Как поют пески

Наверное, воображение Тигнари продолжало жить отдельной от него жизнью. Оно рассчитывало, что следующее утро поднимет его — отставив закрадывающиеся мысли о холодной постели и тотальном одиночестве — естественной теплотой чужого тела, запахом кофе в ноздрях и россыпью солнечных лучей по комнате. Явно не то, на что стоило надеяться, засыпая в одной постели с наёмником, но Тигнари думал, что ему позволено немного помечтать. Вместо всего этого его разбудило почёсывание в макушке и пространное, сказанное в потолок: — Ты бормочешь во сне. Тигнари дёрнул ухом, стряхивая чужую руку, а заодно убеждаясь, что это и есть реальность. Он мёртвым пластом лежал на Сайно, слышал его сердечный ритм, вдыхал его запах. Всё его тело неведомо как пропиталось табаком, и Тигнари рефлекторно потёрся щекой о грудь Сайно, чтобы… он не знал. Инстинкты говорили, чтобы вытеснить запах своим, но Тигнари предпочитал думать дальше инстинктов. Думать о том, что что-то в его мирном и гармоничном утре с самой первой секунды пошло не по плану. — На испанском? — Тигнари повозился ещё, с трудом улавливая, почему так тянет в бёдрах и почему в изученном дыхании Сайно чудится беспокойство. — Со мной бывает, не обращай внимания. — Нет. Что-то про джиннов. Явно нехорошее, потому что ты… Сайно замялся, и его сухой доклад потолку прервался на полуслове. Сонно моргая, Тигнари кое-как поднял голову, поймал его лицо в фокус. Отметил сначала вечную складку между бровей, потом пресловутые солнечные лучи на макушке, потом… потом свежие царапины на щеках. — …отбивался, — завершил всё-таки Сайно оттенком невозмутимости по взгляду. — Всё хорошо? Теперь замялся Тигнари. Он не помнил ничего из того, что ему снилось, кроме мелькающих чёрных точек и бесящего чувства, что если вот-вот поднапрячься, крепко зажмуриться и ущипнуть себя за руку — то непременно вспомнит. Но для него даже картинка вчерашнего вечера восстанавливалась через недоверие и плотный туман, что уж говорить о ночи. Путаясь в одеяле, Тигнари сел. Щёки заалели стыдом. — Прости, я… наверное, это были кошмары. Я не помню, — он прошёлся по лицу Сайно ещё одним взглядом. Глупо было надеяться, что мешки под глазами волшебным образом испарятся за одну ночь, да и целительной сексуальной магии в арсенале валука шуна точно не водилось, но… — Ты не выспался? Сайно вздохнул, и ответ Тигнари прочитал по его глазам. Не на такое утро он рассчитывал после того, что… хм. Случилось. Впрочем, обозначить это как «случилось» значило не принять на себя ни капли ответственности. Нет уж. Тигнари хотел, Тигнари сам, первый бросился в эти горящие угли. Стоило ли теперь удивляться ожогам и прятать от них глаза? К тому же вся его жизнь с некоторых пор катилась по наклонной, и Тигнари до сих пор не понял, вниз или всё-таки вверх. Наверное, даже в такой плоскости судьба не собиралась делать для него исключений. — Прости, — повторил Тигнари тихо. — Надо думать, это побочный эффект. От всего. После Рахмана тоже снилось, скоро… Сайно рывком сел и притянул его к себе. Остаток фразы: — …пройдёт, — Тигнари, растерянный, выдыхал куда-то в его гнездо волос. — Ты что творишь? Сайно выразительно молчал. Его пальцы, казалось, существовавшие отдельно от мозга, осторожно поглаживали вспухшие, грубоватые следы собственного укуса на загривке. Тело приятно потянуло, лёгкие нагрелись теплом. — …вот и как тебя такого оставить, — различил Тигнари слабое бормотание. И всё тут же стало хуже. Хотелось сказать: «Так не оставляй». Сказать: «Давай мы не будем вставать, а к обеду все проблемы решатся сами собой, иногда это рабочий способ». Сказать, наконец: «Я могу найти тебе ещё один посох, я правда полезный, возьми меня с собой». Но Тигнари, который только-только собрал тело по кускам и теперь снова плавил его о чужую искренность — затолкал каждый из этих вариантов подальше на задворки мозга и не сказал ничего. Только вздохнул сам и уткнулся в Сайно, как в последнюю опору на земле. Рано или поздно с молчаливого согласия им пришлось встать — Тигнари получил шанс ещё раз полюбоваться на собственные царапины, которые не заживали, даже если слишком пристально на них смотреть, а Сайно смог оценить его походку на дрожащих ногах. Тигнари на каком-то встроенном автомате варил кофе и придумывал завтрак, поддерживая в себе иллюзию, что такое сонное, почти неловкое утро — пусть первое, но точно не последнее. Но и этой иллюзии рано или поздно предстояло рассыпаться в пыль. — Что ж, — сообщил Тигнари пустой чашке, — я, наверное… поеду к Коллеи. Сайно кивнул. Свою чашку он изучал так же пристально, как вчерашний фалафель, и его полное сложной задумчивости лицо так и кричало о том, что он освоил навыки профессионального гадания по кофейной гуще. Тигнари стало интересно, что такого он разглядел в своей: ведь не скорую же смерть в джунглях Бразилии. — Мы уедем вечером, — сказал Сайно вдруг. — Думаю, тебе захочется