You're on Your Own, Kid

Самое обидное то, что за окном ужасно спокойно. Никакого ветра, никакого дождя или неожиданного снега в начале ноября. Уилл елозит щекой по подушке, лёжа на кровати, его глаза то открываются, то закрываются, он никак не может понять — сон это или реальность. То самое дурацкое состояние, когда ты уже почти провалился, видишь какие-то сюжеты в голове, но тебя всё равно держит нечто. Он слышит посторонние реальные звуки — тиканье часов, спокойное дыхание Майка где-то в гостиной, тихий шум с улицы и почему-то скрипящие шаги… Уже несколько дней его мучает бессонница, а в те разы, когда ему удаётся поспать хоть немного, Уилл просыпается разбитым, будто всю ночь гонял марафон в Центральном Парке. Погода просто чудесная: ни раздражающих вспышек молний, ни грома, от которого дребезжат окна, но он всё равно не может отвлечь себя, а точнее своё сверхчутье, от того, чтобы контролировать минимальные изменения вокруг. На секунду кажется, что трещинки на потолочной штукатурке расходятся, изображая странные витиеватые узоры, словно змеи, или вот, что сами по себе двигаются шторы, а может вообще за ними кто-то стоит, прячется… Он открывает глаза снова и дёргается в испуге, но сквозь полудрему, всё равно не просыпаясь до конца, голова кажется чугунной, а на затылке выступает пот. Перед кроватью сидит Майк: он похож на длинную и тонкую темную фигуру, словно тень, расползающаяся по стене, но совсем не страшная, а немного даже смешная, потому что в темноте у Майка горят желтым глаза — он делает так, когда ему нужно что-то хорошо разглядеть. И если раньше Уилла это напрягало, то сейчас глаза Майка кажутся ему кукольными, миленькими… Он даже хихикает, но это выходит так неконтролируемо и тихо, что смех больше похож на отдышку. Сколько он вообще спал вчера? Час? Полтора?.. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Майк кладёт подбородок на край кровати, держась за матрас кончиками пальцев, продолжая сидеть на полу, он любопытно бегает взглядом по лицу Уилла, но его эмоции распознать не получается, только тон голоса — Уилл всё ещё видит забавную тень, а не самого друга. — Ну, — Уилл вздыхает, дергая плечом, вдруг понимая, что у него затекли мышцы, — нормально… Хорошо, всё хорошо… — Врёшь, — тень в виде Майка хмурит брови, а может это его голос звучит так, будто он недоволен, Уилл даже не уверен до конца, что это всё не сон… Но, странное дело, стоило Майку появится рядом, как тревога улетучилась, мозг решил переключить всё своё внимание на более занятный объект. — Да, — Уилл пытается улыбнуться, но выражение лица выходит каким-то глупым, его губы искривляются, и всё это напоминает ему последний поход к стоматологу в девятом классе, когда ему делали маленькую операцию под наркозом, и после него он рассказывал маме всякие глупости, типа, как он хотел бы стать огромным куском зефира и жариться на костре. — Мне не нравится, когда ты так много волнуешься, — Майк решительно протягивает руку к его лицу и убирает прядь волос со лба, прикасаясь к нему кончиками пальцев. Его руки теплые, а прикосновения почему-то мягкие, как вата. Или как подушка под головой, ещё, может быть, как клубы шерсти Мистик, когда Сью вычесывает её по весне. Уилл не осознает как двигается ближе, вслед за ускользающим прикосновением, когда Майк убирает руку. Всё его тело капризно кричит и просит, чтобы Майк продолжал гладить его лоб, трогать его волосы. — Крошка-паучок, — Майк усмехается, его смех напоминает о треске бревен в костре, который они разжигали с Дастином в летнем лагере. Он возвращает свою руку, уверенно, но немного грубо и неуклюже, поглаживая Уилла по голове, растрепывая его волосы ещё сильнее. Уилл неосознанно шумно вздыхает, ощущая мурашки на затылке и плечах от того, как ему вдруг становится спокойно, но вместе с тем его ноги путаются в одеяле, мешаясь и раздражая. — Взбирался по трубе, но пошёл дождик… Майк ужасно поёт, он даже не старается, он не умеет ровно держать свой голос, но продолжает тихо напевать песню. Он замечает метания Уилла по кровати и свободной рукой поправляет ему одеяло. Уилл подаётся навстречу прикосновению, как если бы ладонь Майка могла лечь на его голову также идеально, как шапка зимой. Как если бы он был термосом, а рука Майка превратилась в крышку. Или… — Это не по правилам, — Уилл вкладывает всю свою обиду в беспокойное моргание, но чем чаще он моргает, тем труднее становится открыть глаза заново. Внутри него борются две сущности: одна из которых говорит, что ну очень, очень надо поспать, потому что вчера он задремал на середине урока в школе, стоя у доски с мелом в руке, пока объяснял деления в столбик, такими темпами завтра он с уснёт за рулём во время доставки цветов… А другая его часть хочет остаться в сознании подольше, потому что Майк предпочел нянчиться с ним, а не отсыпаться. Майк, как оказалось, ненавидит, когда его будят или как-нибудь мешают уснуть. — Не трожь меня… Тигр-р-р. — Правило для тебя, а не для меня, — Майк ехидно ухмыляется, сдерживая внутри смех, Уилл слышит, как двигается его рот, а воображение уже дорисовывает стремную улыбку Чеширского кота из старого мультика про Алису. Стремную, но забавную… — Спи, Жучок. Майк убирает руку с его головы, но Уилл забывает, как правильно возмущаться, да и не успевает подумать, ощущая, как окончательно проваливается в сон, когда чужая рука вытаскивает его ладонь из-под подушки и сжимает в своей. Пальцы Майка длинные и костлявые, как лапы несуществующих гигантских пауков. Но Уилл ничего против них не имеет. В кабинете капитана Хоппера не слишком просторно: во всём виноваты нагромождения полок, забитых твердыми гигантскими папками, как если бы Джим забыл, что для них отдельно существует архив. В глазах рябит от обилия ярких цветов этих самых папок — красных, зелёных, даже синих, которые кажутся какими-то ядерными. Можно скинуть эту чувствительность на недосып, потому что, хоть Уилл и неплохо отоспался на днях, уже на следующий ему стало слишком неловко, когда в голову вдруг закралась мысль о том, чтобы попросить Майка посидеть с ним немного, пока он не уснёт. Уилл сидит в мягком продавленном кресле напротив стола капитана, на котором царит вечный хаос, но здесь намного уютнее чем в комнате для допросов, хотя, по факту, именно для этого они здесь сегодня и собрались. Со стороны на допрос это не тянет, хотя бы потому что Уилл отлично видит пробковую доску, полную заметок по делам об убийствах, происходящих в последнее время, а ему, как простому гражданскому, явно нельзя на это смотреть. Между ними с Хоппером стоит целая коробка пончиков, но Джим, снова одетый в деловой костюм, не ест, пристально наблюдая за Уиллом, находящимся в прострации своих мыслей. — Уилл, — Хоппер наклоняется ближе, перегибаясь через стол. — Мне повторить вопрос? — Нет, — Уилл поджимает губы, щурясь от резкого яркого света из окна прямо за спиной мужчины. О чем был вопрос?.. Ах, да. Доктор Коннорс. — Он разрешал мне ассистировать в паре экспериментов, мы, ну, работали вместе, можно сказать, но мне не платили — всё на энтузиазме, — Уилл хмыкает, протирая глаза рукавом кофты. Он успел отодвинуть мысли о смерти доктора на второй план после разговора с Макс, хоть и знал, что это не совсем правильно и, как любой нормальный человек, он всё ещё должен скорбеть, но, очевидно, до него всё доходит позже, чем до остальных людей. Хоппер кивает ему, вертя между пальцами обыкновенную черную ручку, его блокнот больше похож на маленькую книжку со стикерами для заметок или для списка покупок. Такими же листками, как в ней, увешана пробковая доска. — У вас были хорошие отношения, да? — Джим улыбается одним уголком губ. Уилл вспоминает, как Джейн всегда шутила о том, что усы её отца живут своей собственной жизнью и шевелятся независимо от рта. Уилл пожимает плечами, отводя взгляд. — Мы были друзьями, наверное, он никогда не относился ко мне, как к ребенку, со снисхождением, хотя у нас лет двадцать разницы. — Я помню, как ты загорелся идеей поступить в Корнелл из-за него, — Хоппер тыкает ручкой в его направлении. — Хотя всегда хотел в MIT. Все планы о поступлении подзабылись всего за один год, Уилл помнит только то, что так и не подал заявления, а куда конкретно он хотел — как-то стерлось. В доме у мамы, в его комнате, валяется куча барахла с символикой Технологического универа: подушки, кружки, толстовки, плакаты… Осознание того, какой эта тема стала для него далекой за какой-то жалкий промежуток времени, заставляет неловко почесать затылок. — Да, — Уилл хмыкает, стараясь вспомнить какие-нибудь весёлые моменты, чтобы снова не загнаться. — Я как-то думал, что во мне больше от