forget umbrella & fall in love

Устроившись на заправленной постели, Луи пропускал сквозь пальцы спутанные кудряшки Гарри, пока тот прижимался к его груди, будто пытался согреться. Он приподнял голову, несколько секунд смотря на Томлинсона так нежно и наивно, пока тот не придвинулся ближе, чтобы их губы снова столкнулись — невинное прикосновение, всего лишь смазанный поцелуй. А потом Гарри провёл по щеке парня кончиками пальцев, прикусывая его губу и улыбаясь, когда Луи вздрогнул. Наверное, Луи мог бы целовать Гарри вечность. Нежность обволакивала его мысли и тело — она была во всём: в том, как Гарри прикасался к нему, в том, как он прикасался к Гарри. Луи ещё никогда ни с кем так себя не вёл… и не чувствовал. Гарри оставил поцелуй-бабочку в уголке губ парня. — Лучик? — М? — сонно отозвался Луи. — Я заберу у тебя этот брелок. — Какой брелок? — Вот этот, с Человеком Пауком, — сказал Гарри, указывая на тумбочку, где лежал резиновый брелок. — Зачем он тебе? — У меня уже есть карманный Луи, теперь хочу карманного Человека Паука, — хихикнул он. — Ты абсолютный кретин, — простонал Томлинсон, кусая плечо Гарри, а потом сразу же обвивая руки вокруг его талии, чтобы прижать к себе. — О чём ты думаешь? — пальцы Стайлса невесомо гладили щеки Луи. — О тебе. Гарри улыбнулся, потянувшись к шее парня, чтобы поцеловать. — Мне нравится твоя комната, — сказал он, оглядываясь по сторонам. Комната Луи была совсем не такой, как его собственная. Во-первых, она была больше раза в два. Стены украшали самодельные полки с криво сложенными учебниками и неровными стопками тетрадей. На одной из полочек стоял кактус и большой синий будильник, который притащил Лиам, полностью уверенный в том, что он гармонично смотрелся со стоявшем в углу ультрамариновым креслом. Кровать двуспальная, постельное бельё у Луи мягче: «совсем воздушно», — мечтательно заметил Гарри. По потолку тянулась гирлянда, мигающая приглушёнными разноцветными огоньками, и Луи вдруг впервые осознал, как эта расплывчатая радуга много для него значат. На стенах были развешаны фотографии: Томлинсон вместе со школьными друзьями, с Лиамом, с мамой и сёстрами. Конечно же, в обнимку со Шпротом, который теперь устроился в их ногах, уткнувшись мокрым носом в лодыжку Стайлса. — Мне нравится, что ты в моей комнате, — ухмыльнулся Луи, чмокая Гарри в нос. И, ну, это уже действительно было абсурдно — Луи не мог остановиться. Гарри рассмеялся. Его смех был звонким и чистыми, настоящим и светлым. Томлинсону так не хотелось разрушать этот момент, но он понимал, что подходящий не наступит никогда. — Что происходит у тебя дома? — прошептал он едва слышно, потому что боялся ответа. Смех Гарри стих, и он молчал около минуты, наверное, перебирая в своей голове, что может рассказать и что действительно хотел бы. — Ты, вроде как, уже познакомился с моим отцом, если можно так сказать, — начал юноша, вытягивая перед собой руку с расставленными пальцами, через которые проходили разноцветные лучики гирлянды. — У него проблемы, знаешь, со всеми этими дрянными вещами. Иногда мне нужно просто быть дома, чтобы знать, что там всё хорошо, пока мамы нет… и особенно, когда она там есть. Я... Мне... Я беспокоюсь о маме иногда... — на секунду он остановился, тяжело вздыхая, будто снова принялся размышлять, продолжать ему или нет. — Ещё мне нужно бывать в этом центре для молодёжи из неблагополучных семей. Мне ещё не исполнилось восемнадцать, потому что мой день рождения в феврале. Мама отдала меня в школу в шесть с половиной, а не в семь с половиной, как отдали тебя, — на этих словах Луи угукнул, обозначая, что он понимает, о чём речь. Гарри повернулся к нему с вымученной улыбкой на губах, но, как только встретился с серьёзными голубыми глазами, вздохнул, пробормотав: — Я не... Я ник... Я никогда не думал, что у него это зайдёт так далеко. Никогда не хотел смотреть, как плачет мама. Кто вообще хочет, да? — грустно хмыкнул он. — Я всегда волнуюсь. Я видел, как отец делает ей больно. — И тебе... — не выдержал Луи, еле заставив себя произнести это вслух членораздельно, а не сдавленным и хриплым шепотом. Внутри всё стянуло. — И мне, — Гарри кивнул. — Знаешь, в школе я бы ни за что не выжил, если бы не начал общаться с кем-то постарше. Все вокруг видели во мне мишень для смеха: из неблагополучной семьи, неуклюжий, ещё и читать люблю – много чего разного, — Стайлс кивнул сам себе, чувствуя, как кончики пальцев Луи пробегаются по его предплечью, гладят запястья и наконец смыкаются в замок с его пальцами. — Зейни живёт недалеко, мы друзья с детства, он старше меня на два года. Когда ему было шесть, он решил, что обязан не давать меня в обиду. Я и сам всегда плёлся за ним хвостиком. И каждый раз, когда всё выходит из-под контроля, он винит себя. Говорит, что должен был быть внимательнее. Но он не виноват. Ни в коем случае. Это просто случается, понимаешь, Лучик? Никто не виноват в том, что чья-то жизнь немного дерьмовее, — Гарри отклонился, снова заглядывая Луи в глаза. С Луи было просто, ему было легко доверять. — Один раз всё... всё было совсем плохо. Я пытался защитить маму. Но что я могу? Я помню мигалки и как мама плакала. И Зейн тоже плакал. Впервые при мне. А у меня даже не было сил сказать, что я в порядке. Но, знаешь, меня забрали в больницу, а отец, чёрт возьми, разбил мне голову и даже не извинился. Я ведь не просил устроить мне праздничный ужин! Просто… «прости, сынок». Он никогда не хотел такого ребёнка, как я. Я просто... мне так жаль, что ты увидел тогда это и я... — Не надо, — тут же перебил Луи хриплым из-за слёз голосом. Он потянул их переплетённые руки к себе, нежно касаясь губами каждой костяшки пальцев Гарри. Луи плакал, пытаясь успокоить себя тем, что в тот момент Гарри был с ним. Волнение за другого человека невыносимо и разрушительно. Хочется кричать от бессилия, хочется убежать от бесполезности и разбить что-нибудь, чтобы доказать самому себе, что ты чего-то стоишь. Гарри потянулся наверх, утыкаясь носом в шею парня. Луи чувствовал его слёзы. Они обжигали кожу — оставляли следы, которые никогда не исчезнут. — Не надо, — снова шепот. — Я... я не хотел... не хотел быть проблемой... я... С каждой секундой он плакал сильнее, хватая ртом воздух. Луи впился зубами в губу, чтобы не разрыдаться самому. — Ты не проблема, слышишь? Мы справимся. Мы со всем справимся, я обещаю тебе. Клянусь. Я сделаю всё, чтобы мы со всем справились. С кровати пришлось встать лишь потому, что Шпрот улёгся на грудь Луи, облизывая всё лицо хозяина, тем самым выпрашивая заслуженный ужин. За окном по улицам носились машины, где-то недалеко уличные музыканты пели «Last Christmas». Гарри смешно поморщился, обнаружив, что его кудряшки слиплись из-за слюней Луи. Он перекатился на бок и провёл языком по носу того, заставляя вскрикнуть так, что Шпрот соскочил с кровати со скоростью гепарда. Луи устроился за барной стойкой, пока Гарри пытался приготовить омлет для их позднего ужина. Довольный Шпрот облизывал миску, но, уловив запах продуктов, тут же подскочил к Гарри. Пёс путался у него в ногах, из-за чего Стайлс неуклюже перешагивал, на носочках лавируя в пространстве маленькой светлой кухоньки. — Шпрот, я прошу тебя... мне нужно... Шпрот! — умолял он, пытаясь не уронить тарелку с