𖣐𖣐𖣐
На фоне богатых стен мейханы, украшенных искусной мозаикой и величественными фресками, разливается богатый аромат пряностей и древесины. Мягкое свечение проникает сквозь полумрак, освещая живописный зал и позволяя увидеть блеск нарядов, украшенных золотой вышивкой и драгоценностями. На дорогом паркете посередине зала грациозно извиваются в плавном танце омеги. Тонкие и стройные тела танцоров окутаны воздушными шелковыми платьями, в которых они кажутся парящими феями из сказки. Музыка, звучащая в зале, передает непостижимое очарование Востока. Нежные звуки струнных и ритмы перкуссии сливаются в единый гармоничный аккорд, создавая ощущение полного погружения в волшебный мир мейханы — места, где богатые и знатные альфы могут отдохнуть и насладиться вином и танцами. Музыканты умело обращаются с инструментами, мелодией очаровывая души зрителей. Прекрасные омеги вращаются и скользят, словно грации, пленяющие сердца своей изящностью. В мейхане можно встретить только знатных визирей и богатых землевладельцев. Но даже здесь строго соблюдается иерархия: внизу, под балконами из красного дерева, сидят землевладельцы, а наверху наслаждаются бейларбейи и визири, что не прочь расслабиться под манящий вкус вина и мягкий дым кальяна, витающего в воздухе. Ахмед-паша сидит на мягкой подушке, в ложе скрытом от чужих глаз. Рядом стоит маленький столик, на котором разложены фрукты, кальян и кувшин с вином. Паша испуганно изучает каждого входящего в мейхану, но его страх обоснован, ведь его покровитель не простой человек. За встречу с ним он может лишиться жизни, а если откажет, то всё равно лишат головы. — Ты чего так закрылся, будто трусливый кролик. Еле узнал тебя, — слышится басистый голос альфы, что стоит позади паши. Альфа садится напротив и смотрит пристально, чуть опустив голову — Небось, боишься встретить своего Иблиса? — продолжает альфа. — Как же он искусно вас выдрессировал, что даже чужая тень пугает. Так может, не стоило соглашаться на мои условия? — с усмешкой говорит он. — В твоих руках жизнь моего сына и моего единственного омеги! И как ты думаешь, у меня есть выбор? — Ахмед-паша откидывает капюшон и смотрит на альфу жгучими глазами, что отдают бликами ненависти. — Выбор есть всегда, — скалится ненавистный гость. — Семья — это слабость альфы. Только одинокий волк взойдет на вершину, а остальное лишь помеха на пути, — альфа отпивает пиалу с вином и смотрит на прекрасных омег, танцующих под струны ребаба. — Зачем звал меня? — Ахмед-паша боится за жизнь своего ребёнка, но в то же время не хочет прогибаться под этого шакала. — Ты сделал так, как мы договорились? Ты предложил ему кандидата в мужья, того, кого я назвал тебе? — взгляд альфы невозмутим, хоть и знает, что слуга Тамерлана готов на него наброситься в любую минуту. Он знает одно: его план не так уж прост, и Ахмед-паша лишь пешка на большой игровой доске. Так что, как только план сработает, свидетелей всегда можно убрать. — Предложил кандидатуру Тэхёна-ханыма, как ты и приказал, и эмир согласился. Но я так и не понял твой истинный замысел: тебе-то что, на ком женится эмир Тамерлан? — Врагов нужно держать вблизи, — ухмыляется таинственный альфа. — Если хочешь приручить зверя, нужно подкинуть ему приманку. А наша «приманка» очень красива и хороша собой: ни один здоровый альфа не сможет устоять перед таким омегой. На войне все средства хороши. И раз я не могу победить его на поле боя, то сделаю это другим способом, при этом сберегу свои силы. Захвачу его сердце и сожму в руках, и Иблис станет моим ручным львом, — громкий хохот отдаёт по помещению так, что кажется, словно от звука содрогаются деревянные стены. — Ты действительно страшен, — говорит паша и запивает слова вином, не желая наговорить лишнего.𖣐𖣐𖣐
Моголистан. 1365 год. Султанат Йунус-хана. Величественные ворота города Аксураспахиваются перед правителем Мавераннахра — эмиром Тамерланом и его свитой. Его встречают с размахом и пышностью, достойными высокого титула гостя. Чонгук восседает на угольно-чёрном коне, когда-то подаренном ханом Юнги, и неспешным шагом въезжает в город, крепко сжимая поводья. Он не смотрит по сторонам, ему неинтересны ни радостные лица, ни восторженные крики толпы. Перед глазами грустный изумрудный взгляд омеги, что остался в гареме среди дивного сада. Мысленно он до сих рядом с Чимином и лишь изредка возвращался в реальность, реагируя на зов друга. Альфа не смог забрать его с собой, понимая, что для юноши это слишком. Эмир разодет в роскошные одежды, правой рукой сжимает рукоять отцовской сабли, а золотая корона с трилистником сияет в свете солнца. Толпа, затаив дыхание, наблюдает за грозным эмиром и его свитой, следующей за ним. Всадники едут на великолепных скакунах, украшенных драгоценной сбруей и сёдлами, по лощёным бокам которых свисают покрывала из чистого шёлка. Гружёные арбы везут богатые дары для хана Моголистана. Эмиру есть чем удивить и восхитить старого хана. С балконов и крыш гостей осыпают лепестками роз. Видно, с какой почестью они встречают сватов. Но такой жест не впечатлил Чонгука: он посчитал это излишним хвастовством. Альфу ещё больше злит сладкий аромат роз, вновь возвращающий его в своих воспоминаниях в дивный розовый сад, заставляя вспомнить трепетное и такое нежное тело златовласого омеги в своих руках, который так далеко от него сейчас. В сопровождении свиты, состоящей из ближайших советников и воинов, эмир приближается ко дворцу Йунус-хана. Придворные склоняют головы, приветствуя сватов, что преодолели немалый путь. На мраморных ступенях стоит сам Йунус-хан в кругу своих визирей. Хан — альфа довольно преклонных лет, с седой стриженной бородой и морщинистым лицом. Его открытый, прямой, строгий взгляд выдаёт в нём человека стойкого и благородного. И то, что Йунус-хан сохранил свою власть за столько лет, вызывает уважение у Тамерлана. Сам эмир спрыгивает с коня и вместе с Айбарсом идёт навстречу, совершенно не скрывая своего недовольства от происходящего вокруг. — Ас-саля́му але́йкум, дорогие гости, добро пожаловать, — приветствует их Йунус-хан. — Але́йкум ас-саля́м, — Айбарс подходит к нему первым и, коснувшись руки, целует тыльную сторону в знак уважения. Тамерлан смотрит хмуро в ответ, и лишь после того, как Намджун незаметно для других локтем бьёт его в бок, склоняется и сухо здоровается. — Вы наверняка утомились в долгом пути, прошу, проходите. В честь вашего приезда я устроил базм, — хан жестом руки приглашает в свой дворец. — После вас, — немедля отвечает Намджун. — Вы почётные гости в моём дворце, — сказав эти слова, хан пропускает молодых вперёд. Йунус-хан хоть и имеет статус выше Тамерлана, но всё же ставит своих гостей на почётное место. Альфы молча проходят внутрь, не желая перечить старшему. Дворец Аксу столь же величественен, что и дворец в Самарканде — не уступает ему в размерах и роскоши. Только вместо редкого голубого мрамора дворец выложен драгоценным белым мальгузарским. Арочные своды украшены каменными изразцами, купол крыши крыт небесно-голубой черепицей, а башня минарета высится над дворцом, сияя белым холодным светом. Внутри тот же белый мрамор, но меж строгих ровных стен — буйство ярких тканей, пышность зелени и благоухание цветов. Они сидят за большим столом на мягких шелковых подушках: пир в самом разгаре, стол ломится от яств и напитков. Йунус-хан, не скрываясь, рассматривает своего гостя пронзительным изучающим взглядом. Хан явно был удивлён, когда в Моголистан пожаловали послы от эмира Тамерлана с вестями, что в к нему во дворец вскоре пожалуют сваты. Удивлён, но не растерян. Его единственный внук — омега Тэхён-ханым, редкостной красоты и благовоспитанности юноша, лакомый финик для многих знатных альф. Йунус-хан знает, что рано или поздно за него посватаются, но то, что это будет сам «Железный» Тамерлан и подумать не мог. Но более всего старого правителя поразило то, как отреагировал сам Тэхён на эту новость — его внук обрадовался! Да так обрадовался, что не мог скрыть ни широкой радостной улыбки, ни искрящегося счастливого взгляда. Йунус-хан призадумался тогда и прямо сейчас рассматривал будущего жениха с нескрываемым интересом — чем же он так понравился его внуку? Айбарс, глухо прокашлявшись под цепким взглядом хана, берёт на себя ответственность, решаясь озвучить то, зачем они пожаловали: — Мы прибыли к вам с хорошими намерениями, достопочтенный Йунус-хан. Я хочу попросить вашего внука Тэхёна в мужья эмиру Мавераннахра, благородному Тамерлану, — уверенно говорит Намджун, смотря в глаза хану. — Что могу сказать, — немного задумчиво смотрит на гостей правитель Моголистана. — Я лишь буду рад такому родству и союзу. Такой сильный альфа станет хорошим мужем для моего единственного внука омеги. Да благословит Всевышний священный союз двух молодых, аминь, — своими словами Йунус-хан благословляет этот брак. Намджун, не ожидая столь скорого положительного ответа, немного теряется и смотрит на Тамерлана, но быстро приходит в себя и радостно обнимает друга, поздравляя его с помолвкой. — Видимо, этот омега совсем ненужный товар, раз дедушка так легко согласился, — тихо шепчет Чонгук на ухо друга. — Молчи, не порть праздник, — Намджун сильнее прижимает к себе альфу. Откуда им обоим знать, почему старый правитель так быстро дал благословение на брак. Йунус-хан всего лишь выполнил желание своего горячо любимого единственного внука — Тэхён больше всего на свете хотел стать супругом эмира Тамерлана.𖣐𖣐𖣐
