Как поют пески

В этот раз в салоне висела уже чужая сосредоточенность, тихая и неуютная. Тигнари пытался перебросить концентрацию на что-то, что не будет страхом за Коллеи и Нилу, на что-то реальное — старый фокус, когда пытаешься обмануть сознание насущными проблемами, но насущные проблемы подсовывали в бездонную бочку ещё больше беспокойства. Седан покатил между закрытых лавочек в старом районе. «Лично я за ним в огонь. И для любого из нас Сайно сделает то же самое». Бельевые верёвки прямо в переулках. «Мы с Сайно слишком много прошли вместе». Велосипеды и скутеры по обшарпанным тротуарам. «Он своих не продаёт — пока не продашь его и не докажешь, что заслужил». Из всех, кто мог бы вести под носом у Сайно двойную игру, её вёл самый честный и принципиальный. Тигнари горько усмехнулся иронии. Эта Гиза была серой и неприглядной, ютилась на самой окраине и больше напоминала ряды выпотрошенных коробок с Амазона. На задних дворах вместо опрятных садиков и клумб пылились старые тележки, а самая новая машина на подъездной дорожке, куда завернул Сайно, приходилась Тигнари ровесницей. Мимолётная мысль, что им с квартирой Кандакии ещё повезло, успела зародиться и умереть — потом Сайно тронул его за плечо. — Глупо просить тебя остаться? — Глупо, — согласился Тигнари. Если останется — то съест себя тревогами заживо, а так… он не знал. Но всё лучше, чем сидеть в седане только из каршеринга и ждать, пока его угонят вместе с ним. Нужную квартиру было легко угадать: по всей мёртвой улице только в одних окнах на первом этаже горел свет и мелькали силуэты. Сайно толкнул дверь без стука, и Дэхья, чистившая дробовик прямо на полу в коридоре, подняла голову. — О, лисичка. Давно не виделись. Кавех со сложенными на груди руками и взрывом вместо волос топтал угрюмостью проём на кухню. Тигнари отрешённо помахал и Дэхье, и ему, но Кавех даже не обратил внимания. Усмешка у него поперёк лица была такой, будто он очень хотел огрызнуться. — Надо же, генерал, быстро ты. Как тебе последние новости? Сайно тяжело вздохнул. Вчетвером им в тесном коридоре, половину которого Дэхья заняла дробовиком, было тесновато. — Где аль-Хайтам? — В комнате, — Дэхья махнула прикладом на единственную дверь раньше, чем Кавех успел огрызнуться снова. — Не знаю, Сайно. Я слышала немного, но он и правда как будто… не в себе. — Не в себе, — передразнил Кавех застрявшей в глотке истерикой. — Не в себе! Да он взбесился, как не знаю кто! В последнее время Хайтам ведёт себя как законченный параноик — больше, чем обычно, и нечего на меня так смотреть, вы сами всё видели. Конечно, если за моей спиной он… Голос у Кавеха оборвался фальцетной нотой и пропал в тишине. Сайно шагнул к нему, весь прямой, как струна, уложил руку на плечо. У него, мелькнула невесёлая мысль, сегодня выдался явно не лучший день. — Кавех, — попросил Сайно с твёрдым нажимом, — успокойся. Успокойся и расскажи. Кавех выразительно подавился воздухом. Тигнари казалось, что он схватит Сайно за руку и швырнёт от себя подальше, но Кавех лишь хлопал глазами, враз сделавшись в сотню раз несчастнее, чем был. — Что тебе рассказать?.. Мы собирали вещи, Хайтам злился, что только время зря потратили на всю эту хренотень. Потом вдруг замолчал. Удивительно — с его-то любовью поносить всё на свете, правда? Взял телефон и дверью хлопнул. Я бы и внимания не обратил, если бы он не прикарманил мою зубную щётку. Пошёл за ним, а он стоит и, — плечи пробило смешком, — докладывается в трубку. Что посох у нас фальшивый, что мы прекращаем поиски. Я спросил, что за дела, а он тут же на дыбы. — Где-то там я их и услышала, — поделилась Дэхья с дробовиком. — Надеюсь, весь квартал такой чести не удостоился… Хайтам и правда взбесился, как бык на красную тряпку. Я пыталась поговорить с ним наедине, без Кавеха, — её губы скривились, — и ничего. Стена. Решать всё равно не мне, но, Сайно, для протокола — Кавех просто защищался. — Защищался от чего? Кавех отвернул взгляд к двери так, будто прямо по старому дереву кто-то написал ему шпаргалку вопросов мироздания. — Я не понимаю, — бросил в явном намерении увести тему. — Ничего, нахрен, не понимаю. Никогда его таким не… — Кавех, — осадил Сайно, — стоп. Больше конкретики. В том, что ты услышал, где-то прозвучало имя Рахмана? — Нет, — Кавех прикусил губу. — Но кому ещё он мог доносить — Сангема-бай? Папе римскому? Не надо смотреть на меня, как будто я только и ищу причину до него докопаться, у меня голова ещё на месте! Тигнари поймал на себе чрезмерно долгий взгляд Сайно. Сглотнул и вяло помотал головой: вот только не надо спрашивать моего мнения. Он едва стоял, способный лишь завидовать тому стержню, который на ногах удерживал