порцией Луи. Томлинсон рассмеялся, потому что Шпрот был готов запрыгнуть Гарри на руки. — Если ты сейчас же не прекратишь, то Луи останется без завтрака, — ругался Гарри, грозя Шпроту пальцем. Луи потянулся за своим телефон, открывая камеру. — Позируйте! — всё ещё хохоча, воскликнул он. Главный шеф-повар вечера — лишь через несколько лет Луи поймёт, что всей его жизни — взял в руку кусочек сыра, вытягивая перед собой, и вдруг Шпрот совершил прыжок века, Гарри в своей длинной жёлтой майке и в едва прикрывающих бёдра спортивных шортах, принадлежащих Луи, повернулся в сторону камеры, одновременно открывая рот в удивление и улыбаясь. Это была самая любимая фотография Луи во всём чёртовом мире. Проводить время вместе было по-странному… правильно. Хорошо. Нужно. Луи нравилось, как Гарри сидел на диване, подогнув ноги, и внимательно следил за рождественскими мультиками в телевизоре, одновременно расчёсывая Шпрота. Ему нравилось, как Гарри подпевал Элвису Пресли, пока помогал Луи складывать посуду по ящикам и полочкам. Нравилось, как Гарри пританцовывал у холодильника. Даже, как он оставлял вещи на бортике кровати, хотя обычно Луи терпеть этого не мог. Он очень долго не мог оторваться от потрескавшихся губ Гарри, пока Найл и Зейн неловко стояли в прихожей. Луи всё целовал его и целовал, проходясь языком по языку парня, сжимая пальцами его плечи и абсолютно отказываясь отступать хотя бы на шаг. Это продолжалось, пока Найл не кашлянул, поджимая в извинении губы. «Ребят, иначе мы попадём в жуткие пробки. Тридцать первое же», — виновато сказал он. Луи кивнул, бормоча извинения, пока раскрасневшийся и до жути довольный Гарри обувался. Найл понравился Луи. Гарри рассказывал, что Хоран в свободное от учёбы время работал волонтёром в районной больнице. Совсем скоро он станет настоящим врачом, но пока ещё его высветленные волосы и потёртые джинсы совсем не были похожими на обычные составляющие врача, скорее на атрибуты трудного подростка. Зато глаза у Найла лучистые, добрые и голос мягкий — то, что нужно. Сам Луи добрался в Риверсайд даже раньше, чем планировал, но почти сразу его перехватил Лиам, уже стоявший под его входной дверью в оранжевой шапке с бубоном. Луи улыбнулся, выдыхая тёплый воздух на замёрзшие ладони. Совсем как в старые добрые — сугробы, он и его лучший друг. Томлинсон натянул до кончиков пальцев рукава синей толстовки Гарри, которую стащил, и, кажется, ему становилось тепло только от этого. — Где ты взял эту прелесть? — еле сдерживая смех, Луи указал на оранжевую шапку. — Перестань, она не смешная. Эмили подарила её ещё года два назад. Свою я в квартире у нас забыл, — пробурчал Пейн. Луи стало ещё смешнее, и он натянул шапку Лиаму на лицо. — Хватит, ведёшь себя как идиот! — возмущался тот. Луи чуть отошёл, засовывая руки в карманы пуховика. Фонари освещали улицу, где прошло… нет, пробежало их детство. В доме на углу только что зажглись разноцветные фонарики. Там живёт миссис Бротски. Каждый Хэллоуин они стучали женщине в окна, чтобы напугать. Один раз шутка с раскрашенным лицом Лиама зашла слишком далеко, и бедную миссис Бротски госпитализировали… но всё закончилось хорошо! Луи усмехнулся, поворачиваясь в сторону Лиама, который всё болтал о последнем тесте по экономике. Камушек отлетел от ноги Луи в столб — именно в тот столб, в который они с Лиамом врезались, когда им было по десять. Пейну купили новый велосипед, а Луи вооружился старыми фиолетовыми роликами. Они привязали Томлинсона к раме, и он был почти, как Флеш, пока не врезался в столб, набив шишку на лбу. Недалеко от столба раньше стояли мусорные баки, но их убрали после того, как всё тот же дуэт решил провести очередное испытание своим костям и нервам родителей — держаться за верёвку с разных её концов, пока едут на скейтах. Им было по четырнадцать. Конечно, ни Лиам, ни Луи, обещавший, что это будет «очуметь, как круто», не смогли затормозить вовремя. Финиш ожидал в мусорных баках. После этого на протяжении месяца внимания их удостаивала только Эмили. А вот за двухэтажным домом семьи Бейкер Луи сломали руку, а Лиаму — нос после того, как Томлинсон решил неудачно влюбиться в девушку местного громилы, когда им едва исполнилось по шестнадцать. В кустах возле красного забора они лежали на семнадцатый день рождения Луи, впервые чувствуя на языке обжигающие следы водки, и могли только смеяться. С того дня Луи помнит только, как до этого Лиама вырвало на девчонку, которая ему нравилась, а потом их забрал мистер Пейн, и самого Луи стошнило прям у него в машине. Лиам смеялся как идиот, но потом попало и на него, ему тоже стало плохо... Нужно было видеть лица родителей, да и парней, когда они чистили снег почти всем соседям. Луи пробежался кончиками пальцев по железному ограждению. В том месте забор был помят, потому что они врезались в него на машине Джоанны на следующий день после того, как Лиам получил водительское удостоверение. Это немного пугало Луи — как необъятные чувства превращаются в сжатые, спрессованные временем, воспоминания, а потом и вовсе в мелочи вроде холодного забора или света в окошке на улице детства. Это делало больно. Луи сильнее сжал в пальцах мягкую, почти как прикосновения Гарри, синюю толстовку — однажды и то, что он проживает сейчас, станет холодным забором. — Нет, серьёзно, Ли, — произнёс Луи, откашливаясь. — Я не знал, что тебе нравятся такие милые шапочки. — А я не знал, что тебе нравятся милые мальчики... — вдруг сказал Лиам, посмотрев на друга с осторожностью. — Ну, и ещё... я думал, что мы лучшие друзья. — Конечно, мы лучшие друзья, Лиам Джеймс Пейн! — возмутился Томлинсон, отвешивая парню подзатыльник. Лиам немного замешкался, прежде чем пробормотал: — Почему тогда ты не сказал мне раньше... ну... про парней? — Потому что сам не знал, — тут же ответил Луи. — Прям совсем не знал? Вообще? — удивлённо спросил Пейн. — Думаю, да? Вообще… — Луи почесал затылок, снова засунул руки в карманы. Вздохнул. — Это всё так странно. Меня, вроде как, это просто не волновало, понимаешь? Всё устраивало. Он просто... Просто Гарри появился, как ураган. Просто мне стало интересно… знаешь, какой он. — Почесав кончик носа, Томлинсон улыбнулся, задумываясь. — Сначала мне хотелось на него смотреть. Потом мне хотелось разговаривать с ним. Потом заставлять его смеяться. Потом находиться рядом. А потом я понял, что… хочу быть рядом с ним по-настоящему. Я так глупо звучу, да? — неловко посмеялся Луи. — Нет, Лу-Лу, — добродушно ответил Лиам. — Просто ты... ну... — Да, наверное. Лиам кивнул, пряча улыбку в шарф. — Так… и какой он? — Мой Гарри? — Угум. — Он… мой? — хихикнул Луи. — Нет, не в извращённо-собственническом смысле. Просто такой… с которым мне хорошо. С этими своими кудряшками. Причём именно кудряшками, Ли! Ты бы видел, как он доказывал мне, что у него не кучеряшки. Кучеряшки у Хендрикса, кстати… И его глаза с золотыми крапинками, и ямочки на щеках, и холодные руки, и он любит вишнёвый сок и грустную музыку. Иногда я думаю: «чёрт, а настоящий ли он вообще?» Например, когда он стоит с сигаретой в руке, рассуждая о литературе, а потом целует меня в щёки. Он приготовил мне омлет, представляешь? И с ним интересно ходить за продуктами. Ты знаешь, я не люблю ходить за продуктами. И у него много