***
852 год, середина лета. Год с возвращения воинов с Парадиза.
По зацикленной прямой погода вновь обернулась в липкую летнюю жару. Прошел год с начала чертового плана не менее чертового Зика. День рождения затерялся сразу после приезда воинов с Парадиза: где-то в перебежках с острова в Ребелио, с Ребелио на фронт и снова на остров. Скоро зрел следующий отсчет неумолимого старения. Двадцать два года — странное число. Кандидаты каждый раз вытягивались на доли дюймов, стоило ей приехать. Тоска продолжала изъедать изнутри, будто Рут хотелось залить их юные жизни янтарем, не позволяя приближать дату их почетного становления титанами. Лицо Райнера серело. Покрывалось едва ощутимой обидой. Иногда Рут казалось, что с каждой встречей после очередного приезда в его глазах читалась сотня вопросов «Почему?». Почему она постоянно уезжала, скидывая обязанности на других? Почему возвращалась с войны с новыми травмами? Почему оставляла его одного на долгие месяцы? Но затем Рут спешно моргала, а Райнер угрюмо отводил взгляд. И ощущение присутствия сотни неозвученных вопросов пропадало. Испарялось. Рут тешила себя мыслью, что это всего лишь отголоски догадок и глупых полутонов. Что ей всего-навсего казалось. Но лучше от этого не становилось. За последние месяцы горбинка на носу Брауна странно заострилась. Проступила первая юношеская щетина. Рут однажды даже не сдержалась, чтобы потрепать его хохолок на подбородке под громкий издевательский хохот Галлиарда. Райнер взрослел неравномерно, рывками — так, что сама Рут это упускала. Вместо детского взгляда проступала суровая горечь. Пик доверительно делилась, что Райнер часто вляпывался в драки с марлийцами — Магато не могла сдерживать его порывы, пока ее здесь не было. Рут понимала: он выходил из себя лишь по той причине, что имел на это право. Никому не нравилось скотское обращение, даже элдийцам, смирившимся со своей судьбой. Рут брела по городу, с натяжкой вспоминая события последней неудачной вылазки на горячие территории. Нескончаемый фронт. Бои за мелкий бесполезный городок, от которого остались одни руины. Принципиальное желание командования отстоять его, будто кому-то, кроме призраков бывших жителей, это действительно было важным. Еще Рут вспоминала, как штаб решил отправить с ней двух кандидатов — гениальнейшее решение, чтобы убить будущее Марлии одним махом. Они сидели в неудачной позиции, свернувшись в три погибели у низкой стены какого-то хлипкого здания, шатающегося на ветру. Один залп — и стена рухнула бы прямо на них к чертовой матери. Перекрестный огонь не давал сдвинуться с места. Рут держала за грудки молодого связиста, который молился и хныкал чаще, чем отвечал на ее бранные наезды. — Мать твою за ногу, солдат, неужели так сложно просто связаться с нашим подразделением?! — Я-я первый раз в такой позиции, сэр. — Он вздрогнул, когда Магато кинула на него убийственный взгляд, и поспешил исправиться: — То есть мэм. — Сколько лет ты служишь? — гаркнула она, в очередной раз встряхивая его за воротник. — Два месяца, сэр, — Рут подумалось, что он сейчас упадет в обморок от страха. Но скорее все же ее сердце не выдержит того факта, что ей подсунули какого-то зеленого паренька. — Два месяца, — с напускным спокойствием констатировала она, а затем со злостью треснула по пыльной стене. — Два блядских месяца?! Ты хоть понимаешь, где находишься, сопляк?! В ста метрах от загона разъяренных врагов, готовых распять тебя на знамени своего альянса. От того, как скоро ты свяжешься с нашим подразделением, зависит выживешь ты или нет, я доступно объясняю?! Молодой паренек спешно закивал головой и вновь схватился за полевую рацию, судорожно подкручивая антенну. Рут перекинула за спину винтовку. Одним движением оттащила Фалько за ухо от края их импровизированного укрытия и присела на корточки возле Габи. Проверила патроны, плюнула на прицел. — Напомни мне, Браун, — проговорила она, протирая мутное стекло. — Где обычно сидят снайперы, если их отряд находится в выгодной позиции. — На любых возвышенностях, откуда открывается хороший угол обзора, — ее слегка потряхивало, но в целом Габи держалась вполне неплохо. Отчеканивала вызубренные детали. — Верно, — Рут потуже затянула каску и кинула в Фалько смятой картой. — Когда этот идиот свяжется с нашими, не забудь назвать точные координаты, Грайс. А я попробую снять этого гребанного мазилу. Рут выскользнула из-за стены почти незаметно, тут же мешаясь с дымом и копотью от горящих танков. Пристроилась за разбитым автомобилем, уткнувшись коленями во влажную сырую землю. Уперлась прикладом в плечо, просовывая дуло в разбитое окно и мимоходом напоминая себе, как она ненавидела подобные передряги. Как вернется — точно запросит себе пару выходных. Рут дернула цепь с шеи, прикусывая солоноватый от капель чьей-то крови металл. Фалько спешно диктовал координаты, краем глаза посматривая на командира. Затем откинул карту в сторону, просунув голову в пробитую часть стены рядом с Габи. — Как думаешь, чье это кольцо? — прошептал он, мазнув щекой по чужому виску. — Мне брат рассказывал, что среди стрелков ее ритуал считали одним из самых странных. — Что может быть страннее побрякушки в зубах? — скептично проговорила Габи, и Фалько, покраснев, пробормотал: — Кольт говорил, что был один, который обязательно мочился перед стрельбой, а кто-то… В общем, разное бывает, — он стушевался еще сильнее, когда Габи прыснула в кулак. — Значит, с нашим сержантом все еще не так плохо, — они пару мгновений наблюдали за тем, как Магато неотрывно смотрела в прицел. Как поглаживала спусковой крючок, будто заговаривала его. Как шевелились ее губы в такт чужим выстрелам. — Интересно, что она говорит. Фалько коротко пожал плечами, но ответить не успел — выстрел резанул по ушам. Движение рукой. Повторный шепот, фантомно доносящий до них