𖣐𖣐𖣐
За окном гроза гремит, и ливень грохочет по каменным сводам. Сама природа вторит печали омеги, закрывшемуся в своих покоях и в одиночестве убивающемуся в горести разбитого сердца. Чимин лежит на шелковой постели и, несмотря на глубокую ночь, не может сомкнуть глаз из-за дождя и шума грозы. Будто они враги его сна. Но это совсем не так… Причина его бессонной ночи — любимый альфа, тот, что сейчас так далеко от него. В который раз омега встаёт с постели и подходит к дверям, томимый ревностю. Его одолевает желание последовать в покои Тамерлана, хоть знает, что под ласковую мелодию дождя тот предаётся страсти с другим омегой, отдавая своё тепло в чужие, но законные супружеские руки. Чимин для него кто? Лишь гаремный омега. Один из ста прекрасных лиц, что находятся в этих мраморных стенах. И всё! А Тэхён — его законный супруг, связанный с ним священными узами никяха. Чимин не имеет никаких прав на Тамерлана. И он точно не вправе разделить эту ночь с альфой, пусть и самым близким его сердцу. Омега слегка вздрагивает, когда слышит шаги за дверью. Тихий скрип петель заставляет участиться дыхание. Чимин затаился под покрывалом, стараясь не шуметь, не понимая, кто заявился к нему в такой поздний час. И лишь когда перина проседает под тяжестью чужого тела, омежье сердце начинает биться сильнее. — Мой зуммуруд, — слышится ставший родным голос, и по телу пробегают мурашки, а в глазах собираются капли слёз. Либо это сладкий мираж, либо реальность, о которой Чимин не смеет и мечтать… Тамерлан медленно стягивает мягкое покрывало, желая видеть в эту ночь лицо, радующее его до этой поры. — Я соскучился по тебе, — Тамерлан ласково убирает золотистые пряди со лба Чимина, с нежностью любуясь совершенными чертами. Он губами касается носика и розовых щёк, осыпая Чимина нежными поцелуями. — Мой господин, что вы здесь делаете?.. — омега, глубоко вздохнув, распахивает глаза, смотря изумленным взглядом на альфу. — Ты ждал кого-то другого? — немного задержав взгляд, Тамерлан продолжает сладко томить Чимина поцелуями в шею. — Конечно нет, но и вы должны быть рядом с супругом, а не… — не успевает договорить, как пухлые губы накрывает сильная ладонь, слегка нажимая. — Я там, где хочу. И не буду там, где должен, — шепчет Тамерлан, продолжая ласкать омегу. Аромат кашмерана усиливается, заменяя воздух, и полностью овладевает омегой, оседая на белоснежной коже, словно утренняя роса. Чимин больше не противится словам альфы. Пусть совесть кричит об одном: «Это неправильно! Так нельзя!». Биение сердца заглушает все голоса, заставляя отдаться крепким рукам, ласкающим, словно впервые.𖣐𖣐𖣐
Чонгук устало потирает переносицу, полулёжа смотря на звёздное небо. Чёрные тучи давно уступили место бесконечным звёздам, оставляя после себя приятный аромат земли после дождя. Альфа вновь наливает себе вино и залпом выпивает, желая этим заглушить бурю, бушующую внутри него. Чонгук настолько погряз в себе, что не замечает, как к нему подсаживается Намджун. — Почему выпиваешь один, брат? И не положено ли молодожёну быть рядом со своим супругом? — он кладёт руку на сильное плечо, слегка сжимая. — Не напоминай, прошу, — устало покачивает головой альфа и откидывается на мягкую подушку. — Что случилось? Я впервые вижу тебя таким растерянным и подавленным? Где тот Тамерлан, что хочет завоевать весь мир? — О каком мире может идти речь, когда судьба и природа хотят сломить меня, строя планы с грязными играми. Я, конечно, готов ко всему, моя сабля всегда направлена на врага, но когда душман невидим, это куда сложнее, — Чонгук устало привстает с места и вновь тянется за вином, но Намджун останавливает его. — Вначале объяснись, а после я разделю твою боль с этим вином. Чонгук поднимает глаза на брата и слегка ухмыляется, понимая, что тот теперь не отстанет от него, не узнав всю правду. Не в этой жизни. — Этот навязанный визирями супруг — мой истинный, предназначенный мне самой природой. — Неужели? — удивляется такому признанию Намджун, и не понимает, почему Чонгук грустит из-за этого. — Мне повторить? Я-то думал, у моего брата всё хорошо со слухом, — язвит Чонгук в ответ. — Я понял твои слова. Мне не понятен твой отклик. — Чему тут радоваться? Навязчивый омега, выбранный мне в супруги моими подданными, оказался истинным? Поверь, это последнее, что мне нужно. Любовь — это не моё! Мой путь выбран мной, и в конце останется лишь один из нас — либо я, либо Ибрагим. Как думаешь, рядом с местью и железным сердцем может находиться любовь? Чонгук тянет к себе чашу с вином и пьёт с горла, желая усмирить своего зверя, бушующего сейчас. Его внутренний альфа требует нежный аромат ванильного пиона, что на долю секунды проник во все органы. — Так что не стоит витать в облаках, — продолжает Чонгук. — А этот омега пусть не смеет мечтать о месте в моём сердце и жизни. Мне достаточно Чимина. — Хм-м, странные у тебя мысли на счёт любви. Думаешь, любовь будет просить разрешение? Она — непрошеная гостья в твоей душе, которая с размаху откроет двери в твоё сердце, мысли и мечты, как бы ты не старался их закрыть, — Намджун отбирает кувшин и наливает себе вина, чтобы так же заглушить своё сердце, оставшееся там, в доме с прекрасными цветами и дивным ароматом дамасской розы. — Для любви нет слова преграда. Для неё есть лишь свобода, и она вольная в своих целях. — Видимо, кто-то столкнулся с этим проклятьем, раз так говорит мне, — Чонгук умолкает и лишь подливает старшему вина.𖣐𖣐𖣐
Самарканд пробуждается под звуки утреннего азана. Солнце медленно восходит, словно славный султан открывает свои двери и милость перед толпой верующих. Предрассветный сумрак рассеивается в тумане, и первые лучи солнца проникают сквозь арки на мраморные площади оттенками пурпурного, оранжевого и розового, создавая на небе живописные картины, подобные коврам, украшающим мечети. Нежное пение птиц и ароматы цветов наполняют утренний прохладный воздух. Минареты стройными столбами поднимаются к небу и встречают первые лучи, отражая их свет, как живые факелы, и напоминая всем о силе веры. Постепенно пробуждается весь дворец. Слуги Куксарая приступают к своим обязанностям, пока их эмир находится в мечети, совершая утренний намаз. Чонгук покидает мраморную мечеть в сопровождении своего брата. — Что известно о шейхе Мир Саид Бараке? Ты нашёл его? — Да, нашёл. Он преподаёт за городом, в маленьком кишлаке. Думаю навестить его на днях и пригласить в гости. Но если не согласится, то всё равно привезу его. Намджун смотрит на Чонгука, остановившегося с вопросительно изогнутой бровью. — Разве такой уважаемый человек заслуживает грубость? Здесь нужно обдумать всё здраво, не только силой мышц. Хотя… — Чонгук задумчиво умолкает. — Я пойду с тобой. Это, прежде всего, нужно мне, и добиться цели самому будет куда сладостнее, мой брат. — Стоит мне только подумать, что ты взрослеешь и становишься умнее, как услышав о твоих поступках, мне кажется обратное. — Что на этот раз? — Чонгук продолжает путь. — По сараю разнеслись слухи о твоём ночном приключении и о том, как ты бросил новобрачного супруга в собственных покоях. И как после такого грандиозного события кто-то из гарема или слуг посчитает ваш брак законным? Или ты подумал о статусе своего супруга? Ты думаешь, после такого его станут уважать в стенах твоего сарая? Я вот так не думаю, — Намджун останавливает друга, схватив его за локоть, и тянет на себя: — Ты растоптал его имя. Ты публично унизил ханского шехзаде. Он теперь в этом дворце станет изгоем, ведь законный муж не удостоил его своим вниманием. — Не сочувствую ему, но поверишь — мне совершенно наплевать на него, — в чёрных глазах Чонгука нет ни капли сострадания к омеге. — Ты мог остаться с ним и провести одну единственную ночь. Боюсь, теперь он не лучше твоего раба, его ханская кровь осталась за пределами логова Иблиса, — Намджун чуть сильнее сжимает руку Чонгука. — Тебе стоит опомниться и прекратить наказывать невинного омегу за грехи, которых он не совершал. — Ему и этого мало, поверь мне, брат. Раз это логово Иблиса, то здесь джаханнам и сладко не должно быть никому. Больше не смей говорить мне о нём. Ты лишь больше распаляешь мою ненависть к нему! — Чонгук, выдернув руку из сильный хватки, уходит в сторону своих покоев.𖣐𖣐𖣐
