forget umbrella & fall in love

Заменить окно в комнате было идеей Луи. Томлинсон привёл тысячу и один аргумент, почему именно он должен заняться этим и почему именно сейчас. Первое время Гарри пытался противостоять, напоминая о том, что практически не ночует там, но, когда парень подключил Зейна, это стало совсем бессмысленно. Однако с появлением новой пластиковой оконной рамы в комнате Гарри не стало теплее — он всегда держал форточку открытой, поэтому каждый раз, когда нужно было забрать какие-то вещи, Луи вздрагивал, на несколько секунд теряясь в собственных мыслях, — всё пытался дать этой привычке объяснение. Даже в квартире Томлинсона Гарри всегда распахивал окна, но, на самом деле, Луи никогда не приходилось жаловаться, потому что так Стайлс обнимал его крепче. Месяцы проносились со скоростью света. По утрам Луи целовал приоткрытые губы, по ночам — каждый шрамик, оставшийся после того вечера. Гарри закрывал глаза и надеялся, что поцелуи достигнут и тех, что тянули где-то внутри. Последняя неделя перед сессией принесла вместе с ощущением свободы яркое солнце и облака, сделанные будто из сладкой ваты. Лучи путешествовали по окнам, собирая улыбки смотрящих на небо, а ветер перебирал листья деревьев так же нежно, как пальцы любящего перебирают волосы любимого. Луи опустил взгляд на парту, где лежали их с Гарри переплетённые руки. Глупая улыбка коснулась губ. Его сердце до сих пор скакало на батуте, когда Стайлс был рядом. Хотелось поставить мир на паузу. Хотелось, чтобы так было всегда: Гарри внимательно слушал профессора Джонс, а Луи рисовал кончиком пальца на тыльной стороне его ладони и размышлял о том, какие у Гарри красивые руки — длинные пальцы, родинка на среднем, тонкие запястья. Луи поднёс их к губам и поцеловал. Гарри повернулся, мягко улыбаясь. Гарри — весна. Такой красивый, словно сошёл с какой-нибудь акварельной картины. Закрыв глаза, Луи прислонился щекой к запястью. Это последняя лекция, которую они проводят вместе, — в этом году у Томлинсона заканчивается курс литературы. Можно, конечно, взять факультатив, но даже так их с Гарри занятия не будут совпадать. Может быть, однажды Луи всё же задумается об этом. — Мистер Томлинсон, я прекрасно понимаю, что литература вдохновляет вас намного меньше, чем мистер Стайлс, но, будьте добры, хотя бы откройте глаза, — послышался голос профессора, и Луи приоткрыл один глаз. — Если я пропущу что-то важное, мистер Стайлс обязательно мне расскажет об этом позже. — О, я не сомневаюсь, Луи, — миссис Джонс покачала головой. — Итак, до конца недели всем, кто продолжает курс, нужно отправить мне на почту эссе на тему «Любовь в литературе как абстрактное понятие». Все свободны. Мистер Стайлс, задержитесь, пожалуйста. Луи снова посмотрел на Гарри. Тот закусил губу и нахмурился. Оставив поцелуй на щеке любимого, Томлинсон вышел в коридор и прислонился затылком к деревянной двери. Со следующего учебного года профессор хочет, чтобы Гарри стал редактором литературного журнала небольшого кружка. Дверь приоткрылась, и Луи чуть отошёл. — Гарри, я прошу тебя подумай об этом ещё раз! У тебя ведь есть достаточно времени – полтора года – это не полтора дня и даже не неделя! — прозвучал голос миссис Джонс, и уже в следующую секунду Гарри вышел в коридор. — Всё в порядке? — спросил Луи, положив руку парню на талию. — Да, малыш. Давай заедем за мороженым? И всё же мы недооцениваем гениальные переходы в старых фильмах. Вот главная героиня ложится спать, когда ей двадцать, заводит будильник, просыпается, и ей уже сорок. Иногда хочется, чтобы в жизни тоже было так — без трудностей, которые приходится преодолевать изо дня в день; без первых недомолвок; без полупрозрачных намёков на ссоры; без рутинных закономерностей, которые прячутся в этом секундном чёрном кадре между одним будильником и вторым. В тот вечер Луи засыпает на груди Гарри и ещё не знает, что всего через два с половиной месяца Гарри окончательно перевезёт в их с Лиамом квартиру