Маленькая пташка

Чимин невольно качает головой, поражённо глядя на воркующих за стойкой регистрации косметологов. В чистой розовенькой форме, с цветущими лицами и идеально ровной блестящей кожей без малейших следов недосыпа, бледности или утомлённости. Настолько цветущий розовый сад, что невольно вызывает раздражение. Когда-то давно, ещё в бытность ординатором, он думал о том, чтобы пойти в косметологи. Светить счастливой сладкой мордашкой, каждый день гладить свою чистенькую форму, делать друг другу в перерывах красиво поблёскивающие масочки и пить воду только с лимоном из большого хрустального графинчика. Он хмыкает. Чимин помнит, когда оказался в крови целиком в первый раз — это было, когда он помогал разрезать пациента с разрывом брюшной аорты и масштабными повреждениями внутренних органов ещё во время ординатуры. Иногда старшие хирурги любили специфично, хотя и беззлобно подшутить над неопытными птенчиками. Он невольно ностальгически улыбается. Он мог быть в крови, да и в жидкостях гораздо хуже хоть с головы до пят, мог по локоть запустить руку в живое, трепещущее тело, мог не спать по несколько суток, оперируя или чутко следя за малейшими изменениями на мониторах. И правда была в том, что всё это Чимин ни за что в жизни не променял бы на розовенький приталенный костюмчик. В тот момент, когда он впервые надрезал скальпелем кожу на человеческой груди, когда с силой надавил, раздвигая рёбра, когда взял в руки бьющееся, трепещущее, живое сердце, никакие силы больше не смогли бы уговорить его добровольно от этого отказаться. Кто-то шёл в нейрохирурги, где малейшее лишнее движение могло привести к необратимым последствиям. Кто-то шёл в травматологи, где требовалась не только душевная, но и недюжинная физическая сила, способность управлять своей агрессией и эмоциями и направлять их. Кто-то шёл в фетальные хирурги, чтобы встречать новую жизнь раньше, чем это сделает свет, чтобы приоткрыть младенцу жестокий и холодный мир, а затем вернуть его в утробу матери до тех пор, пока не настанет срок. Чимин понял, что был рождён для кардиохирургии, когда впервые взял в руки человеческое сердце. Он кладёт ладонь на свой живот, мягко поглаживая его едва заметный низ. Он на двенадцатой неделе. Его малыш, его продолжение, пока ещё совсем крохотное существо в его животе, в самом безопасном в мире месте, слабо отзывается. Чимин нежно улыбается самыми уголками пухлых губ. Его основные системы уже почти полностью сформированы, крохотное сердечко отбивает почти сто двадцать ударов каждую минуту, а маленькие ручки и ножки могут слабо сгибаться. Чимин прикрывает глаза, прислушиваясь, словно и правда может услышать, почувствовать в себе чужое сердцебиение. — Так и знал, что найду тебя здесь. Чимин невольно вздрагивает, когда чувствует присутствие альфы рядом с собой и слышит глубокий, бархатный голос. Он открывает глаза, чуть приподнимая подбородок — Тэхён насмешливо сверкает яркими янтарными глазами и бесцеремонно опускается рядом с ним на мягкий диванчик для посетителей, сразу же опуская тяжелую руку на спинку дивана у Чимина за плечами. Он харизматично клыкасто улыбается, демонстрируя крупные клыки, и дёргает округлым тигриным ушком, мурлыкнув: — Привет, цыпочка. — Ты в курсе, что я могу накатать на тебя обвинения в сексуальном харассменте по отношению к подчиненным, а, шеф? — Чимин беззлобно поддевает его, пихнув локтем в бок, но не может сдержаться от ответной улыбки. Они с Тэ прошли ординатуру вместе, а после такого вторичный пол особого значения не имеет. Чимин слишком часто видел самоуверенного красавчика разбитым, сонным, до ушей заляпанным в крови и в дерьме, с ободранным детьми пациента поджатым