Падшее Солнце

      — Я тоже та-а-ак устала… — следом за мной протянула Цумуги с жалобным видом. Локоны её волос казались водорослями.       Кайто открыл было рот, чтобы что-то сказать, как вдруг он вместе с пятнами лиц неподалёку померк в кромешной тьме. В одну секунду стало слишком темно даже для того, чтобы я могла видеть собственные руки. Что за чертовщина тут творится?! Я ослепла или проблемы с проводкой преследуют в этом месте многие лампы? И всё же, в самом начале своего путешествия я была необычайно права: не надо было ввязываться в этот карнавал. Плясок со смертью и теорией вероятности вприпрыжку я уже отведала — сыта ими по горло, спасибо. Предложили с головой окунуться в пропасть — отказываться надо, блин! А я по тупости душевной схватилась за эту опцию обеими руками. Пропасть глубокая, лестницу, по которой спускалась вниз, забрали высшие силы к себе на небеса. Каждый сам за себя, вот и помогай себе сама. Не их беда твоя.       — Ч-что это такое?!..       — Шуичи? — взволнованно сказал робот. — Это ты?       — Да, я здесь. Ребята, вы тоже?       Я откликнулась с остальными.       — Что сейчас вообще, чёрт его побери, происходит?! — встревожился Кайто.       — К ночи по всей Академии глушат свет, — напомнил Шуичи. — Не очень приятное обстоятельство…       — Подождите, я сейчас! — произнёс робот и через секунды черноту прорезали два направленных в пол ярких луча. Я поняла, что это фонарики.       — Кибо! Ты можешь и такое?!       «Его зовут Кибо», — мысленно подметила я. Странное имя, совершенно ничего не говорящее. Вообще, по имени человека (или не очень), я могла сходу определить уровень… интеллекта? Нет, слишком громкое слово. Разумности. Да, это слово определённо умеет описывать. Вот, к примеру, чего умного можно ожидать от человека с именем Кайто? Блин, стоит взять себя в руки и прекратить давать себе потачки. Кайто не виноват в моих проступках, и после этого утверждения стоит точка.       — В-верно, Шуичи! Это одна из модернизаций Миу, правда, теперь я вообще ничего не вижу…       — Аккуратно подними голову… стой! Не так быстро! — Цумуги вскрикнула, когда к её глазам поднялся мощный луч света. — Медленно поднимай голову!       — Кибо! А ты поменьше не можешь?! — громко прикрикнул на него Кайто, силуэт серых тапок которого мне удалось разглядеть в теперь не такой уж непроглядной тьме.       — А, конечно! Сейчас!       В ту же секунду свет ослаб, и зона освещения растянулась, став похожей на работу обычного среднестатистического фонарика без причуд. В лицах вокруг я отчётливо прочла возмущённое выражение, которое, будь я не настолько отчуждённой в их компании, с удовольствием разделила бы. Без него я оставалась белой вороной с зашуганным лицом, пугливо озирающейся по сторонам.       — То есть… ты мог так с самого начала?! Ты меня чуть не ослепил! — Цумуги принялась злостно тыкать в сторону Кибо пальцем.       Я вздрогнула и испуганно вжала плечи, рефлекторно приготовившись к началу грядущей потасовки. Однако на моё нежданное удивление, граничащему с шоком, затем ничего не последовало.       — Всё начнётся с этой проводки! — Кокичи воодушевлённо указал на стык между стеной и потолком.       Рантаро вздохнул. Он был первым, кого не устраивала эта идея.       — Твой план кажется очень рисковым и небезопасным… — Он сложил руки на груди и в замешательстве посмотрел на Ому.       — Вообще, звучит вполне правдоподобно, — Рэйма остановилась, и, с интересом глядя на указанное место, отправила горсть чипсов в рот.       Я завистливо посмотрела на пустеющую пачку в её руках.       — Рэйма-а-а! А мне? — я подпрыгнула к ней. Мои ладони сложились, а лицо неумело приняло жалобный вид.       — А мне? — В ту же секунду Цумуги оказалась возле меня и филигранно, до расположения пальцев и интонации голоса, повторила каждый мой жест. Судя по всему, она пыталась отнять моё законное право на вкусную еду!       От такой наглости даже такая нахалка как я в растерянности застыла статуей в заведомо провальной попытке сообразить ответ оскорбительнее её действий. Конечно, это была одна из тех странных шуток Цумуги, но менее обидной от этого она не становилась.       Кокичи мимолётной тенью юркнул к уху Широганэ и произнёс:       — А потом, ты, Цумуги, принесёшь себя в жертву Монокуме, прыгнув в пылающий огонь! Я буду есть во-от эти чипсы, — он попытался засунуть руку в пачку, но Рэйма тут же отдёрнулась с брезгливым выражением, — и блаженно любоваться твоими жареными органами!       — Что?! — поражённо взвизгнула Широганэ и яростно замахнулась рукой.       — Слушать надо!       — Слушать?! Да как ты сме…       — Э-э-э! Прекратите! — Чуть не подавившись чипсами, Рэйма встала между парочкой. — Всё-всё, хватит. Слушаем тебя, Кокичи.       