техника… Но потом доктор Коннорс сказал, что не обязательно выбирать какое-то одно направление, можно попробовать другое, или даже объединить их… Типа как в биоинженерии. — Если бы я что-то смыслил в этом, пацан, — хрипло смеётся Хоппер, вставая, чтобы открыть форточку, он достаёт из кармана брюк пачку сигарет. — Все, кого мы допрашивали, то ли держат в секрете над чем там доктор проводил эксперименты, то ли попросту не знают… Там же всё законно было? Уилл на секунду хмурится, понимая, что никогда не смотрел на испытания в лаборатории под таким углом, но понятно, почему это делает Капитан — ведь если Коннорса убили, то на то должна была быть причина. Может, Уиллу и самому стоит вмешаться в это расследование? В качестве Человека-Паука… Но, если он это сделает, то тогда окажется полнейшим лицемером. Ведь он не помогает Макс. — А мы! — Уилл дергает плечами, снова стряхивая с себя наваждение. — Мы, я и доктор Коннорс, занимались чисто генетикой. Селекцией. — Селекцией? — Джим закуривает. — Скрещивание видов, — объясняет Уилл. — В медицинских целях, скорее… Вы, наверное, не знаете. Доктор Коннорс посвятил почти всю жизнь работе над селекцией, он изучал мутации генов и искал возможность передать свойства одного существа другому, — он ловит заинтересованный взгляд Хоппера, выпускающего в воздух тонкие серые струйки дыма. — У некоторых животных есть своего рода сверхспособности, знаете? Типа… Акулы чувствительны к электрическим полям, поэтому они идеальные охотники — все живые существа при сокращении мышц создают вокруг себя такие небольшие электрические поля… У слонов есть сверхслух, у морских котиков сенсорные усы! — Вот это правда, чудо, — усмехается Хоппер, а Уилл не удерживается от теплого смеха, ведь он вспоминает, как-то же самое однажды рассказывал ему Коннорс. — И эти способности можно передать от существа одного вида к другому? — Да, — Уилл уверенно кивает. — В теории — это реально. Но опыты на людях никогда не проводились… И теперь это не совсем правда, ведь Уилл лично видел бумаги о целом гребаном проекте, посвященном опытам с участием людей и радиоактивных пауков. Он сам — ходячее доказательство того, что селекция зашла очень далеко. — А какой вид интересовал конкретно Коннорса? — Хоппер тушит сигарету в пепельнице и обходит стол, прислоняясь к его боку, возвышаясь над Уиллом. — Ящерицы, — просто, легко, в тот же миг произносит Уилл. — Он изучал герпетологию дополнительно… Уже когда преподавал. — И какая способность ящериц делает их такими… — Хоппер почесывает свои усы, — сверх? — Регенерация, — Уилл хмурится. — Способность отращивать конечности. Джим удивленно дергает бровями. Уилл выпрямляется на стуле, прокручивая в голове все те моменты, когда Коннорс с особой грустью ударялся в размышления и рассказы о том, как именно его открытие в будущем изменит мир, как много людей снова смогут почувствовать себя полноценными… Они проводили опыты над трехпалыми мышами, над мышами без хвостов, но все эксперименты, один за другим, без какого-либо шанса, оканчивались неудачей. В один момент Уилл буквально настоял на том, чтобы они прекратили, потому что ему было жалко невинных маленьких животных, они с доктором сошлись на компромиссе — эти опыты Коннорс с того момента проводил один. Чего-то не хватало в формуле той сыворотки, над которой они работали… Точно также, видимо, произошло с ядовитыми пауками — ни один из подопытных не выжил. Уилл только никак не может понять — как это связано с убийством доктора Коннорса? Хоппер подходит к стеллажу и достаёт одну конкретную папку, листая её, останавливается на нужной странице и оставляет открытой на столе перед Уиллом, предварительно накрыв изображение ладонью. — Могу я показать тебе кое-что не очень приятное? — серьёзным негромким голосом спрашивает Капитан, вглядываясь Уиллу в глаза. Он кивает. Джим убирает руку. На фото посреди страницы изображен участок тела — Уилл не знает, труп ли это доктора, или же тестовый муляж с судмедэкспертизы. Он помнит, как ему сказали о том, что Коннорса якобы зарезали чем-то, без уточнений. Теперь он четко видит посреди чистой, без следов крови, груди, в области ребер, следы от ранения. Два идеально симметричных удара… Хоппер листает перед ним страницу, на другом изображении такие же самые следы, только уже в области живота. — Может быть, у тебя есть какие-то подозрения? — Хоппер хмыкает. — Представляешь, один из этих придурков, из ФБР, думает, что удары могли нанести парными мечами, катанами там… По мне так это полное дерьмо. Кому придёт в голову убивать доктора катанами? — И в правду, — неуверенно соглашается Уилл. — Это звучит странно. Парные мечи? Лезвия? Но это же не может быть Майк? Кто-то вроде Майка? Уилл может поручиться, да, он не считает себя наивным: он может доверять Майку, это абсолютно рационально, да и паучье чутье рядом с ним ведет себя спокойно — Майк не убийца. Точнее… Он явно не раз пользовался своими когтями по назначению, но ведь это было для самообороны. Наверняка. Да даже, если нет… Майк не мог убить Коннорса. Он был рядом с Уиллом большую часть времени. И у него нет никакого мотива для убийства. — Прости, ребёнок, — Хоппер усаживается на своё кресло. — Тебе, должно быть, больно было смотреть на это… — Если это поможет делу, — Уилл мотает головой, наблюдая за Хоппером с неожиданным интересом, заставляющим нервно дергать ногой. Как много знает Джим? — Всё в порядке. Это твоя работа, Кэп. Теперь он мысленно ругает себя за то, что не доверяет Хопперу, хочет как-то его проверить, думает, что из него путем неизвестных тонких манипуляций хотят выудить информацию. Но это ведь не так. Так было не всегда, большую часть жизни Хоппер был для него едва ли не отцом, с тех пор, как его собственный ушёл из семьи, с тех пор, как Уилл встретил Джейн, свою родственную душу. Но последний год он только и может думать о том, что Хоппер всё знает. Что Хоппер знает как именно Уилл спасся в день катастрофы. Что Хоппер знает, кто скрывается под маской Человека-Паука. — Это должно быть тяжело, — вдруг говорит Джим. Уилл снова подмечает, как меняется его взгляд с профессионального на тот самый, родной. Видит усталый прищур, морщинки, мешки под глазами, легкий наклон головы вбок — сопереживающий, доверительный. — Второй год подряд похороны… А тебе даже двадцати нет. Уилл вздыхает, чуть запрокинув голову наверх, слегка улыбается, чтобы дать знать, что он в порядке, но он нихрена не в порядке. Потому что хуже того, что Хоппер может потенциально знать его тайную личность, только то, что он её не знает. Он не знает, что напротив него сидит тот самый человек, который не смог спасти его дочь из рушащегося здания, тот, кто доставал её тело из-под обвалов. Уилл не заслуживает этого сочувствия, не заслуживает этой доброты и этих чертовых пончиков. — Да, — говорит он. — Да, непросто… Но я в порядке, держусь. Он думает о том, что Хопперу должно быть в тысячу раз тяжелее, но в отличии от Уилла, который по словам Макс только и делает, что убегает от этой скорби, мужчина встретился с ней лицом к лицу. Уилл знает, что Джим и мама вместе занимались организацией похорон, вместе раздавали вещи Джейн, Хоппер до сих пор носит фотографию дочери в своём бумажнике… И пусть он выглядит усталым, он продолжает двигаться дальше. Он не боится заводить разговор об этом. — С годами я хожу на похороны только чаще, — Джим вздыхает, перекатывая по столу ручку. — Знаешь, я думал, что после Вьетнама смогу оставить всё это позади, все эти потери. Я стал полицейским, чтобы… Может, предотвратить эти самые потери. Но оказалось, что всё совсем наоборот. — Вы спасаете кучу людей, — не понимает Уилл. — Да, — кивает мужчина. — Но я когда-то думал, что смогу спасти всех. Знаешь, старая история — если у тебя есть возможность спасти кого-то, но ты не делаешь этого, то ты всегда будешь в ответе за то, что случится. Работа в полиции не изменила того факта, что люди вокруг меня продолжают погибать. И в этом нет ничьей вины. Уилл напрягается, отводит взгляд. Ему снова пытаются влезть в душу. — Такова жизнь, — говорит Хоппер. — Бесконечный цикл насилия, который невозможно прервать. Можно попытаться изменить это, да, но в конечном итоге мы — всего лишь люди. Мы не всемогущи. Но Уилл — не всего лишь человек, он — Человек-Паук. Может, в этом и есть вся проблема. Джим просто не может его понять, даже если бы он знал, он бы не смог. Продолжай снимать котят с деревьев. Может, он даже не пытается прервать этот цикл? Не пытается ничего изменить? Какая вообще разница скольких людей он в итоге спас, если не смог спасти одного единственного дорогого человека? — Уилл? — зовёт Хоппер. Уилл обнаруживает