хвостом и отрубившимся прямо в раздевалке после двух дежурств подряд. Испытать хоть какой-то трепет было сложновато даже внутренней омеге. — Ты ранишь меня в самое сердце, Пак Чимин! — Тэхён картинно хватается за грудь, страдальчески замычав, и Чимин закатывает глаза, когда видит, как заинтересованные взгляды омежек-косметологов моментально скрещиваются на шефе кардио. Ким надувает красиво очерченные губы, не упустив, впрочем, шанса подмигнуть какой-то симпатичной омежке. — Я к тебе со всей душой, а ты… — Да-да, я понял, — Чимин беззлобно отпихивает его от себя маленькой ладошкой, безрезультатно пряча улыбку. Когда пришло время выбирать, кто из них, обоих безусловно талантливых, станет шефом, ему открыто сказали, что не отдадут предпочтение Тэхёну просто как альфе. Что руководство больницы всесторонне поддерживает равенство на постах. Но всё же… Чимин не чувствовал в себе характера достаточного, чтобы ежедневно сцепляться с уязвлёнными и самовлюблёнными кардиохирургами-альфами, отстаивая свою власть. Да и, в общем-то, желания тоже. Тогда он уступил место Тэхёну без лишней борьбы. А сейчас проницательно прикрывает глаза, мягко улыбнувшись: — Что случилось, Тэ? — Ты иногда отвратительно проницательный, — Тэхён под его взглядом словно сдувается и сползает по спинке чуть ниже, скрещивая руки на груди. Уши в его вьющихся тёмных волосах встревоженно подрагивают, а хвост постукивает по дивану, словно совершенно не в силах успокоиться. Чимин даёт ему время, позволяя набраться решимости, и наконец Тэхён немного неохотно спрашивает: — У тебя никогда не было ощущения, что ты делаешь что-то, что очень для тебя важно, неправильно? — Ох, — Чимин невольно округляет пухлые губы в выдохе, медля. Он помнит сомнения, которые мучили его всё то время, когда он всё же решался сделать эко. С самого детства Чимин слышал, что любой омеге нужно найти своё счастье — альфу, за чьей крепкой спиной можно будет спрятаться, от кого можно будет понести малышей. С самого юношества Чимину приходилось справляться самому. Конечно, все говорили о том, что достойный альфа стоит того, чтобы его дождаться, что никому не нужна будет сначала беременная омега, а потом и вовсе с неизвестно чьим ребёнком. Чимин снова невольно незаметно кладёт на живот ладонь. Они справятся с этим и без альфы. Он тщательно подбирает слова, прежде чем ответить: — Я думаю, это довольно неизбежно? Когда ты делаешь что-то, что для тебя важно, ты вкладываешь в это все силы. Неудивительно, что ты сомневаешься и беспокоишься, когда результат имеет для тебя большое значение. — Я просто… — Ким прижимает тигриные ушки к голове и становится таким невыносимо очаровательно потерянным, грустным и запутавшимся, что охваченному действием гормонов Чимину приходится прижать язык к небу и незаметно закатить глаза, чтобы не заплакать. Альфа вздыхает: — Я не знаю, Мин. — Расскажи мне, в чём проблема? Может, я смогу как-то тебе с этим помочь или, по крайней мере, подсказать, как это выглядит со стороны? — Чимин справляется с собой, утешающе положив свою маленькую ладошку на большую ладонь альфы, и участливо заглядывает Тэхёну в глаза. — С чем это связано? — Это, ну… — Тэхён под его взглядом чуть ли не впервые заминается. Он выглядит… смущённым? Альфа чертыхается: — Ладно, к чёрту. Это из-за Чонгука. — А что с ним? Вы опять поцапались? Ради бога, Тэ, он работает с мамочками, будучи шефом детского отделения, это почти высшая степень просвещения, — Чимин беззлобно фыркает. Он знает Чонгука достаточно близко, чтобы обожать его всем своим существом — властный, дерзкий альфа-волк, кажущийся даже грубым, рядом с беременными омегами и малышами становился самым настоящим плюшевым