Кажется, Цумуги после этого долго-долго извинялась на потеху Оме. Первый и последний раз, когда она дошла до применения физического насилия, запомнился мне ярко. Но всё же я была чуть более, чем на сотню процентов уверена в том, что Широганэ только что подавила хотя бы отголосок желания треснуть Кибо по башке, ибо держать всё в себе да ещё и глушить хотелки это непосильная обычному человеку задача. На её месте я бы над этим задумалась.       — И-извини, Ц-Цумуги! Я не знал, что умею контролировать эту функцию!       — То есть, ты не можешь управлять даже собственным телом?!       — Нет! Могу!       — Тогда почему ты...       — Давайте прекратим! — басистый голос Кайто в одно мгновенье утихомирил парочку. Его твёрдый голос, пускай, и отнюдь не был угрожающим, но ясно взывал к прекращению конфликта. — Как ранее сказала Цумуги, мы все изрядно вымотались, так что давайте не будем ссориться, а спокойно ляжем спать?       Я досадно взглянула на него, когда он проговорил последние слова.       — Кайто прав. Пойдёмте, ребята? — Шуичи, чтобы робот смог ориентироваться без зрения, подошёл к Кибо и взял того за его железную руку. Всё ещё слепой Кибо испуганно дёрнулся, но, когда юноша произнёс «Это я, Шуичи. Не бойся», крепко сомкнул их руки снова.       — Пошлите?       Кайто и Цумуги зашагали за парой, и я поплелась следом.       — А где я буду спать? — отстукивая незамысловатый ритм, как бы невзначай поинтересовалась я.       Группа разом остановилась. Каждая пара глаз уставилась на меня будто презрительно. Мне пришлось усердно игнорировать наитие, твердящее: «Стоило бы промолчать!». Если мне что-то нужно — я скажу это, ясно? Ясно…       — И вправду… — Цумуги расправила складку на своей юбке, — где?       Услышав нейтральный тон в её голосе, я облегчённо выдохнула. Не так уж всё и плохо, как могло бы быть.       — Хм… самым лучшим местом на данный момент будет медпункт, — предложил Шуичи. Он задумчиво приложил кулак к подбородку, всерьёз размышляя над моим местом для сна.       — Ага, спасибо, я пойду, — быстро закончила я, круто развернулась и развязной походкой зашагала по коридору.       Содержимое головы больше не кипело, оно просто растаяло в невкусную кашу. В ней бултыхались дрожащие вопросы. Что ждёт завтра, как и во сколько? К чему стоит готовиться Цумуги и Кокичи? Быстро ли я сумею адаптироваться к новому ритму жизни, чей интерес поставить меня в чуждую среду? Законно ли моё повторное участие, если я, разумеется, никак не помню такой моей росписи в контракте Team Danganronpa? Что вновь вытравили из памяти, какими речами мастерски оболгали? Я человек, а не пушечное мясо, и жизнь победителя сезона Данганронпы стоит слишком высоко, чтобы подвергать этот факт сомнению. Я свой долг перед человечеством выполнила и ушла в закат.       В чём я, мать мою несчастную, провинилась? Контракт вот-вот расторгнут, девочка, извините, на реабилитации! Не-а, так не канает. Треснем ей лопатой по хребту, пусть веселится, пока молодая! Ведь кого-то прикалывает, закинув ноги на стол и подливая в желудок пивка, поглядывать на ужасы жизни старшеклассников. Вес рассуждений тяготил тело. Нет, нет и всё, сейчас не до этого, сон важнее. Я повторила про себя эту мысль и вынесла как главную, представшей в простом человеческом желании после сумасшедшего дня. Вернее, ночи. Если бы Анда из недалёкого прошлого посмотрела на себя настоящую, которую угораздило повторно залететь в игру на выживание и заработать среди её участников сомнительную репутацию какой-то левой прошмандовки с пистолетом в руках, чуть не прострелившей дыру в живом человеке, она бы ни за какие деньги не согласилась оказаться этим человеком.       Собственный голос разума залёг на дно, и я почувствовала, что волноваться о насущном более не привлекало. Довольно выдохнув и вкусив спектр удовольствия тишины внутри и вокруг, я в темноте нащупала стену и начала двигаться вдоль. Приспичило же забыть, что по наступлению ночного времени везде тушат свет. И, признаться честно, я успела раз сотню пожалеть о том, что не додумалась попросить чьей-то помощи в лице сопровождающего, и теперь жалею сто первый.       Но разве кто-то вызывался мне помогать? Я сглотнула и свернула за очередной угол. Тупик в конце коридора, ознаменовавшийся окном, сквозь которое на пол падал лунный свет, рассеял всё моё уныние, и я победно улыбнулась. «Благо, что здесь не лежат сырые ковры», — промелькнуло в голове, и я, предвкушая сладкий сон под тёплым одеялком, поплелась к двери медпункта. Вдруг тело остановилось, и я взглянула на кожаный диван слева. В голове возникли ещё недавние и пока не успевшие исчезнуть воспоминания сегодняшних суток. Мысленно отмахнув мыльные картинки в голове, я полукругом развернулась, и моя рука с боязливой неуверенностью, словно по ту сторону поджидал монстр, открыла дверь. Ожидаемо: ни-ко-го.       