Взметнувшись по ступенькам лестницы, Тэхён, пунцовый от смущения и светящийся от счастья, несётся к резному балкону, укрытому тонкой драпировкой. Сердце трепещет от сладостного предвкушения, пронизывающего каждую клеточку его тела. Он мечтал об этой встрече долгие два года, но омега и помыслить не мог, что альфа, столь полюбившийся ему с первого взгляда, попросит его руки. Каждый торопливый шаг приближает его к этому моменту, когда он снова сможет взглянуть на мужественное лицо, что пленило его сердце. Взгляд омеги скользит по залу и ищет знакомые черты того таинственного альфы, который так прочно засел в его сердце и в мыслях. Кажется, в самом воздухе витает волнение ожидания этого долгожданного момента. И вот карий взгляд задерживается на знакомом силуэте. Тэхён видит его: Тамерлан сидит рядом с его дедушкой за большим столом, и, кажется, омега от переизбытка чувств теряет нить с реальностью. Каждая черта мужественного, по-альфьи красивого лица, каждая деталь его облика запечатлелась в памяти Тэхёна так ярко, что кажется, будто это было только вчера. Он не может отвести взгляд, чувствуя, что время на мгновение замирает. Тэхён ощущает, как гулко бьётся его сердце в груди, дыхание перехватывает, а каждая клеточка его тела наполняется сладостным томлением. Это момент, которого он ждал так долго, момент, который решил их судьбу. Он, как влюбленный дурак, наблюдает за альфой, не страшась при этом быть пойманным дедушкой, ведь шариат запрещает видеться молодым до свадьбы. Тамерлан для него номахрам — чужой мужчина. Тэхён настолько погряз в своих мечтаниях, что не замечает, как к нему медленными шагами подкрадывается Хёнджин. — И вот кто скажет, что ты взрослый омега? Подглядываешь, как нетерпеливый подросток, — тихо звучит голос беты, пугая своего кузена. — Фу-ух, ты чего так подкрадываешься?! Напугал меня, — Тэхён испуганно смотрит на бету. — Ты так скорее отправишь меня на тот свет. — Сколько раз говорил, что нужно относиться ко мне с уважением? Негодник, я же старше тебя! — бета цепляет пальцами носик омеги и чуть больно сжимает, вызывая новое негодование. — Ты опять за старое? Всего-то на два года старше, а уже возомнил из себя. Мы ровесники… почти что, — Тэхён отпихивает руку Хёнджина и снова возвращается к наблюдению. — Вот тебе и нынешние омеги: ни стыда, ни совести, — Хёнджин и сам смотрит вниз, понимая, кем именно любуется Тэхён. — Это же он? Тот самый альфа, что украл твоё сердце? — немного печально задаёт он вопрос. — Да, тот самый. Самый красивый и мужественный альфа. Он не такой, как все, и я не могу поверить, что он выбрал меня своим супругом! Я словно в волшебном сне. Разбудите меня! Хёнджин щипает омегу за руку. — Ай, за что? — Чтобы доказать тебе, что это не сон, — не скрывая улыбку, смотрит на то, как омега вмиг хмурит брови. — Иди, смотри лучше на суженого своего. — Правда же, он красив, да? Скажи, Хёнджин? — взгляд омеги искрится от радости, и бета едва скрывает улыбку. — Красив, но он мне совершенно не нравится. Может, ты ещё раз подумаешь и не станешь его игрушкой? Тамерлан не зря получил прозвище «Железный». А вдруг у него и сердце такое же? Боюсь, он не достоин тебя. Я хочу лишь одного: чтобы ты всегда был счастлив, райский финик, — с нотками грусти отвечает бета, но понимает, что этим мало что решит, так и не переубедив Тэхёна. За этими словами оба не слышат, как скрипят двери, и не замечают, как входит сам Йунус-хан. Старый альфа чуть покашливает, нарушая идиллию двоих. — Вот как тебе не стыдно, а? — старший подходит к омеге и больно тянет за левое ухо. — Сколько раз я говорил тебе, непослушное дитя, что неприемлемо омеге наблюдать за чужими альфами? Думаешь, я не знаю, чем вы оба занимаетесь? Вот что ты сейчас разглядываешь там? Йунус знает, к кому прикован взгляд его внука, но решает поиграть с ним. Ведь Тэхён все эти годы и так все уши прожужжал, говоря, какого альфу он встретил в Самарканде. — Дедушка, вот тоже ругаю брата из-за этого, — подливает масло в огонь Хёнджин. — Вы совсем распустили единственного внука омегу, так нельзя. — Тогда накажу, что делать-то? — Йунус-хан тянет Тэхёна от окна. — Палкой побью раз двадцать для начала, а потом запру в покоях. — Нет, дедушка, так нельзя поступать, ты ведь любишь меня! Ай, больно! — Тэхён смотрит жалостливо, понимая, что в честной перепалке ему не победить этих двух упрямцев, поэтому решает, что стоит брать их омежьей хитростью. — Дедушка Йунус, пощадите своего внука, — Хёнджин следует за ними, стараясь успокоить старшего. — Он ещё мал, чтобы бить его палкой. Лучше меня побей, я не уследил за ним, — бета тянет его руку, чтобы Йунус-хан отпустил ухо омеги. — И ты получишь от меня! До каких пор будешь заступаться за младшего? — альфа только хочет вывести Тэхёна из комнаты, как омега сам высвобождается от захвата. — Я прекрасно знаю, как ты любишь меня, — Тэхён под громкий хохот убегает в свои покои. — Вот попадись мне в руки, я тебе устрою наказание, — кричит вслед альфа. — Каждый раз говоришь это, но никогда не исполняешь сказанное, — качает головой бета. — Ты действительно сильнее всех любишь Тэхёна, даже больше меня. — Ты ведь тоже его любишь не меньше меня, — с серьёзным лицом говорит Йунус-хан, смотря внуку в глаза, словно в душу. — Ты о чём? — краснеет бета и отводит смущённо взгляд. — Лучше скажи, что ты ответил сватам? — Что я мог сказать, когда знаю желание любимого внука? Я лишь хочу для него счастья, и раз его сердце в руках этого альфы, мне придется смириться с судьбой. На всё воля Всевышнего. — Но он жестокий воин и поработитель чужих земель! Думаешь, разумно отдавать наш райский цветок в руки Иблиса? — бета смотрит в глаза альфы, стараясь переубедить его. — Не мы решаем, Хёнджин, за нас решил Тэхён. Будет так, как он пожелал, — резко отрезает Йунус-хан и рукой касается плеча, чуть сжимая. — Тогда вместо калыма выдвини ему одно условие. — Какое ещё условие? — удивляется альфа. — Пусть вместе с приданным жениха заберут и меня. Я хочу и дальше быть личным охранником Тэхёна в чужой стране, и я совершенно не доверяю этому Тамерлану. Прошу, дедушка, позволь мне уехать с ним. — Это невозможно, вряд ли Тамерлан примет тебя в свой сарай. Не глупи, — отмахивается Йунус-хан. — Дедушка, прошу тебя, позволь мне быть рядом с Тэхёном. Ты ведь прекрасно знаешь, как я его люблю… — бета хватает старшего за локоть и крепко сжимает. — Люблю, как брата. Мы с самого детства всегда вместе, а теперь, как мне жить здесь, если ты отдашь его в руки совершенно чужого человека. Разве твоему сердцу не страшно за него? Или тебе всё равно, и ты просто хочешь избавиться от Тэхёна? — Ты что такое говоришь, негодник? — злится Йунус-хан. — Ты, как никто другой, видел, как я растил нашего маленького омегу! Ты прекрасно знаешь, что именно пережил Тэхён и как я его оберегал ото всех! Старший альфа понимает, что Хёнджин прав: они ничего хорошего не слышали о Тамерлане, и это немного пугает. И то, что он выбрал Тэхёна в мужья, наводит на сомнения. — Я думаю, Тамерлану нужна власть, а Тэхён — лишь вещь, которая поможет достичь ему желаемого. И когда он станет ненужным, боюсь, эмир растопчет его наивное сердце. — Убедил, негодник, — Йунус-хан хлопает внука по руке. — Я поставлю это условие, но боюсь, тебе там не будет сладко. — Главное — защищать Тэхёна, остальное я выдержу, не переживай, дедушка, — улыбается Хёнджин в ответ и понимает, что он всегда будет рядом с любимым братом. — Во благо будет твоё решение, аминь, — вновь похлопывает по руке внука альфа и пытается хоть как-то унять внутреннюю тревогу за близких. Ведь внуки его стали для него как Солнце и Луна, а теперь оба одновременно покинут родное гнездышко.𖣐𖣐𖣐
Приуральские степи. Аксай. Пыль оседает тяжёлым грязным комом под копытами гнедого коня. Степь дрожит, и воздух плывёт маревом от топота тысячи коней, движения сотен колес и шелеста знамён. Орлиное крыло мелькает тонкой тенью над людской рекой. Птице невдомёк, сколь опасна она: испещрённая стальными пиками, ощетинившаяся острыми стрелами, сияющая наточенными саблями. Тьма за тьмой идут, а во главе них — темники: старые, много годов повидавшие, много воин исходившие и потому много крови и мяса людского в жертву богам принёсшие. Но все они одному человеку поклоняются, хоть и младше он их на много вёсен. Хан Юнги — их повелитель. За собой их ведёт, твёрдой рукой и стальным взглядом держит войско, а они и сами готовы повиноваться хану — властителю Белой Орды, достойному потомку своего великого предка. Рядом с ним его брат, и многие знают, — больше, чем брат, — соратник, опора и поддержка, мудрый советник и собрат в веселье. Говорят, в одном котле две бараньи головы не сваришь, что-то да не уместится. Но у братьев «одна голова хорошо, а две лучше»: Юнги прямо идёт, а Хосок верную дорогу указывает; Юнги саблей рубит, а Хосок спину прикрывает; Юнги открыто перед врагом встаёт, а Хосок хитростью обходит. И так всегда. За спиной остались буйные воды Сырдарьи, позади — ширь кипчакской степи. Впереди гладко стелются воды Яи́к. Гладко стелются, да грозно извещают: дальше нельзя! Дальше — ворота Золотой Орды, где их не ждут и не приласкают. А на что им ласки чужие, когда сами пришли с огнём и мечом? И