волчонком. У Чонгука было огромное сердце, и всё его без остатка он отдал малышам и их мамочкам в самые уязвимые периоды их жизней. — Я правда не понимаю, как ты вечно умудряешься доводить его до белого каления. — Я, ну… — Тэхён неловко бубнит, опустив взгляд. Чимин невольно приоткрывает рот от удивления, когда видит лёгкий румянец на его медовых скулах. Тэхён совершенно несвойственно для себя мнётся и ёрзает, прежде чем обречённо застонать, пряча лицо в ладонях, и признаться: — Он мне нравится. — Он тебе что? — Чимин буквально чувствует, как у него отвисает челюсть и широко распахиваются глаза. Он бессмысленно переспрашивает, невольно подаваясь вперёд: — В смысле, нравится нравится? — В самом что ни на есть, — Тэхён прерывисто выдыхает, явно пытаясь вернуть себе контроль, и отнимает руки от лица. Скулы у него всё ещё красные, когда он наконец начинает виниться: — Уже довольно давно. Я не знаю, просто, ну… Когда я вижу, как он возится с малышами, мой внутренний альфа просто сходит с ума. Он кажется таким плюшевым, сладкий волчонок… И я знаю, что он альфа, Чимин, я знаю, но я просто никак не могу это контролировать. Меня к нему так невыносимо тянет, но… Господи, я каждый раз позорюсь и начинаю делать какую-то хуйню. Он меня ненавидит и имеет на это все основания. — Ну… — Чимин лихорадочно думает, подбирая слова. Не то чтобы связь между двумя омегами и двумя альфами была такой уж запретной в ставшем довольно прогрессивным обществе, но… Не то чтобы это так уж легко принималось. Он вовсе не был уверен, что Чонгук, при всей его внутренней мягкости, среагирует на подобные поползновения в свою сторону в положительном ключе. — Я думаю, ты, по крайней мере, уже понял, что не стоит пытаться шлёпать его по заднице? — Понял, — Тэхён невольно морщится, потирая челюсть, и до того забавно сморщивает кончик носа, что Чимин хихикает. Он помнит, как ругался Намджун, вправляя вывих — что ни говори, хук с правой у Чонгука был поставлен хорошо и доведён почти до автомата. Ким несчастно сводит брови: — Но что мне делать, Мин? Что бы я ни пробовал, он всё воспринимает в штыки! — Чонгук не омега, Тэ, — Чимин улыбается, ласково похлопав его ладошкой по колену. — На нём не сработает то, как ты привык себя вести с омегами. Попробуй для начала построить с ним дружеские отношения, а не пытаться заставить его поплыть и задрожать под тобой, потому что я сильно сомневаюсь, что у тебя получится. Я думаю, Чонгук падок на искреннее уважение. Можешь хотя бы попытаться перестать называть его волчонком? — Но он ведь правда волчонок… — Тэхён надувается, забавно скрестив руки на груди. Его глаза подёргиваются поволокой, когда он мечтательно тянет: — У него такие большие глаза, прямо кукольные, такого красивого чёрного цвета, словно блестящие глянцевые камни. И такая очаровательная родинка на кончике носа, и губки сладкие… — Вот ты главное при нём такой херни не сморозь, — Чимин невольно хрюкает, буквально наяву видя, как сладкий волчонок Чонгук прижимает к голове чёрные треугольные уши и рычит, обнажая частокол клыков. — Иначе одним хуком не отделаешься. — Иногда я жалею, что я не омега с тигрёнком в животе. Тогда Чонгук бы ласково со мной мурчал, а не пытался выбить последние мозги, — Тэхён ворчит, застучав хвостом с прежним энтузиазмом. — Честное слово, Чимин, тебе чертовски сильно повезло. — Кстати об этом… — Чимин неловко заминается, прикусив полную нижнюю губу. Ему понадобилось много времени, чтобы принять, насколько сильно он хочет своего птенчика даже без альфы, чтобы решиться на искусственное оплодотворение. Ещё дольше, чтобы убедиться, что всё пройдёт хорошо, что малыш удобно устроился у него в животике и чувствует