обрывками фраз. Второй выстрел. Ответного огня стало ощутимо меньше. Третий. Не считая дальнего гула, на небольшую, побитую осколками площадь опустилась тишина. Рут все еще не двигалась, будто срослась с винтовкой, прикипев глазом к прицелу. Габи радостно прихлопнула в ладоши, подскочила на месте и, потормошив Фалько за плечо, сделала уверенный шаг за пределы их укрытия. Рут заметила ее движение мгновением позднее. Резко дернулась в ее сторону, вываливаясь из-под металлической груды, кинула винтовку на землю, стараясь успеть к Браун. — Стой, дурная! — прежде, чем висок Габи успело прошить пару выстрелов, молодой связист дернул ее на себя, вжимаясь с ней в пыльный пол. Фалько замер у стены, задержав дыхание и со страхом глядя на алые брызги, окропившие винтовку Рут. Чужой выстрел прошил ее предплечье насквозь, звякнув гильзой где-то по обратную сторону их укрытия. Рут рухнула на колено, шипя от боли, и отползла с открытого пространства. Глухой топот их подкрепления она слышала уже в полусознательном состоянии, ощущая, как кость в руке ходит ходуном. Габи все эмоционально пищала у ее уха, не давая командиру отключиться по пути в полевой госпиталь. Тормошила ее за плечо, с тревогой поглядывая на пару осколочных ранений между ребер и виднеющуюся кость в открытой ране. — Зачем Вы выбежали из укрытия? — наконец донесся ее тихий голос до Рут сквозь мутную пелену. Она нервно комкала свою элдийскую повязку, уткнувшись щекой в здоровое плечо командира, и пропитывала слезами ее пиджак. — Если бы меня задели, то ничего страшного. Рут слабо приоткрыла веки. Вздрогнула ресницами, осыпая с них пепел и грязь. Вяло мазнула рукой по макушке девчонки, трепля волосы. Габи вскинула лицо, наспех вытирая косые влажные дорожки. Впилась в нее большими глазищами, с тревогой, смутной совестью. У Рут неприятно засосало под ложечкой, сдерживать долгий тоскливый взгляд в таком состоянии совершенно не выходило. Паршиво. Совсем она расклеилась с этими детьми. — Я просто сержант, Габи. Один из пары десятков. Таких, как я, у Марлии много, поверь. А настолько умелого кандидата… — она слабо улыбнулась одними уголками губ, — еще поискать надо. Браун замотала головой, с силой сжимая рубашку, присохшую корочками по коже. — Вы не такая, как остальные, сержант Магато, — она вновь опустила голову на сгиб локтя Рут, будто, касаясь ее, ощущала мнимое спокойствие. — Никто не побежал бы спасать элдийца. Никто, кроме Вас. Ее плечи вновь затрусились, и Рут поджала губы. Это все было не по-настоящему. Настоящая Рут Магато не стала бы рисковать своей жизнью — даже такой жалкой — ради народа Имир. Она просто слишком сильно вжилась в очередной свой лик, очередной соблазнительно живой образ человека, не позабывшего о сочувствии. В голове вдруг промелькнул заманчивый огонек надежды: что, если она и сама не знала, какая она настоящая? Подумать об этом ей уже не довелось: сон утянул мгновенно, стоило ей прикрыть веки от усталости. В следующий раз она очнулась уже в родном госпитале, откуда ее силком не выпускали целых трое бесполезно потраченных дней. В отделения для марлийского командования элдийцев не пропускали, и Рут все дни глупо глядела в потолок, стараясь воспользоваться короткой передышкой. О том, что воины просто не захотели прийти ее проведать, она предпочла не думать. Вполне вероятно, их даже не известили, что живой труп их командира приволокли в город. А если и известили, то на кой черт им плестись к ней? К марлийке, которая всегда плевала на них с высокой башни. Присутствие подобных мыслей совершенно выбивало ее из строя. Она провела еще больше суток дома, без конца глотая болеутоляющее и корчась на полу от неутихающей боли, прежде чем нашла в себе силы освежиться душем, наспех откинуть влажные волосы с глаз и направиться к командованию, а потом прямиком к Зику. Месяцы текли быстро. Еще быстрее — они с Йегером отдалялись друг от друга. Разные концы линии фронта, документация, которой они оба были завалены, вызовы в штаб в любое время дня и ночи и бесконечные обязанности заставляли их разминаться в коридорах, не успевая перекинуться и парой слов. Однажды они как-то постарались выкроить вечер. Один на двоих. Только друг для друга с бутылкой скотча, но все время просидели в тишине, каждый думая о своем. Даже если они не теряли близких на войне, она все равно давалась им тяжело. Лицо Зика осунулось, под глазами залегли глубокие тени. Рут заснула на сгибе локтя раньше, чем он успел бы поговорить с ней о чем-то несущественном, как в былые времена. Их редкие встречи стали вынужденными островками спокойствия, где можно было позволить горечи и усталости выплескиваться неравномерными потоками. Вот и сейчас Рут развалилась на диване его кабинета и, устало нахмурив брови, молчаливо разглядывала бледные разводы краски на потолке. Старалась расслабиться под мелодию шуршания листов, которые он перебирал примерно каждую секунду, если не чаще. Она болезненно скривилась, чуть подвинув перевязанную руку, — кость срасталась раздражающе медленно. Зик видел ее крайне подавленное настроение. Она вползла в кабинет без приветствия, даже не глядя. Коротко ткнулась носом в его висок, требуя ласки, прижалась щекой к затылку, а затем так же быстро отстранилась, будто не проявляла неприсущую ей слабость мгновением раньше. Разлеглась на его диване, так и не проронив ни слова об очередном посещении фронта. Он все равно все знал, ему не следовало выслушивать очередные новости о проигрышных приказах командования. Сил выпытывать о причине ее чрезмерной хмурости не было. Он рассматривал Рут сквозь короткие, свисающие на глаза пряди волос. Как раз размышлял о том, как подступиться к дикому животному, когда она резко опустила на него взгляд, словив с поличным. — Мне не следует ждать ничего хорошего, когда ты смотришь на меня так, — с досадой пробормотал