свои вещи. Он ещё не знает, что всё следующее лето они проведут в загородном доме Найла. А к концу июля их второго лета им удастся насобирать достаточно денег для поездки во Францию. Это будет всего-то пять дней, но это будут лучшие дни в жизни Луи. И в жизни Гарри тоже. Они разделят поцелуй на Эйфелевой башне и потратят целое состояние на круассаны. Станут типичными туристами, и Гарри купит старый, едва ли работающий, плёночный фотоаппарат зелёного цвета на блошином рынке в Провансе. Они попадут под дождь, и Луи заставит Стайлса повторить ту самую сцену из «Дневника памяти». Кровать в их номере будет жутко скрипеть, а пожилая пара из Цюриха, обосновавшаяся в соседней комнате, перестанет желать им доброго утра уже на третий день. После поездки Гарри наконец-то познакомится с мамой Луи, попробует её фирменную настойку и всю ночь после этого будет бормотать что-то о семейном очаге. Следующее лето станет ассоциироваться с воронами, кружащими над головой. Им предстоят похороны отца Гарри и ночи, наполненные нервными срывами и необоснованным страхом. Воспоминания о них останутся тихим сорванным голосом: «Я совсем не чувствую, что мне грустно из-за этого, Лучик». Вечера пропитаются долгими разговорами, искренними обещаниями и запахом морковного кекса. На их третью годовщину Лиам, Найл и Зейн подарят им проигрыватель для виниловых пластинок, и Гарри будет плакать, а потом весь вечер танцевать под песни Джона Леннона, прижимая к своей груди Шпрота и сам прижимаясь к груди Луи. Лиам едва ли не женится на дочке ректора, но это быстро пройдёт. Найл устроится в детскую больницу, а Зейн ударится в музыку. Луи станет лучшим студентом потока и Гарри устроит мини-вечеринку. А потом снова наступит лето — четвёртое лето, которое они проведут вместе. Лето, которое изменит всё. Кажется, только несколько часов назад Гарри слизал попкорный Баскин Роббинс с носа Луи и улёгся к тому на грудь, пока телевизор тихо шумел на фоне, а Шпрот умостился на краю дивана, уткнувшись носом в ступню Стайлса, но вот Луи открывает глаза и рядом нет Гарри, а с того попкроного четверга прошло три года. Найл и Лиам сопят на кресле, которое появилось в их квартире четыре месяца назад. В телевизоре бегали крошечные футболисты — до того, как Морфей схватил их в своё царство, парни угадывали по движению их губ, какая именно нецензурная брань звучит на весь стадион. Обычно в такие вечера с ними ещё был Зейн, но в последнее время он постоянно пропадает в студии, возомнив себя великим музыкантом. На прошлой неделе они все даже ходили в бар, где тот давал концерт. Луи наклонился чуть вперёд, чтобы размазать соус от начос по щекам друзей. Он взглянул на часы — маленькая стрелка вот-вот достигнет девяти, даже на улице уже стемнело, а Гарри всё не возвращался. Честно говоря, Луи уже и не помнит, когда в последний раз за полгода они засыпали вместе, со Шпротом в обнимку. С того момента, как Стайлс стал проверять работы студентов миссис Джонс, он совсем закрутился там среди аристотелевских технэ и катарсисов. Иногда Луи искренне не понимал, что можно делать там так долго и почему нельзя проверять работы дома, но обычно ни к чему хорошему эти замечания не приводили. Томлинсон лишь надеялся, что это будет плюсом для стажировки Гарри в какой-нибудь чикагской старшей школе. Луи вздохнул, закинув в рот сырную палочку, и направился к входной двери. Пора бы уже вернуть домой его парня. Постучав несколько раз, Луи приоткрыл дверь, заглядывая в аудиторию. Гарри в наушниках сидел на последнем ряду и что-то очень быстро печатал в ноутбуке — Вергилий бы точно посвятил ему несколько строк. По всему столу были разложены книжки и конспекты вперемешку со стаканчиками от чая. Благо Томлинсону удалось отучить Гарри постоянно пить кофе. Сбросив рюкзак на первую парту, Луи прошёл дальше. Оставив поцелуй в кудрявых волосах, он потёрся щекой о щёку Стайлса, заставляя того сонно улыбнуться и вытащить один наушник. — Привет, Лучик, — поздоровался