себя достаточно комфортно, чтобы провести в нём все девять месяцев, но сейчас… Сейчас, на двенадцатой неделе, в конце первого триместра, Чимин чувствует себя как никогда уверенным. Он неловко мнётся: — Я могу рассказать тебе кое-что? И как… как шефу своего отделения, и как другу. — У тебя что-то случилось? — Тэхён мигом теряет свою напускную надутость и садится прямо, встревоженно заглядывая Чимину в глаза. Его тигриные уши настороженно приподнимаются: — Кто-то сделал что-то плохое по отношению к тебе? Скажи, я разберусь. — Нет, что ты, — Чимин невольно ласково улыбается, помотав головой. Будучи не только омегой, но и гибридом по-настоящему крохотным, он давно привык, что вызывает у альф снисхождение и стремление защитить. Шутка ли, даже если Чимин изо всех сил распахивал свои маленькие жёлтые крылья, в гибридной форме он легко мог спрятаться у Тэхёна в ладони. — Это касается только меня и… и ещё кое-кого. Тэхён выжидательно смотрит ему в глаза, любопытно приподняв округлые ушки, и Чимин, чувствуя внутри непонятное смущение, неловко водит пальчиком по своему бедру. Он не рискует поднять взгляд, когда начинает говорить: — Я… ты знаешь, как сложно у меня складываются отношения с альфами, — Чимини слегка поджимает пухлые губки, когда вспоминает свои последние отношения. Почему-то альфы, в которых он влюблялся, считали, что место омеги лишь у них за спиной, что омега обязана быть услужливой, покорной и безропотной, притом что сами они вообще не считали нужным что-то для этого делать. Чимин, при всей мягкости своего характера, под это определение не подходил и подходить не хотел. — И, если честно, я понял, что не хотел бы, чтобы моя жизнь и мои желания зависели от этого. — Если честно, я не совсем понимаю… — Тэхён прижимает уши к голове, нахмурившись. Он раздумывает несколько секунд, прежде чем распахнуть глаза и ошеломлённо выдохнуть: — Ты хочешь уйти? Поэтому ты сидишь в этом розовом царстве? Чимин, я понимаю, что в нашем отделении больше альф, и, если это заставляет тебя чувствовать себя некомфортно, мы можем… Я не знаю, дать объявление по набору? Сократим бюджет на научную деятельность, выбьем ещё одно, даже несколько мест, если нужно, только… — Тэ, Тэ, стой! — Чимин не менее ошеломлённо хлопает глазами, глядя на разнервничавшегося друга. Он кладет свои ладони поверх чужих сжавшихся рук и мягко тянет: — Я вовсе не хочу уходить, я люблю свою работу и тебя я тоже люблю, дело совсем не в этом, а в том, что через шесть месяцев мне придётся ненадолго отстраниться. — Отстраниться? Что-то случилось? Ты заболел? Тебе нужно куда-то уехать? — Тэхён сыплет вопросами, взволнованно помахивая тяжёлым полосатым хвостом, и сжимает маленькие ладошки Чимина в своих, словно не соглашаясь отпускать его. Он кажется совсем паникующим: — Боже, Чимин, тебе нужна операция? — Тэхён, ну как ты такой умный и такой дурачок одновременно? — Чимин, не удержавшись, закатывает глаза, а затем просто и прямо тянет Тэ за запястье, укладывая большую ладонь на низ своего животика. Словно почувствовав прикосновение чужого альфы к своей мамочке, малыш в животе слабо недовольно толкается, и Тэ замирает, подавившись на полуслове. Зрачки у него расширяются, и Чимин невольно улыбается: — Я жду ребёнка, Тэ. Через шесть месяцев он появится на свет, и я хотел предупредить тебя раньше всех. — Ты… — Тэхён выдыхает слабо и негромко и никак не может отвести заворожённого взгляда от своей ладони на чуть округлившемся омежьем животике. Он осторожно ведёт ею, бережно поглаживая, и восторженно топорщит ушки, когда снова чувствует толчок. — О боже, я чувствую его, я чувствую! Ты чувствуешь, он толкается! — Естественно я чувствую, Тэ, — Чимин