себя в той реальности, которая ему не нравится, где он сидит на стуле, вцепившись в него руками, где он понимает, что куда бы он ни двигался, к чему бы ни стремился, всё сводится к одному. Он навсегда застрял в одиннадцатом сентября. — Мне надо идти, — говорит Уилл, вставая со стула. — Мы ведь закончили? Хоппер понятливо кивает ему, поджав губы. — Конечно, ребёнок. Ты можешь идти… — Хорошо, — он хватает свой рюкзак, в спешке надевает куртку, оборачивается только тогда, когда хватается за дверную ручку. — Надеюсь, что помог хоть чем-то… До свидания. — До встречи, — с режущим по больному теплом в голосе говорит Капитан. Уилл уходит, мечтая быстрее оказаться на свежем воздухе. Ближе к обеду Хоппер получает через секретаря документы, переданные его коллегами из ФБР, новые материалы по делу, которыми с ним наконец благородно поделились. И у него совсем нет времени, чтобы просмотреть их сейчас, но он всё равно мельком пролистывает папку, надевая пиджак и косо посматривая в сторону пончиков — их уже нельзя, иначе перебьёт аппетит. С каждым днём полиция находит всё больше трупов с этими странными ранениями, но что характерно — теперь Хоппер едва ли может связать их с Южным районом, о котором долго и в красках рассказывал всему отделу на собрании, уверенный в своей теории с Псами. Убийства распространяются далеко за пределы Куинса, однако не доходя до Манхэттена, разбросаны они хаотично — тела со следами ножевых обнаруживаются в мусорных баках, в переулках, в подвалах баров, прямо в офисных креслах всяких вшивых конторок ростовщиков. И, что снова заводит их в тупик: теперь следы ранений остаются не только от некого парного оружия, но и от каких-то одиночных широких лезвий, которые в пометках детектив Коул сравнивает едва ли не с коньками для фигурного катания. Что это, блять, такое? Серийный убийца? Организованная группировка маньяков? Или же один из них — серийник, а второй — подражатель? Джим выходит из офиса, решаясь наконец оставить чтение на потом, потому что у него есть не менее важные дела. Он садится в свою машину, дотрагиваясь по привычке до подвески на зеркале заднего вида. Маленькая фигурка бабочки раскачивается из стороны в сторону, когда он заводит мотор и едет в сторону пригорода. По радио играет тихая музыка, Хоппер спокойно постукивает пальцами по рулю в такт, в груди разливается тепло от предвкушения, словно теплый солнечный свет, которого ему так не хватает. Он паркуется у небольшого кафе: семейное местечко со старомодным интерьером, отличной пастой и хорошим пивом, но для Джима только по пятницам. Женщина у входа стоит, закутавшись в осенний плащ, курит, кажется нервной, но только со стороны. Чем ближе Хоппер подходит к ней, тем шире улыбается. Женщина наконец смотрит на него, нежно вздыхая, и выкидывает окурок. — Леди, — Хоппер наклоняется к ней, чтобы поцеловать в губы, а Джойс уже привычно тянет его за воротник, не отпуская. — Ух, вот это нрав… — Я соскучилась, — она гладит его щеки, проходясь пальцами по небольшой щетине, по густым бровям, стараясь стереть с них прилипшую нахмуренность. — И я, — тихо отвечает Джим, глядя ей прямо в глаза так, будто они не виделись вчера вечером, за ужином. С неприкрытым обожанием и маленькой тоской. — Чудный шарфик. — Пошли уже, — Джойс шлепает его по плечу своей маленькой ладонью. — Я хочу есть. У дверей их встречает местная официантка, молодая девушка, которая всегда любезно держит для них любимый столик в обеденное время, он стоит так, чтобы Хоппер мог следить за новостями по телевизору, а Джойс наоборот — отдыхала от лишней тревоги. Он отодвигает для своей женщины стул, помогая ей повесить плащ, и садится напротив. Джойс только начинает листать меню, когда им приносят кофе, и Хоппер уже знает, что она закажет то же, что и обычно, но занимает себя их чашками, насыпая одинаковое количество сахара в обе. — Как там дела с проводкой в подвале? — спрашивает он, отдавая меню обратно официантке. Джойс устало отмахивается, выпивая кофе перед ответом. — Всё надо менять, — говорит она. — Но мне кажется, что легче будет просто переставить стиральную машину наверх, в кладовку. С этой проводкой постоянно проблемы. — Может я сам посмотрю? — предлагает Джим. — На выходных. — На выходных мы идём на бейсбол, — напоминает ему Джойс, строго указывая пальцем. — И вспомни прошлый раз, когда мне выбило пробки во время грозы… — Это был всего раз, в том и дело, — мирно возмущается мужчина. — И это будет дешевле, чем менять всю проводку. — Но твоя страховка не покроет больничных счетов, в случае чего, — Джойс даже думать не хочет о том, чтобы Хоппер снова полез к проводам, строя из себя мастера на все руки. — Как у тебя дела со шкафом? Есть сподвижки? — Все зимние вещи уже по коробкам, — он улыбается, пожимая плечами, будто это была такая простая задача — разобрать весь свой хлам и упаковаться. Он переезжал всего дважды за свою жизнь, и оба этих раза всей организацией занималась Джейн. Если бы не она, то он бы просто выкинул половину вещей, не желая возиться. — Встречаюсь с риелтором на следующей неделе. — Джаннетт? — она улыбается, приятно удивляясь. Перед ними ставят тарелки с едой, и Джойс потирает ладони друг о друга, она делает так всегда с тех пор, как перестала молиться за столом, когда её дети разъехались кто куда. — Она хорошая. — Да, очень приятная, — Хоппер кивает, орудуя ножом и вилкой. — Напоминает нашу замдиректора… Помнишь? Миссис Робинсон? — Нет, — тянет Джойс, хмурясь. — У миссис Робинсон был такой огромный шнобель… Ты что! Джаннетт такая милая, у неё же кукольное лицо. — Джойс, ей же почти семьдесят, — усмехается Джим. — От кукольного в ней только эта улыбочка… Как у Барби. Жуткая такая, белая. Если бы я начал копить в колледже, то у меня бы уже через пару лет были такие зубы. — Ну, — Джойс машет вилкой в воздухе. — Она же из Эл-Эй. Они синхронно морщатся, весело переглядываясь друг с другом. Черта всех коренных Нью-Йоркцев — они поголовно ненавидят Эл-Эй. Или делают вид, что ненавидят. — Виделся сегодня с Уиллом, — между делом говорит Хоппер, начиная есть свой полезный салат под строгим взглядом Джойс. — Я не видела его уже недели две, — она немного обижается, но больше просто грустит и скучает. — Погоди-ка, я тебе даже точно скажу… Двадцать второе, двадцать первое… Да даже дольше! Странным образом его успокаивает и стук приборов о тарелку, и переговоры за соседним столом, и даже маленькая вспыльчивость Джойс. — Он, кажется, в порядке, — успокаивает её Хоппер. — Но нервный немного. Думаю, он очень устаёт на работе. Заняться ему явно есть чем. — Он трудоголик, — она закатывает глаза. — Весь в тебя… — Ой, перестань, — Джойс отмахивается. — Я за него переживаю. — Ты всегда переживаешь, — фыркает Хоппер. — И я имею право, — напоминает она. — Сейчас такой ужас творится, ты же видел по новостям… — Я говорил тебе не зацикливаться на новостях, солнце, — он мягко касается своим ботинком носка её сапог под столом. — Там всё драматизируют и приукрашивают. — Но люди же правда умирают, — со страшными глазами произносит Джойс. — Все мы невечны, — хмыкает Хоппер, ловя её сердитый взгляд. — А Уиллу точно ничего не грозит... — А если будет поздно возвращаться с работы? — У него же машина. — А если пешком пойдёт? — задумывается Джойс. — Там же в паре кварталов от него место преступления! — Ничего нового, — напоминает мужчина. — Да и он убежит, если что, ну, сама подумай. Парень крепкий, даже отпор дать сможет… Джойс вздыхает, отодвигая пустую тарелку в сторону, она подпирает подбородок сложенными руками, тревожно смотря в окно. Хоппер заказывает ей сладкое, когда официантка подходит, чтобы забрать у них посуду. — А если их будет пятеро? Он тянется через стол, чтобы взять её за руку. — Значит раскидает пятерых… — Хоп! — Джойс не сдерживает весёлого смеха. В каждой шутке есть доля правды. — Я рассказала Джонатану, — она счастливо улыбается, он сразу понимает, что разговор прошёл хорошо, хотя другого и не ожидал. — Он рад за меня, за тебя… За нас обоих вместе. — Это давно стоило сделать, да? — Хоппер поглаживает её тонкие пальцы, самые мягкие на свете даже спустя столько лет. — Вижу, тебе не терпится начать делить со мной ванную комнату… — О, да, я купила огромные махровые полотенца, — важно заявляет она. — И специальный коврик на липучках, чтобы ты не навернулся случайно. — Этот мужчина, — он тыкает в себя пальцем, вызывая у неё улыбку, — в прошлом прыгал на лыжах с трамплина… — Тридцать лет назад? — смеётся Джойс. — Да я бы и сейчас повторил, — убеждает её Джим. — Уилл говорил, что ты хочешь съездить в горы… Покатаемся. — Давай лучше к океану, на юг, — хмурится она. — У