Сайно. Который ещё позволял ему трезво оценивать ситуацию. Потому что сам Тигнари медленно, но верно укатывался назад в тихий ужас. — Хорошо, — вздохнул Сайно, — допустим. Стой спокойно, я сам разберусь. — Нет уж, я знаю, как ты будешь разбираться. Хайтам заложил наши задницы хрен пойми кому, я думаю, что после пяти грёбаных лет с ним имею право знать причину! — Спокойно, — повторил Сайно с твёрдым нажимом. — Сначала я хочу послушать, что скажет он сам. Если будешь мешать — вопросы возникнут к тебе. Кавех побледнел. У него при себе не было пистолета — а у Сайно был и очень однозначно выглядывал из поясной кобуры. Наверное — Тигнари похолодел от этой мысли, — было лишь вопросом времени, когда в квартире послышится щелчок взведённого курка. А за ним и выстрел. Больше Сайно мешать никто не стал. Он прошёл мимо Кавеха, мимо Дэхьи, заглянул в комнату — Тигнари хотел было отправиться за ним, но что-то в ногах заставило их так и приклеиться к дешёвому паркету. Он не был готов оставаться в машине наедине с тревогами собственными — но с тревогами Сайно, как оказалось, тоже. — Потрясающе… — пробурчала Дэхья. — Эй, лисичка, что у тебя с лицом? Ты что это… Тигнари помотал головой, надеясь, что его лицо — белое, с тенями от слёз и отчаяния под глазами — достаточно красноречиво ответит на любой вопрос несчастным: «Пожалуйста, не сейчас». Насущные проблемы, Тигнари. Дверь в комнату закрылась, полоска света просочилась в коридор и расчертила макушку Дэхьи надвое. С тяжёлым сердцем, не зная, что ещё ему делать и чем он может помочь, Тигнари подобрал хвост и тронул Кавеха за плечо. И не успел и рта раскрыть, как из комнаты донеслось ровное: — Это было настолько необходимой мерой? Кавех ожил на прикосновение. Пробормотал в сторону: — Мы примотали его изолентой к стулу. Проклятье, ну что за!.. Его волосы упали на лицо, закрыв собой подпухающий синяк по скуле. Тигнари сморгнул: неужели аль-Хайтам ему врезал? Всерьёз, безо всяких шуток? Неудивительно, что по ядовитой усмешке Кавеха плясала такая боль. Трудно было представить, чтобы он поднял руку в ответ. — Сейчас и узнаем, — Сайно вздохнул, сделал шаг от двери, и его голос утонул глубже в комнате. — Версию Кавеха я, допустим, услышал. Теперь ты. Что произошло? Аль-Хайтам помолчал. Тигнари мог с лёгкостью представить под веками его лицо: выточенное упрямством и усталостью, ни капли не удивлённое, вечно скучающее. Даже сейчас. — Не имею понятия, — сказал аль-Хайтам таким тоном, что стало ясно: он не в первый за сегодня раз это повторял. — Кавех говорит, что я выходил на связь с Рахманом, верно? Я не могу это подтвердить. Такого точно не было. — Если не было, — Сайно говорил ровно и сухо, будто одну за другой выкладывал перед соперником карты из победной руки, — мы легко сможем это проверить. — Прошу. Телефон там. Аль-Хайтам так и остался мертвенно-спокойным. Либо у него была нечеловеческая выдержка, которой можно только позавидовать — либо он действительно верил в то, что говорил. Послышались шаги. Звенящая тишина своим напряжением вытекла в коридор, и Тигнари неуютно повёл плечами. Весь этот разговор, кругами танцующий по бойцовской арене, заставлял его хвост дыбиться: он чувствовал себя маленьким ребёнком, подслушивающим из-под одеяла родительскую ссору в соседней комнате. На самых её зачатках голоса всегда ровные, но ты никогда не знаешь, кто первым сорвётся на крик. Натянутая пауза казалась вполне подходящей длины для зачитывания приговора — а потом Сайно констатировал: — Звонок на неизвестный номер, Хайтам. Египетский код, полчаса назад. Заказывал пиццу и между делом сообщил курьеру последние новости? Аль-Хайтам не ответил. До сих пор складывалось ощущение, что они всего лишь обсуждают погоду за окном — но такого тона Тигнари у Сайно ещё не слышал. Он снова злился, и на этот раз злость была клокочущая, с трудом удерживаемая на самом корне языка. Согласные рычали, гласные обрывались и рубились без жалости. — Хайтам, — тихий скрип, будто он присел. — Сколько раз меня пытались продать и кинуть, но моя-то команда давно поняла, что это гиблый номер. У тебя ведь с мозгами всё в порядке. Что за короткое замыкание в них случилось? Легко было представить, как аль-Хайтам хмыкнул своим фирменным снобизмом в натянутую пустоту между ними. Если бы не голос — он звучал для привычного аль-Хайтама слишком… растерянно. Как будто сейчас он наконец отпустил эмоции, и те заиграли абсолютно искренним удивлением. — Этого не было. Нет. — Сам посмотри. — Я… — аль-Хайтам явно рассердился, но один глубокий вздох вернул слишком низкий тон на место. — Я этого даже не помню. Я бы не стал. Это абсурд. — Мне он говорил по-другому, — пробормотал