Всю ночь и утро Тэхён не может сомкнуть глаз, несмотря на усталость. Омега находит успокоение лишь в дивном саду роз. Он сидит, затаившись посреди ароматных кустов, опустив голову на согнутые коленки, сглатывая боль в груди и стараясь унять слёзы. — Здравствуй, Тэхён, — слышится тихий голос за спиной, на что Тэхён, подняв голову, видит Чимина. — Рад видеть тебя, мой друг. — Здравствуй, Чимин, — хриплым голосом отвечает он и вновь возвращает взор на цветы. — На тебе лица нет, — Чимин садится рядом и кладёт руку ему на плечо, чуть сжимая. — Не приболел ли ты? А у самого внутри словно тысяча кошек скребётся, и сердце обливается кровью, потому что Чимин знает причину этого грустного взгляда. Он и есть та самая причина, из-за которой страдает Тэхён — его единственный названный друг в этой чужой стране. — Я без разрешения вторгся в твой сад, прости. Но другого места не нашёл в этом огромном сарае, что стал для меня темницей. Тэхён невольно принюхивается, ибо в воздухе чувствуются нотки кашмерана, который он хорошо запомнил и знает владельца. Но этот запах исходит от Чимина вперемешку с нежным ландышем! Горькое осознание истины, словно гром среди белого дня, и Тэхён, не отрывая глаз, смотрит на друга, который что-то ему говорит, при этом пряча виноватый взгляд. Рука Чимина неосознанно тянется к шее, где остался след от лёгкого укуса альфы, что совершенно не щадил его тело прошедшей ночью. — Это ведь он, да? — неожиданно перебивает друга Тэхён, озвучивая то, что так нещадно тревожит его сердце. Чимин сразу понимает, о чём именно спрашивает его друг. Как бы он не старался отмыть от себя въевшийся запах кашмерана, он, видимо, проник в него глубоко за эту ночь, и Тэхён почувствовал его. — Ты о чём? — отводит взгляд Чимин. — Это ведь Тамерлан? Ты и есть его омега! Тэхён подскакивает с места и желая найти выход из этого розария. Его разум окутан туманом бесконечной боли, давящей на грудь, но он больше не хочет показывать свою слабость. Ведь знает: гарем — это место не для слабых! — Тэхён, подожди, — Чимин бросается следом за ним, желая всё объяснить. — Не сейчас, Чимин. Не стоит… Тэхён понимает, что разговор между ними сейчас ни к чему хорошему не приведет, а лишь усугубит их отношения, и последствия могут стать необратимыми. Он так же понимает: Чимин — последний, на кого стоит обрушить свой гнев, ведь это выбор Тамерлана, а никак не его. Чимин замирает, так и смотря в спину друга, пока тот не исчезает за стенами дворца. Он хочет многое объяснить, хоть и понимает — это мало чем поможет им.𖣐𖣐𖣐
Медресе Кукельдаш возвышается над тихой улочкой маленького кишлака. Он встречает гостей поражающим воображение фасадом и невероятной архитектурой. Стены облицованы обожжённым кирпичом, массивные деревянные двери украшены резными узорами. Они распахиваются перед гостями, открывая путь в удивительное помещение, наполненное атмосферой знаний. Небольшой внутренний дворик является душой медресе, он украшен цветущим садом и журчащим фонтаном, создавая особую атмосферу покоя и созерцания. Чувство, будто время здесь остановилось, погружая своих гостей в мир величия и мудрости Кукельдаша. — Кто построил это медресе? — Чонгук слезает с коня, отдавая дань уважения этому месту. — По слухам, тот самый человек, которого мы ищем, — отвечает Намджун, также слезая с коня. Оставив своих коней стражникам, они входят во внутрь. Продвигаясь вглубь медресе, их встречает простота и простор классов, залитых потоками яркого света сквозь витражи окон. Стены выложены мозаикой, медные чаши с углём и высокие свечи расставлены вдоль них. Библиотека медресе хранит в себе поистине бесценные сокровища: свитки и книги, хранящие в себе мудрость времён. Медресе Кукельдаш — это место, где оживают великие идеи и восславляются важнейшие ценности. В каждом уголке присутствует неповторимый дух просвещения и разума, вызывающие восторг и уважение. Чонгук, листая одну из книг, невольно поддаётся воспоминаниям, отправляясь мысленно в детство, когда папа заставлял его учиться, читать разные книги, желая лишь одного, чтобы сын получил достойное обучение. Но жизнь выбрала для него иной путь. Чонгук скучает по тем дням и жалеет, что не слушался тогда родителя. Теперь поздно… Слишком поздно оборачиваться назад и жалеть себя. — Что вас привело сюда, молодые люди? — слышится голос пожилого альфы, и обоим он кажется таким знакомым и родным. Чонгук поднимает взгляд, оборачивается и видит дедушку Мехмеда, того самого спасителя, старого пастуха, которому обязан жизнью. — Вы? — удивлённо смотрит Чонгук то на старшего, то на застывшего Намджуна. — Удивительно, как же мал этот мир, что я вновь встретил тех, кто когда-то оставил меня среди бескрайней степи. Мехмед проходит в глубь библиотеки и обходит маленький столик, становясь напротив альф. Оба стоят как вкопанные, опустив при этом глаза — боятся, как маленькие дети. — Кажется, вам нечего мне ответить, — укоризненно говорит старший. Однако Мехмед желает сначала выслушать, зачем они пожаловали в его медресе: — Раз вас гложет совесть, что даже в глаза мне не можете посмотреть, так оставим этот разговор на потом. Что привело вас ко мне? Я прекрасно наслышан о ваших подвигах во время далёких походов, и у меня были подозрения, что Айбарс и Тамерлан — это именно вы. Как оказывается, мои догадки более чем реальны, дети мои, — из его уст слова звучат всё также певуче-назидательно, как и тогда. — Дедушка, — едва слышно говорит Намджун, еле сдерживая слезы. — Вы же не учиться пришли сюда, не так ли? — Мехмед всё такой же проницательный и читает их, как открытые книги. — Нам нужен шейх Саид Барака — говорит Чонгук, откидывая все чувства на потом, решая сначала получить желаемое. — Зачем он тебе? — Я наслышан о его мудрости и уме, которыми он так славится в народе. Хочу попросить, чтобы он стал моим устоз и указал мне путь тогда, когда я буду загнан в угол. Всё то же опасное обаяние, всё та же уверенность и наглость — в этом альфа не поменялся нисколько. Он всё тот же Чонгук, который рано потерял свою семью и встал на путь мести. Мехмед смотрит на них и видит, как они возмужали, стали сильными воинами, только их путь выбран неверно. — Я и есть тот самый человек, которого вы ищете, — ошарашивает Мехмед своих внуков. — Только найдите мне хотя бы одну из тысячи причин, чтобы я последовал с вами. — Я скажу лишь одно, — Тамерлан подходит к нему и встаёт напротив: — Вы мне нужны. Власть даёт многое, но взамен она забирает больше. Я не хочу ослепнуть от собственной вседозволенности. Вы станете глазами моей совести и укажите путь. Взамен обещаю прислушиваться к вам и уважать ваше мнение. И в это время Намджун, что стоял безмолвно, смотря на дедушку, не выдерживает: — Но как? Ты сменил имя? Мой дедушка не мог быть из знатной семьи, или вы что-то скрывали от меня? Я что, всё это время жил во лжи? — возмущается Намджун, не понимая, как может быть такое. — Всего лишь не договорил, а это не ложь. Это разные вещи. Я всё тебе расскажу, — и вновь переводит взгляд на Чонгука: — Лучший способ предотвратить эпидемию, это своевременное предупреждение. Так что я согласен пойти с вами.𖣐𖣐𖣐
Широкий шаг, нахмуренный взгляд и крепко сжатая ладонь на рукояти сабли выдают дурное настроение альфы. Встреча со своим родным дедушкой была столь неожиданной, что выбила его из колеи. Мехмед всегда славился своей мудростью, и он сам, будучи юным мальчишкой, многому научился у дедушки. Однако вся его дальнейшая жизнь — это сплошное противоречие учению Мехмеда. Альфа выбрал для себя путь воина, а не учёного, как хотел его дед. Намджун помнит слова старшего: «Если ты запачкаешь свою совесть, ты запятнаешь своё доброе имя», но имя Айбарса с недавних пор стало крепче камня и сильнее металла — перед его именем дрожат недруги и трусливо разбегаются враги. Это имя ничем не запачкаешь, и вряд ли очередной поступок альфы пошатнёт его власть хоть на пядь. Намджун будто наяву видит морщинистое лицо своего дедушки, неодобрительно покачивающееся из стороны в сторону, но даже явное недовольство родного человека не остановит альфу. — Кадиаскер Халил-бей по вашему приказанию прибыл, мой господин, — перед Намджуном склоняется прислужник, возвестивший о прибытии альфы. Жестом руки Намджун приказывает привести Халил-бея. Тот тотчас появляется перед ним, почтительно склоняясь и раболепно смотря в лицо военачальнику. От Намджуна не укрылось, что Халил-бей явно встревожен и в глазах его читается открытый страх. — Да приумножит Всевышний дни ваши, достопочтенный Айбарс. Чем ваш верный слуга может быть полезен для вас, господин? — Во всём Самарканде знают о твоём притоне, Халил-бей, — громко и грозно звучит голос альфы. — И если я до сих пор закрывал глаза на это непотребство в знак твоих заслуг перед государством, то отныне отказываюсь это делать. Тебе надлежит закрыть Дом терпимости, а его служителей распустить. — Но, господин!.. — от неожиданности Халил-бей теряет дар речи и, кажется, остатки разума, пытаясь пойти против самого Айбарса. — Ты смеешь перечить мне? — окрик, больше похожий на рык, срывается с губ Намджуна, а драконьи глаза наливаются яростью. Намджун будто забыл, что сам неоднократно посещал тот Дом терпимости, забыл, сколько раз уединялся с гетерами в комнате для утех, вкушал вино и наслаждался танцами… Он и правда хочет забыть. Забыть, что, как мальчишка, не мог сдерживать себя, раз за разом появляясь перед резными воротами публичного дома, хоть и клялся самому себе, что больше туда ни ногой. А ведь во всём виноват этот образ и влекущий аромат дамасской розы, перед которыми он становится слабым и безвольным. Сколько дней он обманывал себя, говоря, что едет туда в последний раз, сколько ночей альфа изнывал от тягучего томления и бессильной ярости. Говорят, что запретный плод сладок, а для Намджуна Сокджин — самый сладкий и недосягаемый плод, в который он отчаянно хочет вгрызться зубами. — Нет, господин, ваш верный раб не посмеет пойти против вашей воли, — смиренно склоняет голову Халил-бей, пряча свой раздосадованный взгляд. — Но судьба несчастных обитателей дома волнует меня — они окажутся на улице без средств к существованию. — Не о том тебе следует волноваться. Но так уж и быть, я помогу тебе — выкуплю у тебя одного из них. Будет жить во дворце рядом со мной. С