тебя же колени… Приходит его очередь закатывать глаза, потому что Джойс не упускает шанса пошутить о том, как он будит её по ночам хрустом своих суставов, пока залезает в кровать. И пусть Хоппер терпеть не может, когда ему указывают на слабости, он соглашается попробовать какую-то чудодейственную мазь… Ради этой женщины хоть что. Кварцевые настенные часы, практически антиквариат, оторванный на аукционе, мерно отсчитывают пять минут до конца сеанса. Тюль колыхается у высоких французских окон, а с высоты тридцатого этажа даже не слышно шума улицы. Просто идеально. Но порой утомляет. Джонатан постукивает кончиком карандаша по планшету с записями, сидя в кресле напротив широкого кожаного дивана, тянущегося вдоль целой стены, в своём кабинете. Каждый сеанс с мисс Аллан проходит для него в такой тягучей спокойной обстановке, они погружаются всё дальше, вместе, в глубины её сознания. Шаг за шагом. Под конец она привычно повторяет одни и те же фразы, придаётся одним и тем же воспоминаниям, действуя на знакомых установках. От того даже приевшийся интерьер собственной квартиры кажется интересным. И это не значит, что он дилетант, Джонатан просто знает, что ничего нового ей на этот счёт не скажет — зато выслушает. Стоит повесить какую-нибудь картину, стены слишком голые… — Норми, мой Норми… — она прикусывает губы, накрашенные темной красной помадой, хотя сама отрицает, что у неё есть какие-либо нервные привычки. — Он такой чувствительный мальчик. Так бы сказала любая мать. Мисс Аллан закидывает ногу на ногу, сохраняя идеально прямую осанку, она распрямляет руками складки на строгой юбке. Джонатан смотрит ей в глаза, понятливо кивая. — Он справится. Вы же справляетесь, — убеждает мужчина. — Помните самое главное? Женщина кивает, откидывая волосы за плечи. — Скорбь — это чувство, которое нужно прожить, — повторяет она заученную фразу. — И оно совсем не деструктивное, — Джонатан делает последнюю заметку на листе, слегка улыбаясь, хоть и знает, что мисс Аллан на эту улыбку не ответит. — Даже в скорби можно найти покой. — Вы правы, — она выдыхает, бросая взгляд на окно, медленно и грациозно поднимается с дивана, а Джонатан встаёт следом, оказываясь на целую голову ниже — мисс Аллан носит высокие каблуки, хотя она и сама высокого роста. И это подкрепляет его суждение о её нарциссизме. — Сегодня было неплохо. Он провожает женщину по длинному коридору, тактично идя слегка позади, чувствуя какую-то апатию от стука её каблуков, похожего на звучание метронома. Она даже не оборачивается на него, в прихожей снимает своё пальто с вешалки и надевает его, смотрясь в небольшое зеркало на стене. Мисс Аллан достает из футляра в сумочке темные очки, на её безымянном пальце всё еще блестит кольцо с аккуратным камнем, хотя она официально вдова. Об этом даже говорили по новостям несколько недель подряд. Джонатан плохо помнит, это было так давно… — До следующего раза, — женщина ухмыляется, ждёт, пока Джонатан открывает для неё дверь, отходя в сторону. — Хорошей дороги, — вежливо говорит он. Дверь закрывается, Джонатан прислоняется к ней спиной и выдыхает, взъерошивая волосы рукой. Какой бы спокойной мисс Аллан не казалась снаружи, внутри бушует настоящая буря — у женщины уже давно проблемы с контролем агрессии. И он сам знает, прекрасно помнит ещё со времен учебы, что такое внешнее хладнокровие не сулит ничего хорошего. Он наконец расстегивает пуговицы на манжетах, закатывает рукава рубашки и переобувает начищенные туфли на домашние тапочки, подаренные мамой на новоселье. На кухне Джонатана ждёт недопитая бутылка белого вина, по телевизору фоном идёт какой-то ситком. Он усаживается за барную стойку и открывает ноутбук, просматривая своё расписание на ближайшие дни. Джонатан берёт всего двух клиентов в неделю, проводя с ними сеансы психоаналитики, у него их всего четыре: один держится уже почти три года, больше из привычки, ходит для профилактики, в прошлом году он закончил с двумя другими, чьи лица вряд ли вспомнит, столкнувшись на улице. С такой тяжелой работой держать в голове чужую боль слишком долго не следует. Он человек увлеченной натуры, сопереживающий, на самом деле, очень чувствительный, а это плохое качество для психолога. Приходится иногда проявлять цинизм, чтобы не сойти с ума. Джонатан выпивает половину бокала, водя по его краям пальцем, он залипает в телевизор, чувствуя, как разжижаются мозги… Кто-то звонит в дверь. Он потягивается на стуле, разминая спину и плечи, вздыхает, неспешно идёт обратно в прихожую, проверяя мобильный — может он пропустил чей-то звонок? Джонатан смотрит в дверной глазок и на секунду тормозит, нахмурившись. Он тут же тянет ручку, прокручивает защелку, открывает… — Привет, — Уилл влетает в квартиру, стопорясь на пороге. Он похож на маленький ураган: растрепанный, краснощекий, запыхавшийся. Парень осматривается по сторонам, аккуратно скидывает свои кроссовки, дергается, чтобы отодвинуть их, но передумывает, бегая взглядом по старшему брату. — Я… Надо было позвонить да? Уилл замечает телефон в руках Джонатана. — Что? — Джонатан аккуратно прикрывает дверь, растерявшись, он уж точно не ожидал увидеть Уилла здесь, особенно после того, как младший игнорировал его звонки так долго, выкручиваясь короткими смс-ками. — Уилл, всё хорошо? Он подходит к брату, кладя руки ему на беспокойно дергающиеся плечи. Уилл на его памяти редко нервничал, конечно, всё изменилось год назад, но даже тогда он делал вид, что спокоен… — Да, — Уилл хмыкает, но быстро сникает, смотря на чужие руки, — нет… Боже. Они так давно не разговаривали нормально. Он знает, прекрасно знает, как Уилл любит держать всё в себе до последнего, пока его просто не понесёт в далекие ебеня на всех скоростях. Джонатан наконец скидывает с себя рабочий образ, игнорирует мозолящий взгляд ноутбук на кухне, когда проводит брата в гостиную и усаживает его на нормальный, мягкий, диван. И нет смысла играть в психолога сейчас, хоть это и его работа, Уиллу явно не нужны его профессиональные рекомендации… Уилл усаживается в самый угол, подбирая под себя ноги. Джонатан сидит напротив, спокойно смотрит на него, не хочет торопить. — Это просто, — Уилл фыркает, улыбается, отводит взгляд. — Я не знаю зачем пришёл, я просто… Ничего серьёзного, правда. Я не хотел тебя напугать. — Ты не напугал меня, — мягко говорит Джонатан. — Но я слегка переживаю. — Прости, — виновато отвечает он, но замечает строгий взгляд Джонатана, который, кажется, раз сто говорил ему перестать извиняться впустую. — Я встретил Макс на днях. — Оу. — Да, — Уилл хмыкает, рассматривая свои руки. — Было неприятно… Джонатан помнит, как сейчас, тот день, когда Уилл в панике позвонил ему и срочно попросил встретиться. Тогда Человек-Паук только-только появился на улицах Куинса: совсем мальчишка, одетый в красную толстовку и синие треники, с дурацкой неаккуратно сшитой маской на лице. Он гонялся за грабителями, ловил автоугонщиков, помогал бабушкам переходить дорогу. Как только Уилл ему всё рассказал, Джонатан неожиданно понял, что всё это время, каким-то шестым чувством, уже знал, кто скрывается за маской. — Может быть, мне вообще не надо было начинать это всё… Я-я просто не знаю, зачем полез в это! Возомнил себя героем и, ну, ты знаешь… Люди начинают ожидать от меня того, чего я, блин, вообще не могу! Я не могу разорваться и оказаться в десяти местах одновременно, это же такой огромный город, откуда мне знать когда и кто точно окажется в беде… И он также прекрасно знал, всегда знал, что Уилл справиться со всем, что ждёт его впереди, потому что с самого детства он был бойцом. — Ещё не поздно всё бросить, ты же никому ничем не обязан, Уилл. — Нет, я… Нет. Мне слишком нравится летать на паутине. В детстве они с мамой купили ему велик, уже через неделю Уилл попросил снять с него дополнительные колесики, возвращался домой каждый день с побитыми и разодранными коленками, обклеивая их пластырями в пять слоев, перебинтовывая кусками марли. И каждый раз, когда Джонатан предлагал ему прицепить колесики обратно, Уилл отмахивался и упорно стоял на своём. — Без них же намного быстрее! И я уже почти обгоняю Макс Мэйфилд... Может быть, это неумение сдаваться, желание перебороть себя, и стало тем, что привлекло к Уиллу так много друзей. Он сколотил вокруг себя целую компанию, и Джонатан до сих пор помнит, как возвращался домой со школы, уже в выпускном классе, а в их гостиной тусовалась кучка малолеток: Максин без двух передних зубов, Дастин с его коллекцией динозавров, Лукас, который однажды разбил им окно бейсбольным мячом, Джейн, которую было невозможно потерять в супермаркете, потому что за ней по полу тянулся шлейф