You're on Your Own, Kid

Эдди захлопывает дверцу камеры хранения в переходе метро на станции Сорок второй улицы Тайм-Сквер. У него в руках только что был конверт с ответным письмом из разряда тех, что нужно сжечь после прочтения, в конце концов — он ведёт секретную переписку со своими Псами. Общается чаще всего с Изи, своей негласной правой рукой, но она не может следить за всем и сразу, хоть и старается, отчаянно прикрывая спину лидера… Эдди хорошо, он живёт здесь, недалеко, в самом центре Манхэттена, в лофте Аргайла, который он когда-то делил с тремя известными художниками, но те в итоге разъехались, словив звезду. Лофт просто огромный, вмещающий в себя два этажа с комнатами без стен: кровати просто раскиданы по углам в хаотичном порядке. Изабелла, вроде как, живёт у своей старшей сестры, прихватив ещё двоих ребят из банды, остальные разбежались кто куда и дают знать, что они в порядке путём хорошо выверенной системы — случайными записками, подкинутыми через незнакомцев, доставщиков пиццы и прочих, открытками, подписанными «Дорогой бабуле», а иногда даже приветами по радио от Джека Дэниэлса. Радует то, что скоро это закончится, ведь капитан Хоппер должен рано или поздно понять, что ищет совсем не там, где надо, оккупируя весь юг. Майк почти не суёт носа на улицу, если верить мелкому семилетнему шпиону, которому Эдди платит десятку в неделю. От этого на душе должно быть спокойно, но он всё равно чувствует себя предателем… Эдди убирает волосы под кепку, натягивая козырек на глаза, поднимается на одну из самых шумных улиц Нью-Йорка, откуда открывается вид на десятки горящих и днём гигантских билбордов, а Эмпайр Стейт Билдинг возвышается над ним, кружа голову, даже находясь в шести кварталах отсюда. Эдди часто забывает, что Нью-Йорк — это не только родные помойки Куинса, забегаловки с сэндвичами и подвальные бары, где вместо танцпола истоптанные картонки. Он проходит здесь, на Манхеттене, под металлическими навесами, мимо маленьких модных магазинчиков, сворачивает на широкую улицу, где любят фоткаться туристы. По шоссе Седьмой авеню разъезжают мажорские тачки, его задевают плечами девчонки в дорогих солнечных очках, бегущие в сторону Пятой, той самой авеню, от которой тащатся все модники, а Эдди, возможно, немного завидует такой жизни. Чуть-чуть. Уже завтра будет Хэллоуин, они с Изи упустят свою традицию наряжаться в дурацкие костюмы, а с Майком — ежегодный марафон страшных фильмов... Эдди не вписывается в антураж Манхэттена, но ему плевать, он суёт руки в карманы куртки, сохраняя на лице дерзкую усмешку. Плевать ему на дорогие бутики, на тачки, на то, что у кроссовок давно стерлись задники, на пятно от соуса снизу логотипа Металлики на футболке… Он просто хочет наконец найти какой-нибудь ларек с китайской лапшой и вспомнить, что такое жаренная жирная уличная еда. Но, кажется, Судьба говорит ему — не сегодня, детка. Он никогда не понимал героев мелодрам, хотя в тайне всегда любил их смотреть — Неспящие в Сиэтле, Когда Гарри встретил Салли… Это его запретная сладость, маленький секрет, о котором знают немногие. Но он правда ни разу в жизни не сталкивался с этим…моментом, когда всё вокруг замирает и кажется, будто вы одни во всём мире. Ни разу, до этого дня. И Эдди даже не успевает подумать о том, как глупо может выглядеть со стороны. Напротив него, рядом с магазином, ха, каких-то дорогих часов, останавливается лицом к лицу парень из прошлого. Иисус гребаный Христос. Эдди вдруг ощущает легкое покалывание в пальцах, потому что Стива Харрингтона узнает не только его мозг, но и тело. Стив, Стив, Стив… Как он может выглядеть так хорошо спустя больше десяти лет, что они не виделись со старшей школы? Костюм сидит на нём также, как и в день выпускного. Только плечи кажутся шире в пиджаке. На галстуке поблескивает серебряный зажим с каким-то камнем, волосы всё в том же идеально-небрежном беспорядке, Стив прижимает мобильный к уху, молча кивая… Одна деталь в нём сильно изменилась. Эдди от этого хочется улыбаться — к тридцати годам Стив Харрингтон, очевидно, посадил себе зрение, раз носит теперь очки. Но эти очки не мешают ему прожигать Эдди взглядом так, будто он его узнал… Ну, не мог же узнать, да? Не мог узнать, потому что должен был забыть, прошло слишком много лет, они пошли разными путями. Стив носит костюмы, а Эдди всё те же футболки, Стив держит в руке маленький элегантный пакет с названием какого-то бренда, а у Эдди под кепкой его единственная личная гордость — волосы, ещё и жвачка во рту… Стив сбрасывает звонок, убирает телефон в карман, пройдясь по губам языком перед тем, как уголки его рта растянутся в маленькой нежной улыбке. Между ними всего пять шагов, вокруг несутся толпы людей, но ничего больше не существует, кроме бабочек в животе у Эдди, которые так долго спали и вдруг решили проснуться все разом. Он вздыхает, Стив делает шаг навстречу. — Эдди, — удивленно произносит он, несмело протягивая руку, но так и не решает что с ней сделать, он бегает взглядом по лицу напротив, начиная смеяться от того, как его язык глупо заплетается, ведь, наверное, так много хочется сказать. — Я… Ты… Блять! Прости… Эдди не сдерживается и глупо краснеет, будто ему снова семнадцать, он прикрывает рот рукой, тоже начиная смеяться. Стив откашливается, поправляя свой пиджак, пытается казаться взрослым и уверенным, но его выдают эти искорки в глазах, которые ты теряешь ближе к тридцати. Они появляются всё реже, такова жизнь. — Привет, — Эдди снимает кепку, оглядываясь по сторонам, у Стива округляются глаза, он точно удивлён тому, что Эдди продолжил отращивать волосы после школы. Они одновременно тянутся друг к другу, наплевав на неловкость, всё становится