Vivicendium

Все четверо мародеров хотят позавтракать следующим утром. Всю ночь Питер мечтал о блинах, пропитанных горячим маслом и сладким кленовым сиропом. Римусу не терпится поесть как можно быстрее, чтобы сходить в библиотеку до начала занятий, в надежде успеть сделать домашнюю работу до полнолуния через несколько дней. Джеймс взволнован, увидев свою возлюбленную, и пытается завязать с ней разговор за тарелкой яиц-пашот. Сириусу не терпится увидеть своими глазами, какую реакцию он получит, когда Вивиан Блэр получит свое новое любовное стихотворение. О, это действительно произведение искусства. Джеймс утверждал, что это практически заставило его влюбиться на месте, и он разразился песней Селестины Уорбек: (Каждое твое желание — мой приказ Мое хрупкое сердце в твоей руке И теперь, наконец, я понимаю. Магия в тебе!) И хотя лирика была немного отвратительной, Джеймс все утро напевал ее себе под нос, очевидно, она застряла у него в голове, и Сириус должен признать, что она немного цепляет. Конечно, это было не так броско, как когда Джеймс пытался использовать его, чтобы в шутку спеть Сириусу серенаду, пока они одевались. Одно лишь воспоминание о шевелении бровями и нелепых поцелуях, которые Джеймс делал, пока Сириус натягивал рубашку, вызывает у него желание затолкать его в ванную и снова запереть дверь. В любом случае, когда все они входят в Большой зал, они, наверное, единственные ученики в школе, у которых такие сияющие глаза. Увы, их рвение начать день длится недолго, потому что 1) сегодня утром они вообще не подают блинов, и поэтому мечты Питера о кленовом сиропе полностью разбиты в пользу более здоровых альтернатив, 2) Лили выбрала место, в котором со всех сторон окружена своими подругами и даже не смотрит на Джеймса, когда тот пытается привлечь ее внимание, и 3) Вивиан Блэр здесь даже нет. Римус — единственный Мародер, у которого горят глаза, когда он садится и быстро наполняет свою тарелку яйцами и беконом, все еще намереваясь продолжить свои планы в библиотеке, несмотря на внезапное подавленное настроение своих друзей. «Что такое? Где она?» — шипит Сириус, оглядывая стол Слизерина на случай, если он просто не видел ее в первый раз. Конечно же, в любом случае нет никаких признаков волнистых шоколадных кудрей или высокомерных глаз. Что ж, надменных глаз на самом деле полно, только не тех, которые он ищет. Джеймс даже не слышит его. Он слишком занят тем, что дуется в свой кофе и бросает жалобные взгляды на Лили, словно надеясь, что она избавит его от страданий и хотя бы взглянет на него. — Ей лучше не портить мне утро, — сердито бормочет Сириус, беря бекон и кладя несколько кусочков себе на тарелку. Он отрывает кусок и агрессивно жует, все еще сердито глядя на слизеринцев, как будто это они виноваты в том, что Вивиан сегодня припозднилась. Римус закатывает глаза. — Еще рано, Сириус. Я уверен, что она идет, пока мы разговариваем. Рядом с ними Питер спрашивает: «Почему ты ищешь Блэр, Бродяга?» Сириус нетерпеливо вздыхает и напоминает ему: «Потому что, Хвост, этим утром ее ждет небольшой приятный сюрприз». «Разве тебя не было рядом, когда мы помогали Бродяжке сочинять его следующий шедевр?» — спрашивает Джеймс, его внимание, наконец, переключилось с Лили на ситуацию. И, говоря о руках, Сириус хлопает Джеймса по затылку в отместку за то, что он назвал его «Бродяжка» — прозвище, которое, как все знают, он ненавидит, потому что оно похоже на лепрекона. «Привет!» — восклицает Джеймс и поднимает руку, чтобы потереть голову. Судя по всему, его крик достаточно громкий, чтобы наконец привлечь внимание Лили, хотя он не уверен, хорошо это или нет. В тот момент, когда он видит, что она смотрит на него, он учтиво проводит рукой по своим волосам, как будто это было его намерением с самого начала, и дарит ей очаровательную улыбку. Легкое беспокойство, которое, возможно, окрашивало ее взгляд несколько мгновений назад, тут же исчезает, когда она фыркает и присоединяется к разговору своих друзей, тут же игнорируя его. Джеймс снова дуется. «Почему она оглядывается, когда ты начинаешь злоупотреблять своими оскорблениями?» — сетует он и снова начинает тереть голову, которая все еще горит. «Злоупотреблять?» — недоверчиво повторяет Сириус, а затем делает паузу, пожимает плечами и отмахивается, говоря: «В любом случае, ты должен меня благодарить. Клянусь, я только что видел, как Лили смотрела на тебя с беспокойством, осмелюсь сказать? «. При этих словах Джеймс сразу же оживляется, чтобы еще раз бросить взгляд на свою возлюбленную, его глаза светятся надеждой. Внезапно снова засияв глазами, Джеймс усмехается: «Может быть, тогда тебе следует чаще оскорблять меня, Бродяга. Это могло бы сработать «. Сириус закатывает глаза и бормочет: «Как бы мне ни хотелось, Сохатый, я не хочу, чтобы на меня обрушилась ярость Лили. У нее на удивление впечатляющий правый хук». Джеймс кивает в знак согласия. Он сам был свидетелем ее правого хука еще на пятом курсе, когда Лили использовала его против группы слизеринцев, которые запугивали одного из первокурсников Гриффиндора. Если бы он уже не был без ума от нее в тот момент, он бы сразу же упал, увидев, как она без колебаний бьет слизеринца прямо в лицо. Даже сейчас это воспоминание заставляет его по-девичьи вздохнуть, когда он подпирает подбородок ладонью и смотрит на Лили мечтательными глазами. Римус целится в него ногой из-под стола и говорит: «Оставь это, Сохатый. Ты ее напугаешь». Джеймс отдергивается от удара и открывает рот, чтобы ответить, но не успевает, как Питер говорит: «О, это Блэр». Хотя, на самом деле, учитывая, что его рот набит французскими тостами (по крайней мере, он может есть