он, потягиваясь на стуле. — В такие моменты ты всегда задаешь провокационные вопросы, Ру. Магато помолчала еще пару мгновений, пустым взором разглядывая морщинки у глаз Зика. — Если бы я предложила тебе переспать прямо здесь и сейчас, ты бы согласился, Йегер? — ее голос звучал неестественно ровно, будто она спрашивала о погоде за окном. Она всецело выглядела так, словно смысл ее слов носил исключительно научный характер. — Это гипотетический вопрос или мне расстегивать ремень? — Зик вскинул уголки губ в добродушной улыбке, наблюдая, как на лице Рут отозвался первый отголосок обычных человеческих эмоций: капля неловкости, разбавленная понимающей насмешкой. Пожалуй, они знали друг друга слишком хорошо. Зик понимал: следовало дать ее тревогам улечься на дно. Магато, поддающаяся тяжелым размышлениям, всегда была более хаотична, не подвержена какому-либо контролю и влиянию. Ее паршивое настроение, спонтанный вопрос и утреннее распределение командиров на фронт сложились в общий пазл. — Неужели опять? — Робертсон назвал меня фригидной сукой, — она выплюнула эти слова, почти не размыкая губ, но искреннюю горечь Йегер все же расслышал. — Сказал, что если я и дальше буду вести себя, словно «ломающаяся недоступная целка», то закончу как госпожа Роуз в отделе документов — одинокой сморщенной старухой, — теперь ее горечь была не скрытая. Губы Рут поджались в тонкую линию — редкость, когда ей не удавалось сдерживать собственных эмоций. Обиды. Такого явственного огорчения, словно еще немного — и на глазах выступит позорная влага. — Тебя и впрямь волнует, что говорит человек, не обремененный какой-либо культурной составляющей? — Рут молчала. Она редко прислушивалась к тому, что говорили всякие отморозки, вроде бывших однокурсников. Но иногда женская сторона ее характера давала о себе знать. И, может, дело было в чем-то еще. Зик внимательно осмотрел ее напряженные плечи и сузил глаза. — Значит, он распускал руки? Рут снова не ответила, угрюмо отведя взгляд в сторону. В ее кругах ощутимо хлопнуть кого-то из женской части корпуса по пятой точке было святым делом. Зажать в темном углу — подвигом. Но среди остальных курсанток Рут считалась кем-то второго сорта, да и могла в ответ свернуть наглецу руку, так что решались не многие. О ней часто поговаривали в академии — «девчонка с яйцами». Изредка — совсем изредка — Рут могла перевернуть вверх дном кабинет Зика, взбешенная таким отношением. Ему нравилось, почти льстило, что наедине с ним она могла прятать свои острые иголки и ластилась к рукам — мягко и податливо, как весенняя кошка. Хоть где-то Рут могла быть такой. Йегеру было искренне жаль, что, выходя за стены кабинета, она раз за разом натягивала на себя маску того, кто мог откусить любую приставленную к ней часть тела. Робертсон являлся отдельным персонажем — они с Рут были на хорошем счету у генерала, который разглядел в них что-то особенное. Томасу подчинялись взводы элитных марлийцев, Рут — воины. Они были бы отличными союзниками, если бы оба не боролись за власть одинаково рьяно. Робертсон искренне считал, что причиной этому являлась неудовлетворенность Рут в мужчинах, и не уставал упоминать это при любом удобном случае. Часто предлагал похабщину, выставляя это одолжением Магато. Зик знал, что, вопреки ее сильным сторонам, Рут была очень падкой на то, чего в ее жизни было крайне мало — внимания и чьей-то заинтересованности. Даже если чужие слова были грубой лестью. Рут была из тех редких девчонок, пошедших в академию не ради мужской компании, потому среди местных красавиц была определенно невзрачной. Она это знала, потому и реагировала на подобные конфликты слишком остро. Йегер мог бы переломать руки Томаса одним движением, но обычно в этом уже не было нужды. — Будто если я не вешаюсь на любого, у кого есть член, то со мной что-то не так. — С тобой все так, — с нажимом проговорил Зик и уткнул взгляд в документы. Иногда ему и впрямь казалось, что плотская сторона человеческих отношений мало ее интересовала. И он не мог понять, был ли в этом замешан ее внутренний страх быть отвергнутой или просто так сложилось — не у всех была тяга к постоянным связям. У Рут, казалось, тяги не было вообще ни к каким. Или он просто в упор игнорировал ее мимолетные голодные искры во взгляде, которые Магато мгновенно прятала за отстраненностью. Зик понимал, что ее спесь и не выплеснутый гнев хорошо бы растворились после хорошей ночки с кем-то, кому было бы не важно, сколько шрамов рассекало ее тело. Но Рут рьяно отрицала эту необходимость. Может, дело было в ее убеждении, что она была ему что-то должна, в преданности, которая не подразумевала никакие обеты. Ей по какой-то немыслимой причине было это важно, а Зик не спешил убеждать ее в обратном. Быть может, собственный эгоизм не давал ему спокойно жить, когда он слышал грязные намеки кого-то из солдат в сторону его Рут. — Если на следующей операции он совершенно случайно попадет под раздачу Звероподобного, думаю, ты не сильно будешь против? Рут взметнула вверх уголки губ, позволив теплой благодарности раствориться в чертах лица. — Пожалуй, пары сочных синяков на его очаровательном личике будет достаточно, — тихо подметила Рут, и Йегер, встретившись с ней взглядом, тихо рассмеялся. Магато и впрямь не хватало таких дней, но Зику она об этом сказать почему-то так и не решилась. Лишь мягко потормошила за плечо на прощание, прежде чем вернуться обратно в гущу города. Она повертела в руке подарочный коробок с табаком, запрятав подальше в сумку, и не сдержала тихого хмыканья — интересно, придется ли он по вкусу Пиксису? Впереди послышался знакомый голос с незнакомыми нотками неуверенности. Рут приткнулась у поворота, наблюдая за Порко, нервно мнущимся у цветочного магазина. Он непривычно ерошил волосы. Заламывал пальцы. Выглядел совершенно непохоже на