из блесток и наклеек… И его малявка Уилл с обклеенными коленками, который за считанные секунды превращался из тихого и послушного ребёнка в настоящего сорванца, стоило ему оказаться рядом с друзьями. И, как психолог, Джонатан понимает, почему всё в итоге обернулось этим, почему Уилл закрылся в себе и отдалился ото всех, но как старший брат — нет. Он боится, что они с Уиллом тоже отдалились друг от друга. — Хочешь поговорить о Макс? — спрашивает он. — Знаешь, что бы она тебе ни сказала, или что бы ты ей ни сказал, всё это можно списать на эмоции… Он может четко проследить момент того, как Уилл переключается, как нечто меняется в выражении его лица: спадает эта беспокойная нахмуренность, напряженный прищур глаз, губы приоткрываются, будто до него доходит какая-то мысль, но он не спешит делиться новой идеей. — Да, — Уилл кивает, складывая руки на груди. — Думаю, ты прав. В общем-то, если взглянуть на эту ситуацию с другой стороны, то мы с Макс оба… Наговорили всякого. И оба виноваты. — Оу, — Джонатан стопорится, потому что он не ожидал, что убедить Уилла в чем-то будет так легко. — Ты… Ладно, может, хочешь воды? Газировки, сока? Уилл всё ещё кажется ему нервным и беспокойным, но теперь это чувством исчезает с поверхности и как будто заползает под кожу, прячется за чем-то ещё. — Нет, — Уилл улыбается, вытягивая ноги на диване и касаясь носками коленей Джонатана, чуть толкая чужие ноги. — А как твои дела? — Хочешь поговорить обо мне? — неуверенно спрашивает Джонатан, неосознанно расслабляясь, потому что младший ведёт себя с ним обыденно, без какой-то натянутости. — Может стоит… — Я понял, что мне есть над чем подумать, — Уилл чешет свой затылок, поджимает губы. — Но я обязательно расскажу тебе потом… Так как ты? Джонатан устало роняет голову на спинку дивана, вздыхая. — Та ещё неделька. Уилл смеётся. — Ага, по тебе видно. — Это ещё что значит? — улыбается старший. — Я плохо выгляжу? Маме нравится эта рубашка. — Ты такой скучный в ней… Джонатан весело скидывает его ноги с дивана, наигранно обижаясь. Уилл дует губы, залезает обратно, прижимая к себе колени, сбоку от него играет телик, а за спиной из окна виднеются соседние небоскребы. — Не страшно жить на тридцатом? — спрашивает Уилл. — Наоборот, — Джонатан пожимает плечами. — Чувствую себя, как в замке. В безопасности?.. Или даже в уединении. Но ты всё ещё можешь переехать ко мне, когда устанешь платить за аренду. Помнишь же? — Да-да, — Уилл закатывает глаза. — Спасибо, я уже большой мальчик… — Нравится жить одному? — он улыбается. Уилл отводит взгляд, его щеки слегка краснеют, а Джонатан любопытно щурится. — Я не совсем один, — признается младший. Джонатан помнит тот день, когда они вместе ездили в зоопарк в Бронксе, с Уиллом и Дастином, там тогда открыли огромный павильон с тиграми: впечатляющих размеров, словно небольшой каменный остров из пятнадцатифутовых скал, с искусственным водопадом и ручьем, пересекающим весь периметр. Величественные тигры были совсем не похожи на домашних кошек: огромные мохнатые звери с ярко-рыжей, словно огонь, шерстью, с желтыми глазами, почему-то напоминавшими змеиные, один из них встал перед толпой, в самом центре своей клетки, выгнув спину, и вцепился длинными когтями в камни, утробно рыча. Дастин нервно смеялся, прыгая на месте в паре шагов от решетки, Джонатан стоял с приоткрытым от удивления ртом, держа в руках старенькую камеру, которой уже давно не пользовался, оставив школьное хобби в прошлом… Но Уилл подошёл ближе всех, вцепившись пальцами в решетку. Ему было всего тринадцать, он был нескладным, тонким, его всё ещё стригла мама. В тот день Джонатан купил им всем хот-доги и тихо смеялся со всех этих детских восторженных криков. Особенно громким был Дастин. Через неделю Уилл позвонил Джонатану прямо из школы и попросил забрать его так, чтобы об этом не узнала мама. У мелкого был разбит нос и рассечена губа, Дастин и Лукас мялись позади него, тоже отхватив себе боевые ранения. — Один придурок, — выплюнул Лукас. — Назвал его педиком. — Ну, мы ему наваляли, — убеждал Дастин. — А он вам в ответ, — вздохнул Джонатан. Уилл молчал всю дорогу до дома, пока Джонатан не развез остальных мальчишек. Они остановились, подъехав к гаражу, маминой машины нигде не было, а значит она была на работе и, скорее всего, пока не знала о случившемся. — Может, он был прав, — негромко сказал Уилл, пряча взгляд за отросшей челкой. — И мне нравятся парни. Это плохо? Джонатан уже было приготовился, оживился, хотел кинуться успокоить младшего. Отчасти он всегда знал, что Уилл особенный мальчик. Поначалу ему казалось, что тому нравится Джейн или даже Макс, с которой они никогда ничего не могли поделить, но потом он понял, что никакого романтического интереса к девочкам Уилл не проявлял. Ему было интереснее гонять на велике, читать с фонариком под одеялом, ходить в походы и даже рисовать, к чему только душа не лежала. Но стоило Уиллу поднять взгляд, как Джонатан увидел в нём нечто. Сопротивление, борьбу, с таким же взглядом Уилл смотрел на тигра в зоопарке, как будто он чувствовал то же самое, что и животное в клетке, как будто он хотел понять его, потому что никто другой не мог… — Это нормально, — сказал тогда Джонатан, а его младший брат в тот же момент превратился обратно в ребёнка, нуждающегося в чужом одобрении. — И как его зовут? — спрашивает Джонатан сейчас, не скрывая какой-то маленькой дерзкой радости. — Он просто друг, — Уилл закатывает глаза, но все же робеет, путаясь рукой в своих волосах. — Его зовут Майк. Джонатан подпирает щеку рукой, устраивается поудобнее. — Расскажи мне о нём. Майк выходит из дома поздним вечером, натянув на голову капюшон. Последние полчаса он пялился в окно, наблюдая за кучкой кошек, роющихся в мусорном баке у соседнего подъезда, его руки были испачканы в клее, к пальцам прилипли кусочки цветной бумаги. Сначала он просто хотел порисовать, потому что Сью сказала, что это поможет ему развить воображение и лучше справляться с букетами, но потом его просто начали бесить карандаши и он долго рылся в ящиках Уилла, пока наконец на нашёл там цветную бумагу, которую они купили на прошлой неделе, и прочую ерунду. Это был первый раз, когда он вырезал что-то такое, но, если верить утреннему детскому шоу по NBC, то это было не так уж и сложно. Надо же с чего-то начинать. Сегодня он вырезает из бумаги, а завтра пишет картины для этого вашего Лувра… Но гребаные кошки не дали ему посидеть спокойно… Он прячет в кармане кофты пакет с кормом, один из тех, которые таскает с собой, когда знает, что встретит Мистик в магазине или у дома Сью. Он редко выходит на улицу сам, его уже дважды поймал на этом Уилл, но чем чаще Майк это делает, тем больше расслабляется, думая, что никакой такой опасности ему не грозит. Он и переживает-то только, потому что переживает Уилл. Кошек у мусорного бака оказывается целых четыре, они все разные — черненькая, рыженькая, трехцветная, полосатая… Одна из них — точно кот. Майк высыпает корм прямо на тротуар, присев на корточки, и кошки тут же его облепляют. На лицо само собой лезет улыбка, он считает себя укротителем зверей, может, у них какая-то ментальная связь, но он прямо чувствует, как кошек к нему тянет и ничего не может с собой поделать — вдруг это его призвание? Жаль только, что притащить домой хоть одного кота он не может, Уилл говорит, что домовладелец будет в бешенстве. Мужчина, который живёт в квартире напротив, кажется, русский или поляк, у него есть дочка, которая постоянно ходит с выпученными глазами, но она ничего такая, хорошая, один раз угостила их шоколадным печеньем. Майк садится прямо на задницу, не жалея свои собственные штаны, те самые, что ему подлатали. Кошки уже доедают свой корм, как вдруг он замечает, что у одной из них обрезан хвост почти до корня. И, как ни странно, взяв малышку на руки, его переполняет совсем не гнев, а грусть. Он боится прикоснуться рукой к хвосту, но не только потому что кошки этого не любят, ему кажется, что ей всё ещё больно… Майк прижимает кошку к своей груди, та только мнёт его кофту лапами, начиная мурчать громче, чем жужжащий по ночам в тишине холодильник. Он улыбается, смотрит, как другая кошка наворачивает круги вокруг его ног, пролезая под коленями и обтираясь своими боками, ещё одна устраивается прямо под его локтем, а кот сидит в стороне и облизывает свою лапу, умываясь. Майк замирает, боясь пошевелиться и спугнуть их. Он чувствует почти что ангельское умиротворение, тепло, а ещё легкую щекотку, когда бесхвостая кошка царапает его, играясь с застежкой на кофте, её длинные уши лезут прямо Майку в глаза, стоит ему случайно наклонить голову. Он