***
853 год, начало зимы.
Рут пришлось покинуть разведчиков к обеду в ускоренном темпе. Причины было целых две: известия о возобновлении активных боевых действий на востоке и пропажа младшего Йегера. В то утро они подрались с Аккерманом во второй раз. Он зарядил ей коленом прямо в солнечное сплетение, и Рут, с неприязнью отплевывая смесь крови и слюны ему на сапоги, хрипло рассмеялась. — Слабовато бьешь, коротышка, — выдала она, и следующий удар пришелся уже в живот. Леви вскинул ее голову за загривок, злобно всматриваясь в глаза Магато. — Куда он делся, Пересмешник?! — взревел Аккерман, и Рут хрипло рассмеялась, потому что ни черта не слышала из-за звона в ушах. Зое оттащила разъяренного Леви только с помощью Оньянкопона, и на этот раз Магато, не кривя душой, могла с толикой гордости сказать, что оставила коротышке пару сочных синяков. Они сидели на мешках с удобрением в порту и тяжело дышали, злобно осматривая друг друга. Так было всегда и везде. На войне друзей не существовало, только союзники. Союзники, с которыми еще вчера ты вел задушевные разговоры, а сегодня по их вине слизывал кровь, текущую из носа. — Не удивлена, почему у тебя нет соратников, Аккерман, — наконец, прохрипела Магато, когда звон в ушах поубавился. — Где Эрен?! — снова вскочил Леви, но тут же откинулся обратно под настойчивым нажатием ладони Зое. — Отставить, капитан, — Ханджи многозначительно уставилась на Аккермана. — Это приказ. — Да сдался мне ваш сопляк, — дернула губой Рут. — Следить за ним надо было лучше, чтобы он не сбегал по местным борделям. Наверняка отоспится и к обеду вернется. Но он не вернулся. Ни через час, ни через два. Рут обзвонила все военные точки в городе — никто из дежурных не видел хоть кого-то, похожего на мальчишку. Оставаться в портовом городе она не могла — штаб вызванивал ее и передавал личное сообщение от генерала, что он планирует подвесить ее тощую задницу на площади Ребелио, если она не прибудет к точке сбора через сутки. Перед отъездом Рут так и не попрощалась с молчаливым Аккерманом, только оставила наставления Оньянкопону и коротко кивнула Зое. — Я подниму своих людей, Ханджи. Мы найдем его, — она встретилась с ней хмурым взглядом. — Но если коротышка еще хоть раз сорвется на меня без повода, пеняйте на себя, — Магато сцепила зубы. — Как командир командиру? Бешеной собаке нужен намордник, сама знаешь. Она схлестнулась с Леви в коротком поединке взглядами — изнуряющем и полном злости. Аккерман ей не доверял. Ни на секунду не верил, что Магато тут ни при чем. Но Рут не было до этого дела — пусть бы он хоть подавился своим ядом. Потряхиваясь в стучащем промерзлом поезде на пути к снежным холмам, Рут в который раз проклинала безмозглых элдийцев. Сдалось им искать проблем на свою голову. И если остальных разведчиков еще можно было понять, то залезть в мысли молчаливого Эрена было невозможно. Куда ему могло понадобиться бежать и сколько проблем это принесет ей — она не могла даже представить. Чертовы элдийцы. Выпороть бы младшего Йегера розгами. И старшего заодно. Рут искоса поглядывала на уснувшую у окна Елену. Ее-то она в портовом городке не видела. Ни вечером, ни утром. Паскудные догадки начинали скрестись раньше положенного, и Магато до крови прикусила себе язык. Это определенно точно было случайностью. Не мог же план Зика пойти не так? С Йегером они встретились уже в заснеженном прифронтовом городе. И по его настороженному взгляду Рут догадалась обо всем сразу. Это был редкий момент, когда ей хотелось накинуть петлю на голову Зика и подвесить его в назидание остальным. — У тебя есть половина минуты, чтобы объяснить мне происходящее, — она запрятала замерзшие пальцы в карманы. — Ты ведь наверняка более чем в курсе, да, Йегер? Рут было холодно. Было тоскливо. Меньше всего ей хотелось стоять посреди вьюги и допрашивать Йегера. — Ты привязалась к разведчикам, — Магато совершенно ясно видела, как он пытался вложить в свой голос раскаяние, но не верила ему ни на йоту. — И лучше всего у тебя выходит отыгрывать удивление, когда ты даже не притворяешься. Если бы я тебе рассказал, то… Он проглотил свои мысли до того, как озвучил их. Но Рут и так прекрасно знала, что он собирался сказать. Если бы Зик доверил ей задачу по переговорам с Эреном и дальнейший его вывоз с Парадиза на материк, это принесло бы ей немало хлопот. Рут пришлось бы