себя — без дерзости и уверенности в каждом слове. Это умилило так сильно, что уголок губ Рут дрогнул в доброй улыбке. Пожилой продавец со скучающим видом рассматривал метания паренька от одного букета к другому. — Бери гиацинты, — негромко проговорила Рут, не отрываясь от стены, и Порко резко обернулся, в последний раз прочесывая волосы на затылке. — Сержант? Ты уже вернулась? — он быстро осмотрелся по сторонам, будто искал пути отступления, и спешно убрал руки в карманы. — Да я просто… Стало интересно… — он вновь неуверенно оглянулся и тут же вскинул взгляд, стараясь нацепить на лицо врожденную непринужденность. — Слышал, поездка выдалась паршивой? — Как видишь, — она демонстративно подняла перевязанную руку, все еще скептично оглядывая Порко. — Тут, надеюсь, обошлось без конфликтов? — Родители кандидатов едва не получили наказания, — он устало выдохнул, радуясь удачной смене темы. — Все бастовали, потому что детей резко выдернули в горячую точку. — Это был приказ сверху, — отрезала Рут и оттолкнулась от стенки, намереваясь продолжить свой путь. Обсуждать чудом выживших кандидатов не было ни малейшего желания. — Командование считает это полезным. — А ты? — спросил вдруг Порко, уловив неоднозначность в словах командира. — Думаешь, есть хоть какой-то смысл посылать их на фронт? — Рядовой Галлиард, ты спрашиваешь о том, противоречат ли мои мысли решениям генерала? — предупредительно прищурила она глаза. — Никак нет, сержант Магато, — вяло вытянулся по стойке «смирно» Порко, угрюмо отводя взгляд. — Я просто думал… — Элдийцам думать не положено, — ровно проговорила Рут, но когда поравнялась с Порко, кинула на него короткий взгляд и понизила голос. — А детям не положено быть на фронте, но мой запрос об их отсрочке отклонили, если тебе и впрямь интересно. Им нужно научиться выживать самим, потому что… — Рут на мгновение запнулась, вспоминая, как выстрел просвистел в нескольких сантиметрах от Габи. — Потому что однажды меня не будет рядом, чтобы им помочь. Они на пару мгновений встретись молчаливыми понимающими взглядами, и Порко едва заметно кивнул, приподнимая уголки губ. Рут похлопала его по плечу и добавила: — И все же бери гиацинты, Пик их любит, — к лицу Порко мгновенно прилила краска. Он вжал подбородок в плечи, в непонятном страхе глядя на командира, будто она была профессором, словившим зажимающихся студентов в каком-то уютном уголке. — Да я не… — И, боги, Галлиард, ты бы хоть бутылку вина взял к цветам, — она с сомнением осмотрела покрасневшего парня и, закатив глаза, захлопала ладонью по карманам, прежде чем выудить простую визитку с адресом. — На, скажешь, что от меня, пусть подберут тебе что-нибудь за мой счет. — Она раздраженно прицокнула, прежде чем отправиться вниз по улице. — Всему учить их надо… Порко удивленно заморгал ей вслед и осмотрел клочок картона только тогда, когда Рут скрылась в конце улицы размеренным прогулочным шагом. Он оглядел адрес недешевой винодельни в центре торгового квартала и вновь недоверчиво глянул на пустую улицу. «Скажешь, что от меня», — интересно, насколько частым посетителем подобных заведений она была, если владельцы таких лавок знали ее лично? Порко еще недолго помялся у букетов и купил гиацинты. Нервно поправил куртку. Иногда он совершенно не понимал Магато. Временами ему казалось, что она играет совершенно не за ту сторону, на которой все привыкли ее видеть, но дальше редких мыслей на эту опасную тему он предпочитал не заходить.***
Каждый второй день жизни Рут в городе был посвящен совместной работе с новым замкомандира воинов. Рут часами объясняла Брауну военную тактику, разработку и подготовку всевозможных видов боевых действий: наступления, обороны, встречного боя, тактических перегруппировок и всех вариаций необходимых дисциплин. Она изредка водила его на собрания командования, не раз выслушивая от приближенных офицеров плохо скрытые издевки в сторону подчиненного, и умело удерживала нейтральную строну. Ей было необходимо доверие Брауна, но опускаться в глазах командования, защищая элдийца, так или иначе не входило в список ее приоритетов. Магато посвящала его в тонкости и стратегические секреты войск Марлии, приемы, которые использовались на войне, и ошибки, допущенные ими за последние месяцы. Браун учился прилежно, но неизменно уныло. Рут часто видела, что его мысли витали далеко за пределами Марлии и военных действий. Наверняка где-то в лесах Парадиза — в тех временах, когда они бок о бок с разведчиками сражались против единственных известных его сознанию врагов — титанов. — Это хорошая идея — объединять титанов в разных комбинациях для наступления, тандем Звероподобного и… — Исключено, Браун, Марлия никогда не рискует выставлять сразу всех воинов. Если вдруг кого-то пришибут, то пусть это будет хотя бы один, а не все вместе. — Как я мог забыть, что мы — обычное пушечное мясо для ваших громогласных побед? — негромко пробормотал Райнер, низко склонившись над картой боевых действий. — Уверен, что хочешь выслушивать от меня очередные лекции о том, что ты дискредитируешь свою родину? — скривилась Рут, примостившись на неудобном подоконнике новенького кабинета. — Кажется, ты сама говорила, что мне не обязательно «нести подобную чепуху о почетном владении титаном». — Кажется, ты начинаешь забываться. Новый пост дурно на тебя влияет, — она угрожающе сузила глаза, но Райнер лишь неопределенно пожал плечами. Засранец. Рут раздраженно потерла переносицу: она начинала медленно терять авторитет и образ злого надзирателя в глазах воинов. Когда они были младше, все было проще. Сейчас вести дискуссии с этими самоуверенными лбами в пару раз больше ее самой было гораздо сложнее. — Ты невыносимая заноса в заднице. У Брауна всегда было свое мнение на любой счет. Всегда свои идеи и предложения, зачастую несущие вполне неплохой посыл, но