Кавех. Тигнари так и не убрал ладонь с его плеча и прекрасно чувствовал, как каждая новая реплика пускает по всему его телу болезненную дрожь. — Говорил, чтобы я не лез. Не мешался. Что я… — грудной смешок, — ничего не понимаю. Тигнари не ответил. Талантом самого Кавеха находить нужные слова в нужный момент он не обладал — хотя сейчас, при виде его лица, которым можно было писать на доске вместо мела, очень хотелось. — Хорошо, — прохладно усмехнулся Сайно, — ты бы не стал. Но ты определённо сделал. Доложился неизвестному. Устроил тут погром. Продал своих людей. И всё это, очевидно, не в первый раз, иначе нам не сели бы на хвост так давно. Или мы пойдём ещё дальше — я позвоню и проверю, кто снимет трубку? С таким голосом Тигнари предпочёл бы нарваться на пулю и даже не пытаться оправдываться дальше. Аль-Хайтам остался в глубокой растерянности. — Если не хочешь слушать обычную правду, послушай разумные доводы. По-твоему, я настолько идиот? Использовать собственный телефон, поднимать скандал, а потом всё отрицать? Я этого не делал. У меня есть причины в тебе сомневаться, хорошо, но нет причин так бездарно тебя продавать. Особенно если это вопрос не только твоей безопасности. Кавех уставился в пол. За дверью — удивлённая пауза. Хриплый смех. — Что ж, в чём-то ты прав. Это мало похоже на Хайтама, которого я знаю. Если только ты не выгораживаешь… — Нет, — голос аль-Хайтама на ноту взлетел. — И думать не смей. Кавех ни при чём. — То есть он сказал правду? Которую ты даже подтвердить не можешь, потому что не помнишь? Тигнари придержал бешено мечущийся хвост, в полной растерянности поймав фокус на узкой полоске света по полу. Что-то заворочалось в его голове скрипом шестерёнок, с которых неохотно смахивали пыль, но это что-то было слишком бледным, чтобы полноценно ухватиться. К счастью, Сайно сообразил быстрее, чем он. — Тогда у нас остаётся единственный вариант, в который я хотя бы готов поверить, — снова скрип, снова шаги. Дверь вдруг приоткрылась, и Кавех крупно вздрогнул; в глазах Сайно на пороге застыло какое-то мёртвое выражение. — Тигнари. Зайди. Тело пробрало нелепым смешком, который до горла дошёл всхлипом. Кажется, он понял. За Тигнари в комнату втиснулся Кавех, притихший и больше похожий на тень. Дэхья встала на пороге, взглядом показывая, что тоже никуда не уйдёт. Сайно смерил обоих усталым взглядом, но на этот раз возражать не стал. Ему настолько не хотелось верить, что аль-Хайтам их продал. Настолько, что сознание само подыскивало другой, более правдоподобный вариант, который всё бы ему объяснил. Аль-Хайтам действительно сидел среди разворошённого гнезда одежды, постелей и взрывчатки, примотанный к стулу толстым слоем изоленты, с таким лицом, словно законы физики оказались обманом, в пух и прах разнёсшим его научную степень. Взгляд прошёл мимо Тигнари без особого узнавания, остановился на Кавехе, который изо всех сил прятал от него вспухшую щёку. Губы дрогнули — аль-Хайтам явно хотел что-то сказать, но Сайно оборвал: — Проверь, нет ли… — Я понял. Сайно сел на диване, сгорбив плечи и явно тихо радуясь, что не надо ничего объяснять. Тигнари глубоко вздохнул, сделал к аль-Хайтаму шаг. Что ж, если звонок существовал, а аль-Хайтам был предельно честен, у них действительно оставался единственный вариант. Если сейчас Тигнари ничего не почувствует… dios, это будет приговор. Сердце тяжело застучало где-то в пятках. Ему не хотелось быть тем, кто этот приговор вынесет, но… — Есть, — шепнул Тигнари. Кожу легко кололо, как мурашками от сквозняка. — Очень слабое. И как будто… как будто постоянно уходит, — он в растерянности обернулся на Сайно. Голова кружилась. — Я не знаю, что это. Никогда такого не чувствовал. Он ждал ответа от Сайно, но голос подала Дэхья: — Лисичка, а людям без генов валука шуна можешь объяснить? Ты чувствуешь магию? — Да, — Тигнари выпрямился. По степени бледности лица не только они с Кавехом — все в этой комнате могли посоревноваться за какой-нибудь приз. — Но я не понимаю, откуда она взялась. Если у нас нет… — он прикусил язык, едва не ляпнув «второго джинна», но Сайно сам его спас. — Это может быть воздействием артефакта. Аль-Хайтам наконец поднял взгляд, зацепился за конкретную точку в пространстве, которая так и осталась лицом Кавеха. Сам Кавех смотрел куда-то в стену, методично оставляя щипки по руке. — Мы сами кучу раз видели, как поломанная магия может влиять на людей. Захватить сознание, дать установку подчиняться, изменить воспоминания — плёвое дело. И если Тигнари чувствует магию… — Почему тогда, — кашлянул Тигнари, — я не чувствую самого артефакта? Я должен был заметить сразу же, ещё в Марокко. Но здесь… здесь ничего