Гарри, чмокая губы парня. — Привет, малыш. — Лиам и Найл уснули? — Ага, — Луи пробрался к Гарри на колени, — и ещё я соскучился. Очень. Гарри положил подбородок Луи на плечо, оставляя несколько поцелуев на шее, и снова принялся пролистывать документы в ноутбуке. Уже спустя десять минут Томлинсон не мог усидеть на месте — он разгуливал по аудитории, заглядывал в шкафчики, перебирал ключи на связке, которую оставила профессор Джонс. — Гарри, тебе ещё много? — спросил Луи, выныривая из-под кафедры. Гарри не отрывал взгляда ни на секунду. — Гарри? — Снова тишина. — Мистер Стайлс! Гарри встрепенулся, наконец-то обращая своё внимание на парня. Тот запрыгнул на преподавательский стол, ударяя пятками о его поверхность. — Да, мистер Томлинсон? — произнёс Стайлс, облизывая губы. Луи запрокинул голову, хватая себя за плечи, и громко простонал: — Ох, мистер Стайлс, да, да, так, именно так! Глаза Гарри едва ли не вылетели из орбит, он прикрыл рот ладошкой, пытаясь сдержать смех. Стайлс встал со своего места и практически сбежал по лестнице вниз. Он остановился лишь на первом уровне, меняя тактику, и теперь наоборот двигался слишком медленно. — Да, мистер Стайлс, — прошептал Луи. Гарри подошёл вплотную, устраиваясь между его ног. Он оставил несколько поцелуев на горле парня, спускаясь ниже, а потом прикоснулся приоткрытыми губами к губам Томлинсона — не целовал, только дразнил. — Я трахну тебя прямо на этом столе. — Твою мать, — прошептал Луи, откидывая голову. Кончики пальцев Стайлса пробежались по футболке парня, поддевая её края. Лёгкая ткань скользила по коже, и Луи казалось, что он падает в ванную, наполненную лепестками роз — никогда в жизни он не чувствовал что-то, что могло бы хотя бы на долю любой единицы измерения сравниться с нежностью прикосновений этого кудрявого парня. Они путались в руках, и едва ли не повыбивали друг другу зубы, пока пытались выбраться из штанов, но Гарри звонко смеялся, обдавая горячим дыханием шею Луи, и это однозначно стоило бы каждого зуба. Луи приподнялся, засасывая кожу на шее Стайлса, и тот обхватил бёдра парня, подталкивая назад, чтобы уложить на стол. Губы Гарри оставляли невидимые следы на каждом сантиметре кожи Томлинсона — эти следы не пройдут за несколько дней, и уже тогда Луи знал, что касания губ этого юноши останутся ожогами на его теле на всю следующую вечность. Они станут доказательствами того, что их любовь — пожар, а Луи сам себя запер в комнате без огнетушителя. — Гарри, Гарри, Гарри, Гарри, Гарри, Гарри, Гарри… — Да, мистер Томлинсон? — выдохнул Гарри, оставляя на губах Луи привкус сигарет и сладких ягод. Гарри всегда был таким — мальчик, состоящий из противоречий, который принадлежал только Луи. Луи чувствовал его руки на своих бёдрах, его губы на своих, его язык в своём рту, его дыхание, которое смешивалось с дыханием Луи. Ноготки Томлинсона оставляли тонкие царапины на бледной спине, украшенной родинками. Гарри ухмыльнулся, широко облизывая член и целуя его по всей длине. — Вам нравится, мистер Томлинсон? — Господи, Гарри… Всё. Мне нравится всё, что вы делаете, мистер Стайлс. От омлета до минета, как говорится. — О, Боже, — сквозь смех произнёс Гарри, утыкаясь носом в бедро парня. — Лучик, никто так не говорит, — он хихикнул. Едва сдерживая смех из-за собственной глупости, Луи опустил взгляд на трясущееся плечи Стайлса. Его шикарные плечи. — Во-первых, мистер Томлинсон. А, во-вторых, как не говорится? Я точно помню, что в какой-то из твоих умных книг так было написано. Чарльз Буковски? Хихиканье Гарри превратилось в гогот. — Заткнись, — он укусил Луи за бедро и вернулся к тому, что получалось у него даже лучше, чем омлет. Томлинсон улыбнулся своим мыслям, закусывая губу. Гарри отстранился, пытаясь справиться с боксерами, но, конечно, больше напоминал неуклюжего пингвина, чем сексуального мачо. — Боже, — Луи привстал, притягивая парня ближе к себе, чтобы самому стянуть эти чёртовы трусы. — Абсолютно не можешь без