попрощаться с остальными, но если нет… — В аэропорт? Чашка звякнула о стол. Тигнари выпрямился, уязвлённый, что его желание обнять Дэхью напоследок так легко списали со счетов. — Нет, поедем от пирамид. Сделаем круг до Луксора на всякий случай, оттуда в Абу-Даби, потом уже… — Сайно зыбкой волной пожал плечами. — Куда-нибудь. Разберёмся. — К пирамидам, значит. Хорошо. — Нари… Сайно снова потянулся к нему через стол — совсем как вчера, будто сам себе больше верил, если держал Тигнари за руку и минимизировал риск, что на него набросятся. Но Тигнари не собирался больше ни бросаться, ни жалеть себя. — Ты сказал: дождись, — напомнил он мягко, — так что именно это я и планирую сделать. Дождаться. Извиняться больше не надо, серьёзно, я давно тебя за всё простил. Если Сайно и сомневался в его честности — а уж как сомневался сам Тигнари, — то шансов у него больше не было. Тигнари нарочито громко застучал чашками по раковине, то и дело возвращаясь взглядом к бутылке вина, которая светилась бликами сквозь стеклянную полку. Мелькнула дурацкая в своей обречённости мысль: вечером эта бутылка ему пригодится. Сайно собирался уезжать; его ждала очередная порция важных дел, которые почему-то не решались сами за время его отсутствия. Тигнари смотрел на него украдкой и с ноющими рёбрами: врал ведь, сам себе бесстыдно врал, когда говорил, что позволит ему уехать. Он готов был проводить Сайно, с боем оторвав его от собственного сердца, но чувствовался этот бой… какой-то пирровой победой. Прямо перед тем, как Сайно должен был хлопнуть дверью, а Тигнари — подхватить свежую одежду и скрыться в душе, в голову закралась важная мысль. И он позвал: — Кстати, — и, ступая босыми ногами по полу, прямо с полотенцем в руках вернулся к Сайно. Вопрос зудел на кончике языка непоколебимой важностью, а лучше шанса Тигнари могло и не представиться. — Какой у тебя всё-таки любимый шампунь? Плавающий в пространстве взгляд нашёл кончики его ушей. Переместился на самую макушку. Тигнари готов был поклясться, что Сайно, даже потерявшись под внезапностью давления, успел сначала сделать, а потом подумать. Потому что он привстал, мазнув губами по лбу Тигнари, потянул носом и лишь после этого серьёзно сообщил: — Вот этот. Тигнари улыбнулся снова: — Надо же. Передам Дэхье, она будет рада, — и всё-таки сбежал в ванную. Раньше, чем поймал бы за хвост отчаянное желание так и остаться в выяснениях сверху любимого мороженого, идеального свидания и цвета обоев их будущей спальни. Вслед ему понеслось тихое, неуверенное: — До вечера? — и Тигнари, как ни хотел притвориться глухим, всё-таки улыбнулся из проёма: — До вечера. Стоило как-то заранее смириться, что нормальная жизнь так навсегда и останется для его генетики поводом для насмешки. Тигнари думал, что хотя бы с одним шансом из ста ему повезёт немного больше. Нет, он не жаловался. И не собирался. Жалеть себя — последнее, что хотелось делать, особенно после того, что Тигнари довелось пережить. Но раз уж вселенная заявила, что он полюбит наёмника, этот наёмник мог оказаться… чуть менее привлекающим проблемы на голову. На скромный вкус Тигнари, проблем ему — им обоим — хватило до самой смерти. Сайно он об этом, решил Тигнари, не скажет. Вот уж чего наверняка хватило ему, так это нравоучений о том, как лучше жить. Когда он смыл с тела следы проведённой вместе ночи, даже так продолжая чувствовать тонкие ниточки сандала по коже, и с опаской вышел из душа — Сайно в квартире уже не было. Тигнари машинально взглянул туда, где за городом и рассветной дымкой должны были пробиваться очертаниями верхушки пирамид. Взглянул — и, опустив голову, побрёл вычёсывать хвост. День обещал пролететь слишком быстро, и Тигнари это уже не нравилось. Большим соблазном было заглянуть в больницу к Закарии и в университет к Махфи: пора было силой запихивать себя назад в привычный ритм, возвращать в расписание дневные смены и вечерние лекции. Но когда Тигнари добрался до метро, та же самая сила потащила его мимо всех нужных станций прямиком в клинику к Коллеи. Он пообещал себе: завтра. Ещё одну ночь он проведёт один, привыкая к тому, что больше никто не вломится к нему с пистолетом или, что было бы лучше, новеньким чемоданом… а завтра начнётся новая старая жизнь. Со вчерашнего дня Коллеи почти не изменилась — всё такая же бойкая, всё такая же довольная, пусть и на больничной койке. Её больше не охранял взвод наёмников под палатой, испарился и Тадж. Тигнари даже расстроился — он ведь не успел сказать ему спасибо, — но, подумав, решил, что это было к лучшему. Он и так не знал, какими словами правильно говорить с Сайно и Коллеи, которых изучил всяко надёжнее. Загадку личности Таджа его перегруженная сенсорная система уже бы не вынесла. Коллеи с энтузиазмом взялась за шитьё. Она не требовала от Тигнари ничего сверхъестественного — просто сидеть и слушать, как ей хочется вернуться на человеческие лекции и выбираться