На душе стало ещё веселее; ноги повязались к ближайшей двери справа. Но для чего-то я обернулась, и взгляд уставился на дверь напротив, ведущую в одиночную палату Кокичи. Наверняка сейчас спит как убитый. Тихонько открыв дверь, я любопытства ради шагнула в помещение. Не дай бог его разбудить, а то праздничный настрой улетит в тартары. Мои аккуратные шаги и неровные колыхания дыхания, возможно, были единственными звуками на всём этаже. Блеклый свет, спадающий от окна справа, превращал некогда, казалось, белую больничную палату в обычную, особо ничем не примечательную комнатушку, да ещё и будто покрытую пылью.       Психологический дискомфорт, обычно сопутствующий подобным помещениям, конкретно прошёл мимо меня, решив оставить в покое и лишний раз не теребить помотанные нервы. Здесь было умиротворённо и тихо, как в редких моих снах. Беззвучно сопящий на больничной койке Кокичи не разрушал и не дополнял эту картину — он был неотъемлемой её частью. Я бы и дальше внимала антуражу, не сосредоточив случайно взгляд на больничной койке. Я мечтательно представила ей подобную рядом, в которую с радостью свалилась бы.       Увы, начиналась та и заканчивалась в многообещающих фантазиях, так что я приняла решение вернуться в отведённое мне место. Я развернулась и едва не упала наземь на кафель.       — М-Маки!.. Не пугай меня так! — шикнула я с глазами по пять копеек.       Наёмная убийца провела по мне надменным и оценивающим взглядом. Маки нарисовалась в дверном проходе в своей одежде цвета алой крови, не предвещавшем мне ничего хорошего.       — Я и не собиралась. Просто услышала какой-то шум, вот и решила проверить.       — Я-ясно… — растягивая буквы, промямлил мой голос. Она-то что здесь забыла? Я смолчала, ведь умом понимала, что ответа не получу.       — Если это всё, то я пойду.       — Подожди! — воскликнула я тише чем до, боясь спугнуть сон Кокичи.       Маки сделала полуоборот и уставилась блестящими глазами. Сглотнув, я выдавила:       — А где здесь постельное бельё?

***

      Тело перекатилось на другой бок. Холодно. Ногам было холодно, а груди — жарко. Очередной предмет одежды полетел на ближайший стул к кардигану, грустно повисшему на деревянной спинке. Я обидчиво отвернулась, словно ткань могла бы осуждать меня за такое. Одеяло-то я раздобыла, но определиться с его применением извилин не хватало. Я скомпоновала его подушкой и поместила под голову, а подушку заставила играть роль подстилки для моих ног.       Лёжа на отнюдь не приятной больничной койке, я с небывалой завистью самой себе перебирала в голове каждый отель, в который меня когда-либо селили. Количество их звёзд никогда не было ниже пяти, об этом сообщали все и вся, начиная от заверений моего менеджера и заканчивая интерьерами номеров, внешним видом и поведением немногочисленных соседей. Перед глазами всплывали образы безупречно застеленных двуспальных кроватей, на которых я могла нежиться сколько душе угодно, или солнечного света панорамных окон длиной во всю стену, открывавших вид на бескрайнее море, коим я могла любоваться вечность.       За моё хорошее поведение Team Danganronpa благосклонно предлагали семидневную поездку раз в три месяца на роскошные пляжные курорты с белоснежным песком, лазурными волнами и рощей огромных пальм! Естественно, за мой безмерный банковский счёт. Это место я считала своим раем — в нём было всё и даже больше: рестораны с едой аппетитней, чем на самых успешных рекламах, вечерние прогулки по мокрым берегам, краше самых дорогих фотографий, случайные танцы со сверстниками и назойливая улыбка моему сопровождающему, рыбки, путающиеся в твоих стоящих в воде по колени ножках. И это было даже не четвертью того, что со мной там происходило. Вишенкой на этом большом и многоярусном торте было млеющее осознание того, что здесь не нашлось места Данганронпе. Ни в каком виде. Не было ни одного гостя или жителя курорта, который взглянул бы на меня косо; никто не говорил «О, это же ты, та самая..!», — казалось, что ни один человек не знал меня, как участницу убийственной игры. Да даже если и знал (а оно в действительности так и было) и хотел бы о чём-нибудь дружески побеседовать, вряд ли бы мой менеджер позволил этому случиться. Я ощущала себя самой обычной японкой с донельзя богатыми родителями, отдыхающей на дорогостоящем острове посреди таких же богачей.       