фыркает, отплевываясь от шерсти, кошачьи седые усы колют ему щеки, пока кошка залезает ещё выше. — Ну, это наглость, — бурчит Майк. — Я тебя запомню… Но он не обижается. Эту ему жалко… Кот, сидящий в стороне, смотрит Майку в глаза, как будто прямо в душу, они держат этот контакт так долго, что ещё немного и он сойдёт с ума, начав слышать мысли животного в своей голове. Вдруг, совершенно по-кошачьи, кот вздрагивает, подскакивая на месте, будто его чем-то обидели, и, разворачиваясь, уходит. Он идёт вдоль тротуара, неспеша, его не пугают ни проезжающие мимо автомобили, ни прохожие, даже те, что выгуливают собак. Майк наглаживает всех кошек разом, дотягиваясь как только может. Он встаёт на ноги и тоже решает прогуляться, ведь время ещё не позднее, а Уилл на домашний так и не позвонил… Не будет же он сидеть и ждать его дома, как неудачник? Может себе позволить пройтись. Его прямо-таки тянет к этим улицам, когда небо постепенно темнеет и его заволакивают дымчатые тучи, когда в воздухе пахнет легким морозом, а в кофте становится приятно прохладно, его щеки и нос покалывает от низкой температуры, он выдыхает клубы пара, вспоминая на секунду об Эдди с его сигаретами, к тому, что курит Сью, он уже давно привык, но не видит этого так часто — она любит курить в одиночестве. Дорожка под ногами испещрена трещинами, Майк прибавляет шагу и думает, как круто было бы просто пробежаться, может, он даже забрался бы на крышу, по-человечески, поднявшись по лестнице какого-нибудь дома, но это будет слишком палевно и не так безопасно, когда Уилла нет рядом. Он провожает взглядом все знакомые магазинчики, выученные наизусть, ту аптеку, в которую они с Эдди приезжали за бинтами одной ночью, когда старшего пырнули в спину, а Майку пришлось зашивать его прямо в машине, проходит и мимо закусочной, в которой Сью покупает им сэндвичи. Все эти улицы для него такие родные, знакомые почти с детства, но он редко видел их при дневном свете... Ноги сами приводят его на сто шестьдесят восьмую, и, хотя Майк знает, что соваться ему сюда ни в коем случае нельзя, он останавливается лишь на одно мгновение, просто вглядывается вдаль, различая среди всех построек клуб Cara Mia, каким он никогда него не видел: окна, заколоченные досками, грязная желтая лента, втоптанная в землю, обломки входной двери, горелые покрышки. Знакомая шайка бездомных ошивается рядом, разжигая огонь в канистре, подкидывая туда рваные газеты. Майк чувствует, будто кто-то пялится ему в спину. Он не оборачивается, но его словно преследует чей-то взгляд, он в этом практически уверен. На улице темнеет ещё сильнее, но редкие фонари пока не включаются, зато яркий свет бьёт из широких витрин магазина сбоку, маленький продуктовый, внутри которого всего два человека, но стоит Майку вглядеться получше — оба незнакомца смотрят на него в ответ. Холодок, но уже не от ветра, ползет по его плечам, по шее, а кончики ушей реально начинают мерзнуть, их не спасает даже капюшон. Майк обнимает себя руками, бросая взгляд на почти исчезнувшие шрамы от когтей, там кожа лишь слегка розовая, сухая, потрескавшаяся, но уже выглядит здоровой, стирая напоминая о том, что он прячет в этих руках длиннющие лезвия. Майк ускоряется, идя вперед, проходит мимо бездомных, которые прерывают свои громкие разговоры и какие-то песнопения, затихая при виде него. Ну, они же могли узнать? Он же их заочно знает… Или они видят кого-то, кто идёт за Майком следом? Он заворачивает направо, проходит мимо ателье-ремонта, идёт строго вперед, смотря едва ли не себе под ноги. Чего он так боится? Ему ведь нечего? Когда он вообще в последний раз испытывал такую щекочущую нутро жуть в реальности, а не от ужастика, которые они с Уиллом иногда смотрят. Майк слышит шорох своих кед всё тише, в ушах начинает звенеть и он оказывается будто внутри своей головы, пока мысли бьют одна за другой громче, чем удары в гонг. Мимо проезжает на полной скорости автомобиль, громко сигналя, едва не задевая людей на переходе, Майк дергается в сторону, сворачивая в какой-то переулок, он идёт всё быстрее и быстрее, почти не чувствует, что его колени разгибаются. Его преследуют? Кто это может быть? Человек с пулями из адамантия? Словно некто следует за ним фантомным собственным хвостом, от которого никак не отделаться. Майк влетает в какого-то незнакомца, курящего, прислонившись к стене одного из баров, кивает, извиняясь, слыша в ответ только мат, он даже не замечает следов пепла на кофте. Ещё пара переулков, людей становится только больше, они все идут в его сторону, не давая пройти дальше, Майк бегает взглядом по округе, выискивая место, в котором сможет остановиться и, неожиданно, не может понять на какой улице он находится. Он боится так сильно, что забывает, где живёт Уилл, хотя он хорошо выучил, да он с закрытыми глазами мог бы туда дойти. Его сердце колотится, в груди не остается места для воздуха. Майк забегает в ближайший магазин, оказывающийся аптекой. Той самой аптекой, от которой он, видимо, сделал круг. Он пересекается взглядом с фармацевтом, скучающим за прилавком, смотрит на входную дверь и не видит там никого, кто мог бы его преследовать. Чувство, что ему сверлят взглядом затылок, исчезает. Майк выдыхает и скидывает капюшон с головы, поправляя волосы, прилипшие к вспотевшим вискам, он вдруг слышит и тихую музыку работающего радио, и то, с каким звуком лопает пузырь жвачки продавец. — Я тебя знаю, — говорит он ему. Майк, возможно, тоже знает его, смутно помнит лицо. — Вряд ли. Он выходит из аптеки через заднюю дверь, игнорируя возмущенные крики, стоит в уже знакомом переулке, более спокойно идёт дальше, пытаясь понять что только что с ним произошло, почему у него было четкое, такое липкое ощущение чужого присутствия… Уилл бы назвал его чертовым параноиком. Хотя он и сам такой. Майк оказывается у очередного бара, над черным входом в который висит неоновая вывеска. Это даже не бар, это стриптиз-клуб… На невысокой лестнице, ведущей к двери, сидят две девушки в коротких шортах в облипку, громко смеясь и рассматривая что-то на экране маленькой цифровой камеры, рядом с ними стоит ещё одна, курит, но не сигарету. Майк стоит достаточно близко, чтобы почувствовать знакомый запах травки. Девушки обращают на него внимания, любопытно рассматривая с ног до головы, Майку становится неловко, он вдруг понимает, что так и не надел капюшон обратно. Не то что бы его пугали девушки или женщины в принципе, он вообще не против внимания со стороны, но та, третья, что курит косяк, щурится, рассматривая его руки. Она выпрямляется, делает шаг вперед и её высокие каблуки громко стучат об асфальт. Майк морщится, начиная беситься. — Нэсс, ты чего? — одна из девчонок на лестнице нервно смеётся, вытягивая ноги, обтянутые сетчатыми колготками. — Погоди-ка, сестрёнка, — названная Нэсс вскидывает руку в сторону, наклоняясь к Майку, который не понимает, почему он вообще стоит здесь до сих пор, а не идёт обратно домой. Девушка выдыхает противно-сладкий дым ему в лицо. — Я, блин, тебя ж знаю! Мать твою… Как его там? Она щелкает пальцами в воздухе, её ногти длинной почти с половину пальцев. Майк вжимает голову в плечи, пытаясь вспомнить, знает ли он эту девушку. — Нэсси, ну, оставь пацана, он же трясется, как целочка, — девушки взрываются громким смехом. — Как тот кузен Дина… Блин, Артур? Арти? — Джимми? Нэсс хватает Майка за запястье и крутит его руку перед своим лицом. Майк дергается, пытаясь вырваться, пыхтит, да он же на голову выше, чем она, но ощущает себя каким-то неожиданно маленьким. — Блять, это ж мелкий, которого Эдди с собой таскал? — Нэсс оборачивается к своим подружкам, тянет Майка за собой, она лезет своими руками к его лицу, дергает за волосы, прикасается к его плечам. — Блять, точно он! Тот стремный ублюдок, помните? — Да какой? — одна из девчонок на лестнице сплевывает себе под ноги, вторая, рядом с ней, закатывает глаза, чавкая жвачкой. — Джози? Бэн? — Кевин? — Я ебу как его зовут? — спрашивает Нэсс. Майк отпихивает её в сторону, девушка делает шаг назад, пятясь к двери. — Просто дворняжка. — Что? — Майк усмехается, смотря на них в полном недоумении, он остаётся, стоит здесь, будто действительно хочет слушать весь этот бред, будто он имеет какой-то смысл. — Я вас не знаю… — Зато мы тебя знаем, — Нэсс складывает руки на груди, кривит свой накрашенный рот, в её ушах болтаются гигантские тяжелые сережки. — Погоди, — одна из девушек на лестнице хлопает в ладоши, её голос писклявый, как у маленького ребёнка, будто она специально делает его таким. — Тот, который пырнул Франклина? — Кто такой Франклин? — спрашивает её подруга. — А! Франклин-белые-штанцы? У которого