каждый десятник в строю знает: кончились холёные, сытые годы Золотой Орды — хан Юнги к ним пришёл, за трон со шкурой белого барса биться будет! Костры вдоль берега ночь освещают сильнее света серебряной Луны. Меж них Хосок едет: каждую сотню проверяет, лично смотрит. За ним тенью юный альфа один шагает. Среди остальных накидкой из белой шкуры барана выделяется, а когда шапку свою меховую снимает, длинные густые волосы медью отливаются. С тех самых скачек Феликс от господина своего ни на шаг не отходит. Поклялся ему в верности и вечной преданности. Юный альфа не только сильный и ловкий, но и толковый: языки знает, счёту обучен и любого писца на голову выше. И потому, не долго думая, Хосок его к себе приблизил. Отныне Феликс тамгачи — за многое в ответе, хоть сам молодой альфа об одном только более всего думает — о защите своего господина. Глазами своими, по-лисьи раскосыми, зыркает на каждого и ближе держится. Он первым и замечает спешно бегущего к ним гонца. — Го-вану от хана Юнги, — склоняется перед альфой гонец. — На Совет срочный велит собрать. С разведки отряд вернулся. Без слов Хосок коня поворачивает обратно и мчится к шатру хана. За ним в темноте Феликс устремляется — приказа от господина не было, но зов сердца юноша отринуть не может. У шатра ханского кешиктэны стоят. Меж них разведчики с пыльными лицами и потрепанной одеждою виднеются, а их главный перед ханом ниц падает. Хосок стремглав входит, войлочный полог откидывая. Юнги на троне резном сидит, ноги скрестив, а перед ним, уткнувшись носом в землю, десятник докладывает. Видимо, многое уже рассказал, ибо Хосок слышит лишь: — … его нигде нет. Бердибек-хан как в воду канул. — Что омеги его? Тоже сгинули? — Юнги задумчив и на брата смотрит пронзительно. — Гарем Бердибек-хана распущен. — Значит, подох, собака, — скалится Юнги. — А о смерти хана говорить не спешат. Отчего же? — сам себе задаёт вопрос альфа. — Не потому ли, что трон золотоордынский поделить не могут? — Хосок брату отвечает тихо. — Прервалась ветвь Джучи. Нет никого. Ты — законный наследник, мой хан. Единственный чингизид, кто по праву крови сядет на трон со шкурой белого барса. Но… — Но прежде тело усопшего показать надобно. Народ известить о том и огню предать по законам нашим. Нет тела, значит, и смерти нет. Кто знает, на какой охоте Бердибек-хан пропадает. — Что зять его? — обращается к десятнику Юнги. — Где Мамай? — Темник Мамай на русичей пошёл. В степи Куликовом к битве готовится. Войска разворачивать не спешит. — Потому как спешить ему и некуда, — снова Юнги заключает мысль свою. — Его это проделка. И тело в своё время он предъявит, когда с победой и славой в Орду вернётся. Против его силы никто не встанет, и сядет он на трон желанный. — Это нам поспешить надо, брат, — Хосок впервые при подданных к хану так обращается. Волнение непривычное его захлёстывает. — Мамай далёко, а мы близко. В ставку ханскую разведку отправь, а за усопшим Бердибеком я пойду. Достану пса поганого из-под земли. — Разведку отправим, но о том, чтоб за ханом идти — забудь! К утру реку перейдём, к границам Орды подступим… — Дай мне только эту ночь и день один, — тихо хрипит Хосок. — Обожди, Юнги, и к утру следующего дня вся степь о смерти Бердибек-хана говорить будет. А ты, словно по выстланному ковру, прямо к трону пройдёшь. — Нет! И не проси… Каждый раз рисковать тобой… посылать за неизвестной опасностью я не могу. — Не о том думаешь, мой хан, — Хосок не отступает, спорит с повелителем своим, невзирая на стражу. А потом улыбается широко и ярко, той самой улыбкой, которую Юнги с детства знает. — Думай о том, как титул Великого Хана принимать будешь. Как Наадам прямо на берегу Ахтубы развернётся. И я там буду… рядом с тобой. Мгновения текут смолой, пока Юнги в сомнениях тонет, но решение принимает: — Ежели к утру следующего дня не вернёшься, всю степь выжгу, а тело Бердибека шакалам кину. Хосок на слова брата лишь снова улыбается, крепко жмёт его плечо и с поклоном удаляется из шатра. У самого порога Феликс стоит. В глазах карих тревога искрится, и не может молодой альфа скрыть порыва своего — кидается под ноги своему господину. — С тобой пойду, мой господин. Позволь отряд возглавить. — Не будет отряда. Один пойду. Феликс спотыкается от услышанного, на шаг отстаёт от поспешно шагающего военачальника. — Один? — молодой альфа в лицо Хосоку заглянуть пытается, спешит за его широким шагом. — Х-хорошо, мой господин. А я с тобой. Хосок замирает так, что от неожиданности Феликс в спину широкую врезается. На него глаза чёрные, пытливые смотрят пронзительно, что даже в темноте ярче и жарче огня опаляют. В них сомнение глубокое видно, но в глубине расширенных зрачков изумление и… восхищение? Феликс на миг теряется под огненным взглядом, сжимается весь и румянцем, даже в темноте розовеющим покрывается. И всё же смотрит в ответ решительно, носик свой вздёрнутый ещё выше задирает — не отступит! — Из оружия только кинжал да лук со стрелами. Налегке поедем. Еды на день захвати, костры жечь в степи не будем. — Да, мой господин, — альфа улыбку сдержать не может, когда склоняется перед го-ваном, выражая готовность. — Когда выходим? — Сейчас!𖣐𖣐𖣐
Лошадь фыркает и шумно перебирает копытами под водой, когда по реке переплавляются, чья глубина недостижима ни для человека, ни для этого благородного животного. Феликс косу свою высоко на макушке заколол, в зубах кинжал зажимает для надёжности, а в руке поводья крепко держит, цепляясь за округлый бок своего коня. Хосок чуть поодаль плывёт, но оглядывается обеспокоенно на молодого альфу, чуть что — на помощь придёт. Они на коней своих ещё в воде садятся, и те с шумом и брызгами их на берег выносят. Время не терпит — оба пускают вскачь скакунов, устремляясь в глубину тёплой ночи. Ветер лицо их овевает, под одежды забирается, щекочет влажную кожу, ароматом степи окутывает и словно песню поёт им под мелодию ночи. Ковыль под копытами в свете Луны серебрится. Стайка сайгаков тревожно в стороне замирает, а с другой — хищная лисица трусцой бежит. Над ними ночной сокол с тревожным вскриком пролетает — спугнули всадники дичь, охоту хищной птицы загубили. Перед самым заревом Хосок спешиться велит — коням отдохнуть надобно, да и им после скачки долгой размяться и силы подкрепить тоже. Впервые он видит, как Феликс умаялся. Молодой альфа крепится, бессилия своего не признаёт. Хосок кичим из-под седла вытаскивает, на землю стеллит, поверх него свой хатанг кидает. — Ложись. Поспи, — коротко кивает он молодому альфе. — Я в дозоре буду. — Позволь, господин, мне дозор первым нести. — Я велел тебе ложиться, — чуть строже говорит Хосок. Феликс затихает, тушуется под взглядом старшего альфы и послушно ложится. Взгляд свой раскосый на мужчину кидает, прежде чем сомкнуть их и тут же забыться глубоким сном. Кони в сторонке мирно пасутся, жадно напившись из ручейка прохладного. Вокруг зарево всё ярче становится, топит в своём золоте серебро Луны и звёзд. Хосок к небу глаза вскидывает, в мыслях подмечая правильность направления и время пути. Потом на мгновение смотрит на юношу… чтобы больше не отвести от него взгляда. Тонкое стройное тело, сонно раскинувшееся на его одежде, по-омежьи гибкое, по-юношески угловатое. Маленькие, почти детские пальчики зажаты в кулачки. Тугая коса, чуть растрёпанная после переправы в реке и ночной скачки, в лучах поднимающейся зари отливается цветом густого мёда. Хосок наклоняется, руку неосознанно тянет, прядку рыжую от лица убирает и замирает заворожённый — на тонкой нежной коже веснушки притаились: на вздёрнутом носике, на высоких скулах, на лбу, чистом и широком. Альфа впервые их видит, не может глаз отвести, и думается ему, что ничего прекраснее и не видел никогда. Губы изогнуты, как лук натянутый: верхняя — тонкая, с острыми вершинками, будто пики гор далёких, нижняя — полная, чувственная, брусничным цветом ярким налитая… Красота молодого альфы манит, зовом чувственным в глубине отзывается, да так, что сердце гулко стучит и в крови томление разжигает… Тихое ржание от мыслей непотребных отвлекает. Хосок словно в себя приходит, досадливо в сторону отворачивается. Тело своё распалённое в ручейке остудить решает. Скидывает одежду свою и сапоги походные, чувствуя обнажённой кожей прохладу предутренней зари. Вода в ручье ледяная по крепкие бёдра ему доходит. Хосок ладонями её черпает: быстро, жадно, с шумом и брызгами тело окропляет, в волосы густые тёмные зарывается, пыль степную да пот лошадиный смывает. От бликов искрящихся альфа глаза щурит — заря прямо в лицо светит. И не видно ему совсем, как пара раскосых глаз наблюдает за ним: сначала робко, несмело, смущённо прячась за длинными ресницами, а позднее алчно-ласкающе, восхищённо блуждая по мужественным изгибам. И век бы ему любоваться, да не насытиться…𖣐𖣐𖣐