остальными разберись по совести: хочешь — продай, а хочешь — замуж отдай, да не забудь про приданное для них, — презрительно усмехается Намджун, смотря в глаза побледневшего Халил-бея. А Халил-бею ничего объяснять не надо — он вовсе не глупый альфа, и тайную страсть Айбарса к своей грето ото он давно понял. Но как смиренно уступить омегу, пусть даже такому могущественному военачальнику, как Айбарс? С этого надо поиметь выгоду, иначе никак. — Сделаю, как вы прикажете, господин. Можете выбрать любого из гетер — это будет мой подарок вам, — почтительно кланяется альфа. — Отправь ко мне сегодня вечером Сокджина. Я выбираю его, — ровным голосом приказывает Намджун, а у самого внутри всё клокочет в предвкушении: огонь страсти сжигает сердце и мутит разум. Халил-бей молчит долгие секунды, тем доводя Намджуна до ярости. Но тот сдерживает себя из последних сил — не пристало господину проявлять бессильную злобу перед рабом. Его никто не посмеет ослушаться, даже сам кадиаскер! — Как прикажете, господин. Омега Сокджин — прекраснейшая жемчужина Самарканда, и он умело скрасит досуг такого всесильного альфы, как вы. Прекрасный выбор. Намджун тяжёлым грузным шагом направляется к склонившему голову альфе. Тот горбиться ещё больше, показывая свою полную покорность. Пусть внешне Халил-бей не проявляет непослушания, но внутри него зреет план и разгорается пламя мести. Раз уж всесильный Айбарс захотел его грето ото, то Халил-бей запросит за него втридорога. — Я не привык быть в долгу перед кем-то. Раз не хочешь золота за омегу, проси, о чём желаешь. Но не забывай, пред кем ты! — Что вы, мой господин? Разве я, ваш покорный раб, смею о чём-то просить вас? Моим большим желанием является только служить вам верой и правдой, быть подле вас и полезным государству. Намджун довольно хмыкает, но кивает, тем давая знак, что разговор окончен. Халил-бей пятиться назад, не оборачиваясь спиной, словно он перед повелителем, а не его правой рукой. Альфа устремляется вон из дворца, скрывается в крытой повозке и велит гнать коней.𖣐𖣐𖣐
Дома терпимости он достигает в считанные минуты. Сокджин взволнован внезапным появлением альфы. Его хмурый задумчивый взгляд, чуть сгорбленная фигура и отрешённый вид не сулят омеге ничего хорошего. Давно его сердце бьётся тревожно, а омежья интуиция подсказывает, что неспроста Намджун не появляется в Доме терпимости уже несколько дней. Это словно затишье перед бурей. — Ты отправишься во дворец, — ошарашивает Сокджина альфа. — Тебя выкупает господин Айбарс. Отныне он твой хозяин. — И вы так просто отдадите меня ему? — изумлённо спрашивает Сокджин, не понимая поступка альфы. — Да, отдам. Но не просто так, — зло шипит альфа, подходя к омеге медленно и угрожающе. — Ты поедешь туда и сделаешь всё, чтобы стать его фаворитом. Я знаю, тебе не нужны особые усилия для этого. Айбарс уже пленник твоей красоты и грации. Дело осталось за малым. — Лечь к нему в постель?! — не сдерживаясь, кричит омега. — Да, именно! — Халил больно хватает за запястье, смотря ему прямо в глаза. — И запомни: каждый раз, когда будешь раздвигать перед ним ноги, ты будешь шептать ему в ухо слова, продиктованные моей волей. Я отомщу ему твоими нежными и ласковыми руками! А теперь — собирайся! Ты предстанешь перед Айбарсом во всей своей красе, и чтоб сегодня же ночью он захлебнулся в собственной эйфории! Ты всё понял? — Да, господин, — поникшим голосом тихо шепчет Сокджин. А в глазах омеги огонь! И Сокджин поспешно прячет их за пышными ресницами. Он весь дрожит, но не от страха, а от осознания, что всё получилось. Вот только сердце невольно трепещет, и шальная мысль, что это не просто вожделение, а чувство, мелькает быстрее молнии. О, глупое сердце — умолкни! Нет и не было у Намджуна к нему чувств и теплоты, и тешить себя надеждой — большая ошибка. А всё равно сердце омеги гулко бьётся, пока его везут в богатой повозке, и руки дрожат под длинными рукавами богато расшитого кафтана.𖣐𖣐𖣐
Город мелькает за плотным войлочным покрывалом так быстро, что Сокджин опомниться не успевает, как оказывается перед воротами огромного дворца. Лошади не замедляют хода, когда стража пропускает повозку, которая вскоре подъезжает к левому крылу дворца со стороны гарема. Сокджин опускает на голову накидку, прежде чем выйти из повозки и оказаться перед главным евнухом. Тот без слов, одним лишь жестом руки отсылает и стражников, и возничего. — Идём за мной, — коротко бросает евнух прибывшему омеге и скрывается за дверьми, даже не оглядываясь назад. Внутри дворца прохладно и сумрачно. Коричневый с белыми прожилками мрамор и медные кованые украшения делают убранство покоев немного суровым и холодным, чем очень подходят своему хозяину — могущественному военачальнику Айбарсу. Гарем альфы скромен, Сокджин подмечает это сразу: две большие комнаты, где всего лишь шестеро наложников, пара евнухов рангом ниже и несколько прислужников. Понятно, что господин занятой человек, полжизни проведший в походах. От наблюдений его отвлекает евнух: — Отправишься в хамам, где тобой займутся калфы. Господин пожелал видеть тебя нынче же ночью. Надо всё успеть. Сокджину остаётся лишь повиноваться и покорно отправиться в бани. Всё настолько быстро закрутилось в его жизни с того момента, как Халил-бей ошарашил его новостью, что омега не успевает обдумать всё: спланировать ходы, выбрать образ, каким он предстанет перед альфой… А может, и не надо ничего придумывать? Может, отпустить всё, покориться воле судьбы и пусть всё идёт своим чередом? Ведь не просто так Намджун выбрал его. Не просто так призывает к себе в первую же ночь. Может это… Слово «любовь» произносить страшно. Пусть эта ночь решит всё! Главный калфа придирчиво рассматривает омегу с ног до головы. Сам лично перебирает каждую прядь тёмных шелковистых волос. Осматривает каждый сантиметр кожи, находя ее гладкой и безволосой, чем остаётся невероятно доволен. Калфа отдаёт его в руки банщиков, умелых и расторопных. Сокджина парят, моют, скоблят, втирают соли и масла. Омега позволяет подготовить себя, беспрекословно подчиняясь умелым рукам. Безропотно надевает расшитый бисером наряд, состоящий из невообразимо красивой набедренной повязки и короткой, раскрытой на груди шёлковой рубашки. Поверх всего этого наряда на великолепное тело омеги накидывают длинную накидку из прозрачной органзы. Тонкие запястья и изящные щиколотки украшают золотыми браслетами с драгоценными камнями. Длинные шелковистые волосы оставляют распущенными, гладко расчесав их костяным гребнем до тех пор, пока в них не стало отражаться сияние пламени свечи. Сокджин чуть дрожит, когда смотрит на себя в зеркало, видя перед собой невероятного омегу. Знал бы он, что этот дивный наряд выбрал сам Намджун для их первой ночи — упал бы в обморок. Омега чувствует себя юнцом, который впервые проведёт ночь с альфой: дрожит от страха и одновременно от сладкого томления. Он не чувствует под собой ног, когда идёт по «золотому пути» в покои господина, и сердце падает вниз, когда перед ним распахиваются резные двери.𖣐𖣐𖣐
Намджун восседает на подушках перед низким столиком, заваленным пергаментом и свитками. Но альфа к ним не притрагивается. Ему сейчас нет до них никакого дела, как и до всего мира. Он ждёт омегу, которого возжелал более всего на этом свете, и от этой ночи возьмёт всё сполна. Да, альфа знает, что омегу готовят для него раболепствующие перед ним калфы. Знает, во что Сокджин будет наряжен и надушен. Но всё же дыхание сбивается и сердце предательски пропускает удар, когда перед его взором встаёт изумительной красоты омега. — Господин, — чуть приседает в поклоне омега, и накидка вокруг него колышется, будто прозрачные волны вокруг дивной жемчужины. — Подойди ко мне, — хриплым, севшим от подступающей страсти голосом приказывает альфа. Сокджин не рискует испытывать судьбу и терпение альфы. Душистый кардамон, чистый, без примеси посторонних омег, отдаёт терпкостью и жаром, выдавая затаённую страсть Айбарса. Глаза альфы прожигают насквозь, испепеляют огнём и нетерпением. Сокджин тихо охает, когда рука мужчины стремительно зажимает в кулаке прядь его длинных волос и с силой тянет на себя. Омега падает на мягкий ворс ковра, а альфа склоняется над ним, широкими ладонями обхватывая его голову. — Смотри на меня! Смотри мне в глаза и запоминай, омега! С этого дня ты лишь мой, и в этой голове не будет больше ни одной мысли о других. Я сотру с твоего тела следы чужих рук, смою поцелуи чужих губ, выгрызу каждую метку и поставлю свои! И все вокруг будут знать, что ты отныне лишь мой! Сокджин теряется от силы и напора альфы. Смотрит широко распахнутыми глазами и дышит часто и сбито. Руки альфы медленно сползают к его горлу и мягко, но крепко сжимают. — И твой голос… Твой дивный волшебный голос отныне буду слышать только я. Сокджин силится что-то сказать, распахивает губы в бессильной попытке глотнуть воздух, но не сопротивляется, осознавая, что ему не выжить в схватке с «лунным львом». Намджун резко убирает руки, словно отряхивается от чего-то грязного. Он выпрямляется, разводит плечи горделиво и смотрит своими драконьими глазами на судорожно дышащего омегу у своих ног. — Ты — надкушенный плод, гнилое яблоко, которое почему-то в моих глазах самое спелое, ароматное и сладостное. Возможно, я