You're on Your Own, Kid

Снег за окном мягко кружится и падает, снежинки прилипают к окну и тают, превращаясь в крошечные капельки, стекающие вниз. Робин откидывается на спинку стула, сидя в лаборатории за своим рабочим столом, прижимает телефон к уху и наслаждается цветущим чувством умиротворения. На фоне тихо трещит химический анализатор, загруженный образцами, которые ей поручили проверить в качестве нового проекта, а из трубки доносится теплый искрящийся смех. — Робин, — Марта Коннорс, жена погибшего доктора Коннорса, смеётся с её шуток. Это лучшая награда для Робин, которая навещала её каждые выходные, пытаясь поддержать после потери. — Это нелепо… — О, ну же, Марта! — Робин кусает губы, крутясь на стуле, пока возле компьютера остывает кружка кофе. — Не будь такой скучной. После потери мужа Марта так сильно расклеилась, что не могла продолжать заботиться в одиночку об их с Куртом сыне, малыше по имени Билли. Скрипя сердцем она позволила своей свекрови забрать ребёнка ненадолго, но всё стало только хуже. Когда Робин приехала к ней, чтобы проведать, то дверь ей открыла пьяная Марта, с мешками под глазами, взлохмаченными волосами, в старой рубашке мужа, испачканной жирными пятнами от пиццы. От Робин требовался самый минимум — выслушать, она успокаивала рыдающую Марту часами, а затем решила, что если поможет жене своего наставника и старого друга, то с неё не убудет. Она просто была рядом тогда, когда в ней нуждались. Она помогла Марте разобрать вещи мужа, перенести все научные награды и труды в лабораторию, выбросить некогда любимую им бейсбольную перчатку и кепку с надписью «Янкис №1», потому что она хранила слишком много воспоминаний, оставшихся ещё с периода первых свиданий пары. Они оставили совместные фотографии, повесили в комнатах светлые занавески и посадили парочку растений в горшки, чтобы освежить пространство. Когда малыш Билли вернулся к Марте, они вместе взялись за детскую комнату, чтобы слегка сгладить углы. Мальчику понравилось рисовать пальцами на стенах, а Робин понравился хмурый, но любящий взгляд Марты. Возможно, она прониклась к ней чуть более нежными чувствами, чем те, что обычно испытывают к подругам. — Ты зайдёшь на ужин? — ласково спрашивает Марта. — Билли хочет показать тебе свой замок из конструктора. Он сломал его уже дважды, но в лучшем случае к вечеру останется красивая башня. Робин хихикает, задрав голову и уставившись в потолок: ей нужна минутка, чтобы заземлиться, потому что счастье, как известно, окрыляет. — Я принесу какой-нибудь пирог, — обещает Робин. — Ты любишь ягодные, да? И возьму лимонад для Билли. — Робин, — строго зовет Марта. — Ему нельзя газировку с сахаром, он же потом носится, как бешеный. — Марта, дети такими и должны быть, — говорит Робин. — Так что не спорь, увидимся вечером, иди смотри свой сериал… — Конечно, — Марта смягчается. — Не нагружай себя сегодня. — Идёт. На работу к Робин она не заходит, наверное, все ещё тяжело свыкнуться с тем, что кабинет за дальней дверью пустует, а вот табличку «Доктор Кертис Коннорс» все ещё не сняли. Робин слышит в коридоре странный шорох, но никак не реагируют. После ряда реформ, начавшихся с приходом нового главы отдела изучения генетики, клиника набрала дополнительный персонал, а доктор Райс лично настоял на том, что им следует взять больше студентов из Корнелла на стажировку. Она шевелит компьютерной мышкой, чтобы разбудить погасший монитор, и возвращается к работе. Анализатор заканчивает процесс обработки и показывает ей данные в цифровом виде, вот только машина барахлит. Странные то ли хрипы, то ли шорохи внутри железной коробки настораживают Робин. Она встает и легонько стукает по корпусу, но ничего не происходит. Приоткрытая форточка распахивается настежь от резкого порыва ветра. — Да чтоб тебя, — Робин вздыхает. Система охлаждения компьютера, которую не чистили уже год, сильно шумит, выводя девушку из себя. Она мечется между оборудованием и чертовой форточкой, решая выбрать другой вариант — берёт кружку с кофе и идёт к двери. Как известно, кофе повышает уровень кортизола, поэтому тревожным людям, находящимся в стрессе или депрессии — он противопоказан. Робин просто гиперактивная и слегка дерганная… Ей можно. Она дергает за ручку двери, замирая на выходе. Перед ней стоит высокий мужчина с широкой дружелюбной улыбкой, которая совершенно не вяжется с атмосферой вокруг. Пустой коридор, мигающая лампа, которую ещё не успели заменить. Зандер Райс в идеально белом халате, белые стены, белая плитка под ногами. Ветер сквозь форточку, шум заевших внутри анализатора металлических деталей, трущихся друг о друга. — Робин, — Зандер всегда обращается к ней по имени, не любит формальности. Руки мужчины убраны в карманы, взгляд бегает по лицу Робин и пространству за её спиной. — Я вышла за кофе, — Робин неловко машет полупустой кружкой. — А вы… — А я к тебе, — Зандер делает шаг вперед, заставляя её отступить. — Можно на пару слов? Он не дожидается ответа, закрывая дверь. Робин растерянно опускает плечи, боясь, что её снова завалят дополнительной работой. — Конечно, — девушка прислоняется к широкому и длинному столу для опытов, разглядывая на поверхности кофе отражение потолка. — Просто хотел спросить, — Зандер умеет располагать людей к себе, всё дело в его жестикуляции, умении подобрать слова. Но сейчас он звучит необычно для Робин, она впервые видит его не в туфлях, а в кроссовках, впервые слышит суетливость в его голосе. — Знаешь же, что мы разбирали архивы с моими помощниками? Хотели найти заброшенные, но потенциально успешные проекты. — Я слышала, — вспоминает Робин. — Но как-то не интересовалась, была занята своей работой. — Ты отлично справляешься, — заверяет доктор Райс. — Но мне стало вдруг интересно, какой из проектов доктора Коннорса был связан с адамантием? Пуля. Та, что притащил ей Уилл. Робин казалось, что она хорошо спрятала бумаги по этому делу, хоть и оставила их в клинике на всякий случай: адамантий стал интересен и ей самой. — Это было маленькое исследование, — Робин крепче сжимает руками кружку, форточка дергается, ударяясь о выступ на стене. — Очень интересно, — Зандер делает шаг вперёд, наклоняясь к и так высокой Робин. — Зачем тебе понадобилось использовать анализатор для адамантия? Он кивает на машину, все ещё издающую странные звуки. Робин будет рада, если она сломается, в других лабораториях давно стоят новенькие… — Проверить на… Примеси? — Робин мнется. Зандер тянет руку, убирая с лица девушки прядь волос. Он смотрит ей в глаза своими, стеклянными, чуть красными — доктор проводит в своем кабинете множество бессонных ночей. Он все ещё улыбается. — А кто ассистировал тебе в тот день? — голос Зандера негромкий, тон снисходительный, как будто он говорит с ребёнком. — Я была одна, — Робин сглатывает от неожиданно поселившейся в груди тревоги со смесью страха. Может, все же к черту этот кофе? Зандер меняет выражение лица, ухмыляясь одним уголком. — Видишь ли, в компьютеризированной базе данных есть свои плюсы, — вкрадчиво говорит он. — Как и в общем сервере, который мы установили. Можно легко отследить дату и время любой проводимой операции, так же, как и время работы сотрудников, время посещений, всё вплоть до того, когда была использована пропускная карта… Робин залипает на кончик носа мужчины, не в силах смотреть ему в глаза из-за такого близкого расстояния. Её спина напрягается под неудобным углом, края стола врезаются в кожу. Робин роняет кружку, но Зандер успевает поймать её, не пролив ни капли кофе. — К чему вы клоните? — не понимает Робин. — Я нахожу забавным тот факт, — Зандер наконец отодвигается, оставив чашку на столе, он пожимает плечами, наблюдая за стучащей форточкой. Лабораторию наполняют звуки улицы, шум дороги. — Что ты могла забыть о том, кто ассистировал тебе в тот день. Во время исследования. Уилл. Уилл Байерс, у него ведь есть пропуск стажера. — Из головы вылетело, знаете, это же совпало со смертью доктора… — Робин показательно тяжело вздыхает, лишь бы к ней не прикопались. — И всё же, — Зандер улыбается, возвращая себе привычное обаяние и сияющую уверенность. — Жаль, что тот мальчик Байерс больше не приходит. Пытливый ум, здесь таких не хватает. Робин осторожно кивает. — Уилл очень умный. — Не сомневаюсь, — Зандер дергает ручку двери. — Работайте дальше, мисс Бакли. Не отвлекаю. Он уходит, хлопая дверью, а вместе с ней закрывается несчастная форточка. Робин вздрагивает и прикладывает пальцы к вискам, надавливая. Ей что, только что устроили допрос?..                      