что-нибудь с кленовым сиропом), это звучит скорее как «Ом, эфо блэл». К счастью, после семи лет дружбы все Мародеры хорошо разбираются в различных ресторанных языках Питера и сразу понимают, что он пытается сказать. Голова Сириуса вздымается так быстро, что он едва не получает травму. Джеймс поворачивает голову к дверям Большого зала, его недавно обновившиеся блестящие глаза становятся еще более ликующими, когда он замечает Вивиан Блэр, идущую перед ее обычной стайкой друзей. Римус вздыхает и пытается есть быстрее, не зная, действительно ли он хочет остаться и послушать, как Сириус радостно кукарекает, когда видит ее реакцию на его любовное стихотворение. Питер, теперь полностью осознавший, что будет дальше, и чувствующий себя намного лучше из-за своего утреннего потребления сахара, отрывает голову от тарелки достаточно долго, чтобы пронзить группу слизеринцев нетерпеливым, предвкушающим взглядом, глотая полный рот французского тоста. «О, как раз вовремя», — ухмыляется Сириус, несомненно, имея в виду утреннюю почту, которая обязательно придет в любой момент. С тех пор, как они прибыли в Большой зал, появилось еще больше студентов, и пространство наполняется голосами и звоном столового серебра. Все четверо мародеров смотрят, как Вивиан садится за стол Слизерина. Ее окружают трое друзей, а за ними еще несколько младших студентов Слизерина, которые уже несколько дней преследуют Вивиан в надежде услышать больше новостей о ее тайном поклоннике. Действительно, Сириус делает ей одолжение. Он не собирался делать ее более популярной. Она должна быть благодарна ему. Трое ее друзей, которых Сириус знает по имени, потому что они ровесники с ними, кроме того, одна из них технически его родственник, над чем-то смеются. Вивиан присоединяется к ней, наливая себе чашку чая и беря нарезанные фрукты. Хорошо, что она сидит лицом к нему, потому что это просто означает, что он сможет гораздо лучше наблюдать за ее реакцией. По диагонали от него Римус сухо говорит: — Ты пялишься. Сириус даже глазом не моргнул. «Конечно, я смотрю. Я не хочу ничего пропустить». Джеймс ухмыляется и растягивает слова: «Почта еще даже не пришла. Ты уверен, что не пялишься на нее только потому, что думаешь, что она офигительно красивая?» Римус сдерживает смешок. Питер выглядит немного больным. Джеймс усмехается. Сириус закатывает глаза. «Я скорее умру «, — ехидно говорит он им, и Джеймс разражается смехом. «Ах, touché (растроган)», — уступает Джеймс, желая признать, что время от времени Сириус все-таки возвращается к ним. Римус качает головой и говорит: «Ты вызовешь у нее подозрения, если она заметит, что ты смотришь на нее, как сталкер». При этих словах Сириус несколько отшатывается и хмуро смотрит на Римуса. «Я не сталкер!» Римус смотрит на него, и Сириус быстро спрашивает: «Как я могу быть сталкером?» Оглядываясь назад, он, вероятно, не должен был это спрашивать. У Римуса, как обычно, есть немедленный ответ. «Ты всегда говоришь о ней. Ты всегда указываешь на нее на карте всякий раз, когда мы ее используем. Ты всегда хочешь изменить цель наших розыгрышей, чтобы это была она. Ищешь повод, чем подействовать ей на нервы » «Да, да, ладно, теперь можешь остановиться. Ты слишком много думаешь об этом, и я не понимаю, разве это не повод писать ей любовные стихи». — Это неуважительная причина, потому что это обернется против тебя, — сообщает ему Римус почти беззаботным тоном, как будто это должно быть здравым смыслом, и он думает, что Сириус — идиот, раз он этого не знает. «Ты просто ведешь себя как хороший староста». Невозмутимый Римус отвечает: «Нет, я поступаю логично». «Хорошо. Почему это обернется для меня неприятными последствиями, если ты, очевидно, все знаешь?» Римус поднимает бровь. Джеймс наклоняется, кладет подбородок на ладонь и наблюдает за разговором, как будто это матч по квиддичу. Питер перестал есть, чтобы вместо этого вопросительно посмотреть на своих друзей, выглядя так же заинтересованным в ответе Римуса, как и Сириус. «Должен ли я сказать ему, или ты должен, Сохатый?» — спрашивает Римус, и Джеймс поднимает руки, сдаваясь. «О нет, я не буду вмешиваться в это!» Сириус поднимает бровь. — Вы оба сплетничали обо мне за моей спиной? — с подозрением спрашивает он, хотя, похоже, его не слишком заботит такая перспектива. Джеймс смеется. «Бродяга, мы всегда сплетничаем о тебе. Ты просто достоин сплетен». Сириус ухмыляется и драматично полирует ногти о свою мантию, пожимая плечами: «Я знаю, я просто великолепен». Джеймс фыркает. Питер согласно кивает. Римус закатывает глаза. «В любом случае, это обернется для тебя неприятными последствиями, потому что, как только Вивиан узнает, что это ты отправлял ей те письма, скорее всего, возможны два возможных исхода, и ни один из них не будет хорошим». Сириус склоняет голову на это и растягивает: «Хорошо. Предполагая, что она достаточно умна, чтобы понять это, а это не так, и что она в конечном итоге узнает, что это я, чего она не сделает, что это за два исхода? Аргументы, Муни?» Римус пожимает плечами и объясняет: «Во-первых, она так разозлится, что проклянет тебя так тщательно, что ты проведешь несколько недель в больничном крыле». При этих словах Сириус немного ерзает на своем стуле, ясно предвидя такой вероятный поворот событий и с внезапной ясностью вспоминая словарь заклинаний, который Вивиан всегда носит с собой, как какой-нибудь безумный слизеринский злодей. Джеймс кивает, по-видимому, тоже вполне ясно представляя себе такую возможность. «Каков второй результат?» — спрашивает он, поднимая кружку с кофе, чтобы сделать глоток. Римус пожимает плечами. «Второй результат заключается в том, что ее