нет. Может, его мозг был рад переключиться на ту проблему, которая висела прямо перед носом. Может, это играло желание всегда и во всём быть полезным. А может, Тигнари невыносимо было смотреть, как рука Кавеха краснеет от постоянных щипков. Но так или иначе очередным уколом вины его достало: он ведь и правда должен был что-то уловить, даже с источником силы в разы мощнее, который постоянно был под боком. И не уловил. Сайно смягчил тон: — Необязательно таскать артефакт с собой, некоторые действуют волнами. Хотя бы те ушабти из Боливии, которые могли попасть в руки Сангема-бай — Хайтаму достаточно было одного контакта. — А я говорил, — пробормотал Кавех сам себе, — говорил, что он странно себя ведёт. Сайно перебирал пальцами по обивке дивана. Думал. — Насколько странно? — Даже по меркам Хайтама, — Кавех сделал над собой усилие, в Сайно полетела кривая усмешка, мол, мы-то с тобой понимаем, какие у него мерки. — Плохо спал. Терялся во времени. Параноил больше обычного. Мы… мы ведь только из-за этого и поссорились: я решил, что он просто накручивает и плюётся в воздух, как обычно. Конечно, если это всё… — Когда это началось? Кавеху в глаза вернулось что-то живее бесцветного желания слиться со стеной. Стремление помочь, расставить всё по местам. — Почти с самого начала?.. Мне кажется. В смысле, с Хайтамом не угадаешь, но когда мы вылетели из Марокко, с ним стало слишком тяжело разговаривать. Ещё тяжелее обычного. — Значит, Марокко, — Сайно снова помолчал. Голос звучал отстранённо, он пытался думать в пространство: — Если это правда артефакт, то кто-то хорошо постарался. Заставить Хайтама ловить моменты, когда он останется один, позвонить, доложиться и стереть память… учесть, что в команде есть валука шуна, который почувствует, если что-то пойдёт не так… Рахман не думает такими небоскрёбами, это перестраховка высшего класса. Для него слишком тонкая работа. Сайно снова бросил на Тигнари взгляд. На этот раз прочитать его мысли было легче: появилось хоть что-то, хоть какая-то хлипкая теория, которую предстояло развернуть. В Марокко Рахмана могло и не быть, зато… зато был кое-кто другой. И для тонкой работы с магическими артефактами он подходил идеально. Сайно звучно щёлкнул пальцами. — Вы с кем-то встречались? Разговаривали? — Ни с кем, — уверенно отрезал аль-Хайтам одновременно с тем, как Кавех сморщился: — Кроме того профессора из музея в Рабате? — и они впервые за долгое время осознанно переглянулись. Кавех приоткрыл рот, позабыв о том, что с аль-Хайтамом не разговаривает. — В смысле, ни с кем? Вы с ним часа два болтали! — Не… — аль-Хайтам осёкся, явно поймав сознанием, что с подкипающим Кавехом будет не лучшей тактикой снова всё отрицать. — Я этого не помню. Музей — да, мы были в музее. Но там не было никакого… — По порядку, — попросил Сайно стоически. — Кавех, давай заново. Имя, внешность, что-то выделялось? — Нечему там было выделяться. Обычный профессор — рубашка, очки, бородка… Голос такой, что уснуть можно. Я его даже не запомнил толком, у Хайтама в контактах целый список такой профессуры. Вы говорили так, будто давно знакомы и у вас целая встреча назначена, а ты мне сейчас — «не помню»! Сайно тяжело вздохнул. Тигнари придержал хвост, который от перманентной дрожи развивал синдром Паркинсона. Они снова переглянулись, снова поймали одну мысль на двоих. А потом Сайно кисло озвучил её вслух: — Имя Таджа Радкани кому-то из вас знакомо? Дэхья с Кавехом замотали головами. А вот у аль-Хайтама в глазах прорезался тусклый интерес. — Радкани?.. Степень по основной теории археологии, тот, который вёл раскопки в Луксоре? — Почти. В Луксоре он тёрся не из научного интереса. Сайно помрачнел, и Тигнари мог понять, почему: называть имя Таджа хоть кому-то из них значило привлечь нежелательный интерес к тем элементам своей биографии, которые Сайно старательно оборачивал в десятки слоёв лжи. И если в Рабате аль-Хайтам встречался именно с Таджем… — Ну, точно, — фыркнул Кавех. Пальцы всё ещё подрагивали, но открыть гугл он как-то сумел. — Он, вылитый. Сайно перехватил телефон и сунул аль-Хайтаму на расстоянии вытянутой руки. Тот с нерешительностью, которая в его исполнении казалась актёрской игрой, свёл брови. — Я его знаю. Читал его статьи. Но не помню, чтобы мы встречались лично. — Его, выходит, не только ты знаешь, — Дэхья наградила Сайно хмурым взглядом. — Один из твоих старых друзей? Эта реакция, чувствовал Тигнари, могла стать для Сайно фатальной — но вопрос в лоб он выбрал проигнорировать. Вернул Кавеху телефон, уселся назад на диван и с выражением полной обречённости потёр переносицу. — Радкани носится с магическими артефактами. Был тогда в Марокко. Легко