намного лучше, когда обнимаешь своего давнего друга. Стив мягко хлопает его по спине, а Эдди чувствует ненавязчивый запах чужого парфюма, но вместе с тем что-то знакомое, родное, давно забытое. Сигареты, дешёвое пиво, пролитое на плед в фургоне, и жирный крем для рук. Эдди старается не вспоминать, как ощущалась под пальцами голая кожа на этих самых плечах, чёрт, но он даже с этим проёбывается. — У тебя есть время? — спрашивает Стив, одергивая рукав, чтобы проверить часы на запястье, но они там не обнаруживаются, на что он немного хмурится. — Выпьем кофе? Эдди не думает, что это хорошая идея, но не то что бы он вообще был способен на рациональные мысли в данный момент. Он умеет ориентироваться в опасных стрессовых ситуациях, знает когда нужно выхватить пушку, а когда увернуться от удара, чтобы нанести ответный в два раза сильнее. Но он не был готов к этой встрече… И, конечно, он не хочет упустить такой шанс. Можно же на денёк расслабиться и забыть о дурацкой конспирации?.. — Конечно. Стив ведёт его в какую-то кофейню неподалеку, он словно знает эти улицы наизусть, хотя оно не удивительно. Эдди вышагивает рядом, то смотря себе под ноги, глупо кусая губы, чтобы сдержать широкую улыбку, то откровенно радостно пялясь в чужие огромные карамельные глаза, как, блять, две планеты Юпитер. Стив рассказывает ему, что был неподалеку, вышел из офиса на обед, чтобы купить себе новые часы, потому что старые он как-то случайно сломал. Эдди умалчивает о том, что просто искал ларёк с лапшой, говорит, что навещал друга, еле сдерживается от того, чтобы не сказать, типа — ночевал у друга. Ага. Это было бы до пизды инфантильно пытаться спровоцировать бывшего любовника на ревность. Они входят через стеклянные двери без колокольчика, внутри играет тихая музыка, это одна из тех кофеен, где ты не сам заказываешь кофе у бармена, а просишь об этом официантку. Хоть помещение и маленькое, но оно довольно стильное, Эдди не разбирается, но думает так, судя по новомодной хай-тек мебели: стеклянным столам и пластиковым стульям на тоненьких ножках. Заняты всего пару столиков, за одним из них сидит мужчина в офисном костюме с новеньким эппловским ноутбуком, который Эдди как-то видел в рекламе. Он слегка застегивает куртку, чтобы спрятать пятно на футболке… Стив выбирает столик в самом дальнем углу, Эдди вспоминает, что в школе, когда с Харрингтона спала эта волна популярности, в парне проснулась тяга к уединению: он полюбил ланчи на заднем дворе, где в теплые деньки можно было сидеть прямо на траве в тени большого дерева и больше не париться о том, что запачкаются джинсы. Эдди гадает — как много изменилось? Как много осталось прежним? Эдди садится спиной к стене, чтобы контролировать входную дверь — всё же он нервничает. У него над головой вьётся какое-то декоративное растение, спускающееся по стене от потолка, Стив садится напротив, снимает очки на секунду, поправляя волосы. Столик ужасно узкий, они почти соприкасаются носками, но это никого не смущает. Стив складывает руки перед собой, наклоняясь ближе. Эдди тихо смеётся, откидывая волосы за плечи, он надеется, что выглядит достаточно привлекательно — не соблазнительно привлекательно, а привлекательно в степени «Я, как хорошее вино, с годами только лучше». Вот видел бы Стив его на днях, когда они с Аргайлом прихлопнули ящик пульке на двоих, наконец подключившись аж к двум камерам наблюдения на улицах северного Куинса. Это было дико. Особенно прыжки через подвесную кровать и гонки по винтовой лестнице… Официантка приносит им кофе и вежливо улыбается, даже не стараясь флиртовать, хотя Эдди видит, что ей хочется: глазки так и бегают с одного парня на другого. Стив на неё не обращает никакого внимания, он наклоняет сахарницу с дозатором над своей чашкой с черным кофе, добавляет порционные сливки и медленно размешивает их керамической ложкой. Эдди отпивает свой гипер-сладкий латте из высокого стеклянного стакана, надеясь, что не запачкал губы в молоке. Он наблюдает за руками Стива, не находит кольца на безымянном пальце… — Итак, — Харрингтон поднимает взгляд, — как твои дела? Я имею в виду… В целом? Как жизнь, чем занимаешься? Я был так удивлён, когда мы встретились! Мне казалось, ты хотел переехать в Эл-Эй после выпуска. О, да. Когда-то ему было семнадцать, в голове была только травка, мечты о собственной метал-группе и шикарном виде на океан из окна. Он помнит, как они со Стивом лежали в фургоне на потрепанном красном пледе, развесив над головой огоньки, как читали друг другу по ролям Шекспира, накуренные, готовились к тесту по английскому, но в итоге оба пошли на пересдачу… — Да не сложилось как-то, — хмыкает Эдди, стуча ногтем по стакану. У него на каждый случай жизни есть легенда, а если легенды нет, то он может придумать на ходу: зависит от человека, которому ты собираешься солгать, и от цели, которой ты хочешь добиться. — После школы я работал на дядю какое-то время, ну, знаешь, помогал то тут, то там. Барменом работал, настраивал музыкальную аппаратуру в клубах, ещё пиццу разносил… Стив усмехается, но совсем не злобно, он выглядит чертовски славным. Таким милым. Но, если приглядеться, за очками с тонкой оправой скрываются не просто красивые глазки с пушистыми ресницами, там — легкая усталость во взгляде, какое-то внутреннее спокойствие, словно тихий непоколебимый остров во время шторма. Если приглядеться, то сразу видно и легкую щетину, а если не заострять внимание на этих крошечных родинках, то становится заметен тонкий розовый шрам на виске, прикрытый темной прядью волос. — А сейчас чем занимаешься? — интересуется Стив. — Музыка? Что-нибудь ещё?.. Ты часто бываешь в центре? Странно, что мы никогда не