насыщусь, едва вкусив тебя. А возможно и никогда… Скажи! Скажи, как так получилось? Ты околдовал меня? — Вы знаете ответ, мой господин, — тихо шепчет Сокджин, смотря сияющими от подступивших слёз глазами. — И я никогда не скрывал этого. Сокджин мягко обхватывает ладонь альфы. Тянет к своей груди, прямо к бешено бьющемуся сердцу, и прижимает, раскрывая себя перед ним. Сердце не обманет. Оно бьётся и трепещет от чувств, давно томящих омегу — Сокджин всё ещё безумно влюблён в Намджуна. — Неважно, как я оказался здесь, мой господин: по воле судьбы или случая. Главное, что рядом с вами. И отныне принадлежу только вам. Намджун не говорит более ни слова, опускается рядом, срывая прозрачное одеяние с плеч омеги. Чуть подрагивающими руками проводит по распахнутой груди, широкими ладонями оглаживает плечи и смотрит прямо в нежные карие глаза, пока медленно наклоняется, целуя в солнечное сплетение. Горячим, чуть шершавым языком проводит по коже живота, слегка кусает над пупком и руками до боли впивается в бёдра. Сокджин находит в себе смелость потянуть руки к альфе, провести робко по широким плечам и коснуться крепкой шеи. Омега судорожно выдыхает, когда альфа развязывает узел набедренной повязки, оголяя одно бедро. Поцелуй в паховую складку заставляет его ощутимо вздрогнуть, и он весь дрожит, когда альфа комкает в кулаке ткань с тихим рыком. Его плоть медленно обнажается, пока Намджун стягивает с него мешающую одежду. Сокджину не скрыть собственного возбуждения и не спрятаться перед жадным взглядом альфы. Он лежит под ним в ворохе прозрачной органзы поверх мягкого ковра, понимая, что до постели они сегодня не доберутся. Намджун приподнимается и стягивает с себя шёлковую рубаху, обнажая сильный мускулистый торс. Сокджин смотрит просящим взглядом и тянет руки, на что альфа ухмыляется довольно. Омега воспринимает это как разрешение и тянет шёлковые завязки шаровар. Он сползает вниз меж разведённых коленей альфы и дрожащими руками стягивает их. Перед самым его лицом обнажается налитый кровью член, чуть покачивающийся от собственной тяжести. Он обхватывает его ладонями, чувствуя, как тот пылает и пульсирует. Распахнутыми губами невесомо касается чуть влажной головки и совсем легко проводит языком по нему. Глубокий выдох альфы будоражит, придаёт ещё больше смелости, и Сокджин раскрывает призывно рот, приглашая альфу к действию. Намджун обхватывает голову омеги и легко поводит бёдрами. Сокджин принимает, расслабляя челюсть и горло, и дрожит от невероятного довольства, когда слышит хриплый стон альфы. Он заглатывает как можно глубже и дольше, пальцами вцепившись в стальные бёдра альфы. Сокджин вовсе не неженка и далеко не скромный девственник. В искусстве страсти и обольщения ему нет равных. Но эта ночь особенная. Это первая ночь, которую омега проводит с любимым альфой. Первая ночь, когда он отдаётся по собственной воле, а не по прихоти очередного клиента. Ночь, когда он отдаст самого себя без остатка. Даже если на утро Намджун вышвырнет его из дворца, насытившись, — омега сделает так, чтобы альфа никогда не позабыл об этой ночи. Белёсые струи горячего семени брызжут ему на грудь и дрожащий подбородок, когда Намджун в сладких судорогах кончает над ним, но возбуждение всё же не опадает. Сокджину не скрыть сияния своих восхищённых глаз, когда он смотрит на альфу: смуглая кожа сияет испариной, грудь вздымается высокого и часто от пережитой страсти, драконьи глаза поддёрнуты пеленой, а сжатая челюсть выдаёт нетерпение альфы. Он кладёт омегу на спину и сам склоняется над ним. Поднимает ноги Сокджина к себе на плечи, пристраиваясь к истекающему сладкой смазкой нутру. Направляя себя рукой, входит жёстко и на всю длину, выбивая болезненный, но одновременно с этим сладостный стон. Намджун подминает омегу под себя, сжимает его со всех сторон в железные тиски, чувствуя всё напряжение в восхитительном теле. Он движется размашисто, толкается глубоко, заставляя омегу поддаться его ритму. Каждый высокий стон в такт его толчкам приводит альфу в ещё большее возбуждение. Напряжение, копившееся в нём все эти дни, теперь ничем не сдерживается. Сокджин приноравливается, сильнее сжимает бёдра, принимает альфу со всей страстью. Но в какой-то момент мужчина замирает. Сокджин распахивает глаза в непонимании, смотрит в раскрасневшееся скуластое лицо с испугом. Намджун медленно опускает с плеч дрожащие ноги омеги, смыкая их на своей пояснице, бережно раскладывает его на мягком ворсе ковра и наклоняется близко, смотря в сияющие от выступивших слёз глаза. Капли пота медленно стекают по крепкой шее и вискам альфы, аромат кардамона снова нависает удушливой волной, но Намджун и не скрывает своего волнения. Он медленно склоняется к губам омеги. Замирает в нерешительности, но жадно-ласкающего взгляда не отводит. — Скажи, — шепчет он у самых губ. — В ту нашу первую встречу… Что заставило тебя подойти ко мне? Заворожённый Сокджин не может отвести глаз и шепчет откровенно: — То, как вы посмотрели на меня. Никто и никогда не смотрел на меня так. — И как же? — Так, как смотрите на меня прямо сейчас. Словно хотите коснуться моей души, а не тела. Намджун знает, что пожалеет об этом. Что не стоит поддаваться слабости и открывать свое сердце. Но если не в эту ночь, то когда? Если не здесь, в его объятиях, то где? И Намджун целует. Упивается сладостью губ, сводящих его с ума уже давно. Ему отвечают пылко, со всей нежностью и страстью, а тонкие пальцы зарываются в тёмные короткие волосы альфы, сжимая их от сладострастия. Эта ночь долгая и жаркая для двоих, дорвавшихся друг до друга. И пусть многое ещё не сказано, а горечь обиды и желчь ревности всё ещё сидят в глубине их сердец, чувство между ними всё же сильнее, хотя оба не готовы произнести это слово — любовь!..𖣐𖣐𖣐
Солнце в небе стоит высоко, а под ним орёл парит, широко раскинув крылья. Кружит над степью, криком птичьим исходит тревожным. Орлиным взором глядит на людские реки, что текут по степи, будто собирает их кто. Неведомо ей, что сам Великий хан созвал своих подданных на Курултай — большой совет знати. И потянулись со всех концов степи нойоны и беи. Каждый преклонит колено перед новым Великим ханом и принесёт присягу верности. Не только наместники прибудут в юрт хана. Курултай — это большой праздник, на который приглашены почётные гости со всех концов земель. И потому караваны с богатыми дарами идут по пыльным тропам, ведущим в Сарай-Бату. Вереница двугорбых верблюдов тянется и от самого Самарканда. В крытых повозках под шёлковыми занавесями укрыты редкие ткани, слоновая кость и золото. И в одной из них находится истинное сокровище Тамерлана — его изумруд, его омега редкой красоты и грации. Большой переполох поднялся во дворце, когда эмир заявил, что на Курултай с ним отправится Чимин-хатун, а не законный супруг — Тэхён-ханым. Разговоры и пересуды не заканчивались до самого выезда — всех удивил выбор эмира, но никто не посмел упрекнуть правителя в нарушении традиции. Место законного супруга занял гаремный омега. Чимин не был рад такому решению повелителя, хоть влюблённое сердце затрепетало — он посчитал это проявлением чувства. Но то, что он теряет единственного друга, делало его сердцу больно. Каждый вечер в степи для него ставят большой шатёр, а ночью к нему приходит Тамерлан, грея и убаюкивая в крепких объятиях. Для него готовят любимую еду, наливают сладкий шербет, перед ним склоняются низко, но всё равно Чимин чувствует косые взгляды, едва заметные перешёптывания и холод презрения. Даже находясь столь высоко и так близко к Тамерлану, ближе, чем кто-либо, он чувствует себя чужим, словно его место не здесь. Он давно выучил язык: изъясняется легко и понимает почти всё, а будто в другом мире живёт. Бескрайняя степь для него голая и безжизненная. Пышные сады Куксарая кажутся Раем на земле по сравнению с жёлтой степью. Куцые скрюченные деревья и колючие кустарники не радуют глаз омеги. Только река, полноводная и буйная, протекающая на всём их пути, заставляет омегу вздыхать восхищённо. Сарай-Бату не производит на Чимина впечатления: пыльные коричневые дома с плоскими крышами, крепостная стена из плетёнки, обмазанной глиной, и сотни воинов с суровыми лицами вокруг. Но сам Курултай проходит в другом месте — на берегу Ахтубы, той самой реки, что петляла с ними всю дорогу, то появляясь, то исчезая. Когда он видит сотни шатров меж которых в вечерних сумерках горят тысячи костров — дух захватывает от такого вида. Зелёные глаза смотрят с восторгом, а пухлые губы невольно расплываются в улыбке. Именно тогда Чимин понимает, сколь прекрасно и волнительно жить на таком просторе, вне душных городских стен, где крыша над тобой — целое звёздное небо, а перина — сама земля. Гостей встречают с почестями. Проводят к заранее подготовленным юртам, оказывая гостеприимство. Радости Чимина нет конца, когда он замечает, что его юрта из белого войлока стоит практически у самого берега. Пока слуги расставляют сундуки, а омеги готовят ужин, Чимин, пользуясь суматохой, сбегает к берегу. Позади него юрт искрится огнями. Людской гомон перемешивается с ржанием коней, а здесь, на берегу, тихо и покойно. Омега оставляет сандалии и тонкую шаль на берегу и входит босыми ступнями в прохладную воду. Незнакомый берег не внушает