меня, мистер Стайлс. — Абсолютно не могу, — вторил Гарри. Наконец его нижнее бельё покоилось примерно в той же стороне, что и стопка домашних заданий студентов третьего курса. Стайлс наклонился, оставляя поцелуй на опухших губах Луи, но через несколько секунд отстранился. — Чёрт, смазка, — печально произнёс он. — Кхм, Гарри? — откашлявшись начинал Луи. — Возможно, ну, знаешь, возможно, возможно, сегодня вечером перед приходом- — Да вы развратник, мистер Томлинсон! — воскликнул Гарри, играя бровями, из-за чего Луи закатил глаза. — Мне нравится. Гарри мокро поцеловал юношу в щёку, медленно переходя на очертание подбородка, а потом прикусил нижнюю губу, одновременно вводя сразу два пальца. — Чёрт, — выдохнул Луи. — Обычно меня зовут Гарри. — Придурок, — тихий смех разнёсся по аудитории. Но тут Гарри снова толкнулся, заставляя Томлинсона зажмуриться. Луи казалось, что он видит звёзды, вселенные и что там ещё существует? Но нет, это просто был Гарри с расширенными зрачками, сбившимся дыханием и приоткрытыми губами, от которых тянулась ниточка слюны к губам Луи. И чем это, собственно, не вселенная? Стайлс случайно задел стакан с ручками, тот полетел вниз, вслед за ним последовали доклады, книги и папки. И вдруг Гарри прошептал: — Хочу, чтобы однажды во время секса ты называл меня «мистер Томлинсон»… Звонкий стон Луи ударился о скучные бежевые стены и полки, усеянные английской классикой. Если бы портреты великих гениев литературы, висевшие в аудитории, могли, они сразу же прикрыли бы ладонями глаза. Может, только Уайльд бы посмеялся, качая головой. Беспорядочные поцелуи укрывали кожу Луи, и Гарри всё шептал что-то неразборчивое, пока Томлинсон превращался в лужу прямо в его руках. Гарри вошёл ещё глубже, сжимая ладонь Луи в своей. Он обессилено упал, кладя голову парню на грудь и счастливо вздохнул. Его волосы, мокрые и спутанные, щекотали Томлинсону шею. — Вы просто очаровательный, мистер Томлинсон, — прошептал Гарри. — Да, но вам, мистер Стайлс, придётся убирать весь этот беспорядок, — ответил Луи, целуя его в лоб. — Боже, Гарри, нам ведь ещё придётся учиться здесь. — Чёрт, — устало посмеялся тот. — Ты вправду опорочил святыню литературы этого университета. — Всегда говорил, что не люблю литературу. И вообще-то существует ещё библиотека, если ты понимаешь, о чём я, — фыркнул Луи, заранее зная, что услышит родной смех. — Лиам сойдёт с ума, если узнает, — сказал Гарри, целуя парня в подбородок. — Надеюсь, у них не стоят камеры в аудиториях. Всю дорогу домой Луи сжимал коленку Гарри, пока тот подпевал радио, сидя на пассажирском сидении, и прятал улыбку в тусклом свете уличных фонарей. Луи бы хотелось, чтобы таких вечеров было больше. Луи хотелось бы не признавать, что он слишком редко видит искреннюю улыбку на губах Гарри. Луи хотелось бы придушить мысли, которые без умолку твердили, что в голове Гарри постоянно двигаются шестерёнки, он постоянно думает о чём-то — о чём-то, что недоступно для Луи. И также Луи хотелось бы ещё хоть раз увидеть выражение лица Лиама, который встретил их, сидя на диване со стаканом лимонада и каким-то глупым ток-шоу по телевизору, после того, как на его вопрос «где вы, чёрт дери, были так долго?», Луи крикнул: «Трахались на профессорском столе». Луи хотелось бы, чтобы смех Гарри был главным саундтреком к его жизни. Да, замереть во времени иногда кажется отличной идеей. Но, если быть до конца честным, ты никогда не знаешь — станешь ли счастливой улыбкой на фотокарточке или же мошкой, застывшей в мёде. В последние месяцы у ребят образовалась традиция, — как только выдавались свободные выходные, они все вместе уезжали в загородный дом Найла, который остался под его ответственность, потому что мистер и миссис Хоран переехали в Лондон, как минимум, на ближайшие года два-три. Найл практически не жил там, проводя романтические вечера, разделённые с конспектами и лекциями, в своей небольшой квартире-студии в одном из центральных районов Чикаго. Дом был