беззлобно закатывает глаза, с теплом глядя на то, как альфа-тигр едва не поскуливает от восторга, широко распахнутыми глазами глядя на ещё почти плоский живот. В этот момент он думает, что они с Чонгуком, несмотря на все различия, имеют много общего. — Он всё ещё у меня в животе. — Но от кого? Я его знаю, а он знает? — Тэхён, опомнившись, снова начинает хмуриться, готовый защищать своего маленького друга. Ладонь, трогательно лежащую на животе, он так и не убирает. — Это кто-то из наших или кто-то со стороны? Ты вроде ездил на конвенцию как раз месяца три назад. — Это эко, Тэ, — улыбка Чимина чуть увядает. Он знает, что некоторые альфы негативно относятся к этому, даже прогрессивные, и глубоко внутри немного опасается того, как Тэхён может это воспринять. — У него есть только я. — С чего это у него есть только ты? — Тэхён хмурится ещё сильнее, и на мгновение сердце Чимина пропускает удар, но альфа начинает нежно урчать: — У него есть дядя Тэ, правда, крошечка? А это значит, что ему больше не нужны никакие глупые альфы. — И правда, — Чимини облегчённо смеётся, наконец выдыхая. Сейчас, когда он знает, что Тэхён принимает его и поддерживает, с его плеч будто спадает огромный груз. Как бы Пак ни бодрился, справляться с беременностью и малышом в одиночку было страшно и тяжело, и иногда он боялся того, что будет, когда его животик станет совсем большим и тяжёлым, да и когда малыш наконец появится на свет. Но зная, что рядом с ним будет альфа… Пусть даже и совсем не его альфа, но близкий друг. Омега внутри чувствует себя успокоенной. Чимини тянется к Тэхёну, осторожно обнимая его за шею, и благодарно целует куда-то в щеку: — Спасибо, Тэ. Для меня это очень много значит, правда. — Не бойся обращаться, если тебе что-то будет нужно, Мин, — Тэхён тепло выдыхает, успокаивающе поглаживая Чимина по спине большой ладонью. Он звучит убедительно: — Скажи, когда станет тяжело. Я приставлю к тебе столько интернов, что тебе не придётся поднимать ничего тяжелее скальпеля. Некоторое время они просто уютно прижимаются друг к другу, а затем Чимин ощутимо вздрагивает, когда слышит громкое пиликанье пейджера. Тэхён невнятно чертыхается себе под нос и отстраняется, стремительно поднимаясь с мягкого дивана косметологов. Напоследок он ласково оглаживает Чимина по плечу и бросает: — Приёмное. Увидимся, цыпа. — Давай уже, — Чимин улыбается ему вслед и снова невольно кладёт ладонь на свой животик. Он едва слышно мурлычет себе под нос, чувствуя под своим сердцем не только крохотное бьющееся сердечко, но и тепло. Омега едва слышно бормочет: — Вместе нам будет совсем не страшно, правда, птенчик мой? Мы с тобой со всем справимся. Малыш внутри уютно возится, заставляя Чимина сладко захихикать и мягко подняться. Он выпивает стакан воды с лимоном из большого красивого графина на стойке, приветливо пощебетав с омегами за стойкой, и неторопливо направляется к пролётам в сторону больничного хирургического крыла. Колоссальной разницы в зданиях нет, но атмосфера изменяется мгновенно: идя по коридорам больницы, Чимин вдыхает воздух полной грудью и расправляет плечи. Этот невозможно спутать ни с чем: стерильный и хлопковый, со сладковатым привкусом лекарств и суетливости. Чимин слегка поправляет свою серую хирургическую форму, красивый белый халатик и ускоряет шаг. Ему нравится находиться в больнице, даже когда нет необходимости оперировать кого-то, а за всеми пациентами бдительно следят интерны и ординаторы. Нравится чувствовать, как вокруг кипит жизнь и борьба за эту жизнь, нравится наблюдать за сосредоточенными лицами маленьких ординаторов, с пираньей цепкостью выхватывающих для себя возможность просто поприсутствовать на