Мне не хотелось просить их помощи или совершать побег, да и смысла это не имело бы: каждый посетитель курорта, исключая лишь моего менеджера-сопровождающего, поголовно разговаривал на своём, незнакомом языке, даже близко не походящем на мой родной. Всё наше общение, случавшееся редкими исключениями, начиналось и заканчивалось на моём корявом английском и чаще представляло игру жестов и лицевой мимики, нежели структурный диалог. Однако в чьей-либо помощи я не нуждалась: бежать было некуда и незачем. Хорошо, мне было действительно хорошо. Впервые в жизни я не чувствовала нужды думать о ситуациях мирового масштаба или загадках в закоулках интернета, соображать план по завершению игры на смерть или размышлять на тему того, кто начнёт меня оплакивать первым, когда я откину концы. Я утопала в водопаде беспечного счастья и совершенно точно не собиралась оттуда вылезать.       Но всё исчезло, оставив за собой лишь впечатавшиеся в мозг воспоминания. Дорогостоящие отели где-то далеко-далеко, а алые закаты не здесь и не сейчас — здесь и сейчас лежала я, на противной неудобной больничной койке и в такой же по уровню дискомфорта комнате, безуспешно пытающаяся заснуть. Вынув руку из-под одеяла и согнув пальцы, я от безделья принялась рассматривать маникюр. Тёплый оттенок розового поблёскивал в свете луны. Я поймала себя на мысли, что уже позабыла, кто и когда накрасил мои ногти. Лицо измученно скривилось в болезнетворную улыбку. Спать хотелось, но совершенно не получалось. Я бесконечно долго искала ту самую удобную позу и столько же раз пробовала то самое универсальное положение тела, чтобы в конечном итоге забить и смириться с нечестной участью, уготовленной мне судьбой — бессонницей.       Тотальное невезение — обидный факт, соглашаться с которым никак не хотелось. Утешало лишь одно: я не в палате Кокичи, а потому могу сколько угодно ворочаться, раздеваться и одеваться снова, открывать и закрывать прикроватную тумбочку, не беспокоясь ни о его покое, ни отношении к этому. К тому же, почему я вообще должна переживать из-за его мнения? Насколько я помню, о моём он никогда не заботился. Кокичи в принципе не считался со мнением своего окружения, представлявшего собой собратьев по несчастью убийственной игры. Я уткнулась лицом в помятую подушку. Думать об этом человеке было чертовски неприятно и, казалось, неуместно: все размышления о нём хотелось оттолкнуть от себя куда-то подальше, а лучше запихнуть в коробку, плотно заклеить скотчем и положить на самую-самую дальнюю полку в кладовке моего разума, чтобы больше никогда к ней не возвращаться.       Стало душно физически. Я наивно похлопала глазами, не томясь надеждами избавиться от ощущения гудящей башки. Затем вынырнула из постели и поморщилась из-за утреннего света, резко ударившего в глаза. Поморгав, не без труда встала, обулась и потянулась.       Палата медпункта, ещё недавно казавшаяся одним из самых прохладных мест в мире, превратилась в самую настоящую печку. Голова, сука, раскалывается. Опустошённая и разозлённая, я пялилась в пол. Я не спала всю, блять, ночь. Нечестно. Я тоже живое существо с потребностями и нуждаюсь в отдыхе. Мои пальцы попыталась пройтись вдоль волос. Запутались. Если бы на прикроватной тумбочке стояла ваза, я бы снесла её к чертям. Но за её отсутствием я просто представила вазу и разбила об пол. Легче не стало. Ненавижу, ненавижу-ненавижу весь этот треклятый мир!       Бросив тупиковое занятие представлять и уничтожать предметы, я задумалась над потаённым и скрытым от чужих глаз убежищем, в котором могла бы привестись в порядок. Отражающей поверхности рядом не оказалось. Склад представлялся единственным местом, где можно было без особо труда добыть и присвоить себе предметы гигиены вместе с другими необходимостями. Только вот идти до склада было как до Китая. Подождите, разве эта страна так далеко? В школе на гуманитарных предметах пускай и клевала носом парту, но я чётко помню, что большой и необъятный Китай находится рядышком слева от родной островной страны. Плевать.       Преисполнившись остервенелым энтузиазмом добраться до склада, я шагнула к стульчику рядом и взглянула на ошмётки ткани сверху. Э-э, так это моя одежда? Надевать вязаный жилет и душить себя совершенно не хотелось, но иного выбора не дано: сумки нет, а идея отдавать свои вещи этому помещению никак не симпатизировала. Я горестно просунула свою голову. Ладно, не так уж и жарко. Видно, за ночь он успел хорошенько охолодеть в такой духовке.       Посмотрела на окно напротив чтобы обнаружить отсутствие оконных ручек. Взгляд обогнул комнату ещё раз. Ни единого кондиционера. С фырком бросила на себя кардиган, оставила постель незаправленной и пошла к выходу с мыслью, что всё равно придётся сюда вернуться. Приоткрыла дверь и оглянулась влево-вправо. Обнаружив изменения, я в ступоре застыла.       