идущие вразрез с мнением и планами командования. Марлия была нацелена на победу, Райнер — на минимизирование потерь. А с замахами империи два этих пункта не могли идти бок о бок. Рут хотелось на полигон. Сбросить напряжение, убить тело до неподъемной усталости, довести до истощения, чтобы свалиться без сил на жесткий матрац и провести ночь без сновидений. Что угодно, лишь бы не сидеть в пыльном кабинете, разбирая завалы документации, отчеты и проверки сотен медицинских бумаг элдийцев. Хоть на фронт сбегай. Отсутствие артиллерийской музыки давило на нервы, после окопов спать в тишине было невозможно. С приходом войны жизнь вне ее границ казалась неправильной. Исковерканным отголоскам мирного времени. Рут была пропитана этим вдоль и поперек, и существовать без адреналина оказалось слишком сложным. Болезненно выжигающим изнутри. Райнер все продолжал вещать ей четко изученные, вылизанные до скипа варианты тактик, пока не понял, что его перестали слушать с десяток минут назад. Рут тоскливо глядела в окно. Разминала немеющие пальцы и вслушивалась в марширующие из города взводы. — Врачи запретили соваться на построения, сержант? — понимающе уточнил он, подходя к окну. — Сказали, что если бы я нормально питалась и не курила, как паровоз, то кости срастались бы быстрее, — скривилась Рут, отворачиваясь от окна. — С этой чертовщиной я бесполезнее тренировочного манекена, — она покосилась на перевязанную руку. — Если хочешь потренироваться, я мог бы… — Райнер на мгновение запнулся и неуверенно отвел взгляд. Их общение походило на странные несуразные качели. После того, как его выдвинули на должность замкомандира воинов, на него легло много новой информации и заданий, связанных не только с поездками на фронт и превращением в титана. Магато без устали пичкала его необходимыми знаниями, и хотя процент ее раздражения постепенно уменьшался, приятелями они так и не стали. Она будто нарочно держала его на четко выверенном расстоянии, подозрительно осматривала, хмурилась и мотала головой. Будто не позволяла себе что-то, пряча непонятные ему жалость и стыд в зрачках. Что такого она могла ему сделать, чтобы совесть неровными потоками вспенивалось у ее глаз? Что такого она хотела ему сделать, чтобы ее лицо кривилось мимолетной болью при взгляде на него? Казалось, Рут видела в нем верного коллегу-подчиненного, доверяла ему свои предположения насчет военных действий, но не более. Райнер не был уверен, почему именно его это расстраивало. Почему это вызывало такую горечь — вот же он, носится за ней с документами днем и ночью — живой человек, которому иногда хотелось задержаться после рабочего дня чуть дольше. Заварить чай и поговорить о чем-то, кроме войны. Почему она не могла просто… Хоть раз позволить надменному выражению лица соскользнуть? Он прокашлялся и продолжил: — Мог бы подстраховать тебя. — Ты предлагаешь мне лезть на брусья с одной нерабочей рукой? Хочешь, чтобы я свернула себе шею? — она скривилась, не уловив нервозности в чужом голосе. — Впрочем, не отвечай, и так знаю, что хочешь. — Я же сказал, что подстрахую тебя! — чрезмерно эмоционально взмахнул руками Браун. Как она могла подумать обратное? Его не должно было это задевать, но почему-то задевало. На лице Рут на мгновение мелькнуло выражение крайней озадаченности напополам с иронией. Бровь изогнулась злой насмешкой, и Райнер понял ее мысли раньше, чем она успела бы озвучить их вслух. — Ну да, конечно, — он рвано дернул плечом, стараясь сдержать сквозящую в голосе грубость. — Сержант Магато и доверить элдийцу свою жизнь — о чем я только думал? Рут на мгновение застыла, растворяя непривычно тускнеющий взгляд в зрачках Райнера. Недолго помолчала, будто смакуя его слова и свои мысли на языке, а затем встала с подоконника, одним махом сгребая документы со стола. — На сегодня хватит, — Браун удивленно сморгнул раздражение, с непониманием глядя на резкую смену настроения. Спешно ухватил Магато за локоть в попытке объясниться и тут же отпрянул от ее похолодевшего взгляда. Небольшое протертое окошко их дозволительных бесед захлопнулось так, что он услышал дребезжание рам. — Отставить, солдат, на сегодня все. Она расстегнула рабочую сумку, неаккуратно убирая в нее бумаги. Будто спешила. Или хотела сбежать от подгоняемых ее мыслей как можно скорее. Райнер застыл у окна, глядя на ее сборы. Она выглядела подавленной. Растерянной. И будто разочарованной в его словах. Он неловко заломил пальцы, вновь дергаясь вперед. Ему хотелось добраться до истины, хотелось не повторять глупых ошибок раз за разом. — Я сделал что-то не так, сержант? — он вновь подал голос и, прежде чем она бы послала его ко всем чертям, поспешно добавил. — Помимо того, что родился — это я уже усвоил. Рут убрала последнюю папку и замерла. Глянула на Брауна нечитаемым взором, прежде чем криво усмехнуться такому заявлению. За месяцы их совместной работы ее повадки он вызубрил лучше, чем военный материал. Будто учился не тому, где располагать войска и какие приемы использовать, а как считывать настроение командира по прикрытым глазам, щелкающим пальцам или напряженным плечам. Рут чувствовала: то, как плотно он втирался в ее жизнь, делало ее уязвимой. Райнер по долгу своего нового звания и необходимости быть в курсе дел на фронте ходил за ней незримой тенью почти любое свободное от дел время. Как когда-то Зик. Но Йегер все чаще пропадал на мозговых штурмах с генералом. Они виделись все реже и реже. Место преданного соратника, подкидывающего ей рабочие идеи и поджигающего сигареты, стало медленно перетекать к Райнеру. Рут устало потирала переносицу, вспоминая теплые вечера в компании Зика, распитие литров крепленого алкоголя или попыток придумать новые идеи, способные удивить Каруви. Она часто засыпала прямо в кабинете, умостившись на его коленях, когда он плотно укутывал ее