сердце разбито, потому что она думала, что кто-то, кто действительно заботится о ней, посылает ей эти письма. Сириус в конечном итоге почувствует себя виноватым из-за всего этого, потому что под его распутным фасадом на самом деле есть небольшая частица человечности, и часть его должна знать, что играть с чьим-то сердцем, как он это делает сейчас, действительно ужасная идея. Кроме того, она, вероятно, в конечном итоге проклянет тебя в любом случае». Сириус делает паузу, глядя на Римуса. Римус смотрит в ответ, ожидая. Ему приходится ждать несколько мгновений, но как только Сириус переводит взгляд на Джеймса, они оба разражаются смехом, как будто слова Римуса — самая смешная вещь, которую они когда-либо слышали. «Виноватым?» Сириус хохочет, обхватывая рукой живот и наклоняясь вперед. «Частица человечечости?» Джеймс кукарекает и чуть не проливает свою кружку с кофе, когда его локоть в нее врезается. На этом смех Сириуса прекращается, и он поворачивается, чтобы сердито взглянуть на Джеймса. «Эй! Во мне есть хоть капля человечности! Кажется, во мне есть хоть немного крупицы!» Может быть, дело в самих словах, а может быть, в том, как непреклонно он их произносит, но это заставляет Джеймса содрогнуться от нового смеха, и даже Римус издает несколько смешков, хотя его немного раздражает, что никто не принимает близко к сердцу два его возможных исхода. Впрочем, он не удивлен этому. Честно говоря, ни Джеймс, ни Сириус ничего не принимают близко к сердцу, ну, кроме, разве что Лили Эванс и всего женского населения Хогвартса соответственно. О, и квиддич, для них обоих важен. «Не могли бы вы все вести себя потише вон там?» ехидно требует Лили через несколько сидений. Она немного наклоняется над столом, чтобы видеть их, и хмурится: «Мы все знаем, что у Сириуса нет человечности — не нужно говорить об этом так громко, как будто это великое потрясение или что-то в этом роде!» Все Мародеры поворачиваются, чтобы посмотреть на Лили с разинутыми ртами, их смех внезапно исчезает. Лили только закатывает глаза и откидывается назад, сказав свою часть. Римус хватает свой кубок с тыквенным соком и почти прижимает его ко рту, чтобы скрыть широкую ухмылку. Питер наклоняет голову, словно взвешивая личность Сириуса и выискивая какую-то положительную сторону в его характере, которая могла бы расставить все точки над «i» в этом разговоре. Джеймс смотрит на Лили чрезвычайно боготворящими глазами, очевидно, думая о ней еще более высоко после ее неосознанного вклада в их любимое хобби (приставание к Сириусу, то есть). Рот Сириуса все еще открыт, он явно не ожидал таких жестких слов и не знает, что сказать в ответ на них. Его безмолвие снова выводит Джеймса из себя, и он снова разражается смехом. Вскоре он смеется так сильно, что его лицо становится ярко-красным, и даже расстроенный взгляд Лили не может положить этому конец. К большому разочарованию Сириуса, Римус не сильно отстает и не может удержаться от того, чтобы присоединиться к смеху Джеймса. Даже Питер усмехается, по-видимому, тоже находя эту ситуацию по-настоящему забавной. Тот факт, что он отодвигает свою тарелку с завтраком, чтобы посмеяться, является явным признаком. Сириус бормочет: «Эй, перестань смеяться, это не смешно!..» Но затем утренняя почта избавляет его от необходимости предпринимать дальнейшие действия, и, к счастью, вида сов, пикирующих в Большой зал, достаточно, чтобы положить конец развлечениям его друзей. «О, вот они!» Джеймс выпрямляется, выглядя совершенно невинным, и поднимает голову, чтобы посмотреть, как совы начинают сбрасывать множество писем и пакетов. Мародеры поворачиваются обратно к столу Слизерина как раз вовремя, чтобы увидеть, как сова налетает вниз, чтобы положить конверт прямо в тарелку с нарезанными фруктами Вивиан Блер, но затем, прежде чем они успевают отметить свое волнение, над ней пролетает еще одна сова и роняет второе письмо, и они хмурятся. «Какой конверт мой?» — бормочет Сириус, вытягивая шею, чтобы увидеть, какой конверт кажется знакомым. К сожалению, они оба представляют собой один и тот же чистый не совсем белый пергамент, и когда Вивиан небрежно открывает первый, они не знают, любовное ли это стихотворение Сириуса или другая переписка. «Ты не мог выбрать другое утро?» Джеймс шипит на него себе под нос, также пытаясь увидеть ее. Сириус подталкивает его, чтобы заставить заткнуться, и бормочет: «Ну, откуда мне знать, что Блэр на самом деле достаточно популярна, чтобы получать несколько писем за один день?» Джеймс, очевидно, не имея на это ответа, хранит молчание. Все они смотрят, как глаза Вивиан просматривают содержание письма, сидя на краю своих мест. Ну, Джеймс и Сириус. Питер выглядит любопытным, но он также занят возобновлением своей задачи по доеданию второй порции бекона. Что касается Римуса, то он доедает остатки своего завтрака и готовится отправиться в библиотеку, все еще колеблясь, хочет ли он остаться, чтобы увидеть реакцию Вивиан на любовное стихотворение или нет. По-видимому, у него нет времени принять окончательное решение, потому что несколько мгновений спустя становится довольно ясно, что первое письмо, которое открыла Вивиан, действительно является стихотворением. Это становится очевидным, когда она поднимает брови, подозрительно оглядывает Большой Зал и хмурится с такой яростью, что кажется, что она пытается стать разъяренным бородавочником. Если этого недостаточно, то, как она быстро комкает письмо в кулаке, держит его перед собой и поджигает невербальным заклинанием, довольно красноречиво. «Она сжигает мою любовную поэму!» Сириус в ужасе кричит, и Джеймс сильно пихает его локтем, когда несколько голов поворачиваются в их