из дома дальше очередного приёма к врачу. Коллеи не требовала, но Тигнари всё равно чувствовал, что что-то упускает. И после стольких лет угадывания настроя друг друга по одной фальшивой улыбке — вряд ли чувствовал он один. — …и мы с тобой наконец могли бы куда-то съездить, знаешь? Ты ведь всегда хотел показать мне Гранаду, так что если тебя не успели объявить международным преступником… — Коллеи подняла глаза от иголки, поняв, что её очевидная шутка разбилась о пустоту. — Нари, ну что такое? Пять минут назад я сказала, что хочу попробовать марихуану, а ты даже ухом не повёл. Тигнари в задумчивости пригладил выбившиеся шерстинки из хвоста. Несмотря на все старания, одной трясущейся рукой он смог сделать немногое. Горькая ирония происходящего настигла его смешком: он-то всегда думал, что это Коллеи будет вываливать на него проблемы взросления, которые обязательно сопровождались бы плохими парнями и неразделённой любовью, а он, валука шуна без грамма опыта в этой научной области, будет бормотать неутешительные утешения. А в итоге… — Сайно уедет вечером, — пусто доложил Тигнари своим ладоням. И усмехнулся снова: — Пытаюсь придумать, что ему сказать напоследок. Есть идеи? Идей Коллеи не предложила. Но вздохнула вдруг как-то чересчур грустно: — О, Нари… ты прямо… совсем безнадёжно? Тигнари пожал плечами, стараясь не делать из своей пустяковой драмы проблему вселенского масштаба. Вряд ли настолько безнадёжно, насколько могло бы быть, если бы Сайно так и остался в точке эволюции на уровне их знакомства. Но Тигнари ведь узнал его. Поверил ему. Рискнул ради него. Нет, всё точно могло быть хуже. — Я знал, что он не останется. Просто думал, что у меня будет ещё немного времени. — Он уезжает насовсем? — Не знаю? — Тигнари в растерянности вздохнул. Улыбка на губы больше не шла. — В этом и проблема. Он пообещал, что вернётся, но ведь… Коллеи с концами отложила иголку. Ребёнком она не была, глупостью не страдала — её ведь Тигнари растил, в конце концов. Весь период полноценного взросления Коллеи приходился на его попытки быть хорошим заместителем старшего брата, и хоть здесь Тигнари мог гордиться тем, что у него получалось. Потому что Коллеи не сказала ничего, кроме: — А были моменты, когда господин аль-Харад тебе что-то обещал, но потом не делал? «Был один». Тигнари содрогнулся. Может, он и не помнил, что ему снилось, но зыбкие фрагменты вырисовывали свои контуры из тумана — постепенно, в течение целого дня. Он был почти уверен, что ни одна сцена последнего месяца не доконала его так сильно, как то, что случилось в гробнице между ним и тысячелетним джинном. Не ограбление музея, не ночь в мадагаскарской саванне, не ожившие каменные стражи с пустыми глазницами — нет, в кошмарах к нему будут приходить именно древняя ненависть и чистая боль по венам. Боль, которой даже совместными усилиями Рахман и Дори не добились бы никогда. И Сайно об этом тоже не следовало знать. Вообще никому — не следовало. Так что Тигнари ответил твёрдо: — Нет, — и повторил слова Кавеха из казавшегося таким далёким вечера на террасе в Испании: — Он правильный — раз пообещал, значит, сделает. — То есть он вернётся, — легкомысленно пожала плечами Коллеи. — И вообще, ты бы посмотрел на себя сначала. Сбежать от тебя? Только если у него водятся проблемы со зрением. Или аллергия на шерсть. Или… — Коллеи. — Перебираю варианты, — хихикнула та. — Нари, ты чудесный. Ты давно заслуживаешь… ну, не вся жизнь должна упираться в мою болезнь, вот я к чему. Так что если он вернётся и ты не позовёшь его на свидание — это сделаю я, понял? Тигнари сморгнул. Ему стоило взять свои слова про гордость назад, потому что, кажется, из Коллеи росла его точная копия — такая же воинственная и прямолинейная, просто за болезнью это не всегда получалось замечать. На свою же голову, Тигнари. — Поэтому, — продолжила Коллеи, — скажи, что будешь ждать его назад. Твоим любимым тоном. Пусть знает, что это угроза. — Коллеи! Она рассмеялась снова. Ей можно было говорить что угодно и каким угодно тоном — но стоило Тигнари услышать её смех, как мозг, заточенный под воспитание хороших манер, выдавал ошибку. И он ловил себя на том, что, даже не отпустив проблему до конца, хотя бы улыбался ей в ответ. В конце концов, в полном одиночестве он не останется. Это что-то да значило.

