You're on Your Own, Kid

Дорога по темной лестнице вверх, ведущей к этажу, на котором живёт Уилл, кажется в три тысячи раз тяжелее, чем любая другая за сегодняшний день. Хотя, лучше сказать — ночь. Макс чувствует себя одновременно вымотанной, со спутанными волосами, со все ещё горящими после плавильни щеками и лбом, без любимой кофты с ушами… Но и до безобразия нелепой. Как и вся их компашка сейчас. Уилл плетется впереди в своём сине-красном трико, на нем полпути была гигантская полицейская зимняя куртка, но Байерс, стоило им оказаться у дома, надел её на своего нового друга. Майка. Мутанта. Макс прождала с Майком на крыше соседнего от полицейского участка здания около получаса, считая каждую гребаную минуту. Они сидели в абсолютной тишине, перебиваемой лишь общим сопением, шмыганьем и шумом дорог. Уилл задержался, потому что обязан был объяснить копам ситуацию. Макс не знает, как он все ещё держится: видок у Уилла паршивый даже со спины, так он ещё умудряется подталкивать и придерживать Майка. На кой черт она вообще послушала Дастина и полезла в это дерьмо?.. Майк прислоняется спиной к стене возле двери, понуро уставившись себе под ноги, пока Уилл копошится с ключами в замочной скважине, зажав маску зубами. Тусклая лампа в коридоре мигает, освещая узкое пространство уродливым зелёным. Макс обнимает себя руками, наконец начиная ощущать реальную температуру вокруг. Дверь со скрипом открывается. Квартира у Уилла маленькая, Макс не была здесь ни разу до этого. Они не включают свет, потому что за окном начинает подниматься солнце. Уилл подходит к раскрытой настежь форточке и захлопывает её, на подоконник успевают упасть первые снежинки, но они так же быстро тают. Майк скидывает с себя куртку и садится на кровать, разглядывая Макс, но без всякого интереса. Она могла бы сказать, что чувствует себя неуютно… Но это не так. На удивление, в квартире Уилла хорошо. Ей нравится всё — начиная с открытой пачки хлопьев на столе, горы одеял, сваленных на диван, и заканчивая Звездой Смерти из лего в углу. Майк её настораживает: она пока не разобралась до конца, что именно должна испытывать к нему, как к мутанту, но проявить агрессию, даже пассивную, хоть как-нибудь — не вариант. Уилл кружит возле своего друга хищной птицей, бросая на Макс исподтишка хмурые взгляды. Внимательные. Там, на Фабрике, во время битвы такого не было. Он боится, что Макс захочет напасть на Майка?.. Майк одергивает Уилла за руку, тот тут же смягчается. — Нам всем нужно отдохнуть, — Уилл устало поправляет волосы, вставшие на голове непонятными фигурами: такие они у него грязные. — Макс, думаю, тебе будет лучше остаться на ночь… — Я… — Макс растерянно пожимает плечами. — Оставайся, — негромко просит Майк. Увидев его впервые, она бы никогда не подумала, что этот парень может быть таким тихим, спокойным. Апатично-безразличным. — Хорошо, — Макс вздыхает. — Если это удобно. — Конечно, — Уилл осторожно улыбается. — Мы можем… Мы, наверное, ляжем на диване. Майк, давай ты на диван, я на полу постелю. Надо подумать насчет подушек… — Уилл, забей, — просит Макс. — Я посплю на диване. — Он не раскладывается, — хмурится Уилл. — Вас двое, вы и ложитесь на кровать, — Макс устало разминает плечи. — Серьёзно. Можно я приму душ? Хочется уже хоть куда упасть. — Конечно, — Уилл оживляется, подлетая к шкафу, будто бы у него ещё остался резервный запас энергии. — В ванной больше полотенец нет… Но у меня ещё одно лежит, оно чистое. Тебе нужна одежда?.. Погоди, я сейчас… — Я в своём посплю, — Макс отмахивается, забирает полотенце из его рук и подходит к двери, ведущей в ванную комнату. — Ты уверена?.. — Уилл, забей! Она захлопывает дверь изнутри, прислоняясь к ней спиной. Стены в этой квартире, впрочем, как и у Билли, картонные, так что она слышит всё, о чём они говорят. Макс скидывает с себя одежду, прислушиваясь. — …удобно? — …разницы, я не хочу, чтобы ты спал на полу… — …подушки…одеяла… Она закатывает глаза. Уилл такой Уилл. Горячая вода ощущается, как сотни иголок, протыкающих её кожу, она поворачивает вентиль на холодную, старается не намочить волосы, как только может. Ванная здесь, при всей своей простоте — слегка потрескавшейся плитке, потолку с разводами от сырости и старости, хреновым напором воды — выглядит уютно. Может, дело в наклейках на зеркале, может, в двух зубных щетках, стоящих в стаканчике, двух больших махровых полотенцах, коврике на липучках или геле для душа с запахом апельсина. Самую малость, лишь на чуть-чуть, она позволяет себе прикрыть глаза и представить, что она дома. И пусть это ощущается так, будто она вторгается в чужую личную жизнь, в особенную интимную атмосферу, которая бывает только между близкими людьми, но Макс хочет насладиться этим давно забытым чувством. Сегодня, впервые за долгое время, они с Уиллом смогли мирно сосуществовать, выносить общество друг друга без придирок и старых больных обид. Она выходит из ванной в той же самой одежде, но с полотенцем на плечах, чтобы с волос не капало слишком сильно. Майк стоит на кухне, размешивая ложкой чай в трёх кружках, пока Уилл расстилает постельное белье на диване. — Я не знал, сколько сахара тебе класть, — говорит Майк, заметив её рядом. Две совершенно одинаковые простые чашки и одна до нелепости яркая, с изображением Скуби Ду. — Чем больше, тем лучше, — усмехается Макс, следя за его реакцией. Майк коротко ей улыбается, его волосы собраны в маленький пучок, но выглядит это так, словно они спутались в один большущий клок. Она внимательно рассматривает его руки, пользуясь тем, что парень слегка дезориентирован в пространстве. Когти. Макс не знает, как это работает, но на левой руке Майка все ещё торчат эти короткие металлические остатки от оружия, они со звонким стуком ударяются о чашку, с шорохом скребут по тумбочке, но он их будто вовсе не замечает. Или не хочет замечать. Правая рука в порядке, самая обычная, но Макс, ввиду своей мнительности, представляет, как парень может в одну секунду выпустить когти обратно и кинуться в атаку… Но она не думает, что он это сделает. Точно не сейчас, не сегодня. Телевизор у дивана включается: по новостному каналу показывают ночной репортаж о перестрелке, в результате которой погибли девять человек, пятеро раненных были доставлены в больницу, а с ними за компанию целая толпа малолетних девчонок, которых держали в плену… Макс кривится, вслушиваясь в быструю речь диктора, принимает чашку из рук Майка и делает первый глоток умеренно теплого чая. Уилл нервно щелкает кнопкой пульта, переключая на следующий канал, но и там тоже его застают новости. В конце концов, он останавливается на Дискавери, где в сотый раз крутят документалку о тающих ледниках. Майк подходит к нему и вручает другую кружку, они молча переглядываются друг с другом, а у Макс по рукам бегут лёгкие мурашки, улыбка, слегка грустная, тоскливая, сама просится на лицо. То, как Уилл смотрит на Майка, то, как Майк смотрит на Уилла… Почему-то напоминает ей о безоблачном прошлом, весенних деньках, приторно-сладкой сахарной вате в парках аттракционов и маленьких утятах, плавающих друг за дружкой в пруду. Она не знает почему. Макс смущенно прячется за кружкой. Майк выпивает чай залпом и уходит в ванную, тихо хлопнув дверью. Макс остаётся наедине с Уиллом, и вот теперь это становится неловко. Он все ещё в своём паучьем костюме, но на ногах мягких тапочки, а глаза сонливо-красные. Он смотрит на Макс и улыбается, поджав губы. — Да, уж, — она фыркает, обводя чайной ложкой пространство вокруг. — Неплохо обжился… Жаль, что ты всё такой же задрот. — Прости? — Уилл усмехается. — Звезда смерти, Байерс, — она закатывает глаза. — Всё ещё фанат Звёздных Войнов… Уилл резко отворачивается, уставившись в угол комнаты, где стоит накрытая одеялом коробка с ручным пылесосом, лежащим поверх. — Хочешь, покажу кое-что? Макс заинтересованно кивает и зевает, прикрыв рот рукой. Уилл приседает у коробки, снимая с неё все лишнее. Коробка вскрыта, её края помяты, и Макс уже отсюда видит все, что лежит внутри. Она садится рядом с Уиллом, сталкиваясь с ним руками, когда они одновременно разгребают вещи. Кассеты, диски, коллекция маленьких игрушек из Киндер-Сюрприза — серия «Счастливые Бегемоты», цветные лаки для ногтей, один из которых Макс разглядывает дольше обычного — ярко-розовый. — Можно я заберу его? — спрашивает она, поймав взгляд Уилла на своей груди: она могла бы врезать ему, если бы не знала, что он гей. Уилл смотрит не на грудь, он смотрит на их с Джейн кулоны дружбы. — Да, — он отводит взгляд, явно стараясь не улыбаться, но его выдаёт весёлый прищур. — Это был её любимый цвет. — У неё каждую неделю был новый любимый цвет, — фыркает Макс. — И новый краш, — напоминает Уилл. — Лео Ди, Хит Леджер… — Шон Хантер из Парень познает мир… — Джоуи в первом сезоне Друзей, — говорит Уилл, и они с Макс тут же встречаются взглядами, одобрительно кивая друг другу. Она так сильно скучает по Джейн, но впервые это чувство не затапливает её с головой, словно она беспомощно погружается на дно школьного бассейна, случайно свалившись с бортика. Нет. Сейчас, сидя рядом с Уиллом, она чувствует, что они делят это чувство пополам. Наконец-то. И, неожиданно, это становится глотком свежего