сторону. Сириус понимает это, прочищает горло, а затем понижает голос, чтобы пожаловаться: «Сохатый, она…» «Да, я знаю, что она делает, Бродяга. Я буквально наблюдаю, как это происходит», — отвечает Джеймс. «Какое тебе дело, если она сожжет твое стихотворение? Чувствуешь себя виноватым?» — спрашивает Римус, хотя на самом деле не верит, что это так. Он не настолько глуп, чтобы думать, что Сириус расстроен из-за того, что ему удалось найти тот клочок человечности, о котором он говорил раньше. Сириус игнорирует последнюю часть и просто хмурится: «Мне понадобилось несколько дней, чтобы написать это!» «И ночи», — добавляет Питер, вспоминая поздние вечера, проведенные в попытках немного поспать, но безуспешно, потому что Сириус либо безумно кудахтал в своей постели, либо сердито бормотал, что это «не совсем правильно». «Я потратил драгоценное время на создание такого уникального и пылкого письма, а она сжигает его!» — бормочет Сириус одновременно недоверчиво и раздраженно. «Такая девушка, как она, должна быть благодарна за то, что кто-то так высоко о ней думает». Джеймс поднимает на него бровь. Сириус хмурится еще глубже и немного пихает его, когда он торопливо добавляет: «На самом деле я не высокого мнения о ней, Сохатый. Это только розыгрыш». Джеймс открывает рот, чтобы протянуть то, что, вероятно, будет очень сухим и саркастическим ответом, но прежде, чем он успевает сформулировать слова, Питер внезапно говорит: «Ее подруга стащила его! Смотри! Теперь оно не горит, Бродяга». Как один, все четверо поворачиваются, чтобы посмотреть, как одна из ее подруг размахивает письмом в воздухе, очевидно, потушив огонь, когда поняла, что это такое. Все это немного дымится и выглядит обугленным даже с того места, где они сидят, но, по-видимому, оно все еще достаточно разборчиво, чтобы прочитать, потому что девушка, которая схватила его, в настоящее время громко воркует и перестала махать рукой дымящемуся письму, чтобы вместо этого помахать ее рука у ее лица. Они смутно слышат, как она что-то говорит о том, что «как тебе повезло, Вивиан!», и драматическая реакция Сириуса сменяется довольной ухмылкой. Он откидывается назад, скрещивает руки и счастливо кивает. «И вот как надо ухаживать за девушкой, джентльмены», — говорит он, выпячивая грудь. Римус сухо говорит: «Я думал, ты не пытаешься ухаживать за Вивиан…» — Я не пытаюсь ухаживать за Вивиан Блэр, Муни! — рявкает Сириус и тут же бросает взгляд на Лили, чтобы убедиться, что она его не слышала и не собирается повторять его слова снова, как в прошлый раз, когда у них был этот разговор. Решив, что все ясно, он снова поворачивается к Римусу, чтобы добавить: «Кроме того, я говорил о другом. У Блэр вместо сердца кусок льда. Она больше раздражается, от ухаживаний. Посмотрите на ее лицо!» Все они оглядываются, чтобы сделать именно это, и все начинают хихикать, когда видят недовольное выражение лица Вивиан. —Она, как будто проглотила что-то гадкое, — фыркает Джеймс. «Она явно знает, что что-то неладно. Никто больше не пишет любовных стихов. Ты промахнулся на несколько столетий, Бродяга», — говорит Римус. «Наверное, она просто не хочет признавать, что это было хорошее стихотворение», — пожимает плечами Питер. Сириус кладет руку Питеру на плечи и кивает: — Думаю, ты прав, Червехвост! Оно было действительно хорошо, не так ли? Полное романтической чепухи. У меня настоящий талант. Римус вздыхает. «Просто помни, что я говорил об последствиях, Бродяга». Как и ожидалось, Сириус отмахивается от его слов, и Римус снова вздыхает, собирая свою сумку и вставая. — Вот что на самом деле произойдет, — говорит Сириус, когда Римус перебрасывает через плечо лямку своей сумки. «На нее не повлияют ни одно из этих стихотворений, потому что она стервозная ледяная принцесса. Я не буду чувствовать себя виноватым или сомневаться в своей человечности, потому что ничего плохого не произойдет. Я докажу вам всем, что у Вивиан Блэр даже нет сердца». Он кивает, широко ухмыляясь, наблюдая, как Вивиан снова пытается поджечь письмо, но ее подруга спасает его, засунув в свою сумку и умчавшись от слизеринского стола. То, как Вивиан немедленно рычит, хватает ее вещи и идет за ней, очень забавляет его, главным образом потому, что она чуть не спотыкается в спешке. Джеймс не выглядит слишком озабоченным довольно бессердечными словами Сириуса. Питер тоже. Но Римус… ну, он прекрасно знает, что он ничего не может сделать, чтобы заставить Сириуса слушать его, когда он этого не хочет, но он не может не думать, что вся эта выходка более чем жестока. В конце концов, даже у слизеринцев, таких как Вивиан Блэр, есть сердце, верно? Верно. И хотя Сириус этого еще не знает, доказать, что он этого не знает, ему не удастся. Во всяком случае, он докажет, что у нее действительно есть сердце, и более того, он докажет, что и у него оно есть. О, но он играет с Судьбой, а Судьба не любит, когда ею манипулируют. Когда оно считает, что ее эксплуатируют, она имеет тенденцию переворачивать каждый план, который был изложен. Когда она чувствует себя обиженной, она гарантирует справедливую месть. Когда кто-то пытается использовать ее для собственной выгоды, она мстит ему в ответ. Единственная проблема заключается в том, что в данном конкретном случае указанная месть слишком всеобъемлюща, чтобы вдаваться в нее. Нет, судьба вмешается позже, когда нужно будет усвоить тяжелейший урок; когда оттенки черного и белого не так твердо поставлены на свои места, а скорее развеяны по ветру мириадами серых тонов. Позже, шепчет он, когда Сириус Блэк и Вивиан Блэр начинут по-настоящему понимать, что у них действительно есть сердца и что они бьются друг для друга.