Уилл стоит в ванной, поправляя на себе яркий красный свитер. Новый. Макс потащила их в магазин на днях, чтобы купить себе новую кофту, и минимум одиннадцать раз повторила, что не боится ходить по улицам в одиночку, просто им — двум задротам — тоже не помешало бы прикупить вещей. К новой вещи нужно привыкнуть — к чуть длинным рукавам, закрывающим костяшки, к мягкой флисовой подкладке, даже к цвету. Уилл редко носит красный, красный — привилегия Человека-Паука, как и ярко-синий. Он любитель спокойных оттенков, клетчатых узоров, комбинации на все времена: рубашка и джемпер. Свитер другой. И хоть в магазине, что Макс, что Майк убеждали его, что свитер сидит идеально, Уилл долго отпирался, сначала ему казалось, что широкий ворот топорщится, затем, что в свитере будет слишком жарко, хотя дело идёт к холодам… Но нет, проблема была в цвете. Он идёт на кухню, ведомый легким запахом вегетарианской овощной запеканки, которую Майк мучает в микроволновке, стоя в самой черной толстовке, что он смог откопать, потому что: — Она такая же темная, как моя душа. Макс назвала его Королевой Драмы. И плевать, что в шкафу лежит одна неоново-зелёная футболка, которую они откопали в Уолмарте на распродаже, две гавайские рубашки, одолженные у Хоппера через маму Уилла, и очки-блять-ананасы. Майк в черной толстовке. Он эмо. И он скребет остатками когтей на левой руке по дверце микроволновки, наверное, мысленно просит её нагреть еду вместе с тарелкой. Он замечает Уилла, приклеиваясь взглядом к его свитеру. Уилл расправляет плечи, нарочно красуясь. — Тебе очень идёт, — Майк улыбается, микроволновка звенит. — Я готов завалить тебя комплиментами, только, пожалуйста, давай купим мяса в следующий раз, я не проживу на овощах. — Это полезно, — Уилл строго указывает пальцем. — Для нервной системы. Майк закатывает глаза, втыкая вилку в запеканку, от тарелки вверх поднимается пар. За несколько дней меняется множество вещей. В основном, что-то маленькое, детали, вроде того, что теперь они часто остаются втроем, в компании Макс. Она может завалиться под вечер и оккупировать их диван, потому что Майк уговаривает её посмотреть вместе Стартрек с самой первой серии, а может просто позвонить перед сном и убедиться, что всё в порядке — в такие моменты к трубке подходит Дастин, которому уже не терпится познакомиться с таинственным Майком. Меняется количество овощей — их больше, количество патрулей — здесь уже меньше, безопасности ради. Майк чувствует себя ужасно и ведёт так же, его маршрут снова ограничен продуктовым магазином и цветочным Сью, с редкими перебивками поездок в Бруклин, потому что Макс настаивает на этом. Когда они остаются вдвоем, и Майк бесится по новой, потому что ему нельзя больше так много лазать по крышам, он начинает доставать Уилла. В закрытом пространстве с ним — невозможно… Хотя бы потому что меняется одна очень крупная деталь. Деталь номер один. Они спят вместе. На одной кровати. Даже когда Макс не приходит на ночь, а диван совершенно свободен. Это инициатива с обеих сторон: Майку спокойнее, когда Уилл под боком, а Уиллу спокойнее, когда Майк в зоне досягаемости и на расстоянии протянутого пальца. Уилл начинает забывать, что на кровати две подушки, к утру они лежат на одной, а вторая валяется в ногах. Под одним одеялом вполне удобно, сталкиваться коленками — приятно, а держаться за руки и обниматься сквозь сон… Все ещё странно. Для Уилла так точно, но он заталкивает свои романтические переживания поглубже, держит их под контролем. Майк садится на пол, прислоняясь спиной к дивану, и делится с Уиллом запеканкой. По телику крутят Тотали Спайс, и обычно Майк не может отвести взгляд от Сэм со своей явной гиперфиксацией на рыжих, но сейчас он нервничает. И это нормально, на них навалилось слишком много, к тому же — сегодня они поедут в больницу, где лежит Эдди, в стабильном состоянии, как выяснил Человек-Паук, поговорив с ФБР. Майк пачкает рот в соусе, и Уилл протягивает ему салфетку, держа на коленях тарелку, с размазанной по ней едой. — Спасибо, — говорит Майк. — Хочешь поговорить? — Уилл убирает их тарелки в сторону. Майк разрывает салфетку в клочья, отрывая от неё по маленькому кусочку. — Ты и так знаешь, — говорит он. Порой у Уилла перехватывает дыхание от осознания того, насколько Майк откровенен с ним, насколько он ему доверяет. — Я не знаю, что сказать ему, когда мы встретимся. Я боюсь, что буду так сильно рад, что забуду насколько сильно на него злюсь. Уилл тепло улыбается, отряхивая бумажки со штанов Майка. Он берёт его за руку без всякой опаски, левую, с когтями. Вчера ночью они в шутку назвали их иголками, потому что подрезанные когти короткие, но всё такие же острые. Почти как у ежа. И всё равно Уилл осторожничает с этим прозвищем. — Иногда нужные слова приходят в голову сами по себе, — Уилл давит подушечками пальцев на когти, это как упражнение на тренировку памяти. — Я точно растеряюсь, — Майк наклоняется ближе, говорит тише. По телику Кловер снова ругается с Мэнди. — Он ведь помнит меня одним, а я уже совсем другой. — Думаю, он найдет причины гордиться этой версией, — говорит Уилл, чувствуя, как фантомная сахарная вата скрипит на зубах. Он не может нормально разговаривать с Майком — они либо спорят, либо обмазываются розовыми соплями. Майк на мгновение тускнеет. — То, что сказала Макс, — он смотрит, как Уилл играет с его когтями. — Про Лиз Аллан, Изгоев… Думаешь, они как-то связаны с теми клонами? Группировка опасных мутантов, все эти теракты… Теракт, устроенный одиннадцатого сентября мутантами. Уилл чувствует противное облегчение от мысли, что в любом случае не смог бы спасти всех — если теракт устроили мутанты в разы сильнее, чем он, то и ответственность поровну лежит на каждом. — Мы разберемся со всем, — обещает Уилл. — Придумаем план, выследим мутантов. — Вместе с Черной Кошкой, — Майк сжимает его руку, улыбаясь. Он обожает супергеройское прозвище Макс. — Теперь у нас целая команда. Уилл усмехается. Команда та ещё: разношерстная во всех смыслах, все ещё неполная, потому что он всегда будет чувствовать присутствие недостающих трёх фигур, но, чем меньше людей втянуто — тем лучше. — Придется привыкать к командной работе, — говорит Уилл, кивнув самому себе. — Готов сразиться за место лидера? — вдруг выпаливает Майк, сокращая расстояние между их лицами, снова. Уилл облизывает губы, чувствуя горячее дыхание, смешанное с собственным. — Предпочитаю горизонтальную иерархию, — говорит он, колебаясь, ведь Майк смотрит далеко не в глаза. — Горизонтальная иерархия — это анархия, — отвечает Майк, заставляя Уилла удивленно поднять брови. — Сью рассказала. Майк поднимает руку без когтей и касается пальцами щеки Уилла. — У тебя тут соус, — он определенно врет. Уилл чувствует, как поднимается температура его тела, как по затылку ползут приятные мурашки, словно его щекочут крылья маленьких бабочек. Глаза Майка блестят, будто он вовсе забывает моргать. Майк касается большим пальцем уголка губ Уилла. Уилл случайно, на рефлексе, приоткрывает рот, и его лицо тут же загорается в тон свитеру. — Майк, — он порывисто выдыхает. — Прекрати. Уилл прикрывает глаза, позволяя себе застыть в мгновении, в пространстве, придуманном внутри головы, в ином сценарии, где Майк трогает его так, потому что имеет в виду нечто большее, чем простое дурачество или юношеское любопытство. Это намного больнее, чем чувствовать когти, скребущие по животу. — Я не понимаю, — говорит Майк. Уилл открывает глаза и сталкивается с чужим хмурым и серьёзным взглядом, видит отблеск обиды. — Почему ты останавливаешь меня каждый раз? Я делаю что-то не так? Уилл осторожно мотает головой, все ещё чувствуя чужие длинные и худые пальцы, касающиеся его лица, прямо рядом с губами. Это так чертовски сильно отвлекает от здравых мыслей. Майк пахнет апельсиновым гелем для душа, который они делят на двоих, он пахнет овощной запеканкой и стиральным порошком от новенькой толстовки. — А что ты по-твоему делаешь? — спрашивает Уилл, надеясь, что он не звучит слишком глупо. Майк фыркает, его улыбка похожа на лимонную мармеладную дольку, такая же круглая и сладкая на вид из-за воображаемых крупиц сахара. — Хочу поцеловать тебя, — говорит он, пожимая плечами, будто это самая очевидная вещь в мире. — Что?.. Уилл встревоженно дергается, но тут же расслабляется, расплываясь на месте. Майк придвигается ближе, они чуть больно сталкиваются лбами, но не касаются губами. — Я хочу тебя поцеловать, — шепчет парень. — Сколько раз мне нужно повторить, чтобы до тебя дошло? Уилл собирается всерьез задуматься о том, почему все это время он считал, что Майк лишь играет с ним, как с новой игрушкой, чем-то необычным в своей жизни, восполняет тактильный голод — что отчасти является правдой. Уилл бы прямо сейчас загнался, размышляя на тему того, почему каждый раз, стоит ему уловить романтический намек со стороны — он обрывает эту мысль на корню. Он комплексует, он стесняется, он нервничает… Он теряет логику. Он подается вперед и целует Майка первым, на пробу, быстро и резко, врезаясь в чужие губы с громким и жутко-позорным чмоком. Майк хлопает открытыми глазами. — Так сразу и не понятно, — резюмирует он. — Давай ещё раз. — Что тебе непон… Он глотает окончание, встречая чужие губы. Майк кусает его, сразу же зализывая несуществующую ранку, он хватает Уилла за плечи, держа на месте, будто тот может убежать. Уилл улыбается в поцелуй, переживая взрыв мозга, где-то внутри черепной коробки гремят хлопушки, он уже видит, как вокруг них плывут облака и слетаются ангелочки с песенками. Каждый вопит: «Наконец-то! Сколько можно уже?!». — Так лучше, — Майк отрывается от него, улыбаясь так сильно, что его нос морщится, а глаза сужаются до полумесяцев. Уилл падает головой ему на плечо, зарываясь носом в воротник капюшона черной толстовки, его лицо пылает, грудь вздымается от тяжелого дыхания, а нервный смех, словно жужжание пчёл, вибрирует по всему телу. — Лучше, — повторяет Уилл. Майк целует его куда-то в макушку.                      