К Сарай-Бату подходят, когда солнце уже в зените. Итиль в этом месте на рукава распадается, потоками тихими через степь густо поросшую течёт. К дороге выйти не рискуют, а пробраться в крепость надо. У каравана, на отдых остановившегося, оба притаились, коней в степь отпускают — ненадобны они сейчас им в крепости, только лишнее внимание привлекут. Хосок крепко призадумывается, пока за трапезой скудной сидят. — Господин, я отойду, — тихо доносится до него голос молодого альфы. Тот лишь кивает рассеянно, про нужду Феликса не спрашивает, в мыслях план строит, как через крепостную стену пройти, лаз какой найти или подкоп делать. Недолго юноша отсутствовал — возвращается, да не с пустыми руками. В котомке — одежда — старая, пыльная, пара чувяков и шапка овечья. Для чего они, Феликс объяснить не успевает, Хосок сам всё понимает. — Рискованно это — через ворота проходить. Незнакомые альфа с юнцом у стражи подозрения вызовут. — А альфа со своим омегой? — стыдливо опускает глаза Феликс. И только сейчас Хосок видит, что часть украденной одежды — омежья. Дээл с длинными рукавами и высокими буфами на плечах сшит из широких лоскутов яркой материи. Рукава и подол платья оторочены мехом белого ягнёнка. На груди медные украшения пришиты, а пояс бисером ярким расшит. Хосок долго на юношу смотрит, чем больше в краску вгоняет. В сознании мысль одна только — не пожалеет ли он, что с собой его взял. Кажется, уже жалеет. Кажется, в груди что-то поселилось, да так, что не избавиться теперь вовек. От одного взгляда на молодого альфу сердце теплеет, от аромата душистого кумина в горле сладость оседает… Хосок головой мотает, словно мысли из головы выбрасывает. Снова наваждение непонятное из колеи выбивает. — Одевайся, — коротко бросает он юноше. Тот скидывает одежду, но в какой-то миг стыдливо отворачивается, за кустом дикого миндаля прячется, будто и не альфа он. Выходит юноша уже одетым, пояс только нарядный крепче обвязывает. Хосок в изумление приходит от узости его талии, от плавности изгибов юношеских. Платье сидит на нём, будто по нему пошито. Но стоит альфе поднять взгляд — забывает, как дышать. Феликс косу свою распускает — медленно, робко, тонкими пальчиками меж прядей проводя. Волосы густой медовой волной ему на плечи ложатся, по спине водопадом текут. Он шаль тонкую на голову накидывает, длинный конец через плечо перекидывая. Молча на дорогу выходят. Да и как тут слово молвить, когда Хосок дышит через раз, аккурат со стуком собственного сердца. За супругов сходят оба, что в город за покупками пришли. Мимо стражников смело проходят, сразу к торговым рядам направляются. В Сарай-Бату тихо, нет волнения и растерянности на лицах, никто из горожан о смерти хана, видать, и не слыхивал. Но стражников много, ходят и по улочкам, и вдоль рядов, а уж на крепостной стене достаточно. Достаточно, чтобы понять: их опасения верны. В одежде с чужого плеча они незаметными становятся, лишнего внимания не привлекают. Только вот от Хосока не укрылось несколько заинтересованных взглядов, брошенных в сторону Феликса. Да только он на альф тех чужих тихо порыкивает и взглядом хищным, как плетью, хлестает. К ханскому шатру медленно приближаются. Он размахом и цветом среди прочих выделяется, и стражи вокруг более чем. Феликс на альфу смотрит, за руку его крепко сжимает и шепчет тихо: — Обожди здесь, мой господин. Разведаю и вернусь к тебе. Хосок ответить не успевает, как и остановить юношу, а тот быстро к шатру семенит. У арбы одной Феликс ловко корзину с бельём подхватывает, на голову себе ставит и в сторону идёт, к омежьим шатрам. Альфа долго волнением мается, под пыльным кафтаном рукоять кинжала бессильно сжимает. Уже солнце к закату клонится, а юноши всё нет. Вокруг него люди суетятся, на бродягу с дороги в куцей овечьей шапке внимания не обращают. И уж хотел было Хосок к шатрам прокрасться, как видит силуэт почти родной. Феликс к нему той же семенящей походкой бежит. — В гареме тело усопшего хана. От благовоний и дыма костра шаманского за версту разит. Там его упрятали. Ночью проберёмся, мой господин. Ночь быстро опускается и с собой прохладу приносит. Но в воздухе бурей запахло, тяжёлой удушливой волной приминая духоту и пыль. Быть к полуночи дождю. Феликс Хосока тропами уже разведанными ведёт крадучись. Луна на небе спряталась, помогает им, скрывая в темноте двоих. Ветер крепчает, хмурых туч нагоняет, чья свинцовая серость не видна в ночи. В шатре войлочном, шёлком обшитым, задымлено так, что глаза режет. Вонь масел и дым от костра заглушают все остальные запахи. Вокруг тела, укрытого ханской мантией, шаман старый с лучиной тлеющей ходит. Другие два вокруг очага сидят, под монотонное песнопение куски смолы чёрной в пламя бросают. Стремительно ворвавшегося юного альфу не сразу замечают, пока за порогом звуки глухой борьбы и последующего лязга сабель не слышат. Феликс к мантии ханской тянется, но тонкая рука перехвачена сильной рукой шамана. Мгновение лишь взор тёмный на юношу смотрит, а Феликсу кажется, будто жизнь его перед глазами проносится. Шаман голову на бок склоняет, крепче руку тонкую сжимает, чёрными длинными ногтями в кожу впивается. Голос могильный, будто из-под земли звучит, морозом холодит всё нутро. — У буйных вод неведомых любовь свою похоронишь!.. А следом и жизнь! От услышанного альфа вздрагивает. От хватки цепкой освобождается. Рывком ханскую мантию стаскивает, под ним тело грузное трупными пятнами покрытое — мёртв хан Бердибек! Феликс ногой прямо в пламя бьёт, угли раскалённые со смолой разбрасывает. Борьба за порогом шатра сильнее становится. Стража за Хосоком в шатёр врывается и в миг все замирают перед хладным трупом хана, дальше крики, суматоха и огонь раздувшийся от угольков. Старый шаман не унимается, голос его тонет в людском шуме, и никто не слышит слов его. — Кровь на кровь схлынет… Брат на брата пойдёт!.. А смерть с высоты кургана на них смотреть будет!𖣐𖣐𖣐
Город охвачен тревогой и плачем. Гонимое ветром пламя огня сильнее разгорается. С крепостной стены бегут стражники и не знают, кого ловить в толпе людей. Мимо них несутся и пешие, и всадники, в гуще которой затаились Хосок и Феликс. Альфа не отпускает тонкую руку, прижимает к себе тело юноши крепче. Едва до ворот добрались, как молния небо пронзает, а за ним гром гремит, разрывая небо. Феликс дрожит. Страха своего ему не скрыть, хоть и храбрился всё это время. Уже издали Хосок оглядывается и видит, как ворота на цепь поднимают — никого из города не выпустят, пока смутьянов не найдут, но поздно уже. По дороге оба бегут, пока вновь к степи не сворачивают. От раскатов грома земля сотрясается, и молнии одна за другой её освещают, будто кремнём огромным о небо ударяет, высекая искры. — Бури не миновать, — хрипит Хосок, смотря в раскатывающееся небо. — Быстрее бури будем, господин, — Феликс улыбается несмело, смотрит на профиль альфы украдкой, стук сердца своего унять не может. До ручейка знакомого быстро добегают, там же и пасутся их кони, на свист хозяйский откликнувшиеся. Сквозь скачку ночную слышат они, как набат из города раздаётся — тревогу бьют, о смерти Великого Хана возвещают. Скоро гонцов во все концы степи отправят — нойонам и мурзам с вестью о Курултае. Но как ни быстры их кони — буря быстрее. Ливень на них обрушивается стеной, громом и молнией о себе возвещая. От раскатов всполохи во всю ширь неба, а молнии, словно сабли серебряные, в землю впиваются. Хосок валуны замечает и к ним направляет коней. — Меж них укроемся, — кричит он юноше сквозь ливень. — Обождём бурю. Феликс кивает согласно. Едва валунов достигают, соскакивает с седла, лошадей меж камней заводит, поводья колышками к земле прикрепляя. Оба кичим из-под сёдел вытаскивают, на валун накидывают и под ним укрываются от потока ливневого. Плотный ворс ковра влагу не пропускает, хоть и пропитан им весь. Места под кичимом ничтожно мало, и альфы без слов друг к другу жмутся — не до смущения сейчас. — Замёрз? — Хосок руки тонкие, ледяные сжимает, насквозь промокшего юношу к себе на колени тянет. От того Феликс и слова не может вымолвить, замирает весь, жар накатывающий чувствуя. Хосок и не жалеет его вовсе — руки юноши в разрез рубахи кладёт, к груди своей крепкой прижимает. — Не думай ни о чём сейчас, — хрипит старший альфа. — Ежели простынешь, плохо будет… Согреть тебя надо, насквозь же промок, — заботливо шепчет Хосок, будто ребёнка утешает, хоть на самом и нитки сухой не осталось. Волосы, что так и остались не убранными, под ливнем примялись, тяжёлой медовой волной прилипнув к спине. Хосок чувствует их, потому что юноша к его плечу свою голову склоняет и в изгиб шеи носиком своим утыкается. Тихо под укрытием матерчатым, только дыхание их в тишине чуть хрипло звучит. Вокруг стихия бушует, небо разрывается и обрушивается на землю ливнем, но спокойно и тепло двоим под хлипкой «крышей», словно в мирке своём уединённом. Хосок приказывает себе ни о чём не думать и сомнениями сердце своё не разрывать. Дальше утро будет и новый день, полный других забот. А прямо сейчас — степь ночная, буря грозная… и человек, который странно в сердце поселился. Чувство то ещё разобрать не может. Одно только знает: он Феликса оберегать и защищать будет даже ценою собственной жизни. Сказал бы Хосок ещё и о чувстве странном, затаённом, до дрожи во всём теле отзывающимся… если бы Феликс омегой был. Но душистый кумин — альфий запах, а тело юношеское, хоть и гибкое, но по-альфи крепкое, сильное. Да. Феликс — альфа. Но почему тогда жмётся к нему так трепетно и рук своих, давно согревшихся, от груди горячей не отнимает? И уж точно Хосоку не показалось, что юноша дышит глубоко и медленно его ароматом.𖣐𖣐𖣐