***

Джейн Остин однажды написала: «Это общепризнанная истина, что одинокий мужчина, обладающий хорошим состоянием, нуждается в жене». Неважно, сколько веков прошло с тех пор, как магловская писательница написала свой первый роман. Эта правда все еще действительна, по крайней мере, в ее мире. Отобрав обугленное любовное стихотворение у Розалинды и засунув его в самый нижний угол ее книжной сумки (в надежде, что оно раздавит душу того, кто его ей послал), Вивиан сбегает на поле для квиддича до начала занятий. Только усевшись на первый ряд трибун, она вытаскивает второе письмо, полученное за завтраком, и смотрит вниз на знакомый почерк своей матери. Она читает его тихо и с нейтральным выражением лица. Ее бесстрастное выражение лица твердо стоит на месте, когда она добирается до конца пергамента и молча прячет его под обложку своей книги. «Словарь проклятий, том III» смело смотрит на нее с колен, пока она не открывает его и не переворачивает на восьмую главу, на которой остановилась прошлой ночью. Мистер Дарси, хотя и обладает удачей, в настоящее время не нуждается в жене или, по крайней мере, в том, что касается выбора из множества существующих возможностей. Он отворачивается от них всех, включая женщину, на которой однажды женится. Если бы только Вивиан могла найти такого мужчину, который будет всячески угождать идеалам ее родителей, но и не угождать им одновременно. Кто-то, кто может твердо стоять в своих заявлениях, кто, может быть, своевольный и вспыльчивый, но в глубине души обладает более добрым сердцем, более мягкой душой, что придает сил его поведению. Она не могла претендовать на то, чтобы быть похожей на Элизабет Беннет, которая так остроумна и уверена в себе, но она не возражала бы, если бы мужчина, подобный мистеру Дарси, существовал в человеке, за которого она выйдет замуж. В голове у нее вихрь, и она снова перелистывает обложку книги и с угрызениями совести смотрит на сложенное письмо. Ей не нужно снова открывать его, чтобы вспомнить его содержимое. Слова, написанные на пергаменте обычными металлическими серыми чернилами ее матери, даже сейчас горят перед ее мысленным взором. «… несколько вариантов, которые мы с твоим отцом обдумываем. Тебе стоит получше узнать кого-нибудь из своих одноклассников, Вивиан. Один из них может стать твоим мужем…» " Среди них мы в настоящее время рассматриваем Теодора Эйвери и Адриана Мальсибера. Они происходят из замечательных семей и…» «… это было бы респектабельной связью…» Респектабельная связь. Вивиан не дура. Ее готовили к браку с самого рождения. Она ожидала выйти замуж по социальным причинам, а не по романтическим связям. В ее мире не существует любви. Если ей повезет, она полюбит своего мужа, но если она действительно попадет в пару с Эйвери или Мальсибером, она очень сомневается, что любовь когда-либо будет. С бодрящей дрожью она болезненно осознает, что если такова ее судьба, ей посчастливится, если она сможет сохранить хотя бы небольшую часть себя. Ей придется избавиться от любой связи, которую она имеет с магловским миром, что означает потерю ее секретной коллекции магловских книг и любых вещей, собранных во время ее различных, также секретных, поездок в магловский Лондон. Небольшая куча случайных вещей, природу некоторых из которых она не понимает, но считает их захватывающими, должна будет быть выкинута. Ни один уважающий себя чистокровный муж никогда не позволит таким курьезам остаться без внимания. Ей придется разорвать любые давние связи с этим миром, как физические, так и ментальные. По крайней мере, ей придется притворяться, что она ненавидит маглов и маглорожденных так же сильно, как и ее муж. Может быть, это и проявление слабого характера, но в долгосрочной перспективе ей будет бесконечно легче смирится с этим всем. Сдерживать себя — это то, к чему ее также готовили, только по какой-то причине это внезапно кажется намного более весомым, чем когда-либо прежде. Да ведь Элизабет никогда бы не позволила собой так диктовать. Фанни, хотя и попала в мир, в котором на нее изначально смотрели свысока из-за ее более бедного происхождения, несмотря ни на что, держала бы себя с достоинством и классом. Эмма скорее останется незамужней в своем собственном уголке мира, чем подчинится прихотям мужчины. Почему она не может быть больше похожа на них? Вопрос витает в ее голове. С каждым мгновением оно набирает обороты, удушающе давит на нее со всех сторон. Есть так много причин, почему она не может быть похожей на них, но вдруг она не может придумать ни одной. Она как можно глубже засунула обугленное письмо в свою сумку с намерением полностью забыть о его существовании. Тем не менее, когда она лезет в сумку, она находит его с относительной легкостью, как будто оно просто ждало, пока она снова его обнаружит. На этот раз не судьба заставляет ее осторожно раздвигать обугленные края; скорее, это странная страстная потребность заново ознакомиться с наспех прочитанными строками, которые она раньше только пролистывала, когда слишком хорошо осознавала тот факт, что ее тайный поклонник мог наблюдать, как она читает стихотворение со своего места в Большом зале. На этот раз она не торопливо читает его. Нет, на этот раз она медленно просматривает его, обдумывая слова с неторопливой внимательностью; поглощая сообщение всеми преднамеренными способностями, которыми она обладает. «Вивиан, твои глаза как маленькие звезды, которые сияют, и крадут часть меня, о которой я и не подозревал. Но в этих глазах столько глубины, что я был бы совсем обделен, если бы ты освободила мое сердце из своих позолоченных серебряных ловушек.» Ее взгляд скользит по маленькой лапке, которая подписывает стихотворение. И снова она сбита с толку и сбита с толку странной маркировкой. Если она честна сама с собой, ее смущает все письмо по нескольким причинам. Во-первых, Вивиан всегда любила читать стихи, поэтому ее наполовину интересуют стихи перед ней (конечно, с научной точки зрения), а наполовину пугает, что эти стихи написаны для нее. Во-вторых, ее раздражает присутствие этой странной собачьей лапы. Почему он не может просто указать имя и покончить с этим? К чему вся эта секретность? Зачем держать ее в таком напряжении? И хотя до сих пор она не осознавала этого полностью, Вивиан понимает, что она действительно была в напряжении с тех пор, как несколько недель назад получила первое письмо. Последние несколько недель она бросала подозрительные взгляды на всех в своих классах и в Большом зале, задаваясь вопросом, кто написал ей любовное стихотворение и почему, и как, черт возьми, они чувствуют себя достаточно уверенно, чтобы уподобить ее небесам. Она жила в напряжении, ожидая, не пришлет ли ей еще одно письмо ее тайный поклонник. Ожидание, чтобы увидеть, было ли это всего лишь случайностью природы. Одноразовая вещь. Ошибка. Только сейчас, когда Вивиан сидит на трибуне для квиддича и смотрит на пергамент, она понимает, что это за странная тупая боль в груди. Это вовсе не отвращение; это волнение. Эта мысль заставляет ее рот скривиться в недоверчивом смехе. Действительно ли это точное описание того, что она чувствует? Ее действительно волнует любовное письмо от неизвестного человека? Это, безусловно, взволновало Розалинду, которая весь месяц стонала о том, что ей хотелось бы иметь тайного поклонника, и Морриган, которая целую вечность подталкивала Вивиан к чуланам для метел и поцелуям. Просто есть что-то в том, что кто-то, кто угодно — замечает ее таким образом, что она останавливается, чтобы обдумать это. Возможно, это правда. Возможно, она взволнована хотя бы потому, что у нее никогда раньше не было тайного поклонника или хотя бы кого-то, кто искренне ею интересовался. Однако ее улыбка немного сползает, когда она смотрит на обложку своей книги и видит письмо своей матери, праздно лежащее там среди страниц. В свете ее недавнего откровения мысль о том, что содержится в этом письме, является тяжелым напоминанием о том, что ее будущее никоим образом не принадлежит ей. Особенно, если она выйдет замуж за Мальсибера или Эйвери. Хорошо. В такие времена она должна задать себе извечный вопрос: что бы сделали Элизабет, Фанни и Эмма в такой ситуации? Все три героини имеют общие интересы. Все они держатся с достоинством и не подчиняются прихотям общества. Она еще раз бросает взгляд на любовное стихотворение, затем аккуратно складывает его и кладет в книгу вместе с другим письмом. Независимо от того, кто восхищается ею, одного факта, что кто-то это делает, достаточно, чтобы заставить ее выпрямить спину и сделать глубокий вдох. Она может быть похожей на героинь Джейн Остин, если приложит усилия. В конце концов, ее родители не здесь, и не станут свидетелями всего этого, и, кроме того, у нее все еще есть несколько месяцев свободы, прежде чем ее жизнь завершится браком. Если одинокий человек, обладающий хорошим состоянием, нуждается в жене, это нормально, но как насчет одинокой женщины, обладающей хорошим состоянием? И хотя Вивиан еще не знает, чего она на самом деле хочет, она знает, что это как-то связано с исследованием этого бодрящего чувства волнения, которое расцветает в ее груди всякий раз, когда она думает о ком-то, восхищающемся ею издалека. И возбуждает ее не сам человек, а скорее осознание того, что, может быть, если бы ей хватило мужества попытаться, она могла бы быть настолько смелой, чтобы следовать своему сердцу, а не голове. Что ж, для этого есть относительно простое решение. Если она сможет найти себе пару для предстоящей поездки в Хогсмид в конце недели, то, конечно же, она сможет ориентироваться в бурной атмосфере своей личной жизни? Как и в большинстве случаев, для этого просто нужно сделать первый шаг. Конечно, в своих рассуждениях Вивиан не учитывает несколько деталей: На каждое действие есть противодействие. На каждый успех приходится неудача. На каждую ошибку есть урок. Этот конкретный урок будет иметь далеко идущие последствия; такие, что, как человек, которым она является сейчас, она никогда не могла бы предсказать в своих самых смелых мечтах. И действительно, все эти последствия не омрачены счастьем, потому что есть еще одна деталь, которая пока теряется в суматохе ее ума: Счастье бессмысленно без предварительного переживания борьбы.