Гостиная в небольшой квартире мисс Хендерсон выглядит так, будто застряла в шестидесятых. Но не в плохом смысле: здесь нет бабушкиных занавесок и старинных антикварных часов с кукушкой. Шестидесятые годы славились своим модернизмом, дизайнерской мебелью на заказ и кучей странных геометрических штук. Макс сидит с ногами на диване в форме полукруга, прижимая к себе смешную подушку в форме сердечка, пока Дастин стряхивает со штанов крошки от ванильного кекса, надеясь, что мама не поймает его и не заставит пылесосить заново. У Клаудии отменный вкус, как и у большинства коренных Нью-Йоркцев из прошлого, которые стараются обжиться, обустраивая свою квартиру или дом годами. Тут выверена каждая деталь, начиная с абстрактных картин на стенах и заканчивая высоким стеллажом с разноцветными дверцами, на одной из полок которого стоит пузатый телевизор с круглым экраном. Клаудия наотрез отказывается променять его на новомодную плазму, а Макс даже нравится — они смотрят фильмы по вечерам, перед сном, пока Дастин возится за кофейным столиком со своими механическими штуками, а мисс Хендерсон вяжет свитера для котов. Квартира яркая, кричащая, Макс каждый раз находит в ней что-то новое, но никак не может сопоставить такую домашнюю Клаудию с эксцентризмом, которым пропитано это место. Портрет Мэрилин Монро в стиле поп-арт, висящий в коридоре, заставляет её улыбаться каждое утро. — Кажется, всё, — Дастин заметает крошки носком под диван. — Ты ленивая задница, — хмыкает Макс. Дастин переводит на неё изумленный взгляд. — Прости? — он весело выхватывает подушку из рук Макс. — Ты живёшь в моей квартире, будь вежливее. Клаудия злобно выглядывает из проема, ведущего на кухню, держа в руках силиконовую лопаточку. — Дасти, — возмущается она. — Во-первых, это моя квартира. Макс смеется, пока Дастин обреченно вздыхает, а Клаудия подмигивает ей, возвращаясь к готовке. Она готовит каждый день, а в еду кладет так много масла, что это одновременно ужасно вкусно, но вместе с тем Макс чувствует, как пухнет, постепенно переставая влезать в джинсы с былой легкостью. — Вы обе, — Дастин щурится. — Сговорились против меня. — Да, — Макс уверенно кивает. — У нас женский альянс. Против Дастина Хендерсона, который ест чужие йогурты… — Я не трогал твой йогурт, — фыркает Дастин. — Это всё Мяус. Он хватает толстого полосатого кота, пробегающего мимо — попытка избежать тисканья не удалась. Дастин прижимает кота к себе, нашептывая ему, какая Макс плохая и, что она его обижает. Макс забирает со стола свою кружку чая с бергамотом, рядом, на диване, лежит её новая кофта — пока что без кошачьих ушей, но она в процессе: собирается уговорить Клаудию помочь с шитьем. На крайний случай можно будет воспользоваться швейной машинкой Уилла. — Так ты вечером с Лукасом? — невзначай спрашивает Дастин. — Он проводит до дома? Лукас понятия не имеет, где сейчас живет Макс. Она ему не рассказывала, ещё не успела. — Я вполне могу добраться сама, — напоминает Макс, делая больший и теплый глоток. — И, да, мы пойдем гулять. Дастин кивает, отпуская кота, который тут же прыгает на пол и шарахается второго, вроде бы Джипси, Макс путается в их именах. Но Джипси самый агрессивный. — Ты выглядишь не слишком-то довольной, — замечает Дастин. Макс вздыхает, отбирая свою подушку обратно. Это похоже на семейную игру, когда слово дают тому, у кого в руках предмет. Подушка правды. — Я хочу пойти, — настаивает она. — Но мне немного неловко. В прошлый раз мы флиртовали друг с другом, было весело и как-то необычно, а потом вдруг, со временем, я начала думать, что это странно. Мы ведь сто лет знакомы. Дастин дергает одной бровью. — И что? — В смысле что? — Макс кривится. — Это как встречаться со своим кузеном. — Как раз в том, что вы давно дружите, проблемы нет, — важно говорит Дастин. — Проблема только в том, как ты воспринимаешь это. Если для тебя Лукас, как брат — то лучше не давай ему никакой надежды… Макс возмущенно открывает рот, сжимая подушку в руках. — Я ему ничего не обещала, — она раздраженно пыхтит. — Просто… Это Лукас, ты же знаешь! У него была куча девчонок, он слишком влюбчивый. Возьми хотя бы ту историю с чирлидершами. Дастин смеется, почти гогочет, а в голове Макс звенит велосипедный звонок из детства. — О, да. — И я о том же, — Макс откидывает волосы с плеч, чувствуя легкий жар. Дастин смотрит на неё чуть строго, она уже и забыла, что он умеет быть серьезным. — Просто держи в голове тот факт, — напоминает Дастин. — Что он был влюблен в тебя на протяжении всех старших классов. Макс отворачивается, увлеченно наблюдая за крадущимся к её кексу коту Джипси. Конечно, она была в курсе чувств Лукаса, только слепой бы не заметил, какими глазами-сердечками он смотрел на неё, но Макс предпочитала находится в компании парней на позиции «Своя в доску», быть той, которую называют чуваком. Это с Джейн она могла быть нежной и мечтательной, беззаботной, как и все маленькие девочки, а вот с парнями нужно было показать характер — треснуть пару раз, завоевать авторитет, побивать их рекорды на игровых автоматах из раза в раз, быть лучшей в катании на скейте, в гонках на велике… Ей было не до отношений. И, конечно, Дастин переживает за своего лучшего друга, у мужчин же тоже есть какой-то негласный кодекс или солидарность, а когда компания смешанная, то сложно встать на чью-либо сторону. — Я не собираюсь разбивать ему сердце, — заверяет Макс. — Не хочу, чтобы мы снова все перессорились. Дастин поджимает губы, дергая плечами. Он светился, как рождественская гирлянда, когда узнал, что Макс наконец возобновила общение с Уиллом. Если всё пойдет такими темпами, то скоро партия соберется заново. Как раньше, уже не будет никогда, но они могли бы попытаться построить нечто новое, не менее крепкое. — Знаешь, — он улыбается, отбирая у неё подушку. — Мне кажется, Лукас хуже всех нас пережил это. То, как мы отдалились друг от друга. — О чем ты? — Макс чувствует маленький укол в груди. — Ну, ты занялась своими делами, пропав с радаров, — перечисляет Дастин. — Уилл погряз в своих паучьих проблемах, о которых Лукас не имел и не имеет ни малейшего понятия, а я получил стажировку в Оскорпе. Он остался в колледже, да, в кругу баскетбольной команды, но уже без нас, понимаешь? Как будто у каждого вдруг появилась своя личная жизнь. Мы с Лукасом часто пересекались, но порой нам было не о чем говорить, потому что в воздухе буквально повисало это разочарование, как… Как отголоски того, что было раньше. — У него всегда был баскетбол, — настаивает Макс. — И девчонки. — Это не то же самое, Макс, — мягко говорит Дастин. — Он же робкий, не такой, каким кажется. Если бы не мы, он бы продолжил сидеть в своем панцире. Это Дастин подтолкнул Лукаса в восьмом классе пройти отбор в команду. Это Уилл заставил его взять номер у Марши Уотерс, с которой Лукас исчез на втором этаже во время вечеринки по случаю выпускного. Если бы не Макс, Лукас бы никогда не сбрил свою козью бородку, считая, что выглядит с ней взрослее и мужественнее. Если бы не Джейн, он бы не смог подобрать правильных слов, чтобы объяснить своим родителям, что хочет связать жизнь со спортом, а не с бизнесом или политикой. Каждый из них — собирательный образ, мозаика, скрепленная клеем с блестками. Один приложил руку к созданию другого, и так по кругу. Такая она, дружба с самого детства. — Как раньше уже не будет, — Дастин поправляет волосы, в свете торшера подвеска на его браслете отражает блики. — Но я хочу начать новую главу с чего-то хорошего. Для всех нас. Она смотрит на Дастина, понимая, как сильно он вырос за этот тяжелый, чертовски длинный, год. Она видит это в его мягкой улыбке, в глазах, знающих ответы на все вопросы. Макс может сделать выводы по микродвижениям Уилла, не только по его неврозам, но ещё и по уверенным четким жестам, по стремлению исправить любой, даже не начавшийся, пиздец. Рядом с Лукасом она порой ощущает это — стойкость, словно корни, врастающие в землю. Когда у тебя из-под ног выбивают почву, ты ищешь способ врасти в неё, как угодно, даже коряво, главное — глубоко. — Хорошо, чудила, — Макс пихает его ногой в колено. — На этот раз я постараюсь. Он не поправляет её, не говорит, что Макс и без того хорошая, что она не совершала ошибок. Они оба знают правду, но также оба никого не винят. Это просто жизнь, дерьмо случается. — Я тоже, — обещает Дастин. Они стукаются кулачками.                            