воздуха. — Вот, — он достаёт пустой диск от первого альбома Coldplay, где сверху закреплена канцелярской резинкой фотография, сложенная вчетверо. Уилл распрямляет её, с обратной стороны маркером выведена надпись: «Выпуск 2001». Фотография со школьного бала, спортзал, они — пятеро. Дастин, запрыгнувший на спину к Лукасу, Уилл и Джейн строят дурацкие рожицы, а Макс не может перестать смеяться. Они переснимали этот кадр три раза, пока их не отогнала орущая и полупьяная баскетбольная команда, захватив с собой Лукаса. — У меня она тоже есть, — говорит Макс. Она оставила альбом с фотографиями у Билли, потому что он у них общий. Напоминание о ссоре со старшим братом колется всё той же детской обидой, но она игнорирует это чувство, водя пальцем по фотографии: с особенной нежностью по своему изумрудно-зелёному платью. Перед глазами снова мелькают цветные блики от диско-шара, в нос бьёт фантомный запах ягодного пунша, разбавленного персиковым шнапсом, стащенного у мамы Дастина. Убойное пойло. Стук каблуков о паркет, длинные сережки Джейн, которые весь вечер путались в волосах, следы от помады на воротнике рубашки Дастина, оставленные Сьюзи из задротского научного кружка… — Она снилась мне на днях, — говорит Уилл. — В смысле, она часто снится мне, но это был другой сон. Макс, встрепенувшись, чувствует, как краска приливает к её щекам. Она никогда и ни с кем не говорила о своих снах, связанных с Джейн. Ей всегда казалось, что после произошедшего каждый из их маленькой компании спрятал глубоко внутри частичку чего-то личного, связанного с погибшей подругой. Что-то, о чём боишься говорить, потому что безнадежно хочешь защитить. — Что там было? — О, — Уилл вздыхает, улыбнувшись. — Ты дралась на палках с Лукасом… — Байерс, — Макс фыркает, пихнув его в плечо. — Помнишь, — Уилл начинает смеяться, прижимаясь боком к коробке, он руками перебирает в ней оставшуюся всякую всячину: кассету с «Сабрина — маленькая ведьма», полосатый мяч-попрыгунчик из автомата, гигиеничку для губ. Макс вдруг думает о том, что какую-то часть этих вещей Джейн могла попросту оставить у Уилла в машине. — Мы тусовались во дворе раньше, у моего дома… — Ага, — она отбирает у него помаду, снимает крышку и выкручивает остатки, намазав немного на губы. Гигиеничка больше не пахнет ничем, наверное, прошло слишком много времени. — Я не помню, чтобы мы дрались на палках. Это же тупо. — А что помнишь? За дверью в ванной шумит вода. В квартире становится всё светлее, рассвет приносит с собой тусклые оттенки оранжевого и розового, из-за снега небо заволокло облаками. — Помню, как мы поставили палатку летом. И спали там все вместе, — Макс морщится. — И Дастин бил Лукаса ногами по лицу… — Палатка была маленькая, — Уилл смеется, — а нам было… лет восемь? — Вроде уже девять, — Макс щелкает пальцами. — Когда Дастину купили телескоп. Точно! Помнишь, в тот день должна была пролететь какая-то комета? — Нет, — Уилл мотает головой. — Это был девяносто шестой, намного позже… А в тот раз Дастин пообещал Джейн, что они заснимут НЛО. Джонатан как раз оставил свою камеру, когда заезжал за вещами. — Чёрт, — Макс разглядывает свои руки, на которых остались красные отметины после того, как тот мутант прижимал её к горячим перилам. — Я помню только, что мы объелись тогда мармеладными червями… И это была заначка Эрики. И они с Лукасом поругались… — И он пришёл через день без одной брови, — вдруг с удивлением вспоминает Уилл. — Боже, надо ему напомнить. У нас остались фотки? Макс смеётся, вспоминая, как они с Джейн пытались дорисовать Лукасу вторую бровь карандашом Джойс. Уилл затихает, он смотрит на неё с особенно раздражающим спокойствием. Но она больше не хочет с ним ругаться. Макс проходится полотенцем по волосам, растрепав их посильнее. Она устала. — Я скучаю, — негромко говорит Уилл. — По этому. По всему этому. Макс, я не… — Я знаю, — она вытягивает ноги, прикрывает глаза ненадолго. — Я знаю. Я тоже. Если бы Джейн приснилась и ей, снова, если бы у них опять появился шанс поговорить, то она рассказала бы ей всё честно. Она бы не стала больше строить из себя крутую, она бы перестала убеждать себя в том, что быть сильной — означает не иметь чувств вовсе, не иметь слабостей. Она бы сказала Джейн, что пытается. Что она старается вернуть всё, как было. Или построить нечто новое. В конце концов, они отдалились друг от друга, не собираясь вместе чертов год. Она не общалась с Уиллом Байерсом целый год. Но что это такое по сравнению со всеми теми годами дружбы, что связывали их вместе? Макс кидает полотенце в лицо Уиллу, чтобы он прекратил так по-дурацки улыбаться. Она ловит себя на мысли, что именно так и должен ощущаться дом. Макс, кажется, наконец засыпает, когда циферблат электронных часов на тумбочке переключается на шесть часов и десять минут. Уилл задерживает дыхание, прислушиваясь к тихому сопению Майка за спиной. Они оба никак не могут заснуть. Уилл чувствует, как Майк тянется из раза в раз, чтобы коснуться его руки или едва высохших после душа волос, но так и не решается. Лежать в кровати спокойно — невозможно: подушка кажется слишком жесткой, одеяло слишком тонким, а ноги то и дело сбивают простыни в кучу. Уилл не может успокоиться, внутри него зарождается что-то такое маленькое, пока ему непонятное, оно клокочет, как закипающая вода в чайнике, медленно, нарастает всё больше и больше. Это обида, это злость?.. Это то, что он ощутил, когда спихнул Шао с моста, когда позволил телу Марселя соскользнул туда же, на землю. То, что вспыхнуло в нём, как огонёк в зажженном китайском фонарике, когда он увидел испуганное, мертвенно-бледное лицо Майка, такого напуганного, разбитого. Это оранжевый свет, яркий, он ведёт Уилла куда-то, где он никогда не был. Темной-темной тропой. — Уилл, — тихим шепотом зовёт Майк, копошась с одеялом. — Ты же не спишь? Уилл прикрывает глаза на мгновение: он не ощущает и тени сонливости. Он поворачивается к Майку медленно, осторожно, каркас кровати негромко скрипит, но, кажется, Макс спит довольно крепко, чтобы это её разбудило. Майк смотрит на него широко раскрытыми глазами, но, замявшись, старается расслабиться. Из-под одеяла, на его груди, виднеется логотип NASA на старой застиранной футболке, принадлежащей Уиллу, раздражающий утренний свет ложится на щеки Майка, очерчивая острые скулы. Он весь сейчас, кажется, состоит из этих острых углов: беспокойные костлявые пальцы, сжимающие края подушки, острые колени, врезающиеся в ноги Уилла… Майк тяжело дышит, бегая взглядом по чужому лицу. — Ты чего? — Уилл тут же забывает обо всём, о чём успел загнаться. Он касается напряженных плеч Майка, зарываясь пальцами под рукав футболки, где кожа кажется ещё горячее. — Хэй, ну… Как ты? Это, наверное, самый тупой вопрос, который он мог бы задать. Как ты? Как будто он не может представить, как сейчас себя чувствует Майк. Тут достаточно одного взгляда, одного касания — он так хорошо выучил этого парня, но, как бы то ни было, суперспособности Паука не позволяют забирать чужую боль. И в чём тогда их польза?.. Майк пожимает плечами, но аккуратно, наблюдая за тем, как Уилл гладит его по руке. — Это ведь не что-то новое для меня… Уилл ощущает легкие мурашки, но не свои, кожа Майка покрывается ими, и теперь утренний свет становится как никогда к месту. Можно разглядеть всё до мельчайших деталей, это похоже на рисование картины по номерам — то, как Уилл касается пальцами немногочисленных родинок на коже Майка, то, как он убирает волосы с его лица, заправляя пряди за уши, касаясь тонкой кожи. Это превращается в некую медитацию для них обоих: чем больше Уилл трогает его, тем быстрее исчезают из головы тревожные мысли. Майк становится только спокойнее, готовый поддаваться касаниям, как падкий на ласку кот. — Это не значит, что тебе должно быть легко, — едва слышно отвечает Уилл, вздрагивая, когда ощущает, как Майк кладёт свою здоровую руку ему на талию, просто оставляя её лежать там. — Я имею в виду, то, что тебе тяжело — это нормально. Всё это чувство вины… — Думаешь, я виню себя? — Майк придвигается ближе, они оказываются лежащими на одной подушке. — Я знаю, что, наверное, если сравнивать меня и Марселя, то плохим парнем выйдет он. — Наверное? — удивленно шепчет Уилл. — Майк, да ты видел тех девчонок? Да какой человек вообще… — Да, — Майк сжимает пальцы на его талии, задерживаясь взглядом на собственной руке, другой, той, из которой всё ещё торчат когти. — Да, ты прав, я знаю. Можно сказать, что он отнял у них жизнь. А я отнял жизнь у него. Но разве хоть один из нас имел на это право? Лицо Майка краснеет — от стыда или от злости? Он винит себя, винит с того самого дня, когда осознание всего содеянного ударило его окончательно. С того дня, когда они с Уиллом сидели вдвоем на крыше. Уилл уже тогда для себя всё решил — Майк не плохой человек. Майк — жертва обстоятельств. И, если хоть кто-то посмеет это оспорить, он будет готов лично разобраться с этими людьми. Внутри снова скапливается нечто мерзкое, прямо в груди, он даже не понимает, как сильно сжимает плечи Майка, пока не ловит на себе заинтересованный взгляд. — Прости, — слегка испуганно шепчет Уилл. — Я просто… Я, кажется, ненавижу то, что тебе приходится снова проходить через