проблем дома и, думаю, у него разбито сердце. Но не потому, что кто-то бросил его, а потому, что никто даже не пытался быть рядом с ним. Только не говори никому. Я просто переживаю за него. А ещё он вкусно пахнет. Он пахнет мятой и я... — И ты влюблён в него по уши. — Что? — Ты влюблён в него по уши, — улыбнулся Лиам. Луи прикрыл лицо руками, прошептав: — Наверное? — Абсолютно точно, Луи. Ты сказал, что он вкусно пахнет, — Пейн ухмылялся как кретин. — Заткнись. — И что он ненастоящий. — Перестань. — И... — Лиам, я понял! Я не скажу ни слова о твоей шапке. Лиам самодовольно улыбнулся, заставляя друга закатить глаза. За разговором Луи и не заметил, как перед ними, словно из ниоткуда, появилась старое здание школы. Там совсем не горел свет, но они всё равно остановились, всматриваясь в тёмные окна. — Будь осторожен, Луи, ладно? Я не эксперт, но обычно такие истории разбивают сердце, — немного напряжённый голос Лиама развеялся с порывом ветра. — Прости, не должен был этого говорить. — Нет, всё в порядке. Ты прав… просто, знаешь… «Сильные, бурные чувства всегда берут верх, спокойные его не требуют»… — Я рад, что ты счастлив, правда, — Лиам притянул Луи к себе, обнимая. — Прости… — Я волнуюсь за него. — А я за тебя. Всё будет в порядке. Уже в следующую секунду Томлинсон почувствовал, как снег затекает под толстовку. Лиам сорвался с места, скользя по льду, пока бежал в сторону домов. — Идиот! Это толстовка Гарри!! Как мне жаль тебя, Пейн, ведь ты был так молод! Возвращаться к Гарри было хорошо. Луи качал головой в такт «ла-ла-ла» The Third Degree, пока ехал по пустынной январской дороге в начале первого ночи. По радио всё ещё играли новогодние песни, провожающие позавчерашний праздник. В последний раз Томлинсон отправил парню сообщение, когда выезжал из дома, теперь телефон валяется с разряженной батареей на пассажирском сидении. Он надеялся, что будет примерно в десять, но попал в пробку на въезде в центр. Луи припарковался у подъездной дорожки и, даже не доставая вещи из багажника, побежал по небольшой лестнице к входной двери. Он легонько постучал несколько раз, но ответа не было, поэтому парень чуть толкнул дверь, та легко поддалась, и он оказался в гостиной. Основной свет был выключен, только гудел холодильник и мерцал небольшой телевизор напротив бордового дивана. Сердце Луи замерло, а потом загрохотало с бешеной скоростью, нарушая идиллию ночи, — Гарри спал на жёстком диване, свернувшись калачиком и прижав к груди подушку. Луи опустился на колени. Его руки потянулись к щекам Стайлса, мягким кудрям, приоткрытым во сне губам. — Малыш, хэй... — тихо произнёс Томлинсон. Гарри нахмурился во сне, утыкаясь носом в наволочку. Улыбка озарило лицо Луи, он наклонился ещё ближе, шепча на ушко: — Гарри... Зелёные глаза тут же распахнулись, сначала фокусируясь на картинке в телевизоре, и только потом на силуэте рядом. — Лучик? — сонно спросил Гарри, потирая глаза. Луи кивнул, и тут лицо Стайлса оказалось совсем рядом. — Ты приехал, — довольно прошептал юноша, откидывая подушку в сторону, чтобы наконец-то притянуть Томлинсона в свои объятия. — Извини, я уснул, — пробормотал он в шею Луи: его влажные губы касались кожи, из-за чего по всему телу пробежала волна мурашек. — Неужели ты собирался ждать меня и не спать всю ночь? — Не смог уснуть, зная, что ты в дороге. — Теперь я здесь, — протянул Луи, укладываясь рядом на маленький диван. — Прямо здесь, — всё таким же довольно-сладким голосом подтвердил Гарри, поглаживая спину Луи. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь иней на морозном стекле, заставили Луи покачать головой, утыкаясь носом в спинку дивана, чтобы свет не мешал спать. Он уже было перевернулся на другой бок, но почувствовал тяжесть на груди. Парень моргнул несколько раз, отгоняя остатки сна, и тут же заметил зелёные глаза, изучающие его лицо. Волосы Гарри торчали в разные стороны, на щеке, точно квадрат Малевича, след от подушки, в уголке губ капельки засохшей слюны, потому что он спит с открытым ртом. Даже его брови находились в беспорядке, лицо немного опухло и зубы он, очевидно, ещё не почистил. Он выглядел отвратительно. И Луи вдруг понял, что хотел бы видеть его таким каждое утро. Как только он открыл глаза, его сердце пропустило удар. Нет, ударов сто. Потому что это был Гарри. Просто Гарри, умостивший свой подбородок на грудь Луи и рассматривающий созвездия родинок на его щеках. Страх снова прокрался в сознание Луи — это чувство, то чувство, которое, словно ветер, путешествовало по его сознанию и телу, было совсем не таким, как «я хочу смотреть, как он улыбается», это было по-другому — это было… «Я хочу смотреть на мир вместе с ним. Хочу быть рядом с ним, когда мир будет рушиться и когда будет возрождаться заново. Хочу быть рядом с ним, даже если с миром не произойдёт ничего драматичного. Просто хочу быть здесь». — Лучик? — послышалось сонное бормотание. Луи сглотнул, пытаясь отделаться от этих мыслей. — М? — Поцелуй меня. Весь день они провели дома: лежали в объятиях друг друга, смотрели друг другу в глаза и учились понимать друг друга без слов. Оказавшись на боку и подложив ладони под щёку, Луи следил за золотыми крапинками в зелёных глазах Гарри, за тем, как дёргаются уголки его губ, как вздымает грудь, как из-за ветерка, пробирающегося в комнату через сломанное окошко, кудри щекочут лоб. Потом Гарри перебрался на грудь Луи, — это стало для него самым любимым местом во вселенной, — и начал рассказывать. Всё подряд. О том, как Зейн учил его кататься на велосипеде. О том, как впервые побывал в художественном галерее. О первой книге, которая стала больше, чем просто книга. О школе. О стипендии, которую миссис Джонс выбила для него после того, как они познакомились во время литературного кружка, существовавшего в школе Стайлса, благодаря её стараниям. О маленькой татуировке на запястье. О десятке татуировок Зейна. Луи казалось, что фотография Зейна должна быть помещена в словарь, как примечание под словом «крутость». Гарри рассмеялся и принялся рассказывать, как тот плачет каждый раз, когда Северус Снейп произносит: «Всегда». Мысли-занозы прокрадывались к Луи, вереща о том, что эта идеальная картинка растворится, как только они окажутся за пределами комнат — снова у всех на виду, но Томлинсон отгонял их, куда подальше. Сейчас это его не волновало: Луи лежал на кровати, сложив руки за головой, пока Гарри собирал вещи, и думал о том, что не хочет отмечать следующий Новый год без этого кудрявого парня. Рождественские ярмарки всё ещё работали, будто были упаковочной бумагой Чикаго на время зимних каникул. Каждое окно в городе светилось огоньками. Те, что зелёные, были похожи на глаза Гарри, когда он смотрел на Луи. Может быть, это что-то значило. — Лучик! Луи замер с зубной щёткой в руке, пытаясь разглядеть своё отражение в запотевшем зеркале. — Лучик, ты в порядке? — приглушённый голос Гарри снова прозвучал за дверью. — Да, выхожу. Стоило Томлинсону открыть дверь, его сердце снова отказалось сотрудничать, но это нормально. Он уже привык. Гарри лежал, растянувшись на сером диване, пока Шпрот ходил по его животу. Луи вдруг захотелось быть Шпротом. Он прикусил губу, качая головой, чтобы отогнать… мысли. Мокрые прядки прилипли ко лбу. Луи подошёл