ему страха. Он засматривается на лунные блики и отражение звёзд в воде. Сейчас бы кинуться в эту реку, окунуться с головой и размять в плавном течении напряжённое в долгой дороге тело, хоть и знает, что в юрте его ждёт кадка с горячей водой. Чимин осторожно заходит за прибрежный валун, бегло осматривается и скидывает кафтан, оставаясь в одной нижней рубахе до колен. Мгновение и омега мягко ныряет в густую синеву реки, выплывая с облегчённым вздохом. Вода тёплая, как парное молоко, приятно обволакивает, смывая пыль и усталость. Главный евнух его точно отругает за это, да и альфа вряд ли будет доволен ночным купанием омеги. Но сейчас Чимин чуточку счастлив — он свободен! Мысли об оставленном друге омрачают его лицо. Чимин думает о Тэхёне, пока бездумно промывает длинные волосы в тёплой воде, не зная, что за ним наблюдает пара горящих восхищением глаз. Совесть гложет бедного омегу, хоть сознание подсказывает: его вины в этом нет. Но он не воспротивился, проявил покорность, хоть и знал, сколь унизительно и больно будет Тэхёну. Лёгкий всплеск воды заставляет его встрепенуться и оглядеться в тревоге. Чимин тихо вскрикивает, когда рядом всплывает альфа. Тот медленно оттягивает волосы от лица, смотря на омегу горящим взглядом. — Не знал, что под Луной есть такая красота, — хрипло шепчет альфа, ближе склоняясь к омеге. Чимин выдыхает порывисто, приходя в смущение от слов незнакомого альфы. Он подрывается, устремляясь к берегу как можно быстрее, тихо лепеча: — П-простите… Я не знал, что здесь кто-то купается. — Постой! Не покидай так быстро. Хоть имя своё скажи. Чимин замирает на мгновение, оборачиваясь к незнакомому альфе. В свете луны лицо видно смутно, но яркий шрам бросается в глаза. Омеге не страшно, но сердце громко бьётся под горлом и колени дрожат — он впервые видит обнажённого альфу, кроме Тамерлана. — Не стоит, — тихо говорит Чимин, вновь устремляясь к берегу. За пару шагов до берега омега осознаёт, что он в одной тонкой рубахе, прилипшей к телу, а незнакомый альфа глаз с него не сводит. Чимин замирает и вновь медленно оборачивается к нему, щеками пылая от смущения. — Отвернитесь… Тихая просьба заставляет улыбнуться альфу, от чего длинный шрам кривится страшно. Но даже сейчас Чимин не пугается. Каким-то глубинным омежьим чувством он понимает — альфа не навредит ему. Но чётко осознаёт — мужчина не собирается отводить взгляда. — Пожалуйста, — шепчет омега робко, смотря ему в глаза. В момент оба замирают, и, кажется, весь остальной мир тоже. Сквозь толщу ароматов нагретой земли, пыли, цветов и сотен людей Чимин различает один — аромат шафрана. Запах альфы пульсирует, но не горчит, обволакивает, но не душит. А ещё он сладкий, мягкий, густой, будто патока… И омеге он нравится. Альфа медленно отворачивается, нехотя отрывая взгляд, но не отплывает, держится близко. Чимин выбегает из воды, подбирает свой кафтан у валуна, спешно накидывая его на плечи, и собирается покинуть берег, как слышит: — Подожди. Я провожу тебя до юрты. Незачем юному омеге разгуливать одному в ночи. Вместо того, чтобы возмутиться, Чимин покорно ждёт, пока альфа выйдет из воды. Теперь он сам отворачивается, не в силах смотреть, как обнажённый мужчина облачается в одежду. — Как твой альфа отпустил тебя одного? Чимин чувствует, что вопрос с подвохом — незнакомец проверяет его, потому как не уверен, есть ли у омеги альфа. — Он не знает об этом. Я решил не беспокоить своего альфу по пустякам. — Одинокий и красивый омега в степи — не пустяк. Тем более такой, как ты, — глубокий хриплый голос звучит совсем рядом. От него мурашки бегут по влажной коже омеги и затылок начинает гореть от странного чувства, разливающегося по всему телу. Чимин смотрит на альфу с лукавой ухмылкой: — Какой такой? — Такой, от которого дух захватывает, а в сердце горячо становится. Таких как ты крадут посреди дня на глазах у всего народа и того олуха, что не смог за тобой уследить. — Как это? — изумлённо смотрит омега, чуть притормаживая. — Завернут тебя в кичим войлочный, закинут поперёк седла и поскачут в степь, унося тебя всё дальше и дальше. Сердце юноши падает в ноги, стоит ему только представить такое. Бледность омеги не укрывается от альфы даже в темноте ночи, как и задрожавшие руки, сжимающие шаль. — Ну что ты, маленький? Я пошутил, — ласково звучит голос альфы, а аромат шафрана становится таким тёплым и сладким. — За такого как ты, города и земли отдают! Золото к ногам бросают и мехом бурой лисицы дорогу перед тобой устилают! Чимин хмурится от этих слов — не по нраву ему всё это. Увы, этот незнакомец не единственный, кто меряет его с богатством, землями, властью. А Чимину ничего из этого не нужно. Для него один бутон розы милее алмазов и рубинов. Но все думают, что чем ярче красота, тем дороже она стоит. Незнакомый альфа смотрит на него пронзительно, будто пытается найти в зелёных глазах ответ на вопрос, который ещё не задал. — Я бы тоже отдал… — низким рокочущим голосом шепчет он: — …самый ясный день и самую тёмную ночь. Яркую звезду на небе и дикий тюльпан в степи. Прозрачный ручей в горах и безбрежное море… Всё бы отдал! Чимин теряется от этих слов, не в силах скрыть стук гулко бьющегося сердца. Он накрывает ладонями пылающие щёки и выдыхает судорожно. Таких слов ему никто никогда не говорил. — А если бы… если бы я не согласился? Чимин сам себя не узнаёт. Зачем он спрашивает об этом альфу, имени которого он даже не знает? Зачем он стоит посреди ночи с незнакомцем и смотрит ему в глаза? И как объяснить биение сердца, когда слышит хриплое: — Тогда я отдал бы последнее, что у меня есть — свою жизнь. Омега вздрагивает от этих слов, чуть отшатываясь. Он устремляется к юрте из белого войлока, где его уже вовсю ищут, и больше не оглядывается назад. Альфа остаётся стоять одиноко, пока из темноты к нему не выходит рослый прислужник, склоняясь перед ним. — Мой хан? — слуга замирает в ожидании указаний. — Узнай об этом омеге всё: с кем прибыл и откуда, и кто этот глупец, так самонадеянно приведший его сюда. — Будет выполнено непременно, мой хан. — Откуда бы омега ни прибыл, юрт он больше не покинет, — хищно улыбается Юнги, всё так же смотря вслед прекрасному омеге.𖣐𖣐𖣐
Сквозь тонкий шёлк ширмы Чимин видит силуэт альфы. Тамерлан проходит в юрту, тут же отсылая слуг прочь. Прислужник крепит украшение в волосах омеги и тоже с поклоном удаляется. С гулко бьющимся сердцем Чимин выходит к альфе, который, кажется, теряет дар речи. На омеге длинный кафтан из тонкого атласа мягко-золотистого цвета, нижняя рубаха глубокого изумрудного оттенка выглядывает из рукавов, на груди и из-под подола кафтана. В распущенных волосах тонкий золотой обруч со свисающими височными серьгами, сплетёнными из мелких жемчужинок и бисера. На запястьях золотые браслеты с драгоценными камнями, на маленьких ножках сандалии из мягкой кожи, расшитые золотыми бусинами. Тамерлан протягивает к нему руки, и Чимин с тихим вздохом идёт к нему, попадая в крепкие объятия. — Мой зуммуруд, ты прекрасен, — шепчет альфа, вдыхая сладкий аромат волос омеги. — Благодарю, мой господин. Это потому, что я счастлив рядом с вами, — тихо говорит Чимин, опуская взгляд. — Тогда почему в твоих дивных глазах печаль? Омега бледнеет и взволнованно мнёт пальцы меж собой. Тамерлану не понравится его ответ. — Говори, не скрывай от меня ничего, — требовательно звучит голос альфы. — Рядом с вами, мой повелитель, должен был быть другой. Меня не покидает мысль, что я занимаю чужое место. — Ты там, где я посчитал нужным, — строго говорит альфа. — Если я решил, что твоё место сейчас рядом со мной, то так оно и будет. Ты смеешь перечить мне в этом? — Нет, повелитель, — с испугом смотрит омега. — Простите меня, я сказал это, не подумав. Чимин склоняется перед альфой, виновато опустив взгляд. Тамерлан смягчает голос, и взгляд его теплеет, когда смотрит на невозможно красивого омегу. Он вновь протягивает к нему руки, тем показывая, что омега прощён. Альфа чувствует, как быстро бьётся сердце омеги, порывисто прижавшегося к нему, и отчасти понимает его сомнения. У самого где-то глубоко свербит крохотный червячок совести — он в очередной раз унизил супруга, своего истинного. Но ничего не может поделать с собой. Этой связи сопротивляется всё его существо. — Идём, — Тамерлан прерывает поток собственных мыслей. — Ты познакомишься с Великим ханом Орды — моим другом и соратником. Скажу больше — если бы не он и его брат, я бы не смог одолеть персидское войско и захватить Пурсуаш, а значит, не встретил бы тебя. — Да продлит Всевышний его дни, — говорит омега, шагая рядом с повелителем. Вот только в юном сердце сомнение — должен ли он возблагодарить хана за это. Ведь если бы не его союз с Тамерланом, город не был бы захвачен и жизнь несчастного омеги осталась бы прежней. Он не стал бы пленником, не потерял бы семью, не стал бы наложником в гареме всесильного эмира…𖣐𖣐𖣐
