𖣐𖣐𖣐
Ночь стелется над равниной степи, укрывая её пологие холмы и тенистые овраги. Луна сегодня столь близко к земле, что заливает серебряным светом всё вокруг. Так красиво, что дух замирает. Но такая тёмная красота волнует природу, будоража всё живое. Волки воют, сходя с ума и приводя стадо овец старого пастуха в беспокойство, что каждый раз при хищном завывании сбиваются в кучу, жалостливо блея. Сторожевые псы щетинятся, тихо скуля на Луну — такая красота вызывает непонятную тревогу и у животных, и у людей. Пастух направляет стадо в сторону реки, чтобы напоить овец, надеясь, что этим они перестанут тревожиться из-за волков. Пожилой альфа занимает своё привычное место на берегу и следит за стадом, с умиротворением глядя, как серебрится река в ночи и отражением отдает лунный свет. Он много лет живёт на земле, многое видел и многое слышал, но такой тревожной ночи не припомнит. Сердце бьётся, волнуясь о чём-то, и волки здесь совсем ни при чём. Может Луна подскажет ответ? — Дедушка Мехмед, — звонко зовёт его детский голос. — Намджуни, маленький проказник, — старик оборачивается к мальчику с улыбкой на морщинистом лице. — Ты снова вышел из шатра, чтобы проследить за мной. Лучше отдохни, внучек, поспи. Завтра ты возвращаешься в город, и тебе предстоит долгая дорога, — с грустью говорит Мехмед. Мальчик чуть мнётся, но садится рядом с дедом. Его не покидает надежда, что он сможет уговорить дедушку не отправлять его обратно в город. — Деда, ты же знаешь, я не люблю там находиться, мне больше нравятся эти безграничные степи и лазурная река. Мне нравится быть рядом с тобой, дедушка, — и смотрит просящим взглядом, желая растопит сердце пастуха. — Я бы с радостью, мой дорогой внучек, но твои родители будут возмущаться, ты же знаешь, тебе пора в медресе. Ты должен приступить к учёбе, Намджун, иначе будешь таким же пастухом, как я. Мы хотим тебе лучшей жизни, — тихо говорит Мехмед, смотря на своего так быстро повзрослевшего внука. Намджуну одиннадцать лет. Он рослый и не по годам широкоплечий альфа с карими драконьими глазами и тёмными, как ночь прядями. Под загорелой кожей угадываются крепкие мышцы, что скоро нальются силой, но сейчас он немного угловатый и порой неловкий мальчик, хоть и вымахал в росте — весь в отца. Он всегда выделялся среди сверстников своим телосложением. Ему предвещали хорошее будущее, если он станет воином, но родители против такого расклада для единственного сына. Они хотят для него ремесло, что будет приносить ему богатство и не будет угрожать его жизни. Намджун очень умён, его вопросам порой и дедушка не может дать ответов, но кроме книжной науки, маленького альфу интересует искусство владения саблей, да так сильно, что в тайне от родителей он пробовал обучиться у известного мастера. Родители, узнав об этом, отослали его к дедушке, надеясь потушить пожар зародившегося в сердце будущего воина, и эта тяга забудется. — Дедушка Мехмед, ты заметил, что Луна по-особому освещает сегодня землю, — Намджун смотрит на старшего альфу и пытается уловить его мысли, ему нравится общество дедушки. — Мои глаза почему-то видят на ней капли алой крови. — Ты очень смышлёный и очень умный, но мне порой страшно за тебя. В тебе слишком много жажды познать этот мир, а твоё сердце наивно и доверчиво к людям. Учись, мальчик мой, кроме света ты должен видеть темноту и стараться избегать её, иначе она поглотит тебя, — Мехмед гладит тёмные пряди внука: — Долгой жизни тебе, мой храбрый мальчик. Пусть Всевышний оберегает твой свет, — снова молится альфа, но потом смотрит серьёзно, шепча глубоким голосом: — Луна отражение Земли. Она воплощает в себя все грехи людей, и, видимо, кто-то превысил дозволенное Аллахом, вот она и даёт нам знак. Подсказывает мне моё старое сердце: в городе произошло что-то очень плохое. — Молю Всевышнего уберечь моих родителей, — переживает Намджун, но внезапный лай собак отвлекает его. — Дед, что там? — указывает пальцем на берег реки. Пастух, проследив взглядом на указанное место, тоже замечает, как двое сторожевых псов окружили какой-то тёмный предмет у самого берега, тревожно лая. Хоть он и стар, но глаза и чутьё не подводят — на берегу неподвижно лежит бездыханное тело. Оба срываются с места и устремляются к берегу. Мехмед судорожно опускается на колени, с волнением осматривая мальчишку, что еле дышит, пока Намджун отводит собак. Пастух бережно переворачивает незнакомца и видит сломленную стрелу, что пронзила правое плечо. Рядом на рыхлом песке лежит сабля в драгоценных ножнах, сверкая в лунном свете. — Деда, он живой? — Намджун садится рядом, осматривая мальчишку, и убирает взмокшие пряди волос с бледного лица. Свет луны освещает детские острые черты, бледную кожу и посиневшие губы. — Его нужно отнести в шатёр, он еле держится за этот мир. Помоги, Намджуни, — оба берут мальчишку на руки и спешат к костру. Войдя в шатёр, пастух кладёт мальчишку на постель, сняв с него лохмотья, что прежде были дорогим праздничным одеянием. Он укрывает дрожащее тело и устремляется к выходу. — Деда, ты куда? — взволновано спрашивает Намджун. — Мне нужно собрать травы и приготовить из них лекарство. У него жар, нужно его сбить и обработать рану, — альфа берёт корзину и нож. — Ты налей тёплой воды в тазик и протри тело мальчика, и не забудь поставить на костёр кувшин с водой. Я быстро, — Мехмед уходит в степь, тут же растворяясь в темноте ночи. Намджун, держа в дрожащих руках тазик с тёплой водой, садится рядом с мертвецки бледным мальчиком. Он впервые видит раненого, к тому же находящегося столь близко к смерти, и ему немного страшно. Но он ведь храбрый альфа — он справится, и, глубоко выдохнув, смело откидывает одеяло, видя столь же бледное худощавое тело мальчишки. Намджун медленно протирает тело, раз за разом окуная тряпку в воду. — Не умирайте! Не оставляйте меня… — в бреду шепчет раненый, и Намджун вздрагивает от хриплого голоса. Мальчишка весь в испарине от жара, тело мелко подрагивает