***

Пирамиды, при всей любви Тигнари к древним раскопкам и кружащим голову сооружениям тысячелетней давности, так и остались для него старым, мозолящим глаза задником. Как надоевший баннер со скидками в метро, который висел на станции уже третий год и который упорно не снимали, несмотря на то, что сроки всех скидок давно прошли. К тому же теперь у Тигнари при взгляде на остатки цивилизации Дешрета пробуждалась странная профдеформация: в душе поднимался опасливый интерес и задумчивым голосом спрашивал, сколько ещё неоткрытых залов археологам так и не предстоит найти, а в скольких из них своего часа ждёт магия, оживлявшая камень. И сколько бы Тигнари ни тряс хвостом, гоня этот ужасный азарт куда подальше, тот не желал пропадать. Выходя к сувенирным лоткам, которые уже сворачивались под рыжим солнцем, он успел подумать: может, так даже лучше. Если мозг перебросит своё внимание на что угодно, кроме необходимости прощаться, может, Тигнари не начнёт огрызаться на каждое хорошее слово. Потому что огрызаться хотелось. Рефлекторно и от отчаяния, но он бы даже перед самим собой не признал, что был в отчаянии. Интересное место Сайно выбрал, чтобы поставить на этом приключении точку. Полное туристов — проще затеряться в толпе — и дурацкого символизма — чтобы снова оправдывать свои идеи Кавехом. Идя вдоль сувенирных лотков, Тигнари даже чувствовал, что готов улыбнуться на такие заявления после того, как хорошенько Сайно треснет. Тоже рефлекторно и тоже от отчаяния. Он бывал здесь сотню раз, но ощущения, что он наконец-то вернулся домой, это не прибавило. Только острее усилило покалывание от всех синяков и царапин — будто они разом вознамерились напомнить, с чем на самом деле Тигнари прощался на остывших песках. Стройную колонну ранглеров поодаль от туристической тропы заметить было легко. Заставить себя к ним подойти — уже сложнее. Невольно воскрешалось в памяти то первое утро в марокканской пустыне, когда Дэхья вела Тигнари между рядами оживающих палаток и на него пялились — коллективно и неуютно. Точно Тигнари был не обычным валука шуна, консультантом по открытию магических дверей и ограблению любимых музеев, а бомбой с часовым механизмом, которую только предстояло обезвредить. В этот раз было по-другому: Тигнари шёл, высматривая знакомые лица, а ему улыбались те, кого он помнил сплошными обрывками. Рашид сменил жёлтую гавайскую рубашку на красную, смотрел тепло и почти без обиды; Шохрэ радостно помахала пакетиком с соком; даже Набил, который большую часть их знакомства красноречиво молчал, успел мимоходом пожать ему руку. Первым в череде отдалённо знакомых лиц Тигнари заметил, надо же, аль-Хайтама. Точнее, его зад: верхней половиной тела он был уже в салоне, и Тигнари уловил обрывок усталого: — …с удовольствием посмотрю, что на это скажет Сайно, так что не стесняйся, вперёд, — а потом аль-Хайтам выпрямился и заметил его. — А, Тигнари. Рад тебя видеть. По его всегда ровному лицу этого было не сказать, но аль-Хайтам явно старался изо всех сил. Успев за одно мощное воспоминание привыкнуть к тому, что аль-Хайтаму положено было сидеть на стуле с целым мотком изоленты по конечностям, Тигнари скованно кивнул: — Я тоже, — наверное. — Ты себя… нормально чувствуешь? Всё хорошо? Аль-Хайтам повеселел до снисходительной улыбки: — Вполне. Странные ощущения, но жаловаться почти не на что. У меня бывают головные боли и похуже. Он так выразительно покосился в салон, что стало понятно, чья тень металась на пассажирском. Тигнари хмыкнул, спросил было: — А на что Сайно должен сказать… — Он не дал мне завалить вход в гробницу, — сообщил ранглер голосом Кавеха. Хлопнула дверца, и сам Кавех, поправляя солнечные очки, прыгнул на песок рядом с Тигнари. — Хорошо, мы можем не трогать совсем уж радикальные меры вроде одного несчастного динамита… — Вроде ящика динамитов, — поправил аль-Хайтам. — …но перестраховаться не помешает! Или он всё ещё злится за историю с аравийцами? Так я уже тысячу раз объяснил… Кавех принялся объяснять и Тигнари — бурной жестикуляцией и постоянно слетающими очками. Тигнари понял из его монолога не так уж много, но, кажется, аравийцы действительно существовали и действительно представляли проблему. С которой Сайно будет разбираться уже без него. Это было до жути странное чувство: стоять в окружении готовых тронуться ранглеров и понимать, что на заведённых моторах Тигнари не будет сидеть в салоне под охраной кого-то из команды, а развернётся и поедет домой на привычном, цивилизованном метро. Кусок его жизни как будто пришили грубыми нитками, а потом так же грубо вырвали, не удосужившись залатать прорехи. И Тигнари даже рад был и завязать с сомнительными метафорами, и прервать Кавеха, когда аль-Хайтам вдруг кашлянул: — Да, хорошо, что ты ещё здесь. У меня до сих пор… — и вытащил из кармана штанов пластиковую карту. — Кажется, это твоё. На его ладони лежало египетское удостоверение личности — то самое, которое Тигнари вручил им с Дэхьей в Марракеш-Менаре целую вечность назад. Наверное, аль-Хайтам был единственным, кто мог протаскать кусок пластика через гонку за посохом Алых Песков и даже не потрепать ему края. — Спасибо, — как можно ровнее кивнул Тигнари. — А если я хорошо попрошу, мне оставят пистолет? Кавех спрятал лицо у аль-Хайтама в плече, затрясся в него тихим смехом: — Тебе-то? Можешь попробовать, ты на нашего генерала плодотворно повлиял, но гарантий не дадим. Вообще, я думал обменяться с тобой контактами и звонить, когда у него будет плохое настроение, чтобы ты