был клуб на Геталс-Авеню? — Боже, этот ребёнок его пырнул? Майк суёт руки в карманы, он сжимает ладони в кулаки, ощущая, как нечто нагревается внутри него. Нэсс прислоняется спиной к кирпичной стене, она приподнимает одну ногу, указывая носком своих туфель в сторону парня. — Он же с особенностями, — она хмыкает. — Покажешь нам свои фокусы? — Лучше б что другое показал, — смеётся девушка на лестнице, — хотя нет, стой… Тебе есть восемнадцать? — Осторожно, он может и тебя прирезать, — Нэсс задирает подбородок, её взгляд полон пренебрежения, отвращения, она считает себя лучше других. — Пацан, ты хоть раз был с девчонкой? И, если был, она ещё живая? — Жестоко-о-о, — тянет её подруга. — Нэсс, ты просто монстр! Они опять смеются над ним. За их спинами, через металлическую дверь, бьют громкие биты музыки. Майк знает, что таких девчонок некоторые из банды называют шлюхами, но Эдди всегда говорил ему, что это по-мудацки и, вообще, каждый зарабатывает так, как может. — Так у него из рук те штуки лезут?! — А как он с ними дрочит… И он не знает что такого в этой Нэсс, она выглядит так, будто считает Майка грязью под своими ногтями. И он не может понять, что он сделал такого именно ей, почему она начала всё это? И почему они называют его монстром, разве он хоть раз делать что-то настолько ужасное… Он даже не может вспомнить этого Франклина, которого якобы прирезал. — Пардон, а его во время секса надо сажать на цепи? — Лучше сразу с намордником. Он вообще не помнит имена тех, кого ему приходилось убивать, когда об этом просили. Он знает Мигеля, потому что о нём говорили на улицах, знает пару других, но, если считать, сколько людей он убил всего? Десять? Двадцать? Пятьдесят? Нэсс тушит свой косяк носком туфель. — Мансон и тебя выкинул на улицу? — она ухмыляется. Майк чувствует, как когти вырываются из его рук, сантиметр за сантиметром, он старается втянуть их обратно, но они продолжают лезть, готовые скоро насквозь проткнуть карманы его кофты. — Эдди давно не было видно… — Может, он и его пришил? — Осторожно, а то в следующий раз Мансон ткнёт в тебя пальчиком и прости-прощай Глория. Майк сокращает расстояние между ним и Нэсс в один шаг, он оказывается вплотную к ней, не осознавая, упуская тот момент, когда его когти с металлическим лязгом бьются о стену возле её головы, прямо рядом с ухом. Он нависает над ней и, всего на секунду, ему нравится это чувство, ему нравится, как из её взгляда исчезает надменность, как она начинает бояться, как дергается её горло, когда Нэсс нервно сглатывает, как дрожат её плечи, как блестит от выступившего пота лоб. Он слышит только биение своего сердца в ушах, ещё фоном девичий визг позади, его зубы впиваются в собственные губы, почти прокусывая их до крови. Они считают, что он какой-то диковинный зверек? Они думают, что он на поводке у Эдди?.. — Ручной монстряшка, — шепчет Нэсс, смотря ему прямо в глаза, она игнорирует то, как дрожит собственный голос. — Просто очередной ублюдок Мансона, да? Майк издаёт хриплый рык и скользит когтями по стене, оставляя глубокие борозды, до самого плеча девушки, он опускает голову вниз, завешивая лицо волосами. — Знаешь, Франклин был тем ещё сучьим потрохом, — она всхлипывает через слово. — Но он был добр ко мне. Он чувствует, как краснеют щеки, но не потому что практически утыкается взглядом в женскую грудь, а потому что в уголках глаз скапливаются слезы. Черт, он не может плакать. Нет. Потому что это всё не правда. Кто-то тянет его со всей силы за плечи, отпихивая в сторону. Майк видит незнакомых мужчин, за которыми прячутся испуганные девушки. Нэсс оседает на землю, обнимая себя руками, она тяжело дышит, будто вот-вот задохнётся от страха. Майк открывает и закрывает рот, но не находит что сказать, что возразить, он идёт спиной на выход из переулка. Поворачивает и бежит, не различая дороги, волосы лезут ему в лицо, он часто моргает, не давая слезам пролиться. Ублюдок Мансона. Это всё, что они о нём знают? Это всё, что они видели в нём, слышали о нём? Именно таким он казался рядом с Эдди? Просто ручным монстром, дрессированным убийцей в теле большого ребёнка? Майк все ещё видит перед глазами трясущуюся девушку, прижатую к стене. Он был чертовски близок к тому, чтобы всадить в неё когти, чтобы убить её. Он делал это сотни раз, но не смог именно сейчас. Значит, он хороший? Но что тогда делать с сотней предыдущих… Может, они правы? Он не больше, чем монстр, обыкновенная, подобранная с улицы, дворняжка. Макс заходит в первую попавшуюся закусочную, не помнит, как вообще добралась пешком из центра Бруклина к Форест-Хиллс в Куинсе, но она жутко голодная: весь день слонялась по улицам. В рюкзаке за спиной лежит кофта с кошачьими ушами, в карманах перчатки. Она стряхивает с распущенных волос капли воды, дождь только-только начался, ближе к ночи. Очередь к кассе большая, за высокой стойкой вдоль окон на стульях сидят люди, поедая свои сэндвичи. У Макс от этого сильного запаха жирной вредной еды урчит в животе. Она вздыхает, вставая за какой-то девушкой, и читает новое сообщение в телефоне от Билли: он просит купить молока по пути домой, если она вообще планирует сегодня ночевать у него… Макс мысленно шлет его нахрен. Повара на открытой кухне переворачивают мясо на плоской электрической плите, скребя по ней лопаточками, во фритюрнице шкварчит масло, сбоку кто-то взрывается хохотом, а кассир громко называет номер заказа. Из самого начала очереди выплывает знакомый парень, такой знакомый, что Макс сначала не верится, что она столкнулась с ним именно сейчас, когда её волосы похожи на мокрую половую тряпку, а желудок сжимается от голода, а ещё она в своих самых грязных ботинках… И вообще. Да ей должно быть плевать! Лукас выглядит хорошо в спортивной куртке своей колледжной баскетбольной команды, его кроссовки идеально белые, как и улыбка, когда он сталкивается с Макс взглядами. В одной руке он держит бумажный пакет с едой, а во второй вертит ключи от машины. — Макс, — он останавливается в одном шаге, но не то что бы в закусочной много места. Лукас неловко смеется, мотает головой, тоже не может поверить, что они столкнулись. — Вау. Вау? Макс хмурится, не понимая, что такого «вау» он здесь разглядел. Она зачесывает волосы назад, пальцами, убирая их с лица, старается тоже улыбнуться, но выходит слишком неуверенно. Лукас отводит взгляд, может, думает, что она не рада его видеть… — Привет, — Макс не придумывает ничего лучше, чем приветственно пихнуть его в плечо. — Ты здесь… — Я… — он поджимает губы. — Ты… Прости, я перебил тебя. Он смеётся, и Макс вдруг расслабляется, фыркнув. Лукас всегда такой очаровательный, что аж тошно. — Я мимо проходила, — говорит она. — Зашла перекусить, не знаю… А ты? — Мимо проезжал, — Лукас смеётся, замявшись. — Пропустил игру, сегодня Доджерс всех разорвали на Сити-филд, в субботу будут Янкис… Ты слышала, наверное. Я, блин, хотел попасть туда, друг пообещал провести за бесплатно, но препод заставил перепечатать реферат, и я до самого вечера застрял в библиотеке. Пришлось слушать игру по радио. Макс тоже начинает смеяться, хотя ей искренне жаль Лукаса: он повернут на спорте, и она бы не удивилась, если бы он завалил этот реферат, лишь бы посмотреть на Доджерс. Хотя это может сойти за предательство, учитывая, что это клуб Лос-Анджелеса. — Ты живешь где-то поблизости? — осторожно спрашивает Лукас. В последний раз, когда они виделись, Лукас помогал ей перевезти вещи из общежития в квартиру Билли, но она утверждала, что скоро от него съедет. Макс и Лукас поступили в один колледж, вот только она бросила учебу, не закончив даже первый семестр. Но это всё в прошлом и кажется очень далеким. — Нет, — Макс поглядывает на неуменьшающуюся очередь. — Гуляла… С друзьями. Лукас поднимает перед ней пакет с едой, пожимая плечами. — У меня два бургера, — как будто невзначай говорит он. — И большая картошка. Поедим вместе? Макс вздыхает. — А какие бургеры?.. Лукас улыбается ей так ярко, что невольно хочется прикрыть глаза. Они садятся за единственное свободное место у стойки, сталкиваясь плечами. Макс пачкает пальцы в кетчупе, она такая голодная, что не замечает даже, как у рта остаются следы от горчицы. Лукас рассказывает какую-то дурацкую историю о Нью-Йоркских пробках, не упуская возможности немного раздражающе взглянуть на неё украдкой. — Хорошо, что у меня нет машины, — с набитым ртом говорит Макс, она замечает своё отражение в окне напротив, смущаясь тому, что, наверное, выглядит как какая-то дикарка. — Лишние налоги, — перечисляет Лукас. — Куча денег на бензин, техосмотр, ремонт, запчасти… — Ну, ты же на спортивной стипендии, — вспоминает Макс, вытирая лицо