и сквозь пелену бессознательности и боли незнакомец начинает умолять: — Не покидай меня! Не покидай меня!.. — твердят пересохшие губы, что немного потрескались от ветра. Намджун ощущает, как холодны руки мальчика. Он ладонью касается лба — мальчишка горит, словно раскалённый уголь, но руки холоднее льда, так не должно быть. — Проснись! Не пугай меня, — тревожно говорит Намджун, стараясь привести его в чувство. Он кладёт на лоб тряпицу, вымочив её в холодной воде, надеясь, что это поможет. — Только не умирай. Я буду всегда рядом, — даёт он столь необдуманное обещание незнакомцу, которого увидел лишь часом ранее, но его мольбы такие искренние, а страх пугающее мрака. Намджун не может позволить мальчишке умереть, а причины и сам понять не может. Голос незнакомца, как мелодия, что издаёт флейта «най». Молодой альфа любит этот инструмент, часто радуя дедушку своими наигрышами и мелодиями, сидя у костра долгими вечерами. Мехмед ещё давно подметил талант внука, признавая его игру на флейте чем-то волшебным и неземным. А сам Намджун прямо сейчас хочет услышать в охрипшем, сломленном голосе раненного мальчишки иную мелодию — радость. — Всё будет хорошо, — что заставляет Намджуна говорить слова утешения, ему неизвестно. Он всегда мечтал о младшем брате, оставаясь единственным ребенком в семье. И сейчас, смотря в лицо храброго маленького альфы, так отчаянно просящего не оставлять его, в сердце старшего расцветает настоящая братская любовь. Намджун снова мочит хлопковую ткань и кладёт её на пылающий жаром лоб мальчишки. Рука вновь обхватывает ладонь незнакомца, показывая ему, что он не один, и в этот момент в шатёр входит Мехмед, держа в руках разные травы. — Дедушка, он не просыпается. Ты же поможешь ему, да? — с надеждой смотрит внук. — Он просит не оставлять его. — Видимо, из-за жара бредит, — старик быстро толчёт травы в ступе, готовя лекарство. — Залей эти стебли водой и поставь на костёр. Ему нужно дать отвар, чтобы сбить жар, а я намажу малхам на его рану. Поторопись, внучек, не медли, состояние мальчишки хуже, чем я думал. Намджун стремглав бросается из шатра, желая поскорее исполнить волю дедушки. Старик осторожно кладёт на рану малхам и под тихое поскуливание мальчишки обвязывает это место хлопковой тканью. Намджун возвращается в шатёр, держа в руках миску с горячим отваром, пастух медленно поит им раненного альфу. — Деда, теперь он выживет? — в голосе чувствуется тревога, и Намджун не в силах это скрыть. — Не знаю, родной. Мы сделали всё, что в наших силах. Теперь всё в руках Всевышнего, и да помогут ему наши молитвы. Хочу верить, он крепкий малый и сможет дать отпор Азраилу, что следует по его стопам, — Мехмед гладит волосы мальчика. — Он уже доказал смерти, что готов бороться за жизнь. Если бы небеса желали ему смерти, мы бы его не нашли, видимо, не пришло еще время. Надеюсь, судьба на верном пути… — Ты снова говоришь загадками, — хмурится Намджун. — Со временем поймёшь каждое моё слово и извлечешь из них истину, что поможет тебе на твоём пути, мой бесстрашный тигр. А сейчас сходи-ка к берегу. Там осталась сабля, что лежала рядом с мальчиком. Может она что-то поведает о нашем раненом госте. Это ночь длится долго, и ветер силён в степи, будто он вновь что-то хочет сказать. Пастух прислушивается к нему, но хныканье мальчишки заставляет его перевести всё своё внимание на него. Намджун давно заснул на коленях любимого дедушки, хоть и обещал просидеть до утра — всё же усталость берёт своё. Мехмед всю ночь молился Всевышнему, прося не забирать маленькую душу и дать ему шанс на вторую жизнь. А то, что жизнь маленького альфы до этого была богатой и счастливой, говорила драгоценная сабля, которую сейчас пытливым внимательным взглядом рассматривал старик: бесценные камни и золото ножен могут позволить себе только визири или сам эмир, остро заточенный клинок из чёрной стали явно принадлежит руке какого-нибудь прославленного мастера, и откуда только такая удивительная сабля у маленького мальчика? Ответы может поведать только сам альфа, что сейчас на волосок от смерти, и старик вновь молится о его спасении.𖣐𖣐𖣐
Три дня дед и внук обхаживали раненого мальчика, не переставая поить его отварами, сменяя повязки, залечивая рану малхамом. На утро четвёртого дня мальчишка медленно приходит в себя. Открыв глаза, он пустым взглядом осматривает полог шатра. Намджун подползает к нему и старается не спугнуть мальчишку. Пока дедушка на улице занимается готовкой еды, альфа не отходит от больного. — Ты пришёл в себя? — улыбка озаряет его лицо. — Только не бойся, тебя никто не обидит, — торопливо поясняет Намджун. — Мы нашли тебя три дня назад. Ты был ранен и лежал на берегу реки, и мы с дедушкой принесли тебя сюда. Как ты себя чувствуешь? — Где я? — доносится слабый голос. — Кто ты? — Моё имя Намджун, — сразу отвечает альфа, и в это время в шатёр входит Мехмед, в руках держа косушку с отваром. — Вижу, ты очнулся. Как чувствуешь себя? — садится рядом старик, кладя на землю посуду, и рукой касается лба, проверяя жар. — Где мой дедушка? Где моя семья? — тихо паникует мальчик. — Как тебя зовут? — не унимается Намджун. — Я… Я Чонгук, — запинаясь в словах, отвечает он. — Мой дедушка, он ведь прыгнул со мной, вы спасли его? — с надеждой в лихорадочно горящих глазах спрашивает мальчик. — Чонгук, я Намджун, — альфа, протянув руку, сжимает ладонь мальчишки. — Родной, не время для знакомств, иди, посмотри за стадом, что-то собаки лают, — Мехмед выпроваживает внука из шатра, понимая, что Чонгуку нужен отдых. — Вы спасли моего дедушку? — Чонгук не слышит ничего вокруг, терзаясь этим вопросом с момента пробуждения. — Нет, сынок, ты был один, когда мы тебя нашли. С тобой была лишь эта сабля. Надеюсь, ты помнишь о ней, — Мехмед кладёт в руки мальчика рукоять драгоценной сабли и приподнимает его голову, поднося пиалу к обескровленным губам. — Тебе нужно это выпить, так станет легче. Чонгук не может унять свою боль, даже горечь