Эдди скидывает с себя бесполезное пуховое одеяло в белом пододеяльнике, утыкаясь взглядом в телик, висящий на выкрашенной в дружелюбный желтый стене. Он беспорядочно тычет на кнопки пульта, но листает по кругу одни и те же три канала. Больничка, в которую его нарочно засунул капитан полиции, имеет в арсенале аналогового ТВ всего три канала. В дверь индивидуальной палаты класса комфорт стучатся. Эдди прячет пустую коробку от шоколадного пудинга в тумбочку, вытирает рукой рот и поправляет собранные в хвост волосы. Он реально съедет с катушек, если это снова та миловидная медсестричка с предложение поставить катетер, чтобы Эдди меньше двигался. Но нет. Это Стив Харрингтон в ярко-желтом свитере с рубашкой под низом, очаровательный в своих очках, и с пышным букетом ромашек в руках. Эдди расплывается в улыбке, вздыхая так глубоко, что ему приходится схватиться за раненый бок, перевязанный бинтами. Стив испуганно мигает глазами, сию же секунду оказываясь у шикарной койки с регулируемой спинкой, рассчитанной на полтора человека. — Позвать доктора? — спрашивает Стив, присаживаясь с краю. Букет с ромашками ложится на постель возле подушки Эдди, он разглядывает крошечные желтые серединки, с которых сыпется пальца, и длинные белые лепестки. Он смотрит на Стива, и тот вызывает ровно такие же ощущения, как сладко-пахнущий букет. — Нормально, нормально, — Эдди аккуратно подтягивается наверх, полусидя на кровати, его голую грудь прожигает взгляд Стива. — Спасибо за головокружительный сюрприз, мне казалось, ты на работе. После того, как кто-то из псов снёс дверь, ведущую в подвал, и Эдди освободили, он первым делом поднял на руки Луну, надеясь поскорее выбраться из адского места. Вот только девчонка впала в бессознательный бредовый припадок, начав вырываться. Они кубарем вниз покатились по бетонной лестнице… Луна легко отделалась парочкой синяков, а Эдди заработал сотрясение, на что ему было плевать в тот момент. Он игнорировал тошноту, подступающую к горлу, до последнего, пока наконец не передал малявку в руки полиции. Эдди отвлекся всего на минуту, пытаясь восстановить расплывшееся зрения, как вдруг какой-то придурок прострелил ему бок, приняв за преступника, что было не совсем ложью. Пуля не задела никаких жизненно важных органов, но кровищи было много. У Эдди все ещё кружится голова при резких движениях. — Разобрался с делами так быстро, как смог, — говорит Стив, обеспокоенно рассматривая тело Эдди с ног до головы. — Мне стоило приехать раньше. — Я позвонил тебе только вчера вечером, — напоминает Эдди, взяв Стива за руку, его ладонь холодная после улицы. — Как только получил мобилу обратно. — Какую из? — шутит Стив, шаркая по полу белыми кроссовками с бахилами поверх них. Эдди фыркает, но маленькая часть его травмированного мозга посылает странные сигналы телу, заставляя напрячься. Сколько телефонов Стив успел заметить? Харрингтон не знает всех подробностей, для него фабула такова: Эдди оказался в неправильном месте и в неправильное время, возвращаясь из дома друга, и угодил в перестрелку, став жертвой. Хорошо, что Стив не видел агентов ФБР, которые вчера паслись возле больницы после допроса Эдди, или, например, капитана Хоппера, который с утра притащил ему упаковку того самого пудинга. — Рана только здесь? — Стив касается участка кожи над бинтами, нежно проводит пальцами, заставляя Эдди растаять на кушетке. — Есть ещё одна, — Эдди хватает его за руку, прижимая к своим ребрам с левой стороны. — На моем сердце… — Конечно, — Стив закатывает глаза, поправляя очки одним пальцем. — Ты живее всех живых. — Я буду чувствовать себя в сотню раз лучше, если получу наконец свой поцелуй, — Эдди дует губы, зная, как Харрингтона это смешит и бесит одновременно. Телевизор тихо шумит на фоне, идет дневной выпуск шоу Today!, одеяло по-немногу сползает на пол, и пятки Эдди тут же замерзают. Стив наклоняется к нему, нежно чмокая в губы, задерживается рядом, чтобы заглянуть в глаза своими большими и щенячьими, грустными. Неужели он так переживал? Это приятно осознавать… — Привет, — тепло шепчет Стив. — И тебе привет, — Эдди снова улыбается, и его ресницы трясутся от частого моргания. — Почему ромашки? Стив садится прямо, играясь с пальцами его руки. — Подумал, что розы — это слишком банально, а какие цветы ты любишь, я не знаю, — говорит мужчина. — Ромашки показались мне милыми. «Это ты милый» — хочет сказать Эдди, но отвлекается на цветы, с которых падает на постель парочка лепестков. Он разглядывает яркие зелёные стебли, по одному ползет крошечный жучок. — Тебе здесь удобно? — спрашивает Стив, оглядываясь по сторонам. — Знаешь, у меня есть знакомые, которые работают в хороших клиниках… — Говори прямо — владеют хорошими клиниками, — ухмыляется Эдди. — Не важно, — Стив хмурится. — Там палаты даже лучше, уход на уровне, плюс ко всему тебя бесплатно обследуют на все возможные болячки, чтобы точно не осталось места волнению. — Я не волнуюсь, Стиви, — Эдди легонько толкает коленом его бок. — Это Куинс, меня бы пристрелили рано или поздно. На самом деле в него стреляли уже пару десятков раз, это если считать те случаи, когда пули все же достигали цели, а так же если не брать во внимание ножевые и типичные побои — разбитый дважды нос, выдранные волосы, сломанное запястье. Эдди просто блять Железный Человек. Его не сломать такой ерундой. — Я не настаиваю, — мужчина вздыхает. — Но что, если однажды это будет что-то серьезное? Тебя могут ранить так, что дело дойдет до реанимации. — И что ты предлагаешь? — Эдди наклоняет голову к плечу, любуясь сердитым и настойчивым выражением лица Стива. — Переехать из Куинса, — он пожимает плечами. — Бар можно открыть где угодно. — Нет, — Эдди категорично отмахивается, находя это забавным. — Я ценю твою заботу, малыш, но Куинс — мой дом. — Место, где тебя могут убить, вряд ли подходит под описание дома, — Стив поджимает губы. — О, — Эдди сильнее сжимает его ладонь, размахивая их сцепленными руками вверх-вниз, шлепая по кровати. — Вот Манхэттен другое дело, да? Там всего лишь падают башни. — Если тебе не нравится центр, то всегда есть Бруклин. — Или Стейтен-Айленд, — Эдди чувствует дрожь, бегущую по плечам, будто спор со Стивом открывает для него давно позабытую сторону их отношений. — Там я сторчусь за короткие сутки. — Ты меня не слушаешь, — Стив пригвождает их ладони к кровати. — Эдди, тут столько дерьма происходит. Перестрелки, полицейские рейды, убийства, маленькие девочки в плену. Убийства. Если верить слухам, Марселя пришили, а значит — Крисси осталась одна, с дочкой, на этих же самых опасных улицах, хоть и чуть ближе к безопасной пригородной зоне, где дома с золотыми номерами на дверях. Он чувствует, что обязан позвонить ей и спросить. И, черт, Эдди хватается за волосы, осознавая, что за эти несколько дней, проведенных в больнице, никак не смог справиться о местонахождении Майка. — Я понимаю, ты привязан к Куинсу, — Стив всё говорит и говорит, вытаскивая Эдди из размышлений. — Но, прошу, подумай о моем предложении. Позволь позаботиться о тебе. Семнадцатилетний Стив Харрингтон, наполовину укуренный и наполовину пьяный, сидит на пассажирском в его фургоне. Его белая поло заляпана пятнами пунша, волосы в полном беспорядке от того, как сильно он тянет себя за пряди, уткнувшись взглядом в колени. — Я не могу так… Больше. Я не могу так, — повторяет Стив, снова и снова. Его язык заплетается, а тихий голос смешивается с шумом ливня за окнами, это глубокая ночь, они через дорогу от дома лучшего друга Харрингтона, парня из высшей лиги, той части жизни, которую Стив не смешивает с Эдди. — Я притворяюсь хорошим сыном… Потому что, блять, надеюсь, что он от меня отстанет. Но… Он-он распланировал всё за меня, Мансон, всю жизнь расписал. У Стива всегда были напряженные отношения с отцом, не плохие, просто мистер Харрингтон считал, что знает, как его пацану будет лучше. Стив ведь золотой мальчик: он создан для другого, не для задрипанного фургона Эдди Мансона, он должен находиться там — в доме Хагана, быть в центре внимания, пить текилу и слизывать соль с шеи какой-нибудь горячей старшеклассницы… Но он здесь. Он в полном раздрае и первым же делом набирает номер Эдди, потому что хочет, чтобы его забрали с этого праздника жизни. — Хэй, — Эдди уверенно кладет ладонь ему на плечо, впервые его переполняет ощущение, что он кому-то нужен, по-настоящему. — Ты ведь знаешь, что не обязан его слушать? Стив поднимает на него усталый взгляд, влажные глаза быстро пухнут от слез из-за чувствительной кожи. — Это не так просто… — Нет, — Эдди кивает, ладонь переползает на затылок, заставляя Харрингтона вздрогнуть, оттуда перемещается к волосам, приглаживая их, приводя в порядок. — Это очень тяжело, но знаешь почему? Потому что границы, которые ты выстроил для себя самого, их можешь сломать только ты. Слушать отца или нет, делать так, как он хочет — только твой выбор. Стив заторможенно моргает, его взгляд пьяно бегает по лицу Эдди. — И чего… И что? — он не понимает. — Мне его на хрен послать?.. — Ну, не так сразу, — Эдди тихо смеется, ощущая себя взрослым и мудрым, когда дает советы. — Нужно набраться смелости, подобрать правильные слова. — У меня плохо со словами, — уголки губ Стива несимметрично разъезжаются в стороны, изображая кривую, чуть смущенную улыбку. Эдди касается мочки его уха, пальцами оглаживает линию