К ханскому шатру они подъезжают быстро. Хан Юнги восседает на высоком резном троне, устланном белой шкурой снежного барса. Вокруг десятки приближённых в традиционных для монголов нарядах: хатанг с металлическими пластинами на альфах и длинные дээл всех расцветок на омегах. Но сколь бы пышно и ярко не выглядели гости, взгляды всех без исключения приковываются к Чимину, едва он входит в шатёр. Тихие перешёптывания и горящие восторгом взгляды заставляют юного омегу смутиться и робко прижаться к альфе. Тамерлан гордо вышагивает рядом с ним, и, кажется, явное внимание окружающих только льстит ему. Но когда Чимин подходит ближе к ханскому трону робость сменяется удивлением, а после глубоким изумлением и лёгким испугом. На него во все глаза смотрит тот самый воин, которого он встретил вчера у берега реки. Юнги глаз с него не спускает, и чем ближе омега, тем больше он хмурит брови. Восхищённый взгляд хана сменяется на непонимающий, а потом на откровенно недовольный с примесью гнева. Омега, пленивший его сердце, принадлежит Тамерлану! Да, Юнги понимал, что такой омега не может быть свободен, и ни один альфа не упустит такую красоту. Понимал, что за омегу ему придётся бороться, но не знал, что с самим Тамерланом. Всю ночь мысли об омеге не покидали его. Всю ночь он грезил о нём, хоть даже имени его не знал. По утру приказал евнуху отыскать незнакомого омегу и всеми правдами и неправдами выкупить его в гарем, даже если бы пришлось потратить бы половину его богатств. Чимин поспешно опускает взгляд, боясь выдать свою растерянность. Невольно вспоминаются его слова: «…отдал бы последнее, что у меня есть — свою жизнь» и скулы окрашиваются румянцем. А в сердце непонятная тревога. Слова альфы кажутся ему пророческими и так становится страшно, что Чимин вскидывает увлажнившийся взгляд на хана. Тот хмур сильнее грозовой тучи. Медленно встаёт со своего трона, вальяжно и устрашающе спускается по ступеням, направляясь к ним. Чимин не дышит, когда Юнги совсем близко. Он видит протянутые к хану руки Тамерлана, горячо и радостно приветствующие его, и сам почтительно склоняется перед ним. — Долгих лет Великому хану Орды. Рад видеть тебя, мой дорогой друг. — Добро пожаловать. И я рад тебя видеть, эмир… Или мне тебя теперь величать гурген-ханом? Тамерлан хмыкает и настороженно сужает глаза: — Просто другом уже называть не можешь? — Титул ханского зятя обязывает соблюдать традиции. Но, да, ты всё так же мой друг. Хоть я не смог побывать на твоей свадьбе, но наслышан о красоте и благородстве твоего супруга. Юнги смотрит на омегу, ввергая его в дрожь. Чимин осознаёт, в какую двусмысленную ситуацию он попал — он стоит рядом с Тамерланом, и все вокруг уверены, что он супруг эмира. Омега с тревогой смотрит на Тамерлана, на лице которого не дрогнул ни один мускул. Тот мягко обхватывает чуть дрожащую руку омеги, притягивая его к себе ближе. — Благодарю за поздравления и подарки, которые ты прислал на свадьбу. Когда-нибудь настанет день, когда рядом с тобой окажется достойный омега, и я подниму тост на вашей свадьбе. Но пока вознесу его в честь твоего нового правления — отныне ты Великий хан всей Орды. — Возможно, и настанет такой день, но вначале о делах поговорим. — Даже собственным праздником не насладишься? — изумлённо спрашивает Тамерлан. — Сегодня праздник, а завтра к битве нужно готовиться. На этих словах Тамерлан мрачнеет. Кивает согласно и отходит к приготовленному для него месту. Чимин мешкает, вновь не решаясь сесть рядом с альфой, но гневный взгляд чёрных глаз заставляет его колени подогнуться, и омега буквально падает на тугие подушки. Столы ломятся от ароматных блюд, кислый кумыс и пряное вино разливают по кубкам, а Чимину кусок в горло не лезет. Он чувствует себя словно меж двух огней, сгорая от взглядов двух альф. Ни шаманский ритуал, ни резвые скачки всадников, ни даже песни и танцы не могут отвлечь омегу от тревожных мыслей. Где бы он не находился, повсюду чувствует прожигающий взгляд хана Юнги. В какой-то момент рядом с альфой падает на колени евнух и, весь дрожа, о чём-то докладывает. Чимин видит, как искажается гневом лицо хана, видимо, недобрые вести ему принесли. И не знает, что в это самое время Великому хану говорят о нём самом. Юнги слушает вполуха. Сам знает и видит: желанный омега для него недосягаем и потому отсылает евнуха жестом руки. Никто в здравом уме не станет посягать на супруга эмира Тамерлана… Хотя отныне тот и не эмир вовсе, а ханский зять. Юнги усмехается, кривя уголок губ — ловко устроился Тамерлан: выбрал себе в супруги не просто ханского внука — ханыма, но и самого прекрасного омегу, какого Юнги и не видал никогда. Короткая встреча на берегу реки стала для альфы судьбоносной. Он покорён кротостью и тихим нравом омеги, покорён его нежным голосом и сладким ароматом. Если бы боги и судьба позволили им стать ближе, Юнги уверен, он был бы покорён ещё не меньшими добродетелями. И даже прямо сейчас он не может отвести взгляд от златовласого омеги, сидящего в окружении свиты. — Брат, — голос Хосока отвлекает альфу от созерцания омеги не сразу. — Юнги? Тот смотрит на брата, хоть перед глазами словно пелена образ желанного омеги. — Ты слишком очевиден, брат. Нельзя так смотреть на чужого супруга, тем более — твоего гостя. — Мне остаётся только это. Я наказан богами, что отдали омегу другому, тогда как он должен был быть моим. — Это лишь мимолётно. Омега завтра покинет юрт, и ты забудешь о нём. — Буду молить богов о забвении. Это единственное, что удержит меня от решительного шага. — Ты сможешь переступить через союз с эмиром? Через дружбу и мир, которые принесли тебе то, что есть сейчас? Юнги снова смотрит на омегу, ловя его зелёный взволнованный взгляд. Тот вздрагивает и спешно прячет глаза за опущенными ресницами, нервно сжимая кулачки в широких рукавах кафтана. Сердце альфы впервые так сильно бьётся по кому-то. Если бы оно почувствовало хоть искру в ответ, Юнги ни перед чем не остановился бы. Но Чимин-ханым робко жмётся к мужу и на альфу более не смотрит. — Не стоит искушать судьбу, — Юнги встаёт стремительно, ввергая подданных в волнение и оторопь. — Брат, я покину юрт, а ты останься за хозяина. — Но Юнги… — Я сейчас в шаге от того, чтобы приказать своим кишиктенам под покровом ночи выкрасть для меня желанного омегу. Но проявляю благоразумие, о котором ты всегда мне твердишь. Юнги уходит, оставляя Хосока одного. Он смотрит в след брату, видя, как тот садится на своего гнедого и скачет в окружении своих стражников в открытую степь. Хосок велит ещё дозор выслать незаметно для самого хана — всё же чужаков кругом полно, и мысленно молитву богам возносит, чтобы даровали они его брату если не успокоение, то хоть мнимое, но забвение.𖣐𖣐𖣐
С рассветом потянулись караваны по пыльным дорогам обратно в разные концы степи, в далёкие края и чужие земли. Чимин, что всю ночь места себе не находил, выдыхает облегчённо, когда покидает гостеприимный юрт. Но он всё ещё боится… Боится признаться даже самому себе, что думает о хане Юнги, слышит его голос в своей голове, раз за разом вспоминает их встречу, прокручивает их разговор — хоть и ни к чему всё это. Он вернётся во дворец, где будет окружён любовью и вниманием своего альфы, и забудет об этой встрече. Забудет об альфе… — Кто там на холме? — голос Тамерлана отвлекает омегу от раздумий. — Неужто сам Великий хан провожает нас? — широко и довольно улыбается альфа, смотря на возвышенность. Теперь и Чимин видит одиноко стоящего на вершине холма всадника. В бликах утреннего солнца его конь нетерпеливо притоптывает, и сам альфа, словно в раздумье, хмурым взглядом смотрит на них. В этот момент сердце омеги замирает, чтобы потом забиться с невероятной силой. Он поспешно отводит взгляд, скрываясь за ширмой повозки, вот только куда спрятать затрепетавшее сердце, не знает.𖣐𖣐𖣐
Куксарай. Тэхён уныло смотрит в окно, наблюдая за облаками, проплывающими по серому небу. Омега уже третью неделю так и не хочет покинуть свои покои, не желая больше встречаться ни с Тамерланом, ни с новым другом. Хёнджин неоднократно пытался отвлечь его, но всё тщетно — Тэхён совершенно не реагирует на его просьбы и даже угрозы. Раздаётся стук в дверь, но омега вновь в своём мире и не слышит ничего вокруг. Хёнджин, не дожидаясь ответа, заходит, понимая, что ему так никто и не откликнется. Пройдя вглубь комнаты и поставив маленький поднос с фруктами на стол, он садится напротив Тэхёна и вновь осматривает полюбившиеся черты лица, ищет в них прежнего веселого непоседу, что изводил его днями напролёт. Но сейчас перед ним будто статуя сидит, и он совершенно не узнаёт своего омегу, которому готов целый мир подарить, лишь бы вновь услышать звонкий смех, озаряющий его жизнь. — Тэхён, я тебе принёс твои любимые персики, — он протягивает ароматный фрукт, что благоуханием распространился по комнате. — Может, полакомишься вместе со мной? Иначе мы оба исхудаем, и дедушка, увидев нас, точно будет ругать меня, ссылаясь на то, что я морю тебя голодом, — бета чуть подаётся вперёд, вновь смотря в его карие глаза: — Ты же не хочешь, чтобы меня дедушка отругал, м-м? — Хёнджин, уйди, пожалуйста, — Тэхён отводит взгляд от брата. — Я ничего не хочу, просто дай мне побыть одному. — Долго ты ещё собираешься держать траур по своей безответной любви? Разве он этого стоит? Стоит того, чтобы ты тут убивался, в то время как Тамерлан живёт припеваючи и продолжает заниматься своими делами, совершенно не думая о твоём состоянии. Над нами весь сарай усмехается, — бета резко тянет Тэхёна за руку и без особого труда закидывает на плечо, устремляясь к выходу. — Пусти! Ты чего творишь? — брыкается в его руках омега, стараясь вырваться из крепкой схватки. — Делаю то, что считаю нужным. Мне такой Тэхён совершенно не нравится, и я готов на всё, чтобы вернуть прежнего тебя. Я не дам твоему сердцу убиваться из-за какого-то альфы, который совершенно не стоит тебя, — Хёнджин крепко держит омегу за бёдра и выходит из покоев, оставляя слуг смотреть им вслед. — Ты куда меня несёшь? Пусти, брат, мне сейчас не до шуток, просто оставь меня, — кричит омега в голос, видя, как все вокруг начинают шептаться и косо смотреть в их сторону. — Куда надо, туда и несу. И прекрати повышать на меня голос, всё же я старше тебя. — Все на нас смотрят! Что подумают обо мне? Я и так не блистаю статусом и уважением, а после такого ещё и грязные слухи поползут о нас, — яростно шипит раскрасневшийся Тэхён. — Вот, уже понемногу приходишь в себя, раз начал думать о том, что подумают люди о нас, — бета невольно улыбается лишь от одного слова нас. Но вновь хмурит брови, понимая, что ненависть к Тамерлану становится только сильнее. — Больше никто не посмеет обидеть тебя, иначе каждый будет иметь дело со мной. Если не хочешь, чтобы я уничтожил половину сарая, просто помолчи. Тэхён больше не смеет перечить брату и прикусывает язык, понимая все его переживания. Ведь окажись Хёнджин в таком состоянии, омега ни минуты не томя сделал бы абсолютно всё, чтобы помочь ему.𖣐𖣐𖣐