отвара не способна затмить внутренний огонь. Руки сжимаются в кулак, а из глаз текут слезы, что влажной дорожкой стремятся вниз. Ему невыносимо осознавать то, что он остался один. Больше некого обнять, попросить о поддержке, услышать искренние слова любви и заботы. Всего этого Чонгук лишился за одну ночь, за один миг. Шайтан лишил его воздуха, который заставлял биться сердце, а теперь в груди лишь пустота. Чонгук медленно охладевает, теряя нити тепла внутри, и словно душа разбивается на тысячи осколков, что вряд ли станут одним целым… — Я отомщу ему! — хрипит мальчик, сжимая кулаки. — Возьму плату за каждую каплю крови моих близких. Он будет захлёбываться в собственных муках, и даже смерть будет казаться ему милостью. Я сделаю так, что судьба пожалеет о том, чему позволила свершиться. Я утоплю этот мир в крови, но и тогда моё сердце не обретёт покоя, — шепча эти слова, Чонгук крепко сжал в руках саблю отца, медленно проваливаясь в небытие. Мехмед слышит эти слова и понимает, чей это ребёнок. Вспоминает предсказания, что говорил эмиру. Это тот самый сын Юпитера. Пастух обдумывает услышанное и поражается воле маленького альфы. В голосе столько решимости, а предсказания Чонгука вполне имеют место сбыться. Из маленького львёнка вырастет грозный лев: он сам неосознанно творит и предсказывает своё будущее, к чему подтолкнули его люди, обстоятельства и судьба. Природа воспитает его как своего ребёнка, могучего и сильного, одно имя которого будет приводить в смертельный трепет каждого. — Поспи, сынок, ты достаточно натерпелся, — Мехмед хочет убрать саблю, но маленькие ручки сжимают рукоять крепко. Чонгук даже сквозь сон не отпускает подарок отца.Спустя месяц
Чонгук восстанавливает своё здоровье к исходу нового месяца — молодой организм справился с ранением. Хоть рана и затянулась, оставив после себя первый шрам на теле, но след, оставленный на сердце предательством близкого человека, так и не собирается заживать, напоминая о себе каждую минуту. Чонгук запрещает себе горевать по родным, обещая, что на могиле врага будет их непременно оплакивать, но всё же жажда мести не даёт ему спокойно спать по ночам. Чонгук теперь боится своих снов, стоит закрыть глаза, как сознание возвращает его в тот день, что проклятьем будет следовать за ним. «Лучше бы я не рождался», — всё, что он может сказать себе. В один из вечеров Чонгук сидит на небольшом холме и наблюдает за закатом, смотря, как солнце уступает свой трон царству ночи. Он настолько ушёл в свои мысли, что не замечает, как к нему подсаживается Мехмед. — Ты снова сюда забрался? — пытается отдышаться пастух. — Я не раз говорил, что тебе нужно отдыхать и восстанавливаться, но ты, проказник, не сидишь в шатре. — Мне нужен воздух, мне нужна свобода. Я не могу сидеть в душном шатре, на меня всё давит, — Чонгук неосознанно сжимает землю в кулаке. — Мой дорогой мальчик, послушай мой совет, думаю, я имею на это право. Ты давно перестал быть для меня чужим, став ещё одним внуком. Ещё вы и с Намджуном сблизились, он смотрит на тебя, как на своего младшего брата, — старик сжимает плечо мальчика, желая обратить его взор на себя. — Прошу, забудь о мести, не заполняй свою душу мраком, ты ещё совсем юн. Подумай о будущем. Месть никогда не доведёт до добра, ты лишь потеряешь свой свет. — Я уже потерял его, когда убивали моего папу, отца, дедушку, а когда убили моего митти колибри, то разбудили во мне существо, что будет лишь поглощать всё на своём пути, — без эмоций отвечает Чонгук. — Они сделали меня таким, теперь им отвечать за это. Любое действие несёт за собой последствие. — Ты быстро повзрослел, дорогой. Ты ведь знаешь, что есть семьдесят шесть непростительных грехов, что Всевышний нам запрещает. Боюсь, совершив самый тяжкий из них, ты обречёшь свою душу на вечные муки, — Мехмед гладит его по спине, показывая свою заботу. — Я сделаю ещё больше, почтенный. Вы не сможете меня отговорить и тем более заставить отступиться от моего кровавого пути. Уже поздно, думаю, судьбе стоило задуматься об этом, когда прислала в мой дом палача, — Чонгук смотрит на него: — А как вы оказались в этих степях? Не лучше ли жить в городе, видно, сколь вы мудры. — Я был из знатной семьи, обучался в медресе у лучших учителей того времени. Мой отец был из высшей общины, мои братья так же служили во дворце, но судьба была неблагосклонна ко мне, и вскоре я узнал, что деяния моей семьи не из чистых. Отец собирался втянуть и меня в это, но я сбежал, расположился здесь. После моего побега узнал, что всю мою семью поймали и казнили за предательство. Я сменил имя и стал простым пастухом, женился и продолжил жить здесь. Никто не знает мою предысторию, кроме моей семьи, — старик глубоко вдыхает и смотрит на внука, что пасёт овец недалеко от них. — Сын вскоре не захотел такой жизни и перебрался в город с мужем, там и родился Намджун. Мой внук похож на меня, его притягивают эти места, хотя сын настаивает на его учёбе и хочет, чтобы в будущем он занял хорошую должность во дворце. А он этого не хочет. — Вы столько мне рассказали, не боясь, что я могу проговориться. — Ты хоть и горишь огнём мести, но твоей душе чуждо чувство предательства, — Мехмед тянет его к себе, приобнимая. — Я так не поступлю, не паду так низко, как мои враги. Но и прощать такое не стану, любое предательство карается смертью, — Чонгук встаёт с места, крепко держа свою саблю, с которой не расстаётся никогда. — Надеюсь, ты осознаешь всё и поймёшь, что месть не погасит твой внутренний пыл, а ещё больше заставит его гореть, сжигая всё на своём пути. Боюсь, ты превратишься в пепел, стремясь за огнём, — старик встаёт с места. — Но есть надежда, что любовь снова посадит семена доброты в твоём сердце, и ты будешь счастлив.𖣐𖣐𖣐