это. — Ненавидишь? — не понимает Майк, нахмурив брови. Уилл вздыхает, сползая рукой вниз, по его локтю, затем ниже, к запястью. Он обхватывает ладонь Майка, убирая её с себя, и поднимает наверх, оставляя их сцепленные руки лежать между, создавая хоть какое-то расстояние. Если бы он был чуточку смелее, он бы приложил чужую ладонь к своему сердцу. Если бы сердце Уилла умело говорить, оно бы заставило Майка поверить: что бы ни случилось там, дальше, он всегда будет на его стороне. — Да, ненавижу, — Уилл сглатывает, надеясь, что его голос звучит достаточно серьезно. — Ты не заслужил этого, Майк. Я не считаю, что ты виноват в том, что произошло… Уж прости, если наши мнения снова расходятся… Майк беззвучно хмыкает, маленькая улыбка задерживается на его губах. Он переплетает пальцы с Уиллом, их руки оказываются так высоко, что почти согреваются теплым дыханием от обоих парней. Если бы Уилл был достаточно эгоистичен, он бы прямо сейчас приклеил их руки к кровати паутиной, он бы заставил Майка остаться здесь, никогда и никуда больше не уходить — если это означает, что он будет в порядке, в безопасности. — И какой из меня теперь Тигр? — фыркает Майк. — Где ты видел тигров без когтей?.. — Видел, — Уилл улыбается, а Майк повторяет за ним, хоть и щурится недоверчиво. — Брось, я же говорил, что ты Тигра. Из Винни-Пуха. — Разве у него не было когтей? — не понимает Майк. — Нет, — Уилл мотает головой, устраиваясь на подушке поудобнее. Майк делает то же самое и дует на прядку волос, упавшую на нос. — Он же плюшевый, у него нет когтей, зато есть пружинистый хвост… — Что за фигня? — Майк тихо смеётся, поглядывая в сторону проёма, ведущего в гостиную. — Да у меня и хвоста нет… — Энергия есть, — Уилл дергает плечом. — Тоже считается. Майк закрывает глаза, наклоняя голову. Кончик его носа касается их переплетенных пальцев, шершавый и теплый. — Мне нравится Винни-Пух, — говорит Майк. — У него полно друзей, горшков с мёдом… Счастливый ублюдок. Уилл смеется, не сдержавшись, едва не повышает голос. — Я читал книжку когда-то давно, — признается он. — Мне мультик нравится, — Майк улыбается. — Книжка лучше? Уилл чувствует его улыбку кожей на своей ладони, теплые, почти горячие губы. Волоски на затылке приятно дергаются, спина покрывается головокружительными мурашками. — Там была фраза такая… Что-то типа, — Уилл вспоминает, теряясь в словах. — Ты храбрее, чем подозреваешь. Сильнее, чем кажешься… И умнее, чем ты думаешь. — А дальше? — спрашивает Майк, и его губы всё ещё движутся по коже Уилла. А дальше Уилл так сильно теряется, что не сразу вспоминает концовку. Как же там было… — И ещё кое-что, — его щеки краснеют, но он не находит в себе силы отвести взгляд от того, как Майк касается их рук губами, это почти похоже на поцелуи, но до безобразия осторожные, изучающие. — Я всегда буду с тобой, даже если меня не будет рядом. Кажется, на последнем слове он глотает согласные. Зато на смену незнакомому и страшному чувству приходит другое. Нежность. Мягкость. Уилл может придумать сотню и одно определение, чтобы описать то, что делает с ним Майк, но их обоих наконец клонит в сон. Майк поднимает на него взгляд, в чёрных глазах пляшут черти: опасные и игривые маленькие монстры. Он полон всего этого. Уилл моргает всё медленнее, начиная видеть картинку сквозь ресницы, но он не перестает чувствовать это тепло, пока не проваливается в глубокий крепкий сон. — Обещаешь? Уилл кивает. Даже не думает, тело решает всё за него. Когда Билли только собирался рассказать Нэнси Уилер обо всём, что узнал, он уже заранее для себя решил — ничего хорошего из этого не выйдет. В этот раз они встречаются в его квартире, но не потому что Билли боится, что Нэнси попытается снова выкинуть что-нибудь принадлежащее ему из окна своей, которая, на минуточку, намного выше в сравнении с этажом, на котором живёт он, а значит и ущерб вещам будет больше… Нет. Пусть он будет рохлей, но правда в том, что на своей территории ему комфортнее. Сегодня будет слишком много вопросов, возможно, крики. Кровь? Кто-нибудь пострадает? Как минимум чья-то психическая стабильность, например, Билли. Но он гладко стелет, как умеет: убирается в квартире, разложив все инструменты и детальки по местам в кладовке, вытряхивает и пылесосит ковёр под кроватью, меняет в своей спальне постельное, а комнату Макс запирает на ключ, протирает и начищает все доступные поверхности. Выглядит неплохо. Он стоит в центре всего этого, довольный и слегка потный, когда вспоминает, что стоит надеть нечто приличнее, чем футболка и треники. Нэнси звонит в его дверь как раз тогда, когда он натягивает свои новые джинсы, потому что он больше не хочет быть из тех рабочих парней, которые носят одну пару всю жизнь. Тем более, что теперь в моде снова узкие штаны, а ему это только на руку. Но всё становится абсолютно бессмысленным, когда Нэнси входит, разуваясь на пороге — она выглядит усталой, её волосы неаккуратно заколоты, а офисная блузка такая мятая, что Билли думает лишь о том, как снимет её с девушки. В принципе, разговор можно перенести, он же должен похвастаться чистым постельным? Она наверняка думала, что он живёт в грязной холостяцкой берлоге… — Я бы выпила, — говорит Нэнси, ухмыльнувшись, потому что сразу замечает на себе взгляд Билли. Она остается без каблуков, становясь снова на голову ниже, чем он. Билли кивает, поспешно ретируясь к холодильнику. — Так… Я мог бы предложить вино, но, — он достает две холодные звенящие стеклянные бутылки. — Может, пива? Хотя такие разговоры лучше вести в компании чего-то покрепче. Змеиное вино он отдал Патрику, потому что только ему доверяет. Томми сдох бы к чертям собачьим в пьяном угаре. Нэнси забирает у него одну бутылку, они садятся на диван, ноутбук слабо шумит, стоя включенным на кофейном столике. Туда перекинута вся необходимая информация, часть базы данных, которую он добыл у Марселя. Билли расслабляется, заметив, как Нэнси залезает на диван с ногами, устраиваясь на подушках, спокойно попивая пиво. Он тем временем обходит свою новую систему защиты, которую они с Бобом решили поставить на все компы, принадлежащие Синдикату. Тройная аутентификация, это вам уже не шутки. — Что это? — Нэнси слегка заинтересованно кивает на монитор. Ах, да. Билли ничерта не сказал ей, пока что. — В общем, — он откашливается. — Здесь есть… То, о чём ты меня просила разузнать, — он буквально чувствует, как глаза Нэнси загораются, словно горячая вспышка света отражается где-то сбоку, — оружие, похищения… Только, Уилер, я прошу тебя, позволь мне постепенно ввести тебя в курс дела, иначе мы оба сойдём тут с ума от такого потока информации. Нэнси превращается в нечто, в ту версию, которой Билли одновременно восхищается, но в то же время самую малость боится: в ней просыпается хватка настоящего детектива, журналистки. Девушка поворачивается к нему, готовая внимать, а Билли, усевшись в противоположном углу, фиксирует ноутбук у себя на коленях. Нет, он не делал чертов конспект и не писал заметки, но он по памяти может рассказать всё самое важное. — Итак, — Билли вздыхает. — На компьютере Марселя мы… Я имею в виду, мой друг, он нашёл информацию о неком проекте под названием «Фасилити». И, скажу сразу, он никак не связан с семьей Гевара. Он уже видит разочарование в её глазах. — Проект? — Нэнси недоуменно хмурится. — Проект, связанный с… — С похищением детей, — Билли кивает. — Я знаю, как это звучит. Кучка ученых собирается вместе, похищает детей и ставит над ними опыты… Стой, нет. Я начал совершенно не оттуда! Всё началось с того, что они хотели передать мутирующий ген искусственным путем… Он делает несколько больших глотков пива, иначе не вывезет это. Он, блять, не ученый, у него со сложными словами плохо. Билли рассказывает Нэнси Уилер о том, как в далеких шестидесятых-восьмидесятых годах, когда первая волна мутантов дала знать о своём существовании, держа в страхе простой народ, группа ученых объединилась, чтобы, конечно же, как это бывает со всеми научными открытиями — направить свои возможности на создание оружия. И нет ничего лучше, чем оружие человеческое, живые люди, которых можно контролировать. Но упертые мутанты были не так просты, поэтому возникла потребность вырастить новых, с нуля, как те игрушки, которые бросаешь в воду, типа динозавров, а они вырастают в огромным динозавров. Нэнси смотрит на него, как на идиота, когда он произносит эту фразу… Но, в данном случае, таз с водой — это лаборатория. В одной из таких лабораторий некогда был заперт Джеймс Хоулетт, в народе известный, как Росомаха, поймать его было не проще, чем других, но в те времена мужчина отличался жуткой несдержанностью и высоким уровнем агрессии, а значит заманить его — было делом исполнимым. — И они смогли размножить этот самый мутаген, — резюмирует Билли, кивая себе самому. — Чтобы создать много-много таких вот маленьких Росомах. Нэнси недовольно прижимает бутылку пива к груди. — И что? Они каким-то образом вживляли этот ген детям, так выходит? — она непонимающе мотает головой. — Я всё ещё не понимаю, как это связано с… — Пожалуйста, — Билли нехотя её перебивает. — Просто дослушай, хорошо? Главное, чтобы тебе сейчас было понятно. Нэнси осушает бутылку в пару глотков и