собственным плащом, пропитанным сигаретным дымом. И его запахом. Рут бы променяла почти все, чтобы вернуться в то время. Почти. Преданный взгляд Райнера, быть может, не поддавался такому обмену. Браун знал, когда следует замолчать и не спорить, а когда его упрямство могло быть почти позволительным. Знал, какие виды наступлений она считала самыми выгодными и сколько чашек кофе выпивала во время завалов документацией у себя в кабинете. Он научился узнавать такие вещи, пока сама Магато неосознанно их выдавала. Она не хотела в своей жизни второго Зика, знающего ее вдоль и поперек. Но почему-то Брауну хотелось все это позволять, словно он был последним, кто воспользовался бы этой уязвимостью, чтобы причинить вред. — Зачем тебе это? — она позволила усталому выдоху разбить тишину комнаты. — Я освободила тебя раньше положенного от моей пренеприятнейшей компании, чего еще тебе надо, Браун? — она помолчала, понимая, что задает не тот вопрос, который хотела. — Почему? — Потому что… Книги? — неуверенно пояснил Райнер, не зная, что еще он мог бы сказать. Не говорить же, что ее компания оказалась вполне себе сносной после угрюмого дома и Парадиза, где он каждый день чувствовал себя куском мяса или предателем. Лицо Рут разгладилось. Казалось, в глазах даже мелькнул отголосок смеха. Выходит, Брауна можно было купить за связку книг, о которых сама она уже забыла, а он все вспоминал, будто было в ее поступке что-то особенное. Рут вернулась обратно, к оконной раме, присаживаясь рядом с Брауном, и он задержал дыхание, разглядывая ее нахмуренное лицо. Она поковыряла глазами пустую комнату, несколько раз вздохнула и запрокинула голову, будто не хотела рассказывать о чем-то, но не рассказать не могла. — Единственные, кому я когда-либо доверяла свою жизнь, были элдийцами, — выдохнула она перед собой. Как? Когда? Где? У Райнера было слишком много вопросов, взметнувшихся в голове неоднородной массой. И все они вместились в одно емкое: — Расскажи. И Рут рассказала. Посмотрела только тяжелым взглядом на Брауна, будто тот не понимал, на что подписывается, ведя с ней такие разговоры. Словно совершенно не осознавал, к чему это приведет. У него было все просто: делиться секретами, мыслями, надорванным прошлым можно было с первым встречным. Даже с угрюмым командиром. Как в кадетском корпусе на Парадизе, сидя в компании юных ребятишек со светлыми мечтами. Но в мире Рут все было иначе. Изломано, испещрено длинными ходами и нагроможденными лабиринтами. Если она рассказывала о таких дебрях, значит, с ней что-то было не так. Значит, ее поганая жизнь катилась по наклонной, а она не могла удержать ее обеими руками. Но Райнер этого не знал. Он просто думал, что сможет стать чуточку ближе к сержанту, не более. Это была теплая поздняя осень. Несколько месяцев после ссоры с отцом пролетели почти незаметно. Рут убивала себя в работе, в попытках понять, есть ли у нее хоть малейшие шансы добиться неплохого звания после произошедшего. Прощупывала Зика Йегера, с которым у них оказались на удивление схожие взгляды на жизнь. И проводила сутки напролет в глушении ненависти к себе. В тот вечер все было крайне паршиво. Ощутимое недоверие командования висело в воздухе. А любая встреча с отцом в штабе вызывала у Рут пену у рта — она не могла сдержать дрожащих рук при виде его. Тео вычитал ее перед самим генералом. Грубо, постыдно, почти заслуженно. Будто она все еще была маленькой девочкой, любопытно высовывающей нос из-за его спины, а не самостоятельным солдатом, показывающим отличные результаты. Магато вылетела из здания, едва не сметя двери. Тяжело дышала, как загнанный в клетку хищник. Сжимала и разжимала кулаки, стараясь вернуть себе спокойствие, но выходило с точностью наоборот. И прежде, чем она успела бы остановить себя от необдуманных порывов, Рут направилась в сторону казарм. Она завалилась в чужой корпус, зло поблескивая глазами на компанию элдийцев. Магато плохо их знала — отряд отца, отказавшийся выполнять его приказы, считающий его руководство слишком допотопным. Дезертиры, которых ждало заслуженное наказание. И Рут, желавшая доказать всему миру, что она чего-то да стоила и без своего отца. Они едва не выпроводили ее взашей из мужских комнат, но она уперлась рогом, схватилась мертвой хваткой за плечо самого старшего из них — Дина. — Идемте со мной в Хосарк, — она дерзко вскинула вверх подбородок. — Командование Марлии считает, что там образовалась негласная столица нового альянса. Мы можем достать важные документы и… Парни синхронно переглянулись и рассмеялись, прерывая ее пылкую речь и с добрым огоньком поглядывая на ее дрожащие от злости плечи. — Ты — маленький щенок Магато, верно? Дочка нашего командира? — Дин осмотрел ее сверху вниз, чуть склонившись, будто разговаривал с ребенком. Рут напряженно сжала кулаки, и все снова рассмеялись. Она злилась — очень злилась. Была готова ринуться в бой, на войну, под обстрел. А в глазах ветеранов боевых действий выглядела нахохлившимся обиженным птенцом. — Ваши ссоры с отцом нас не касаются. Иди домой, девочка, побереги свою молодую жизнь. — У меня нет дома, — проговорила вдруг она, мгновенно сдувшись в плечах. — И отца у меня больше нет. Не пойдете со мной, отправлюсь сама. Ультиматум звучал поистине глупо. Они едва ее знали. Странная разбросанная команда, старшему — тридцать четыре, младшему — шестнадцать. Все смотрели на нее странными новыми взглядами — на ее поникший вид. Злобу, залегшую внутри. Ей нечего было терять. Им — тоже. Они молча переглянулись. И почему-то — по какой-то немыслимой причине — выслушали ее. Снова посмеялись над идиотским планом, а потом взяли и согласились — вот так вот просто, без подготовки и уточнений. Закинули по рюкзаку за плечи и покинули Ребелио той же ночью. Сказали, пусть Марлия подавится элдийцами, не желающими воевать под командованием