на него орал, что скажешь? Тигнари собирался проигнорировать шутку, но под рёбрами всё равно кольнуло предательским теплом. Уж Кавех точно должен был знать, что связь Тигнари со всеми этими бедами Сайно предпочёл до поры до времени спрятать на дно и забросать сверху илом и ракушками. И предлагал из чистого альтруизма, который диктовал постоянно гоняться за Тигнари с желанием выбить из него улыбку. Так что какой бы заманчивой ни казалась перспектива орать на Сайно по первому звонку… — Я затребую за такие психологические ужасы ещё больше денег, — покачал головой Тигнари, — вы не потянете. А где… — Постой-постой, тогда я просто тебе кое-что скажу, — Кавех выразительно взглянул на аль-Хайтама. — Это будет конфиденциальный разговор, — тот лишь плечами пожал. — Наедине. Театральное хмыканье — и аль-Хайтам скрылся за багажником, а Кавех заговорщически (насколько позволяли рассмотреть солнечные очки) сощурился на Тигнари. Его обычная хлопковая рубашка вдруг отозвалась в голове Тигнари халатом психотерапевта, и он успел подумать только: «Нет, подождите, я хотел не такого взрывоопасного». А потом Кавех усмехнулся: — Я тут прицепился к ужасам, решил сказать напоследок. Без Хайтама, потому что он все мои слова переврёт и смысл до тебя… хорошо, если вообще дойдёт. Помнишь, что я тебе рассказывал — вся эта драма про детство и магазины комиксов? Тигнари кивнул. Альтер-эго Кавеха-психотерапевта пока что заходило не с той стороны. — Ну, и вот. Я жил с этим… долго, много лет. Постоянно думал, что не тяну не то что на сына маминой подруги — на сына собственной матери. Думал, что бы я сделал по-другому и стоило ли вообще… А потом пришёл Хайтам. Посмотрел на меня и сказал: «Если тебя устраивает то, что есть сейчас, зачем ты постоянно смотришь назад?» — Кавех расправил плечи, невероятно собой гордый. — Так что я перестал смотреть назад. Помогает. Тигнари ждал интригующего продолжения, но его не последовало. Кавех улыбался. — И всё? Вот так просто? — Ну, конечно, не так просто! Это в сухом остатке, на всё про всё ушла пара лет наших с ним ссор. Если оставить сухой остаток от тебя с Сайно, получится: «Я на него орал, а он влюбился», — щёки у Тигнари вспыхнули, и даже не поймёшь, от чего, а Кавех уже смеялся: — Что? Думал, не замечу? В общем, я решил поделиться, вдруг и тебе поможет. Не за что. Делать с ним таким, купавшимся в закатном солнце своей улыбкой, было нечего — и Тигнари, давя смешки, вылепил из них улыбку ответную. Кавех ей останется доволен, а его совет может и пригодиться. Прямо сегодня. — Спасибо. Я попробую, но полноценная терапия всё-таки… — Лисичка! Дэхья налетела откуда-то сбоку — крепкими объятиями, которые оставили Тигнари без воздуха, радостным смехом и улыбкой Кандакии за её спиной. Тигнари потянулся навстречу машинально, без единой мысли в голове. Потому что это была Дэхья и потому что с ней прощаться хотелось меньше всего. Не считая, конечно… — Глянь на себя, — заворчала Дэхья сходу, — весь побитый, потасканный, глаза голодные, лицо несчастное… Ты домой уехал или на каторгу? От неё пахло только что приконченной пачкой мальборо и только что купленным спреем для волос. Целительный эффект, который Дэхья оказывала одним движением по его макушке, можно было поставить где-то очень близко с улыбкой Коллеи. И Тигнари отбился куда более живым: — Пройдёт вместе с синяками. Ничего страшного. — И это я слышу от врача, подумать только! Кандакия подошла ближе. Она улыбалась, но и в её улыбке чудилась затаённая, одна на всех грусть — будто принять Тигнари в их странную команду было коллективным решением, а вот выгонять его никто не хотел. Тигнари казалось, что это чувство он понимал: его мозг упирался в такую же, пусть и зеркальную дилемму. Ему показали огромный мир адреналиновых опасностей, азарта и чувства достигнутой цели, но в этом мире ему всё равно не было места. Он мог стараться сколько угодно, мог научиться стрелять и выживать в пустынях, но это не отменяло того, что остаться он должен был здесь. Даже если какая-то его часть, которую не успели загубить смертельные угрозы, хотела усесться в салон ранглера и в ярком предвкушении дождаться вибрации мотора. — Чтобы к следующей нашей встрече был как новенький, понял? — Кандакия грозно сверкнула глазами, вырывая из невесёлых мыслей в такую же невесёлую реальность. — Я лично проверю. Иначе узнает генерал, а он точно не обрадуется. Тигнари подавил усмешку. Кандакия знала, куда бить. — Я за собой уж как-нибудь присмотрю. И лицо у меня не несчастное! — Дэхья снисходительно кивнула: конечно, лисичка, как скажешь. — Надо только привыкнуть, что… точно всё. Он упёрся многозначительным взглядом в колонну машин, даже так пытаясь подсознательно высмотреть среди них светлую макушку. В голове заиграло помноженное эхом «точно всё». Дэхья проникновенно вздохнула. Потрепала по макушке снова, на этот раз с куда меньшим задором. — Мы все твои