— Вот и прибыли, — бета опускает Тэхёна на землю, придерживая его за руку. Омега осматривается по сторонам и видит перед собой большое помещение, напоминающее тренировочный зал. Вокруг полно разного оружия, а запах стали забивается в ноздри. Хрустальные черепахи, украшенные драгоценными камнями, стоят у входа, приветствуя их своими яркими отражениями. Мраморные колонны, покрытые золотом, поднимаются к высокому потолку, вызывая восхищение своей красотой. Тэхён, заворожённый всей этой красотой, ступает внутрь, продолжая изучать помещение. Его взор охватывает атлетические тренажеры, изготовленные из драгоценных пород дерева и покрытые бархатистой кожей, что размещены вдоль стен, создавая эффектное сочетание роскоши и практичности. Каждый тренажер, каждый инструмент выполнен с безупречностью и вниманием к деталям, отражая мастерство и стремление к совершенству. Огромные зеркала, висящие на стенах, отражают Тэхёна и Хёнджина, и омега не может скрыть своего восхищения. Но больше всего его радует бесчисленное количество оружия. Он давно не брал в руки холодную сталь, что так идеально передаёт его внутреннее состояние. — Это — зеркальная комната, что создана по проекту самого Тамерлана. Здесь тренируется его личная гвардия — бостанджи. Да и он сам частый гость этого места, — говорит Хёнджин, наблюдая за реакцией омеги. — Но не волнуйся, сегодня это место полностью принадлежит нам. — Это правда? — Тэхён облегчённо выдыхает, радуясь, что вновь сможет взять в руки саблю. — Я когда-то врал тебе? — бета подходит к нему и тянет руку к его лицу, убирая пряди со лба. Смотрит так пристально и радуется мысленно, видя такой долгожданный огонёк в глазах напротив. — Тамерлана сегодня нет в сарае, это место мы можем разделить на двоих. Тебе нравится? — Очень, — улыбается омега в ответ и отходит от брата, чтобы осмотреться. — Ну что же, проверим твои навыки в бою. Или, выйдя замуж, ты уже всё забыл, и я с легкостью смогу одолеть тебя, а? Хёнджин, не оголяя остриё сабли, принимает боевую позицию. Тэхён берет в руки одну из сабель и подходит к брату, так же не оголяя холодную сталь. — Ставки будут, как в былые времена? — Чего ты хочешь? — приподнимает уголки губ, и Тэхён еле скрывает свою радость, понимая, как это железо и родной брат возвращают его к жизни. — Хочу одно желание, и обещай, что когда я попрошу, ты исполнишь его, — Хёнджин со всей серьёзностью озвучивает свои слова. — Обещаю! — твёрдо отвечает Тэхён. — Но взамен, если вдруг я выиграю, хотя это так и будет, то право загадать желание перейдёт мне. Согласен? — Конечно, но сначала победи меня, мой финик. Начинается борьба, и ни один из них не собирается уступать другому, желая получить свой приз, будто без этого обещания они не смогут выполнит волю другого.𖣐𖣐𖣐
Чонгук слезает со своего коня и, взяв того за поводок, тянет в сторону конюшни. Намджун следует за ним со своим конём. Они утомились за этот день — он был тяжелым и насыщенным, ведь нужно было найти следы разбойников, главаря которых в народе прозвали чёрным фениксом. Они обкрадывали богатых беев, от чьих жалоб у Чонгука были заполнены все столы. — Нужно найти след их главаря. По слухам — это омега, что странно. Разве альфы подчиняются слабому полу? — Намджун не скрывает удивление, но в то же время в его глазах читается восхищение. — Мне бы хоть раз увидеть этот редкий экземпляр. — Да что там редкого может быть? Всего лишь простой камень, выдающий себя за алмаз, — Чонгук недовольно фыркает и, отдав Уголька конюшему, устремляется в сторону зала, где он обычно тренируется и совершенствует свои навыки. — Ты собрался на тренировку в такой поздний час? Разве не устал за весь день? Тебе стоит отдохнуть, — переживает за состояние друга Намджун. — Прекрати нянчить меня. Пока я отдыхаю в своих покоях, враги точат сабли, чтобы разрушить и напасть на мои земли. Лишь укрепив свой трон, я буду в состоянии уничтожить Ибрагима, — Чонгук, даже если коснется подушки, не сможет сомкнуть глаз — многое навалилось. — Ты живи здесь и сейчас, прекрати гнаться за местью, ведь жизнь твоя скоротечно утекает меж пальцев, а ты продолжаешь губить молодость, — Намджун следует за ним в тренировочный зал и не успевает открыть рот, как видит перед собой застывшую спину Чонгука. — Что случилось? — и, сделав шаг вперед, видит перед собой изумляющую картину. Тэхён, ловко орудуя саблей, борется со своим братом. Их бой завораживает. Хрупкий и такой беззащитный омега превратился в ловкую пантеру, своей грацией околдовывающую любого, кто хоть раз посмеет взглянуть на нее. Чонгук дыру прожигает в этой парочке, но его глаза прикованы к омеге, который так искусно держит в руках тяжелую сталь, словно это пушинка в его хрупких пальцах. Если не знать истинную сущность Тэхёна, то запросто можно принять его за альфу. Но Чонгук знает, и открывшаяся перед ним картина выводит его из себя. Особенно этот лучезарный смех, эхом отдающийся в этом большом помещении… Намджун переводит взгляд на Чонгука и понимает, как сгущаются над ним чёрные тучи и как кашмеран отдаёт горечью, указывая на ярость владельца. Только к чему эти игры с феромонами? — Что с тобой? Ты в порядке? — Намджун кладёт руку ему на плечо, желая оторвать этот тяжелый взгляд от братьев. — Кто им разрешил входить сюда? — зло рычит Чонгук. — Этот тренировочный зал всегда открыт. Сюда может прийти каждый из твоих воинов бостанджи. — Вот именно, мои воины — альфы, а не какой-нибудь омега! Что он тут забыл? — Чонгук только хочет сделать шаг к ним и остановить их, но застывает на месте, видя, как Тэхён падает вниз, а на него и Хёнджин. Они оба лежат, смотря друг на друга и совершенно не замечая никого вокруг. Тамерлан сжимает руки в кулак и неосознанно скрипит клыками, видя, как бета с нежностью гладит розовые щеки омеги и убирает взмокшие пряди волос со лба. — Ты ревнуешь? С чего так? — Намджун еле скрывает свою улыбку, видя, как дымится его друг. — Смотри, не сожги мне зал, чтобы не пришлось тренироваться на улице в холоде. — Я сейчас устрою этой сладкой парочке, — Чонгук подаётся вперёд и надвигается, словно ураган, на них.𖣐𖣐𖣐
Хёнджин смотрит в карие глаза, словно в них отражается целый мир. В этом бездонном космосе отображается даже его собственная душа, соединенная необыкновенной связью с омегой, словно кусочками разбитого сердца, которые по отдельности ничто, но лишь в Тэхёне образуют единое целое. Никогда Хёнджин не мог себе представить, насколько его чувства могут быть так сильны к омеге. К брату. Та самая любовь, которая рождается в потаённых уголках сердца, сотканная из нежности и страсти. Она сильна, как никогда прежде. Бета понял это лишь тогда, когда собственноручно проводил Тэхёна в покои Тамерлана. Хёнджин зависим Тэхёном. Бета, как сейчас помнит тот день, когда впервые переступил порог сарая Йунус-хана. Когда, держась за руку дедушки, он с испугом в глазах прятался за его длинным халатом, боясь каждого шороха и звука. Это отец, что грозился ему расправой, довёл мальчишку до такого состояния, и лишь Йунус-хан выкупил его у зятя, отдавая взамен большой земляной участок. Дедушка не мог видеть страдания внука. Он ведь не виноват в том, что пришёл в этот мир не альфой, не омегой, а бетой. Помнит, как спустя три месяца впервые увидел лик Тэхёна, что так же как и он, испуганно прятался за дедушкой. Хёнджин осмелел от этой красоты, подбежав к ним первым, и протянул руку, с успокоением касаясь изысканных пальцев. Хёнджин тогда протянул ему не просто руку, он отдал ему и своё сердце, что по сей день находится в руках у омеги. Эти карие глаза, которые отдавали болью, всё ещё снятся ему по ночам, пугая его и заставляя проснуться в холодном поту. Хёнджин всегда считал, что ему достаточно просто быть рядом с двоюродным братом, но сейчас, когда на его омегу посигает чужой альфа, он понимает, насколько пылает изнутри. Ревность пожирает все внутренности, словно оголодавший