ближе, поднимая ноги Гарри, чтобы сесть. Юноша вытянул носок, дотрагиваясь пальцами до запястья Луи. — Моя резинка, — прищурившись, промурчал Гарри. — Нет, — хныкая, произнёс Луи. — Не смей мне ничего говорить. Даже не думай. Нет. — У тебя на руке резинка, которую я подарил тебе в нашу первую встречу. — Эй! — возмутился парень, тут же поворачиваясь в сторону Гарри. — Вообще-то это была не первая встреча!! Гарри рассмеялся, отчего Шпрот спрыгнул на пол. — Замолчи, Гарри, — Луи сложил руки на груди. — Прекрати, — и скинул с себя его ноги. — Лучик, Боже мой, ты такой романтик, — Гарри так хохотал, что даже не мог нормально говорить. — П р е к р а т и!! Луи что-то гневно пробурчал. Гарри приподнялся, хватая его за запястья и утягивая на себя. Томлинсон поддался и тут же оказался лежащим сверху парня. Он поднялся выше, седлая бёдра Гарри, тот откинулся головой на подушку у подлокотника и всё ещё сжимал руки Луи в своих. Луи наконец-то освободился, принимаясь щекотать кудрявого, проводя подушечками пальцев по нежной коже. Лицо Гарри покраснело от смеха, дыхание потяжелело, волосы спутались. Внезапно остановившись, Луи замер. Он наблюдал, как передние зубы Гарри проходятся по нижней губе; как развязная улыбка делает лицо ещё прекраснее. Луи наклонился, оставляя поцелуй на его щеке, затем на подбородке, затем на шее, чувствуя, как руки Стайлса опускаются всё ниже, но всё ещё находятся недостаточно близко, не сжимают, не держат, поэтому сердце Луи падает, и он отъезжает назад, потираясь о пах Гарри. И тот стонет, откидывая голову и наконец-то хватаясь ладонями за бёдра Томлинсона. Луи улыбается, всё ещё держа приоткрытые губы у солоноватой кожи. Он повторяет своё движение, и Гарри прижимает его к своему телу плотнее. Луи абсолютно не знает, что делать, но стоны снизу дают ему понять, что он двигается в правильном направлении — во всех смыслах. Гарри пытается приподняться, чтобы поймать губы парня, и Луи обхватывает его лицо, соединяя их рты. Он чувствует, как языки сплетаются, словно вспышки костра, озаряя и затмевая одновременно. Движения становятся всё быстрее, пальцы Гарри сжимаются крепче, и Луи ловит его сбившееся дыхание, губы касаются губ, — это ощущается интимнее самого развязного поцелуя. На секунду Гарри замирает и, кажется, даже перестаёт дышать. Прикрывая глаза, Луи утыкается лбом в его плечо, чувствуя, как проворные пальцы уже оказываются на его шортах, потирая возбуждение через ткань. Томлинсон проводит ногтями по шее, оставляя за собой красные полосы, запускает пальцы в волосы на затылке, и Гарри стонет, не просто подводя Луи к краю, а нагло сталкивая со сколы. Томлинсон обессиленно падает. Тяжёлые вздохи смешиваются, мокрые пятна соприкасаются друг с другом, руки Гарри беспорядочно исследуют кожу. В полубреду Луи целует царапины на его шее. К половине седьмого утра, когда солнце уже выглядывало из-за небоскрёбов, оставалось тепло-апельсиновым отражением в окнах, Гарри стащил себя с дивана, ведя Луи на кухню. Стайлс кутался в свитер, постоянно цепляясь пальцами за края черных боксеров, чтобы подтянуть их выше. Он заглянул в холодильник, почесывая одну ступню другой. Луи стоял сзади в одних только клетчатых спортивных штанах, и даже в выборе домашней одежды они дополняли друг друга. — Мы приготовим морковный кекс! — воскликнул Гарри, дёргая перед лицом пальцем, как персонаж из мультика, в голову которого пришла гениальная идея. — Ура! — поддержал Луи, тут же хватая Гарри за талию, чтобы притянуть в свои объятия. Томлинсон оставлял много-много поцелуев-бабочек по всему лицу хихикающего Гарри, но тот даже не пытался вырваться: положил ладони на плечи парню, поглаживая кожу большими пальцами, и щурился из-за смеха. Может быть, Гарри всю жизнь будет потакать Луи. Нехотя отстранившись, Томлинсон сел за барную стойку, ударяя ступнями по ножкам стула, и наблюдал, как Гарри, морщась, выдвигает и задвигает ящики, чтобы найти нужные ему миски и продукты. — Вот, — сказал он через минуту, вручая Луи морковь и специальный нож, чтобы отчищать овощи от кожуры. — Твоё задание. Луи покорно кивнул, принималось за работу, но то и дело отвлекался на голые и длинные ноги, расхаживающие по его кухне. Наверное, у него был тот самый я-даже-и-подумать-не-мог-момент, когда, оглядываясь назад, вдруг просто… просто понимаешь, какой путь проделал от желаний, загаданных в полночь прошлой новогодней ночи, до той, что была совсем недавно. Стайлс гремел посудой, и даже Шпрот просто покорно наблюдал. Вообще Гарри действовал на него удивительным образом — явный авторитет. Может, дело было во внутреннем стержне Гарри, который тот старался не особенно показывать, но никогда не отделял от себя по-настоящему. Гарри подозвал Шпрота к себе, командуя ему сесть, и тот сразу же послушался. Стайлс протянул ему печенье для собак, которыми всегда была засыпана вазочка, стоявшая на кухонной стенке. Гарри потрепал пса между ушами, и тот залез к нему на руки, отказываясь двигаться. Парни рассмеялись, и счастливый Гарри, чмокнув Шпрота в лоб, всё-таки поднялся. Он вернулся к раковине, тщательно намыливая руки. — И сколько сердец ты уже покорил своим кексом? — спросил Луи, всё ещё разбираясь с морковью, теперь измельчая её на тёрке. Гарри пожал плечами, перекидывая маленькое полотенце через плечо. Он подошел к Луи, потянувшись к уже готовой горстке, но Томлинсон тут же среагировал, хлопая его по рукам. Гарри надулся, и Луи потянул его к себе на колени. Стайлс откинулся на грудь парня, прикрывая глаза. — Ни одного, — ответил он. — Ты настолько плохой пекарь? — Эээй! Ничего подобного, — обижено протянул Гарри, чувствуя нежные поцелуи на своей шее. — Просто никогда не готовил его для кого-то. Или с кем-то. — Откуда ты знаешь рецепт? — Это что-то вроде… семейной традиции, знаешь? Мама всегда печёт его. Сердце Луи снова забилось, как бешеное, и это уже стало его беспокоить. Может, всё-таки дело в тахикардии? Томлинсон положил нож, поворачивая Гарри чуть боком, чтобы можно было дотянуться до губ, и оставил на них сладкий и ленивый поцелуй — похожий на отражение солнца в окнах. Гарри провёл большим пальцем по его щеке, даря следующий, уже целомудренный и долгий. Он чуть отодвинулся, прислоняясь своим лбом ко лбу Луи. Хорошо… было так хорошо. — Мне нужно пожарить орехи, — тихо произнёс Гарри. Луи улыбнулся, проводя кончиком своего носа по носу Стайлса. — Нужно. В коридоре щёлкнула дверь, через секунду в проходе появился Лиам, на лице которого, будто в замедленной скорости, растягивалась улыбка. — Привеееетик, — протянул он как раз в тот момент, когда Гарри вскочил. — Привет, Лиам, — откашлявшись, кивнул Томлинсон, краем глаза замечая, как Стайлс пытается натянуть толстовку пониже. — Привет, — тихо и немного испуганно произнёс Гарри. — Вижу вам тут весело без меня. Что готовите? — Лиам подмигнул, поднимая Шпрота на руки. — Что, милый, твой папочка наконец-то нашёл тебе мамочку? — Лиам! — воскликнул Луи, вскакивая со стула. Гарри рассмеялся, утыкаясь ему в плечо. Луи тут же обхватил его талию рукой, притягивая ближе, и пытался заглянуть в лицо, будто ему катастрофически было нужно смотреть на улыбку этого парня. Лиам прикусил губу, наблюдая за другом. Луи будто светился: его кожа блестела, взгляд сиял и сам он