должники, лисичка, — серьёзным тоном, без следа весёлости сообщила она. — По гроб жизни, нравится тебе или нет. — На самом деле не о… — И дело даже не в проклятом посохе. Хотя по большей части в нём, да. Ты… — она бросила на Кандакию взгляд, будто ища поддержки, и та невнятно перевела: — Ты, наверное, и сам догадываешься. Вот тогда Тигнари увидел. Сайно соткался из чистого ничего — секунду назад, когда Тигнари смотрел в ту сторону, на капоте дальнего ранглера было пусто, а теперь его подпирали знакомые армейские ботинки и винтовка. В окружении каирских туристов, которые до сих пор пытались урвать последние минуты на фотосессию, винтовка пригодилась бы Сайно, только чтобы отстреливать навязчивых продавцов — но так ему было как будто спокойнее. А учитывая, что ни одна его рана, даже лёгкая царапина, больше не затягивалась по щелчку пальцев… что ж. Тигнари тяжело сглотнул. — Значит, я могу попросить что угодно — и вы сделаете? — В пределах разумного, — вмешался Кавех, — без гор золота и частного самолёта. Но крышу какого-нибудь музея я для тебя подорву без вопросов. Смешок угас на кончике хвоста. Ладно уж, шутки Кавеха работали всегда, даже атмосфера триумфального уныния не могла стать для них исключением. — Тогда присмотрите за ним, — попросил Тигнари тихо. — Джинна больше нет, кроме вас его будет некому вытащить. Кажется, в эту просьбу ушло всё его накрученное за последние сутки волнение. Тигнари и без того умудрялся испытывать свои нервы на прочность каждый раз, когда Сайно оказывался в шаге от смерти, а его завидное упорство этот шаг делать… Тигнари хорошо представлял, что такое сила привычки. Следующая пуля, которую Сайно поймает, не пройдёт для него так же легко, как сотни — тысячи? — предыдущих. И мысль, что Тигнари даже не будет рядом, если случится что-то фатальное, делала по-настоящему невыносимо. — Это само собой, лисичка, — усмехнулась Дэхья. — Тут мог даже не просить. Когда-нибудь пришлось бы возвращать долги, верно? Отрабатывать карму за все наши спасения. — У нас вот не было и не будет никаких джиннов, и ещё живы, как видишь. И Сайно выживет, куда он денется, — Кавех задумался, а потом вдруг хмыкнул: — Ха! Теперь на нём будут оставаться шрамы. Я ему не прощу, если они будут круче моих. — Давайте вы не станете устраивать соревнование, — попросил аль-Хайтам, выныривая наконец из-за ранглера. От него Тигнари особой сердечности не ждал, но даже его взгляд умудрился сделаться на градус теплее. — Можешь быть спокоен. Сайно всегда выбирался и сейчас выберется, людям просто нужно время приспособиться к переменам. — Какой ты занудный, Хайтам. Нет бы хоть раз сказать что-то действительно ободряющее… — Зачем мне сочинять ободряющую ложь, если правда и так звучит достаточно хорошо? — Сухарь. Подумал бы о чувствах!.. Дэхья подхватила Тигнари за руку и тактично увлекла подальше от разрастающегося эпицентра новой ссоры. Ушами Тигнари всё равно слышал недовольство, но внимание мгновенно переключилось на: — Тебя проводить к нему, или ты сам?.. От переднего ранглера в колонне к красному небу поднимался мерный дымок. Тигнари улыбнулся: — С разговором с Сайно я как-нибудь справлюсь. — Если бы вы ещё только разговаривали, — Дэхья хитро сощурилась, в секунду бросив сердце Тигнари куда-то в вязкое болото румянца на щеках. — Горжусь тобой, лисичка. Чтобы завоевать доверие нашего генерала, надо быть восьмым чудом света, а ты задрал планку ещё выше. — Я не… Тигнари хотел было сказать, что не особо старался, гораздо больше занятый доказательствами, что стараться и не будет — но Дэхья приложила палец к губам. И снова обняла его, бережнее и осторожнее, чем в первый раз. — Давай уже разойдёмся, не будем друг друга мучить. А то я не хочу проверять, насколько водостойкая эта тушь на самом деле, — Дэхья напоследок почесала его за ухом и тут же отстранилась, не глядя в глаза. — Ещё увидимся. Надеюсь, ты будешь повеселее, договорились? Тигнари попытался улыбнуться в знак того, что уже над этим работает, но блестяще провалился. Хвост поник безжизненной метёлкой, и он, как-то дёргано кивнув, отвернулся. И побрёл по песку навстречу самому тяжёлому. Сайно так старательно делал вид, что не замечал его тени на дороге, гораздо больше интересуясь второй на очереди сигаретой, что его тут же захотелось нетерпеливо ударить — хотя бы кончиком хвоста, чтобы обратил внимание. Но Тигнари кожей чувствовал это незнание, что ему сказать, и лишь поэтому сдержался. Глубоко вздохнул. Прокашлялся. И вместо обещанного Коллеи «В нашу следующую встречу я приглашаю тебя на свидание, и это, кстати, угроза» сварливо сообщил: — Знаешь, теперь ты вполне можешь умереть от рака лёгких, и я бы на твоём месте задумался, так ли тебе нужна вторая сигарета. Пальцы замерли над пачкой, но Сайно после секундной оценки серьёзности заявления всё-таки убрал её в карман. И сдвинулся по капоту, приглашающе хлопнув рядом с собой. На нём день в ожидании