стучит ею о столик, вытирает рот рукой и кивает Билли. Взгляд у неё всё ещё недоверчивый, но, очевидно, тяга к тому, чтобы докопаться до истины перевешивает что угодно. — Это прозвучит странно, — он предупреждает. — Но скажи, твоя мама пользовалась услугами какого-либо Центра Планирования Семьи? Нэнси медленно кивает. — Да, когда они с отцом хотели завести второго ребёнка, — она пожимает плечами. — Но долгое время у них ничего не получалось. — Дело в том, что… Размножить мутаген оказалось ахуеть какой сложной задачей, ученые проделывали этот опыт из раза в раз, чтобы добиться результата. Они держали Росомаху взаперти, в лаборатории, на протяжении долгих лет. Они пытались вживить этот ген людям, добровольцам — смертельно больным, беднякам, но каждый впоследствии погибал. Тогда они и пришли к идее того, что с мутацией нужно именно родиться. И они стали оплодотворять уже добровольцев-женщин, обещая им те же деньги, что получают суррогатные матери… Пять из семи умирали. Дети, рождавшиеся с такой мутацией не доживали и до полугода, это ещё если исключить случаи мертворождения и выкидышей на ранних стадиях. Ген Росомахи просто не хотел приживаться, носители были слишком слабыми. — Я ни хрена не понимаю в биологии, — признается Билли. — Эта вся генетика и прочее… В общем, тут сказано, что у женщин, имевших проблемы с зачатием, оказались самые высокие шансы на то, чтобы выносить маленьких мутантов. Нэнси кривится, становясь с каждым словом всё более и более напряженной. — Хочешь сказать, — начинает она, — что эти люди… Вмешались в процесс искусственного оплодотворения? Они, я не знаю, подменяли что-то? Чтобы на свет рождались мутанты? — Да, — Билли нервно ухмыляется. — Да, вообще-то именно так и было. — Но какой смысл? — Нэнси, встрепенувшись, наклоняется ближе. — Если ты… Если ты имеешь в виду, что мой младший брат — мутант, то я тебя разочарую. Он самый обычный мальчик. И у ученых нет никакого резона просто взять и позволить таким детям дальше жить в нормальных семьях… — О, — Билли кивает. — Его реально нет, Уилер. Но он есть. — Прекрасно, — Нэнси закатывает глаза. — Да послушай! — Билли пролистывает нужный файл. — Ты думаешь, это так легко — похитить кучу новорожденных и держать их в суперсекретном месте всё это время? Когда у них потенциально были нормальные родители, а не добровольцы на эксперимент? Нет. Дети рождались, они жили в хороших семьях, а затем, по прошествии четырех-восьми лет, их похищали. Самый пик пришёлся на шестой год после начала проекта, как раз когда… — Когда похитили Майка, — заканчивает за него Нэнси, отводя взгляд. — Это какой-то бред. Он не был мутантом, Билли. Это какая-то ошибка или совпадение. — Я тоже так думал, — говорит он. — Знаешь, почему? Потому что, блять, все, кроме твоего младшего брата, поголовно девочки. Там, правда, сказано, что у детей наблюдались гормональные сбои в течении периода взросления, но это факт — они все были биологическими девочками. Все, кроме Майка, потому что ген Росомахи не смогли клонировать так, чтобы сохранилась игрек-хромосома. — О, — она тянет ноутбук на себя, Билли даже не сопротивляется, хотя и выглядит недовольным. Нэнси пялится в монитор, а он видит, как в глазах девушки отражаются бесконечные бегущие строки, она бездумно листает электронные документы. — Хорошо, допустим, что… О, черт. Восемьдесят восьмой год. Из всех пропавших детей один только Майк был мальчиком. — Почему именно интервал в четыре-восемь лет? — она продолжает листать, пока Билли не помогает ей найти нужный отрывок. — Это всего лишь прогнозы, — он тычет пальцем в диаграммы. — Период, когда у детей появляются первые признаки агрессивного неконтролируемого поведения… — Но, Росомаха, — она вскидывает руки, едва не роняя ноутбук. — Когти! Билли, у Майка не было когтей. Он поворачивается к ней, заглянув в глаза. — Они не появятся, пока ребёнок не попадет под воздействие триггера, — говорит он. — Это как активатор для мутагена. Дети дозревают, словно и не люди, а какие-то фрукты, дорастают до возраста, когда их переполняет агрессия, эти чертовы сбои в биохимии, а затем ученые похищают их и активируют мутаген. На самом деле, множество детей были похищены не только в восемьдесят восьмом, но и, например, в начале девяностых, вот только этому не предали такой огласки. Пока по телевидению не скажут, что произошло что-то настолько страшное, то и люди об этом не узнают. А оно происходит, продолжает происходить… Уилл стоит возле кофеварки, гипнотизируя взглядом кнопку «Стоп». Он не выспался и чувствует себя живым лишь на половину, хотя все они, трое, провалялись до обеда. Макс торчит в ванной, распутывая свои волосы — на это уходит очень много времени. Майк скачет от телика к холодильнику, не находя себе места от волнения. Причина проста: он пообещал всё рассказать, всю правду, разрешил даже послушать Макс, потому что она заверила, что имеет равноценную информацию для обмена. Между Майком и Макс образуется странная связь, которую Уилл заметил ещё вчера. Смесь любопытства, опаски, но при этом дружелюбное отношение друг к другу. Может, Уилл просто слишком упорно наблюдает за Макс, но он больше не может иначе. Чёрт, он надеется, что это скоро пройдёт: стоит Майку пропасть из его поля зрения, как паучье чутье в тот же момент заедает, ударяя по всем органам чувств. Он чувствует угрозу там, где её нет. Уилл вздыхает, протирая глаза кулаками, а кофеварка закипает слишком долго. Он отстукивает пальцами ритм песни из заставки мультика, включенного по ТВ, но сбивается, стоит почувствовать, как к нему подходят со спины. Майк. Майк падает головой ему на плечо, щекоча щеку Уилла пушистыми кудрями. — Ты как? — Уилл выпрямляется, потрепав Майка по волосам, взлохмачивая их ещё больше, отчего тот издает довольное низкое мычание. Он раньше и представить не мог, как сильно Майк тащится от самых простых прикосновений. — Прекрати спрашивать, — бурчит парень. Кофеварка пищит, Макс роняет что-то в ванной, а Уилл вздрагивает, ощутив, как чужие большие и горячие ладони ложатся ему на бока, переползая наверх, к талии, и обратно. — Хочешь кофе? — Уилл сглатывает, чувствуя, как учащается сердцебиение. Опять совсем не к месту. — Хочу, — Майк невзначай проводит носом по его плечу, а Уилл боится даже касаться кофеварки: он уверен, что обожжется или разольет весь кофе, потом придётся снова мыть пол… — Ты не мог бы… — Уилл нелепо машет руками перед собой, всё ещё сонный, но ошеломленный от резкого удара адреналина в голову. Паучье чутье делает все ощущения в разы ярче, потому что его тело в режиме чертовой боевой готовности, в самом прямом смысле: подойди к нему со спины кто-нибудь другой, Уилл скрутил бы этого человека одним махом. — Майк, я так все чашки перебью, ты же мешаешь. — Не мешаю, — Майк усмехается, обнимая его за живот так, как умеет только он. Немного грубо, торопливо, его короткие когти на левой руке едва не протыкают тонкую футболку Уилла. Они так и не исчезли. Уилл издает удивленный вздох, ощущая холодный металл даже через ткань, а Майк испуганно ослабляет хватку… — Прости. — Нет, — Уилл накрывает его руки, заставляя обнять себя покрепче. — Всё хорошо. Мне нормально. Или не нормально? Насколько странно то, что ощущение легкой боли заставляет его расслабиться ещё сильнее? И это не то, чтобы отрезвляет, скорее наоборот — переносит куда-то в неизведанное замкнутое пространство, где есть только они двое. Уилл вдруг понимает, что именно чувство того, что Майку некомфортно и неловко из-за когтей, которые он больше не может контролировать, именно оно делает так больно. Отчасти. Он ненавидит, когда Майк чувствует себя неудобным. Как будто он чувствует себя лишним. — Правда? — осторожно спрашивает Майк. — Тебе же… Тебе не больно? Уилл активно пожимает плечами, заставляя Майка трястись вместе с ним. Чужой смех касается его ушей мягким теплом. — Это приятная боль, — улыбается Уилл. Он тянется за кружками, которые только что помыл, расставляя их вряд на тумбочке, пока Майк обнимает его, сминая ткань футболки пальцами. Он вытаскивает кофейник из кофеварки, разливая кофе по чашкам, кусает губы, пытаясь сдержать смех, когда чувствует легкую щекотку от чужих волос, лезущих во все стороны. Может, Майка стоит подстричь… Уилл добавляет сахар, Майк целует его за ухом… Уилл роняет ложку с громким звоном. — Эй, чудилы, — Макс проходит мимо, весело щурясь, хватает пачку хлопьев по пути и падает на диван. — Хватит обжиматься. — Мы не обжимаемся, — говорит Уилл, краснея всем лицом и ушами, он переходит на шепот. — Майк, перестань так делать… — Не хочу, — капризно заявляет Майк, повиснув на нём, как огромный плюшевый зверь. — Мне нравится. — Майк, — возмущенно выдыхает Уилл, шлепая того по рукам и возвращаясь к сахару. — Ты не можешь так… Так просто нельзя. Пусть Уиллу нравится чувствовать эти прикосновения, да, господи, он готов умереть на месте, потому что каждый раз кажется, что он взорвётся сотней конфет в ярких обёртках, как какая-нибудь разбитая пиньята, но Майк не может поступать с ним так. Может, он не до конца понимает, но целовать кого-то — это слишком интимно. Тем более так близко к лицу. Так нельзя, сейчас это приятно, но потом может стать больно, потому что