В одном из углов коридора красовался экран с громадным множеством громкоговорителей. Это был громкоговоритель директора Академии Монокумы. «Вот как», — пронеслось в голове. «Это мой конец», — осознала я следом. Появившиеся из ниоткуда приспособление Монокумы точно оповестило, что этот медведь пришёл по мою душу, а значит, будет щемить меня по полной. На мой страх делалась скидка или что? Вполне, но разве только для этого он соизволил повесить ещё один громкоговоритель?       От нагрянувшего ужаса я пулей вылетела назад и приткнула дверь стулом. Я быстро смекнула, куда целиться эта ловушка. В непонятках побегу к выжившим, а там и без прихоти Монокумы меня вздёрнут перед академией! Они-то, умницы, вряд ли ночью отсыпались. Сто пудов сидели кругом всей компанией и обсуждали все темы, касающиеся меня. А там и решили как со мной поступить, и какое-то чувство внутри подсказывает, что мне абзац.       Как в этом случае действовать, чтобы остаться с целым набором конечностей и почек? Я присела на стул. На руках два пути, первый — продолжить отсиживаться здесь пока что-нибудь не стрясётся. Другой — повестить на возможную уловку и узреть результат поскорее. А если это не уловка? Или ловушка в том, чтобы я заперлась с перепугу и навела подозрения? Если рассуждать под этим углом, то это худшее положение дел. Ближайшее и настоящее время окажутся роковыми не только для моей судьбы, но и для каждой. Все равны лишь сейчас, дальше пойдёт по наклонной. Моё появление — сильная взбучка всему коллективу, и я в праве определить своё место в его перипетиях. По ту сторону двери зазвучала мерзопакостная мелодия, сообщившая, что выбирать теперь поздно.       — Проснись и пой, по-медвежьи вой! Это официальное объявление Абсолютной Академии. Сейчас восемь часов утра — время проснуться! …Ох. Кажется, у меня для вас новое объявление! Соберитесь в спортивном зале. Все, все-все-все особо одарённые будут незамедлительно казнены! Повторяю только один раз: каз-не-ны!       Объявление Монокумы оказалось наяву в миллионы раз жутче, чем я себе представляла. Вдруг по двери начали неистово барабанить и дёргать ручку. Я отскочила и сморщила лицо, опознав собеседника по противному голоску.       — Ни-ши-ши, я напугал тебя?       Кокичи прекратил долбёжку по двери. Я продолжала в шоке пялиться на дверь и стул под ручкой. Ручка снова дёрнулась, но не более того.       — Открывай давай, — голос Омы упал, — Монокума явился.       Я убрала стул и отворила дверь. Супротив стоял Кокичи, выглядел он ничуть не лучше меня: острые концы тёмных волос подмялись и мешки под глазами на недоспанном лице пропечатались дважды. И всё же, Ома давил в себе безумный смех. Уголки намеренно выставленной напоказ улыбки дёргались то вниз то вверх. Мой же рот то открывался, то закрывался, неуспешно пытаясь что-то выговорить. Кокичи слышал объявление Монокумы? Что он задумал, как давно проснулся? Он же, в отличие от меня, спал этой ночью? Каково его состояние? Я посмотрела на бинт на его голове, и меня тут же передёрнуло. Кокичи сильно вдарили прошлым вечером, он вообще может нормально ходить?!       — К-как ты себя чувствуешь?! Тебе нужно лежать и отдыхать!       — …Нет, — обрезал он.       В его голосе, вопреки всему разумному, сочилось веселье. Вдруг картина перед глазами обратилась: кокичи успокоился и утихомирил выражение лица, его искра в зрачках потухла. Одной только интонации было достаточно, чтобы я угадала ближайшее настроение Омы. Сейчас один из тех моментов, в которых Кокичи не в состоянии давить из себя детские манеры. Меня очень напугала эта перемена, будто я потеряла почву под ногами.       — Я чувствую себя не очень, но это и не важно. Ты слышала, что сказал Монокума?       Слова пробежали мимо ушей, моя персона продолжала оторопевши молчать. Не то чтобы одно его присутствие рядом было способно вызвать потерю сознания (как в его случае со мной), но даже радостно запищать и с криками в духе «О боже, ты дышишь!» навалиться на него и обнять не хотелось. Это были примерно те же чувства, когда ты через множество лет встречаешь друга детства. Вы смотрите друг в другу глаза и пытаетесь сообразить тему для разговора, понимая, что говорить уже не о чем. Почему Кокичи так беспечен к самому себе? Слова Монокумы — последнее, о чём сейчас стоит думать. На его месте я бы завернулась в одеяло поглубже и позвала бы себя, но точно бы не стала кидаться с кулаками в двери и обсуждать речи поехавших роботов!       — Монокума сказал, что все должны прийти в спортивный зал, — ответил он на свой вопрос. Вместо речи моя голова задумчиво наклонилась вбок, Ома заметил это и добавил: — Понимаешь, о чём я?       