившиеся сувениры из Марракеша, куда отправиться после операции… и так и не сказал самого главного. Попытался — и Коллеи тут же заткнула его категоричным: — Нет, Нари, и слышать ничего не хочу. Извиняться за такие приключения — тогда это мне надо извиняться, что я вообще заболела и тебе приходится со мной возиться, — Тигнари снова открыл рот, но она явно читала его мысли. — Ну, случился у меня приступ. Он мог случиться в любое время, помнишь, что говорили врачи? Абсолютно растерянный, Тигнари обернулся на Нилу — не то в поисках поддержки, не то в попытке переадресовать извинения. Та помотала головой: — Не смотри на меня. Я сама выбрала быть с Коллеи. В конечном итоге, от зудящего чувства Тигнари не избавился, но хотя бы смог посмотреть Коллеи в глаза, когда уходил. Он обещал вернуться на следующий день, и на следующий, и после него — а Коллеи напоследок сказала только: — Привези мои нитки, пожалуйста. Здесь по телевизору сплошной футбол, а все кроссворды я уже разгадала, — и окликнула, когда Тигнари уже был одной ногой на пороге: — И, Нари… он красивый. Тигнари дёрнул ухом. Потом хвостом. — Кто? Но Коллеи уже отвернула голову и загадочно улыбалась стене палаты. Тигнари придержал вздох: с ней всегда было непросто, но до болезни, когда энергия хлестала через край… типичный подросток. Для Тигнари это было маячащей на горизонте наградой за всё пережитое. Он готов был сломать сотню древних реликвий сверху, вытерпев перед этим свою роль мальчика для битья, если это даст Коллеи возможность ещё раз улыбнуться так ярко. Нилу уходила вместе с ним. До главного выхода между ними держалось осторожное молчание, но стоило уличным звукам вечернего Каира проникнуть в уши, Тигнари понял: сказать должен он, прежде чем начнёт Нилу. — Только не отнекивайся, пожалуйста. Я и правда перед тобой виноват, — Нилу поджала губы, явно так не считая. А Тигнари продолжал: — Почему ты… даже не брала деньги? Я оставил на еду, на лекарства, а ты… — Я брала, — пожала плечами Нилу, — но в основном из своих сбережений. Хотела немного помочь с операцией. Ещё раньше, до того как это… Она замолчала. А Тигнари почувствовал во рту вкус земли, которой наглотался, когда стыд не просто накрыл его с головой, а вдавил по самые кончики ушей. — Я всё верну. Нет, не говори ничего! У меня теперь… в общем, мне хватит, — Нилу продолжала смотреть куда-то мимо него, и Тигнари пришлось почти умоляюще взять её за руку, чтобы хоть так обратить на себя внимание. — Нилу, пожалуйста. Я обязан тебе до конца жизни, дай мне загладить вину хотя бы так. Что-то на неё точно подействовало: глаза под рыжими кудряшками немного потеплели. — Тигнари, я провожу с Коллеи намного больше времени, чем ты. Это не тебе в упрёк, но, раз уж на то пошло, она мне тоже как сестра. Даже если бы я знала всё с самого начала… про тебя, и симпозиум, и эти деньги… наверное, я бы и так не отказала. Она пыталась убедить Тигнари в собственной решимости, а вместо этого заставила притихнуть и задуматься. Знай он с самого начала, что ему придётся пережить в бешеной гонке за посохом — согласился бы? Подписал бы договор с Дори и позволил втянуть себя в этот водоворот? На ум снова пришли живая улыбка Коллеи и этот осторожный, неуверенный поцелуй с Сайно в коридоре перед палатой. Согласился бы. В конце концов, Сайно сам научил его, что есть вещи поважнее собственной жизни. — Я приму деньги, — сказала вдруг Нилу, вырывая Тигнари на землю. — Но только если вы будете звать меня в гости, когда Коллеи уже не понадобится сиделка. Тигнари сморгнул. — Я… dios, конечно. В любое время. На этом они и разошлись. Нилу отправилась домой, а Тигнари, у которого больше не осталось дел, выбрал себе симпатичную скамейку во дворе клиники и решил впервые за долгое время подышать воздухом. Ему больше не надо было никуда ехать. Не надо было вспоминать о тяжести кобуры на поясе, просчитывать следующий шаг, готовиться к схватке и адреналиновым скачкам, ворошить собственное прошлое в поисках подсказок. Всё закончилось, и он снова стал обычным каирским сурдологом — с ушами и хвостом, которые