Уилл, кажется, переполнен не только нежными чувства. Нет. Чем-то ещё, чем-то глубоким. — Ты же сказал, что приятно, — Майк дышит ему в ухо, шумно и горячо, хотя со стороны может показаться, что он угрожающе пыхтит. — Что не так? Уилл нервно одергивает руки от чашек, дабы случайно ничего не задеть, он поворачивает голову в сторону дивана, слыша, как Макс хрустит сухими хлопьями… А чертов Майк лезет ему под футболку. — Тебя вчера по голове ударили? — строго спрашивает Уилл. — Вроде бы нет. — А вот это обидно, — бубнит Майк, отстраняясь наконец, но напоследок всё равно проводит носом по чужой шее. Он уходит к Макс, громко заявляя свои права на хлопья. Уилл стоит в ступоре около минуты, просто пялясь в стену перед собой. Что сейчас, черт возьми, произошло? Он потирает свою шею, касается там, где только что были чужие губы. Уилл убеждает себя в том, что поговорит об этом с Майком позже, а ещё понимает, что его руки приятно покрываются мурашками, стоит только прокрутить в голове всё произошедшее снова. Опять, опять, опять не то место и время. Они заканчивают с самым вкусным и вредным завтраком на свете, объевшись тостами с арахисовым маслом и желе, хлопьями прямо из коробки, и залив в себя по пол литра кофе каждый. Макс сидит на диване, обняв себя за колени, а Уилл с Майком на полу. — Итак, — Уилл убавляет громкость на телевизоре. — Если ты готов… — Всё супер, — отмахивается Майк, он никак не может перестать дергать плечами. — Я просто не знаю с чего начать. Макс понимающе кивает, она кажется супер крутой и всезнающей. Из неё выйдет классный друг, в конце концов, они с Уиллом друзья с самого детства, значит, ей можно доверять. Со Сью он не прогадал, а там история почти такая же. Майк порывается встать на ноги, но заставляет себя остаться на месте. Его тело требует движения, какой-то внутренний инстинкт говорит, что он, подобно акуле, умрёт, если перестанет плавать. — Может, лучше вы будете спрашивать? — предлагает он. — Я не… Я никогда никому не рассказывал этого, только Эдди знает. — Эдди? — спрашивает Макс. — Типа старший брат, — Майк пожимает плечами. — О-о-о, — загадочно тянет Макс. Уилл хмурится, разглядывая Макс с особым интересом. Майк мнет подол футболки, уткнувшись взглядом в свои руки, как какой-то нашкодивший щенок. Эдди всегда так говорил… Его не покидает мысль, что со старшим всё же что-то случилось. Если не случилось, то это даже хуже. Майк одновременно хочет увидеть его, и одновременно нет. Он злится, потому что слова Марселя поселились у него в голове, заставив задуматься и рассмотреть всю эту историю с ручными мутантами под другим углом. — Я очень плохо помню детство, — начинает Майк, надеясь, что он не звучит слишком жалобно. Это ведь самая обычная история, ничего такого. — Наверное, самое раннее воспоминание — это площадка. Мне было лет восемь. Я точно знал, что восемь, потому что каждый год, на день рождения, нам говорили: «Тебе осталось столько-то до полного расцвета». Ну, вы знаете… — Что? — Уилл смотрит на него в замешательстве. — Какого расцвета? — Расцвет, — Майк пожимает плечами. — Восемнадцать лет, когда тело полностью формируется… А наши способности достигают своего пика. До восемнадцати мы не знали своего предела, а он у всех должен был быть разным… Так вот. Площадка, у нас там стояла такая лестница, разноцветная, можно было по ней лазать, ещё по стене — там были выступы из кирпичей. О! А как-то даже качелю сделали, на которую нужно садиться с двух сторон и качаться вверх-вниз… Он помнит серые стены. Серый был повсюду, как будто кто-то вдруг выключил цвета, кирпич становился тёмным, почти чёрным, во время дождя, таким же был асфальт на площадке: он был неровным, через него клочками прорастала трава, а порой и какие-то маленькие цветочки — белые, сиреневые, желтые на длинных стебельках. Дворик был заключен в высоких стенах, как огромный глубокий колодец, и каждый раз, стоило посмотреть наверх, у Майка кружилась голова. — Что это было за место? — хмуро спрашивает Уилл. — Какая-то лаборатория? — Больница? — аккуратно предполагает Макс. — Я не знаю, — Майк чувствует покалывание в руках, как будто суставы в пальцах выламывает изнутри. — В кино лаборатории и больницы обычно белые, там, ну, плитка чистая и лампочки на потолке широкие… Наверное, нет? Просто место. Много бетона, маленькие окна. В комнате, где я спал, было одно окно под потолком, мне разрешали рисовать на нем красками, оно было очень широким… Он нарисовал на нем огромную синюю луну и желтые звезды. Их никогда не выводили на прогулку по ночам, а разглядеть небо через окно было сложно, не то расположение. — А в этом месте, — Уилл неопределенно машет руками. — Сколько вас там было? И все были такими, как ты? — Я не помню сколько, — он нервно мечется взглядом между Уиллом и Макс. — Но когти были у всех, кого я видел. — А те двое — Шао и Ран, — вспоминает Макс. — Они тоже с тобой были?.. Он молчит. Не помнит, блять, Майк не помнит почти ничего. У него перед глазами все ещё длинные толстые иголки, в ушах звенят тяжелые цепи, которыми их сковывали перед тем, как дать лекарства. Он помнит, как получил свою первую инъекцию адамантия, как раскаленный металл бурлил под кожей, а кости были готовы расколоться от жара, но он мог думать лишь о том, что скоро это закончится, а после обеда им дадут овсяное печенье. Ожоги лопались на руках и тут же заживали, но он чувствовал всё это, долго, мучительно долго, особенно больно стало тогда, когда ему дали ту странную штуку, чтобы заставить когти выйти наружу, но уже не обычные, костяные, какими они были сначала, а металлические. Они были тонкими. Чтобы сделать их крепкими и большими, пришлось пройти через ещё несколько таких инъекций. Он помнит, что пять печенек было особенно вкусными, после третьего раза ему стали давать теплое молоко с сахаром. — Они давали нам лекарства, — говорит Майк. — Я помню разные тренировки: нас заставляли рубить всякие манекены, подушки, иногда мы дрались друг с другом, но я не помню, чтобы чувствовал боли, когда меня ранили… Другие. Иногда я видел детей намного младше, я пытался запомнить, как они выглядели. Я думал так — у этого волосы светлые, а тот размазывает овощное пюре по тарелке, у одного родинка на лбу, громкие шаги или тихие шаги, тонкие ноги, сильный запах мыла… А потом всё стиралось, каждый раз я видел кого-то другого, или мне так казалось. Со временем я просто начал думать, что это всё один и тот же человек. Макс зачесывает волосы рукой, уставившись в одну точку. Уилл кивает, сжимая переносицу двумя пальцами, словно пытается унять сильную головную боль. — Зачем им всё это было нужно? — спрашивает Макс, жалостливо нахмурив густые рыжие брови. — Они отправляли нас в разные места, — спокойно говорит Майк. — Я не знаю, куда именно, мы ехали в больших машинах с темными окнами. Я помню, что кто-то летал на самолете, кажется, я слышал разговор об этом… Они привозили нас во всякие посольства, это я потом узнал. Посольства, особняки с кучей людей в костюмах, большие конференц-залы, банкеты. Мы играли чьих-то детей, почти как актёры. Я как-то стоял на широком балконе, там были мраморные перила, это я хорошо запомнил, мрамор — такой холодный камень, но приятный, он был неровным и разноцветным. А за балконом была улица, за улицей гигантский лес, но было слишком темно и деревья я тогда не разглядел. Обычно мне говорили ждать на балконе, пока не придёт нужный человек. Я прятался, потом убивал его, оставлял там и спокойно уходил… Я много раз был в таких местах, потому что очень хорошо помню мрамор. Мрамор был куда интереснее, чем бетон, он был интереснее кирпичей и асфальта. — Майк, — голос Уилла неожиданно твердый. — Сколько лет тебе было тогда? — Десять, — четко отвечает Майк, одновременно с чем его плечо непроизвольно дергается вверх. — Точно десять. Они обещали, что в восемнадцать нас всех перевезут в какой-то крутой лагерь, типа военного. И там мы будем работать, жить в обычных квартирах. — А какой день рождения ты помнишь первым? — Макс садится по-другому, так, чтобы наклониться ближе к Майку, их взгляды пересекаются. Ему нравится цвет её глаз. — Шестой, — кивает Майк. — А последний был двенадцатым. Потом мы все сбежали. Уилл сжимает руки в кулаки, Майк редко видит его таким злым. — Ты был там шесть лет? — ошарашенно спрашивает он. — Тебя шесть лет держали в этом месте? И заставляли ездить в… В такие места, делать всё это? — Ну, да, — Майк хмурится. Сейчас-то он понимает, что убивать — это пиздец, как плохо. Он знает, что делал ужасные вещи, но воспоминания о том месте странным образом не кажутся ему такими уж плохими. В смысле, он ненавидит их: он ненавидел все болючие уколы, ненавидел тяжесть от цепей, то, как иногда заклеивали рот, у него толком не было друзей, пока он не смог сбежать оттуда… Но он воспринимал это, как нечто нормальное. Все шесть лет Майк жил с осознанием, что так и должно быть, что по-другому не бывает. Во многом потому что их пичкали лекарствами, а с ними мысли далеко не уходили. — Майк, — негромко зовёт его Макс. — Как ты сбежал оттуда? Тебе было двенадцать… И ты сказал, что сбежали вы все. — О, это была крутая леди, — Майк улыбается, ощущая легкий налёт тоски. — Она была врачом, но не