Юноша сверлил выжидающим взглядом, пытаясь проделать дыру в моём лице, на что я утвердительно кивнула. Действительно, Кокичи не я, у него нет не крупицы права оставаться здесь. Если я не являлась участницей убийственной игры и могла с лёгкостью отмахнуться тем, что указы Монокумы на меня, логично, не распространяются, то подобная выходка со стороны рядового участника неминуемо привела бы к концу.       — Оставайся здесь, мне без разницы. Я пошёл, — не дождавшись моего ответа, он с теперь уж совершенно безразличным выражением лица зашагал в другую сторону. Его шатающаяся походка заставила меня встрепенуться и броситься к нему.       — Э-э, подожди! А вдруг ты упадёшь?       Кокичи остановился и оглянулся. Я жалобным выражением лица умоляла позволить помочь.       — М-мне не нужна нянька! Я сам справлюсь! — он покачал головой. Это меня совершенно не успокоило, и тогда, будто добивая остатки моей уверенности, Кокичи закрыл глаза, готовясь нешуточно терять сознание.       Я тут же подхватила его и с огоньками радости в зрачках победно воскликнула:       — Всё, я иду с тобой!       …Разозлённая и обиженная, с каменным выражением лица, крепко держа Кокичи за запястье, я плелась по коридору в направлении спортивного зала. Вопреки моему подозрению, по пути не встретился ни один участник убийственной игры. Либо все уже пришли и пребывают в ожидании одних лишь нас, либо это мы слишком торопимся и потом будем отсиживаться на месте первых. По дороге Кокичи успел вернуться в зону комфорта, то и делая, что глупо улыбаясь и изредка бормоча под нос его пасту про то, какой он весь из себя превосходный лжец, который в который раз умудрился мастерски обвести людей вокруг пальца, принуждая их следовать за ним в спортзал.       Я же, видя его буквально полумёртвое состояние и, учитывая факт того, что никто не пришёл помочь больному человеку, была вынуждена сопроводить потерпевшего. Судя по этому, да и в общем и целом далеко не самому образцово-показательному поведению здешних абсолютов, я установила, что этот каст всё-таки состоит из самых последних плоскоголовых баранов, которые не могут задуматься даже над тем, кого заклеймят запятнанным, если Кокичи вдруг умрёт в своей палате, например, от слишком туго завязанного бинта.       — Тебе не туго завязали? — поинтересовалась я, рассматривая бинт, которым без особой заботы была обмотана темноволосая голова.       — Нет, всё в порядке, — беззаботно ответил Ома, улыбнувшись ещё шире. Жуть какая. Показывать сердобольную сторону такому манипулятору, как Абсолютному Лжецу, я записала в весомые ошибки. Кокичи из тех, кто будет пользоваться человеческим состраданием к более слабым с двойным удовольствием от осознания того, что я никогда ему за это не предъявлю. Во всей Академии на пять этажей я была единственным человеком, способным позаботиться об нём, и этот факт безумно удручал.       Но надежды на адекватных представителей человечества всё ещё теплились, и давали их только, если я верно запомнила, Шуичи, Маки и Цумуги, но больше всё же последняя: её я хотя бы знала и могла понять ход мыслей, но и та не шибко волновалась за состояние своего старого знакомого. Все же остальные казались на редкость отбитыми. Химико — наверняка самая младшая, и в силу своего возраста мыслит соответствующе, вдобавок относится ко мне противно. Кибо — загадочная машина, косящая под человека, к тому же, искусственный интеллект это не по моей части. Кайто… да тут я виной виновна, нечего стрелять на поражение было. Кайто не мне, ни Оме» ни за что не поможет.       — Ни-ши-ши, вот мы и дошли! Большое тебе спасибо, без тебя я бы точно свалился! — лыбясь во все тридцать два, Ома с брезгливостью отдёрнул руку. Он не почистил зубы, но сейчас я думала не об этом.       Не то, чтобы я в данный момент ожидала от Кокичи понимания ко мне или чего-то подобного, но его текущее поведение определённо не было свойственно ему прежнему. Я была готова залезть в петлю от осознания того, что, похоже его поведение откатилось к переменной лжеца-пиздюка, через каждые два предложения вставляющего своё излюбленное «Это была ложь!», или, что ещё теснее сдавливает мозг, совершенно невыносимое «Ни-ши-ши!». Раньше, когда он произносил это, я каждый раз пересиливала желание со всей дури заткнуть его ударом по голове. Чем реже становился каст участников, тем Кокичи неожиданно становился всё более и более вменяемым, и моё тайное желание кануло в Лету вместе с его манерой смеха.       