втирается в доверие. Вместе с Рахманом, очевидно, пригрелся под каблуком у Сангема-бай, — сводка звучала сухо, без эмоций, Сайно как черту подводил. — Вот вам и ответ. Вот как они объявились на Мадагаскаре, вот почему успели в Гизу раньше нас. Ты, Хайтам, — тусклая усмешка, — докладывался почти в самое ухо Сангема-бай. И последний кусочек мозаики, честно и без прикрас озвученный вслух, взорвался в комнате настоящей бомбой. Они не кричали — но заговорили слишком быстро и слишком громко, чтобы Тигнари мог уловить солиста. На защиту вскинулся Кавех, рявкнула Дэхья — они зачастили вразнобой, задавая в пустоту только новые вопросы. Как именно, откуда, для чего и по какой причине… Сайно, рассказав всё, что посчитал нужным, умолк, и Тигнари, тихонько отступивший в тень, снова не мог сказать, какие мысли ворочаются за его мрачным взглядом. А голос аль-Хайтама, тихий и всё понимающий: — У нас есть шанс это исправить, или безопаснее меня пристрелить? — обточил эту мрачность до кромки клинка. Сайно дёрнулся — резко, точно сам представил пулю в его голове. Замолкли голоса, задушенно хрипнул Тигнари. Глядя в серьёзное лицо аль-Хайтама, он вполне мог поверить, что… — Ну уж нет! Кавех встал перед ним, загородив спиной, упрямо сложил руки, вздёрнул подбородок. Волосы отлетели назад, и на всю комнату заалел огромный след на его щеке — а Кавех чеканил каждое слово, не обращая внимания на то, как боль сводит ему челюсть: — Нет, Сайно. Ты не посмеешь. — Я ещё ничего не… — Через мой труп тоже, ясно? — Кавех. — Он ни в чём, нахрен, не виноват! Я не позволю… — Кави, — позвал аль-Хайтам измученно, — тихо, ради всего святого. Виноват. По моей вине мы потеряли часть команды, по моей вине ты чуть не умер. Если у нас нет других вариантов, если я сам не отвечаю за свои действия — так будет безопаснее. Для тебя в том числе. Кавех задохнулся. Эмоции потоком били из огромных глаз — сквозь боль прорезалась обида, её застилало непонимание, сверху захлёстывала злость. Кавеха было легко прочитать, слишком яркими красками он расписывал лицо. В любые моменты, но сейчас — особенно. Просто Тигнари никогда не видел такую его сторону. — Если кого-то здесь и нужно пристрелить, — толкнул Кавех наконец из сухой глотки, — то как насчёт меня? Это ведь я не заметил. Хотя должен был! Не сказал про Рабат, не заикнулся про твоё состояние, ни единого слова… — Вы оба, — позвал Сайно устало, — хватит уже. Мы не будем ни в кого стрелять, мы доберёмся до Радкани и свернём ему шею. Ноги Кавеха подвели, и он пошатнулся, ухватившись за спинку стула. Затрещала изолента. — А до тех пор будем таскать Хайтама в упаковке? Можно я хотя бы разрежу?.. — Нет, — отрезал аль-Хайтам. Кавех сузил глаза, ответный взгляд снова мазнул по его синяку. — Так тоже будет безопаснее. Я не хочу ещё раз на тебя накинуться. Кавех вздохнул, но сил возражать аль-Хайтаму у него уже не было. Тогда он сел на пол рядом и уткнулся виском ему в колено, печально глядя на то, как Сайно перебирал пальцами. — Раз уж на то пошло, часть ответственности и на мне. Если бы вы знали настоящего Радкани изначально, то не подпустили бы так близко. Дэхья гневно фыркнула: — Намекаешь, что пристрелить надо тебя? Так если бы у нас ещё получилось, — и сложила руки на груди, как броню. — Может, хотя бы расскажешь, чем этот Радкани такой особенный? Я что-то не припомню у тебя желания прятать от нас, в кого при встрече надо стрелять. Особенно если рядом с его именем, весело обнявшись, гуляют Сангема-бай с долбанным Рахманом. Спина Сайно пошла напряжением, придавленная к дивану невидимым камнем. Аль-Хайтам вдруг подался вперёд: — В самом деле. Сайно, эта гонка за посохом и без того переходит все пределы рационального, никому из нас с такими жертвами не повредит немного ясности. — И мы с тобой тысячу раз это обсуждали. — Знаю. Помню. Я не против, если ты оставишь свои очевидные личные мотивы при себе, но… — Минуточку, — вмешался Кавех, — а я вот против! С каких пор у нас красивая палка переключилась на какие-то личные мотивы? — С самого начала, — аль-Хайтам ласково усмехнулся, попытавшись по привычке закинуть ногу на ногу. Изолента захрустела, он закатил глаза. — Сложно было не заметить. Итак, мы имеем желание добыть посох, близкое к нездоровой одержимости, если кого-то интересует комментарий со стороны. Таджа Радкани, который знает о нас достаточно много, раз осознанно нацелился на меня. Его близость к Сангема-бай, его сотрудничество с Рахманом. И его, очевидно, хорошее знакомство с одним конкретным человеком, который никогда и ничего не утаивает от своих людей. Сайно, мне продолжать, или дашь знать, где я соединю вводные не так? Сайно помедлил. Тигнари готов