челюсти, и уже в следующую секунду Стив поднимается и между ними остается маленькая пропасть, которую легко сократить волшебным поцелуем. — Позволь мне об этом позаботиться, — Эдди решает взять ответственность на себя. Стив позволяет ему поцеловать себя. Этой ночью они впервые занимаются сексом на красном потрепанном пледе. Когда они успели поменяться местами? И почему сейчас Эдди теряет романтичный посыл тех слов? Его, старые, были подростковым импульсом, желанием взять контроль, направить, конечно, ещё и помочь тому парню, о котором он не мог перестать думать ночами. Слова Стива о переезде в Куинс поднимают в Эдди волну гнева, но не на самого мужчину, на себя — он продолжает врать, Харрингтон не имеет и малейшего понятия, почему Эдди так привязан к району. — Я подумаю, обещаю, — он поглаживает ладонь Стива, глубоко вздыхая. — Что там за клиника у твоих друзей? Они дают на десерт шоколадный пудинг? Стив посмеивается, качая головой. — Одна из них как раз сейчас спонсируется моей компанией, — невзначай бросает он. — Это частная клиника, мой друг возглавляет очень важный отдел, но это по бумагам, на самом деле он всем там заправляет. Так что, поверь, всё будет по высшему разряду. Эдди кивает на каждое слово, рассматривая в перспективе заманчивые бесплатные обследования, которые в его возрасте уже пора начинать проходить, но между тем он задумывается о плане дальнейших действий — позвонить Аргайлу, узнать что там с Майком, связаться с Изи, потом с Крисси… — Класс, — не задумываясь бросает Эдди. — Она далеко? — Нет, она раньше относилась к филиалу Корнелла, там был исследовательский центр, — Стив расписывает во всех красках. — Но их множество раз реформировали… А сейчас так вообще с нуля переобустраивают, меняют политику. — Ага, — Эдди кивает, пока вдруг не слышит что-то знакомое. — Стой, Корнелл? Тот, что в Итаке? — Нет, наш кампус… — Исследовательский центр, который стал клиникой, — повторяет Эдди. — Тот самый, где не так давно убили доктора? Звучит не очень безопасно, Стиви. — Сейчас там усиленная охрана, — заверяет Стив. — Бояться нечего, чудище пропало, уже убегает… — Чудище, — Эдди щурится. Стив замирает, выпрямляя спину. Его взгляд становится холодным и изучающим, уголки губ подрагивают, будто он не решается улыбнуться, дабы разрядить обстановку. — То, что убило доктора Коннорса, — Стив пожимает плечами. — Я имею в виду убийцу, это явно не человек. Эдди подтягивается на кушетке выше, понимая, что сильно сполз. — Не человек, потому что убийца, — Эдди цепляется за логику в словах. — Или не человек, потому что… Потому что это был вовсе не человек. А то Эдди не знает? Он в курсе, что за большинством убийств стояли северяне, почивший Марсель, а потом, как оказалось, его два ручных чудища. Все эти ранения похожие по форме на удары от когтей Майка — конечно, это не мог быть человек. — Я не понимаю, о чем ты, — Стив хмурится. Эдди хочет спросить ещё что-то, но телефон мужчины начинает звонить. Стив скидывает звонок, пытаясь вернуться к разговору, но ему звонят снова. — Извини, — говорит он, поднимая трубку, но оставаясь сидеть на месте. Тон голоса меняется на более грубый, низкий. — Да? Нет. Я занят, это может подождать? Не знаю… Я постараюсь, хорошо. Он сбрасывает звонок. — Пора идти? — Эдди вдыхает полной грудью, наблюдая, как дергаются бинты на боку. Он поднимает букет ромашек на руки, дергая за лепестки. — Я могу… — Слушай, — он выдирает один лепесток, и тот падает на голую грудь. — А что за компания? Стив растерянно улыбается. — Моя компания? — Да, — Эдди кивает. — Я никогда не интересовался. Где ты в итоге работаешь, Харрингтон? Эта мысль словно первый шаг по тонкому льду, корочке, которой зимой покрывается озеро из детства, возле дома на окраине маленького городка. Эдди ставит тяжелый ботинок, а под ним паутиной расходятся трещинки. Бесконечное и широкое, глубокое озеро. — Чёрт, — Стив приглаживает свои волосы. — Мне казалось, что я рассказывал… Это Оскорп. Оскорп Индастриз. Сын президента компании, погибший в теракте. Забастовки мутантов. Смерть доктора Кертиса Коннорса от рук, а точнее лезвий, некого чудища. А потом — те самые чудища в подвале. И Марсель. Эдди помнит, как один из псов рассказывал занимательную историю, якобы Марсель кичится своими новыми связями с крупной компанией: его долбанутые химики варили не только мет, но и какую-то заказную хрень для распыления на продажу, экспериментальные яды, которыми вроде покрывают металлические корпуса оборудований, чтобы защитить их от воздействия внешних факторов. Как потом выяснилось, крупной компанией был тот самый Оскорп, вот только Эдди не придал особого значения информации, он просто фыркнул, посчитав Марселя позером. Эдди дергает лепесток за лепестком, снежинки перестают таять на окнах, застывая тонкими узорами, трещинка за трещинкой расходятся на озере. Свитер Стива такой же приветливо-желтый, как ромашковая пальца, как стены больничной палаты. Взгляд Харрингтона такой же холодный, как лёд. — Что-то не так? — спрашивает Стив. — Ты занимаешь в Оскорпе высокую должность, — говорит Эдди, его голос ровный и уверенный, но в горле застревает ком обиды, не дающий ему сорваться на крик. — Много знаешь о делах компании, так? Стив снимает очки, отбрасывая Эдди в прошлое, когда они были всего лишь переменными уравнения: один мальчик с отцовским комплексом и красивыми волосами плюс второй мальчик с обреченными мечтами и фургоном, полным пива. Каким будет ответ? — Я не понимаю, о чём ты говоришь, — негромко, но внятно произносит Стив. — Кажется, речь шла совсем о другом… — Ты ведь знал всё с самого начала, — Эдди хочет вернуть себе проклятое одеяло, упавшее на пол, он не хочет, чтобы Стив видел его перебинтованный бок, видел, как его шатает на месте и приходится держаться за голову, чтобы прийти в себя. — Ты знал, кто я, Харрингтон. Ты знал, чем я занимаюсь. Стив тянется к его руке, но Эдди дергается назад. — Ты и в школе не особо скрывался, — выпаливает Стив. — Проваливай, — просит Эдди. — Эдди, ты не понимаешь, — мужчина наклоняется ближе. — Всё сложнее, чем кажется. — Как много ты знаешь, Стив? — Эдди обнимается себя руками, букет ромашек летит на пол. — Как много этот уёбок успел тебе рассказать? У него ведь не просто так, из ниоткуда, взялись эти… Мутанты. И в тот день, в переулке, когда на нас напали и погнались именно за… Именно за Майком. Знает ли Стив о Майке? И, если нет, то может ли Эдди назвать его имя так, чтобы не подвергнуть пацана опасности? Плечи сковывает дрожь, в спину будто вставили ледяной штырь, поэтому Эдди должен держаться ровно, смотреть в глаза Стиву и не колебаться, видеть в нём не мужчину, которому он доверил свои душу и сердце, а того, кто он есть на самом деле. Кто этот Харрингтон? И насколько увеличилась пропасть между ними со времен школы? Может, это уже давно и не пропасть — просто Эдди стоит ногами на земле, грязном асфальте возле бара Куинса, а Стив возвышается над ним сотней этажей Оскорпа. Каков ответ уравнения? — Эдди, — его взгляд встревоженно бегает по постели, руки слабо сжимаются в кулаки. — Я никогда не имел к этому прямого отношения… — Но ты знал, да? — спрашивает Эдди на выдохе, не может поверить, не может заставить себя изменить мнение о нём. — Ты знал, что они причинят боль моему младшему брату? Что они собирались сделать с ним, Стив? Похитить и превратить в такого же, как те… — Я не знал! — кричит Харрингтон, тут же сжимаясь под испуганным чужим взглядом. — Эдди, я не думал, что всё обернется вот так. Они… Это был план. Целый план, где подобные Майку мутанты будут находиться под контролем, где им смогут создать условия. — Подобные Майку мутанты. Это люди, Харрингтон, они не нуждаются ни в каком контроле. — выплевывает Эдди. — И парочку из них вы продали Марселю? Так? Но с какой целью? К чему всё это было? Стив надевает очки обратно, вставая с постели, Эдди отслеживает взглядом каждое его движение, всё ещё не веря, его сердце щемит от горького предательства. — Я не могу сказать тебе, — мужчина отворачивается к двери. — Это не моя история. Эдди наклоняется через силу, держась одной рукой за бок, дышит ртом сквозь стиснутые зубы. — Съебись отсюда! — он кидает в Стива букет, слабо залепив ему по спине. — Не можешь, так не надо! Сваливай, пока я не позвал копов! Стив хватается за ручку двери, сердито и обиженно смотря на Эдди. — Удачи с полицией, — он фыркает. — Надеюсь, тебя не загребут. — Я тебе сейчас… Он сваливается на холодный пол, усыпанный мятыми лепестками. Харрингтон захлопывает дверь быстрее, чем Эдди добирается до него. Он хватает подушку с кушетки, зарываясь в неё лицом и крича изо всех сил. Ответ уравнения — пошёл ты к черту.                      