пересекались… — Ну, Нью-Йорк — это тебе не деревня, — Эдди весело щурится. — Сейчас я занимаюсь небольшим баром в Куинсе, ну, знаешь, много постоянных клиентов, выручка приличная, да и работаю я со своими друзьями. Тихо-мирно, совсем не в моём духе, да? — Совсем, — Стив смеётся, ослабляет галстук на шее и поправляет очки. — Наверное, мы оба в итоге оказались совсем не там, где ожидали? Эдди отпивает свой латте и кивает, за окнами кофейни всё также носятся люди, а он ощущает себя внутри этих стен, словно внутри машины времени. Он ненавидит, когда случается что-то такое, что-то что выбивает его из колеи. Но это дерьмо происходит постоянно. — Ты же пошёл в колледж, — Эдди восстанавливает цепочку событий. — А потом… Дай угадаю, стал работать на своего отца? И он всё ещё может услышать в голове ту песню, под которую они танцевали на выпускном, наплевав на всех придурков, которым это не нравилось, типа неудачников из баскетбольной команды. Он всё ещё помнит, как они надрались пивом и гуляли до рассвета по Бруклинскому мосту. Помнит, как мистер Харрингтон постучался в дверь спальни, разбудив их в обед, как Стив вышел, испуганный и покрасневший, помнит, как он вернулся — молчаливый, виноватый. Да, дерьмо происходит. Жизнь привела Стива в Йельский университет, а Эдди окончательно решил остаться в Куинсе, рядом с Мигелем. По сути, они оба пошли той дорогой, которую для них проложили отцы. — Да, — Стив больше не выглядит виноватым, но Эдди кажется, что в этом мягком взгляде таится нечто большее — может, в нём тоже полно этих «А если бы…», которые терроризируют его самого по ночам в те дни, когда становится одиноко. — Да, я работал на отца после колледжа… Правда, недолго. Года два где-то, но, ты знаешь, как бы я ни любил его, терпеть его — совсем другое дело. Это был просто вынос мозга. — Мистер Харрингтон всегда был, — Эдди пытается подобрать подходящее слово, — темпераментным? — Козлом, — заявляет Стив. — Упертым бараном… Мама говорит, что с годами он стал только хуже. Превратился в брюзжащего старика. Они сейчас живут в Филадельфии, папа зовёл собаку, любит грустно и одиноко выгуливать её по пляжу… Обижается на меня, потому что так и не дождался внуков. — Чёрт, — Эдди закатывает глаза. — Хорошо, что я этой участи избежал… — У тебя… — Стив удивленно вздергивает брови. — У тебя дети?.. Эдди улыбается, вдруг заметив чужое волнение. Формально, у него есть ребёнок, хотя отец из него паршивый, вот старший брат неплохой. Можно сказать, что он опекун над одним почти совершеннолетним пацаном и ещё сворой подростков, но тогда эта опека будет считаться совместной — он не один взрослый в их маленькой банде: есть та же Изи, которой приходится брать на себя роль мамочки, или Аиша, у которой реально есть двое детей, Кристобалю вообще уже перевалило за сорок — он старый дед! И что-то внутри Эдди тянется, хочет рассказать Стиву об этой несуразной семейке, частью которой он является, хочется похвастаться собственным счастьем… Но он сдерживается. — Нет, — Эдди улыбается, беззаботно отмахиваясь. — Какие дети, Харрингтон… Я сам ещё большой ребёнок. Что насчёт тебя? Есть возлюбленная? Возлюбленный?.. Он должен был спросить. — Я одинок, — Стив пожимает плечами, отпивая кофе из чашки. — Слишком много работаю, сам знаю, что это неправильно… Стресс, все дела. Но мне нравится эта работа. — С отцом ты больше не работаешь, — Эдди задумывается. — Нашёл что-то более увлекательное, чем финансовая аналитика? Стив закатывает глаза, легко улыбаясь. Эдди вспоминает, как мечтал просыпаться по утрам под шум океана, как хотел вылезать из кровати не раньше полудня, шлепать босыми ногами по полу, усыпанному песком с берега, а на кухне сталкиваться с голой широкой спиной, на которой он наизусть до сих пор помнит все родинки, хотел целовать Стива Харрингтона в затылок, виснуть у него на шее и не слезать, пока ему не согласятся сварить кофе. Он хотел быть самым надоедливым бойфрендом в мире — звонить в два часа ночи из штата на другом конце страны, во время тура, просто чтобы услышать любимый голос. Мечтал, что в каждом интервью будет признаваться, что все его песни были написаны только для одного человека, потому что знал, как тот будет смущаться и потом возмущенно бубнить, потому что ему уделяют слишком много внимания. Но, когда дело касалось Стива, слова «слишком» не существовало… И он знает теперь, что семнадцать — это не только возраст. Семнадцать — это мировоззрение, это воздушные замки, это всё мимолетно и легкомысленно. И как бы он ни убивался в семнадцать, сейчас, в тридцать, он вспоминает те дни с улыбкой. — Я работаю на одну крупную компанию, — уверенно, с ноткой самодовольства, признается Стив. — Замдиректора, важная шишка. — Я и не сомневался, — Эдди мечтательно подпирает рукой подбородок, думая, насколько наглым будем попросить номер Харрингтона… Телефон Стива некстати начинает звонить, парень извиняющееся поджимает губы и встаёт, доставая мобильный из кармана, он отходит к барной стойке, и Эдди видит его лицо только в полуобороте. На столе остаётся пакет из магазина часов, он мозолит глаза, как и пустой стул напротив, как и кепка, снятая с головы. Может, всё же было глупым решением вот так ошиваться здесь?.. А вдруг за ним следят? Люди Мигеля, полиция, да кто угодно… После убийства доктора Коннорса, о котором он, конечно, слышал, ребята сообщили Эдди, что на улицах мелькают люди из ФБР, расследуют что-то, кого-то допрашивают на пару с капитаном Хоппером. Эдди нервно барабанит пальцами по столу. Ему нравится капитан Джим, они не раз сталкивались, когда Эдди ещё был шпаной и любил попадаться, ради крутых историй друзьям о том, как его в очередной раз повязали… Именно потому что