Мехмед всего два года смог удержать Чонгука рядом собой. Старик обучал их письму и чтению, делился своими познаниями в законах Шариата, читал им стихи древних поэтов и слушал первые робкие строки, написанные мальчиками. Вечерами Намджун и Чонгук долго и нудно повторяли друг за другом чужую речь, изучая персидский и тюркский языки — Мехмед считал знание языков необходимым для будущей жизни мальчиков. Отец не раз хотел забрать Намджуна, тот наотрез отказывался и не желая возвращаться в город, где ходили слухи о жестокости нынешнего эмира Кеша. Их огорчал тот факт, что сын Мехмеда служил этому жестокому правителю и потакал его указаниям, стараясь выделиться среди всех визирей, и это ему удалось, вскоре он стал самым приближенным человеком правителя. Мехмед был против такого пути, что выбрал сын, но он его не слышал. Пастух, накрыв маленький стол, зовёт своих внуков на ужин. Они, помолившись, приступают к трапезе. После плотного ужина все трое сидят у костра, каждый в своих думах, и ни один не решается начать разговор, но откладывать более не имело смысла. — Дедушка Мехмед, спасибо тебе за всё, но я решил покинуть тебя и найти себе учителя, который научит меня держать саблю. Я хочу стать лучше и обучиться искусству боя, — внутренний огонь всё ещё не погас, а лишь увеличился, пуская корни мести всё глубже. — Ты всё ещё не отказался от этого пути? Я думал, ты останешься со мной, — грустно отвечает Мехмед. Пастух так проникся этим мальчишкой, что надеялся на то, что тот останется с ним надолго и забудет про свою месть. Но, видимо, он ошибается, строя несбыточные надежды. — Я тоже поеду с тобой, — твёрдо заявляет Намджун, пристально смотря на младшего. — Я поеду один, — сразу отвечает Чонгук. — Это мой путь, моя жизнь, моя месть, и ты к этому не имеешь отношения. — Сейчас все мы пойдём спать, и больше не смейте заикаться об этом. Чонгук, не вздумай больше говорить об уходе, — Мехмед встаёт с места и направляется в шатёр, юноши молча следуют за ним. Пока все пребывают в глубоком сне, Чонгук, открыв глаза, начинает собирать свои вещи. Он понимает одно: его время пришло, и чем дольше он будет тянуть с обучением, тем больше потеряет. Нужные знания и любовь он получил от Мехмеда, и за это он безмерно благодарен ему. Как бы пастух не старался, но не смог распустить бутоны прощения в его сердце. Чонгук, взяв пол-лепёшки к себе в сумку, оглядывается назад, последний раз смотря на людей, что стали для него родными. Альфа еле слышно шепчет спасибо и выходит из шатра, устремляясь в степь, чтобы найти своё предназначение. Не успевает он и пары шагов сделать, как крепкая хватка останавливает его. Чонгук отдёргивает руку и видит перед собой того, кого совершенно не ожидает увидеть. — Ты что здесь делаешь? — удивляется Чонгук, смотря на Намджуна. — А чего ты думал, сбежать среди ночи один? Я прекрасно знаю тебя, чтобы верить на слово, а тем более твоему мнимому повиновению, — он одной рукой обвивает шею младшего. — Так куда путь держим, степной лев? — Я пока не знаю, куда держу путь, но, думаю, найду своё предназначение. А ты возвращайся к дедушке Мехмеду, я не заберу тебя собой, — твёрдо отвечает Чонгук и убирает руку старшего со своих плеч. — Я тебя не спрашивал, — Намджун снова притягивает Чона к себе и, запрокинув руку на него, уводит за собой. — Не смей мне перечить. Я оставил дедушке Мехмеду записку, думаю, нас простят. Мы же не навсегда уходим, а следуем за мечтой, мой арслан. — Не называй меня так, — рычит Чонгук. — Меня только отец так называл. — Я твой старший брат, так что имею право. Не смей рычать на меня, — Намджун пальцами сжимает шею младшего. Чонгук больше не противится желанию старшего, понимая, что лучше иметь рядом надёжного человека, чем быть одиноким волком. Намджун, как-никак, действительно стал для него братом. Впереди их ждёт долгий и тяжёлый путь, но они теперь есть друг у друга. Чонгук с Намджуном бродили по безгранично нескончаемым степям, равнинам, пока на дорогу к ним не вышел караван с верблюдами. Это были купцы, что шли по Великому шелковому пути. Альфы присоединились к ним, выполняя мелкую работёнку, чтобы хоть как-то прокормить себя на день. Караван побывал в разных городах, они видели немало мест, слышали разные слухи, а нужное им найти было не сложно. Намджун и Чонгук не раз слышали легенды про Атабеков, что мастерски владели военным искусством, а это то, что им было нужно. Ходили слухи об их вожде по прозвищу Ирбис. Узнав, что они обосновались на территории Большого Кызылкума, в пустыне междуречья Амударьи и Сырдарьи, юноши под покровом ночи сбежали от купцов. У них имелось при себе немного акче, что помогли бы им добраться до нужного места.𖣐𖣐𖣐
Пустыня Кызылкум. Предположительное нахождение племени Атабеков. Чонгук весь в предвкушении, ему не терпится поскорее найти себе наставника, что поможет усовершенствовать его навыки. Долгий путь их утомил, хоть и добрались они наконец-то до нужного места. Юноши не задумывались, что ночи в пустыне бывают такими холодными, ведь при упоминании этого места невольно представляешь адское пекло и горячий песок. Но здесь всё по-другому. И что их удивило больше всего, так это холмы и красный песок под ногами, усыпанный диким ярко-красным тюльпаном и белыми кустами саксаула. Они давали себе отчёт и прекрасно знали, что это самый безжалостный клан, который не принимает чужаков к себе. Чонгук не раз слышал, что потревожив и войдя на их территорию, живым оттуда уже не выйдешь. Их боялись все, включая и богатых людей, которых Атабеки не раз обворовывали, раздавая деньги бедным людям. Народ восхищался ими, а государство считало их разбойниками. — Чонгук, мы вроде нашли их, — говорит Намджун, видя вдали дым от костров — им осталось всего лишь спустится с горы и преодолеть равнину. — Как думаешь, они нас сразу убьют или всё же дадут сказать хоть слово? — У меня есть план, брат. Но если боишься, можешь остаться здесь, я сам справлюсь, — твёрдо отвечает Чонгук, показывая свою решительность — он не отступится. — Поражаюсь твоему стремлению, братик, — бубня себе под нос, альфа следует за ним, осталось совсем немного. Они подошли к границам племени, хотели незаметно