Майк сталкивается на входе в больницу с парнем, летящим на всех парах и держащим телефон у уха. Парень задевает его плечом, и когда Майк оборачивается, чтобы проводить незнакомца взглядом, Уилл встревоженно дергает его за рукав. — У кого-то день не задался, — пренебрежительно кидает Уилл. Парень скрывается за поворотом на парковку. — Я не хочу туда идти, — Майк вздыхает, когда они оказываются в просторном холле, где у стойки регистратуры выстроилась небольшая очередь, а на скамьях, стоящих рядами, сидят в ожидании люди. В целом, всё тихо и мирно, но Майка коробит от запаха медикаментов и хлорки. — Давай не пойдём… — Вперёд, — Уилл тянет его за руку. — Иначе потом будешь жалеть, что струсил. Майк, в самый последний момент, серьёзно? — Уи-и-илл, — ноет Майк, когда его волокут к лифту, получив пропуск. — Давай лучше домой? И целоваться. Уилл вспыхивает красным в цвет своего свитера, нажимая на кнопку вызова. Они держатся за руки, стоя в коридоре, пока мимо снуют медсестры и врачи, не обращая на них никакого внимания. — Финальный рывок, — говорит он, заглянув Майку в глаза и сжимая их ладони крепче. — Ты справишься. Легкие Майка наполняются пузырьками тревоги, но каждый из них лопается, оставляя после себя крошечные мыльные пушинки, они летают и бьются друг о друга под ребрами каждый раз, стоит Уиллу посмотреть на него такими глазами. Он бы хотел сжать его обеими руками, так сильно, чтобы глаза Уилла надулись, как у тех брелочных игрушек, он бы кружил его над полом, чтобы Уилл бестолково болтал ногами в воздухе. И он знает: как только они расцепят ладони, тревога вернётся и накроет новой волной. Но ведь Уилл сказал ему: «Я всегда буду с тобой, даже если меня не будет рядом». И Майк поверил. Они идут по ещё одному коридору, огибают тележку с моющими средствами и швабрами, проходят мимо общих палат, встречая по пути милого дедулю с ходунками, а затем встают напротив закрытой двери. Майк смотрит на Уилла, который его не торопит и дает собраться с мыслями. — Майк, — тихо зовет его Уилл. — Если станет страшно, представь его в костюме цыпленка. — Чего? — Майк нервно смеётся. — Ну, такого огромного цыпленка, желтого и с красным гребешком, — Уилл показывает руками на своих волосах, улыбаясь. — Цыпленок с головой Эдди. — Хорошо, — Майк улыбается, вытирая потную ладонь о штаны, поворачивает ручку. — Цыпленок. Палата изнутри кажется уютной, он заостряет внимание на обоях, включенном телевизоре и ромашках, рассыпанных по полу, до последнего игнорируя кушетку, поэтому, когда взгляд наконец цепляется за мужчину с бинтами на боку, Майк приветственно и робко взмахивает ладонью, криво улыбаясь. Эдди сидит на постели, прижав колени к груди, он ест шоколадный пудинг, но ложка застывает у рта. Он смотрит на обрубки когтей Майка на левой руке. Уилл откашливается, аккуратно расплетая их пальцы, и подталкивает Майка вперед. — Как вы здесь оказались? — первое, что говорит им Эдди. Майк подходит к кушетке ближе, убирая руки в карманы толстовки. Уилл стоит за его спиной, но с любого расстояния его присутствие откликается теплом внутри тела. — Это длинная история, — Майк хочет показаться хладнокровным, безразличным, его не волнуют даже раны на теле Эдди, он видел их сотню раз. — Как ты? — Боже, Майк, я… — Эдди тянется в его сторону, но остаётся сидеть на месте, нерешительно смотрит на Уилла, видя в нём угрозу. — Это и есть Байерс? Уилл раздраженно складывает руки на груди. — Мы говорили по телефону, — отвечает Уилл. — Однажды. — Я помню, — Эдди ведёт себя осторожно и с подозрением. — Ты не мог бы оставить нас наедине? Чтобы мы нормально поговорили. Майк тут же переглядывается с Уиллом, видя в глазах парня вопрос, может, даже какой-то протест, но он не может позволить своему страху пересилить желание наконец расставить точки над «i». Он мягко улыбается Уиллу, а тот в ответ кивает и напоследок, перед тем, как исчезнуть из палаты, касается руки Майка, ласково сжимая пальцы. Они остаются вдвоем. Майк и Эдди. В Майке потихоньку разгорается пламя, сомнения бушуют наравне со злостью и страхом, он смотрит в глаза человеку, с которым провёл под боком большую часть своей сознательной жизни. Это Эдди, его Эдди, которому он плёл фенечки из цветных резинок, и те постоянно рвались. Эдди, который покупал ему любимые хлопья и оставлял сидеть у супермаркета, ждать, пока не придут опасные важные люди, с которыми нужно разобраться. Эдди учил его ставить музыкальные пластинки и привил любовь к хорошей музыке, чтобы потом Майк слушал её в одиночестве, стараясь сбежать от своих мыслей и спрятаться от недружелюбной реальности. Эдди всегда был фонариком, выглядывающим пятном света сквозь туман, но сколько бы Майк не брёл среди неизвестности, стараясь хотя бы мимолетно приблизиться к нему, фонарик лишь отдалялся. Фонарик всегда светил, но почти никогда не согревал. — Майк, — зовёт его Эдди, холодный, авторитетный старший брат. — Ты в порядке? Он всегда трепал его по волосам, но никогда не обнимал по-настоящему. Майка, маленького ребёнка, которому так сильно не хватало тепла. Он сбежал из лаборатории, из плена бетонных серых стен и железных цепей, но навсегда запомнил холод. И этот холод до недавнего времени был его вечным союзником, навязчивым компаньоном. Поэтому он делает глубокий вдох и говорит себе самому, что есть вещи, действительно важные для него, что есть люди, которым он действительно важен тоже. Поэтому Эдди, от которого он так долго ждал минимальной привязанности, больше его не пугает. — Это скоро закончится, — заверяет Эдди. — И мы сможем вернуться домой. И он больше не загонит его в клетку, не оставит сидеть в одиночестве в темноте наверху двухъярусной кровати. — Спасибо, — говорит Майк. — Но у меня теперь другой дом. Осознание сказанного сначала заставляет его смутиться и задуматься, но затем оно окутывает плечи, словно теплое одеяло, мягкое, как подушка, поделенная на двоих, пушистое, как рыжие лохматые волосы, горячее, как дурацкая кружка со Скуби Ду. — С ним? — Эдди хмыкает, его спина согнута, будто на неё давит что-то очень тяжелое, а пальцы цепляются за штаны на коленях. — Уилл там тоже есть, — Майк улыбается, смотря себе под ноги, слегка дергает плечами, будто бы это такая мелочь. Он бы хотел рассказать Эдди так много обо всём, что с ним приключилось: о дурацкой пуле из адамантия, застрявшей в ноге, о парне, который приютил его и неожиданно стал лучшим другом, а затем превратился в нечто большее, чему даже нельзя дать точного названия, он бы рассказал о том, как мастерски научился делать цветочные букеты, и о том, сколько всего узнал о кошках, поделился бы впечатлениями обо всех местах в Нью-Йорке, где он успел побывать. Он бы хотел передать словами этот дух свободы, описать, как пахнет прохладный ветер, когда ты сидишь на крыше автобуса и мчишься навстречу приключениям. — Ты в нём уверен? — спрашивает Эдди. — Ты уверен, что знаешь его достаточно хорошо? Мыльные пузыри продолжают лопаться, пушинки закручиваются и отрастают себе крошечные коготки, коготки царапают живот Майка изнутри, усиливая приток крови, пригоняя вместе с собой дозу адреналина. — Я знаю его лучше, чем знаю себя, — уверенно отвечает Майк, настырно пялясь в глаза Эдди. — Он же обычный мальчишка, — Эдди вздыхает. — Наверняка какой-нибудь задрот по комиксам, может он видит в тебе такого же… Ты понял. — Кого? — Майк улыбается, ему становится по-настоящему смешно. Эдди ведь понятия не имеет о том, что Уилл — самый настоящий супергерой, а Майк его напарник, да и вообще у них команда. Эдди ни черта не знает. — Я просто не хочу, чтобы с тобой случилось то же самое, что и с теми двумя, — Эдди запинается, он кажется жутко уставшим, но Майк воспринимает это как нежелание вести разговор. — Ты видел?.. Там были двое, похожих на тебя парня. Или не парня. Это было так жутко. Ими воспользовались, как дрессированными собачками. Точно. И одного из них Майк убил. Как и кукловода, впрочем. Легче назвать клонов куклами, чем собачками, так кажется менее обидно. — Я думаю, их чем-то накачали и… — Майк нервно облизывает губы, его прошибает волной жара, как та, что ударила по голове в плавильне, когда он насадил тело Марселя на свои когти. — Поэтому, — прерывает его Эдди. — Я хочу, чтобы ты был осторожен. Чтобы никто не поступил с тобой так же… — Ох, думаешь, он бы тобой гордился? — Марсель подходит всё ближе, бесстрашный, ведь Шао прямо за его спиной. — Ручной, маленький… Лучший из клонов. Так ты его новый хозяин? Майк сжимает и разжимает кулаки. Майк, убей. — А чем ты лучше? — тихо, пока осторожно и неуверенно произносит он. Эдди обнимает свои колени, его лицо закрывают длинные волосы, пряди, выбившиеся из хвоста. Его спина и руки покрыты шрамами в разных местах, пальцы, которыми он цепляется за свои штаны, грубые и сухие. Он всего лишь большой желтый цыпленок. — Я просто хотел, чтобы ты был в безопасности, — говорит Эдди, подняв виноватый взгляд. — И делал для этого всё, что мог. Знал ли Эдди когда-нибудь, что значит на самом деле заботится о ребёнке? Что нужно детям, чтобы почувствовать себя любимыми, нужными, чтобы из них выросли полноценные люди, а не запуганные монстры, пойманные в клетку звери? — Всё, чего я хотел, — говорит Майк, скребя когтями о свой бок через кофту. — Это сидеть с вами, в общей комнате. Он бы хотел сидеть рядом с Эдди на диване, закинув ноги на чужие колени, как глупая маленькая обезьянка, хотел бы клянчить пиво, зная, что ему всё равно не дадут бутылку, но зато всучат апельсиновую фанту. Он бы хотел смотреть телик вместе со всеми, кидаться попкорном, шуметь и мусорить, играть с другими ребятами, хоть те и были старше него. Майк бы хотел, чтобы другие не боялись его так же, как не боялся Эдди. И тогда ему не пришлось бы пробираться ночью к холодильнику за остатками пиццы, ждать своей очереди в душ тогда, когда закончат все остальные. Быть частью стаи, команды, банды, а не оружием, которое таскают с собой, чтобы перевесить силы. — Майк, пожалуйста, — Эдди хватается за голову. — Давай не сейчас, время вообще неподходящее и… — Конечно, — Майк криво ухмыляется. Сколько бы он ни ждал, подходящее время никогда не наступает. Сколько бы он ни шёл, фонарь всегда будет светить где-то далеко, для кого-то другого. Мыльные пузыри и пушинки исчезают, у Майка за спиной вырастает огромный кровожадный тигр. Тигр висит на его плечах, вцепившись длинными острыми когтями, он рычит на ухо и колышет горячим дыханием волосы. Тигр говорит Майку, что ловить здесь больше нечего.                      