был… таким настоящим. — Прости, — пробормотал Гарри, чуть отстраняясь от Томлинсона и протягивая Пейну ладонь, — прости, просто это было смешно. Меня зовут Гарри. Приятно познакомиться с тобой. По-настоящему. — Мне тоже приятно, — улыбнулся Лиам. — По-настоящему, — совсем тихо добавил он. Вот почему Гарри был важен — с ним всё не только было, но и ощущалось по-настоящему. Когда тебе приходится свыкаться с мыслью о том, что в твоей жизни новый этап, нужен кто-то, кто вызывает у тебя настоящие чувства. Просто, чтобы не потеряться среди лоска нетронутых граблей, на которые ещё придётся наступать. — Мы готовим морковный кекс, — весело сказал Гарри. Луи смотрел на него так, будто этот парнишка в толстовке и трусах подарил ему весь космос и открыл пару новых вселенных, назвав их в его честь. Но настоящими могут быть не только звёзды в глазах. Поцелуи, нежные прикосновения, бесконечные шутки Лиама раскрасили дни словно цветные карандаши, а первые небольшие ссоры стали кляксами на листе. Сложно привыкнуть к тому, что теперь есть человек, слова и действия которого значат так много. Точнее… словам и действиям которого ты в начале придаёшь так много значения, что голова начинает идти кругом у обоих. Луи любил психологию. Ему вправду нравилось это, и, когда он выбирал что-то, что, по идее, было его досугом, психология, так или иначе, касалась и этого аспекта его жизни. Он был таким человеком. Можете называть это «в омут с головой», можете — «верность». Как-то он посмотрел сериал и так сильно плакал, когда один из героев извинялся перед другим за своё биполярное расстройство, но второй ответил ему, что он тоже будет в плохом настроение, тоже будет бурно реагировать на что-то, хлопать дверью и уходить. Потому что все мы, в конечном счёте, просто люди со своими слабыми и сильными сторонами, со своими любимыми людьми. После этого Томлинсон нашёл себя на полу гостиной балансирующим между сном и разговором с Лиамом в три часа утра, и шепчущим о том, что иногда ему кажется, что мы забываем о чувствах людей, не приурочивая их к расстройствам. Забываем про плохие дни и перепады настроения, про мелочи, из которых строятся наши жизни. Устроившись на диване, Луи прижимался ближе к Гарри. Парень положил ноги Томлинсону на колени, и тот рассматривал его красные носки с оленями Санты. В телевизоре мелькало зелёное лицо Гринча. Гарри протянул руку, чтобы покормить Луи попкорном, на что Лиам, сидящий на другом конце дивана в обнимку со Шпротом, закатывал глаза, чтобы не подавать вида, как он, на самом деле, счастлив за них. Луи благодарно кивнул, утыкаясь Гарри в шею. — Щекотно, — недовольно пробормотал тот. Томлинсон ухмыльнулся, прикусывая кожу, из-за чего Гарри дёрнулся, и миска с попкорном полетела вниз. Шпрот тут же оказался там, включая режим пылесоса. — Чёрт! — воскликнул Стайлс, выпутываясь из объятий и падая на колени, чтобы собрать всё обратно. — Лучик, я попросил тебя отлипнуть от меня хотя бы на секунду, — несмотря на прозвище, это звучало грозно… и обидно. — Ничего, всё в порядке. Сейчас уберём, — произнёс Луи, поднимаясь следом. Гарри был в плохом настроении с самого утра. Он поговорил с мамой, и теперь был сам не свой. — Я уже всё убрал. Луи улыбнулся, подходя ближе, чтобы оставить поцелуй на сморщенном носу Стайлса. — Перестань хмуриться, — мягко сказал Томлинсон. Но юноша только зло зыркнул на него, выходя на кухню. Луи услышал, как дверь на балкон захлопнулась, и побежал следом, бросая на ходу извинения Лиаму. Снег ещё не растаял, вокруг летали снежинки. Одна легла прямо Луи на ладонь. Снежинки прекрасные, но обречённые растаять. Стало страшно. Вдруг у него никогда не получится спасти Гарри от всех страхов, одиночества, боли. Что, если его тепло окажется для Гарри таким же смертельным, как для снежинки? Может, именно поэтому в комнате Стайлса всегда холодно — он боится растаять. На место, где была снежинка, упала слеза. Луи вдруг всхлипнул. — Ты чего? — спросил Гарри, выпуская дым блуждать по замёрзшему городу, и обернулся. — Эй, Лучик, ты плачешь? — он нахмурился, выпуская сигарету из пальцев. Если Гарри — снежинка, то Луи — тлеющий на кончике сигареты пепел. Стайлс тут же оказался рядом, обнимая прижавшегося к его груди Луи за плечи. — Малыш, ну чего ты? — Не кури. Тебе не идёт, — пробормотал Томлинсон сквозь слёзы. Гарри прижал его ближе, поглаживая по спине. И только сейчас Луи понял, о чём он говорил в тот самый раз. Гарри был прав: спасение начинает ассоциироваться только с одним человеком. Луи не знал, как ему жить, если Гарри когда-нибудь уйдёт. — Я не хочу, чтобы тебе было больно, — продолжал он, громко втягивая воздух. — Только не нужно таять, пожалуйста. Не хочу, чтобы тебе было больно. Не хочу, чтобы ты был одинок. Хочу, чтобы кто-нибудь тебя спас от этого. Хочу, чтобы ты был самым счастливым. — Я... — растерянно прошептал Гарри. Он обхватил холодными пальцами мокрые щёки Луи, поймав взгляд таких грустных и таких прекрасных голубых глаз. — Мне не нужен человек, который спасёт меня от одиночества. Не думаю, что это вообще возможно. Часть меня всегда будет чувствовать это. Часть каждого из нас, Лучик, это нормально. Мне не нужен кто-нибудь, мне нужен ты. Луи снова заплакал, всхлипывая, совсем, как маленький ребёнок. Гарри улыбнулся, наклоняясь, чтобы сцеловать капельки его слёз. — Ты нужен мне. Тоже. — Хорошо, это очень хорошо, — улыбнулся Гарри, оставляя поцелуй на замёрзших губах. — Пойдём внутрь. Луи кивнул, всё ещё дрожа от морозного воздуха. Почему из всех девушек, которые вешались к нему на шею, он выбрал парня, который бросил в него собаку? И, на самом деле, никогда не смел жалеть об этом. Возвращаться в университет мягко говоря… не хотелось. Но, какие бы Луи не предлагал варианты, почему им не следовало этого делать, Стайлс называл их абсурдными и детскими. — Вставай, Лу. Мы опоздаем, — в очередной раз сказал Гарри, бросая футболку Луи, закутавшемуся в одеяло. — Нет. — Лучик, мы опоздаем. — Поцелуй меня. Из-под белого подобия сугроба показалась лохматая макушка, и Гарри нежно улыбнулся, качая головой. Он чуть наклонился, оставляя поцелуй на кончике носа парня. — Не туда, — обиженно пробурчал тот. Гарри хихикнул, касаясь губами лба. Луи помотал головой, хватая его за щёки и притягивая к себе. Стайлс обнял его за шею, несколько раз чмокая приоткрытые губы, прежде чем отстраниться. Луи с мечтательной улыбкой рухнул обратно на кровать, устремляя взгляд в потолок. — Если через 5 минут ты не будешь готов, то я уеду на автобусе, — вздохнул Гарри, закидывая вещи в рюкзак, уже полностью собранный. — НЕТ! — крикнул Луи, подрываясь, и под аккомпанемент его любимого смеха забежал в ванную. Луи слышал, как в гостиной Лиам и Гарри разговаривали, как Шпрот приветственно и слишком для утра, по мнению соседей, гавкал. Быстро почистив зубы, Томлинсон вернулся в спальню, натянув первые попавшиеся джинсы и схватив белую рубашку с плечиков. Он уже почти застегнул её, когда появился в проходе кухни. Гарри насыпал корм Шпроту, пока тот тёрся об ногу кудрявого. Лиам стоял за ними, облокотившись на столешницу, с чашкой в руках и этим взглядом мамочки. — Доброе утро, Льюис, — отсалютировал он. — Ты давно напоминал своему псу, что он не кот? — Ха-ха-ха, утреннее шоу «Забавный