сурового и деспотичного командира — старшего Магато. Они провели в Хосарке чуть больше месяца, обрывками выслушивая очередные новости из Марлии. Местные диалекты. Слухи и полезную информацию. А потом выкрали планы наступления альянса и сбежали. — Я читал об этой операции, — проговорил Браун. — Все документы засекречены: ни имен, ни званий, я даже не знал… Не знал, что это была ты. Говорят, альянс был так растерян, когда Марлия нанесла превентивный удар по их слабым местам, будто знала, где была самая шаткая защита. — Райнер очертил непонятный огонек во взгляде Магато. — Выглядит так, будто тебе нравится об этом вспоминать. — Это были чертовски классные ребята, Браун, — хмыкнула она. — Мы неслись за границы альянса наперегонки, будто нам было по десять и мы играли в салочки. Поскидывали почти все вещи, рюкзаки — остался только ящик рома, который Дин где-то стащил, палатки да сумка с документами. Мы разбили лагерь на берегу моря и пили всю ночь до рассвета. Они поднимали свою выпивку за мой план. За меня и мое неповторимое командование. Так, будто я чего-то стоила — сама я: мои идеи, мысли и расчеты. Смотрели на меня с таким уважением, будто мне не восемнадцать и это не первая успешная операция под моим началом. Мы смеялись и шутили так громко, что нас, кажется, слышали проплывающие суда. И не было между нами никакой разницы, мы были просто солдатами — ни марлийцами, ни элдийцами — почти незнакомцами месяц назад, совершившими подвиг. Ее взгляд растворился в лучах заходящего солнца, и Райнер наконец понял, что именно его тревожило на протяжении рассказа, что так сильно выбивалось из привычного образа. Магато улыбалась. Впервые не натянуто, так расслабленно-задумчиво, что у него свело скулы от неверия. Уголки ее губ подрагивали от каких-то личных, но безусловно теплых воспоминаний. Браун был готов создать ей с полсотни таких же, если это заставило бы ее сбрасывать свою сдержанность хоть иногда — в такие редкие вечера. — Мы стали почти приятелями — слишком уж побратались за это время. Особенно за ту ночь. Пьяные до невозможности, со спасением империи в кармане и десятком историй из дурацкой спонтанной вылазки. Мы еле стояли на ногах под утро, когда нас подобрал марлийский взвод. — А дальше? — Райнеру совершенно не хотелось, чтобы эта история заканчивалась. — А дальше генерал отдал этот взвод мне «в подарок». По всем правилам их должны были наказать за дезертирство, но впервые элдийцам дали поблажку, ведь они принесли важные сведения. Это было оправдано. У нас было много добротных миссий — небольших, больше не таких значимых, но вполне успешных. Даже годы с однокурсниками бок о бок — в академии, на учениях и коротких операциях — не сблизили нас. Все разбрелись после кадетского корпуса, куда глаза глядят. Иногда я думаю, что… — она запнулась, словно не давая себе договорить фразу. Будто что-то внутри нее прерывало искреннее желание что-то сказать, потому что это было неправильно. — Что дело было в том, что они элдийцы? — закончил за нее Браун. Рут пару мгновений помолчала и, не глядя, коротко кивнула вместо ответа. Марлийцы всегда были сами за себя. Может, именно поэтому в длительной перспективе проигрывали в войне, потому что предавали союзников или вообще не желали их заводить. — Они не преследовали свои мотивы — просто выжимали из жизни все, что получалось. Их даже не волновало, кто я. Не волновало, что за их высказывания я могла бы сдать их начальству. Словно я была одной из них, и мне… — она вновь запнулась так резко, что Райнер увидел, как дернулась ее челюсть. Будто она прикусила язык с такой силой, что слова втерлись в десна и вылетать из уст не собирались. Было видно, слишком отчетливо видно, как она пыталась пересилить себя. Как жмурилась, будто молчание приносило ей физическую боль. Райнер не знал, был ли ему дозволен жест скупой помощи? Молчаливой поддержки? Но зато он точно знал о страхе быть непонятым. Не услышанным или услышанным неверно. Страх. Могло ли это слово стоять в одном предложении с Магато? Боялась ли она? Умела ли? Райнер не был уверен, но все же неловко, сбито коснулся тыльной стороны ее ладони, будто это могло бы подтолкнуть ее продолжить. Словно могло показать, что он не расскажет и не сдаст. Что он поймет. А если и не поймет, то осуждать не станет. Рут нахмурилась сквозь прикрытые веки, дрогнула ресницами и покосилась на место, которого коснулся Браун, но руку не убрала. И он, сам не зная, чем руководствуясь, запустил руку дальше, не торопясь обернул широкой ладонью, вплетаясь в ее пальцы. Они долгое время молчали, неотрывно глядя в место переплетения их рук. Оба примерно одинаково догадывались, насколько несуразным, изломанным это было. Неверным. Но не делали ничего, чтобы прекратить. Рут ощущала пульсирующую венку под подушечками, мягкую теплую кожу внутри ладони. Разглядывала, как ее сухая рука крошечно выглядела в его пальцах. Идеально ровно помещалась, ни больше, ни меньше — так, как надо. В какой-то момент сознание всколыхнула мысль: так не надо. Даже ради Зика. Даже ради плана. И тем более ради самой себя. Это нарушение тех границ, тех святых заповедей, которые она обещала себе не нарушать. Не после всего, через что она прошла. Не после Кая. Это был сдвиг тех предписаний, за которые они не заходили даже с Зиком. Но Йегер держался в стороне примерно так же, как и сама Рут. А Браун нет. Он по незнанию шел напролом, до последнего, до глупого упрямства. Вносился в ее жизнь и не собирался чтить какие-то правила. Он топил сам себя в таком глубоком колодце, дна которого не видела даже Магато. И ей было его жаль — жаль, потому что этим было очень легко воспользоваться. А Рут всегда пользовалась тем, что было ей выгодно. Браун был ей выгоден: со своей добротой и преданностью, с чрезвычайной силой и многими слабостями. Он был ей выгоден, и