был поклясться, что он сейчас прогонял в голове все возможные сценарии, каждый из которых подпитывался опустошённостью и неуверенностью. Наверное, если бы не его навязчивое желание держать в секрете собственную силу, если бы не постоянное враньё людям, которые имели все права знать — он бы сейчас не буравил таким тяжёлым взглядом пустые руки. — Сайно, — позвал Тигнари, уверенный, что тот слышит, — расскажи им. Когда Сайно поднял взгляд, в нём застыло что-то близкое к искренней боли. — Не лезь. Это не… — Если ты не расскажешь, скажу я. Сайно выпустил вялый смешок: — У нас есть и другие проблемы. Твоя, например. Он наверняка рассчитывал, что Тигнари переметнётся на сторону чистого гнева и они смогут увести тему в куда более безопасное русло, где никто не собирался делать из вскрытия его страшных секретов публичное мероприятие. Но сейчас, после того как Тигнари изучил его приёмы, он не собирался попадаться так легко. — Может, сначала разберёшься со своей проблемой? — Я не… — Лисичка прав, Сайно, — Дэхья выразительно прокашлялась в кулак. — Если уж взвалил что-то на себя, то нам тоже было бы неплохо знать. Кто вечно поёт нам песни про доверие? Или мы уже не в одной лодке? Сайно снова скатился до угрюмого молчания. Тигнари почти его не винил: всегда легче отодвигать объяснения на какое-то призрачное «потом», всегда легче думать, что ты извинишься когда-нибудь, а не сейчас. Если записаться к врачу на следующую неделю, а не на свободное окно прямо завтра с утра, ты будешь считать, что избавился от половины проблем, хотя на самом ведь деле — просто заработал себе отсрочку. Рано или поздно Сайно сказал бы правду. Когда угроза минует, напряжение спадёт, а его проблема превратится в «было и сплыло, зачем разгонять лишний шум». — Сайно, — вздохнул Тигнари снова, — они за тобой на край света. Доверься уже хоть кому-то, кроме себя. На этот раз Сайно дёрнулся: — Я доверяю им всем, — и осёкся, будто понял, что раз сказал «а» — нужно говорить и «б». Плечи поникли, губы скривились: на диване снова оказался не Сайно, а его жалкая тень прямиком из Хадж-нисута, пыльная и разбитая. — Хорошо. Я хотел отложить это на потом, когда дело будет сделано, но… пусть. — Ты не наводи интригу, — вяло подогнал Кавех, — нам всё равно пока нечем заняться. Мы слушаем. И Сайно, забрав в лёгкие весь спёртый воздух в комнате, выпустил его на одном тяжёлом: — Вся эта гонка за посохом нужна только ради того, чтобы в конце сломать к чертям главный приз. Наверное, он ждал взрыва, но горючего вещества на всех уже не осталось. Дэхья привалилась к дверному косяку, пробормотав себе под нос что-то вроде: «Боже мой, ну что за драма на пустом месте». Кавех ограничился пфыканьем, аль-Хайтам недвусмысленно усмехнулся: — Благородно. — Хайтам, у меня нет твоей высокой морали, в гробу я видел благородство. Это приятный бонус к эгоизму, не больше. — Всю твою семью убил лично царь Дешрет, — праздно поинтересовался Кавех, — и ты хочешь сломать его любимую игрушку? Откуда ещё взяться эгоизму? — И при чём тут твой Радкани? — Давняя история. Радкани… — губы Сайно поджались. — Неудивительно, что они с Сангема-бай спелись. Он всегда гонялся за магической силой, а я когда-то давно оказался хорошим пополнением в коллекцию. Тигнари вдруг поймал на себе взгляд Дэхьи. Расширенные глаза, поднятые брови: она о чём-то догадалась. Что-то поняла. — И ты, лисичка, чувствуешь… — Чувствует, — буркнул Сайно, не дав Тигнари сказать ни слова. — Прекрасно чувствует, что я не совсем человек. И на этих словах воцарилась буквальная — мёртвая — тишина. Хотел бы Тигнари нагнетать для драматизма, но он действительно слышал лишь хоровое сердцебиение и слабые признаки дыхания. Время остановилось на одном мгновении: Дэхья свела брови, аль-Хайтам на треснувшей изоленте чуть прогнулся вперёд, Кавех открывал и закрывал рот, пытаясь найти слова. — Просто слушайте. Мы же на этом сошлись. Отступать было некуда. И Сайно с пустым взглядом и без окраса в голосе рассказал им — абсолютно всё. Теперь у Тигнари был целый набор для сравнения в научную работу «Как реагировать, когда тебе сообщают, что впустили в своё тело тысячелетнего джинна». Кавех молчал, но молчал так красноречиво, что если бы вдруг начал орать и материться — добился бы примерно того же эффекта. Дэхья спрятала лицо в ладонь и качала головой на каждом слове, как мать, разочарованная выходками отпрыска на школьных переменах. Аль-Хайтам лишь прикрыл глаза, не впуская на лицо ничего дальше теперь уже обычной потерянной задумчивости. Никто не бросался на Сайно с кулаками, но сквозящее по комнате напряжение можно было грести руками, как липкий кисель. Кулаки, очевидно, были вопросом