***

— Так что, как видите, я думаю, будет лучше, если мы будем менять расписание каждый месяц или около того, на случай, если какие-нибудь смутьяны слишком привыкнут к этому, — решительно говорит Гэвин Кларк и бросает на Римуса и Поттера, которые стоят по другую сторону пустого класса, острый взгляд. Несмотря на то, что уже прошел месяц, ни один из старост полностью не доверяет Джеймсу. От его репутации мародёра не так-то просто избавиться, особенно когда он предпринял лишь несколько реальных усилий, чтобы исправить свою репутацию. В свободное время его до сих пор часто видят с Блэком, Люпином и Петтигрю, обычно с предательской ухмылкой Мародера, сияющей на его лице, как будто он вот-вот расхохочется над какой-нибудь шуткой. Большинство людей, которые видят это выражение, знают, что следует держаться от него подальше. В любом случае, не у всех старост проблемы с Поттером. В основном старосты Когтеврана не ценят его подход к тому, что они считают очень важной обязанностью. Пуффендуйцы, кажется, находят в старосте больше всего забавы. Гриффиндорцы до сих пор, по-видимому, находят забавным то, что он вообще получил значок (только один человек до сих пор не удивлен вообще). Что касается слизеринцев, то да. Соседи Вивиан по дому не заботятся о многих вещах, особенно о власти. С точки зрения ее дома, быть старостой — это скорее почетный титул, которым можно хвастаться на семейных торжествах и использовать для мести любому, кого нужно поставить на место. Положение Поттера как старосты не имеет ни малейшего значения. Она очень сомневается, что кто-либо из старост Слизерина станет слушать его, даже если он попытается отдавать им приказы. Она знает, что не стала бы. — Раздай это, Аксель? — спрашивает Гэвин одного из своих соседей по дому. Пока группе разносят новое расписание, он говорит: «Как видите, мы все будем менять патрули, чтобы каждую неделю патрулировать разные области замка». Вивиан поднимает бровь. Она смотрит на пергамент, который только что получила, ищет свое имя в списке. Когда она находит его, то видит, что на этот раз ей отвели верхний этаж, а это значит, что она сможет проклясть всех старших учеников, которые бездельничают в тени астрономической башни в нерабочее время. С ухмылкой она складывает пергамент и кладет его под одежду, ее глаза сияют, когда она думает обо всех возможных заклинаниях, которые она могла бы использовать. — Чему ты так рад? Рядом с ней бормочет Регулус. На этот раз ему выделили территорию, которую он не ждет с нетерпением, потому что ночи стали холоднее. Вивиан хихикает и бормочет: «Астрономическая башня». Ах да, единственное место в Хогвартсе, куда, кажется, приходят все пары в нерабочее время, как будто они думают, что это что-то священное и что у них не будет неприятностей из-за того, что они не встали с постели после комендантского часа. Это действительно все, что ей нужно сказать. Регулус хихикает в ответ, тут же подхватывая его, и растягивает: «Убедись, что ты забрала как можно больше очков факультета». Вивиан ухмыляется шире и согласно кивает. У пары одинаковые слизеринские ухмылки, они бездельничают и ждут окончания встречи. Это, безусловно, заставляет немало их коллег-старост коситься на них, хотя никто не осмеливается спросить их, что их так забавляет. Ну, большинство из них этого не делает. — Чего смеешься, Блэр? Поттер рычит с другого конца комнаты, бросая на нее недоверчивый взгляд. Он скрещивает руки на груди и поднимает бровь, но быстро меняет свою позу, когда Лили бросает на него суровый взгляд. Вивиан фыркает. — Тебя наругали, Поттер. Он выглядит немного смущенным, поэтому она продолжает: «Эванс держит тебя на привязи. Это жалко». Джеймс таращится на нее, открыв рот в возмущении. На этот раз Лили тоже выглядит немного взволнованной, без сомнения, из-за того, как Вивиан связала пару вместе. Она раздраженно издает горловой звук и шаркает прочь от Поттера, к его ужасу. Его горе из-за ее отсутствия только заставляет его смотреть на Вивиан более судорожно, чем раньше, что только еще больше развлекает саму Вивиан. Поттер невесело смеется и отвечает: «По крайней мере, у меня нет куска льда вместо сердца, как у тебя, Блэр. Держу пари, у тебя даже нет пары для поездки в Хогсмид, не так ли?» Весь зал смотрит на нее, ожидая ответа. У Вивиан есть. «Пожалуйста. Как будто я подчинюсь любому в этой школе. В отличие от тебя и твоих друзей, я действительно забочусь о своей репутации», — беззаботно сообщает она ему, небрежно прислонившись к стене. Джеймс усмехается. — Что, ты имеешь в виду свою репутацию колоссальной суки? «Джеймс!» — шипит Лили. Это немедленно затыкает его, но не из-за ее тона голоса. Снова приоткрыв рот, Поттер поворачивается к Лили с потрясенным выражением лица. Очевидно, не ожидая от него такого ответа, она странно смотрит на него, словно сомневаясь в стабильности его разума. Кажется, он этого не замечает, потому что слишком сосредоточен на… — Ты назвала меня Джеймс, — мечтательно вздыхает он. Его шокированное выражение лица тает в мальчишеской ухмылке. Выражение Лили тает в ужасе. «Что? Нет, я этого не делала!» она решительно отрицает. «Да вы сделала.» «Нет.» «Дорогая Лили, любовь всей моей жизни, ты действительно это сделала», — сияет Поттер. Лили смотрит на него. На другом конце комнаты Вивиан издает звук, как будто ее вот-вот стошнит, и успешно возвращает внимание Поттера к себе. Ухмылка исчезает с его лица, когда он снова поворачивается к ней лицом и снова скрещивает руки, на этот раз сохраняя свою позицию, несмотря на то, что Лили все еще сердито смотрит на него. — Держу пари, ты не смог бы найти себе пару, даже если бы опросила всю школу, — язвит Поттер. На этот раз, когда его улыбка возвращается, она полна темного озорства. Вивиан пожимает плечами, по-видимому, не обращая внимания на его пари, и просто оглядывает комнату. Другие старосты все еще с любопытством и осторожностью наблюдают за обменом мнениями, но когда глаза