Джим ему нравится, Эдди хотел бы как-то ему намекнуть, что корень зла зарыт далеко не там, где он пытается его выкопать. А ещё ему страшно за Майка. Перед глазами так и встаёт картина: его пацан с лицом-кирпич сидит перед теликом, ест хлопья из коробки, а в углу выпотрошенное тело соседа с кишками наружу… Хотя нет, Майк бы избавился от тела. И отчасти это заслуга Эдди — он научил ребёнка заметать следы, убивать по команде тот умел и до этого, но почему-то гордость больше не берёт, в последние годы он всё чаще натыкается на мысль, что что-то пошло не так, что он упустил важную деталь в воспитании… Стив сердито хмурится, упирая свободную руку в бок, второй он прижимает телефон к уху, тихо ругаясь с собеседником. Эдди вздыхает, совсем невежливо рассматривая его задницу, пока есть такая возможность. Ещё подмечает нервное топтанье на месте и эту дерганность в скованных напряжением плечах. В школе он был более... Расслабленным? Стив возвращается на место, предварительно перехватив официантку и расплатившись с ней за кофе, он не убирает телефон в карман, протягивает мобильный Эдди, а взгляд у него при этом такой… Ну, откровенно флиртующий! — Я надеюсь, что мы встретимся ещё раз, — говорит Харрингтон. Эдди ничего не отвечает, не обещает, но забивает в контакты чужой записной книжки один из своих левых новых номеров. Конечно, он хочет встретиться ещё раз. И он уверен, что Стив позвонит ему первым. Уилл выходит из здания Дейли-Бьюгл, рассерженный, потому что Джеймсон стал платить ему меньше — Паук перестал попадать в скандалы, а пресса отчаянно желает заполучить себе фотки, на которых он… Ну, пинает котят? Грабит старушек в день пенсии? Уилл запихивает конверт с наличкой в рюкзак, в котором у него валяется и камера, и костюм, и прочее барахло. Он пропустил свой обед, в спешке съев хот-дог в лифте, потому что прямо из школы, где его попросили судить учеников на научной ярмарке, его вызвонили и попросили срочно принести фотки к следующему выпуску, потому что к дедлайну накопилось чертовски мало материала. Надо было чем-то забить. Он проходит мимо семидесятиэтажной Рокфеллер-плазы, прямо по сорок девятой улице, мечтательно вздыхая, потому что мог бы работать там, например, Уилл ведь отлично ладит с техникой, не только с фотоаппаратами, но и с теми же камерами, он мог бы быть оператором… или помощником оператора, работал бы на ТВ, на канале NBC, у которого здесь студия. Но нет, он терпит своего дерьмового даже не босса. И сам не знает почему. До небоскреба, принадлежащего Оскорп Индастриз, всего пара кварталов. Это здание отличается среди всех остальных, не только потому что оно похоже на огромный неправильный стеклянный конструктор, который совсем не кажется устойчивым, но и потому что по ночам оно совсем не сияет… Да, на Манхэттене сияет всё, и везде здесь ночью горит свет, какая-никакая подсветка есть. Но в здании Оскорп окна оснащены специальными механизмами, которые тонируют стекла изнутри, не давая посторонним увидеть, что происходит там, за стенами лабораторий и кабинетов. С тех пор, как Норман Осборн ушёл в отставку из-за своего неизлечимого недуга, сменился состав совета директоров, они же ввели политику супер-конфиденциальности. Именно поэтому Уилла тщательно досматривают на входе: охранник проводит по его костюму металлодетектором, а Уилл только и надеется, что тот не заглянет внутрь. Его просят снять куртку, затем снять кеды, пока леди за стойкой информации вызванивает Дастина, который должен спуститься и оформить на себя временный пропуск для гостя. Данные с удостоверения личности Уилла заносятся в базу, его самого даже фотографируют, но ничего из этого по-настоящему не кажется неудобством. О, нет. Уилл чертов мазохист, возможно, но это его мечта с малых лет — работать в Оскорпе. Норман Осборн — человек, который дал шанс отделу биоинженерии, и те смогли начать разработку протезов. Хоть пока технологии Оскорпа в этом деле ограничиваются крутыми передвижными инвалидным колясками с навороченными дисплеями, но вскоре они дойдут и до искусственных рук, и до ног, которые будут приближенны к человеческих больше, чем эти изогнутые колесом приспособления, способные заменить лишь часть ноги ниже колена. Если бы доктор Коннорс был жив, возможно, он бы получил в будущем и свой собственный протез руки… Дастин появляется рядом совершенно неожиданно, когда Уилл поднимает голову, наконец завязав шнурки обратно. У друга на голове прозрачные защитные очки, никакого халата, только белая футболка и джинсы, из кармана которых торчат перчатки. Уилл поправляет лямку рюкзака на плече, его пропускают через турникет по временному пропуску и оставляют на растерзание… Дастин складывает руки на груди, даже не тянется обнять, склонив голову набок, он ждёт когда Уилл скажет хоть что-нибудь… А что он должен сказать? Хэй, прости, что не звонил и не писал месяцами! Мы же всё ещё друзья, да? Пожалуйста, только не говори что ты меня ненавидишь. Уилл встаёт напротив него, отзеркалив позу. Думая, что вообще-то Дастин тоже мог позвонить, первым. Или прийти к нему домой, он ведь знает адрес. — Пошли, — Дастин хмыкает, махнув рукой в сторону лифта. Они заходят в огромную жестяную коробку, а Уилл тихо радуется, что хоть она не сделана из стекла, иначе ему стало бы плохо. Хотя, ему немного становится, когда друг жмёт на кнопку сорокового этажа… В лифте неловко молчат. Уилл дергает в кармане куртки брелок на телефоне, Дастин давит на него, думая слишком громко. Двери раскрываются и они идут по широкому идеально белому и стерильному холлу Оскорпа: никаких растений, только огромные квадраты плитки под ногами, парочка лавок причудливой формы вдоль окон, на потолке, вместо