операции. Чимин едва не мурлычет себе под нос, пока неторопливо спускается по крутой лестнице на второй этаж и думает о свежем кофе и пончиках из комнаты отдыха. До его следующей операции ещё есть перерыв в несколько часов, и этого более чем достаточно, чтобы хорошо отдохнуть, а если Джин свободен, то даже и хорошо посплетничать. Увлёкшись сладкими мыслями, Чимин крупно вздрагивает, когда слышит шум из коридора с верхнего пролёта, — кажется, там упало что-то вроде тележки, если судить по звону и громкому шелесту. Инстинктивно обернувшись на источник шума, Чимин распахивает губы в судорожном выдохе, когда понимает, что оступается. Сердце холодно ухает куда-то вниз, заставляя живот сжаться от страха, и Чимин машинально тянется к нему ладошками, пытаясь прикрыть. Малыш. Его малыш. Беззащитный, совсем ещё крохотный малыш. Сзади раздаётся короткий и резкий шелест, и Чимин громко испуганно охает, когда чувствует на своей талии и запястье крепкие надежные руки. Длинные пальцы мягко, но уверенно обхватывают его изящное запястье, властно сминают талию, а спина упирается в широкую, размеренно вздымающуюся грудь. Чимин издаёт маленький непроизвольный звук и невольно оборачивается, мазнув волосами по щеке… альфы? И без того испуганное, его сердечко начинает биться совсем быстро. Первое, что Чимин чувствует — глубокий, тяжёлый, откровенно альфий запах, дурманящий разум. Первое, что видит, глаза. Внимательные, изучающие, красивой резной формы, с узкими чёрными зрачками и радужкой, переливающейся ребристыми волнами плавленного золота. Потом контрастно бледную кожу — белоснежную, матовую, словно отлитую из дорогого фарфора. Острые высокие скулы, плавные, точёные черты лица — Чимин вдруг смущается того, что так беззастенчиво рассматривает своего спасителя, и неловко отстраняется, восстанавливая равновесие. Его голос звучит выше обычного, когда он глубоко склоняет голову, чувствуя, как щёки теплеют от стремительно заливающего их румянца: — Извините, пожалуйста. Большое вам спасибо, вы меня буквально спасли. — Тебе следует быть осторожнее, маленькая пташка, — Чимин едва сдерживается, чтобы не вздрогнуть, когда слышит глубокий, буквально прошивающий насквозь голос незнакомца. Рокочущий, бархатный, он проходится вдоль всей спины падкого на голоса Чимина сладкими мурашками. Он не может сдержать едва слышный судорожный выдох, когда длинные твёрдые пальцы мягко тянутся к его плечу и осторожно снимают с него крохотное золотистое пёрышко. Альфа слегка прищуривает золотые глаза и мягко улыбается, обнажая красивые зубы и крупные острые клыки: — Это может быть опасно. — Об-бязательно, — Чимин буквально пищит и краснеет от этого ещё больше. Он стесняется того, как проявляет себя его необычная гибридная форма — иногда от волнения и испуга у него в волосах появляются маленькие жёлтые пёрышки, а голос становится совсем высоким, как у маленькой птички. Он окончательно смущается, опуская розовую мордашку, когда слышит негромкий приятный смех: — Не бойся меня, пташка. Ты в порядке? — альфа участливо склоняет голову к плечу. Его глаза заинтересованно поблёскивают, когда взгляд медленно оглаживает всего Чимина от взъерошенной макушки и до кончиков салатовых кроксов. Чимин едва сдерживается, чтобы не затрепетать. Он ещё никогда не чувствовал себя так рядом с альфой. Он почти ощущает, как его маленький хвостик под одеждой взволнованно топорщится от одного только взгляда на заинтересованно подрагивающие тёмные уши и тяжелый, блестящий шелковистой роскошной шерстью хвост, плавно покачивающийся за длинными ногами. Пантера. Господи, ну почему маленькую птичку всегда окружают большие кошки? — Не беспокойтесь, всё хорошо, — Чимини