немного южнее, чем место обитания Томлинсонов, но пару раз Луи всё же удавалось заманить парней хотя бы поздороваться с его семьёй. Гарри только неловко стоял в сторонке, чем периодически раздражал Луи — это всего лишь его мама, не обязательно даже в такие моменты быть королевой драмы, но в остальном всё было в порядке. Так что, едва солнце осветило серые улицы, Найл с Зейном под боком уже тарабанил в синюю дверь квартиры на третьем этаже. Чертыхающийся и заспанный Лиам стоял в прихожей в пижамных шортах и рубашке, которые подарили ему Гарри и Луи на прошлое Рождество. — Что случилось? — вздохнул он, пропуская парней внутрь. Шпрот подлетел к Найлу, счастливо подпрыгивая и утыкаясь носом ему в колени. — Первое июня! — радостно сообщил Хоран. Лиам не был уверен, что именно так сильно взбудоражило парня, но выдавил из себя неловкую улыбку. — Как дела у Гарри с Луи? — поинтересовался Зейн, присаживаясь на диван и перебрасывая одну ногу через другую. — Не ругались? — Нет, но вчера они опорочили преподавательский стол в какой-то аудитории, — пожал плечами Лиам, немного поёжившись. Он прошёл на кухню, чтобы поставить чайник. — Это ведь не… — насторожился Найл, постукивая пальцами по столешнице, — знаете, когда пары пытаются спаст- — Доброе утро, — сонно поздоровался Луи, укутанный в толстовку Гарри. Он стоял в дверях своей комнаты, потягиваясь. — Привет, Лучик, — внезапно бодро и весело произнёс Зейн, похлопывая по дивану. — Как там твоя идея для диплома? Одобрили? Луи рухнул на диван, укладывая голову другу на плечо, и, балансируя на грани реальности и сладких снов, пробормотал: — Ещё пока думают. — А ты, случаем, не рано начал задумываться о дипломе? — спросил Найл, отвлекаясь от чашек, которые выставлял на барной стойке. — Отдохнул бы ещё немного. В том же проёме, где всего несколько минут назад покачивался Томлинсон, появился Гарри — более бодрый и даже полностью одетый. — Найл, сколько раз можно повторять, — он покачал головой, останавливаясь за спинкой дивана, и наклонился, чтобы обнять Луи за шею, — исследование Луи требует иных временных рамок. А ты сам видишь, как сильно они затягивают только с одобрением, — Гарри оставил поцелуй на макушке любимого и потопал к холодильнику, чтобы помочь Лиаму и Найлу с приготовлением завтрака. — Кстати, как твой дополнительный заработок? — снова подал голос Хоран, копошась среди пакетиков с чаем. — Мне не платят за это, — в очередной раз повторил Стайлс, едва скрывая раздражение. — Тогда я не понимаю, зачем убивать на это так много времени, — Найл нахмурился, принюхиваясь к одному из сортов чая. Зейн мельком бросил взгляд на навострившего уши Луи — губы сжались в тонкую линию, а взгляд, всего несколько секунд назад казавшийся сонным, резко прояснился. Случился бы этот разговор ещё полгода назад, да даже месяца два назад, Томлинсон без раздумий бросился бы защищать своего парня, а сейчас… сейчас, если честно, он не уверен, что Гарри прав. — Это поможет мне с досрочной стажировкой, — как будто он не повторял это каждые три дня, сказал Стайлс, нарезая сыр ровными и тонкими прямоугольниками. — Почему тебе просто не продолжить учиться в университете? — никак не успокаивался Найл. Его лицо скрылось за паром от кипятка, и он стал похож на Джина. — Ты только закончил третий курс, а с твоими рекомендациями от профессоров и уровнем знаний любая чикагская старшая школа, — Хоран произнёс эти слова с особым нажимом, заставляя Гарри поморщиться, — только рада будет твоей кандидатуре для стажировки и после третьего, и после четвёртого курса – когда угодно, на самом деле. Не обязательно зарываться в эссе всех существующих студентов и абитуриентов ежедневно. Луи нахмурился, теперь уже не особенно понимая, почему Найл так сильно взъелся. Гарри уже давно говорил, что хотел бы попробовать программу досрочной стажировки, и Луи не видит в этом ничего плохого или точнее сказать не видел, пока все вечера… и дни… иногда и утра Стайлса стали принадлежать его