ламп, тонкие светодиодные ленты. Уиллу кажется, что он попал в какой-то другой мир: такими чистыми и выбеленными представляются только больницы, ну, или на крайняк — рай. Небесная канцелярия. Дастин прикладывает свой пропуск ученого-лаборанта к автоматическим раздвижным дверям, за которыми ни черта не видно. Уилл идёт вслед за ним и, стоит сделать шаг, попадает в огромную лабораторию, каких он никогда не видел. Это не сравнится с отделом генетики в клинике, где работает Робин, нет, одна только лаборатория больше всего их отдела! Здесь стоят изолированные камеры для опытов, которым требуется полная защита от внешней среды, там, вдали, длинный стол, разделенный на отсеки, у каждого из которых стоят ученые, одетые, как и Дастин, в белые футболки… Уилл ненароком вспоминает вечно заляпанный халат Робин. Они поднимаются по металлической лестнице на второй этаж помещения, где стоят обособленные маленькие мастерские. Уилл понимает, что внизу работают, скорее всего, генетики и биологи, а наверху — инженеры-механики. Здесь уже не так много белого, не так много прозрачного. Дастин пропускает его в свою мастерскую, где особо не развернуться, но Уилл не заостряет на этом внимания — перед ним на столе стоит какой-то огромный аппарат, очевидно, разобранный. Вокруг него лежат маленькие детали, болты, шурупы, инструменты типа отверток и термоаппликаторов для микросхем. Уилл в предвкушении переминается с ноги на ногу. Ему, конечно, обещали экскурсию когда-то, но находиться в навороченной лаборатории среди устройств, которые он никогда в жизни не видел, но уже мечтает потрогать, тоже круто. Супер-круто. Дастин стоит за его спиной, молча, прожигая взглядом… Уилл вздыхает и оборачивается к нему. — Слушай, — говорит он, вздрагивая, когда чужой взгляд вдруг заостряется на нём. — Я… Это же так… Короче, прости. Прости, ладно? Я не хотел быть таким придурком. И я не хотел, чтобы ты злился на меня, или, чтобы Лукас злился на меня, хотя Лукас сказал, что он больше не злится, но ты же знаешь Лукаса? Он мог соврать, что не злится, чтобы не обидеть меня… — Уилл, — Дастин хватает его за плечи, пытаясь остановить этот словесный поток. — Чувак, я не злюсь. — Не злишься?.. — Уилл немного расслабляется. — На что мне злиться? — он улыбается. — Ты же в итоге здесь. Уилл ощущает себя каким-то безнадежным болваном, потому что он думал, что это будет так страшно — возвращаться к тем людям, которых он так долго избегал. Он наваливается на Дастина с объятиями, заставляя друга наигранно кряхтеть, он сжимает его до боли в ребрах и отпускает наконец, улыбаясь. Потому что он так чертовски скучал. А потом он злится. — Какого хрена ты сказал Лукасу, что хочешь поговорить со мной о пауках? — он шлепает Дастина по руке. — Ты охренел? — Дастин слабо пихает его в плечо, отходит к шкафу и выдвигает ящик, полный папок. — Потому что я реально нарыл кое-что… Это, типа, не основная причина почему я тебя позвал, но о том потом. И не парься из-за Лукаса… Он не догадается. Уилл с любопытством изучает металлическую бандуру на столе, обводит пальцами рычажки, кнопки, датчики. Он щурится, пытаясь заглянуть во внутренний отсек, с которого снята крышка, но там, среди микросхем, находится нечто крупное, что он распознаёт сразу же. Большой чертов магнит. Дастин раскладывает на столе рядом какие-то документы из папки, снимки и показатели с кучей цифр. — Что это? — спрашивает Уилл тыкая в устройство. — А на что похоже? — фыркает Дастин, понимая, что Уилла интересует совсем не то, что надо. — Это стабилизатор магнитного поля… — Чёрт, — Уилл восторженно вздыхает. — Для чего? Какой-то огромный двигатель? — Всё проще, чем ты думаешь, — Дастин хлопает ладонью по стабилизатору так, будто это какая-то игрушка за два доллара. — Для аппарата МРТ. — Для чего Оскорпу аппарат МРТ? — спрашивает Уилл, удивляясь, потому что к такому стабилизатору должен идти в комплекте ещё более огромный резонатор. — В такой томограф можно будет запихнуть человек пять… Или больше. — Я не знаю, — задумывается Дастин. — Это для какого-то экспериментального проекта, он супер-секретный и им занимаются ученые этажом выше. Я только чиню эту развалюху. — Не называй её развалюхой, — Уилл сдаётся, подойдя к разбросанным бумагам, которые ему хотят показать. — Она прекрасна… Дастин показывает ему странные документы, о которых Уилл никогда не слышал. Во-первых, они датируются девяносто девятым годом, то есть — три года назад. А такого быть не может, потому что Уилл считал всё это время, что изучил все доступные материалы по проекту, который изменил его жизнь, перевернув её почти буквально с ног на голову. Уилл не спрашивает как Дастин в итоге смог их достать, хотя очень хочется, но он признаётся самому себе, что самую малость завидует другу из-за его работы. — Радиоактивные пауки, — объясняет Дастин. — История стара, как мир… Угадай, для чего они нужны были Оскорпу? В девяносто девятом году, когда Уиллу было шестнадцать лет, они с классом ездили на экскурсию в Мидтаунский Научный Центр, в котором тогда работал доктор Коннорс. Центр находится под крылом Оскорпа, как маленькая обособленная лаборатория, в которую безопасно пускать всяких любопытных людей, чтобы создать видимость политики прозрачности — вот все наши разработки, все наши эксперименты, они абсолютно безопасны! Мы никого не хотим убить! В тот самый день Уилла укусил радиоактивный паук, сбежавший из террариума со своими собратьями. На одном из листов расписаны все побочные эффекты, которые возникли при попытке передать ДНК пауков людям, реальным людям, которые, черт его знает, были ли вообще согласны участвовать в этом. Все они, если верить бумагам, в итоге погибли. Уилл вспоминает вопрос