стоять перед разведчиками и лгать о том, что она совершенно не знает, куда запропастился их ненаглядный Атакующий титан. Но благодаря Зику она говорила чистую правду. И даже не кривила душой, отыгрывая вполне заслуженное оскорбление от обвинений Леви. И все было бы вполне неплохо, если Зик просто беспокоился о ее гниющей душе и моральных тяготах. Но дело было не в этом. Он не доверял Рут. Не думал, что она, не дрогнув и мускулом, сможет провернуть это без зазрений совести перед разведчиками. Выбор вполне очевидно пал не на нее. А на Елену. — Хочешь сказать, — вкрадчиво начала Рут, — что ты за моей спиной рассказал Елене о плане, и она набрала среди островитян добровольцев? — У тебя и так много работы, я не… — Еще раз, — Магато с неподдельной яростью подтянула его за воротник. — Ты скроешь что-то от меня или попробуешь действовать, не согласовав со мной, — я гарантирую тебе проблемы, Йегер. Его уставший, почти поверженный взгляд устало разрезал пространство между ними. Рут тоже, черт возьми, устала. Но она просила от Зика не так много. Мизерно мало, если быть откровенным. Докладывать ей обо всем. Не действовать за спиной. Быть рядом, когда нужно. Ей хотелось оттолкнуть его от греха подальше, но как только в пределах периферийного зрения мелькнула растрепанная макушка Елены, Рут двинула Зика только ближе. И Йегер понимающе усмехнулся, прикрыв глаза. — Неизменная сержант Магато, — он навис над ней, укрывая от мелкого снега и ветра. — Ничего не желает более страстно, чем возвысить себя перед другими. Он бормотал ей почти в лоб, и у Рут позвоночник прошибался током. — Зик, — она упрямо поджала губы. Лучше бы она спрыгнула с дозорной башни в ту ночь. Лучше бы не давала Йегеру поводок в руки и возможность тянуть на себя, когда ему только вздумается. Рут огрызалась. Злилась. Считала его решения неверными. Но все равно шла за ним снова и снова, как глупая преданная кляча. — Хочется, да колется, Ру? — его насмешка вырезала на ней очередные клейма, наглядно поясняющие ей, почему она занимается всей этой чертовщиной. Почему мотается на остров. Почему дрессирует воинов. Почему позволяет Брауну быть слишком близко. — А если бы Елены здесь не было, как долго ты мне позволила бы пробыть на расстоянии одного вздоха? Рут сильнее сжала его воротник, как удавку. Йегер — ее ручной пес, да только семенит она за ним, а не наоборот. Его жизнь в ее руках каждый божий день. Вот только с нутром и мыслями все меняется. Да и что это значит, если они примерно одинаково понимали: у него есть два с половиной миллиметра в запасе, чтобы Магато сорвалась и впечатала весь свой многолетний голод в его губы. Но Зик ее чтил и уважал. А Рут чтила и уважала правила. Даже если рядом Елена, которой до пены у рта хотелось утереть нос. Даже если ей самой не просто хочется, ей надо ощутить, как кто-то преданно и безропотно позволяет ей залезть к телу, к нутру, прямиком в душу. Свернуться клубком в чьих-то руках, позволить побыть слабой — как тогда, на дозорной башне, когда Йегер впервые увидел ее такой. Нагой от покалывающих мыслей. С дрожащими руками — ее, солдата Марлии, дочку офицера, внезапно растоптанной и потерянной настолько, что шаг вперед — и скалы. Ее хватка ослабла. Зик покачнулся, будто еще немного — и засомневается. Но они не сомневались никогда. Только смотрели друг другу в глаза, отдавая крохотные капли личных мечтаний. Сцен. Картинок. Каких-нибудь иных, волшебных обстоятельств, где он с утра притягивал ее к себе под одеялом, а она прятала острые шипы и становилась внезапно податливой и ласковой. Зик умел приручать Рут. И она, пожалуй, совершенно впервые задумалась: а хотела ли она вообще быть прирученной? Хотела ли быть преданной? Браун в эту сторону даже не заглядывался. Он ее здраво опасался, потому что не умел обходиться с дикими животными и охотничьими псами. Райнеру скорее подходила роль глупого добряка, который решил взять себе из приюта хромую одноглазую калеку. И Рут внезапно позволила ему это. Позволила чесать ее чудовище за ухом. Позволила смотреть ласково даже на такое уродство, вроде ее кривого нутра. Пелена, беспробудно застилающая глаза, начала рассеиваться. Рут отшатнулась назад, делая глоток спасительного воздуха. Не хватило — Зик воочию увидел, как холодный воздух резанул ей по горлу. Потому достал сигарету из сухого кармана, поджег, протянул ей — как жест мира вместо извинений. Когда-нибудь они оба будут жалеть о том, чего так и не сделали. Когда-нибудь, но не сейчас. — Я должен был вытащить его оттуда, — Зик пристроился по правую сторону от Рут, когда она шаркающим шагом направилась к наспех разложенному штабу. Кажется, на этом направлении командовал особо неприятный престарелый офицер. Кажется, Магато уже могла представить, как он презрительно смотрит сквозь нее в ощутимом недовольстве присутствием сержанта. — Зик Йегер привязался к какому-то живому существу? Что это? Старость, а? — она запоздало скривила губы, но даже презрительная усмешка не помешала Зику считать ее подчистую. — Не говори так, будто ревнуешь, — он смотрел косым прищуром прямо на Рут. Видел, как ей до зуда под ребрами хотелось развернуться и с гордостью встретить его взгляд. Вот только гуляющие желваки говорили о том, что сейчас она сдавала позиции. Рут пришлось принять поражение сразу, как только она повернулась. — С чего бы это? — Магато почти злилась. При упоминании брата в глазах Йегера плескалась неописуемая нежность. Даже какой-то безымянный кусок элдийца мог заслужить подобное у Зика, а она — марлийка, уже который год верно стоящая на его стороне — нет. — Ру, — он остановился за ее спиной, и Магато замерла, напряженно подняв плечи. Его голос звучал так, словно он собирался бить ей под дых. Будто то, что Зик планировал сказать, было слишком. И Йегер, как совершенно точное отражение мыслей Рут, взял ее ладонь и потянул к своему лбу. Магато чувствовала подкатывающую к горлу тошноту. От жеста непривычной слабости и бессилия. От себя, выдернувшей ладонь из его хватки. — Умом тронулся, элдиец? — она опасливо оглянулась по сторонам — погода взбесилась окончательно, метель не давала рассмотреть ничего, кроме силуэтов домов и палаток, но компрометировать себя не хотелось в любых условиях. Казалось, именно сейчас у Зика не было сил перетягивать с ней канат. Не Магато дóлжно тыкаться в него носом в поисках тепла — ему и самому нужна была помощь. Но вместо ожидаемого сочувствия в ней пятнами проступало отторжение. Зик ей был необходим в здравии. Чтобы приручать ее тревоги и успокаивать. Сломленный Йегер не сдался ей и даром — не сдался, потому что тянуть на себе еще одного потерянного в кошмарах воина у нее не хватит сил. — Я жил всю жизнь с осознанием, что мои родители погибли из-за меня. Что я их убил. И что отцу всегда было плевать. Все, что он во мне видел, лишь королевская кровь матери, инструмент для достижения своей мести. — Разве я — не то же самое? — перебила она Зика. — Как интересно с твоей стороны обвинять отца в подобном, хотя сам видишь во мне тот же инструмент для мести. — Как и ты во мне, — его брови угрюмо упали к переносице. — Мы с тобой знали, на что идем, Магато. Не прельщайся. Я хочу достичь своих целей. Ты хочешь низвергнуть элдийский род только потому, что сама была настолько глупа, чтобы полюбить элдийца. Разве не так? — отрезал Зик, и губы Рут сжались в тонкую линию. Он был прав. Конечно, Йегер был прав всегда. — И что, будешь порицать меня за это? — она знала, что Рут Магато, не так давно выцарапываемая, вырываемая свой лик вместе с разведчиками, сейчас снова была закопана под грудой камней. Сержант, ненавидящий элдийцев — с этим образом было проще жить. Даже дышать было легче. — Магато — отвратительный, бессердечный сержант, который вместо того, чтобы признать свои ошибки, просто заглушает их чужими смертями, да?! Магато — поганая дрянь, которая знает, что вина на марлийцах, но все равно считает, что истребить ваш род — лучший выход! Ну, говори, Йегер! Ты ведь это хотел сказать?! — Эрен — единственный близкий мне человек, — он опустил руки. — Я… Я лишился его. Лишился возможности быть тем, кем мог бы — старшим братом. Лишился права рассказать всю правду. Ему пришлось рано повзрослеть, потому что меня не было рядом. — Единственный близкий?! — ее голос неконтролируемо дрожал. Рут запустила пятерню в промокшие от снега волосы и сморгнула оседающий на ресницах снег. — Вот, значит, как? — Рут… — он попытался ухватить Магато за руку, но остановить обиду, всколыхнувшуюся внутри нее, уже не смог. — Я! — она вырвала руку. — Это я раньше была единственным близким тебе человеком! Рут отшатнулась от него, выдохнув горячий пар. За ней Зик так и не последовал. Она пнула ногой оледеневшую щебенку и опустила голову. Дела шли паршиво.***