такой, как другие. Она разговаривала с нами о всяких вещах, спрашивала, как настроение, разрешала много рисовать, но не для того, чтобы мы тренировали эту вашу моторику, а просто так... Она была рыжей, такой же рыжей, как Макс. У неё были яркие, оранжевые, как апельсиновая Фанта, длинные волосы, а ещё светлые глаза, но совсем не холодные. Она была высокой и у неё был очень особенный тон голоса, порой Майку казалось, что он слышит его не снаружи, а внутри, в своей голове, но это тоже могли быть побочные эффекты от таблеток. Так что он не уверен. Она, порой, нежно касалась его щек, как это делают мамы со своими детьми, а Майк сразу начинал хотеть рисовать, бегать, прыгать. Делать всё то, на что энергии катастрофически не хватало. — Одной ночью какие-то люди взорвали стену в том месте, это была стена в широком холле, через который мы очень редко ходили в зал для гимнастики. Леди разбудила меня ночью, я видел, как бегут другие дети, а потом уже пошли мы с ней, вместе. За руку. Была сирена сигнализации, сработали датчики дыма и всё было в воде, — он не может перестать облизывать губы, это воспоминание всегда вызывает так много эмоций. — Мы бежали через лес, но это, наверное, был другой лес, рядом было шоссе. Там стояли большие автобусы, нас всех усадили, но далеко мы уехать не успели. Конечно же, нас преследовали. Они ехали темной ночью, была гроза и с каждым ударом грома он сильнее вжимался в кресло, боясь незнакомых звуков. Не было ни одного фонаря, лишь непроглядная чернота, фары периодически мигали спереди и сзади, словно передавали какой-то сигнал, вместе с ними небо разрезали яркие молнии. Майк помнит, что ехал на самом заднем сиденье, а рядом с ним сидела женщина с чешуей, покрывающей кожу, хмурая, серьёзная… Когда автобус перевернулся, они выбирались наружу через разбитые окна, а к черте города бежали уже через лес, накрытые прозрачным пульсирующим куполом. Это было что-то типа энергии. Мощное, но при этом не страшное. Они были в безопасности под ним. Майк потом много раз думал о том, что спасли их не самые обычные люди, но воспоминания всё равно слишком похожи на сон, чтобы им доверять. — Дальше я оказался в Куинсе, но уже один, меня затолкали в какой-то городской автобус, — Майк шмыгает носом, фантомно ощущая холод той ночи, теплую джинсовую куртку с мехом внутри, пахнущую сигаретами и чем-то хвойным, как масло или мазь. — Я доехал до конечной и бродил по улицам. Иногда приходилось красть еду, очень много прятаться и избегать полиции, потому что мне так сказали. Эти люди пообещали, что найдут меня и помогут… Будь тише воды, ниже травы. Ни за что не показывай свои когти. Он убил, кажется, троих, пока его не нашёл Эдди. Уилл поднимается на ноги, наворачивая круги по кухне. Макс грустно смотрит на него, поджав губы. Майк не понимает. Он знает, что история не самая радужная, но для него она была лишь частью жизни. Просто место, просто иллюзия того, что обычные люди называют домом. Он обрёл его многим позже, а значит — в итоге всё произошло так, как надо. — Майк, — Макс протягивает ему руку, а Майк аккуратно касается её пальцев своими, обязательно именно правой рукой, чтобы не поранить. Ему совсем не страшно рядом с Макс, может, это эффект, которым обладают все рыжие люди на свете? — Ты же понимаешь, что то, что произошло с тобой в детстве — совсем не нормально? Майк. Он всегда был Икс-Двадцать-Три. Только потом стал Майком, когда так его назвала крутая леди. — Это просто было, — он пожимает плечами, отдаленно слыша удивленный вздох Макс. — Да, боже… Что с вами? Я знаю, я не рос с мамой и папой, не ходил в сад или школу, не учился кататься на велике, но разве это так уж страшно? Это ведь закончилось! Конечно, он не хотел бы вернуться в то место. Ни за что на свете, ни тогда, когда он наконец стал понимать, что значит жить по-настоящему. Его всё ещё морозит от игл и цепей, но ему не снятся кошмары. Иногда Майку кажется, что всё, что произошло в том месте, было не с ним вовсе. Как будто бы он наблюдал за маленьким мальчиком с когтями со стороны. Это был не он. Это был его воображаемый друг. Или какой-нибудь клон, а Майк просто сидел внутри своей головы и ждал, когда наступит полдник. — Хочешь я сделаю тебе чай? — неуверенно спрашивает Макс. — Кажется, у Уилла было что-то зелёное от нервов… — Я в норме, — говорит Майк. — А вот я бы выпила, — Макс хмыкает. — И не только чай. Она аккуратно отпускает его руку, посылая ещё один сочувствующий взгляд, и уходит на кухню. Уилл стоит возле открытого окна в спальне, снова переставляя диски на подоконнике. Майк прислоняется спиной к дивану, вздыхая. Он в замешательстве смотрит на свои руки, не сразу понимая, что когти на правой вылезли сами по себе. По затылку стекает холодный пот. Майк ловит своё отражение во включенном телевизоре — его глаза горят ярко-желтым. — Какого черта? — Нэнси хватается за голову, встав с дивана. — Получается же, что мой брат… Ты мне говоришь, что моего брата, блять, похитили, потому что он оказался гребаным мутантом, а потом его держали в какой-то гребаной лаборатории и ставили опыты?! Билли встаёт за ней следом, пытаясь успокоить, но чем ближе он подходит, тем злее смотрит Нэнси. — Не трогай меня, Харгроув, — она угрожает ему пальцем. — Только попробуй сейчас меня коснуться… — Эй! — возмущается Билли. — А ты не должна быть мне, ну, не знаю, благодарна? Нэнси, это не я похитил твоего брата! Я достал для тебя всю эту инфу, я, сука, влез в полнейшее дерьмо… И я не жалею. С этим надо что-то делать. — А что уже сделаешь? — Нэнси вскидывает руки. — Там же сказано, что они потеряли… Детей. В проекте было указано «Образцы», о детях там и речи не шло. — Ох, — он фыркает, понимая, что не может рассказать ей о том, что происходит на улицах, какие ходят слухи, о каких убийствах идет речь. — Они же легко могут возродить этот проект, ты не думаешь так? Нэнси смотрит на него в немом шоке, замерев, как восковая фигура на месте. — Тогда нам нужно идти в полицию! — восклицает девушка. — Об этом должны узнать, нужно написать статью, пойти в этот чертов Корнелл и расспросить их, допросить. Да тут даже не полиция нужна, а целый отдел ФБР… — Не кипятись, — настойчиво просит Билли. — На этот раз ты не знаешь, куда лезешь… Блять, да не то, чтобы он сам знал, куда она лезет, куда лезут они оба. — А ты знаешь, — Нэнси складывает руки на груди, любопытно наклонив голову. — Знаешь, Билли, я не тупая дура. Я с самого начала чувствовала, что здесь что-то не так… Ты появился слишком вовремя, у тебя есть какие-то непонятные связи, а теперь ты показываешь мне свой чертов ноутбук с информацией, за которую нас обоих явно могут пришить! Она пыхтит, краснея, подходит ближе, буквально впритык, и упирается аккуратным острым ногтем ему в грудь. — Кто ты такой, черт тебя дери?! — кричит Нэнси. Бешеная Фурия. Медуза Горгона. Будь она сейчас такой же заведенной, но не в плохом смысле, Билли бы её трахнул. Потому что это нечто, он имеет право так думать, да. Может, у него какие-то комплексы, но злые женщины кажутся дико привлекательными… — Всего лишь мелкий бизнесмен, — спокойно говорит Билли. — Ничего такого, знаю пару людей… — Ты был в том клубе, где я искала Марселя, — напоминает Нэнси. — Ночью, когда мы познакомились… — Совпадение, — Билли ухмыляется. — Ты торчал в моей квартире неделями, ты знал о моем расследовании, — перечисляет она. — А потом вот так невзначай заявил, что косвенно знаком с Марселем. — Это простая удача, — Билли пожимает плечами. — Ноутбук, — твердо заканчивает Нэнси. — Ты сказал, что вся информация была на ноутбуке Марселя… Значит, ты или твой друг были у него дома. Значит — настолько вы близки. — Уилер, ты глубоко… — Ты не просто бизнесмен, — она отшатывается назад с дикой улыбкой на лице. — Ты и есть… Та компания, безымянная, которая поставляет Марселю оружие! Господи, блять, боже… Билли чертыхается, прикрыв глаза. Ему, кажется, пиздец. А ведь впервые в жизни хотел побыть хорошим парнем. — Если бы этим не занимался я, — оправдывается он. — То был бы кто-то другой. — Это о-ру-жи-е, — четко проговаривает Нэнси. — Не строй из себя святого, оружие нужно для того, чтобы убивать. Билли фыркает, напирая на нее тараном, пока они не оказываются на кухне, а Нэнси пятится к тумбочке, нашаривая рукой хоть что-нибудь рядом. Она решает защищаться железной лопаточкой. — О, правда? — Билли наигранно жалостливо хмурится. — Я может и не святой, но мои ребята не занимаются экспансивными пулями, они не создают гребаные бомбы или взрывчатку! Да, мы делаем пушки… Но у нас упор на технологию, на весь этот ебаный диджитал. Я не Марсель, не торгую людьми или наркотой… Я всего лишь изобретатель! Простой рабочий. — Ты торгуешь смертью, — упирается Нэнси. — Скольких людей убили из того оружия, что ты создал? Билли закатывает глаза. — Понятия не имею, — гордо говорит он. — Мы продаем всем, кто готов купить… — Вау, какая щедрость, — Нэнси нервно смеется. — Марселю и его шайке? — Ты это и так уже знаешь. — Что насчет юга? Им тоже? — Я же сказал — всем, Уилер. — Мелкие бандиты? Контрабандисты? Большие шишки? Правительство? — она выплевывает каждое слово с отвращением. — Ты ничем не лучше этих… — Знаешь! — Билли машет руками, пытаясь