Майка, наконец на него находится ответ… Выжил при контакте один только он. А об этом даже не знает никто из ученых! Разве что, Дастин. — Пытались создать очередного суперсолдата? — Уилл хмурится, зарываясь рукой в волосы. Он не понимает, почему в конечном итоге каждая ученая разработка должна использоваться как оружие? — А теперь подходим к самому интересному, — Дастин хлопает в ладоши, включая тонировку на стеклянных стенах своей мастерской, Уилл слышит маленький звон в ушах и понимает, что включилась ещё и звукоизоляция. Друг вводит кодовый замок на сейфе и достаёт ещё одну папку, шлепая ею об стол. Он с каким-то маниакальным интересом раскрывает её. Уилл, увидев уже первые снимки, отпечатанные на страницах, бледнеет и мотает головой, понимая, что его ждёт… — Нет, — говорит он Дастину, просит. Перед ним изображение: один в один из тех, что печатали год назад в газетах, кадр из телерепортажа, снятого операторами с высоты вертолёта — разрушенный небоскрёб Всемирного Торгового Центра, уже упавшая Южная башня и продолжающая гореть Северная, она стойко держалась до последнего. — Чувак, ты не можешь… — Дастин кладёт руку ему на плечо, сжимая, но это не сильно помогает. — Мы не можем бегать от этого вечно, понимаешь? Есть кое-что, — он тычет пальцем в папку, — что тебе просто необходимо узнать. Мне кажется, в этом есть какой-то смысл. А Уилл пропадает, потому что снова находится там. Он снова внутри стеклянной коробки, ему в лицо летят осколки, а паутина оказывается недостаточно крепкой, чтобы удержать падающий лифт с толпой людей внутри. Рука Дастина на плече теплая и большая, а на его запястье болтается тонкий серебряный браслет с маленькой подвеской… — Уилл, — говорит он. — Я знаю, что это больно. И я знаю, что всем требуется разное количество времени, чтобы пройти через это… Через, блять, это дерьмо. И это паршиво, правда, это полный отстой, тебе кажется, что ты один во всём мире и всё просто разваливается. Но это не так, чувак. Это не так, ты сейчас здесь. — Я знаю, брось, — Уилл убирает его руку, перебирая документы, стараясь вчитаться в информацию. Он знает, что Дастин хочет ему сказать — Да, Уилл, это паршиво, но ты поступаешь ещё более паршиво, потому что отказываешься справляться с этим вместе. Потому что вместе, якобы, легче. Да-да, так утверждают эксперты. Они же всегда правы? — Я не могу понять, как связан теракт и пауки, — говорит Уилл. — Или я что-то упускаю… Дастин долго и выжидающе смотрит на него, надеясь, что они продолжат разговор, но Уилл, как и всегда, его избегает. Но начало ведь положено? Ведь Уилл же в итоге пришёл сюда?.. — Кхм, — Дастин откашливается, цепляя вдруг на лицо хитрую улыбку. — Благодаря тому, что у меня появился крутой друг с доступом к архиву, о котором ты бы узнал, если бы звонил почаще, — он игнорирует то, как Уилл закатывает глаза, — я нарыл кучу интересной информации, но там явно не всё, потому что у меня низкий уровень доступа. Так вот, знал ли ты, мой дорогой друг, что когда в службу спасения поступил первый сигнал о тревоге, Северная башня уже горела? Уилл не помнит, когда именно сработала тревога, он как-то не успел обратить на это внимания, был занят — пытался спасти всех самостоятельно. Но да, возможно пожарные приехали слишком поздно… — Допустим, — соглашается Уилл. — Но как это возможно?.. — Около десяти минут после того, как произошёл взрыв бомбы, никто, блять, из прохожих, из людей, находящихся в соседнем здании, да даже в соседней башне, никто не видел, как горит Северная, прикинь? — Дастин ходит вокруг стола, активно жестикулируя руками. — Только те, кто находился в тот момент внутри здания, знали о взрыве. А потом, как будто из ниоткуда, он появился и… Снаружи. И все увидели. — Я не понимаю, — говорит Уилл. — И что, никто не обратил на это внимания за весь год? — А кто бы понял? — хмыкает Дастин. — Народ был в панике, телевизионщики оказались на месте, когда уже всё активно горело, никто нахрен не стоял и не считал минуты, первые десять — взорвалась одна бомба. Как только люди увидели пожар, сразу же произошёл другой взрыв, этажи обвалились… — Да, я помню, — кивает Уилл, по его затылку бегут холодные мурашки, но это просто фантомные отголоски опасности из прошлого. — И что ты хочешь сказать, кто-то намеренно замаскировал взрыв? Я даже представить себе не могу, как это… — Я тоже, — Дастин нервно смеётся, складывая бумаги в стопку, пересчитывая их. — Здесь неполная информация! Где-то хранится остальная часть, а тут только сухие и бессвязные факты. Сиди и гадай, додумывай… — А эта? — Уилл оживляется, наблюдая, как Дастин убирает папку обратно в сейф, оставляя на столе другую. — Я так и не нашёл связи, — Дастин кивает на проект о радиоактивных пауках, упирая руки в боки. — Но, прикинь, они находились в одном отсеке архива, а это значит, что они точно… Дверь в мастерскую открывается с писком, Уилл испуганно хватает папку и прячет её за спиной, пока Дастин в панике осматривается по сторонам, но вдруг замирает и выдыхает, положив руку на грудь. В дверях стоит знакомая Уиллу девушка, а за её спиной суровый двухметровый охранник. — Эрика! — Дастин солнечно улыбается, его голос меняется с грубого на какой-то приторный. — Привет, детка… — Я тебе не детка, — девушка проходит внутрь. — Вы, задроты, наконец помирились? Господи, ведёте себя, как дети… Дастин, скажи этому придурку, что я не собираюсь здесь ничего красть, хотя бы потому что здесь нет ничего полезного! — она поворачивается к охраннику лицом, уставившись на него снизу-вверх. — Как давно Оскорп отмывает деньги?.. — О-о-о! — Дастин тянет девушку за запястье, виновато смотря на охранника. — Какие-то проблемы, сэр? У неё ведь есть