пробраться внутрь, прямиком к главе клана. Но не успевают парни пробраться в шатёр, как их ловят люди, тут же связывая по рукам и ногам. Поставив маленьких альф на колени, разбойники стоят рядом, держа острие сабель у их горла. Из шатра выходит статный альфа, на его плечах красуется волчья шкура, в руках он сжимает большую саблю, а лицо отражает мужество. Чонгук понимает, что этот мужчина и есть тот самый Ирбис. Но, не смотря на его грозный вид и на клинки, направленные на них, мальчишки совсем не боятся — знали ведь, на что шли. — Не ожидал увидеть на своей территории мальчишек, — главарь, подойдя к ним, сморит на каждого по отдельности. — Откуда пришли? Чего хотели? Вы разве не знаете, что раз вступив на мою землю, вы больше не увидите свет, — хмуро смотрит на незнакомцев. — Я знал, на что иду. Я не боюсь смерти, не стоит меня ей пугать, — уверенно отвечает Чонгук, пристально смотря хищнику в глаза. — Митти кахрамон, — на этих словах его люди начинают смеяться, — что тебе надо? Попробуй удивить меня. Рискни, — рычит альфа. Он так не любит чужаков, что убивает сразу. Но здесь дети, и это только раззадоривает его. — Обучи меня и моего названного брата искусству боя. Нам нужен устоз, и я прошу, чтобы ты обучил нас всему, — Чонгук переводит взгляд на Намджуна и кивает головой, этим давая знак, что у них всё получится. Младший даже не сомневается в своих умениях. — Такой наглый, — с ухмылкой смотрит на него Ирбис и понимает одно, что ранее не встречал таких маленьких храбрецов. Ему порой взрослые боялись перечить, а тут какой-то мальчишка, стоя перед ним на коленях, смотрит в его глаза, не боясь хищника. Это в какой-то мере забавляет вождя, заставляя бурлить кровь. — Я добиваюсь своего и не отступлюсь, пока не обучишь меня своему мастерству. Дай мне шанс, — Чонгук не вздрагивает даже тогда, когда один из людей, что держит саблю прямо у горла, слегка давить на кожу, и кровь струйкой стекает по шее. — Если покажешь свои умения, то я подумаю. Докажи, что стоишь моих знаний, — вождь взглядом намекает своему человеку, чтобы тот развязал руки мальчишке. Чонгук уверенно поднимается на ноги, чуть протирая запястья от тугого узла, и пристально смотрит на Ирбиса, ожидая новых указаний. — Что мне нужно сделать? Говори! — Одолеешь моего человека в бою, то так тому и быть — станешь моим учеником, — вождь отдаёт приказ своему человеку, и тот принимает боевую позицию. — Где твоя сабля или пусть мой человек даст свою? — Моя сабля всегда со мной, только дайте мою сумку, — резко отрезает Чонгук. Ему под ноги кидают сумку, и Чонгук достаёт оттуда саблю отца. Взяв ножны, он оголяет чёрный клинок и, встав с места, подходит к сопернику, принимая боевую позицию. Ирбис садится на стул, пристально наблюдая за ними. — Это нечестно, — кричит Намджун, всё так же связанный по рукам и ногам. — Как можно ставить против мальчика взрослого альфу? Это несправедливо. — О какой справедливости может идти речь? Он просил шанса, я дал ему эту возможность, — вождь переводит взгляд на Чонгука. — Начинайте, у меня нет времени. Мальчишка смотрит на противника, что стоит напротив, он больше его в три раза. Мускулистый мужчина с бородой и со шрамами на лице, при виде такого альфы невольно начинаешь бояться. Но только не он. Чонгук держится за эфес двумя руками и смотрит на врага. Он не успевает напасть, как противник делает первый удар. Младший, собрав все свои силы, старается дать ему отпор. Враг продолжает наносить удары, но Чон, увернувшись, скользит под рукой, раня своего врага в бок. Конечно, рана не так глубока, но это заставляет Ирбиса заострить на нём внимание. Несмотря на маленькое тельце, в этом парнишке кроется сила льва, которой может позавидовать любой взрослый. Волнение Намджуна за названного брата столь явное, что он кричит, подсказывает, предупреждает об опасности, даже будучи связанным, пытаясь хоть как-то помочь Чонгуку. Но всё, что ему остаётся — это смотреть с тревогой на неравный бой. Сражение длится недолго. В итоге Чонгук проигрывает и лежит на земле, становясь мишенью для острого клинка. Противник только хочет проткнуть маленькое горло, как Ирбис останавливает своего человека, подняв руку. — Стой! Не убивать его, — альфа отходит от Чонгука. Ирбис встаёт с места и, подойдя к младшему, протягивает руку. — Я буду обучать тебя, ты доказал, что достоин этих знаний, но не думай, что всё будет так легко. Тебе и твоему другу придётся много потрудиться. Запомните, живя в клане — вы подчиняетесь его законам. На этом — всё!𖣐𖣐𖣐
1359 год. Клан Атабеков. 12 лет спустя. Кызылкум. Середина зимы. Всадники въезжают на территорию клана, сородичи приветствуют их громкими вскриками, видя, какой богатый у них улов на сегодня. Впереди на чёрном жеребце едет молодой темноволосый альфа, через правое плечо которого накинута львиная шкура убитого им самим зверя. Один его взгляд внушает неимоверный страх, а имя его боятся даже шептать, как и новое прозвище — Тамерлан. Чонгук — двадцатитрехлетний сильный альфа, добившийся успехов в военном искусстве, мастерски владеет саблей и прекрасно стреляет из лука. Чонгук — превосходный стратег и, как оказалось, обладает талантом полководца. Он умён и безжалостен, хладнокровен и чертовски силён, да настолько, что голыми руками способен убить льва, свернув ему шею. Рядом с ним его верный брат Намджун, известный, как Айбарс. Широкоплечий, статный воин, что искусно владеет саблей, не уступая в таланте стратега даже брату, являясь его верным советником. Айбарса считают тенью Тамерлана. Их боятся. Их остерегаются. Но если их тень коснулась ваших земель — беды вам не миновать. Альфы слезают со своих лошадей и направляются прямиком к Ирбису, что встречает их у входа в свой шатёр. — Тамерлан, Айбарс, вижу вас в добром здравии и с хорошим уловом, — он похлопывает по плечу Чонгука и Намджуна. — Пройдём внутрь, — альфа заводит их в шатёр. Кроме Ирбиса никто не знает настоящих имён юношей, что стали для