открыли ему пропуск в мир, куда… наверное, он вернулся бы снова. В конце концов, Коллеи была права: это оказалось то ещё приключение. И подсесть было проще простого, достаточно один раз ощутить пьянящую радость от победы. Если бы не огромная цена, которой всё это досталось, если бы у Тигнари не было в реальном мире таких якорей, которыми он дорожил больше собственного азарта — он бы уже стоял перед Сайно на коленях, умоляя взять его с собой… куда бы он там дальше ни собирался. Сайно. Над Каиром зажигались первые бледные звёзды, а Тигнари осторожно ворочал в голове своё мерно горящее месиво из эмоций. Сайно сказал: «Я найду тебя, как управлюсь». Что это было за обещание — прямо сейчас, пока он ещё в Каире, или парой лет позже, когда удастся заглянуть при случае, — Тигнари так и не понял. А пытаться понять значило превращать это месиво в засохшую бетонную крошку, которая намертво приклеится к рёбрам. Тигнари ведь именно этого и боялся — того, что всё закончится, он вернётся к своему понятию нормальной жизни, Сайно — к своему. И Тигнари продолжит носить в голове те их редкие моменты близости, к которым его угораздило прикипеть. Конечно, сейчас он мог подарить себе иллюзию ещё одного такого момента. Вернуться к Кандакии, или заглянуть к Кавеху — выяснить, как там аль-Хайтам, или… словом, обмануть свой мозг постоянным ожиданием, что Сайно вот-вот покажется за дверью и велит собирать вещи. Тигнари мог — но Тигнари не сделал. Вместо всего этого он уехал домой. К себе домой, в пустую холодную квартиру. Пластырь стоило отрывать быстро. Тигнари мог только надеяться, что рана под ним не успела загноиться. С того момента, как Рахман вытолкал его за порог с пистолетом у затылка, ничего не изменилось. Входная дверь не была заперта, но, видимо, никому не пришло в голову подходить к квартире валука шуна: вещи были на местах, окаменевший пирог на кухне успел покрыться первой плесенью, а на домашний телефон всё ещё был налеплен розовый стикер. Тигнари сорвал его и с огромным удовольствием поджёг на плите до горстки пепла. Он попытался загрузить голову рутиной, чтобы быстрее вернуться в колею. Прибрался, сходил в душ, сменил повязки, натянул старую одежду (после стольких дней в военном обмундировании было крайне непривычно застёгивать пуговицы на рубашке), почистил и загрузил холодильник. Потом, не особо думая, принялся готовить. Готовка хорошо забивала пустоту: все мысли уходили в попытки ровно нарезать баклажаны одной рукой. Как раз от баклажанов его и отвлёк стук в дверь. Стучали тихо, но Тигнари гостей не ждал — именно поэтому первой мыслью стало схватиться за кобуру на поясе, которой, конечно, больше не было. Он успел обругать себя за дёрганность, потом обругать ещё раз — за невнимательность, потом постучали опять. Тигнари помялся, но прихватил кухонный нож. И пошёл открывать, готовый отскочить от очередного пистолетного дула в лоб. Но встретили его разве что брови, приподнятые в пародии на удивление, и прозаичное: — Я думал, мы расстались на хорошей ноте. Тигнари взглянул на нож. На Сайно. Снова на нож. И, чудом спасшись от густо покрасневших щёк, спрятал его за спину. — А я думал, мы ещё не на том этапе развития отношений, где ты переезжаешь ко мне. Сайно нахмурился. Он на пороге квартиры Тигнари и без того выглядел не очень однозначно — как перевёрнутая пара ботинок или чёрная кошка, обязательно к неудаче. А с блестящим чемоданом на колёсах… Тигнари уже не знал, чего от него ждать. Если не брать в расчёт, что Сайно на пороге его квартиры снова оказался где-то на той стороне пластыря, которую Тигнари ещё не успел оторвать. — Это не мои вещи, — сухо усмехнулся Сайно. — Это часть компенсации. Твой чемодан остался где-то на Мадагаскаре, так что… — …ты купил мне чемодан? — Тигнари недоверчиво сморгнул. У Сайно был крайне интересный подход к «компенсациям». — И новый телефон, может, тоже? И купон к психотерапевту? Теперь удивление на лице Сайно прорезалось отчётливее. — Телефон — да. Я не думал насчёт психотерапевта, но… У него был такой вид, будто он прямо сейчас развернётся и отправится