пропуск… Мужчина складывает руки за спиной, с подозрением осматривая мастерскую. Уилл чувствует, как у него потеют ладони, сжимающие папку. — Вынужден предупредить, что вы достигли лимита по гостевым пропускам, — загробным голосом говорит охранник. — Больше пропусков вы сделать не сможете. Также обо всех посетителях будет доложено вашему начальству, научному куратору, а также службе безопасности компании. Вы уже подписывали соглашение о неразглашении? Дастин и Уилл синхронно кивают, Эрика разглядывает свой маникюр, цокая языком, вместо ответа. Мужчина уходит, Уилл смотрит на Дастина, будто готов его убить, и прячет папку в свой рюкзак. — И давно вы, ребята, вместе? — он неловко наблюдает, как Дастин влюбленно смотрит на младшую сестру Лукаса, сжимая её ладонь. — Байерс, — Эрика подходит к нему ближе, тыкая острым ногтем в грудь. — Если бы ты звонил почаще, то и знал бы больше! Факт. Дастин стоит за её спиной и предательски весело смеётся. Аккуратно открыв дверь, Майк сначала высовывает голову, осматриваясь по сторонам, а затем выходит сам, держа в руках отсортированный по пакетам мусор. Он выкидывает его в огромный контейнер, отряхивает руки и печально смотрит на дом. Он не хочет заходить обратно, ему хочется хоть немного пройтись… Он не уверен, когда вернётся Уилл, тот звонит на домашний телефон в коридоре между квартирами, если задерживается. По идее, он должен прийти нескоро, ну, час у него точно есть… Да Майк этот район знает, как свои пять пальцев! В Нью-Йорке вообще невозможно потеряться, здесь же все улицы подписаны по номерам. Он натягивает капюшон кофты на голову, суёт руки в карманы и идёт гулять, довольный. У него есть когти, они работают в полную силу, но если его снова попытаются пристрелить пулей из адамантия — ему, очевидно, пиздец. В этот раз Человека-Паука может не оказаться рядом, чтобы его спасти. Так что идти нужно осторожно, Майк напрягает все свои сверхрефлексы и чувства, чтобы уловить даже самый маленький подозрительный звук или шорох. Но ничего особенного на улице не происходит. Он так увлекается идеей о том, что его прямо сейчас преследуют, что за ним следят, что сам не замечает, как проходит целых два квартала, задумавшись. На лестнице перед одной из пятиэтажек сидит кошка. У кошки пушистая черная шерстка, она выглядит ухоженной, чистой, а на её шее болтается красный ошейник. Майк останавливается, оглядываясь назад, на пройденный путь. Он всё еще не хочет домой. Он садится на лестнице, вытянув ноги вперед, поболтать ему здесь не с кем, да он и не стал бы рисковать, но вот черная кошка решает составить ему компанию, перепрыгивая ступеньки, она оказывается прямо рядом с его коленями, молча прося разрешения одним только взглядом перед тем, как залезть на него. — Привет, — тихо здоровается Майк. Кошка, предсказуемо, не отвечает, но начинает драть когти о его штаны, которые Уилл на днях любезно согласился залатать, вместо того чтобы выкидывать. Майк чешет её за ушком и поднимает на руки, рассматривая. Кошка — точно кошка, а не кот — абсолютно пассивная, аморфное животное, которому плевать, когда его вертят по сторонам. Майк строго смотрит ей в глаза, стараясь не любоваться ярким белым пятном на пузе. На ошейнике указан адрес, куда её нужно вернуть в случае, если потеряется. А ещё имя. Мистик. Майк сажает Мистик себе на плечо и уходит глубоко в свои мысли. Когда Уилл оставляет его дома одного, Майк начинает думать, копаться в себе. И ему не совсем нравится то, к чему он в итоге приходит… Может, на него давит вся эта морализаторская хрень, которую пропагандирует Человек-Паук, типа его «Я не убиваю» или «Я против насилия»… Герой хренов. В том и проблема: раз Человек-Паук — герой, то Майк, получается, злодей. Он злодей, потому что в его голове никогда не было такого принципа, который бы запрещал ему убийства. Живя в среде, где его хвалили за то, что он убивал, Майк начал думать, что это — нормально. Ведь он же убивал врагов, плохих людей, на которых ему показывали пальцем. «Майк, убей» — и больше ничего не надо… И вот, он попал в совершенно другую среду и оказался под влиянием совсем другого человека, чьё мнение для него вскоре стало важным. И на то есть причина! Этот человек о нём заботится, кормит его, помимо того факта, что он смешной, когда злится, а ещё отвратительно громко поёт в душе по утрам — но это тоже забавно, они вместе гуляют, слушают музыку… Рядом с Уиллом ему хорошо, он чувствует себя значимым, когда делает какой-то человеческий минимум. Помыл посуду — молодец, спасибо тебе. И никого не надо убивать… Но с другой стороны есть Эдди — он спас его, подобрал на улице и тоже заботился, даже дольше, чем это делает Уилл, но Эдди совсем другой. Эдди говорит, что у них, у Псов, общие принципы, что они не просто живут, они выживают, а все люди, которых им пришлось убрать, это те, кто покушался на их территорию, на их свободу. Они — просто жертвы неидеальной системы, которой на них наплевать, поэтому они с ней борются и идут против закона… А Уилл говорит наоборот, что закон создан для того, чтобы защищать права людей, что закон — справедлив, направлен на охрану, а не нападение… Это совершенно новый взгляд для Майка, которому всегда казалось, что он уже знает всё, что ему нужно знать о жизни. И кто в итоге прав? Майк зарывается рукой в волосы, чувствуя, будто у него кипит мозг. Кошка бегает с одного его плеча на другое, сваливается, цепляясь ногтями за кофту, чуть не падает в капюшон, но вовремя прыгает обратно, перевалившись к Майку на колени. — Любишь внимание, да? — Майк тихо смеется, гладит мокрый нос своей новой подруги. — Тебя надо вернуть домой… Адрес, по которому проживает кошка, является соседней улицей, так