него как сыновья. Семья вождя погибла от рук его врагов, и в сердце этого сильного альфы остался рубец, который ничем не излечить. После этого вождь не стал заводить новую семью, предпочтя остаться одиноким в этой жизни. Но Намджуна и Чонгука, этих двух молодых альф со львиными сердцами, Ирбис посчитал истинным подарком судьбы, которым чуждо чувство страха. — Устоз, улов был достойным. Как и ожидалось, нам попался жирный бей, что прислуживал в сарае, так что он немало обокрал людей, — Чонгук запивает свой пыл крепким мусаллас. Ирбис наедине с Чонгуком и Намджуном всегда обращается к ним, стирая всю формальность. На людях они ведут себя сдержанно, как и положено альфам, но все в окраине и среди клана считают их сыновьями Ирбиса. Это наводит ещё больше страха на людей. — Я так горжусь вами, мои львы! Вы заставили дрожать от страха этих бесстыжих беев, что возомнили себя правителями мира, но истинные владыки земли вы — мои сыновья, — Ирбис тянет их обоих за шеи и крепко прижимает к себе. — Сегодня устрою большой базм в честь вашей новой победы, и уже завтра раздадим весь улов бедному народу. А сегодня до вечера будем пить и праздновать. — Я бы хотел с тобой поговорить на одну очень важную тему. Только обещай, что выслушаешь меня до конца, — Чонгук отстраняется от вождя и смотрит в эти ставшие уже родными глаза. — Я считаю, пришло время. Думаю, нам с братом стоит уйти из клана и пойти по той дороге, что я хотел изначально. Ты ведь прекрасно знаешь, чего я хочу, и уверен, я полностью к этому готов. И ты должен нас отпустить. Ты наш наставник, а это значит, второй отец. Так благослови своих сыновей и отпусти нас в дальний путь. — Но… Как же… — Ирбис прекрасно знал, что однажды наступит этот день. Тот день, когда он должен будет отпустить своих львов на охоту. Они больше не львята, что покорно будут сидеть рядом и обучаться всему. Они уже созревшие воины, достойные приемники. — Устоз, ты нас обучил всему, дал нам дом и своё имя, мы большего и просить не смеем. Не сочти за неуважение, но нам действительно пора, — поддерживает Намджун своего младшего брата. — Да разве я могу вам препятствовать, мои храбрые мальчики? Раз вы так решили, то всё, что я могу сделать, лишь благословить своих орлов и отпустить на свободу, — Ирбис снова притягивает их к себе, обнимая за плечи. — Но помните, мой клан — ваш клан. Если нужна будет помощь, я всегда готов ради вас отдать свою жизнь, мои арсланы. Пусть Всевышний оберегает вас, как бы вы далеко не ушли от меня. Лишь напоследок примите от меня подарок — это ваши жеребцы, которые без вас не смогут. Забирайте их, примите их, как подарок от отца. — Конечно, устоз Ирбис. Ты стал для нас отцом, — Чонгук в ответ тоже обнимает его, — береги себя! Намджун также обнимает вождя и благодарит за всё, что он сделал для них. Базм проходит по-особому, ведь двое воинов покидают клан, конечно многие хотели, чтобы они задержались, но, увы, — альфы лишь отрицательно качали головой. На утро, после хмельного пира, юноши собрали нужные вещи в дорогу и, попрощавшись со всеми, двинулись в путь. Ирбис немного расстроился такому быстрому уходу, но понимал одно: раз они решили, то назад пути нет. Главное, где бы его львы не были, пусть всегда будут живы и здоровы.𖣐𖣐𖣐
Они всё больше отдаляются от клана, что был им домом на протяжении всех двенадцати лет. Чонгук стремится к своей мести, что не угасла за эти годы, а лишь набирала силу. Покидая свой второй дом и Ирбиса, Чонгук понимает одну истину: люди в его жизни так и останутся для него лишь прохожими. Он проклят вечность прожить один, потому что судьба так решила, отняв у него родных. Чонгук знает, что однажды и Намджун покинет его, и всеми силами пытается не привязаться к нему. Даже Ирбиса, который стал ему наставником и отцом, Чонгук всё равно оставил. Альфа придерживается лишь одного: никогда не привязываться к людям, ведь слабость равно поражение. И сейчас, стоя на красном холме, Чонгук устремляет взгляд на пустыню, что вырастила его. Он был и остался львом этих красных песков. Дикие тюльпаны видели его боль, которой он делился ночами, сидя на холмах и смотря на клан. Мир вокруг стал свидетелям того, как рос лев, и этот зверь сейчас покидает их, оставляя на Ирбиса, на своего второго отца. — Надеюсь, я вернусь сюда, победив свою жажду мести и наказав врагов, —Чонгук смотрит на свой клан, над которым поднимаются клубы дыма от костров. — Мы вернёмся, — Намджун пожимает плечо младшего и смотрит на него, в попытке уловить эмоции, но по лицу альфы не прочесть ничего. Не поймёшь, что именно на данный момент он испытывает, может это и хорошо? Но правильно ли скрывать всё внутри? Может стоит иногда делиться со своей болью с близкими, а может, Намджун недостаточно близок к нему, чтобы прочитать его душу, как открытую книгу. — Продолжим путь, — Чонгук вновь забирается на своего жеребца. — Твой лев покидает тебя, но тепло твоего песка всегда со мной, мой Кызылкум, — еле слышно шепчет, чтобы лишь природа слышала его посыл. Ирбис всегда называл Чонгука львом Кызылкума, утверждая, что он царь этих земель. Но теперь он покидает это место, потому что осколки разбитого сердца остались в Кеше.𖣐𖣐𖣐