времени. Возможно, Тигнари, замерший тихой тенью в углу, видел и слышал то, что хотел видеть и слышать в своём цивилизованном мире. Но он был почти уверен, что Сайно с каждым словом звучал чище и увереннее — гора катилась с плеч тяжёлыми камнями, ему физически становилось легче тянуть наружу секрет, который он хранил так долго и так опрометчиво. Чёрт с ними, с последствиями — сама возможность отпустить эту ношу облегчала ему жизнь. — …вот зачем мне нужен посох, — подытожил Сайно бесцветно, когда экспрессия Кавеха дошла до пиковой точки в виде «вот же мать твою» по самым губам. — Уничтожить его — это единственный способ избавиться от джинна. Снова повисла тишина, такая звенящая, будто в комнату кто-то запустил газ и если чиркнуть спичкой — взорвётся ко всем чертям. По лицу Кавеха гуляла бурная растерянность, Дэхья жевала кожу на искусанных губах, аль-Хайтам пусто смотрел себе под ноги. А Сайно продолжал сидеть на диване с таким взглядом, точно этот диван один остался островком спокойствия посреди бури. Тигнари на цыпочках перешёл лаву вместо пола и присел рядом. Они имели право на любую реакцию, от негодования до чистой злобы, но… он не мог оставить Сайно с таким грузом наедине. Неважно, что пара тонн этого груза приходилась на вину за молчание. Когда Тигнари аккуратно положил свою ладонь на ладонь Сайно, что-то над ними ожило. — Ты знал, — констатировала Дэхья. Тигнари понуро кивнул. — С самого начала? — Повёлся на скарабея, — Тигнари усмехнулся, но усмешка резала по губам. — Думал, что это объяснение моим инстинктам вполне подходит. Но в Хадж-нисуте… на нас напали ожившие статуи. Сайно пришлось, иначе они покрошили бы нас на куски. Тогда и рассказал. — Значит, в Тибете… — И на острове Пасхи? — И в сраном Маспаломасе! — Дэхья всплеснула руками. — Столько лет водить нас за нос, господи блять боже!.. Сайно мученически скривил губы. Наверное, только из-за этой реакции — закономерной злости от чудовищных размеров вранья — он так упорно прятал свою силу под семью замками молчания и парой бетонных крышек. Когда он заговорил, в голосе не осталось ничего, кроме потухшего смирения: — Я не собираюсь оправдываться, вы должны были знать уже много лет назад, но… это тайна, которую я бы с большим удовольствием похоронил с концами, — Сайно распрямился. — Я сам нарушил свои же условия, я недостаточно вам доверился, моё дело отвечать и за последствия. Если вы думаете, что заслужили командира получше — ваше право. Я найду Радкани, сотру в порошок и его, и то, чем он задурил Хайтаму голову. И закончу поиски в одиночку. Тигнари вцепился в его ладонь, но если раньше одного прикосновения хватало, чтобы их обоих тряхнуло током, то теперь Сайно отреагировал так, будто всё тело накачали анестетиком — никак. Наверное, именно в такие моменты положено было толкать речи в духе «даже если весь мир отвернётся от тебя, я буду на твоей стороне», но Тигнари предпочитал реализм. А в реальности, если всё действительно закончится вот так, Сайно вряд ли подпустит его к себе. А потом сквозь поражённую тишину прорезался громкий вздох. И Кавех, на глазах расцветая нерешительной улыбкой, ласково сообщил: — Сайно, друг мой, если ты вот так собрался от нас избавиться, это провал по всем фронтам. Мне всё равно, что там у тебя в голове и каким чудовищем ты себя возомнил, за тебя и за Хайтама я лично посажу этого Радкани на ящик с си-четыре и отправлю в далёкий космос. Сайно вздрогнул; между бровей складкой пролегло удивление. А Дэхья вдруг сама расхохоталась: — Дурья твоя башка, мы с тобой не ради хорошей зарплаты! Ради неё тоже, конечно, но я что-то не думаю, что ты подставлялся под пули за меня только из-за джинна в голове. Или грозился за нашу лисичку Рахману приглашение на тот свет выписать, — Тигнари приподнял брови: этого эпизода он не помнил. — Или просто был хорошим командиром — только потому что у тебя в голове сидит джинн? — Может, все его хорошие качества — вообще не его заслуга? — прикинул Кавех с бледной улыбкой. На щёки понемногу наползал румянец, ясность возвращала его к жизни. — Может, это джинн орёт на него, чтобы не превратился в последнего засранца. — Если так, то ну его, этот посох, мы Сайно только лучше сделаем. — Нет, посох нужен! Мы его заберём и будем шантажировать. — Вот такой подход мне по душе, — одобрила Дэхья. — Никакого посоха, пока не проспонсируешь мне отпуск на Багамах. Слышал, Сайно? Убирай это кислое лицо и бронируй нам билеты, потому что, клянусь, после твоего спектакля утопить тебя в Атлантике — это меньшее, что ты заслужил. В лице Сайно что-то действительно переменилось. Смягчилось едва заметной волной по мрачно сведённым бровям, дрогнуло на уголках