Вивиан встречаются с их глазами, они быстро отворачиваются. Есть только один человек, который этого не делает. Гэвин Кларк смотрит на Вивиан с помятым выражением лица, без сомнения, вызванным тем фактом, что она и Поттер полностью прервали его очень важную встречу старост и прервали разговор, который велся до их прерывания. Когда Вивиан смотрит на него, он не отворачивается. Он просто продолжает смотреть на нее, выглядя слегка возмущенным тем, что не может продолжать говорить о своем идеально организованном графике патрулирования. Вивиан поднимает на него бровь. Он достаточно красив, хоть и неуклюж, в основном из-за того, что его очки в толстой оправе сидят на переносице. У него прямые каштановые волосы с легким оттенком янтаря и глаза, которые Вивиан считает серыми, но она не может быть полностью уверена, потому что 1) она никогда не заботилась о том, чтобы на самом деле смотреть, и 2) очки, которые он носит, мешают видеть. Она наклоняет голову к нему и думает. Она не знает, маглорожденный он или нет, но пока отбрасывает эти мысли, чтобы вместо этого подумать о других вещах. Как тот факт, что только этим утром она приняла решение взять на себя ответственность за свою жизнь больше, чем в прошлом. По крайней мере, попытаться создать свою собственную судьбу, вместо того, чтобы подчиняться капризам родительских желаний. Несмотря на то, что она, скорее всего, все равно пойдет по этому пути, мысль о том, чтобы наслаждаться своей свободой, пока она у нее еще есть, воодушевляет ее. И хотя Гэвин Кларк определенно не из тех, кто обычно ее интересует… ну. — Кларк, не хочешь вместе пойти в Хогсмид? — твердо спрашивает она и ухмыляется, когда Гэвин тут же начинает хрипеть от шока. Тем не менее, она внимательно смотрит на него сквозь ухмылку, чтобы убедиться, что он не опровергает ее слова. Слизеринец в ней должен быть первоклассным сегодня, потому что, несмотря на то, что он все еще кашляет, и его щеки приобрели ярко-красный оттенок, и тот факт, что он выглядит так, будто внезапно хочет быть где угодно, только не здесь, Гэвин не сразу не скажешь нет. Поттер поворачивает голову, удивленно смотрит на Гэвина, замирает на все три секунды, а затем разражается смехом. Это не помогает покрасневшему лицу Гэвина, которое быстро становится на несколько тонов темнее. — О, мой Годрик, — хихикает Джеймс, обвивая себя руками за талию и откидываясь назад на стуле, который он занимает. «Ты меня разыгрываешь…!» При этих словах Гэвин выпрямляется и огрызается: «Что это должно означать?» Сидящий рядом с Вивиан Регулус прикусывает язык, чтобы не рассмеяться, и тихонько толкает ее локтем. — Какого черта ты делаешь, Блэр? — шепчет он ей, наполовину удивленный. Вивиан пожимает плечами. — Отвязываюсь от Поттера. Что еще? Затем, более громким голосом, она говорит: «Итак, Кларк, тогда встретимся в 9 часов утра в Большом зале в субботу?» Гэвин, который все еще смотрит на Джеймса обиженным взглядом, тут же поворачивается к Вивиан и открывает рот. Однако он ничего не говорит. Его рот несколько раз открывается и закрывается, прежде чем, наконец, он с трудом сглатывает и прочищает горло. Поттер снова начинает смеяться. — О, Мерлин, — он тяжело дышит и качает головой. Перехватив взгляд Гэвина, он говорит: «Ну, что же из этого выйдет, Кларк? Хочешь сегодня продать свою душу дьяволу?» Вивиан закатывает глаза. — О, заткнись, Поттер. Гэвин, который обычно взрывается словами (часто властными), просто машет ртом еще несколько раз, пока, наконец, не соглашается на осторожный кивок. Он выглядит на несколько тонов бледнее, чем несколько мгновений назад, без сомнения, из-за того, что он только что принял предложение от самой Вивиан Блэр. Дело не в том, что Вивиан — самая откровенная слизеринка на их курсе, и даже не в том, что она самая популярная, но все же — она слизеринка, и у нее не самая звездная репутация. Он, наверное, боится, что если откажется, его проклянут на следующей неделе. Вивиан это ничуть не волнует. Все, что ее волнует, это то, что Поттер теперь выглядит немного взволнованным и обеспокоенным тем, что она только что обратила его слова против него. Он выглядит еще более взволнованным, когда Вивиан криво ухмыляется и спрашивает: «Итак, Поттер, у тебя есть с кем идти на свидание в Хогсмид, или Эванс уже тебе отказала?» Негодующе выпрямившись, Джеймс смотрит на нее через всю комнату и ворчит: «Она мне не отказала!» «Наверное, тогда ты ее не спрашивал», — тут же отвечает Вивиан. Джеймс бросает на нее ледяной взгляд, поворачивается к Лили и начинает: «Лили…» «Нет», — быстро отрицает Лили, а затем продолжает пронзительно говорить: «Значит, эта встреча окончена, верно? Я пойду». Затем она почти выбегает из комнаты, как будто ее одежда загорелась, оставляя позади себя обескураженного и угрюмого Джеймса. Вивиан фыркает. Джеймс сердито смотрит. Гэвин все еще тихо бормочет что-то в углу. — Ой. В следующий раз повезет. Тебе это явно нужно, — говорит Вивиан с полным злобным весельем, а затем переводит взгляд на Гэвина. Обращаясь к нему со следующими словами, она говорит: «Не опаздывай, Кларк. Я не люблю, когда меня заставляют ждать». И прежде чем Поттер или Кларк успевают ответить, Вивиан вылетает из комнаты, чувствуя себя довольно гордой по двум причинам. Во-первых, она увидела, как Поттера снова отвергла его односторонняя любовь. Во-вторых, у нее теперь будет свидание в Хогсмиде. И хотя она может быть не особенно взволнована этим свиданием, ну, это не имеет большого значения. Суть всего в том, что она старалась. Ей не обязательно нравиться Гэвину Кларку, чтобы пойти с ним на свидание. Не факт, что она влюбится в него. Часть ее, какой бы романтичной она ни была, не уверена, что вообще верит в любовь. Такой скептицизм в ее замкнутом сердце. Там внутри тени и паутина. Любовь — чувство, которое она так и не открыла; путь, на который она никогда не вступала. Она сомневается, что когда-либо вступит. Но о, как сильно она ошибается.