остановить её крики. — Это просто жизнь, окей? Да, я попал в этот бизнес, я выбрал это сам и не говорю, что делаю благое дело. Мы, в конце концов, не бой-скауты, торгующие лимонадом… И — да, я никогда не стремился к тому, чтобы выбирать на чьей стороне я хочу быть! — Да, — Нэнси усмехается. — Это ведь слишком сложно, правда? Легкие пути всегда выглядят заманчиво! — Да не в легких путях дело! — взрывается Билли. — Нет на свете плохих и нет хороших! Мы всего лишь люди, мы все порой совершаем отвратительные, ужасные поступки… Я выживаю так, как умею. В конечном итоге, все равно приходится выбирать из двух зол… Ну, а я предпочитаю не выбирать вовсе. Так что давай, вперёд, вини меня во всех смертных грехах, пока я пытаюсь помочь тебе найти брата! Он пытается отдышаться, грудь вздымается, а сердце внутри колотится. Нэнси стоит напротив и выглядит абсолютно так же, порой он даже забывает, что она — настоящая леди, папенькина дочка, всю жизнь прожившая на Манхэттене… Нэнси Уилер, вооруженная лопаточкой на его кухне, способная испепелить одним взглядом, способная поставить его на место — это самое горячее, что случалось с Билли за всю его жизнь. — Я не хочу тебя больше видеть, — говорит она, кидая лопаточку на пол. Нэнси забирает свою сумку, обувает туфли и надевает пальто, пока Билли плетется за ней следом. — Не звони мне, не пиши, не пытайся меня преследовать, иначе, клянусь, я добьюсь судебного запрета. — Какая прелесть, — цокает Билли. — И как долго ты будешь злиться? Нэнси разворачивается, стоя у открытой двери. — Не знаю! — она едва ли не рычит, но быстро берёт себя в руки, делая глубокий вздох. — Мне нужно подумать. Она уходит, а Билли только и остается, что недоуменно пялится на захлопнувшуюся дверь. И ради этого он пылесосил ковёр?.. Уилл ходит по продуктовому, набирая в корзинку всё подряд, начиная с невозможного количества шоколадок и печенья, чтобы заесть стресс, и заканчивая безалкогольным корневым пивом. Макс курит у входа, а Майк уже две минуты бездумно пялится на рыб в аквариуме, в маленьком отделе с морепродуктами. Майк постепенно приходит в себя. Тихо пообщавшись с Макс в сторонке, Уилл пришёл к выводу о том, что, возможно, во время сильного стресса Майк теряет контроль над своими когтями. У него самого было такое с паутиной, когда дела шли совсем хреново, но Уилл постепенно научился брать себя в руки. Он так думает. А вот Майк физически не способен контролировать свои эмоции и чувства, он просто устроен иначе. Уилл уже даже не пытается расслабиться: в последнее время в его жизни случается одно происшествие за другим, а Паучье чутье вкупе с чутьем Уилла Байерса неплохо так дают по мозгам — он на взводе практически постоянно. Он может слышать чужие шаги лучше, чем раньше, буквально ощущает, как шаркает ногами Майк, прилипая ладонями к стеклу аквариума где-то вдалеке, он слышит, как Макс щелкает зажигалкой, в которой закончился бензин и тихо выругивается. И, видимо, его способности начинают распространяться именно на близких людей. Тех, кого он стремится защитить… Мобильный вибрирует в кармане, Уилл перехватывает корзинку поудобнее и достает трубку, щелкая раскладушкой. Входящий вызов от неизвестного номера. — Алло? — устало отзывается он, приложив телефон к уху. — Привет, — чужой голос кажется знакомым, но Уилл едва ли понимает, с кем разговаривает. Это парень, его тон взволнованный, а на фоне слышен шум дороги, как если бы тот переходил улицу. — Черт, надеюсь я правильно набрал… Это Уилл? — Я, — устало вздыхает Уилл. — А вы?.. — Это Нейт, — голос вдруг вновь приобретает те самые оттенки, свойственные его обладателю, нечто невозмутимое и холодное, но сейчас он звучит намного живее. — Старший брат Питера. — Я помню, — Уилл хмурится, оглядываясь по сторонам. — Что-то произошло? Всё в порядке? Он редко берёт трубку в нерабочее время, особенно от родителей и родственников своих учеников — может себе позволить, он работает на полставки. — Вообще-то, нет, — Нейт точно сдерживается, чтобы не нагрубить. — Мы… В общем, мы с Питером были на дне рождении у его лучшего друга, там было что-то вроде костюмированной вечеринки. А потом они поссорились?.. Я не знаю, но мама Дилана дико бесится, а Питер пропал. И я не могу его найти, уже час хожу по улицам, поэтому, пожалуйста, если ты вдруг знаешь что-то… Если ты его увидишь, то перезвони мне, ладно? — Погоди, — Уилл наклоняется, опуская корзинку на пол, и идет разыскивать Майка. — Что значит, пропал? Он сбежал с праздника?.. Я, чёрт, Нейт, я понятия не имею, где он может быть! Ты звонил в полицию? — Понимаешь, — Нейт снова говорит спокойно и медленно. — Он был в этом дурацком костюме на дне рождении, а вы оба — чокнутые фанаты, поэтому я подумал, что ты можешь знать… — В каком костюме? — Уилл останавливается в проходе между рядами. — В костюме Человека-Паука, — вздыхает Нейт. — Так что? Идеи? У меня нет времени, мне реально надо идти и искать брата. — Стой, давай так, — Уилл нервно зарывается рукой в волосы, подойдя к Майку со спины. — Встретимся где-нибудь и пойдём искать его вместе, ладно? Я только закончу с делами… Где тебе удобно? Нейт называет ему место, совсем недалеко отсюда. Уилл вытаскивает Макс с улицы и просит её походить по магазину вместе с Майком, выбрать что-нибудь, он отдает им запасные ключи от квартиры и говорит, что это очень срочное дело. Майк порывается пойти с ним, но Уилл убеждает его, что это абсолютно безопасно. В самом деле, всего лишь пропавший ребенок? Он справится с этим. Они встречаются на пересечении сто пятидесятой улицы и девяносто седьмого авеню, в тихом районе, где, как Уилл знает, есть аж две католические церкви. Видимо, недалеко отсюда живёт Дилан со своей мамой. Уилл расстегивает куртку на ходу, ощущая резкий прилив тепла от волнения, он понятия не имеет, как работает карма, но его жизнь точно крепко связана с Потерянными Мальчишками. Нейт ждет на углу, нервно топая ногой и вертя в руках телефон, на нём снова какая-то балахонистая рубашка, но со старенькой потертой курткой поверх. — Ты долго, — слету упрекает его парень. — Я шёл минут пять, — без всякого энтузиазма возникает Уилл, вот спорить с кем-то у него уже нет сил. — Итак?.. Может, ты знаешь, куда он мог пойти? Или хотя бы что именно случилось? Нейт суёт руки в карманы и молча идёт вперед, кивая, чтобы Уилл следовал за ним. — Они поссорились, — терпеливо повторяет парень. — Питер и Дилан? — удивляется Уилл. — Они же лучшие друзья, да и в таком возрасте… — Я знаю, — Нейт усмехается, осматриваясь по сторонам, пока они бредут вдоль улицы, а затем заворачивают в переулок. — Мама Дилана сказала, что Питер толкнул его. И, да, я понимаю, как это звучит… Питер совсем не такой. Он бы не стал, я уверен, что это вышло случайно. — Но зачем сбегать? — Уилл проникается сочувствием к маленькому Питеру, который, видимо, так сильно испугался ссоры с другом. — Я уверен, что Дилан даже не злится. Это всё его мама, да? — О, да, — Нейт слабо улыбается, нехотя соглашаясь. — Просто… Всё очень сложно, мистер Уилл. Давайте сосредоточимся на поиске, а потом выясним всё. Уилл закатывает глаза. Нейт говорит, что это не первый раз, когда Питер надевает костюм Паука. Дело в том, что сам мальчик — очень слабый, у Питера немало проблем со здоровьем, включая то же зрение, из-за которого ему приходится носить очки с толстенными линзами, но, надевая костюм и маску, даже чтобы выйти на прогулку у дома, он чувствует себя настоящим героем, он чувствует себя сильнее. Нейт рассказывает это не с любовью к Человеку-Пауку, он рассказывает это с любовью к своему младшему брату. Уилла трогают такие приятные слова, потому что он отлично понимает Питера. Костюм вправду делает тебя другим человеком. — Он часто сбегает, — Нейт раздраженно вздыхает, когда они осматривают уже которой переулок со всеми мусорными контейнерами, пожарными лестницами и спусками к подвальным магазинам. — Мне не нравится вся эта игра в героя… Знаешь, что он делает? Лазает тут повсюду, паркурщик мелкий, прыгает, как мартышка, представляет, что сражается с плохими парнями. Уилл тихо смеется, прикрыв рот кулаком. — Питер очень добрый, — кивает он. — Ты должен гордиться… — Я горжусь, — Нейт смотрит на него хмуро, со всей серьезностью. Уилл вдруг замечает, что вокруг него витает какая-то особая атмосфера, не как от обычного школьника, выпускника, которым он и является. Эта атмосфера чем-то напоминает ему угрюмого порой Капитана Хоппера, но одновременно с тем и Джонатана, когда тот ведет свои психологические сеансы. Нейт — настоящая язва, просто чертов зазнайка, который делает вид, что знает всё, что Уилл скажет, наперед. Они останавливаются, когда проходит целых полчаса. Нейт отзванивается другим родителям, которые остались на вечеринке, чтобы узнать вернулся ли вдруг Питер. Уилл звонит Макс, спрашивая как у них там с Майком дела. И там, и там оказывается тихо. Без изменений. Нейт прислоняется к кирпичной стене дома, откинув волосы со лба, он лезет в карман своей куртки, достав оттуда маленький белый флакон. Уилл наклоняется поближе, мельком разглядывает прожженную полукругами джинсовую ткань, а затем понимает, что флакон — это ингалятор. — Это для Питера, — тут же отвечает Нейт, поворачивая