Белая камелия

— Да-да. Спасибо, что ты позвонила. Я уже и не знала, что делать. Мне очень скоро нужно отчитаться о заказе, который я взяла. И, представляешь, в голову совсем ничего не шло. Не было вдохновения, — делилась платиновая блондинка, стоя возле журнального столика с телефонной трубкой в руках. Периодически она накручивала спиральчатый проводок себе на палец. Задумчиво хмурила брови, мычала. Выглядела такой не по возрасту мечтательной. Томоя, пока занимался уборкой в доме, поймал себя на мыслях, что невольно все чаще любуется ею. Такой простой, доброй, бескорыстной от слова совсем. И на его лице проскальзывала едва уловимая, но улыбка. В ту ночь было много откровенных бесед с его стороны. Много сожалений. Были и мольбы о прощении. Энн-Мари никогда бы не могла подумать, что этот мальчишка так резко перестанет поворачиваться к ней спиной. Произошло это тогда, когда она уже с этим смирилась и тут ее поджидала, как оказалось, новая неожиданность. Он услышал, как хозяйка дома положила трубку. И что-то, да вынудило его поинтересоваться. — Кто звонил? Томоя старался не нарушать личное пространство, но, как он посчитал, та ночь позволила им значительно сократить дистанцию между друг другом. — Это девушка, которая работает у меня по найму. Она подыскивает мне парней модельной внешности по тем или иным запросам, когда мне нужно написать картину. У меня поджимают сроки. Я должна представить коллекцию авторской колоды Таро своему заказчику, а у меня еще ничего не готово. Томоя вздернул головой в знак понимания, но сам при этом поджал губы в полоску, продолжая в том же темпе натирать поверхность обеденного стола тряпочкой. Хотелось бы сказать что-то хорошее, но в голову ничего разумного не пришло. — И как успехи? Она нашла кого-то? — стараясь максимально отстраниться от переживаний и любопытства, спросил японец. — Да. Кажется, что нашла. Завтра он придет ко мне. Побеседую с ним. У меня будет к тебе просьба. Подготовь, пожалуйста, белую комнату сегодня вечером. Белой комнатой она называла помещение, где происходило знакомство с потенциальной моделью. Там был абсолютный минимум мебели и декораций. Хотя сама комната была просторной и самой светлой. Из-за обилия окон, в нее очень часто заглядывали лучи дневного солнца. Поэтому, там было теплее, нежели в других комнатах. Томою раздражала сама мысль о том, что какой-то абсолютно левый парень будет светить своими причиндалами перед женщиной. Да, это часть ее работы. Самая главная, можно сказать. По какой-то причине в нем уже не затаивалась, а начала выплескиваться наружу дикая ревность. Удивительное чувство, учитывая, что он утверждал, что сердце его принадлежит другой. И все же, кое-что, но Томоя переосмыслил за это время. Плотно стиснув челюсти, парень просто кивнул. Томоя прошелся по белой комнате и внимательно осмотрел ее. Он не торопился делать в ней уборку почему-то. Единственное, он лишь приоткрыл окно. Парень просто бродил по ней, изучал, проводил рукой по поверхности мебели. И даже посидел посреди комнаты на полу, позволяя лучам солнца согреть себя. Снаружи доносилось мелодичное пение птиц. Весенний воздух в пригороде был пропитан чем-то приятным, таким…домашним. Далекие воспоминания из детства периодически всплывали в голове парня. О том, как он ездил к родственникам в Акиту. Вот там было очень комфортно. Томоя обожал бегать босыми ногами по траве и ловить бабочек. Сейчас было похожее чувство. Энн-Мари застала его таким, сидящим на полу, в свободной позе, мечтательным, со слегка вздернутой вверх головой. Он отвлекся и перевел свой взгляд на женщину. — Слушай…а может ты нарисуешь меня? Вот уж подумать она не могла, что он предложит. Вопрос поставил художницу в ступор. Оставив кое-что из рабочих инструментов на полу, женщина устроила руки в боки и осмотрела японца. Что-то, да она