Мавераннахр. Самарканд. Полгода спустя. Ночное звёздное небо — восхитительное зрелище, погружающее в мир таинственности и романтики. На его чёрном покрывале мерцают тысячи звезд, словно бриллиантовые капли, сияя чистым и нежным мерцанием. Лунный свет струится меж них, мягко касаясь своими сизыми лучами земли. Под покровом ночи, когда Самарканд дремлет, в тишине слышны лишь тихий топот коней и верблюдов, пробирающихся по узким улицам. Тэхён отодвигает шторку в своей повозке и наблюдает за ночным городом, что станет для него вторым домом. Омежий взор падает на величественные силуэты минаретов на фоне звёздного неба, на купола дворцов, плоские крыши домов, пытаясь высмотреть очертания Куксарая. В городе, где живёт его будущий муж, даже небо по-особенному прекрасно. Издали доносятся тягучие звуки зурны, навевая лёгкую грусть и одновременно тайную радость. Мелодия словно переносит в другой мир, где время останавливается, а душа погружается в магию дальних стран. Тэхён бывал в Самарканде лишь несколько раз, однако этот приезд совершенно другой: такой волнительный и трепетный, ведь совсем скоро состоится его свадьба. Омега и в самых сладких мечтаниях не мог себе позволить думать о таком. Кто Тамерлан и кто он? Всего лишь омега. Тэхён всегда понимал одну истину и боялся её: когда-нибудь его выдадут за старого альфу в угоду государственным делам; он боялся стать залогом мира или крепких торговых связей, где на кон поставят его счастье. Но он и представить не мог, что Всевышний так распорядится его жизнью. Благодарит ли он Всевышнего? Да! В каждой утренней молитве, в каждом вздохе! Всевышний исполнил то, о чём он сам боялся попросить… — Тэхён, ты чего улыбаешься? — Хёнджин идёт рядом с повозкой, восседая на гнедом жеребце, ведь бета никому не доверит своё сокровище. — Всего лишь заметил, что небо Самарканда прекрасное. Даже краше, чем наше, — смотря на брата, отвечает омега. — Не знал, что единственное небо может быть разным. Видимо, стоит посмотреть твоими глазами, и тогда я уловлю эту красоту, — улыбается Хёнджин. — Тэхён, не стоит витать в облаках, тебе нужно хоть немного здраво мыслить. Ты влюбился в него и в его облик, но ты не знаешь, что скрывается за всем этим, ведь люди неспроста говорят о нём плохо, — бета действительно переживает за омегу. Может, это лишь братская ревность и сердце всего-то не хочет отпускать его? Время всё покажет… — Вот влюбишься, и твоё небо поменяет цвет, — хихикает Тэхён, смотря на бету. — Хёнджин, спасибо, что поехал со мной. Мне с тобой намного спокойнее, — с мягкой улыбкой благодарит омега. — Я не мог иначе, мой райский финик, — Хёнджин опускает поводья и, чуть нагнувшись, касается руки Тэхёна с таким трепетом, будто боится лишний раз вдохнуть и ненароком навредить омеге. Бета каждой своей клеточкой старается запомнить эти ощущения, это тепло, которое станет ему совершенно чужим, как только Тэхён переступит порог Куксарая. — Мы уже прибыли? — Да, — Хёнджин убирает руку. — Закрой окно, вам до никяха нельзя встречаться. Ты ведь чтишь наши традиции? — хмурит брови бета. — Уф-ф, снова начинаешь, да? Всё, меня нет. Что за традиции такие, где нельзя встречаться с будущим мужем, а я, на минутку, проведу с ним всю оставшуюся жизнь. Это несправедливо, — вновь дует губы и нехотя отпускает шторку.𖣐𖣐𖣐
Куксарай. Розарий. Тэхён переступает порог волшебного сада, который своим неимоверно дивным благоуханием манит к себе омегу. Он осматривается по сторонам и, удостоверившись, что один, откидывает красную накидку, наконец-то выдыхая и наслаждаясь прекрасным видом королевских цветов. Омега попросту сбежал из своих покоев, воспользовавшись суматохой, устроенной слугами по случаю его прибытия. Хёнджин надзирает за всеми: ставит охрану, выбирает новых слуг, следит за обустройством — ему сейчас явно не до брата. И потому без зазрения совести Тэхён, прикрывшись своим любимым красным плащом, прошмыгнул за ворота, где и нашёл этот дивный сад. Взор омеги охватывает волшебное место, и внутри бушуют эмоции: он ещё никогда не видел такой красоты. От сладкого аромата и буйства красок Тэхён будто переносится в мир чувственности и наслаждения. Проходя по узким тропинкам, обрамленными душистыми цветами, глаза омеги падают на невероятное зрелище: журчащие водные аллеи, переплетающиеся звонкие ручейки и искрящиеся фонтаны вокруг небольших островков, покрытых пышными кустами роз. Тонкие лёгкие конструкции арок и павильонов с резным орнаментом и расписанными золотыми узорами приводят омегу в неописуемый восторг. Вокруг спокойствие и умиротворение, что дарят негу и чувство защищённости. От нежного аромата роз Тэхён с каждым новым шагом погружается в приятное состояние расслабления и единения с природой. Он тихо бредёт по кромке фонтанов, искусственных водопадов и крошечных ручейков. Тэхён теряется от разных запахов: вокруг лишь розы, но каждая из них пахнет по-разному. Так притягательно и волшебно. Сад роз отличается от других уголков Куксарая: если остальные части поместья нарочито величественны и созданы, чтобы показать всю мощь своего правителя, то этот сад — сосредоточие всей его красоты. Словно это тайное сердце Куксарая, скрытое от чужих глаз. Тамерлан прославился своей жестокостью, но сейчас омега, смотря на это место, понимает, что есть ещё маленькая часть души альфы, которая цветёт, как этот сад. Такое воссоздать может лишь поистине прекрасный душой и мыслями человек. Тэхён полностью пленён розами и, поддавшись порыву, садится на землю, любуясь этой красотой, позабыв, что мир остался за пределами сада. Тонкими изящными пальцами омега касается нежных лепестков красной розы и тянет к себе бутон, носом зарываясь в лепестки. Закрыв глаза, он вдыхает аромат, позабыв обо всём на свете. — Этот сорт розы называется «Искандер», — слышится тонкий голос за спиной. Тэхён чуть вздрагивает и оборачивается, смотря снизу вверх на незнакомца. Перед ним в лучах яркого солнца стоит неземной красоты омега, и первое, что замечает Тэхён длинные золотистые пряди, переливающиеся на солнце. Тонкая, прочти прозрачная белая кожа, большие распахнутые глаза и изумрудный взгляд, совершенно несвойственный для восточных омег. Сразу становится понятно, что этот красивый незнакомец не из этих мест. — Он назван в честь Александра Великого, завоевателя мира и величайшего воина древности, — златокудрый омега опускается на землю рядом с Тэхёном. — Нравится? — Очень нравится, — восторженно выдыхает Тэхён. — И не только эта роза — весь сад! Весь Куксарай невероятно нравится! Незнакомец мягко улыбается, спокойным ясным взглядом зелёных глаз смотря на Тэхёна, и тот поддаётся очарованию юноши, улыбаясь в ответ. — Вот эта роза называется «Салита», — омега протягивает руку к пышному кусту. — Она не просто красная, она алая, как закат перед грозой. А этот цветок: «Красный глаз», — омега указывает на соседний куст с гладкой изумрудной листвой. — Знаешь, почему он так называется? — Нет, — заворожённо тянется Тэхён к цветку. — Почему? — Смотри, — зеленоглазый юноша срывает один бутон с нежными волнистыми лепестками, обхватывает его ладонями и крошечными пальчиками раздвигает сердцевину, открывая насыщенные зелёные лепестки. И действительно — как огромный красный глаз с зелёным зрачком! — Невероятно! — в который раз восхищён Тэхён. — Ты так много знаешь об этих цветах. Ты, наверное, их очень любишь? — Люблю, — с яркой искренней улыбкой отвечает незнакомец. — Розы со мной с самого детства. И ты прав, я знаю о каждом цветке в этом саду. Хочешь, я расскажу легенду о том, как появились красные розы на земле? Её когда-то рассказывал мне мой отец. — Да, конечно, расскажи, — тихо отвечает ему. Юноша садится ближе и, смотря на ароматные цветы, вспоминает легенду, которую рассказывал ему отец на ночь. — Это история о любви прекрасной богини к простому смертному — легенда о вечной любви! У царя острова Крит Кинира родился сын Адонис. Младенец был столь красив, что сами боги любовались им. Вырос и возмужал Адонис, стал прекрасным юношей, и никто из смертных не мог сравниться с его красотой. Он был прекраснее самих богов-олимпийцев, — омега умолкает вмиг, задумавшись о чём-то с улыбкой на лице. — Почему ты остановился? — Тэхён легко касается руки юноши, что улыбается, смотря невидящим взглядом перед собой с розовыми от смущения щеками. — Ох, прости. Задумался, — судорожно выдыхает, ещё больше смущаясь. Вряд ли Тэхён когда-нибудь узнает, что незнакомый омега вспоминал в этот момент лицо своего альфы при свете луны и их первое воссоединение в этом саду. И уж точно не узнает, что для него этот альфа — воплощение самого Адониса: красивого, мужественного и сильного. — Когда богиня Афродита увидела Адониса — влюбилась в него без оглядки, — продолжает свой рассказ омега. — Богиня окружила возлюбленного безмятежностью и красотой, что были так близки сердцу юноши. Она всячески развлекала его. Сам же Адонис обожал охоту, но богиня всегда остерегала юношу от опасностей и просила беречь себя, ведь он, в отличие от неё, смертен. Но однажды, когда Афродиты не было рядом, Адонис заскучал и решил поехать на охоту один. Однако опасение богини, словно пророчество сбылось в тот же день, когда он пошел вслед за разъяренным кабаном. Сердце Тэхёна сжимается в этот момент, словно эта легенда — часть его жизни. Омега всегда воспринимает грустные истории с болью в сердце, но он не останавливает рассказчика, до последнего надеясь, что конец всё же будет не таким печальным. — Позабыв предупреждения возлюбленной, юноша вступил в схватку с диким зверем, но