Пейн», — передразнил Луи. Стайлс протянул ему кружку с чаем, за что получил поцелуй в щёку. Лиам закатил глаза, делая вид, что его сейчас вырвет. — Ладно, голубки, — торжественно объявил он, хлопая в ладоши. — Встретимся в университете Луи и… кудрявый парень Луи, — хихикнув, Лиам скрылся в коридоре, звеня ключами и хлопая дверью. В подъезде всё ещё отдавались его пожелания доброго утра каждому встречному угрюмому соседу, пока Гарри и Луи пялились на место, где он только что стоял. — Он всегда слишком бодрый по утрам, — проворчал Томлинсон. — Бесит. — Ты рассказал ему про Джимми Хендрикса? — вскинув брови, спросил Гарри. Луи растерялся, смущённо пожимая плечами. — Возможно? — и запихнул себе в рот шоколадное печенье. Гарри усмехнулся, качая головой. Он дотронулся до уголков губ парня, смахивая крошки, а потом притянул его к себе за подбородок, чтобы подарить ещё один поцелуй. — Он мне нравится. Возможно, больше, чем ты. Стайлс развернулся, выходя в коридор. — В смысле нравится? Гарри, в каком смысле нравится? — Луи вылетел следом за ним. — Господи, перестань, — рассмеялся Стайлс. Он взял парня за руку, притянул к себе и снова поцеловал. Луи был готов вести себя глупо всегда, если Гарри будет целовать его. По лестнице они спускались, взявшись за руки, и это было лучшее чувство в мире. Луи прыгал с одной ступеньки на другую, крепко сжимая в своей ладони ладонь Гарри, разговаривающего по телефону с Зейном. Толкнув дверь подъезда, Луи побежал к машине, из-за чего Стайлс чуть не поскользнулся, но только рассмеялся, увидев испуганное лицо парня. Они устроились в машине, включая печку. Томлинсон снова схватил пальцы Гарри, поднося к своим губам, чтобы согреть тёплым дыханием. — Мне нравится твоя машина, — произнёс Гарри чуть охрипшим голосом. — Она старенькая, — пожал плечами Луи, отпуская его руки, чтобы усесться удобнее и повернуть ключ зажигания. — Всё лучше, чем выпадать из автобуса, — рассмеялся кудрявый. — И ты рядом. Толком не попрощавшись, мазнув губами по щеке и прикоснувшись кончиками пальцев к запястью, они разошлись по разным этажам. Наверное, всё вышло так скомкано, потому что Гарри не любил прощаться, всё говорил своё «увидимся» и исчезал в коридорах и кабинетах. Перерывы у них совпадали лишь по пятницам, а в тот день был только понедельник. Гарри был на лекции, пока Луи безумно скучал по нему. Он стоял в магазинчике недалеко от главного корпуса и рассматривал прилавок с ягодами и фруктами. Это чувство нужды в человеке похоже на ежевику, решил Луи. Оно сладкое и одновременно горькое. Ты хочешь вдохнуть человека, как свежий запах ягод, задержать внутри себя, не отпускать. Никогда. Ты хочешь невесомо касаться пальцами кожи. Смотреть в глаза. Ты хочешь всего и сразу. Луи терялся в мыслях, плыл в неизвестность… и, если именно это есть «отдаться чувствам», то ему нравилось. Третья с конца лавочка во внутреннем дворе университета ещё в сентябре стала местом Томлинсона. Он сидел под большим деревом и всё пытался разобрать, как оно называется. Луи нравилось проводить время там, когда хотелось побыть одному. Например, как в тот день. Жизнь неслась со стремительной скоростью, как велосипед с холма, и Луи едва успевал ставить ноги на крутящиеся без его ведома педали — просто вцепился в руль, будто это поможет. Луи покачал головой, открывая вишнёвый сок. Ему вспомнилось, как однажды Лиам прибежал именно к этой лавочке, потому что от Лиама не спрячешься. Сквозь смех парень извинялся, что нарушил святость места, но никак не мог не поделиться с Луи историей, которую выдумал для профессора. Томлинсон смерился со своей участью выслушать во всех подробностях очередную глупую история о том, как Лиам несколько дней возился с больным Луи или больным Шпротом. Так вот, тогда Пейн перепутал, кого именно он должен был отвезти к врачу, и начал со слезами на глазах рассказывать, как бедный пёс чуть не умер на столе у ветеринара, мистеру Доусону. Тот выслушал всё до конца и, приподняв бровь, сказал: «Мда, передайте Луи мои пожелания скорейшего выздоровления ему и его лапе», развернулся и ушёл. А в другой раз Томлинсона выловил профессор Грэмм и сказал, что ему очень жаль, ведь у Луи теперь нет одного пальца. Тот в недоумение смотрел на мужчину в коричневом свитере несколько секунд, а потом как начал хохотать. Дома, конечно, Лиам отхватил всеми подушками, которые были в квартире. «— Лиам, палец?! Блять, палец?! — На ноге! Луи, на ноге! — Мне всё равно!!! — Мизинец на левой ноге! Он ведь не нужен тебе! — Не смей так говорить!!! Я люблю одинаково все мои пальцы, кретин!» Улыбка тронула губы Луи, и он едва не подавился соком. — Хэй, — тихий голос заставил его обернуться. Эмили неловко стояла у дерева, сжимая в руках два стаканчика с логотипом ближайшей кофейни. Её вельветовые брюки телепались по земле — проще было сосредоточиться на них, чем на грусти в её глазах. — Привет, — вздохнул Луи. — Я сяду? — Садись. Девушка неловко умостилась рядом, согнув одну ногу в колене и поставив на край скамейки. Она поправила синюю шапку и замерла, будто не знала, что делать дальше. — Так ты и Кучеряшка…? — неловко спросила Эмили, протягивая Луи стаканчик с чаем. Из него доносился аромат искусственного лимона. Они дружили так долго, что страшно подумать. Луи часто вспоминал тот день, когда он познакомился с Эмили. Луи и Лиам пинали мяч в небольшом сквере недалеко от дома. Мяч улетел, и Пейн тут же ринулся за ним, а потом мяч идеально залетел к Луи в ворота, сделанные из двух бутылок лимонада. Глаза Луи загорелись — он так сильно обрадовался, что его друг наконец-то научился играть в футбол, но потом обернулся, находя Лиама, стоящего с открытым ртом рядом с девочкой в смешном жёлтом платьице. Тогда Луи и решил, что это слишком ценный игрок, чтобы упускать. У Эмили тоже зелёные глаза, и, когда она улыбается, виднеются ямочки. У неё вьются волосы, шоколадные пряди щекочут лоб. Но её глаза не такие зелёные и ямочки не такие, и волосы кучерявые, а не кудрявые. — У него кудри. Луи отвёл взгляд, касаясь губами горячей воды в стаканчике. Эмили усмехнулась, закатывая глаза. Куда же пропала милая Эмили, которая умела бить пенальти лучше Гарри Кейна? — Не знала, что ты решил заняться благотворительностью. — О чём ты говоришь? — спросил Луи, снова вздохнув. — Стив видел вас в магазине. И Рози тоже недавно, около твоей квартиры. — Как это вообще связано с благотворительностью, Эмили? — Томлинсон нахмурился, разглядывая квадратики плитки на земле. — Да ладно тебе. Все знают, что у этого чудика проблемы. — Что ты несёшь, в конце-то концов?! — не выдержал Луи, поднимаясь со скамейки. Эмили вскочила за ним, роняя стакан. Кипяток расплескался по асфальту, оставляя на нём картинки Рошера. — Что с тобой не так, Луи? — Я не знаю! Понятно? Я не знаю, почему всё, о чём я в состояние думать это то, что он такой... такой... — парень сжал пальцами переносицу. — Хотя вообще-то… всё со мной так, — Луи уже почти развернулся, чтобы уйти, но вдруг замер, поворачиваясь обратно. — Господи, Эмили, да я просто до чёртиков влюблён… — прошептал Томлинсон. — Он знает слова почти всех песен в мире. Он читает сопливые романы и любит свитера. Он может говорить без остановки какую-то чушь, а может молчать несколько часов. Его любимый вкус «Чупа-чупса» клубничный и он курит. Он, чёрт возьми, спит, как морская звезда, а потом утверждает, что это не его локоть заехал мне по носу, а просто монстру под кроватью было скучно. Он постоянно хмурится и делает носом, как ёжик. И когда он смотрит на меня, у меня внутри не то, что бабочки, не знаю, у меня там птеродактили! Ещё он собирает волосы в пучок, и его вещи сидят на мне лучше, чем мои. И я знаю, Эмили, я правда знаю, что со мной что-то не так, потому что... потому что в моей жизни появился Гарри, и я больше не могу нормально функционировать! Потому что, мне кажется, что я безумно сильно влюблён в него! — Луи перевёл дыхание, закрывая ладонями лицо. — И ещё, мне кажется, что у меня только что случился нервный срыв… Опустив руки, Томлинсон вдруг понял, что Эмили плачет. — Эй, ты чего? — обеспокоенно спросил он, не зная может ли подойти ближе. — Ох, Лу... Эмили сорвалась с места, обхватывая его шею и прижимая к себе. Луи обнял подругу в ответ. Эмили поцеловала парня в щёку, прежде чем еле слышно прошептать: — Я счастлива за тебя, правда… просто… просто дай мне время. Мне нужно время, Луи. Она ушла, вытирая замёрзшими ладонями покрасневшие щёки, а Луи так и остался стоять с дерьмовым чаем в руках и ароматом её духов, витающим в воздухе. Томлинсон сорвался с места, догоняя Эмили уже у самого входа. Они нашли свободную аудиторию музыкального класса, примостившись там на табурете для рояля. Луи боялся, что Эмили снова начнёт плакать, но за всё время не было и слезинки. Они просто сидели, прижавшись друг к другу. Луи был нужен ей в тот момент. Эмили нужен был тот человек, с которым она падала с велосипеда в десять лет и впервые напилась в шестнадцать — ей нужен был друг. — Иногда влюбляться не в тех людей – это нормально, — прошептал Луи. Эмили легонько улыбнулась и положила голову парню на плечо. Томлинсон приобнял её, утыкаясь подбородком в макушку. В тот самый момент не было ничего важнее их дружбы. И ещё Луи решил, что найдёт Эмили парня. — Прости, Лу, — севшим голосом произнесла девушка. — Не нужно извиняться. Это просто твои чувства. — Он делает тебя счастливым? Луи посмеялся. — Он испёк для меня морковный кекс. — Этого достаточно для счастья? — Да. — Тогда хорошо. Луи всё проверял телефон, пока Лиам осторожно поглядывал на Эмили. Они встретились, чтобы пойти вместе в столовую, потому что уже не успевали в другое место. Конечно, Пейн обратил внимание на покрасневшие глаза девушки и рассеянность Томлинсона, но боялся спрашивать, что с ними произошло. Луи заметил Гарри только в тот момент, когда Эмили подошла к небольшому круглому столику. Тот сидел один, покачиваясь на стуле. Хотелось подойти и положить ему на плечо голову или лечь на колени. Хотелось, чтобы он поцеловал в лоб. Хотелось рассказать ему всё-всё, что беспокоило Луи. Хотелось рассказать о том, как важен был разговор с Эмили. Сказать, как был важен он сам. Как хотелось, чтобы Гарри держал его ладонь в своей. Но они не обсуждали, как будут вести себя в университете. Всё же Томлинсон осмелился встать рядом, нежно коснувшись пальцами шеи Гарри. — Привет, любимый, — прошептал он, устало улыбаясь. — О, перестань, — усмехнулся Стайлс, закатывая глаза и дёргаясь в сторону. — Ты чего? — Луи нахмурился. У него не было сил на странности. Он просто хотел, чтобы его поцеловали. — Не называй меня любимым. Гарри поднял со стула, схватив свой рюкзак, и вышел в коридор, цепляясь локтем за дверной проём. Луи смотрел ему вслед, устало потирая глаза. Он вдруг ощутил такую тяжесть во всех конечностях, что хотелось плакать — не рыдать, просто тихо поплакать, обнимая любимую собаку. А лучше любимого Гарри. — Всё нормально? — обеспокоенно поинтересовался Лиам, как только Луи вернулся за их стол. — Понятия не имею, — он упал на стул, словно чёртова глыба. Обед прошёл в тишине. В аудитории Луи тут же наткнулся взглядом на сидевшего у большого окна Гарри. Юноша натянул рукава свитера на ладони и разглядывал что-то в тетради. Будто всё вдруг стало таким, как прежде, как до поцелуев и объятий, или ничего просто на самом деле не было. Томлинсон покачал головой, направляясь прямо к Стайлсу. Тот только на секунду поднял голову, смотря на парня снизу вверх, но потом снова уткнулся в листы. Состояние Луи перекочевало на территорию всеобъемлющего отчаяния. Всё это было слишком для Луи. В тот момент, в той аудитории он был готов поклясться, что больше никогда не влюбится, дать обет безбрачия и уйти в монастырь. Но лишь пробормотал едва слышно: — Я больше никогда не влюблюсь. — Спасибо, что дал знать, — усмехнулся Гарри, заставая Луи врасплох. Гарри вдруг вскочил с места, смёл вещи в рюкзак, закинул в свой чёртов портфель, даже не поднимая глаз. — Ну, скажи мне уже, что случилось? — попросил Луи. — Ты влюблён? — спросил Гарри. Луи опешил. Он недоумённо смотрел на юношу. В голове не укладывалось, что тот начал этот разговор прямо сейчас. Томлинсону хотелось сказать ему, что он ненормальный, что вокруг люди, которым и дела особенно до них нет, но всё же они были там. Но, если Гарри так сильно этого хотел, что же, ладно… Включайте «Kiss me» Sixpence None The Richer. — Да, влюблён, — ответил Луи, закусывая губу так сильно, что, наверное, был на грани потери сознания. Взгляд Гарри стал ещё более непонятным, отрешённым, он смотрел будто сквозь Томлинсона. — Поздравляю, — кивнул Гарри. Его тон был настолько холодным и сухим, что все внутренности Луи сжались. Кто-нибудь должен был уже сказать Гарри, что он не чёртова Эльза, чтобы вести так. Но Луи не успел сказать вообще ничего, Стайлс оттолкнул его, сбегая по лестнице вниз и вылетая в коридор. Тяжёлая дверь захлопнулась, скрывая его силуэт, будто только что Луи не признался ему в любви. Он так и стоял на месте, пока Эмили не положила руку на его плечо. Луи покачал головой, устремляясь за Гарри. Он бежал мимо снующих туда-сюда студентов и преподавателей, мимо окон и коридоров и наконец-то схватил Гарри за локоть уже у выхода. — Пошли, — буркнул Луи, утягивая парня за собой. На удивление, тот поддался, послушно шагая к машине. Он громко хлопнул дверью, заставляя Томлинсона бросить на него раздражённый взгляд. — Куда мы едем? — спросил Стайлс, глядя в окно. — Отвезу тебя домой. Луи был так зол. Очень зол, а, когда припарковался у подъездной дорожки, понял: единственное, что было нужно — оказаться в объятиях этого дурачка. Гарри вышел первый и к тому времени, как Томлинсон вошёл в дом, сидел на диване, скрестив руки на груди: его кудряшки спадали на глаза, и он выглядел безумно смешно со всем этим напыщенно-угрюмым видом. — Ну, чего ты хочешь? — спросил Стайлс немного сорванным голосом. — В смысле чего? Ты ведёшь себя странно, — Луи пожал плечами. — Мне грустно из-за того, что я не понимаю тебя. — Сходи к Эмили, может быть, она тебя утешит. Луи вздохнул, подходя ближе. Он опустился на корточки перед Гарри и положил ладони на его колени. Юноша поднял застеленные пеленой слёз глаза. — Что случилось, Гарри? Эмили тут причём? — вздохнул Луи, протягивая пальцы, чтобы разгладить морщинку между бровей парня, но тот вскочил с дивана. — Притом, что я всё прекрасно понимаю! — вскрикнул Стайлс, размахивая руками. — Ты не мог разобраться в себе, хотел попробовать что-то новое. И как