губ. Наверное, будь его характер не таким твёрдым кремнем — он бы расплакался от счастья, и эта картина официально стала бы претензией на сюрреализм года. Но Сайно лишь фыркнул тихим: — Отпуск на Багамах. Неужели. — Как только мы добудем посох! — Как только мы добудем посох, — повторил Сайно. В его глазах всё ещё густой краской мешалось недоверие. — Вы действительно на это согласны? — Уж не знаю, чему тебя учили в твоём кочевом племени, — усмехнулась Дэхья, — но конкретно меня один идиот учил не бросать команду в мясорубке с древними джиннами. Мы с тобой. Я-то уж точно. — Я тоже, — поддержал Кавех. — Но в очереди за право посадить Радкани на си-четыре я бронирую себе первое место. Аль-Хайтам молчал дольше их обоих. Один лишь взгляд, скользящий по всей комнате, давал понять, что он всё ещё слышал и понимал каждое слово. — К чёрту, — вздохнул наконец. — Если не умру раньше, кто-то должен будет компенсировать эту коллективную тягу к суициду здравым смыслом. Сайно опустил голову, прикрыл глаза. Со стороны казалось, что он медитирует, но Тигнари уже понял, что это последние валуны катились с его горы прямо в пропасть. — Спасибо. Правда, я… — Тихо, благодарности принимаются только в виде билетов на Багамы, — Дэхья сложила руки на груди, во взгляде прорезалась суровость. — Делать-то что будем, раз с посохом мы всё ещё в долбанном тупике? И кто-нибудь скажет наконец, почему у моей лисички такие красные глаза? Тигнари помрачнел до прикушенной губы. Принятие и всепрощение — это хорошо, это прогресс по сравнению с тем состоянием Сайно, за которым он имел честь наблюдать в самом начале, но… — Последние новости вам не понравятся. Про ниточку и следующую точку Тигнари кое-как пересказал сам, вызвав у аль-Хайтама поджатые губы и тихое: «Я и сам должен был заметить». А самую сложную часть — про Коллеи — Сайно взял уже на себя. Вернув на место уверенность во взгляде и прямую осанку, крепко удерживая Тигнари за руку, не давая ему даже дёрнуться без успокаивающей искорки тепла по коже. Так и вправду делалось легче. Ненамного, но — легче. Теперь Тигнари хотя бы способен был собрать мысли в связную историю, направить в нужное русло, сконцентрироваться. Когда стало ясно, что им необходим чёткий план действий, который не начинался бы с абстрактного «добраться до Таджа и отправить его на тот свет», Тигнари впервые поймал себя на том, что… сомневался. Вряд ли это говорили гены, которым не нравилась мысль о хладнокровном убийстве. Он просто чувствовал, что что-то было не так. Что-то они всё ещё упускали. Ему на ум вдруг пришло лицо Таджа — там, в окружении золотого величия Хадж-нисута. Он единственный, не считая самого Тигнари, знал про джинна. Он думал, что Сайно гоняется за давней славой. Он был тем, про кого Сайно сказал: «Ума не приложу, как он с его принципами оказался на стороне Сангема-бай». И, наконец, он сам говорил: «Я пытаюсь это исправить». Говорил: «Отдай мне посох, закончи это». Тонкая работа. Артефакты. Сангема-бай. Всегда вежливый, всегда обходительный, всегда «мне не хочется». Что-то… что-то должно было состыковать всё это в цельный механизм, который в представлении Тигнари пока отказывался работать. Бледной догадкой в голове забрезжила по-настоящему ужасная идея. И в подавленной тишине, когда Дэхья только-только пробралась к дивану с порцией объятий, Тигнари вскинул голову. — Кавех, — тот скосил взгляд, — ты слышал, что аль-Хайтам успел сказать Таджу? Можешь повторить? Они вдвоём синхронно сморщились, будто Тигнари толкнул каждому в рот по лимону. Кавех вздохнул: — Хайтам говорил столько хороших слов, а тебе нужны самые гадкие… Ладно. Я слышал только про то, что наш посох фальшивый, что мы прекращаем поиски. И что валука шуна — в смысле, ты — отправляется домой. Тигнари кивнул; нужные шестерёнки завращались. Что ж, всё или ничего. — Возможно, — начал он аккуратно, — у меня есть… идея. Как всё исправить. Сайно сплёл пальцы под подбородком. Его взгляд не обещал Тигнари кредитов доверия — а с учётом того, что Тигнари собирался сказать, он и не рассчитывал, — но его готовы были слушать. Хорошее начало с заранее провальным концом. — Что за идея? — Абсолютно сумасшедшая. Тебе вряд ли понравится. Обивка дивана медленно заплавилась под ногами, дурное предчувствие накрыло волной цунами, но отступать было некуда: вина перед Коллеи лежала тяжёлым камнем на душе. Тигнари должен был её вернуть. Ради этого он готов был на всё. Даже на: — Вы отдадите меня Таджу. Сайно дрогнул, явно опасаясь, что неправильно услышал, но Тигнари ничего не исправил и не продолжил. Он действительно сказал то, что сказал. — Ты прав, — признал Сайно на длинном выдохе, — мне уже не нравится.