был проткнут острыми клыками кабана. Адонис умер, истекая кровью и с именем любимой на устах. Узнав о смерти возлюбленного, Афродита сама пошла в горы Кипра, чтобы искать юношу. По крутым горным стремнинам, среди мрачных ущелий, по краям глубоких пропастей шла Афродита. Острые камни и шипы терновника изранили нежные ноги богини. Капли крови падали на землю, и на их месте выросли пышные алые розы. Поэтому алая роза и стала символом вечной любви. Найдя тело возлюбленного, богиня горько плакала и сама хотела уйти из жизни, бросившись в море. Но, увы, она была бессмертна. Юноша и сам не замечает, как слезы скатываются по щеке, ведь легенда напомнила ему об отце, об Арнее и дорогих сердцу уголках родины, что остались позади. — Это прекрасная, но такая трагичная история любви, — Тэхён касается щеки омеги и вытирает его слезы. — Я не слышал ни одной легенды у разных народов, где возлюбленные оставались бы вместе. Нет такой афсоны, где любовь обретает счастливый конец, и это пугает, — он смотрит на цветы и старается унять собственный страх. Вдруг его любовь будет невзаимной?.. Или, обретя взаимность, будет такой же трагичной, как у Адониса и Афродиты? — Меня зовут Чимин, — вытерев слезы об рукава рубахи, юноша смотрит на омегу. — А меня Тэхён. Я прибыл из Моголистана, — омега протягивает ему руку. — Можем ли мы стать друзьями? Меня до дрожи тронула твоя легенда, и мне бы хотелось ещё услышать их из твоих уст. Ты не будешь против? — Я с большим удовольствием стану тебе другом, — обхватывает протянутую руку Чимин. — Сам я родом из Арнеи, — улыбается своему новому другу. — Все здесь называют меня ажнабий — чужеземцем. А ещё колдуном, слугой шайтана… Ты первый, кто решился со мной заговорить. Все судят меня по внешности, я, как эта роза среди диких трав, стою один, как изгой. — Теперь нас стало двое, — ободряюще улыбается Тэхён. — Я ведь тоже чужеземец. Тэхён прекрасно осведомлён, какова жизнь во дворце, где есть гарем, полный завистливых омег, вся жизнь которых состоит из интриг и вечной борьбы за внимание альфы. Омега понимает, что безмятежная жизнь осталась за пределами Куксарая, а внутри этих стен каждый новый день — словно поле боя. И в этом бою он бы хотел иметь друга. Этот омега совсем другой. Кажется, они одного возраста, и Тэхён надеется, что их дружба будет крепкой. — Хочешь, покажу тебе свой сад? — воодушевлённо привстаёт с места Чимин и протягивает руку новому другу. — Это твой сад?! — изумляется Тэхён. — Конечно, хочу! — протягивает руку в ответ. — Да, мой, — смущённо улыбается Чимин. — Это единственное место, где моё сердце обретает покой. Его построил для меня близкий моему сердцу человек, и в знак благодарности я сам ухаживаю за цветами, восславляя имя моего господина. — Тебя так любят, что ради покоя твоего сердца возвели целый сад роз! — растроганно шепчет Тэхён. — Я бы тоже хотел, чтобы ради меня альфа решился на поступок. Надеюсь, что и мой возлюбленный ответит мне взаимностью. Твой альфа достоин не только благодарности, но и твоей искренней любви. — Он достоин всего мира, — смущённо отвечает Чимин, но ему не скрыть своей влюблённости и своего трепета при одном воспоминании о Тамерлане. Знали бы они оба, что их сердца тянутся к одному и тому же человеку…𖣐𖣐𖣐
Хёнджин несмело стучит в дверь и после одобрения входит в комнату. Перед ним стоит необычайно красивый омега, воплощающий в себе все его тайные желания. Наряженный в свадебное убранство Тэхён кажется каким-то неземным созданием. На нём бархатный кафтан пурпурного цвета с серебряной вышивкой, под ним шёлковая рубаха мягкого золотистого оттенка. На голове тюрбан, украшенный перьями, драгоценными камнями и жемчугом, а на ногах сандалии из мягкой кожи, вышитые золотыми нитями. Бета застывает на месте и забывает, как дышать. На мгновение он теряет нить реальности и делает шаг к брату, всем сердцем тянется к нему. Хёнджин забывается перед красотой омеги и чувствует, будто это он суженный Тэхёна… Но лишь в своих мечтах. Медленно подойдя к нему, бета осторожно касается его лица и, чуть притянув к себе, трепетно целует омегу в лоб. В этот самый момент он понимает, что хоронит свою мечту о семье с человеком, покорившем его сердце с самого детства. Он помнит тот пленительный взгляд, когда Тэхён впервые переступил порог дома дедушки. Помнит ту боль и грусть в карих глазах, со временем сменившим место счастью и радости. — Будь счастлив, мой райский финик, — со слезами на глазах бета отстраняется от него и сам закрывает лицо любимого брата серебристой фатой. — Почему ты плачешь? — непонимающе смотрит омега на Хёнджина через тонкую ткань. — Как мне не плакать, когда отдаю своего дорогого брата в чужие руки, — пытается отшутиться бета. — Я же не оставляю тебя, а всего лишь выхожу замуж, — тихо смеётся Тэхён, сжимая холодные руки брата. — Вот когда женюсь, тогда и поймёшь мои чувства. А сейчас нам пора идти, всё готово к церемонии. Хёнджин берёт омегу за руку и кладёт её на своё предплечье, чуть сжав тонкие пальцы. Он смотрит в большое зеркало, вновь отдаваясь в плен несбыточных мечтаний. Лишь в этом отражении он видит себя рядом с красивым женихом, лишь в этом отражении, хоть и на мгновение, он ощущает себя на месте Тамерлана. — Я всегда буду рядом, брат, — тихо шепчет Тэхён, с замиранием сердца смотрясь в зеркало. Знал бы Тэхён о чувствах брата, не смел бы давать такого обещания. Ведь его сердце навеки будет принадлежать Тамерлану, и эта истина заставляет обливаться кровью его собственное сердце. Но Хёнджин готов пожертвовать им во имя Тэхёна, ради его счастья, ради этих сияющих глаз, лишь бы в них никогда не было грусти и тоски. Вот так умеет любить Хёнджин — молча и с тоской о любимом. Он не промолвит и словечка, не скажет, как ему больно видеть омегу в свадебном наряде, не скажет, что на протяжении двух лет умирал от каждого слова про чужого альфу. Эта истина покинет его тело вместе с душой. Такова расплата запретной любви Хёнджина к своему брату, и этот грех останется лишь с ним. Тэхён никогда не узнает об этом. — Брат? Ведь это ты будешь моим представителем на церемонии никяха? — Тэхён смотрит на их отражение и улыбкой одаривает брата, не зная при этом, какую боль причиняет сейчас родному человеку. — Конечно, родной, — и в последний раз целует в щеку через тонкую ткань, чтобы ненароком не оставить след. То тепло, что осталось на его губах, бета навеки будет хранить в сердце.𖣐𖣐𖣐
Зычные звуки карная возносятся ввысь, когда свита моголистанского принца выходит на мраморную площадь. Здесь, в самом сердце Куксарая, возведены шатры, в одном из которых, самом большом и богато украшенном, жениха ждёт суженный. Тэхён с дрожью в ногах переступает порог, чувствуя близость альфы, о котором мечтал все эти два года. Его ведут двое замужних омег, крепко держа под руки, тихо шепча пожелания счастливой семейной жизни на всём пути их шествия. Слуги перед ним осыпают мрамор лепестками цветов. Позади развиваются знамёна и полотна шёлка с гербом династии и именем Всевышнего — жених ведь не просто омега, а ханский внук! Глашатаи громко выкрикивают имя, отчего Тэхён ощутимо вздрагивает, будто всё это происходит не с ним. Колени дрожат, когда омегу усаживают напротив альфы. Он смотрит через тонкую ткань фаты на Тамерлана, который прожигал в ответ пристальным взглядом чёрных глаз. Тэхён не дышит, и сердце стучит под самым горлом от волнения. Эти черты… Этот взгляд… Он вспоминал их все эти годы в своих омежьих мечтах. Помнил и лелеял надежду, что вновь увидит их, снова услышит сильный и хриплый голос. И сейчас перед ним он — мужчина из его мечты. Те же черты: острый подбородок, высокие скулы, явные желваки, перекатывающиеся под смуглой кожей, прямой нос, хищный взгляд и чёрные омуты глаз. Кажется, альфа немного исхудал за это время, но стал шире в плечах и выше ростом. На лице мужчины читается некая растерянность, будто он пытается вспомнить, знакомо ли ему это лицо. Тэхён смущенно опускает глаза, ведь огненный взгляд словно заглядывает в самое сердце. Омега не может сказать, узнал ли альфа его или нет? Но это сейчас не столь важно, когда слышится голос муллы в соседнем шатре.𖣐𖣐𖣐
— По воле Всевышнего и по завету избранного Пророка, по решению улемов и в присутствии свидетелей… Хёнджин смотрит перед собой и старается успокоить сердце. Воспоминания один за другим всплывают в мыслях: заплаканный лик маленького Тэхёна, когда он прибегал к нему с разбитыми коленками, упав с абрикосового дерева, на которое ему запретили залезать. Он помнит, как, не взирая на боль, Тэхён просил спрятать его от дедушки, боясь наказания за свою шалость. Он помнит, как собственноручно замазывал раны брата и дул, когда неприятно щипало, вместо папы Тэхёна. А кто ему подует на рану сердца, что разрывается от боли? — … как его представитель, принимаешь ли ты в мужья эмира Тамерлана, сына пастуха Мехмеда, давшего калым в двести тысяч акче? От слов муллы, Хёнджин вновь возвращается в реальность: — Принимаю! — Принимаешь? — вновь спрашивает мулла, дабы убедиться самому и заверить свидетелей. — Принимаю, — твёрдо отвечает Хёнджин, и когда мулла в третий раз задаёт тот же вопрос, он вновь отвечает: — Принимаю! — Как представитель эмира Тамерлана, принимаешь ли ты в мужья Тэхёна-ханыма из рода Мангытов, внука Йунус-хана, которого вы просили? Принимаешь? — мулла переводит взгляд на Намджуна. — Принимаю! — отвечает альфа. — Принимаешь? — вновь переспрашивает мулла. — Принимаю, — Намджун и на третий раз отвечает согласием заместо своего друга. — … вы в качестве свидетелей подтверждаете? — мулла обращается к людям, что сидят рядом с Намджуном и Хёнджином. — Подтверждаем! — не медля, отвечают обе стороны. Мулла повторяет вопрос дважды и после положительного ответа вновь обращается к альфе и бете. — Я в присутствие всех представителей и свидетелей объявляю этот никях совершенным, — и приступает читать молитвы.𖣐𖣐𖣐