и руки салфеткой. Лукас двигает картошку к ней поближе. — Должно хватать. — Да, — он кивает. — Через две недели начнется сезонный чемпионат… — Я думала, он уже был, — Макс осекается, вспоминая, что раньше она не пропускала ни одной игры Лукаса, как и Дастин, как и… Остальные. — Конец осени ведь. — Перенесли из-за скандала с подтасовкой результатов, — Лукас наклоняется ближе, — хотя, если бы подтасовали в нашу пользу, я был бы не против. Макс нескромно пихает его локтем. — А как же честная игра! Ты кто такой, парень? — Второй капитан, — горделиво заявляет Лукас, растягивая губы в улыбке. Макс не сдерживает самого глупого хихиканья в своей жизни, когда смотрит на его сияющие счастьем глаза. — За какие заслуги, мистер-второкурсник? — она доедает картошку и благодарно принимает в руки огромный бумажный стакан с молочным коктейлем, который Лукас выпросил у менеджера за долгое ожидание заказа. — За эти, — он поднимает руки, напрягая мышцы, как делают все атлеты на обложках, а Макс едва не давится коктейлем от смеха. Лукас посылает воздушные поцелуи своим бицепсам, спрятанным под курткой. — И за моё милое личико, конечно. — О, да, — она кусает трубочку в коктейле. — Само очарование. Этим личиком ты окрутил Маршу Уотерс на выпускном? — Что сказать, — Лукас вздыхает, — чирлидерши меня любят… Стой, только не говори, что Дастин рассказал тебе ту историю с первого курса? — С толпой чирлидерш? — Макс ехидно ухмыляется. — Не-е-ет, — в ужасе тянет Лукас. — Когда он успел?! Она снова не может сдержать смеха, цепляясь пальцами за стойку, чтобы не свалиться. Лукас возмущенно причитает, что таких друзей, как у него, и врагу не пожелаешь, потому что никто в этой чертовой компании не умеет хранить секреты. И, может, Макс стоило бы зациклиться на этих словах, потому что компании, как таковой, уже давно нет, но она думает лишь о том, как болят от смеха и улыбки щеки. Она не помнит, когда в последний раз вот так беззаботно зависала с кем-то в городе, когда радовалась простым мелочам. Лукас смотрит на неё, подпирая щеку рукой, его губы в этой дурацкой улыбке, а глаза прикрыты, он смотрит на Макс так, будто она зажигает для него солнце по утрам. — Чего? — Макс прикрывает рот рукавом, чтобы он не видел, что она улыбается тоже. — Просто слушаю твой смех, — он пожимает плечами. — Нельзя? Макс фыркает, ударяя его кулаком в плечо, но совсем слабо. — Слушай сколько хочешь, но коктейль тогда весь мой. — Как скажешь. Он не спрашивает у неё, где она пропадала всё это время, не спрашивает, почему она не звонила, виделась ли она с Уиллом или с Дастином. Лукас рассказывает ей о своих тупых соседях по комнате в общаге, которые на днях решили сделать свой собственный бонг из пустой пластиковой бутылки и прожгли в ковре дыру размером с кулак, рассказывает о своей маме, которая не перестаёт доставать его с электронными письмами, присылая открытки из интернета на праздники, о существовании которых он даже не знал. Макс скучает по Сью. Она жалуется Лукасу на Билли, не вдаётся в подробности о его работе, но пересказывает историю о том, как он однажды соизволил подвезти её в центр — они врезались в чью-то тачку, и Билли вышел разбираться с гигантским гаечным ключом в руках. При том, что врезались они именно из-за него. — Можно подвезти тебя? — спрашивает он, когда время уже подходит к полуночи и закусочная пустеет. — Обещаю, что не храню в бардачке гаечные ключи… Макс всерьез задумывается над предложением, не переставая улыбаться. Лукас крутит между пальцами ключи от машины, а она случайно замечает на них брелок. Небольшой, уже не такой серебристый, каким был в те дни, когда родители только подарили ему машину на восемнадцатилетие. Самый девчачий брелок на свете, в форме туфельки. Макс не знает, почему вообще Джейн он показался милым, но она почти пищала от восторга, когда Лукас согласился его прицепить. — Знаешь, я, наверное, пройдусь, — Макс облизывает губы, отводя взгляд в сторону. — Надо зайти ещё кое-куда. — Ты уверена? — Лукас хмурится, они встают, и он открывает перед ней дверь на выход. На улице уже кромешная тьма, дождь закончился, но стало ещё холоднее. — Я не настаиваю… — Боишься, что я попаду в беду? — издевается Макс. Лукас издаёт высокий глупый смешок, разворачиваясь к ней лицом. — Да ты сама — беда, — он уворачивается от быстрых ударов ладошками Макс. — Ладно-ладно! Брейк! — Езжай в свою общагу, Синклер, — строго указывает Макс. — Пока соседи не спалили всю комнату. — Черт, — он испуганно хлопает себя по карману, проверяя, что мобильный всё ещё там. — Да нет, они бы позвонили… Кстати, ты могла бы набрать меня, когда будешь дома? — Лукас, меня не надо опекать, — она закатывает глаза, уже шагая прочь, медленно, оборачиваясь к нему через плечо. В свете единственного фонаря у закусочной парень выглядит слишком одиноким, а она не хочет застрять тут с ним, идя на поводу у своих нежных чувств. — Пожалуйста, — просит он ей вслед. — В плату за ужин? — Это ты заплатил мне за душевную беседу, — Макс смеется, развернувшись к нему по пути. — И где моё спасибо? Лукас делает шаг навстречу, но не идет за ней следом. — Как насчет второго ужина в качестве спасибо? — спрашивает он. — Я позвоню тебе. — Ты слишком зациклен на своём телефоне! — Макс машет ему рукой, уходя в сторону темных-темных улиц, не смотрит назад, потому что боится, что этот разговор никогда не закончится, а она сама сдастся и позволит себя подвезти. — Бывай! Лукас кричит ей громкое «До встречи», что аж прохожие оборачиваются, косясь на смеющуюся Макс. Её шаги легкие, почти парящие над землей, она стискивает лямки рюкзака на плечах, улыбка всё никак не исчезает, она мысленно пытается вспомнить дорогу до метро отсюда. Лукас — просто очередной придурок-спортсмен, вокруг которого всегда вилась куча девчонок, что раньше, что, наверное, сейчас. Макс все ещё вспоминает Маршу Уотерс, кривясь, будто засунула в рот пол лимона… Они с Лукасом лучшие друзья с самого детства, с класса, наверное, первого. Хотя она долгое время отказывалась называть мальчишек своими друзьями, это Джейн притащила её в их компанию, принудив поладить даже с Уиллом Байерсом. Но это было так давно. И уже не правда. Макс медленно идёт в сторону станции, шлепая ботинками по лужам, она нашаривает в кармане штанов пачку сигарет Билли, уже пустую на треть. Макс зажимает одну сигарету между зубов, но не поджигает. Да у неё даже нет зажигалки. Она жует фильтр, пока он совсем не размякает, а после этого выплевывает сигарету куда-то на дорогу. Она просто круто смотрится с ними, да и Билли бесится, когда пересчитывает пачки у себя на столе. Следом едет машина, Макс понимает это, когда слегка поворачивает голову, насторожившись. Черный автомобиль сбавляет скорость, а она, наоборот, ускоряет шаг… Машина равняется с ней, и Макс испуганно смотрит, как опускается тонированное стекло у задних сидений. Она останавливается, разглядев за ним женщину. У женщины темная красная помада на губах, а на макушке, в волосах, солнечные очки. Она кажется ей смутно знакомой, Макс оглядывается по сторонам, но рядом больше никого нет. Ни одного человека, ни одной машины, а прямо за поворотом начинается шоссе «495». Макс делает шаг назад, женщина спокойно следит за ней, её губы не дергаются в улыбке, всё лицо как будто каменное. — Максин? — спрашивает она тихим приятным голосом. Макс отрицательно мотает головой. Женщина открывает свою сумочку и достаёт оттуда маленький картонный прямоугольник, протягивая его через окно. Макс принимает визитку, рассматривая её со всех сторон. Оскорп Индастриз. Элизабет Аллан-Озборн. С обратной — номер телефона. — Это личная визитка, поэтому ты дозвонишься мне напрямую, а не секретарю, — говорит женщина. — Зачем мне это? — Макс хмурится, готовая уже выбросить визитку, ведь за такими сомнительными предложениями от незнакомцев не стоит ничего хорошего. — Скажем так, — Элизабет устало постукивает пальцами по оконной раме. — Мы можем друг другу помочь. — Это вряд ли, — Макс всматривается в черты её лица и что-то в них её напрягает: слишком красивая женщина, в дорогом автомобиле с, наверняка, личным водителем. — Подумай хорошенько, — говорит женщина, кивая тому, кто сидит впереди неё. — Предложение исключительно для партнера Синдиката. Автомобиль плавно разгоняется и быстро исчезает за поворотом, оставляя Макс стоять в одиночестве с визиткой в руках. Для партнера Синдиката?.. Она может быть знакомой Билли? Макс не знает, ведёт ли Синдикат дела с Оскорпом, но там работает Дастин. Она не может спросить у него об этой женщине, иначе придётся придумывать очередную ложь о том, чем она занимается… И всё же… Элизабет Аллан-Озборн?