Начало зимы выдалось заснеженным и морозным. Рут, шагая к генералу, докуривала отсыревшую сигарету. Руки подрагивали. Надо было снабдить укомплектованный батальон амуницией и теплой одеждой. Сигарет побольше и фляг, чтобы грелись хоть как-то. Она провела в прифронтовом городке с Зиком и ротами мешаных солдат больше двух недель вместо ожидаемой пары дней. Линия фронта продвигалась маленькими, но уверенными шагами. Офицеры уставали и выматывались — затяжную войну никто не планировал. Энтузиазм солдат медленно затухал. Она скинула увесистую папку с отчетами и рапортами за последний месяц на стол генерала, устало вздыхая. Каруви не было на месте. Робертсон, хмуро пристроившийся в уголке, осматривал снег, который струился каплями по ее пальто, подтаяв в помещении. — Мне передали, что генерал отбыл на север, — устало выдохнул Томас, указывая на вторую стопку отчетов, видимо, написанных им же. — Утомляет, да? — Война? — Рут стряхнула влагу и посильнее укуталась в промокший воротник. Озноб пробивал даже здесь. — Документация, — качнул головой он. — Тебя повышают в звании и садят в кабинет. Вместо того, чтобы быть со своими подчиненными на поле боя, ты строчишь десятки рапортов о своих тактиках и пройденных операциях, — Томас скривил губы, глядя куда-то сквозь Магато. Он выглядел потрепано: неровная щетина, слипшиеся пряди волос, неаккуратно спадавшие на лицо. Он устал. Все устали. — Сидишь за столом да только получаешь известия о смерти тех, с кем должен был воевать плечом к плечу. У тебя после повышения тоже так, Магато? Она не знала, почему не вышла из кабинета сразу же, как убедилась в отсутствии генерала. Может, Робертсон выглядел жалко-потерянным. Рут знала: они оба понимали друг друга чуть больше, чем им того хотелось бы. — Ты же знаешь, что я когда-то потеряла весь элдийский взвод, — вяло огрызнулась Рут. — Больше солдат по именам не запоминаю. Они теперь у меня все на одно лицо, Робертсон. — Даже твои ненаглядные воины, которыми вы жонглируете с отцом? — вскинул он глаза, но, заметив вопрошающий взгляд Рут, коротко хохотнул. — Так ты еще не знаешь? Генерал решил, что раз ты нарасхват на фронте, а новая рота дает неплохие результаты, то воины могут переходить под командование Магато в твое отсутствие. Рут простояла в тишине кабинета добрых полминуты. Смотрела только напряженно на завывающую за окном бурю. — Отдали Тео, говоришь? — Твой папаша вывел их на тренировку по выживанию, крошка, — кажется, Томаса забавляли гуляющие желваки на ее лице. — Что, пойдешь нарушать устав и отнимать своих подопечных у офицера? А не боишься? Они встретились взглядами. Рут ровно повела бровью, оставив на лице презрительную гримасу. Робертсон видел, как от одного упоминания страха, внутри нее закипала тягучая злость. — Боюсь? Этого ублюдка? — в каждом ее слове сквозило столько яда, что впору было и обжечься. — Да не отца, — он откинулся на спинку дивана, внимательно разглядывая девушку. — За шкурку свою не боишься, Магато, если кто увидит, как ты смотришь на элдийского щенка Брауна, а? Они не отводили друг от друга взгляды, кусались ими без остановки. Томас расслабленно улыбался, Рут — не мигала, глядела в упор. — Робертсон, — наконец она склонила голову. — И придет кара на землю проклятых, помнишь? — Угрожаешь мне, Магато? — они оба улыбались, потому что знали, что стоит за спиной каждого. — Уверена, что попадешь в меня так же, как промахнулась в Скотта? — Я не промахиваюсь, Томас. Они еще раз молча осмотрели друг друга, и Рут развернулась, направившись к выходу. — Воины у северного горного полигона, — сказал Томас ей вдогонку и вновь усмехнулся, когда Магато остановилась. — Лучше обходить гетто стороной, там сейчас блокпосты, потеряешь кучу времени. А если поспешишь, может, никто из твоих мелких кандидатов не замерзнет насмерть. — С чего такая щедрость? — Рут так и осталась стоять к нему спиной. Томас даже сквозь плотное пальто видел, как она сводила и разводила лопатки. — Будешь мне должна, — пожал плечами он. — Мне несложно хранить твой маленький секрет. Хорошо иметь кого-то вроде тебя в должниках. Северный горный полигон встретил ее колючей метелью, которая среди домов всего двадцатью минутами ранее ощущалась не так явственно. Открытое пространство ударило в нос морозом. Рут поежилась, натягивая зимнее пальто