оттого было сложнее признать, что она оказалась этому рада. Ее лицо медленно серело, словно из нее вышибли все эмоции. Она сделала короткий глоток воздуха и наконец разомкнула уста: — И мне на мгновение хотелось и впрямь оказаться одной из них. Ты бы так не думал, пожалуй. Ни один элдиец не думал бы так, но тогда я чувствовала, что это моя кровь проклята. Что среди их улыбок и веселья именно я кажусь несвободной. Поганая марлийка, ни капли не мыслящая о том, каково это: жить без оков. На привязи, под прицелом, под гнетом ненависти, но без оков, — Рут потрепала волосы, ненавязчиво освобождая руку из-под касания, и усмехнулась себе под нос. — Мы ведь даже едва не набили себе одинаковые татуировки с дюжиной — все двенадцать человек. — Никогда бы не поверил, что у тебя могут быть друзья, — от прикосновения к чужой ладони на душе ощутимо полегчало. Браун фыркнул, весело качнув головой. Магато часто была одна, а если и проводила время в компании других солдат, то это было исключительно в рабочих целях: приказы, донесения и планирование операций. — Где же они все сейчас? Рут молчала. Улыбка на ее лице застыла, как вожженная в глину маска. В глазах отражалось закатное зарево. Магато привычно полезла в карман за сигаретой, и Райнер вдруг все понял. Понял, но сказать что-то вслух не выходило — слова першили в горле склизким маревом. Он пару раз глубоко вдохнул, чувствуя прокрадывающийся в легкие дым. — Последний погиб год назад, перед вашим прибытием с Парадиза, — она медленно затянулась, блуждая мыслями в прожитых годах. Позволила сигарете дотлеть до самого кончика, прежде чем продолжить: — Я занималась кандидатами, а в свободное время мы сооружали фронт. С элдийцами и черт знает с кем еще. Нас посылали в первые ряды снова и снова, а они шли за мной каждый раз. Каждый божий раз, потому что, чертовы идиоты, верили в меня — в марлийку, без опыта командования, без гениальных стратегий и прочего дерьма, которым набиты головы других офицеров. Почти с каждой операции нас возвращалось все меньше. Пока не пришла я одна. Они могли уйти, и я бы, мать его, ничего им на это не сказала, перевела бы в другой отдел к связистам или писарям — куда-то, где потише и поспокойнее. Все связи бы на это убила. Может, даже пошла к отцу, если бы они только заикнулись об этом. Но они никогда и ни о чем меня не просили. Может, гордость не позволяла давать слабину, показывать страх перед марлийкой. А может просто доверяли мне. И напрасно. Хотели быть все вместе, продолжать идти непобедимым отрядом, но ничего не вышло. В конце концов осталась только я. И больше никого. Среди одиннадцати элдийцев одна-единственная марлийка. — Ты не виновата, — он не знал, было ли ей важно это услышать. Нуждалась ли она в этом. Казалось, Рут Магато не нуждалась совершенно ни в чем, кроме войны. — А ты не виноват в том, что тебя выращивали, как ручной автомат для убийства элдийцев на острове, — последнее, что ей нужно было, так это убеждение в собственной невиновности. Рут и так знала о своих грехах, и избавиться от них она уже никогда не смогла бы. — И что, сильно тебе помогло знание того, что ты не виноват? — Это… — он запнулся, — другое. — Да что ты? Думаешь, ты один такой особенный совершал плохие поступки, зная, что они делают тебя отвратным человеком? Не прельщайся. Райнер сполз по стенке, усаживаясь на полу, и вскинул глаза к потолку, рассматривая Рут снизу вверх. — Как ты с этим живешь? — спросил он вдруг. — Как справляешься с тем, что все вокруг просто… Погибают? Как ты это выносишь, когда тебе приходится жить за всех, кто был рядом с тобой? — Как живу? — медленно переспросила она, задумчиво сминая губы. А затем тоже неуклюже плюхнулась на пол, выуживая зажигалку. — Наверное, просто верю, что мои действия, вся моя работа и труд — не напрасны. Верю, что однажды это принесет свои плоды и… — Рут подожгла сигарету и резко выдохнула. — Боги, что я несу. Ни во что я не верю, Браун, не спрашивай у меня такие сложные вещи. Думаешь, то, как я живу, — действительно похоже на жизнь? Нет, это движение по инерции. Остановиться сложнее, чем продолжить, вот я и волочу свое злачное существование на горе несчастным вроде тебя. Райнер потянулся к ней, цепляя пальцами торчащую сигарету из нагрудного кармана, но Рут хлестко шлепнула его по ладони. — Ты ничего не попутал, Браун? Райнер жадно вдохнул струю дыма, впутывающуюся в пространство между ними. — Брось, сержант, ты ведь разрешаешь Порко… — Не вздумай травить себя этой дрянью, — она предупредительно ткнула ему пальцем в лоб. — Увижу с сигаретой — отхватишь от меня лично. Райнер непонимающе уткнулся в нее взором, но стоило ей для убедительности кинуть суровый взгляд, тут же отвернулся. Подтянул колени, опуская на них лицо. Вязко сглотнул, ощущая, как горят кончики ушей. В груди разрасталось приятное зарево. Это было намного приятнее, чем если бы она все же позволила ему закурить. В ее обязанности входила слежка за здоровьем кандидатов и воинов, но в обычное время Магато было плевать, где они шляются и какую отраву употребляют. Райнер не хотел, чтобы такие мысли посещали его голову, но он не мог не думать, что к нему у нее было особенное отношение. Присутствие Магато врезалось в его жизнь новыми привычками. Ранним подъемом. Матерным наречием. Запахом прежде ненавистного дыма, которого в его жизни теперь было больше, чем кислорода. Ее привычка курить перестала быть такой раздражающей после того, как он понял, что может лишний раз коснуться ее, поджигая огонек. Рут стала заполнять собой все — тренировки и кабинет, дни и дежурства. Мысли. Он в последний раз глянул исподлобья на ее высвечивающийся солнцем профиль. Все это было обратимо — все, кроме небольшого «но». Было у него одно место в груди, до которого Рут пока не добралась. И это «пока» — Райнер понимал — было лишь вопросом времени.