кланяется ещё раз, воспитанно и немного неловко сложив перед собой руки, и только сейчас замечает, что загадочный альфа одет в их хирургическую форму. Он непроизвольно удивлённо округляет губки: — Я не представился, простите. Пак Чимин, кардио. — Мин Юнги, нейро, — альфа снова приподнимает уголки красиво очерченных губ в улыбке, а затем осторожно перехватывает протянутую ему для рукопожатия маленькую ладошку. Не встретив сопротивления, он медленно, не отводя горящего золотом взгляда, опускает голову, чтобы практически невесомо коснуться губами её тыльной стороны. Господи, господи, господи, Чимин запищит прямо сейчас. — Рад знакомству. — Вз-вз-взаимно, — Чимин откровенно заикается, прижав ладонь к горячей, залитой алым щёчке. Обычно ему не очень нравились подобные жесты от альф — они казались слишком настойчивыми, слишком хищными, но этот… Стоп. Мин Юнги? Ох, боже. Чимин неконтролируемо пищит: — П-погодите, тот самый Мин Юнги?! — Не думаю, что нас таких много, — Мин улыбается шире, по-кошачьи щуря красивые золотые глаза. Он урчит от смеха, когда видит, как маленькая омега перед ним взволнованно машет ладошками: — Боже, я знаю вас! Гигантская гемангиобластома и та публикация с вашим методом удаления злокачественных образований и… ох, вы не представляете, как сильно я восхищаюсь вами, доктор Мин! Чимин не контролирует себя, когда подаётся вперёд, восторженно блестя глазами и нежно обхватывая двумя своими маленькими ладошками большую ладонь альфы. Мин Юнги невольно приоткрывает рот, распахивая глаза в удивлении, когда Чимин продолжает восторженно пищать: — Вы новый шеф нейро? Вы останетесь у нас? Поверить не могу! Что шеф вам за это пообещал? У вас уже есть идеи о новом исследовании после того громкого прорыва с вашим методом? — Тише, тише, — отошедший от ударной волны его ничем не прикрытого энтузиазма нейрохирург снова негромко хрипло смеётся, заставляя бедное омежье сердечко Чимина пропустить несколько ударов сразу, а затем практически мурлычет: — Думаю, я могу ответить на все эти вопросы по порядку. Говорят, в кафетерии внизу отличный кофе, не хотели бы пройтись со мной, доктор Пак? — Больше всего на свете! — Чимин широко и солнечно улыбается, буквально засияв как маленькая звёздочка, и альфа невольно коротко выдыхает. Чимини нетерпеливо сжимает в пальчиках рукав его халата и мягко тянет за собой вниз по лестнице, щебеча: — Я отведу вас, доктор Мин, пойдёмте, тут совсем недалеко. Чимин честно старается сдерживаться, но всё равно заваливает альфу буквально градом вопросов, будто растеряв всю свою первоначальную неловкость и стеснительность. И его приводит в невероятный восторг личность Мин Юнги, идущая, казалось, вразрез со всем, что он о нём слышал до этого. Его описывали как альфу холодного, властного и даже грубого, не прощающего ни свои ошибки, ни чужие. Он никогда не повышал голос, никогда не срывался на откровенные оскорбления, но его низкое рычание звучало до того угрожающе, что уступали даже другие альфы. Мин Юнги славился своим свободолюбием и упрямством — по всему сообществу гремели истории о том, как он шёл наперекор самым высшим инстанциям, не скупясь ничем, чтобы провести успешную операцию и спасти человеческую жизнь. Даже таким, честно признаться, его образ был настолько романтичным, что следящий за его научными достижениями Чимин иногда чувствовал себя омежкой-поклонницей айдола или персонажа из подростковых дорам. Но тот Мин Юнги, с которым он говорил сейчас… Альфа вовсе не казался хоть сколько-нибудь холодным или грубым. Он говорил мягко, внимательно прислушиваясь к иногда попискивающему от волнения и радости Чимину, и улыбался. Его улыбка не была слишком широкой, какую