расставания как будто вовсе не оставил отпечатка: такое же хаотичное гнездо вместо волос, такая же уверенная хватка на винтовке, такие же прямые плечи. Но смотреть надо было в самую глубину глаз, и вот там, под склерой, затаилась растерянность. Тигнари с достоинством уселся на капот. Заговорили они одновременно: — Когда ты вернёшься? — Как Коллеи? Тигнари недоверчиво сморгнул — и сумел-таки вяло усмехнуться в ладонь. Надо же. Казалось, он успел привыкнуть, что Сайно одной фразой переворачивает весь диалог с ног на голову и диктует в нём свои условия, но вот опять. — Ей лучше. Когда назначат дату операции, мне будет спокойнее, но я рад, что хотя бы одному из нас всё нипочём. Сайно кивнул. На свой вопрос он отвечать явно не собирался, и Тигнари с лёгкой руки не стал винить его за желание обойти обещание, которое всё равно рассыплется обстоятельствами. Что бы Сайно ему ни сказал — утешительное «завтра к вечеру» или пессимистичное «может, умру и вовсе не вернусь», — проще было оставить и понадеяться. Тигнари чувствовал кончик его мизинца ребром ладони. Хотелось намного больше, но, уже ступив за грань, Тигнари откровенно боялся того, к чему это «больше» в итоге приведёт. Тут тоже было проще понадеяться — что, когда Сайно действительно вернётся, они наверстают не один тактильный контакт и не одну ночь под общим одеялом. — Я тут кое-что понял, — сообщил Тигнари своим коленям. От Сайно послышалось содержательное «м», и Тигнари самым кончиком хвоста растерянно погладил его спину. — Мы вроде как в расчёте, но я так и не сказал тебе спасибо. За деньги для Коллеи. Позвонки под его щекоткой пошли напряжённой волной. — Это обычная… — Благодарность, я знаю. Ну, а это моя благодарность в ответ. Нет, кое-что «больше» он сделать всё-таки мог. Тигнари склонил голову, поймал лицо Сайно ладонью и коснулся его губ своими. Медленно и легко, не желая портить благодарность до катастрофы. Сайно испортил за него. Углубил поцелуй, притянул его за талию и держал, пока в лёгких хватало воздуха, а в голове — здравомыслия. Одна лишняя секунда — и Тигнари так и остался бы на этом капоте, задыхающийся и беспомощный, но Сайно отстранился ровно в тот момент, когда по рёбрам начало тоскливо скрести. — Нари, — сказал Сайно тихо. Помолчал и, упустив все слова одним взглядом глаза в глаза, поцеловал ещё раз. Заскребло с удвоенным усердием. Следующий поцелуй Тигнари встретил поднятой ладонью, покачал головой: — Если не прекратишь, назад в Каир меня придётся везти в подарочной упаковке, как и обещал. — Ты сам это начал, — указал Сайно как-то прибито. — Я всегда начинаю. Потом жалею. Хвост грустно работал стеклоочистителем, и его от этой грусти не спас даже смешок по чужим губам. Тигнари смотрел Сайно в глаза и мог только сам себе удивляться: где была его наблюдательность с самого начала, как он не заметил такой концентрации… болезненной заботы? Или её там и не водилось никогда, а Тигнари чудом вырастил её на взаимных оскорблениях и парочке рискованных миссий по всему свету? Если так, он мог бы попробовать сделать из египетской пустыни оазис. Возможно, древняя магия валука шуна мирно жила в нём своей жизнью, раз уж из этого гнилого ростка как-то выросло приличное дерево. Тигнари улыбнулся своим мыслям, наткнулся на улыбку ответную — и пропал окончательно. Как у Сайно это получалось? Когда хотелось кричать и кидаться с кулаками — один раз посмотреть на него теплее, чем обычно, и тут же получить прощение и любовь до гроба? В какой момент желание Тигнари перегрызть ему глотку перескочило… вот сюда? — Я поработаю над тем, чтобы ты улыбался почаще, — пространно сказал Сайно тем временем, заставив Тигнари приоткрыть рот. — Каким это образом? — Может, найду хороший сборник испанских анекдотов. — Не смей зачитывать мне испанские анекдоты. — Ты меня остановишь? Сайно внимательно смотрел, как Тигнари надувается от тихой злости, — а потом усмехнулся. И снова как ветром сдуло, dios, почему каждый чёртов раз… — Ты даже слова на испанском не знаешь, — буркнул Тигнари наконец. — Если я и буду смеяться, то только из-за твоего ужасного акцента. — Я знаю испанский. Даже два слова. — Да ну? Удиви меня. В мёртвой сосредоточенности Сайно молчал так долго, что Тигнари успел решить: соврал. Соврал и пытается либо придумать своему вранью оправдание, либо воскресить в памяти все ругательства, которыми Тигнари его обзывал. А потом Сайно тихо, серьёзно сказал: — Te amo, Нари, — забрал его беспомощное удивление секундным поцелуем и пожал плечами. — Не знаю, что это значит, но… Кончики ушей у Тигнари опасливо дрогнули. Ну, вот, мелькнуло в голове обречённое, а ведь обещал себе… — Всё ты знаешь, — шепнул Тигнари убито. — Знаешь, гад, и даже вида убедительного не делаешь. Оправдаться Сайно не успел: Тигнари полноценно, не обращая внимания на боль по запястью, притянул его к себе и уткнулся в изгиб плеча. И замер, выдыхая боль какого-то иного