повыше, кутаясь в царапающий шарф из грубой ткани. Она сбилась со счета, сколько раз снег попадал ей за шиворот и в высокий край резиновых сапог. Ноги коченели. Вместе с этим в ней вскипала ярость. Тренировка. В такую погоду. Ее отец совсем помутнел рассудком. Ей не следовало искать — рев воинов было слышно даже с другого конца тренировочной площадки. Бронированный пытался схватить юркого Зубастого. В любой другой день Рут наверняка пристроилась бы позади, рассматривая их бой. Она бы солгала, сказав, что не считала их величественными. И ужасающими одновременно. Рут помнила, когда впервые увидела воина — предыдущего владельца Звероподобного — во всей красе. Отец привел ее на тренировку элдийцев, и она, стоя по правую руку от Тео, рассматривала мощь, которой ее народ никогда не мог обладать. Рут восхищалась их силой, но никогда не считала ее даром — только ядовитым, отравляющим мир проклятием. В этом они с Йегером были солидарны. На ненависти держалось их хрупкое доверие — последнее, что удерживало от того, чтобы перерезать друг другу глотки в очередные дни, когда они не могли ужиться и сработаться. Рут подошла к маячившим среди бури кандидатам, когда воины, поскидывав свои шкуры, выползли на холодный снег. Отец стоял в стороне. Он заметил ее раньше остальных — раньше, чем она успела помочь уставшему Галлиарду подняться с ног. — Объяснись, — Рут не кричала, но Тео по губам считал ее холодный приказ — будто она вообще имела право говорить с ним, офицером, таким тоном. — Объяснись, сукин ты сын, что здесь происходит?! На его раздраженное молчание она уже взревела. Не сдержалась. Кандидаты — особенно девчонки — трусились от холода. Через пару часов наверняка будут дрожать от лихорадки. Рут хотелось заехать отцу в висок, но этот край субординации она не переступала. По крайней мере не при подчиненных. — Каруви отдал приказ, — брезгливо отчеканил он. — Тяжелые условия выживания — лучшее, что может помочь воинам на войне. — Мне глубоко и откровенно плевать, что тебе там сказал Каруви! — Рут видела краем глаза, как все стянулись за ее спину. — Это мои люди! Не смей подходить к ним, говорить с ними и, тем более, отдавать им приказы! — она тыкала пальцем в грудь отцу на каждом слове, впечатывая смысл своей фразы ему под одежду и кожу. — Ты сам придешь к генералу и скажешь, что не хочешь принимать командование и всецело оставляешь их на мое попечительство! — Знаешь, что бывает с мелкими сержантами, когда они повышают голос на тех, кто стоит выше по званию? И, тем более, ставят им условия? — Тео не успел договорить, как Рут хрипло расхохоталась. — Знаю, что офицеры могут позволить себе повысить голос, если решат, что приказы командования подрывают силы армии, — они молча сверлили друг друга взглядами, и Тео недоверчиво сощурился. — Я не подавал на твое повышение, — он поджал губы. — Конечно, ведь ты считаешь, что мое место в казармах: стоять на коленях и драить полы, да? — она чувствовала, как руки трусились от ярости. За последнее время было слишком много тех, кто выводил ее из себя. — Это Робертсон, если тебе так интересно. — Мелкий щенок ничего не знает о войне, чтобы совать тебя в командование, — недовольно скривился он. — Мелкий щенок провел больше успешных операций, чем ты! Разуй свои престарелые глаза, Тео! Мы воюем не первый год! Мы пережили ад! И ни тебе, ни генералу, ни кому-то из вас, протирающих задницы в своих кабинетах, судить об этом! Думаешь, командование в хорошей тактике? Будь ты хоть трижды стратегом, никто не пойдет за тобой, пока ты сам не станешь в авангарде и не поведешь остальных в кровавую бойню! Рут тяжело дышала. Сбивчивая речь, в которой она проглатывала и заново выплевывала каждое слово, давалась с трудом из-за ветра и подступающего отчаяния. Она ненавидела Марлию. Она ненавидела отца. Но виноваты в этом все равно были элдийцы — нерушимое, непоколебимое правило. — Не смей заканчивать тренировку по выживанию раньше моего приказа, — он проговорил тихо, но Рут все равно услышала. Знала, что перечить не стоило. И также знала, что Тео не сделает ничего, чтобы начальство устроило выговор. — Браун, — коротко кинула она, не оборачиваясь. — Да, офицер Магато? — Райнер вытянулся по струнке так, что Рут уловила это даже боковым зрением. Стук его зубов отдавался в голове дробью. — Помоги кандидатам собраться, на сегодня тренировка