любил демонстрировать Тэхён, но такой же мягкой, слегка лукавой, как и весь альфа. Впервые за долгое время Чимин чувствовал, как его внутренняя омега смущённо прихорашивается и робко пытается обратить на себя внимание. Боже, этот альфа был таким потрясающе галантным! — …если же говорить о том, почему я выбрал именно эту больницу, — Юнги вкладывает стакан с горячим сладким латте Чимину в ладони, даже ухом не поведя на его попытку заплатить. Боже, боже, боже. Альфа вдруг совсем залихватски ухмыляется: — Шеф Бан Шихёк сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться. Он указал в договоре, что не будет противостоять мне в моём решении относительно пациента или операции при условии, что вся ответственность за это будет лежать на мне. — Ох, это так… — Чимин невольно прикрывает удивленно распахнувшийся рот маленькой ладошкой. Так дерзко. Рискованно. Сексуально. Так в стиле Мин Юнги, чёрт возьми. Он находит наиболее приличный эпитет: — …удивительно. — Не правда ли? — Юнги довольно кивает, делая глоток кофе. Его округлые чёрные уши на мгновение замирают, а потом довольно мягко шевелятся. Чимину хочется от этого запищать. Но альфа вдруг поднимает взгляд на висящие на стене в кафетерии часы и огорчённо коротко рыкает: — Чёрт, время. Мне пора, птенчик. Надеюсь, мы ещё увидимся. — Да, конечно, — Чимин солнечно улыбается ему на прощание, но его вдруг словно прошивает удар молнии. Птенчик. Чёрт возьми. Чимин невольно выдыхает, кладя ладонь на свой живот. Глупая, глупая, глупая омега. Беременная омега. Стыдно даже думать, что очарованный вниманием альфы, будоражащим взглядом его золотых глаз, Чимин ненадолго словно совсем забыл о маленькой жизни у себя в животе. Он так привык чувствовать своего птенчика как неотделимую часть себя, так привык справляться со всем без альфы, что совсем не подумал, что он совсем не свободная омега. Какой альфа захочет ухаживать за омегой с чужим ребёнком в животе? Впервые Чимин чувствует, как на его глаза наворачиваются слёзы. Чимин никогда не жалел о своём решении и не собирается жалеть: он не променяет своего маленького птенчика ни на что на свете, никогда не отказался бы даже отложить своё решение об эко, даже зная наверняка, что Мин Юнги — тот-самый-альфа. Тем более сейчас, увидев его впервые в жизни. Но всё же… Пак решительно шмыгает носом и быстро утирает пальчиками затрепетавшие было на ресницах слёзы, решительно делая большой глоток своего сладкого кофе. Да, конечно, ему было приятно почувствовать себя объектом интереса альфы. Тем более такого альфы… Но Чимин совсем не будет расстраиваться, если его маленький птенчик, его маленькое солнышко в животе разрушит то хрупкое, что между ними забрезжило. Нет, нет, нет. В первую очередь Мин Юнги — невероятно талантливый хирург, у которого есть, чему поучиться, даже будучи на другой специальности. И Чимин сполна использует эту возможность, тем более что альфа оказался совсем не похож на свой страшный вырисовывающийся из чужих слов образ. Чимини делает глубокий медленный выдох, а затем глубокий медленный вдох, окончательно прогоняя из головы все плохие и грустные мысли, поправляет слегка растрепавшиеся светло-золотистые волосы, убирая из них маленькие пёрышки, и оправляет свою красивую асфальтно-серую форму. Сейчас он пойдёт в комнату отдыха, где всё-таки съест пончик, как и хотел, и выпьет свой сладкий латте, а потом пойдет и сделает чертовски хорошую замену митрального клапана. И в следующий же раз, когда увидит Мин Юнги, сразу же ему обо всём расскажет, чтобы не было недопонимания. И если вдруг… вдруг. Чимин старается не думать об этом, но… Может ведь случиться так, что его птенчик совсем-совсем не помешает?