Никях свершён. Скреплён печатью и вступает в силу. Отныне они супруги. Тэхён слышал каждое слово муллы и на третьем разе сам произносит слова принятия одновременно с братом, подтверждая этим своё согласие. Но не показалась ли ему, что Тамерлан сжимает руки в кулак в какой-то бессильной злобе? Неужели он одним своим присутствием раздражает альфу? Омега поднимает взгляд на теперь уже своего супруга, восседающего на шелковой подушке. Он ожидает услышать ответ от альфы, что тот тоже принимает их брак, но вместо этого, подхватив низ своего черного халата, расшитого серебром, Тамерлан встаёт с места и, даже не взглянув на омегу, покидает комнату, оставляя после себя много недосказанного. Тэхён опускает растерянный взгляд и не может понять поступок Тамерлана. В голове крутятся соти мыслей: Он не принял меня? Не принял наш никях? Неужто я ему безразличен?..𖣐𖣐𖣐
Валима Тонкие пальчики откидывают верх резной шкатулки. Блики золота и изумрудов чуть слепят глаза, что по яркости и красоте не уступят самым драгоценным корундам. Чимин вздыхает, смотря на великолепное украшение — оно восхитительно, но… Камни и металлы, какими бы драгоценными не были, как бы искусно не были обработаны — холодны и бездушны. Юному омеге по сердцу живая, настоящая красота, пусть она и быстротечна. Разве сравнится прелесть алой розы с холодным блеском рубина? И может ли быть прекрасней звук нежной зурны, чем песня соловья? — Хатун примерит наряд? — прислужник склоняется перед омегой в лёгком поклоне, держа в руках тонкий атлас праздничного наряда, богато расшитого жемчугом. Чимин безмолвно соглашается, да и отказывать он не в праве: и наряды, и украшения — это подарки от повелителя. Эмир Тамерлан щедр к нему и ласков с ним. Альфа не обделяет его вниманием и заботой. Омега не задерживает прислужников — отдаётся в их умелые руки бесприкословно, а те знают своё дело. Атласный кафтан цвета нефрита струится по восхитительному телу, подчёркивая его нежную и в то же время яркую красоту. Шёлковые шаровары с тесёмками из золотых нитей обхватывают тонкие щиколотки. На ногах сандалии из мягкой замши, расшитые жемчугом. Прислужник надевает на омегу украшения, бесперебойно восхваляя имя повелителя, который так щедр к своему фавориту. — Наш эмир так любит вас, Чимин-хатун. Никто в гареме не удостаивался столь дорогих подарков. — Я безмерно благодарен моему господину, — скромно опускает глаза юноша, чувствуя холод золота на коже. Изумруды сияют зелёными каплями в ушах, на тонких запястьях, опоясывают изящную шею — из зеркала смотрит драгоценный омега. Порой Чимин не узнаёт себя. Он и не думал, что одежда и украшения так меняют человека. В своём скромном жилище в Арнее у юноши всё это было довольно простым и неприхотливым. Чимин никогда не жаловался на свою судьбу, ценил то, что имел, и был благодарен: отцу, богам, судьбе. Он и сейчас благодарен, в своих молитвах вознося имя своего благодетеля. Тамерлан спас его честь и жизнь, хоть и потребовал взамен себе и то, и другое — омега принадлежит эмиру всецело. — Всё готово, хатун. Вас сопроводят на праздник, — голос слуги вырывает юношу из раздумий. Чимин покорно направляется к дверям, но перед самым выходом изумрудный взгляд падает на широкое и пышное ложе с резным балдахином, и юное сердце на миг пронзает острая боль… Да, он знает, что за праздник проходит во дворце. Знает, куда идёт, разодетый в шелка и украшения. Чимин идёт на свадьбу своего возлюбленного. Тамерлан призывает омегу в свои покои почти каждую ночь. Порой сам приходит в комнату к хатун, обычно глубокой ночью, после важных государственных дел. Эмир любит забираться к омеге в постель и будить своими ласками и поцелуями. Чимин уже привык к страсти повелителя. Тамерлан — сильный и здоровый альфа, красивый и с притягательным ароматом, властный и в постели, и в отношениях. Ради его внимания любая омега в гареме пойдёт на многое. Только одному Чимину не нужны никакие ухищрения, Тамерлан сам к нему тянется и, кажется, искренне привязан. Его ласковые слова, сильные руки и горящий огнём взгляд чёрных глаз ввергает юного омегу в трепет. А теперь… Теперь всё это будет принадлежать другому омеге. Да, Тамерлан уверял его, что тот, другой омега, — всего лишь навязанный ему жених. Что он никогда не станет для альфы столь же дорог, как сам Чимин. И не просто уверял, а доказывал ему своими пылкими поцелуями и жадными ласками, покинув их постель в самый канун собственной свадьбы. А сегодня утром прислал дорогие подарки и бесценные украшения… Традиции требуют, чтобы все обитатели гарема присутствовали на столь значимом торжестве. Да к тому же все хотели посмотреть на таинственного жениха эмира, которому сразу был выделен отдельный павильон в крыле дворца. С тех пор, как чужеземный омега прибыл в Куксарай, сплетни не утихали в гареме. Кто-то говорил, что жених дурён собой и невоспитан, а кто-то, что ослепительно красив и пахнет божественно, но его никто никогда не видел. Белый мрамор дворца дарит прохладу в жаркий день, фонтаны искрятся прозрачными брызгами, нежные мелодии льются по всему дворцу. Повсюду оживление, радость и веселье. Столы ломятся от угощений, и кайны танцуют для достопочтенных омег гарема. Согласно традициям, для альф праздник проводился в отдельном павильоне, и омеги, нестеснённые присутствием чужих альф, всецело предавались веселью. Чимин тоже будет присутствовать на празднике, пусть и с болью в сердце. Но прежде омега заходит в свой любимый сад за цветами. Он знает, его новый друг Тэхён тоже будет на празднике. Они так сдружились с ним за такой короткий срок, что Чимин чувствует, будто они были знакомы всю свою жизнь. И потому юноша хочет сделать для него подарок — букет самых ароматных красных роз. Пышный куст благоухает, а капельки росы искрятся на бархатистых лепестках. Маленьким ножичком Чимин срезает тонкие стебли, укладывая цветы в плетённую корзину. Он с любовью собирает букет, с улыбкой думая о друге. Возможно, рядом с ним Чимину не будет так горько и тоскливо в этот печальный для него день. Букет готов. С громко бьющимся сердцем и чуть дрожащими коленями Чимин входит в большую залу, где проходит свадебный пир. Вокруг ему улыбаются, кто-то искренне, кто-то льстиво, а кто-то смотрит откровенно завистливым взглядом. Но омеге ни до кого из них нет дела — он ищет глазами своего друга, прижимая к груди красные розы. Его приглашают присесть за низкие столики, полные вкусных блюд, зовут к лежакам, где извиваются в танце грациозные кайны. Но Чимин проходит и мимо них. Где же Тэхён? Где его прекрасный друг? Неожиданно Чимин оказывается перед пьедесталом, где на шёлковых подушках восседает жених-омега… то есть супруг эмира. Юноша вскидывает взгляд, проходясь по невероятно красивому свадебному наряду: мягким сандалиям, расшитым золотом, парчовому кафтану, расшитому жемчугами и драгоценными камнями. Глаза омеги цепляются за тонкое серебристое покрывало поверх тюрбана… сквозь которое на него искрящимися от счастья глазами и с широкой улыбкой смотрит Тэхён. — Чимин-и, ты пришёл! — бархатный голос омеги полон радости. — Я… да, я пришёл… поздравить, — Чимин не может связать и двух слов от изумления. Сердце несчастного омеги сжимается в тот же миг от боли… уже в который раз за эти дни. Единственный человек во всём этом огромном дворце, который стал для него другом, с которым ему было легко и радостно, оказался тем, кто похитил у него любовь! Отнял Тамерлана! И пусть в этот миг сознание подбрасывало ему слова альфы о том, что это ненужная ему свадьба и ненужный ему жених, разбитое сердце отказывалось слушать разумные доводы. Тэхён — законный супруг Тамерлана, единственный омега, который имеет власть над всем гаремом и дворцом! От потрясения Чимин неосознанно прижимает к своей груди красные розы, и острый шип больно вонзается ему в руку. Но омеге кажется, будто этот шип проткнул его прямо в сердце, ибо там ещё больнее. — Осторожнее! — испуганно вскрикивает Тэхён, протягивая руку к другу. — Ты поранился, Чимини, — и, не раздумывая, прижимает к ранке свою свадебную накидку. Вокруг все замирают изумлённо, даже музыка на миг сбивается с ритма, когда видят, как супруг эмира усаживает рядом с собой фаворита своего мужа. Такого никто никогда не видел! Следом летят тихие перешёптывания и многозначные переглядывания — будет о чём посудачить после праздника. — Я принёс их для тебя, — печально звучит голос юноши, протягивающего розы другу. Вот только другу ли теперь? — Благодарю, мой дорогой друг. Я так рад тебя видеть, Чимин! Ты единственный, с кем бы я хотел разделить свою радость. Я так счастлив, Чимин-и! Счастлив? Разве можно быть счастливым, вступая в принудительный брак с навязанным тебе человеком? Ведь Тамерлан клялся, что между ними нет и не будет любви, что свадьба — лишь