окончена. Несмотря на воющий ветер, в ушах у Рут зазвенела тишина. Или это взгляд отца так на нее действовал — она не знала. Одно из немногого, что заставляло ее вновь и вновь думать о плане Зика, — желание увидеть глаза отца, когда все завершится ее победой. Кандидаты в неуверенности переглянулись, покосившись на старшего Магато в едва ощутимом страхе. Воины потупили взгляды, только Браун не сомневался. Коротко откланялся Рут, развернувшись на каблуках в сторону рюкзаков. — Это мятеж, Браун? — Тео перехватил его за локоть и тут же отпустил, когда Райнер повернулся к нему с хмурым лицом и подрагивающими от холода губами. — Никак нет, сэр, — он встал по стойке смирно и мотнул головой. — Я просто выполняю приказы своего командира. Больше Тео их не задерживал. Рут смутно догадывалась, что по приезде генерала ее, воинов, да и вообще половину гетто ждал выговор. Она не успела понять, когда «Рут Магато» и «гетто» стали звучать вместе. Когда она стала ставить их в одно предложение, почти не брезгуя этим. — Еще хоть раз приблизишься к моему отряду… — начала Рут. — Из-за тебя они стали слабохарактерными, — он изо всех сил сдерживал себя — Рут видела это по напряженным скулам. — А из-за тебя чуть не подохли на холоде! — Думаешь, ты одна видишь в них людей, а не машины для убийства?! — он все же не сдержался. Но если Рут казалось, что он сорвется на крик, то Тео только качал головой. Где-то за гранью мыслимого в его глазах промелькнуло сочувствие, и Магато почти подавилась воздухом. Ей показалось. Наверняка просто показалось. Не мог отец испытывать к элдийцам и капли сострадания. — Вот только им не выжить на войне, если ты будешь давать им поблажки! Если будешь развлекать — у них нет и шанса. — У них, — хрипло начала Рут, — и так нет шанса, потому что им с детства вбили в головы, что если они сожрут титана, то избавятся от гнета Марлии, — она сама опешила от горечи в своем голосе. От болезненной обреченности. Чертовы элдийцы. Грязнокровные ублюдки. Они ненавидела их сильнее, чем себя. Она переживала за них сильнее, чем за себя. Тео напряженно смотрел им вслед. Как Рут стащила с себя шапку и натянула ее на голову Фалько. Как замотала своим шарфом Зое, продрогшую до самых пяток. От коротких взглядов на нее становилось тошно. Он видел, что она верила себе. Верила, что ее защита хоть немного изменит их будущее. А еще видел, как с каждым месяцем в ее глазах разрастались корни отчаяния. Редкими вечерами, когда Рут задерживалась в кабинете генерала и выслушивала очередные военные планы, Тео видел, как бешено метались ее глаза. Он не знал, что было в голове у дочери. Но если бы его спросили, Магато-старший поставил бы свою голову на то, что Рут была на грани. Вот только на грани чего — понять не удавалось. Единственное, в чем он был уверен, так это в тонне лжи, которую она себе ежедневно скармливала. Рут, кажется, по-другому уже не умела. Его дочь боролась не за правду — она боролась за свой, искаженный мир, который выстроила у себя в голове и поверила в его существование. Тео остановил Райнера уже у самого края полигона. Тронул хмуро за плечо, оглядывая с головы до пят. Возмужал, малец. Магато помнил его еще пятилетним щеглом. — Думаешь, тебе удастся переиграть Марлию, влюбленный щенок? — Тео не был уверен, зачем вообще говорил это Райнеру. Пожалуй, он совершенно не хотел лицезреть взбесившегося Бронированного, когда его дочь пресытится преданностью элдийца. — Думаешь, ты такой первый? — Я знаю о случившемся! — во взгляде Брауна промелькнул плохо прикрытый вызов, и Тео устало вздохнул. Кто-кто, а Райнер себе такого еще не позволял. — Обо всем знаю. И о женихе ее, и о последствиях. Тео хотелось бы звучать насмешливо. Быть может, даже поучительно. Но очередное напоминание о ненависти дочери из уст какого-то поганца ударили ниже пояса. — Да неужто? И от кого же ты знаешь? Наверняка от Йегера — еще одного ее элдийского любовника, — мужчина отчетливо видел, как нервно дернулся кадык Брауна. Еще бы. Сама Рут никогда не призналась бы в подобном и под дулом пистолета. — Ни черта ты не знаешь, сопляк. И то, как преданно твой взгляд за ней следует, только доказывает это. Хочешь совет старого солдата, который знает твоего офицера, как облупленную? Хочешь совет отца? — он с неприязнью отстранился от Брауна. — Беги от нее, бастард. Беги, пока не станет поздно. Если ты