на поиски. Тигнари, который на собственной шкуре начинал понимать, откуда растут ноги у таких благородных порывов, замахал на него руками: — Прекрати, умоляю, ничего мне не надо. Я… Он прикусил язык. «Не думал, что мы ещё увидимся». Слишком часто Сайно начинал вызывать у него подобные мысли, с этим надо было что-то делать. Провести наконец чёткую границу. Понять, какая их встреча в краткосрочном периоде (потому что в долгосрочный заглядывать не хотелось) на этот раз точно окажется последней. Чтобы иметь возможность потом полноценно переварить свою пытку одиночеством. Вряд ли Сайно сам понимал, что ему с Тигнари делать дальше. С командой всё было ясно: деньги на лечение, лишний выходной, спа-комплекс на Багамах — и снова в строй, дальше гулять по древним храмам. Сайно имел право с них спрашивать, среди них каждый знал, на что шёл. Тигнари не знал. Тигнари не был частью его команды, больше нет. Он так пусто смотрел на этот несчастный чемодан, которым Сайно пытался ему что-то там компенсировать, что самого Сайно, должно быть, здорово напряг. — Нари, если тебе нужно что-то ещё… — Мне нужен ты. Тигнари поднял взгляд. Mierda. Кажется, это вырвалось у него вслух. Кажется, Сайно это услышал. И это почему-то напрягло его ещё больше. — Я… я и так слишком много себе позволяю. У Тигнари задёргался кончик хвоста — верный признак подступающей злости. Она в общении с Сайно всегда поднималась по щелчку, и, как оказалось, тот факт, что они несколько раз поцеловались, мало что менял. — Что ты себе позволяешь, можно спросить? В глазах у Сайно прорезалось что-то холодное. Ну, вот, их благодарственный диалог закончился, так и не начавшись. — Я причинил тебе боль, хотя обещал этого не делать. Нари, я чуть не убил тебя! Вот это, — он махнул на забинтованное запястье Тигнари, — моих рук дело. Я не прощу… — Детский сад, — фыркнул Тигнари, не дослушав. — Не нужны мне твои извинения, ясно? Скажи мне, ты мог это хоть как-то остановить? Мог вернуть себе контроль над телом? Отобрать у тысячелетнего духа, который по определению сильнее тебя? Взгляд Сайно сломался. Он и сам будто стал на пару сантиметров ниже, настолько поникли его плечи. — Я пытался. Каждую секунду. Это… как сидеть привязанным к стулу. Я видел, что происходит, но… — Значит, не мог, — отрезал Тигнари. — Вот и всё. Я уже много лет, к твоему сведению, смотрю на Коллеи, я знаю, какая она настоящая и что с ней делает болезнь. У меня нет проблем с тем, чтобы отличать человека от того, с чем он борется. И ты — ты мне ничего не сделал. Я всё ещё хочу тебя поцеловать, нравится тебе это или нет. Как же много смелости ему придавало знание, что Сайно попросту потерялся. Если бы он вёл диалог прежним, жёстким и холодным тоном, Тигнари всё равно бы вспылил, но вряд ли у него была бы такая уверенность, что он прав. Вряд ли Сайно позволил бы даже вставить слово — резал бы и резал, пока Тигнари снова не раздавило бы желанием запустить ему чем-нибудь в голову. Но хотелось другого. Тигнари думал, что ясно обозначил, чего именно. — Ты красивый, — вдруг заметил Сайно, — когда злишься на меня. Всегда, но в такие моменты… И Тигнари зыбко завис в пространстве, покачиваясь на этом тихом, интимном комплименте, как на единственной точке опоры. Его злость окатили из мощного гидранта, и она пошла шипящим паром — а ведь Сайно всего лишь открыл рот и довёл до его сведения простой факт. Какого чёрта он с ним творил. Какого чёрта Тигнари так легко позволял всему этому… случиться. — Зайди внутрь, — попросил он на сломанном выдохе. — У меня подгорают овощи, а я ещё не закончил тебе выговаривать. Сайно взглянул на него… без особых эмоций, просто странно. Эту категорию его взглядов Тигнари от незнания было некуда отнести, но Сайно как будто смирился. — Хорошо. Если ты хочешь… И, нелепо подхватив чемодан, шагнул за порог. Тигнари, куда более довольный, чем секунду назад, захлопнул за ним дверь. — Так-то лучше. Останешься на ужин. Сайно открыл рот, но Тигнари заткнул его единственным, что пришло в голову. Быстрым мазком поцелуя по губам и категоричным: — Это был не вопрос.