толка в самую точку пульса. Он не плакал. Он был выше этого. Просто переваривал будущие недели — или месяцы, или годы — ожидания в последних минутах, которые у него остались. И у Сайно хватило совести ничего с этим не делать, а лишь держать в руках, пока тело не перестало скрадывать попытками всё-таки заплакать. Но совести промолчать и дать Тигнари удавиться этими попытками не хватило. — Я, — начал Сайно так медленно, словно каждое слово читал с мыльного суфлёра, — рад, что встретил тебя. Из всех людей на земле… — Валука шуна, — поправил Тигнари машинально. Сухой поцелуй в висок подсказал, что Сайно не возьмёт его поправку в расчёт. — Из всех людей на земле мне действительно повезло поработать с самым исключительным. Не говоря уже о желании остаться ради него в стране, которая мне даже не нравится. — Перестань. Я исключительный только для сурдолога. — Во всех проявлениях, — отрезал Сайно приказным тоном. Не хватило лишь стального «это не обсуждается», но с тем, как Сайно заговорил дальше, ещё более разбито, это вряд ли бы сочеталось. — Нари, ты спас мне жизнь. Не раз и не два, а столько, что всех денег за мою работу не хватит, чтобы списать этот долг. Ты дорог мне. Пообещать тебе вернуться — это единственное, что я могу сейчас сделать. Не видя лица Сайно, Тигнари не хотел загадывать наперёд, но темп его сердцебиения как будто выписывал вместо кардиограммы крупные буквы. Те единственные два слова на испанском, которые Сайно успел выучить. И которыми едва не довёл его до смерти — в очередной, заранее прощённый раз. Чужие пальцы бережно зарылись в хвост, и Тигнари зажмурился сильнее, подставляясь под прикосновения. Последние секунды. Точно последние. Глаза у Тигнари, когда он наконец отпускал, были сухими. И запоздалым ответом он всё-таки выдавил: — В следующий раз мы посмотрим этот чёртов фильм. Это… это угроза, понял? Сайно приобнял его за плечи. На капоте ранглера, с винтовкой на коленях, у него должен был быть другой вид: глаза, сверкающие предвкушением дороги, напряжённые мускулы, готовые ко всем опасностям. Но сейчас он куда больше походил на того сурка, которого однажды фатальной ошибкой показал Кавех. Только сурка невероятно потерянного. — Что ж, — ответил Сайно ласковой улыбкой по губам, — буду ждать. Он помялся, а затем отпустил — на этот раз с явным знаком, что Тигнари стоило подобрать наконец слова для прощания. Слова, которые он потерял и уже вряд ли смог бы найти. Он прыгнул с капота в песок, Сайно соскочил следом. Очень долго, не меньше вечности, они стояли друг напротив друга — а потом, когда слова так и не нашлись, Тигнари всё-таки отдал ему последний поцелуй. — Возвращайся, — попросил жалким шёпотом, — и желательно живым. И желательно без шрамов. И желательно побыстрее. И… Он был почти благодарен за то, что Сайно оборвал его стальным: — Вернусь. Ты только… — дождись меня, — береги себя. «Сам себя береги» завязло на языке. Тигнари открыл рот, но, вконец придавленный, ограничился кивком. Он сделал шаг назад — проверяя, держат ли ноги, — ещё шаг — проверяя, не поменялось ли что-то в планах Сайно на желание подождать с отъездом. Но когда Сайно так и остался приклеенным к ранглеру, смотрящим на него таким взглядом, будто они уже на разных концах света — Тигнари одним мощным толчком отпустил. Развернулся и побрёл по песку назад, откуда пришёл. Если кто-то и ловил его по дороге, Тигнари не запомнил слов. Он добрался до конца колонны, прошагал ещё немного — для верности — и обернулся. Наёмники рассаживались по машинам. Голос Сайно, как обычно звучный и уверенный, командовал над уходящей в сон пустыней — за него Тигнари и цеплялся, за последнюю возможность его услышать. Он готов был сам себя тихо, но очень злостно ненавидеть. Превратить одну авантюру в катастрофу таких масштабов — пожалуй, это был его уникальный талант. Ни у одного человека (или валука шуна) на всей земле не должно было такого водиться. Поджав ноги, Тигнари уселся на песок. Он готов был поклясться остротой своего зрения, что где-то там, далеко впереди, одинокая светлая макушка ещё долго была повёрнута прямо к нему — но потом за хлопнувшей дверцей исчезла и она. Взревели моторы, запылилась дорога. Ранглеры стройной цепочкой под бликами красного и рыжего покатили туда, где в Тигнари уже не было необходимости. А когда последний из них сжался до точки и пропал в клубах пыли за горизонтом, Тигнари мерно выдохнул и поднялся. Что ж. Теперь точно всё. Он отряхнул песок, сощурился на собственную тень и неторопливым шагом двинулся назад, сжав в кармане золотого скарабея. Тот одновременно холодил пальцы совсем уж несмешной шуткой — и грел голову обещанием, в которое Тигнари собирался верить до конца. «Не смотреть назад». Да, пожалуй, Кавех знал, какие советы давать. Пирамиды остались за спиной, и этот грубо вшитый, странный кусок его теперешней жизни — тоже. Пора было, как маленькому ребёнку, учиться жить заново.