веришь, что нужен ей не только как кусок мяса на войне — то ты уже пропал, Браун. — Вам не понять, — покачал головой Райнер. — Вы ничего не знаете о том, какая она. — И впрямь, — Тео слабо кивнул. — Куда уж мне. Браун нагнал остальных у входа в Ребелио. Долго не мог разглядеть никого из-за бури, но гавканье Рут с кем-то из дежурных упустить было сложно. Райнер не хотел думать о словах Тео. Не хотел, но думал. Он знал Рут чуть больше, чем никак. Немногим дольше пары лет. Тео же был тем, кто вырастил ее, поставил на ноги и всунул в руки ружье. Могло ли быть такое, что существовала иная Рут? Райнер упустил момент, когда Магато, показательно сплюнув на землю перед закрытыми воротами в гетто, махнула воинам рукой. Кандидаты засеменили за ней без вопросов — кажется, они едва передвигали ноги, на размышления сил не оставалось. По большому счету даже Брауну было совершенно не важно, куда Рут их вела. Он замерз. Устал. И был совершенно выжат во всех возможных смыслах. Голова болела, ноги покалывали от колючего холода. Райнер понял, куда они шли, только когда Галлиард встал перед ним, как вкопанный. Порко неуверенно замялся, осматривая Рут из-под обледеневших ресниц. — Сержант Магато, — тихо пробормотал он. — Нам не стоит… — Офицер Магато, Галлиард, привыкай, — она всунула ключ и открыла дверь, хмуро оглядывая подчиненных. — У вас есть десять секунд, чтобы зайти. Кто не успеет или не захочет — оставлю отмораживать задницы на всю ночь, я доступно объясняю? Все прошмыгнули за дверь быстрее, чем Рут успела бы гаркнуть на них второй раз. Райнер втянул носом воздух — такой же пыльный запах нежилого места, как и в последний раз, когда ему довелось тут быть. Он почти подумал, что переохладился и отморозил себе последние мозги, когда точно принял для себя мысль: Магато привела их к себе домой. Скинула промокшее пальто на пол, перешагнула через него. Порылась в одном из ящиков, вытянула свежую пачку сигарет и кивнула в сторону комнаты. Никто не сдвинулся с места. Боялись, наверное, или черт его знает, почему даже в глаза смотреть ей отказывались. Магато несколько раз вдохнула горчивший дым, пытаясь не сорваться на крик. В чужих взглядах читались страх и повиновение, будто она их на расстрел привела. — Гетто окружено блокпостами, проверяют входящих и выходящих по полной программе, до утра туда не попасть. Можете остаться у меня, а если у кого возражения, так выметайтесь на улицу, я никого не держу, — она окинула их вопросительным взглядом, и кандидаты, как по команде, стали сбрасывать обледеневшие пальто и мокрые сапоги. Рут притащила в гостиную обогреватель, зябко передергивая плечами. У нее дома было холодно, тесно и неуютно, но все же лучше, чем на улице. По крайней мере, ей хотелось надеяться. Кандидаты расселись вокруг источника тепла, будто им разложили импровизированный костер. Воины стояли поодаль — им хватало и того, что нос не обмерзал на вьюге. Рут напрягало, что они молчали. Напрягало, что у нее из продуктов были только сухпайки да консервы. Напрягало, что большего она сделать не могла. Хотела, но не могла. Только когда она выпотрошила разваливающиеся шкафы и откопала поеденные молью пледы, они разговорились. И тогда Рут совсем растерялась. Приткнулась только у прохода, натягивая шерстяную ткань на плечи. Никогда в ее личном клочке жизни не было стольких людей. И она совершенно не знала, что с этим делать. Садиться за рабочую документацию не хотелось, да и попробуй построчи рапорты, когда дети галдят, как воробьи. Рут не любила нарушений тишины, об этом знали даже соседи. Но мерный бубнеж кандидатов отчего-то не раздражал. Она не вслушивалась в их разговор: что-то о Марлии, войне и титанах — о другом-то им ни говорить, ни думать было и не положено. Собственная квартира казалась ей совершенно чужой. Чужой, потому что в ее доме никогда не могло быть так тепло. В ее доме никогда не смеялись. В ее доме никогда не играли в какие-то дурацкие импровизированные игры с молчаливым не то угадыванием, не то кривлянием. — Я знаю, знаю, кто это! — заливаясь смехом, выкрикнул Фалько, когда Порко демонстративно зализал волосы и нацепил какой-то клочок ткани вместо усов. — Это же офицер Робертсон! Рут захотелось утопиться в собственном душе. Воины умирали. Не понарошку. Не в игре. Это даже не было фигурой речи. Они умирали, но все равно могли прийти в дом к