Теперь же я окончательно смирилась с тем, что все наши взаимоотношения, вместе, с, кажется, его прежней личностью были уничтожены мною вдоль и поперёк. Всё, что оставалось — перебирать воспоминания в голове и тщетно пытаться сопоставить их с действующей реальностью.       Пошатываясь, Кокичи отстранился и направился к дверным ручкам. Он оглянулся и молча зачем-то посмотрел на меня. Я незнающее утвердительно кивнула ему, и тогда двери распахнулись, и мы прошагали в другое помещение. Свет люминесцентных ламп освещал каждый сантиметр большого спортивного зала. В сравнении с коридором он был огромным. Толпа абсолютных учеников неподалёку обернулась и глазела на нас. Внутри всё сдавило. С нерасчёсанной головой, в мятой одежде и бог ещё знает, с какими нюансами внешности, я предстаю людям в не самом презентабельном и приятном виде. Кокичи, который на свою внешность плевал с колокольни одинаковой высоты, медленно плёлся рядышком. Я хотела шагать быстрее, но не могла: ноги будто сковало. Сковало совестью — в отличие от учеников спереди, оставлять больного Кокичи одного я не собиралась.       Скоро мы дошли и остановились. «Маки, Кайто, Шуичи, Цумуги, Кибо, Химико», — обозначая имя каждого, провела я взглядом по ученикам. Фигур было больше, чем обычно я привыкла видеть. Никто не промолвил ни слова, каждый упорно старался не издать ни звука. Лишь Химико сочувственно смотрела на меня, явно не в силах что-то сказать. Да и на том спасибо, вспоминая её вчерашние перфомансы. Нас всех разъедала абсолютная тишина. Но и нарушить её грязью слов было нельзя: грозилось это накаливанием атмосферы до какой-нибудь точки невозврата. «Не я одна с бессонницей», — заметила я, заострив внимание на измученных лицах вокруг.       — Пу-пу-пу-пу-пу!       Любого человека в этом зале передёрнуло от этого противного, мерзостного голоса. Мой взгляд боязливо приковался к полу, готовясь к худшему. Только не он, лишь бы не этот палач! По топоту ножек я узнала, что из-за стойки на сцене вышел Монокума. От одного звучания этого имени хотелось разодрать его обладателя на ошмётки, а может и наоборот свернуться в комочек и начать плакать. Я хотела всего и сразу.       — Всех моих дорогих детишек уничтожили, какая жалость! Теперь мне не над кем глумиться… придётся издеваться над вами, — сладко протянул робот, смакуя удовольствие от всеобщего страха.       Я отчётливо слышала бешеный стук в своей груди. Монокума — это не просто имя маскота легендарного телешоу. Это беспристрастный каратель, стоглазый наблюдатель и твой злейший враг. Существо большого воображения, держащее тебя за улов. Он не принимает отказ за ответ, ему не писаны законы морали. За нечеловеческой улыбкой он прячет кровожадность и страсть уничтожать и разламывать людские надежды. Он любит даровать и вырывать из рук, обещать и бездействовать, подстрекать и сбивать с пути. Он выворачивает человеческие души наизнанку, выказывает дно души и выгадывает от зрелища. Всевидящее око, о котором ты ничего не знаешь, но которое знает о тебе всё. Ведь оно создатель, оно тебя породило и оно тебя убьёт.       — Эй, ты.       Я сразу же поняла, к кому было адресовано обращение. В собственном теле стало невероятно тяжело, все внутренние органы разом начали скручиваться.       — Ты вообще кто такая? — голос был чётким и требующим. Слишком требующим для меня. Ответа на него не последовало. — Я повторяю: кто. Ты. Такая?       И снова промолчала. Зуб даю, моё поведение выводит его из себя. В голове слова щёлкали как механизмы, я хотела сказать так много! Но собрать из слов связную мысль оказалось непосильной задачей. Рот будто зашили иглой. Молчишь — больно, откроешь рот — будет ещё больней. В смертоносных ситуациях человеку случается три варианта поведения: бей, беги или замри. Мне выпал третий, самый неудачный вариант. Закончилось, закончилось, скорей бы это всё закончилось!       — Вот как… какая жалость, — огорчился Монокума.       В ту же секунду, как он закончил свою фразу, маленькая животная физиономия молниеносно возникла у моих ног. Я рефлекторно отскочила назад, в то же время желая услышать каждую ноту.       — О боже, бедняжка! Так напугалась! — заулыбался медведь, сколько это позволяло его строение лица. — Мне безумно нравится, когда пугаются маленькие девочки!       Я растерянно провела взглядом по окружающим ученикам в надежде увидеть проблески приближающейся помощи. Вопреки моим мечтам, они все стояли как вкопанные с лицами, будто спереди происходило что-то паранормальное.       — Назови мне, маленькая девочка, своё имя, и, может быть, тогда мне не придётся убивать тебя.       — Анда, — отчаянно выдавила я.       Иного выбора попросту не было. Все мои выходки могут в любой момент обернуться мне, в лице одной из участниц этой игры, в ближайшем будущем далеко не самой лучшей стороной. Тем временем Монокума продолжал сверлить меня ожидающим взглядом.       — Коноэ Анда, — произнесла я гораздо уверенней, чем в прошлый раз.       — У-пу-пу-пу-пу… — загадочно рассмеялся враг, — какие люди!       «Действительно», — мысленно дала ответ я. Руки еле заметно подрагивали; я ярко ощущала тягу облокотиться о что-нибудь. Я украдкой взглянула назад. Без намёка на малейшее препятствие дорога к ближайшей стене казалось непроходимой.       — Иди за мной, — приказал Монокума. Гниль скользнула в лёгкие, поднялась обратно и судорожно сдавила горло. Но тошнить было нечем: всё время, проведённое в этом ненормальном месте, я не вкусила и крошки риса.       Не в силах оказать сопротивление поехавшему роботу-медведю, я повиновалась. Мои же ноги невольно зашагали вслед за ним. Ватными ногами я ощущала, что тело, в котором я заперта, было именно моим, и именно своей волей я туда иду. Стук обуви эхом разносился по спортивному залу, разрывая мои уши. Тяжело. Как же тя-же-ло. Я не знаю, о чём я думала, шагая по ступенькам на сцену вверх. Я не имела понимания, что я чувствовала, когда возвышенно встала напротив учеников. Безжизненный взгляд безуспешно пытался зацепиться хоть за одного из них, но все они были, как один: одинаково отчаянные и беспомощные, какими их нравится видеть Монокуме. Здесь всё по его велению. Пары глаз пожирали меня, безучастно смотря на моё тело на эшафоте. Горло и и собственные очи будто по заказу высохли: хотелось исчезнуть и больше никогда не появляться в этом месте, а лучше и во всём мире.       — Я объявляю нового участника убийственной игры — Коноэ Анду, Абсолютного Кукловода!       Сердце пропустило удар прежде чем совершить сальто. Перед глазами всё поплыло: лица спереди смешались в одну субстанцию, голова закружилась, а ноги, дай им ещё секунду и зашагают вперёд, дабы упасть и разломаться как спички.       — Ньех, ты врёшь!       — Да, это ложь, Монокума! Она определённо точно не кукловод, тебе не удастся нас обвести! — уверенно возразил точно Кайто. Кайто!       — Нет ни единой причины объявлять кукловода прямо сейчас! — воскликнул кто-то вслед.       Желание сказать «спасибо» — первое чувство, что я различила в этой каше ощущений.       — …Ты всегда говорил нам, что кукловод среди нас. Но ты объявил её новой участницей игры. Это лишено какого-либо смысла.       — Я не кукловод, — будто в трансе, продолжила я за Шуичи, выпучено глядя на робота-медведя, — зачем ты пытаешься обмануть их? — вызывающе произнесла я, чувствуя запоздавшее, но всё же прибывшее подкрепление. Это же всё бред, мой талант совершенно не такой! И я, блять, не желаю плясать под его дудку!       — У-пу-пу-пу-пу… А насколько вы уверены в этом? Неужто вы верите больше незнакомке с оружием, свалившейся не пойми откуда и с какой целью, чем вашему дорогому и заботливому директору Монокуме, всегда вас оберегавшим и никогда вам не вравшим?       — Незнакомке? Ты определённо точно знаешь её, Монокума! — встряла в разговор Цумуги. Я подняла взор на её размытую тёмную фигуру, встревоженно стоящую в редкой толпе учеников.       — Нет нужды переживать за это. Я знаю каждое лицо в этой академии, — Монокума не медлил с ответами и реагировал в сию секунду. Он был из тех, кто основательно готовится заранее и теперь угадывает всевозможные вопросы и знает на них ответы.       Никто ему ничего не сказал: каждый из нас понимал, что этот робот относится к категории личностей, кто на своё удовольствие будет растягивать диалоги до бесконечности. Мы понимали, что сейчас лучший способ избавиться от проблемы — просто заткнуться.       — У-у-у, молчание так удручает! Знаете, у медведей всегда уйма дел! — Монокума развернулся и нарочно громко зашагал за кулисы сцены. В голове появился вопрос, был ли этот зал на самом деле актовым, а не спортивным?       Никто не сдвинулся с места, никто не произнёс ни слова до последнего.       — Пу-пу-пу-пу! — произнёс медведь из-за кулис. — Среди вас есть два человека, знающих Коноэ Анду!       Все звуки мира в ту же секунду будто исчезли: стало так тихо, что мне даже подумалось, что я оглохла. А затем моё сердце забилось невероятно быстро, будто вот-вот выпрыгнет. Я устремила взгляд на Цумуги. А помнила ли она меня? Если не помнит, то кто второй человек, помимо Кокичи, знающий меня? Никак не Рантаро, того в живых нет — его портрет в зале суда тому подтверждение.       — И что ты теперь будешь делать? — с трудом выдавила из себя Маки.       Я слезла со сцены на пол. Мои надежды сломать себе ноги и умереть не оправдались: здесь было не так высоко, как казалось.       — То же, что и вы, — отрезала я, — участвовать в убийственной игре.