Уилл стоит у закрытой двери, ведущей в палату Эдди, прижимая к уху телефон. Нейт на протяжении нескольких минут пытается объяснить ему, что на улицах происходит полнейший пиздец, но его отвлекает скачущий на заднем плане Питер, который очень просит дать ему трубку. — Я не могу, Пит! Видишь, взрослые разговаривают? — ничуть не крича, но строго талдычит мелкому Нейт. — Ты ещё здесь? — Да, — Уилл растерянно отвечает. — Я это всё веду к чему, — Нейт шуршит чем-то, стучит тарелками. — Прости, мы обед готовим… Твой друг, Майк с когтями. Думаю, за ним охотятся клоны Икс. Икс-Двадцать-Три. Это кодовое имя Майка, или как там называют эти клички, данные в лабораториях. В любом случае, это не имеет никакого отношения к настоящему имени. — Зачем им Майк? — Уилл прислоняется спиной к стене, запрокинув голову, рассматривая потолок. — Этого я не знаю, Спайди, — хмыкает Нейт. — Мы в любом случае должны будем с этим разобраться, но с вашей помощью будет лучше. Сможете заглянуть на днях? — Когда? — Чем раньше, тем лучше, — говорит Нейт. — Я объясню, как добраться и… — Погоди, пожалуйста, — Уилл накрывает динамик рукой, вслушиваясь в странный шум за дверью, его затылок покрывается мурашками, срабатывает паучье чутье. — Я перезвоню. Он сбрасывает звонок, дверь палаты распахивается, и Майк выскакивает оттуда, захлопывая её за собой. Он стоит, как вкопанный, не видя перед собой ничего, его лицо красное, плечи ходят ходуном от тяжелого дыхания, а глаза загораются желтым, хоть он и моргает, пытаясь сбросить аффект. — Хэй, — Уилл дотрагивается до его плеча, а Майк вздрагивает, пугливо смотря в ответ. — Вы чего там? Подрались? Он осматривает Майка на наличие повреждений, на Эдди ему, честно говоря — плевать, особенно сейчас. Майк выглядит вполне нормально, физически. Но он боится, непонятно только чего, пряча руки в карманах толстовки. — Так, — Уилл цыкает, осматриваясь по сторонам, убеждаясь, что никому нет до них дела. Он ныряет в чужие карманы и насильно вытаскивает руки Майка оттуда. — Майк, что произошло? Его когти на правой руке пытаются вылезти, но Майк, скрипя зубами и покраснев от натурального гнева, держит их внутри. Уилл тянет его за запястье, сканируя коридор взглядом, они проходят мимо палат, останавливаясь напротив незапертого туалета для персонала. Уилл заталкивает Майка внутрь, закрывая дверь изнутри на защелку. Маленькая комната с одним зеркалом, одной раковиной и одним унитазом. Идеально-чистая синяя плитка. — Давай же, — Уилл прижимает его к раковине спиной, хватая руками за щеки. — Смотри на меня. Майк пыхтит, его ноздри раздуваются, а зубы терзают искусанные губы. Волосы растрепаны больше обычного и похожи на кудрявое черное облако, грозовую тучу. У него паническая атака. Уилл не теряется ни на секунду, его затапливает даже не тревога, а злость, потому что Эдди как-то обидел Майка, да к тому же монстры охотятся за ним, если верить Нейту. Угроза. Угроза со всех сторон. Уилл сильнее сжимает щеки Майка, наконец поймав его взгляд. — Знаешь, как задувают свечку на торте? — спрашивает Уилл. Майк неровно кивает. — Делай, как я, — он складывает губы трубочкой и порывисто выдыхает, заставляя Майка сделать так же, хоть и тихо по-началу. — Теперь глубокий вдох, давай вместе. Глубокий вдох, быстрый выдох. Один, второй, третий. Плечи Майка опускаются, он хватает руками бока Уилла, впиваясь в красный свитер кончиками когтей. — Дышишь? — спрашивает Уилл. Майк кивает. — Я хотел, — Майк сглатывает, не может перестать водить языком по ранкам на сухих губах. — Я хотел сделать ему больно. Так сильно хотел. Он признается и смотрит на Уилла так, будто ожидает увидеть осуждение или отвращение, какой-то страх. Но Уилл только и может, что маниакально широко улыбаться, потому что он не боится Майка ни капли. Уилл скорее заставит весь мир бояться себя, лишь бы защитить его. Майк слегка наклоняет голову, и Уилл видит собственное отражение в зеркале. Его глаза не горят желтым, клыки не удлиняются, как у какой-нибудь нечисти, но он не узнает себя самого. Красный свитер режет взгляд, как тряпка для быка. Его отражение — это совсем не он. Это кто-то другой. И он нравится ему в разы больше с этой хищной улыбкой на лице и непоколебимой уверенностью в каждом движении. — Уилл, — Майк тихо зовёт его, забираясь руками под свитер. По всему телу бегут мурашки, как крошечные щипки. — Я никак не успокоюсь. Глаза Майка все ещё мигают, а когти торчат. Уилл толкает его ещё ближе к раковине, напирая, хватает за шею и впивается в рот жарким поцелуем, тут же кусая чужие губы, будто завидует, что вместо него это всегда делает Майк. Майк неразборчиво мычит ему что-то в рот, когти неуверенно и мягко царапают голую кожу по бокам, под свитером. Уилл давит ему коленом между ног, притягивая Майка, чтобы наклонился ближе, чтобы не думал ни о чем. Красный свитер, такой же яркий, как пятна на крошечных тельцах смертельно-опасных ядовитых пауков, живущих в глубоких джунглях. Уилл тянет Майка за волосы, забираясь языком ему в рот и слизывая сладкий привкус апельсиновой фанты, выпитой по дороге. Его тело горит под флисовой теплой подкладкой, а когти Майка задевают мягкую кожу, оставляя белые крошечные полоски, даже не царапинки, просто легкие следы. Кеды скрипят по плитке, тяжелое шумное дыхание оседает на коже, оставляя испарину. Майк скулит ему в рот, сжимая пальцами бока с такой силой, что там могут остаться синяки, вот только заживут они в то же мгновение. Уилл давит коленом выше, хватает воздух через раз, его голова кружится, потому что за один день он преодолел свой порог близости с другим человеком, пробежав дальше воображаемой финишной прямой. Майк кусает его за язык, Уилл в отместку хватает его за бедро, приятно-больно пригвождая к раковине. Ещё одна секунда, одно маленькое мгновение и Майк плавится в его руках, приходя в полный порядок, если не считать возбуждение. Зато — никакой тревоги, никакого гнева и самоненависти. Уилл сцеловывает довольную тигриную улыбку с чужих губ.                      Макс так давно не была в цветочном магазине Сью, что уже и забыла, как он выглядит. Лукас паркует машину через дорогу вдоль тротуара, по-джентельменски открывая для девушки дверь. Она берёт его под локоть и делает первый шаг, осматриваясь по сторонам. За угол улицы заворачивает черный внедорожник… Странное и липкое ощущение паранойи, словно назойливая жужжащая муха, нервирует её, но Макс быстро забывает об этом, когда Лукас тянет её вперед с идеальной белозубой улыбкой. — Мама может сказать какую-нибудь ерунду, — предупреждает он, стоит им встать у входа. — Просто не слушай. — Если это будет провокационная ерунда, — дразнит Макс. — То я не просто запомню, но ещё и Уиллу расскажу, и Дастину… Лукас закатывает глаза, открывая для Макс дверь. Снова. — Как пожелаете, миледи, — любезничает он. Макс ловит сбоку своё отражение на стеклянных витринах, моргает, слышит в голове громкий смех наперебой, трель велосипедного звонка, видит детей, толкающихся на входе, спорящих, кто пройдет первым, но в итоге, каждый чертов раз, либо она, либо Уилл, пролезали снизу обманным маневром. Лишь бы победить. А потом Дастин и Лукас придерживали дверь для Джейн, зная, как она любит играть в принцессу. Макс моргает ещё раз. Наваждение спадает, но улыбка остается. Внутри ничего не меняется, хотя Лукас по дороге пару раз упомянул, что его мама хочет сменить цвет стен на что-нибудь нежное — сиреневый или светло-голубой. Макс теряется, кружась на месте, рассматривая множество цветов, половину из которых она не знает по названиям. Влажный воздух, сладкий запах, немного горького аромата кофе и сигарет. Сью оказывается рядом, заключая её в крепкие объятья, она что-то радостно лепечет на ухо, а Макс наслаждается запахом её духов, не таким приторным, как те, что использует её мама. Сью как обычно в футболке и джинсах, но на её ушах болтаются большие серьги-кольца. — Такие красивые, — хвалит Макс, засмотревшись. — Спасибо, — Сью красуется, выставляя уши напоказ. — А ты посмотри