1359 год. Мавераннахр. Самарканд. Монгольская империя. Конец весны. Чонгук и Намджун вошли на территорию Самарканда глубоко за полночь и сняли комнату для ночлега в караван-сарае. Утром, оставив своих коней, они решают немного пройтись по базару и прикупить нужные вещи и продукты. Ночью альфы не смогли осмотреть древний город в полной мере, двигаясь в свете факелов от ворот по тёмным улочкам. Сейчас же, видя перед собой некогда величественные стены крепости, базарную площадь и минареты мечети, понимают: город находится на грани разрушения. Чонгук, не привлекая внимания, расспрашивает купцов о том, что происходило в Самарканде за последнее время. По их рассказам они узнали, что город захватили монголы во главе с великим ханом Темуджином, взявшим себе титул Чингисхана, и государство Хорезмшахов пало. Самарканд был полностью разорён и перешёл в руки монголов, оставивших здесь своих наместников. Эмиром города является Селим-бей, но он был тем ещё трусом — альфа попусту марионетка в руках чингизидов. Боясь им перечить, он выполнял все их указания, какими бы они не были, заставляя бедный народ платить большую дань для Монгольский Империи. Люди и так измучены, но трус правитель переживает лишь за свою шкуру и боится быть убитым, каждого подозревая в измене. Чонгук решает не задерживаться здесь надолго и, прикупив нужное, уехать отсюда поскорее. Поблагодарив купца, Намджун уходит следом за Чоном. — Нам не стоит здесь задерживаться. Не стоит оголять свои сабли и привлекать внимание. Я быстро прикуплю воды и встретимся при входе, — Чонгук направляется в сторону и теряется в толпе. — Это должно было быть моей фразой, — бубнит старший и идёт в сторону продуктов, чтобы запастись на долгий путь. Их снова ждёт дорога, и Намджун не знает точно, какой именно будет их конечная остановка. Чонгук, купив воды и наполнив ей все ёмкости, устремляется к выходу, где должен встретиться с братом. Едва он замечает у больших ворот Намджуна, как его за плечо толкает стражник, который волочит за собой маленького мальчика, что рыдает и просит отпустить. За ними, громко приговаривая, идёт торговец — грузный и потный альфа, своими криками привлекая ещё больше внимания прохожих. — Этот воришка посмел украсть кусок хлеба с моего прилавка, хотя знает, какое наказание последует за такой грех, — кричит торговец, пока стражник оголяет саблю, что бликами от лучей солнца падает на побледневшее маленькое личико. — Итог один. Второй стражник сидит на хрупком тельце и одной рукой протягивает руку мальчика на свет, чтобы напарник мог свершить кару для грешника. — Нет… Пожалуйста, не лишайте меня руки… Я был голоден и посмел украсть кусок хлеба для больного папы. Отец умер, я единственный кормилец в семье. Уважаемый, не убивайте меня, — умоляет охрипшим голосом мальчишка. Торговец на всеобщее обозрение показывает тот самый кусочек хлеба, что был испачкан, упав на землю. Вряд ли торговец стал бы есть этот жалкий кусок, испачканный в песке, видимо, ему всего лишь хочется наказать воришку в назидание другим, что захотят пойти против него. Мерзко. Подло. Низко. Чонгук сжимает руки в кулак и еле сдерживает свой пыл, смотря на эту картину. — Не смей, брат. Нам пора уходить, это не наша забота. Нам нельзя показываться, ты сам это говорил, — Намджун тянет Чонгука к воротам, понимая, что брат его вот-вот наделает глупостей. — Так нельзя, — альфа выходит вперёд к палачам, что решили поиздеваться над маленьким ребёнком. — Отпустите его, найдите себе равных, — рычит Чонгук, всё ещё пряча свою саблю. — Ты ещё кто такой? — удивляется такой наглости стражник. — Решил пойти против закона? Так мы и тебе устроим, — он устремляется к Чону, — ты крепче держи этого воришку, а я справлюсь с его приятелем. Чонгук не может скрыть усмешку над самонадеянностью стражника и принимает боевую позицию. Видя этого жирного громилу перед собой, он точно знает, что сможет победить его, даже не оголив клинок, ведь максимум, на что способен этот толстяк — обижать людей слабее себя. Стражник кидается на альфу с угрожающе поднятой саблей, но Чон ловко избегает удара, не дав противнику даже возможности приблизиться к себе. Он ускользает от острия клинка раз за разом, пока мужчина напротив начинает задыхаться — его злит такая игра. Народ вокруг откровенно насмехается над ним, понимая, какой этот стражник слабый, перед действительно сильным противником. — Это всё, на что ты способен? — нагло смеётся Чонгук. — Я думал, ты пригоден для большего. Это ещё больше раздражает стражника, и он зло набрасывается на Чонгука, но не успевает сделать даже взмах, как Чонгук одним ударом своей сабли валит громилу на землю, так и не оголив свой клинок. Его напарник, не ожидавший такого расклада, отпускает мальчика, набрасываясь на Чона, но и этому горе-воину пришлось испытать на себе пару ударов, прежде чем упасть рядом с поверженным напарником. Восторженный народ восхищённо аплодирует незнакомому герою, спасшему беззащитного ребёнка. Чонгук подходит к мальчишке, что огромными газами смотрит на своего героя. — Спасибо вам, благородный человек, — он снова начинает плакать, — я не воришка, просто хотел немного хлеба отнести папе, — мальчик рассказывает причину, желая хоть немного очистить своё имя. — Тебя никто не винит. Прекрати плакать, ты ведь альфа. Не стоит показывать свою слабую сторону всем, иначе раздавят, — Чонгук протягивает ему мешочек с акче. — Держи, этого хватит тебе на еду, только отнеси папе. И не смей больше воровать, не всегда найдётся человек, который заступится за тебя. Чонгук, не взирая на восхищенный возглас народа, пробирается через толпу и с братом следует к выходу, но не успевают они дойти ворот, как их окружают люди в простых одеяниях, в руках которых грозно сверкали сабли. Не похожи они на бедняков. Намджун и Чонгук принимают боевую позицию, и едва рука успевает коснуться рукоятки, как к ним выходит статный мужчина с опущенным на лицо капюшоном. — Ты кто? Что тебе нужно? — грозно спрашивает Намджун. — Я видел твой бой, ты мастерски расправился со стражниками, — незнакомец хвалит Чонгука, но лица его всё также не видно из-за ткани. — Что там справляться? Это сражением назвать нельзя, — альфа не восхищается похвалой, ведь это не заслуга, а просто игра. — Хочешь стать моим личным стражником? Я бы хотел себе такого храброго воина, как ты. — Я не буду прислуживать беям. У меня другие планы, — сразу отказывает Чонгук. — А если я скажу, что перед тобой эмир этого города — сам Селим-бей, тогда ты примешь предложение? — мужчина откидывает капюшон и предстаёт перед ним. Чонгук и Намджун переглядываются и не понимают, истинный ли правитель стоит перед ними или какой-то самозванец, но они не видят смысла незнакомцв врать