заприметила в его взгляде. Эти неожиданные изменения. Он уже не смотрел на нее сквозь призму холода, презрения и надменности. Томоя даже как-то особенно мило склонил голову вбок, смотря на хозяйку дома. На устах его взыграла легкая, слегка кокетливая улыбка. — Ты правда этого хочешь? — спросила она, не отводя взгляда. — Почему бы и нет. Я ведь знаю, что ты находишь меня привлекательным. А я нахожу тебя безгранично доброй. «Ты не такая, как все» — пронеслось в его голове. — Интересная мысль. — Что ты хочешь нарисовать? — полюбопытствовал он. — Ну… Она как-то непривычно затянула с ответом. От этого ему даже стало не по себе. Улыбка быстро сменилась озадаченностью. Однако, вместо слов, Энн-Мари открыла шкатулочку с рабочим материалом. Она ничего не понимала в эзотерике, но ей нужно было опираться на классическую колоду, чтобы понимать, что от нее хотят. Устроившись рядом с парнем, женщина начала раскладывать перед ним карты. Собственно, Томоя ничего из этого не понял. Но она решила пояснить, указывая пальцем на карту «Влюбленные». — Я хочу нарисовать художницу и ее музу. Муза будет молодым человеком с покрасневшей от следов хлыста спиной. Хочу нарисовать тебя под этой картой. Сакураги вздрогнул. Перед глазами тут же предстала картина мастерской, а именно того самого угла с «игрушками». Именно его она выбрала. И именно под этой картой. — Ты был там? Энн-Мари пошла на опережение, заметив, что парень заметно напрягся при упоминании побоев. Иных версий у нее быть просто не могло. И Томоя понимал, что врать в такой ситуации было бы, пожалуй, самым глупым решением. Надо было признаться честно и выйти достойно из неловкой ситуации. Он кивнул, смотря на нее с опаской. Парень ожидал, что она начнет отчитывать его за то, что он лезет не в свои дела. Чего угодно он ожидал. И даже того, что сам станет жертвой этих побоев. — Что ты так испугался? — в итоге рассмеялась она. — Неужели подумал, что я буду тебя хлестать? — А разве нет? — на всякий случай уточнил азиат. Женщина начала меняться в настроении. Ей потребовалось время для ответа. Между тем, она уложила карты обратно в шкатулку. — Я делаю это за деньги. Знаешь, когда бывает невыносимо больно. Когда Энн-Мари поднялась, Томоя аж развернулся, отследив ее путь до самого окна. Женщина застыла там, вглядываясь куда-то вдаль. Ее пальцы хаотично перебирали ткань штор. — Я очень зла на своего сына. Мне грустно и больно, что его нет. И иногда…мне просто необходимо находить выход своей обиде. Понимаешь? — И если им нужны деньги, то они согласны, так? — Не только это. Некоторые из них просто изначально отпетые мазохисты. Скажи честно, ты боялся меня? — Ну…было дело. Но это как-то не сходилось с твоим отношением ко мне. Я думал, что ты маньячка. Но ты слишком распинаешься передо мной. Вместо того, чтобы расчленить меня и раскидать мое тело по пакетам, ты успокаиваешь меня, водишь по врачам… Вряд ли маньяки заходят так далеко. Ты согласна? — Ну да. Учитывая, сколько обидного ты мне сказал, ты явно был достоин, как минимум, сидеть связанным где-нибудь в шкафу, — усмехнулась блондинка. Томоя почувствовал себя виноватым, но недолго. Она настигла его очень внезапно. Парень не понял как, но он, будто безвольная кукла, оказался в ее объятиях. Его тело отказывалось сопротивляться этой близости. Он послушно и покорно принимал ее, ощущая, что сердце начинает биться чаще. Что это? Почему? Он волнуется? Переживает? Раньше он так легко переносил все это. А сегодня…еще и эта необъяснимая ревность откуда-то нарисовалась. Женщина ощутила, как несмело парень ответил ей объятиями. — Я надеюсь, что твоя подружка отдает себе отчет в том, что ты хотел бы большего, чем эти редкие встречи? Отстранившись от своей хозяйки, японец одарил ее непонимающим взглядом. — Я думаю, что самое время тебе расставить все точки над «i», милый.