что Майк долго не думает и тащит её туда. Он не собирается подниматься наверх, звонить в квартиру или что-то ещё. Он просто оставит кошку перед домом, а дальше пусть разбираются хозяева. Он не будет брать на себя ответственность за чужое животное… Но у дверей в этот дом его встречает женщина. Она непонятливо щурится, рассматривая Мистик, докуривает сигарету и тушит её кроссовком, подойдя к Майку поближе. Майк тут же отскакивает назад, прижимая кошку к себе. — Где ты её нашёл? — женщина больше не пытается приблизиться, она устало вздыхает, смотря на довольную наглую морду кошки, но натыкаясь на лицо Майка, её взгляд становится обеспокоенным. — Рядом. — сухо отвечает Майк, пытаясь унять сигналы своего тела, которые говорят ему воспользоваться когтями. В самом деле, это — незнакомый человек, но не обязательно же враг. — Она гуляла… — Она постоянно гуляет, — фыркает женщина, — на то она и кошка… А она, значит, хозяйка кошки… — И что, — осторожно начинает Майк, — вы не боитесь, что она сбежит? Женщина тепло улыбается, подставляя руки, на которые Мистик тут же запрыгивает. — Ты знаешь разницу между бродячей кошкой и домашней, которая просто любит гулять? — спрашивает она, на что Майк отрицательно мотает головой. — Если ты загонишь бродячую кошку домой, она постоянно будет искать способ сбежать. Потому что они не созданы для того, чтобы сидеть дома, понимаешь? А домашние наоборот — ты даёшь им свободу гулять где угодно, а они каждый раз возвращаются. — А если она однажды не захочет возвращаться? — задумывается Майк. — Это её выбор, — женщина поглаживает кошку по голове, прижимая к себе. — Конечно, мне будет грустно, если она уйдёт, но это уже вопрос свободы. Я не могу держать её дома, если она того не хочет… Он слышит, как за спиной тормозит чья-то машина, и понимает кто в ней, услышав только как закрывается дверь со стороны водителя. Майк готовится к тому, что его сейчас отсчитают прямо посреди улицы, хотя у него нет ни одной причины так думать. Уилл никогда не ругал его всерьёз, обычно он только нудит, бубнит и обижается до тех пор, пока ему не надоедает. — Сью? — Уилл равняется с Майком, он выглядит как всегда — уставшим, но с маской спокойствия и крепкого терпения сверху. Женщина опускает кошку на землю и та ловко скачет вверх по лестнице, забираясь на подоконник и влезая в приоткрытое снизу окно. Знакомая Уилла почему-то продолжает кидать взгляд на джинсы Майка… — Привет, пупс, — она машет Уиллу рукой, кивает на Майка. — Вы знакомы? Уилл расслабляет плечи и смотрит на Майка тем самым взглядом, который громче любых слов скажет, что он волнуется, но не злится. За недели, что они живут вместе, Майк научился различать большинство оттенков волнения, тревоги, суетливости, паники и прочих негативных, или как говорят психологи по телику — деструктивных, эмоций, которые его сосед может испытывать как по отдельности, так и одновременно. Он такой дурак, ну серьёзно… Майк представляет себе Уилла, как маленького жучка, повисшего на длинной травинке во время сильного ветра, который качает его из стороны в сторону, но никак не может снести. Майк не замечает этого, но стоит Уиллу оказаться рядом, как он высовывает руки из карманов, перестаёт пялиться себе под ноги и выпрямляется, стараясь казаться выше. Зато замечает Сью. Она смотрит на них с улыбкой и хитрым прищуром, таким лицом, которое Майку совершенно не нравится. Как будто она пытается показать, что знает больше, чем знает он. — Майк мой… — начинает Уилл, он ужасно тормозит, когда пытается врать на ходу. — Мой сосед? — Ты не уверен? — Сью продолжает терроризировать их своей улыбкой. — Мы живём вместе, — говорит Майк, непонятливо нахмурившись. — Так что мы соседи. — Да, — Уилл кивает слишком активно. — О, мы соседи… — И друзья, — вдруг говорит Майк, ощущая какой-то неожиданный приступ ревности по отношению к Сью. Уилл хлопает глазами и стоит с приоткрытым ртом. Это почти что вечер выходного дня, они стоят посреди улицы, Майк, возможно, немного выглядит как бездомный, потому что Сью явно удивлена фактом их сожительства. И не то что бы он обдумывал эту конкретную мысль: Майк вообще не разбрасывается такими словами, у него в жизни было очень мало друзей, поэтому он чувствует себя слегка потерянным, когда эти слова вырываются из него, но звучат очень правильно. Потому что да. Так и должно быть, так и есть. Он и Уилл стали друзьями… И его это самую малость пугает. То, как быстро он привязался к другому человеку… Но ведь это — Человек-Паук, он уже особенный, разве могло быть иначе? — Друзья, — Уилл не может сдержать улыбку, она становится только шире, как бы он не пытался дергать плечами, чтобы стряхнуть с себя это наваждение. — Да, мы друзья. — О, я вижу, — серьёзно говорит Сью. — Друзья и соседи… Какая прелесть. Майк начинает раздражать Уилла, дергать его за рукав куртки и кивать головой в сторону машины, но парень в ответ только сердито хмурится, потому что ему не хочется так невежливо прерывать разговор с этой чудесной женщиной… Сью. Кто она вообще такая, эта Сью? Сначала отобрала у Майка кошку, теперь отбирает его друга. Вокруг неё мир не крутится… — Вы домой собрались? — Сью проверяет свои часы. — А не хотите помочь мне? Компания, которая занимается поставками, перепутала даты и… Мне, наверное, придётся самой разгружать всё там. — Мы поможем, — кивает Уилл, игнорируя возмущения Майка. — Я помогу разгрузить, а мой друг поможет разобрать. Майк язвительно-противно вздыхает, специально, чтобы показать как он рад всей этой ситуации. Спасает только то, что Уилл улыбается, а ещё… — Чудо! — Сью подхватывает свою сумочку со ступенек. — А я вас взамен покормлю. Бесплатная еда. Она тоже всегда спасает.