условность! А сейчас, гладя на сияющего Тэхёна, Чимин сомневается в словах альфы. Но что он может? Чимин бессилен перед властью эмира, он вынужден принять любое его решение и покориться воле повелителя. — Я рад за тебя, Тэхён, — Чимин находит в себе силы посмотреть в лицо омеге. — Это те самые розы, которые так понравились тебе. Пусть они всегда напоминают о том дне, когда мы познакомились. «Когда я был в счастливом неведении, кто на самом деле мой новый друг» — остаётся недосказанным. — Теперь я счастлив вдвойне, — широко улыбается Тэхён. — Со мною рядом вы: мой возлюбленный альфа и ты, мой дорогой друг. А ты, Чимин? Твой альфа здесь, на празднике? — Да, он здесь, — печально улыбается Чимин. — Вот бы мне увидеть его, — тихо смеётся Тэхён. — Уверен, у такого прекрасного омеги, как ты, может быть только самый красивый альфа. После моего мужа, конечно, — хохочет юноша, совсем не замечая вмиг побледневшего друга. — Так ты не знаешь, кто я? — безрадостно спрашивает Чимин с долей удивления. — Ты — мой друг! — улыбается Тэхён, искренне веря в свои слова. — А большего я и знать не хочу. Что ж, значит, так решила судьба, связав двух омег не только дружбой, но и любовью к одному и тому же альфе. Чимин решает не вмешиваться в перипетии судьбы и оставить всё как есть. Пусть пока Тэхён останется в счастливом неведении, омега не станет омрачать ему такой радостный для него день. Тэхён с любовью и благодарностью прижимает к себе подаренные другом розы, словно они самый драгоценный подарок, который он когда-либо получал, и Чимин улыбается впервые за этот день.𖣐𖣐𖣐
Под покровом прекрасной Луны, омега в сопровождении слуг следует в покои супруга. Тэхён после омовения прочитав два ракаата нафиль-намаза, успокоив себя и откинув все сомнения, следует к возлюбленному, чтобы скрепить никях, дав воссоединиться двум сердцам навеки. Омега всё ещё волнуется, ноги дрожат, но сердце ведёт его к Тамерлану. Глаза хотят видеть лишь его силуэт, а тело просится к теплу и ласке альфы. Теперь они связаны священными узами никяха, и Тэхён всё ещё не верит своему счастью, боясь сглазить этот волнительный момент. Двери распахиваются перед омегой, и Тэхён сердцем надеется, что сейчас перед ним открылись врата Рая. Вокруг мерцание свечей, и лунный свет проскальзывает сквозь окна. Тэхён смущенно опускает глаза, сжимая прозрачную серебристую накидку, закрывающую его лицо, и лишь муж вправе снять её. Эта волшебная ночь принадлежит лишь им обоим. Омега покорно стоит посреди комнаты, ожидая, когда же Тамерлан подойдет к нему. И вот он слышит шаги, взгляд падает на чёрные мягкие махсы из овечьей шкуры, пока сам Тэхён громко сглатывает, стараясь унять бешеный ритм сердца. Лишь оно выдает всё волнение владельца. — Подними голову, — звучит стальной голос, на что омега покорно повинуется. Чонгук протягивает руку и снимает серебристую накидку с лица, чтобы, наконец, увидеть мужа, ставшего его избранником поневоле. Жалеет ли альфа этого омегу? Конечно же нет! Ему без разницы, кто стоит перед ним, ведь в мыслях и сердце только один омега с изумрудными глазами. Остальные — лишь его никчемная тень. — Вы тот, кого Всевышний сделал благом для меня в этой жизни, утешением моего сердца и спокойствием моей души. Долгих лет вам жизни, и пусть Творец защитит нас от всего плохого, мой бегим. Аминь, — дрожащим голосом говорит омега. — О чём ты говоришь? — недобро скалится альфа. — Никаких нас нет и не будет! В моём сердце лишь один омега, а ты всего лишь его тень. Сердце больно сжимается от таких слов, и Тэхён изумлёнными глазами смотрит на то, как ядовитые слова срываются с любимых уст. Они так сильно ранят его и ломают изнутри. Если бы было возможным услышать звук разбитого сердца, то даже гром небесный показался бы тихим шёпотом в бескрайней пустыне. Тэхён ощущает боль в груди и теперь точно может сказать, как одно слово способно убить человека и похоронить его заживо. Взгляд омеги полон тоски и боли, а на дне нежных карих глаз — осколки разбитых надежд. Слезы невольно выступают от чужой жестокости и катятся по щекам. — Думаешь, я не узнал тебя? Ты — тот выскочка на площади базара, что насмехался над альфами. Хочешь продолжить этот балаган и сейчас? Мне тогда стало жаль твоего суженного, но проклятие настигло меня. Если думаешь, что я поддамся очарованию твоего милого личика, то боюсь разочаровать: не того врага ты выбрал себе в соперники, — Чонгук совершенно не щадит бедного омегу, который, по сути, не виноват в принудительном браке. Но Тамерлан не даст ему витать в облаках. Не в его покоях… Не в его сарае… — Вы всё сказали? — Тэхён, собрав себя по крупинкам, не позволяет себе пасть ещё ниже в глазах альфы. Он шехзаде крови, а не безродный омега, и пренебрегать собой не позволит. — Я был вынужден выйти за вас и желанием принадлежать вам не горю. Мне всего лишь предложили выгодную кандидатуру. И вас, мой господин… выбрали среди множества прочих. Тэхён, горделиво смотря в глаза Иблиса, не боится его гнева. И пусть его слова — ложь, но он лжет во благо своего разбитого сердца, не желая предстать слабым перед этим наглецом! — Взаимно! Нам лишь выгодно, никях лишь формальность. Любви нет! — Чонгук не замечает резких перемен в омеге, не видит его слёз и боли. Словно перед ним призрак. — Не смей мечтать о милости с моей стороны, — снова эта горькая правда. — Тебя, как представителя ханской династии, я не вправе выгонять из своих покоев, так что можешь остаться здесь, но лишь на одну единственную ночь, и после не смей приходить сюда. Я оставлю тебя, дражайший супруг, меня ждёт мой омега, — Чонгук проходит мимо и, широко распахнув двери, выходит из покоев, оставляя разбитого омегу наедине с собственным горем.𖣐𖣐𖣐
Небо сотряслось от осколков разбитого сердца, и Луна исчезла за чёрными тучами. Тэхён медленными шагами выходит на балкон и, подняв взгляд к небу, отпускает себя, позволяя слезам выйти наружу. Капли оседают на лице, словно ладонями обнимают, чтобы утешить. Под шепот дождя утратившая радость душа погрузилась в глубины мрака и угасла, будто сгоревшая свеча. В сердце, простертом бесконечными пустынями, разразилась буря боли, которая рвёт его на куски, точно беспощадный шторм, разбивающий корабли о скалы. Отчаяние и горечь переполняют его, а раны настолько глубоки, что проникают в самое сердце, которое когда-то было крепким и полным любви. «Шум дождя, монотонный и однообразный, становится сопровождением моих страданий, словно музыка печали, играющая в моей душе. Каждая капля, падая на землю, множилась в море боли внутри меня. Они казались отражением горьких слез, которые безжалостно текли по моим израненным щекам. Мой разбитый мир отражался в каждом отдельном звуке, переливаясь от нежных плачущих струн до грубых раскатов грома. Нет силы, способной заткнуть уши и избежать этой симфонии страданий. Она звучала свирепо и жестоко, напоминая, что всему есть конец, включая счастье. Под шумом дождя я притаился внутри себя, пытаясь убежать от этой муки, но она проникала в каждую пору моего существа. Ветер вилял мокрыми прядями волос, но даже он не мог смыть собой тоску, застывшую на моем лице. Боль разбитого сердца стала песней, нежно осаждая все чувства и погружая в безмолвный ужас. Меланхолия окружила меня, как пелена, душа предавалась мрачным мыслям, пытаясь найти ответы на вопросы, оставшиеся без решения. Каждая затяжная нота пронзала кожу, заставляя кровь стекать по венам вместе с болезненными воспоминаниями. Под шум дождя вся моя опустошенная душа отразилась в каждой капле, окутывая её глубоким отчаянием. Этот дождь стал моим единственным союзником, единственным другом, способным разделить и понять мою боль, лаская вдоль отверстых ран. Только под его шумом я мог признать свою слабость и позволить себе плакать. Плакать до изнеможения, пока не останется ничего, кроме полной искупленной боли. Тамерлан… Тамерлан… Ты стал моим палачом, сделав узником вечной боли и тоски. Как же я был слеп и глуп, что доверил сердце незнакомцу. Брат был прав, я витал в небесах, в то время как мои чувства не были взаимными. Я принимаю эту боль и клянусь, что это последняя боль, которую испытываю во имя тебя, Тамерлан. Больше никогда не увидишь меня таким слабым и беззащитным перед собой. Я больше не поведусь на твои уловки». Тэхён кричит под шум грозы и в рыданиях опускается на холодный мрамор. Пару раз ударив рукой, встает на ноги и бегом выбегает из покоев, что стали его могилой разбитого сердца. Омега выбегает на улицу и сталкивается с братом, что стоит в недоумении, видя его в таком состоянии. — Что с тобой? Это он, да? Скажи, — Хёнджин ладонями обнимает заплаканное лицо и заставляет посмотреть на себя. — Я убью его! Он ответит за каждую твою слезинку! Тамерлану не жить! — бета, охваченный гневом, устремляется в покои эмира, но рука Тэхёна останавливает его. Он ныряет в крепкие объятия, что всегда были для него щитом от этого жестокого мира. И запах сладкого ладана медленно окутывает омегу и это сейчас единственное успокоение для Тэхёна, что так необходимо… — Не уходи, мне так больно… — жмётся к брату и продолжает горько плакать. Рубаха намокает от слёз, и для Хёнджина они словно раскалённая лава, растекающаяся по коже. — Тамерлан расплатится сполна, я тебе обещаю, — Хёнджин крепче прижимает его к груди, гладит по мокрым волосам, стараясь успокоить.