своему командиру и даже забыть, что ненавидят ее. Что она их ненавидит. И что весь их мир построен на ненависти. Магато казалось, что ей показали картину какого-то искаженного, несуществующего мира. Сцену из чужой жизни, совершенно ей не принадлежащей. Где Пик сонно клюет носом на плече у Порко. Где Райнер укрывает засыпающую Габи. Где Рут уступает элдийцам свою кровать и отдает толстенную плитку шоколада, запрятанную на черный день. Сделать воинов и кандидатов счастливыми было до глупого легко. И совершенно невозможно. Им оставались жалкие годы, и все, что можно было для них сделать, — подарить крохотную горсть заботы. Но никто не предлагал им и этого. Рут хотелось что-то сказать. Что-то, что давно выгрызалось из-под ребер. Что они были важны для нее. Ей хотелось упасть на колени и молить прощения. За то, чего не сделала раньше, в далеком прошлом. За то, что она с ними сделает в будущем. Внутри как-то болезненно жгло от попыток держать дыхание ровным. От желания бросить все к чертовой матери прямо сейчас: войну, командование, Зика со своими целями. Хотелось сесть с ними в углу, перетащить на себя угол пледа и забыть на короткое мгновение, кем она была. Как тогда, с ее первым отрядом элдийцев, которым не было дела до того, чья кровь текла в ее венах. Странное, давно утерянное желание заботиться о ком-то, о ком заботиться было поздно. О тех, кто даже не нуждался в этом. О горделивом Порко, который никогда бы не попросил помощи у марлийки. О тихой Пик, отчего-то знающей больше остальных. О Райнере, который всегда улыбался ей так, будто она того стоила. Рут не помнила, когда в последний раз ее глотку давило спазмом. Глаза нестерпимо пекло. Магато хотела сломать себе пальцы, потому что из-за дрожи она не попадала по колесику зажигалки. Дым немного успокоил горло и притупил боль легких. Она думала, что это поможет, остановит, спасет. Еще пару дней назад Рут смотрела на вывернутые кишки одного из марлийских солдат и вливала в себя кофе так, будто отвратный запах горелой плоти был ей ни по чем. Что тогда за чертовщина творилась сейчас? Она добралась до кухни парой шатких шагов. Столкнула локтем какую-то банку, уперлась руками в столешницу, согнулась в три погибли. Ладони дрожали. Не от переживаний, тревог или еще чего — тремор шел из самого нутра, она бы сейчас и сигарету не удержала в руках. Оставалось обессиленно сжимать ее зубами, глотая воздух. Только когда в солнечном сплетении заново скрутило, Магато вдруг поднесла руку к лицу. Казалось, она на фронте уже целую вечность. Казалось, война длится пару веков, не меньше, иначе как Рут могла забыть? Она коснулась пальцами глаз. Влажные. Глупость какая-то. — Офицер? Магато чуть сигарету не проглотила. Выровнялась сразу, когда ей на плечи легли мягкие ладошки. Подумалось, что если повернется сейчас, то больше никогда не сможет держать свой образ в узде. Рут хватило только на то, чтобы мазнуть ладонью по щекам в попытках растереть уже почти засохшие соленые дорожки. — Фингер, — она так и не повернулась. Замерла, когда ощутила, как Пик вжалась в нее со спины на доли секунды и отпустила. Будто знала — Магато не любила тактильности. Не любила благодарностей и искренности. У нее был свой предел, который Пик чтила. — Спасибо, — тихий голос Фингер плохо продирался сквозь глухой стук в ушах. Рут не понимала, за что она благодарит, но знала точно — о сцене с обломанной Магато, содрогающейся всем телом в беззвучном плаче, Пик никому не расскажет. — Спасибо за все, что ты для нас делаешь. Рут только головой тихо кивнула. Так и не поняла, что нашло на нее. Ни тогда, когда из комнаты стал доноситься громкий дружный смех. Ни тогда, когда все заснули, а она так и осела на полу в кухне, не желая оставлять в голове картину мирно дремлющих воинов у нее в доме. Потому завтра будет новый день. Воины уйдут, а ее квартира так и останется пустовать. И больше никого иного в ней не будет, останется только Магато и одинокие холодные вечера. Рут просидела на кухне до самого рассвета. Все сдерживалась, сдерживалась. И только когда первый луч стал настойчиво дразнить ее опухшие веки, когда воины с кандидатами собрались за минуты и поспешили покинуть ее дом, не желая навлекать на себя кривые взгляды ранних марлийцев на улицах. Только тогда Рут вышла на внутренний дворик. Откопала под снегом примятый львиный зев. И разрыдалась.