***

«Ты шутишь. Он шутит, да? Не может быть, чтобы это было правдой». Римус беспомощно пожимает плечами, наблюдая, как Питер ищет гладкие камни, чтобы прыгнуть в Черное озеро. Приближается полнолуние, и он уже начинает ощущать это. Его кожа желтоватая и бледная, а глаза опущены. Другие Мародеры думали, что ему будет полезно подышать свежим воздухом, но, честно говоря, все, чего он хочет, это лечь в постель и заснуть. Он не в настроении для драмы Сириуса, но он также слишком устал, чтобы что-то с этим делать, и просто вздыхает. — Он не шутит, Бродяга, — отвечает Римус. Джеймс кивает. — Спасибо, Лунатик. Я серьезно, Сириус. Сириус делает паузу, чтобы слегка подтолкнуть его, наполовину удивленный его игрой слов, но все еще не оправившийся от шока от его новостей. «Хорошо, отойди немного назад», — требует Сириус, подняв руки, пытаясь разобраться в последней драме. — Так ты хочешь сказать, что Годрик пригласила Кларка в Хогсмид на эти выходные? И он был достаточно глуп, чтобы согласиться? Я думал, что у Когтевранцы более гордые. Джеймс пожимает плечами: «Да, я тоже». Римус вводит: — Наверное, он боялся сказать «нет». Сириус фыркает. «Ну, конечно боялся. Блэр прокляла бы его, если бы он это сделал». Затем, повернувшись к своим друзьям, он наклоняется, чтобы рассказать: «У нее есть словарь, полный проклятий. Возможно, там есть и несколько запрещенных, зная ее». Его друзья не выглядят слишком удивленными этим откровением. В конце концов, они говорят о Вивиан Блэр. Джеймс встает, чтобы присоединиться к Питеру в его охоте за гладкими камнями, и говорит: «Что нам делать в эти выходные? У тебя есть свидание, Бродяга?» Сириус не всегда находит себе пару для поездок в Хогсмид. Часто Мародеры идут вместе. Они будут проводить время в лавке Зонко, просматривая новые продукты, придумывая мастерские розыгрыши и выворачивая карманы ради лишней монеты, чтобы купить как можно больше вещей. Римусу обычно нравится ненадолго зайти в книжный магазин, а Питер никогда не отправляется в Хогсмид, не заглянув в «Сладкое королевство». После того, как их обычные покупки завершены, четверо обычно обедают в «Трех метлах» и какое-то время бездельничают, прежде чем отправиться обратно в замок. Однако всякий раз, когда у одного из них есть свидание, обычно у Сириуса, группы распадаются. У Сириуса нет проблем с тем, чтобы найти себе пару для таких прогулок, но на этот раз он не сделал шага ни к кому конкретно. Это не совсем странно. Иногда Мародеры любят хулиганить. По его скромному мнению, они добиваются гораздо большего, когда делают это (об их розыгрышах ходят легенды, когда все четверо объединяют свои идеи), но на этот раз вопрос Джеймса вызывает у Сириуса странную реакцию. Выпячивая грудь, он быстро заявляет: «Я найду с кем пойти на свидание. Если Годрик идет с кем-то, то и я тоже». Естественно, его непреклонные слова заставляют всех троих его друзей повернуться и уставиться на него. «Почему тебя волнует, есть ли у Блэр свидание?» — растерянно спрашивает Питер. Джеймс и Римус тоже кажутся сбитыми с толку. — Да кого она волнует? — говорит Джеймс. — Ты снова пытаешься ее переплюнуть? Римус вздыхает. Сириус усмехается: «Это же очевидно! Я должен посмотреть, какой Кларк на свидании, и, учитывая, что они, вероятно, окажутся у Паддифут (хозяйка чайного кафе), потому что они оба такие скучные, а я не могу пойти ни с кем из вас. " Джеймс поднимает бровь. — А… Кларк, да? Он поворачивается, чтобы послать Римусу ухмылку, и Римус хихикает ему в рукав. Питер делает паузу, затем издает горловой звук, подозрительно похожий на сдавленный смех. «Эй! Это переходит черту, Сохатый!» Сириус отвечает с большим негодованием и сердито смотрит на своих друзей. Ставить под сомнение интерес Сириуса к Гэвину Кларку — явно опасная территория, но это не мешает кому-либо из Мародеров углубляться в эту территорию. «Это просто немного странно, вот и все. Твои склонности к преследованию становятся немного пугающими, Бродяга». — Заткнись, Муни. «Я просто говорю.» «Не говори». Римус, Джеймс и Питер растворяются в хихиканье. Сириус закатывает глаза. Затем, оглядываясь через плечо, он кричит: «Эй, Марл! Хогсмид?» Марлен, которая проходит мимо с несколькими своими друзьями, просто пожимает плечами и мурлычет: «Конечно, Сириус». «Великолепно», — говорит он и счастливо кивает самому себе, прислоняясь спиной к стволу дерева, вокруг которого они собрались. «Она разозлится, если узнает, что ты идешь с ней на свидание только для того, чтобы преследовать Блэр», — сообщает ему Римус.