флакон между пальцами. — У него случаются приступы астмы, когда он сильно переживает… — Черт, — Уилл вздыхает. Им очень нужно найти этого ребёнка. — Что насчет других родственников? — оживляется Уилл. — Он мог пойти к тете или дяде? — Там сложно, — Нейт дергает уголком губ. — Они не совсем родственники. Просто присматривают за ним иногда. — А ты? — вдруг спрашивает Уилл, из чистого любопытства. Нейт поворачивается к нему лицом, максимально серьёзный, слишком взрослый для своего возраста. Флер не то, чтобы таинственности, даже некой осознанности исходит от всех его движений — неторопливых, уверенных, просчитанных. И этот тяжелый взгляд… — Питер — мой самый лучший друг, — говорит Нейт. — Это всё, что важно. Уилл удивляется, чувствуя себя неловко из-за того вопроса… Не просто брат, кровный или нет. Лучший друг. Уилл почему-то уверен: что Питер, что Нейт — оба не так просты, как кажется. Они бродят по закоулкам, когда неба окрашивается в красный, а снег снова начинает падать редкими и мягкими хлопьями. Нейт дозванивается до десятка разных человек, его книга контактов в телефоне оказывается просто огромной. Уилл слышит кучу имен, а в трубке по ту сторону — совсем юные голоса, должно быть, такие же школьники, как Нейт. И тем не менее, парень так и не соглашается пойти в полицию. Уилл почти теряет надежду и терпение, как вдруг Нейт тормозит его, схватив за рукав, и показывает куда-то наверх, на крышу пятиэтажного дома. — Мне кажется, он там, — уверенно заявляет парень. — Пошли. Нейт подтягивается, держась за перекладину пожарной лестницы, спускающейся вдоль стены дома, он ловко залезает на первые ступеньки, уставившись на Уилла в ожидании. Это вызов?.. Уилл мог бы показать ему, на что способен, но не станет. Нейт лезет дальше, а Уилл изображает максимальную неловкость, когда взбирается вслед за ним. — Ты уверен? — спрашивает Уилл, притворно запыхавшись. — Как бы он влез на крышу… — Я точно видел, — отрезает Нейт. Она оказываются на самом верху, перелезая через низкий парапет. На бетонной гладкой крыше только одна маленькая возвышенность — выход, ведущий внутрь дома. Прямо на этом строении и сидит, скрестив ноги, Питер. Уилл облегченно вздыхает, рассматривая дешевенькую маску Паука, сползшую с половины лица, такую же самую, какая когда-то давно была у него самого. Вот только Уилл был постарше и побольше. Питер в костюме выглядит ещё меньше, чем он есть на самом деле, а большие очки поверх прорезей для глаз смотрятся до умильного забавно. Нейт тут же бросается вперёд, с громким и радостным «Питер!», но мальчик пятится назад, ужасно пугая обоих парней. Уилл подходит к Нейту, останавливая его рукой, он бывал в такой ситуации несколько раз — если человек хочет, чтобы от него держались подальше, лучше так и сделать. — Нам нужно его снять, — раздраженно шепчет Нейт. — Он боится, — пытается убедить его Уилл. — Если мы сделаем что-то не так, то он может легко свалиться… Нейт смотрит на него этим своим странным взглядом, снова, сначала хмуро и непонимающе, но затем так... Колюще, словно крупицы льда, град, бьющий в лицо вместе с ветром, с толикой ясности. Он не кажется импульсивным человеком, совсем нет, но, как только дело коснулось безопасности Питера, Нейт тут же выставил напоказ свою главную слабость. В конце концов, все они люди… — Хэй, Пит, — достаточно громко зовет его Уилл, мягко улыбнувшись. — Приятель, ты знаешь, что это очень опасно — сидеть так высоко? Питер поправляет очки, забираясь под них руками, чтобы протереть глаза, и шмыгает носом. Кажется, он плакал. — Человек-Паук может залезть куда угодно! — обиженно восклицает Питер. — Я тоже… Я тоже могу! — О, я вижу, — серьезно кивает Уилл, чувствуя, как Нейт внимательно наблюдает за их разговором. — Я просто в шоке! Как ты смог это сделать? Знаешь, это правда очень круто… Вот только я боюсь, что Человек-Паук бы такое не одобрил. Питер наклоняется вперед, ближе к тому месту, где стоят Уилл и Нейт, при удобном случае его можно будет поймать. — Откуда тебе знать, мистер Уилл? — обиженно и грустно спрашивает Питер. — А ты не знал? — Уилл улыбается. — Я же фотографирую Паучка для газеты! Мы с ним немного знакомы. Нейт, стоящий рядом, громко и насмешливо фыркает. — Правда?.. — неуверенно спрашивает Питер, окончательно стянув с себя маску, чтобы получше разглядеть старших. — Я бы не стал врать тебе, дружище, — Уилл кладет руку на сердце. — Человек-Паук точно сказал бы тебе то же самое, это очень опасно — сидеть вот там. Так что давай, спускайся… Питер, я очень сильно за тебя переживаю. И твой старший брат тоже. Мы так долго искали тебя… Он знает, что давить на чувство вины ребёнка — не самая лучшая идея, не самая здоровая, но порой приходится идти такими путями, иначе никак. — Питер, — мягко зовёт его Нейт. — Дилан очень переживает из-за вашей ссоры… Питер подползает ещё ближе, его маленькие брови нахмурены домиком. — Я напугал его, — говорит мальчик, а в голосе слышна обида, причем на самого себя. — Он не боится, — уверенно говорит Нейт. — Точно не тебя, но он боится, потому что ты убежал. Питер смотрит на него с абсолютным, искренним, детским доверием. Нейт для него — пример подражания, человек, знающий непреложную истину. Нейт вытягивает руки вверх, готовясь ловить, Уилл страхует, встав рядом. Питер делает ещё парочку движений, перебираясь на коленях и держась руками за выступы наверху… Но он вдруг решает встать на ноги, шнурки с одного его кроссовка попадают прямо под другой, ребёнок спотыкается, падает и… Уилл испуганно бросается вперед, но его отбрасывает назад на целый широкий шаг. Он в шоке раскрывает глаза, увидев, как Питер мягко приземляется вниз, поддерживаемый каким-то непонятным полупрозрачным барьером, как если бы под его ногами вдруг появился сгусток энергии, по которому мальчик скатывается на крышу, как по горке. Нейт обнимает своего брата, оглядываясь на Уилла без всякой опаски. Уилл подходит ближе, не понимая, что вообще сейчас произошло. Нейт забирает маску из рук Питера. — Знаешь, почему все так любят Человека-Паука? — спокойно спрашивает он. — Это ведь первый супергерой, чей костюм полностью закрывает тело. Любой ребёнок может представить себя на месте Паука — темнокожий, белый, азиат, метис… Не играет роли ни нация, ни раса, ни религия. Кто угодно. У всех равные шансы. Даже у мутантов. — Это… — Уилл обводит рукой пространство. — Это ты сделал? Ту штуку? Нейт впервые улыбается ему с толикой веселья и легкости. — Нет. Это был Питер. Питер, малыш Питер в больших очках, робко складывает руки за спиной, чертя носком кроссовка узоры на бетоне. Уилл приседает на корточки перед ним и кладёт ладонь на плечо мальчишки. — Так ты мутант? — без всякого упрека спрашивает он. — Мутант и горжусь этим, — Питер произносит хорошо заученную фразу, широко улыбаясь. — Пит, — восхищенно произносит Уилл. — Да ты крут! Питер расцветает, искрясь, как маленькое солнышко. Нейт треплет его по волосам где-то сверху. Уилл встаёт на ноги и переглядывается с парнем, пожимая плечами, потому что не знает, что нужно говорить в таких ситуациях. — Мама Дилана увидела это, — объясняет наконец Нейт. — И подняла дикий ор, а мелкий испугался и сбежал… Такое происходит не впервые. Надеюсь, в этот раз не придётся снова менять школу. — Нет, — уперто заявляет Уилл. — Я поговорю с ней, хорошо? Мамули любят меня… Нейт усмехается. — О, я не сомневался… — его тон быстро меняется на серьёзный, даже немного строгий. — Уилл, я не буду скрывать, что знаю человека, который скрывается под маской Паука. — Кто?! — удивленно восклицает Питер. — А тебе не скажу, это большой секрет, — наказывает Нейт. — Но мистер Уилл знает, о ком я говорю. Уилл впадает в ступор, потому что он не может вот так просто поверить другому парню. Он может блефовать. Но, с другой стороны, если Питер — мутант, то каков шанс, что и Нейт — мутант тоже? И, если уж он мутант постарше, то может они, в своих узких кругах, знают всех супергероев налицо? — Как я могу тебе… — начинает Уилл. «Можешь». Он слышит голос в своей голове и дергается. Нейт смотрит на него со стальной насмешкой, но не угрожающей. Питер скачет на месте, наблюдая за парнями. — Он показал тебе свой талант? — нетерпеливо спрашивает ребёнок, начинаю искриться уже натурально — вокруг него летают маленькие, словно солнечные зайчики, блики чистой энергии. — Скажи же, что круто! Пока Питер отбирает маску у Нейта и надевает её обратно, Уилл успевает разглядеть сзади, на внутренней бирке, подпись — Питер Паркер. Он вдруг осознает, что никогда не видел в контактах в классном журнале, чтобы у брата Питера была указана хоть какая-то фамилия. — Очень круто, — нервно кивает Уилл. Нейт перехватывает его взгляд. — Нам, наверное, пора домой, — говорит парень. Но вот в голове у Уилла… «Меня зовут Натаниэль Грей. Я хочу предложить тебе помощь, Паук. То, во что ты влип со своими друзьями, к сожалению, моя проблема тоже. Так что, как будешь готов, просто позвони. Цифры знаешь». — Рад, что всё закончилось хорошо, — Уилл натягивает улыбку, чтобы спокойно попрощаться с Питером. — До встречи на занятиях… — Пока, мистер Уилл! — Питер машет ему ладошкой на прощание. «Пока-пока, мистер Уилл». Нейт смеётся у него внутри головы. И это жутко.