тебе? Понравилось? — Гарри, что ты несёшь? — Луи поднялся следом, пытаясь схватить его запястье. — О! Да брось, Лучик! Вали отсюда! — Гарри упёрся ладонями в грудь парня, толкая к двери. — Давай, вали к Эмили, пообнимайся с ней ещё где-нибудь! Наконец-то части паззла в голове Луи начали складываться воедино — Гарри ревновал. И драматизировал. — Гарри... — Закрой рот! — Гарри, посл- — Отстань! Гарри продолжал толкаться, словно маленький ребёнок. Луи наконец-то ухватился за его ладони, заводя руки за спину. Гарри замер, хлопая слипшимися из-за слёз ресницами. — Послушай меня, — попросил Луи, но Гарри только показал язык. — Я люблю тебя, — выпалил он. Глаза Луи широко распахнулись. Гарри громко ойкнул, тут же прикрывая ладонь рот. Он рассматривал лицо Томлинсона так, будто раньше никогда не видел. Весь мир замер, словно тоже пытался осознать слова, которые вырвались у Луи из рта. — Ты не шутишь? — совсем тихо спросил Гарри. Нежная улыбка тронула губы Луи. Он наклонился, соединяя их губы. Гарри придвинулся ближе, сжимая ладонями острые плечи парня. Пальцы Луи проворно забрались в волосы, и Гарри захныкал, прижимаясь ближе. Луи провёл кончикам языка по его верхней губе. — Не шучу. Об этом я и говорил Эмили, дурашка. Гарри рвано выдохнул, утаскивая Луи за собой на диван. Он толкнул его, из-за чего тот рухнул, едва не ударившись затылком о спинку. Гарри устроился на его бёдрах, хватаясь ладонями за раскрасневшиеся щёки Луи и притягивая к себе, чтобы поцеловать мягкие губы. Томлинсон обвил его талию руками, забираясь холодными пальцами под футболку и чуть откидывая голову назад, разрывая поцелуй, — дыхание сбито, ресницы подрагивали, губы дрожали. Гарри коснулся их, проводя большим пальцем по нижней. Стон разорвал тишину, глаза Стайлса распахнулись — зелёные бесконечности, и Луи не мог оторваться и всё смотрел, смотрел, смотрел. Гарри — его бесконечность. Он и Луи — две бесконечности. При делении одной бесконечности на другую получается одна целая. Так Луи себя чувствовал. Целым. Он толкнулся бёдрами вверх, Гарри разомкнул влажные губы, проводя по ним языком. Руки сжимали бёдра, гладили грудь и шею, будто пытаясь ухватиться хотя бы за что-нибудь, как за спасательных канат. Гарри ёрзал, и Луи сказал бы, что видел перед собой звёзды, но это неправда. Всё, что он мог видеть — Гарри. Он стянул с парня свитер, прижимаясь губами к разгорячённой коже. Всё это время, все эти дни, недели, месяцы Луи думал: что же, чёрт возьми, с ним не так? Но в тот момент, с сидящем на нём Гарри, его обнаженной грудью и душой, гладя его бёдра, пока тот расстёгивал ширинку на джинсах Томлинсона дрожащими пальцами, Луи был уверен, что с ним всё более, чем так. — Я люблю тебя. — прошептал Гарри в самые губы. Его горячее дыхание опаляло кожу и распаляло желание. Это признание было громче, чем любое другое — даже, если бы Стайлс прокричал его, забравшись на Уиллис-Тауэр. Вселенные, бесконечности, вся жизнь — это так банально. Луи хотел быть рядом с Гарри сейчас. Быть рядом в данный момент. То есть быть рядом непрерывно. Забавно морщась, Луи попытался перевернуться на бок из-за щекочущего чувства недалеко от ключиц. Может, он забыл задвинуть штору, и теперь солнечные зайчики устроились на его коже? Но нет, это Гарри лежал у него на груди, нежными поцелуями поднимаясь к шее. — Мы уснули на диване? — хрипло спросил Томлинсон, натягивая бордовый тонкий плед чуть выше. — Ты уснул, — Гарри чмокнул его в нос. Луи закатил глаза, поглаживая пальцами затылок юноши. — Мы... эм... пара? По-настоящему? — осторожно спросил он. — Мы работаем над этим, — Гарри улыбнулся и, прикрыв глаза, начал перебирать волосы Луи, теперь касаясь губами лба. — Эй, по-моему, я уже достаточно поработал, — пробормотал Луи, похлопывая парня по бедру. — Ладно, — ярко улыбаясь, сказал Стайлс. — Теперь мы пара? — Да. — Теперь мы работаем для этого? — Обещаю, — кивнул Гарри. Расслабленное тело Луи пробила дрожь, и он спросил: — Что ты подумал обо мне, когда увидел впервые? Стайлс откинул голову, проводя кончиками пальцев по запястью парня. — Это были первые числа сентября, — начал Гарри, хихикая, заметив, как брови Луи начинают хмуриться. — Ты перебегал дорогу по тому пешеходному переходу, что ближе к левому входу. В тот день было так ветрено, что твои волосы стояли точно, как небольшая китайская стена. И из твоего кармана выпал бумажник. Ветер начал гнать его по асфальту и ты, пытаясь его поднять, проворонил светофор, поэтому побежал уже на красный. Мы с Найлом чуть не сбили тебя… — Так это были вы в той машине! — ахнул Луи. — Я послал вас куда подальше! — Я помню, — рассмеялся Гарри. — Ты заставил меня улыбнуться. — Тем, что показал фак вам в лобовое стекло? — недоверчиво спросил Томлинсон. — Ты милый, когда злишься, — пожал плечами Стайлс. — А потом я вошёл в аудиторию, а ты пересказывал всю эту историю Эмили. Луи потянулся за свитером парня, чтобы надень на себя. Гарри, точно сонный котёнок, залез под мягкую зелёную ткань, укладывая голову на живот Луи. — Я хочу рассказать тебе... Помнишь, я говорил тебе о больнице? — пробубнил он, касаясь губами кожи у пупка парня. — Вообще… я веду себя отвратительно иногда. — Я в курсе, — кивнул Луи. Гарри тут же укусил его. — Эй! Ты и так лежишь на моей территории. — Вообще-то она моя, потому что ты мой. И, честно, Луи хотелось бы поспорить, но тут было не с чем спорить. Гарри продолжил: — Но это только из-за того, что я злюсь на себя. Как сегодня. Знаешь, если кто-то хочет узнать, что происходит в такие моменты в голове человека... ну, когда он ведёт себя как самый настоящий, выражаясь твоими словами, кретин… так вот там — ничего. В голове пустота. Зейн пытался мне помочь. Он всегда пытается мне помочь. Он сидел со мной чаще, чем мама. Она работала, конечно. Но единственное, что делал я — грубил и говорил ужасные вещи. И Найлу тоже. Мы познакомились как раз тогда. Он был волонтёром и часто приходил ко мне. Я никогда не прощу себя за все те разы, когда срывался на них. Потому что... Просто потому, что, понимаешь, когда в твоей жизни происходит подобное, когда ты ведёшь себя так, как на самом деле не хочешь, то ты ищешь виноватых. И всё же все мысли в итоге сводятся к самому себе. Но я стараюсь, — Гарри вылез из-под свитера. Его волосы совсем разлохматились. Луи улыбнулся уголком губ, касаясь пальцами щёк юноши. — Не вини себя. Ты хочешь быть лучше. Невозможно передать, насколько это важно. Стайлс забрался выше, утыкаясь носом в шею Луи. Тот вложил свою ладонь в ладонь Гарри, и они вытянули перед собой сплетённые в замок руки, чтобы любоваться тем, как красиво было, когда они рядом. Всё становилось красивым. — Не всегда получается. Вот… как сегодня. — Это не... — Чшшш, Лучик, — Гарри поднял голову, заглядывая прямо в голубые глаза. — Не нужно искать мне оправдания. Ладно? Просто не надо. Не превращайся во влюблённую девчонку. Я не прекрасный принц. Луи поджал губы. Пусть для всего мира Гарри и не принц, но для него — самый настоящий. — Я люблю тебя. На секунду Гарри перестал дышать. Да и Луи, наверное, тоже. Сейчас эти слова казались более особенными. Они казались обещанием принимать друг друга. — Я тоже люблю тебя. — Малыш? — М? — Отец больше не делал тебе боль? — Он уже давно не может сделать мне больно.