дикий зверь. И лишь ванильный пион способен приручить его… Стать для него лекарством раненого сердца. Только видя в этих карих глазах себя, Хёнджин осознает всю силу своих чувств. И в этот миг весь его мир охвачен лишь одной мыслью — это истинная, безграничная любовь. — Тэхён — ты смысл моего существования, — шепчет Хёнджин, дабы не напугать Тэхёна, но каждое его слово доходит до омеги, что смотрит в ответ огромными глазами, и Хёнджин полностью теряет себя. — Брат, ты чего? — Тэхён брыкается под ним, чувствуя, как по телу пробегает холодный пот от этого взгляда. — Мой бесценный, — бета не следит за словами, желая высказать всё, что так терзает его изнутри на протяжении долгих лет. — Я не помешал вам? — слышится грубый, но в то же время такой знакомый голос. Тэхён первым оборачивается в сторону звука и видит Тамерлана, прожигающего их злым взглядом. Омега отталкивает брата и встаёт с места, расправляя плечи и гордо поднимая голову, смотря в эти пламенные глаза. — Вы не нашли другого места для своих брачных игр? — рычит Чонгук. — Ты должен вести себя подобающим образом, ты всё же мой супруг! — переводит взгляд на омегу, не проявляющего к нему никакого уважения. — Да неужели? Ты вспомнил, что у тебя есть супруг? — Хёнджин делает шаг вперёд и закрывает Тэхёна собой. — Хотя на Курултае был со своим фаворитом, даже не вспомнив о законном супруге, тем самым еще раз унизив ханского шехзаде. — Я должен отчитываться перед тобой? — Тамерлан подходит к нему. — Может, мне ещё разрешение у тебя спросить? Я волен делать, что захочу и когда захочу. — Альфа смотрит через плечо беты. — А ты веди себя прилично и не позорь меня. Никакого воспитания и чести, — Чонгук совершенно не следит за словами, ведь злость берёт своё. Что этот бета так смотрит на него? Почему Тэхён так улыбается ему? — Не смей трогать его! Если тебе скучно, то найди себе достойного противника, а не лезь к омеге! — Хёнджин, собрав всю силу в кулак, бьёт Тамерлана в лицо. От неожиданности Чонгук, чуть пошатнувшись, отходит на пару шагов от них. Намджун, понимая, что обстановка накаляется и ничего хорошего это не предвещает, встаёт между ними, пытаясь забрать Чонгука от братьев. — Успокойся, — альфа старается унять гнев Тамерлана. — Он — бета, а Тэхён — твой супруг. — Пусти! Я порву на куски этого выскочку, — Чонгук одним движением отталкивает от себя Намджуна и, оголив остриё своей сабли, подходит к бете. — Пусть наши сабли решат итог этого боя. — Давно пора! Ты ответишь за каждую слезинку моего омеги, — Хёнджин принимает боевую позицию и, несмотря на протесты, они начинают драться. Намджун тянет Тэхёна прочь от сражения, понимая, что тот может попасть под горячую руку этих безумцев. — Пусти, он убьёт его! Он какой-то дикарь, — омега пытается выбраться из сильной хватки альфы. — Когда сталкиваются две стихии, то не стоит становиться между ними, пусть сами решат свои проблемы. А ты можешь пострадать. Это им необходимо. Один заступился за тебя, и понятно почему, но вот только на что так разгневался Тамерлан? Лишь это меня тревожит. Намджун смотрит на бой и понимает: Чонгук совершенно не жалеет бету, но и Хёнджин не отступает, пусть и видно преимущество альфы. — Ты о чём? — непонимающе смотрит на него Тэхён. — Знал бы я ответы на вопросы, — Намджун видит, как Чонгук пинает бету ногой в живот и с размахом ранит его в правое плечо. Тэхён, вырвавшись из хватки, устремляется к брату. Хёнджин опускается на колени, держась за кровоточащую рану. — Что с тобой, Хёнджин? Посмотри на меня, — омега касается его лица руками и заставляет брата посмотреть на себя. — Тебе больно, скажи мне? — он бережно осматривает место раны и не может скрыть слёз, стекающих по щекам. — Я убью тебя, — Хёнджин делает попытки подняться, но вновь падает на колени. — Не плачь, мой финик, — окровавленной рукой он касается щеки Тэхёна в попытке вытереть солёные дорожки. Взгляд, полный нежности, не остаётся незамеченным Тамерланом. — Не смей больше оголять свою саблю, ты мне не ровня, — зло проговаривает Чонгук. Хёнджин укладывает голову на плечо омеги и теряет сознание от потери крови. Тэхён, обняв брата за шею, смотрит на альфу и понимает, как любовь сменяется ненавистью. От любви до ненависти один шаг… Но у Тэхёна были все три, пока сердце не окутала тьма, носящая имя Тамерлан… Намджун криком подзывает слугу и подходит к Тэхёну. — Его нужно отвести в лечебницу, Тэхён, — альфа забрасывает на плечо бету и покидает помещение, оставляя супругов наедине.𖣐𖣐𖣐
Тэхён поднимает с пола саблю брата и окровавленной рукой сжимает рукоять, чувствуя, как ненависть течёт по венам. Он готов к отмщению, желая успокоить внутренний ураган. Тамерлан стоит, смотря невозмутим взглядом. Его зверь ликует, хотя причину не может понять. Но то, что Хёнджина не будет рядом, радует монстра. Пусть рана не глубокая, максимум, что заработал бета, лишь шрам на теле. Чонгук в состоянии поранить и даже убить его, но альфа этого не сделал. — Что так смотришь? Впервые видишь? Или вновь хочешь признаться в любви? — ухмыляется он, хоть и понимает, чего именно хочет Тэхён. — Не зазнавайся! Твоя душа чернее ночи, она способна затмить свет и уничтожить цветы, — омега делает шаги к нему. — Я стану твоим достойным противником. Прими мой вызов! — Я повторюсь еще раз: сабля не создана для омег. Иди лучше на кухню, твоё место там. Займись омежьими делами, — Чонгук отворачивается и только хочет пойти в сторону двери, как омега вновь преграждает ему путь. — Что, струсил? Испугался проиграть мне? — не отступает и напирает Тэхён, вовсе не боясь феромонов, что как тёмные тучи нависают над головой. — Откуда в хрупком тельце столько храбрости? Либо ты безумец, который не боится смерти, либо глупец, который не ценит собственную жизнь, — Чонгук пристально смотрит в эти карие глаза, желая увидеть в них проблески страха, но там их попросту нет. — Какой смелый омежка! — Омежки сидят у тебя в гареме и наряжаются каждую ночь, ожидая, когда же вызовет их к себе такой железный монстр, не имеющий сердца, — с презрением отвечает Тэхён и направляет остриё прямо на Тамерлана, касаясь сердца. — Ты настолько провонял жестокостью, что мне тошно от тебя! Омега надавливает, причиняя боль, но ни один мускул не меняется на лице Чонгука, будто он и не человек вовсе. — Иблис! — твёрдо говорит Тэхён, смотря в пылающий взгляд, совершенно не боясь его. — Уйди с дороги. — Трус! — Тэхён играет с огнём, и это плохая идея. Нельзя вот так взять и приручить дикого льва. — Сам напросился, — Чонгук отходит назад и, не оголяя своей сабли, направляет ее в сторону омеги. — Я не планировал бороться с тобой, но ты сам напросился, и примешь любой итог. — Ты расплатишься за пролитую кровь моего брата. — Я думал, ты хочешь расплату за брачную ночь, где я оставил тебя одного и провёл ее со своим любимым, — знает, куда ударить. Стальным словом бьёт по самому слабому месту. По сердцу Тэхёна. По его гордости. — Не поверишь, но мне на это наплевать, — омега совершенно не выдает эмоции, чтобы не дать альфе потешить самолюбие. — Тогда нападай! Попробуй хоть раз приблизиться ко мне. Не стоит недооценивать противника, хоть и стоит перед тобой омега… Ведь не понять с виду, какое пламя подпитывает его силу. В следующую секунду омега, приняв вызов, нападает, вкладывая в этот бой все свои умения и навыки. Чонгук, не ожидавший такого напора, немного впадает в ступор и начинает отлынивать от ярости омеги, который, совершенно не щадя, напирает на него. Альфа не сразу замечает, как Тэхён ранит его в предплечье, лишь когда намокает шёлк и боль даёт о себе знать. Чонгук злится и, откинув все предрассудки, полностью отпускает своего зверя, который, оказавшись ослеплённым яростью, не видит перед собой ничего. — Решил сыграть со мной?! — альфа с силой сжимает рукоять, смотря на Тэхёна через пелену злости. Лишь размытый силуэт и нежный аромат омеги проникает в легкие, напоминая собственному зверю, кем является для него Тэхён. Почему несмотря на всю ярость омеги, его запах всё такой же сладкий и манящий. Тэхён смотрит в эти глаза и видит там одну лишь злость. Понимая, что на время позабыл, против кого именно поднял саблю. Омега, загнанный в угол, дышит часто, а острая сторона сабли приставлена к хрупкой шее, и он чувствует, как холодная сталь надавливает на кожу, а после ранит его. Тамерлан пристально смотрит на Тэхёна, карие глаза, словно алмазы, отдают блеском от слёз, и лишь это является его поводком, что не даёт надавить на саблю еще больше. Через застланную пелену он слышит голос Намджуна. — …ты что творишь? Как маленькие дети, вас нельзя оставлять наедине, — альфа резко оттягивает Чонгука от Тэхёна. Омега испуганно смотрит, рукой тянется к месту боли и видит капли крови. Он вновь поднимает взгляд на Тамерлана. — Ненавижу тебя! Пусть будет проклят тот день, когда я встретил тебя! — Тэхён, уходи! — кричит Намджун, понимая, что не сможет долго удерживать разъяренного брата. — Отпусти, я его на куски порву, — Чонгук тоже не собирается отступать. — Ненавижу! — сказав это напоследок, омега устремляется к выходу. Одно признание, а сколько смысла сокрыто в этом слове… — Поверь, эта ненависть взаимная, и она останется с нами до конца наших дней, — успевает крикнуть, пока омега скрывается за дверью.