на себя, малыш! Она держит Макс за плечи, никак не комментируя беспорядок на её голове. Макс неловко приглаживает волосы рукой: собирать их настроения не было, обычно её волосы в тугом хвосте или другой прическе, когда она в образе супергероини. Лукас материализуется рядом, выглядывая из-за плеча Сью с ехидной улыбкой. — Мам, оставь её, — просит он, посмеиваясь. — Лукас, — строго говорит мама. — Ты привёл Макс, но не додумался захватить чего-нибудь вкусного? Лукас мнется, удивленно приоткрыв рот. — А что… — А то, — его мама качает головой. — Сгоняй в пекарню напротив, купи нам яблочный штрудель. Макс мечтательно вздыхает, хотя мысленно хочет отругать себя, она и так с утра съела свои любимые кексы, которые готовит мама Дастина. — Конечно, — Лукас нехотя идёт к двери, хлопая себя по карманам в поисках бумажника. — Ещё чего-нибудь? — Кофе, пожалуйста, — Сью посылает ему воздушный поцелуй. — Спасибо, милый! Дверь закрывается. Сью отпускает Макс, весело дергая бровями. Макс смеётся, неловко потирая шею. Это всё до странного похоже на ситуацию, когда парень приводит свою девушку познакомиться с мамой. Вот только они и так знают родителей друг друга, с самого детства. И всё же — это ощущается иначе. Идти целой толпой после уроков, чтобы спрятаться в подсобке, оккупировать чужой компьютер и заново пройти Tomb Rider, или смотреть, как Уилл продолжает лажать в Diablo, умирая каждые две минуты на шестнадцатом уровне, а может просто завалиться летом, чтобы спрятаться от жары возле кондиционера… Это осталось в прошлом. Или всё дело в Макс, может, она воспринимает это по-другому? — Я так рада, что вы зашли, — говорит Сью, нежно улыбаясь. — Особенно, что пришла ты. Мы так долго не виделись. Макс не знает, продолжает ли Сью общаться с её матерью, потому что в школе порой им приходилось пересекаться — на редких собраниях или семейных мероприятиях, но после выпуска всё изменилось. Общается ли Сью с мамой Дастина? И, если да, знает ли она, где живет сейчас Макс, и рассказала ли она Лукасу? — Я тоже рада, — Макс вздыхает, улыбаясь. — В следующий раз за мной увяжутся и остальные… — Мне не хватает этого шума, — Сью задумчиво мычит. — Порой, не слишком часто. Вы уже большие карапузы, так что все в каморке не поместитесь. В детстве подсобка казалось просто огромной, хотя всё место там занимают коробки, некоторые виды тенелюбивых растений, стеллажи и компьютерный стол, за которым они помещались все впятером. За стул на колесиках приходилось драться, сидеть на табуретках не любил никто, но это лучше, чем стоять. — Уилл все ещё здесь работает, да? — Макс задает риторический вопрос, ей почему-то нравится напоминать себе и другим, что они снова стали друзьями. — Конечно, — Сью кивает, пройдя за свой стол, чтобы избавиться от пустого стаканчика кофе. — И Майк теперь тоже. — Как он тебе? — спрашивает Макс, прислоняясь к стойке. — Макс Мэйфилд, — строго зовет Сью, сложив руки на груди. — Ты хочешь посплетничать о других? — Да, — она пожимает плечами. — Я только за, — Сью облокачивается на стойку, придвигаясь ближе. — Этот мальчишка просто нечто, я бы сказала — дикий кот, бесшабашный, но, как и любой зверь, любит, когда его гладят. — А Уиллу только повод дай… — фыркает Макс. — А ему он и не нужен, — со смешком добавляет Сью. — У них там любовь, да? Макс робко кивает, не знает точно, но почему-то уверена, может, чувствует сердцем. Сью знает, что Уиллу нравятся мальчики, как и родители каждого из их компании, за исключением отчима Макс. Мама восприняла это как шутку: каждый раз, когда у них случайно заходил разговор об увлечениях Уилла, Сьюзен Харгроув отшучивалась, будто это подростковое и временное. — Ах, молодые годы, — Сью мечтательно вздыхает, держа ладони на щеках. — Вот бы и мой кавалер вспомнил, что это такое. На свидание бы позвал… — А ты ему намекни, — предлагает Макс. — Есть идеи, куда сходить? Сью задумчиво мычит. — Наверное, танцы, — говорит она. — Но Чарли жалуется на больную спину, так что лучше просто в кино. На классику! А потом в ресторан. Из всех родителей своих друзей, для Макс пара Сью и Чарльза Синклер всегда была самой романтичной, если не считать капитана Хоппера, который годами гонялся за Джойс Байерс, не решаясь пригласить её на свидание. Каждый раз, когда Сью рассказывает что-то про своего Чарли, Макс видит на её лице эту смесь из крепкой теплой любви и легкой насмешки. Сью не упускает шанса напомнить, что у мистера Синклера то больная спина, то больные колени, поэтому он очень скучный и не ходит с ней, например, в горные походы. Даже цветы не покупает! Потому что она и сама работает в цветочном… — Так, а что у тебя с моим сыном? — аккуратно, но с неприкрытым любопытством спрашивает Сью. — У вас сегодня свидание? Я могу ошибаться, но с вашей последней встречи он просто не затыкается о тебе… Макс краснеет, пряча лицо за волосами. — Это не свидание, — неуверенно говорит она. — В смысле… Мы никак не называли это, я вообще, блин, не знаю, что подходит под определение свидания. Сью застенчиво смеется, выпрямляясь. Она тянется, чтобы взять Макс за руку, её ладонь грубая, теплая, а тонкое обручальное кольцо на пальце цепляет взгляд, сверкая маленькими камушками. — На свидание ходят влюбленные, — предполагает Сью. — Если вы влюблены, то даже поход в магазин можно счесть за свидание. Макс тушуется, понимая, что разговаривать об отношениях с парнем с мамой этого самого парня — крайне неловко. — А что значит — быть влюбленной? — спрашивает она. Макс влюблялась. Она множество раз влюблялась в школе, но очень неумело проявляла свои чувства. Каждый раз, когда она видела симпатичного парня в коридоре, и тут же сообщала об этом Джейн громким шепотом на ухо, из головы испарялись все здравые мысли. Для неё знаком внимания было дать кому-нибудь подзатыльник, пихнуть локтем в бок или, ну… Подножку на физкультуре поставить? Она даже валентинки на четырнадцатое февраля стеснялась вырезать, хотя Джейн упорно её уговаривала, потому что они обе знали, что их мальчишки будут обиженно бурчать, обделенные своими открытками. У мелкой Макс было множество школьных влюбленностей, но они все заканчивались быстро, там не то, что до свиданий дело не доходило, они едва ли перебрасывались привет-пока. Ей просто было интересно другое. В старшей школе, когда парни и девушки начали осознавать, что они родом с разных планет, и по-тихоньку отдаляться, Макс поняла, что ночевки с Джейн нравятся ей намного больше чем вечеринки, на которые её пытался затащить Лукас. Интереснее было красить ногти друг дружке, чем ходить с Дастином и Уиллом на полночные показы ужастиков. Драться подушками, висеть вниз головой с кровати, одевшись в яркие пижамы, читать журналы и искать в них пробники с духами, петь в караоке Backstreet Boys и беситься под «Livin' la Vida Loca» Рики Мартина, а потом сидеть на подоконнике и втихую курить самые первые сигареты… И даже тогда, когда у неё появился первый в жизни парень, Макс первым делом побежала к Джейн, чтобы рассказать все подробности. Обсуждать парня было намного веселее, чем встречаться с ним. И вот, ей девятнадцать и она понятия не имеет, как разобраться в собственных чувствах. — У всех по-разному, — объясняет Сью. — Кто-то говорит, что сердце трепещет, то в жар бросает, то в холод… У кого-то там бабочки, а кому-то наоборот кажется, что они обрели опору. — А ты как поняла, что влюбилась? — спрашивает Макс. — Ну, в Чарли. — О, боже, — миссис Синклер закатывает глаза. — Это был настоящий кошмар. Макс заинтересованно склоняет голову набок, улыбаясь. У Сью светятся глаза. — Почему? — Потому что мы с ним были абсолютно разными! — заявляет женщина. — Нас познакомили друзья, хотели свести, но мы вообще не подходили друг другу. Он был, как камень, под который вода не течет, а я… Как огонь. Пожар, самый настоящий. Он был скучным и практичным, шутил грубо и неумело, не так как сейчас — потому что я научила его шутить нормально. — Но вы поженились, — напоминает Макс. — Мы не просто поженились, — говорит Сью. — Мы поженились через два месяца после знакомства. Макс громко смеется, услышав что-то настолько неожиданное, хотя это вполне в духе Сью Синклер. — Понимаешь, Макс, — говорит она. — Мы влюбляемся не в других людей, мы влюбляемся в отражение своей души, которое находим внутри них. И, если верить старой легенде о том, что души влюбленных когда-то были одной, пока их не разделили надвое, отправив скитаться по земле, то где-то там, возможно, бродит и половинка души Макс. Она во весь этот бред не верит, превыше романтической лабуды и влюбленности для неё всегда будут принципы, друзья… Но, если совсем немного помечтать, то она бы, наверное, хотела встретить такого человека. Дверь открывается вместе со звуком колокольчика, Лукас приносит штрудель в коробке, балансируя в другой руке подставку с тремя стаканчиками кофе. — Не поможете мне? — спрашивает он. — Ты ж моё золотце, — лепечет Сью, подлетая к сыну. — Добытчик! Лукас смущенно фыркает, начиная смеяться вместе с мамой. Макс смотрит на него и ждет момента, когда бросит в жар или хотя бы в холод.