им. — Думаю, встать во главе моей охраны и быть приближенным к правителю — лучшее предложение для тебя. Не считаешь? — он удваивает ставку на свой страх и риск. Селим настолько боится смерти, что готов взять чужака, лишь бы выжить. Эмир собственными глазами видел, на что способен этот незнакомец, и надеется, что он может спасти его шкуру от бунта и измены. Селим не верит никому и всё больше закрывается ото всех, казня подданных и слуг безо всяких на то причин — для этого достаточно всего лишь одного малейшего подозрения. А визири боятся и слово сказать, зная, что одно неверное приведёт к лишению головы. Это чистой воды безумство, но монголы выбрали его, и пока их марионетка им полезна, они не захотят убрать его с престола. Даже смерть эмира не принесёт облегчения народу, ибо место его всегда займёт новая, более полезная кукла. Чонгук в голове прокручивает разные варианты и понимает, что такое предложение вполне себе может приблизить его к мести. Он пока не намерен менять свои планы, но и не знает, что поджидает его в будущем. Главное — это сейчас. — Я принимаю твоё предложение, но взамен ты возьмёшь и моего брата, — Чонгук протягивает руку в знак своего согласия. Намджун только хочет возразить, как младший, смотря на него красноречивым взглядом, едва заметно кивает головой. — Это другое дело, — эмир сжимает его руку в ответ. — Как вас зовут? — Я Тамерлан, а это мой брат Айбарс, — уверенно отвечает Чонгук. Рука Селима слегка вздрагивает от услышанных имён, и он чуть пошатывается на месте: — Вы те самые знаменитые разбойники, что пускают страх на высшее общество? — Да. А тебя это не устраивает? — Чонгук снова касается рукоятки своей сабли. — Нет, это даже лучше! — Селим не знает, радоваться такой находке или нет, ведь это то же самое, что найти огранённый алмаз среди камней. Теперь никто не посмеет посягнуть на его жизнь, даже не заикнётся. — Договорились. Веди нас к себе, — Чонгук не хочет больше задерживаться около этого труса, ему поскорее хочется ощутить себя на поле боя и вновь пустить свой чёрный клинок в дело.𖣐𖣐𖣐
1361 год. Самарканд. Два года спустя. Конец осени. Уставший Чонгук возвращается в свои покои. Два года наёмничества дались ему нелегко. Порой ему хотелось оставить всё и вновь ускакать с братом в степи красной пустыни, но долг и данное эмиру слово — охранять его покой — держали крепко. Сам же эмир за эти два года ещё больше увяз в собственном безумии — его подозрения стали одержимостью. Больные от недосыпа глаза везде и всюду видели предателей и заговорщиков, и с этим никто и ничего не мог поделать, даже лекари. Альфа устало снимает доспехи, откладывая свою тяжёлую от крови саблю, и даже очередная победа не радует сердце Чонгука. Имя Тамерлан теперь известно всем далеко за пределами Самарканда. Среди народа он уже стал героем, что приносит большую добычу в город, тем самым облегчая участь простых людей. Войско под командованием Чонгука и Намджуна расширяет и укрепляет границы государства. Однако они, будучи наёмниками, вынуждены подавлять бунты и восстания против монгольского владычества. Для двух жаждущих свободы сердец лучшее место выплеснуть свой адреналин, где ты являешься законом. И это земля войны, куда альфы вступают, оставляя свою совесть вдали от себя. Это лучше, чем сидеть здесь рядом с эмиром, постепенно утопающим в своём сумасшествии. Альфа не успевает обмыть свои руки и отправиться в хамам, мечтая о сне на удобной кровати, как к нему, сшибая слуг, врывается эмир Селим. Он в одной ночной сорочке, растрёпанными волосами и с маленьким ножом в руке. В выпученных глазах опять безумие, а рот искривлён в припадке. Если кто посторонний увидит его в таком состоянии, то не поверит, что этот человек и есть эмир Самарканда. — Правитель, что случилось? Зачем врываешься в мои покои, — рычит Чонгук. Он устал и ему хочется отдыха, а не безумной болтовни больного. Он наизусть знает каждое слово, которое скажет эмир. — Меня хотят убить, — альфа приближается к нему, в страхе осматривая покои, — они следят за мной. Почему не пришёл ко мне, я хочу, чтобы ты был со мной и охранял меня всю ночь. Я не могу уснуть, стоит мне закрыть глаза, как враги придут за мной, — он прижимается к Чонгуку. — Эмирым, мои люди охраняют твои покои. Туда ни одна мошка не проберётся. Я очень устал и хотел бы отдохнуть немного, — альфа убирает его руку и, взяв за плечи, хочет выпроводить. Не успевает Чонгук позвать стражников, как Селим вырывается из крепких рук и ножом ранит его. Если не молниеносная реакция альфы, то правитель явно воткнул бы острие прямо в сердце. — Ты что творишь? Обезумел совсем? — альфа встряхивает эмира, хоть кровь его струится по груди. — Я понял: ты заодно с ними, ты тоже предатель. Ты хочешь убить меня! Ты предатель! Теперь тебя знают, тебя боятся. Народ считает тебя героем, а я лишь марионетка в твоих руках, но я раскусил твой план! — он надвигается на Чона с безумием в глазах, истерично смеётся и хочет только нанести новый удар, как Чонгук одним взмахом кулака вырубает его. Намджун забегает на грохот и смотрит то на окрававленного брата, то на бессознательного эмира. — Что случилось? Я только вернулся и хотел войти в свои покои, но услышал шум, — альфа начинает осматривать брата. — Ты ранен? Кто это тебя так? Ты ведь в бою не получал их. — Да, не жди от врагов, когда названные друзья вонзают нож в спину. Видимо, это и есть моё проклятие — вечность быть преданным теми, кого считаю близкими, — Чонгук стягивает рубаху, зажимая неглубокую рану, — он всё больше приводит меня в ярость. Я не знаю, сколько ещё выдержу это безумие, моя чаша терпения переполнена. — Выведите его и отнесите в свои покои, — Намджун даёт указание слугам, кивая на едва пришедшего в себя эмира. — Дай Всевышний мне сил и терпения, — Чонгук всё больше на грани того, чтобы совершить непоправимое, хотя он плевать хотел на все предрассудки. Главное собрать больше союзников, чтобы устоять угрозам Монгольской империи.