ноутбуку и конспектам. — Не ежедневно, всего два раза в неделю – понедельник и четверг, — закатил глаза Гарри. — Подожди, — складочка между бровей Луи углубилась, а Гарри, будто уже осознав, что последует дальше, закрыл глаза ладонью. — Ты будешь заниматься и летом? А сессия? Каникулы? Какого чёрта? — Буду, — пожал плечами Гарри. — Но ты тоже будешь помогать профессору Дэвидсону с его книгой. — Да, и я потрудился сказать тебе об этом, Гарри, — устало выдохнул Луи, качая головой. Он поднялся со своего места, поймав утишающий взгляд Малика. Луи снова мотнул головой и скрылся за дверцей в ванную. Гарри простонал, ударяясь лбом о кухонный шкафчик. Не отрывая голову от твёрдой поверхности, Стайлс чуть повернулся, встречаясь взглядом с Зейном, а затем и Лиамом, и Найлом, который не выглядел даже на капельку желающим извиниться. Справедливо будет заметить, что ему и не за что было чувствовать вину. Через несколько минут тишины, перебиваемой только шуршанием воды за стенкой и звоном посуды, Томлинсон снова появился в гостиной с переброшенной через плечо толстовкой и в одних боксерах. — Лучик, послушай, — начал Гарри, тут же подрываясь со своего места за барной стойкой и подскакивая к парню. — Всё в порядке, — улыбнулся Луи, пытаясь как можно быстрее ретироваться в спальню. Гарри, конечно, увязался за ним, беспрерывно щебеча, что забегался, что забыл, был уверен, что уже давно рассказал обо всём, что это никак не помешает им провести их лето так, как они планировали. Луи кивал и ухмылялся, натягивая на себя тканевые шорты и разношенную футболку Стайлса. — Клянусь, малыш, я просто забегался- — Гарри, в этом и есть вся проблема! — не выдержал Луи, и его голос прозвучал слишком резко и звонко в утренней июньской идиллии – беспорядочный шёпот Гарри вписывался лучше. — Ты всё бежишь и бежишь куда-то, я не понимаю, что я пропустил или сделал не так! — Всё так, малыш, это просто период такой. Мне нужно разобраться с этим, — снова попытался Стайлс, чуть приблизившись. — В последнее время ты будто не здесь, будто не рядом со мной… — Это неправда! — Это правда, милый. Я… я просто хочу… — Хватит, — резкий тон Гарри заставил Томлинсона запнуться на полуслове. — Всё в порядке, Лучик, не нужно практиковаться на мне. — Не говори глупости, — разочарованно покачал головой Луи, наблюдая за тем, как прерывистыми действиями Гарри начал складывать их вещи в походный рюкзак. — Малыш, я просто хочу знать, что мой любимый человек в порядке. — Он в порядке. — Да? — сквозь зубы процедил Луи. Ему уже осточертело вдалбливать в голову Гарри одни и те же вещи. — Тогда спроси у него, когда он вернётся, понял? Луи вылетел из комнаты, захлопывая за собой дверь. Голубые, наполненные непролитыми слезами, глаза Найла застали его врасплох. Томлинсон тихо охнул, проходя мимо друзей в прихожею. В комнате послышался стук, заставляющий поморщится, а затем в проходе показался Гарри с рюкзаком наперевес. — Ты взял зубные щётки? — спросил он у Луи. — Да, — ответил тот. Пыл утих только, когда они все вместе забрались в машину Найла. Сначала Гарри просто стал водить кончиками пальцев по коленке любимого, а потом и вовсе навалился на него, укладывая голову Луи на грудь. Томлинсон обвил рукой плечи парня, прижимая того к себе и долго задерживаясь губами на его макушке. Луи отвернулся, проводя по окну указательным пальцем свободной руки. Раньше их с Лиамом каникулы проходили практически одинаково: беззаботные вечера с посиделками на крыше, дешёвое вино и смех. А с появлением в жизни Томлинсона Гарри, вместе с ним Зейна и Найла, он полюбил тёплые деньки ещё больше. Луи лежал на плитке около бассейна, прикрыв лицо жёлтой панамкой. Зейн и Лиам спорили на кухне о рецепте салата с рукколой. Найл пытался самостоятельно пожарить овощи и мясо на мангале. Томлинсон взглянул на спутанные кудряшки. Сделав козырёк из руки, парень наблюдал за тем, как Гарри в розовых шортах нарезает шампиньоны, иногда бросая взгляд на Найла и улыбаясь. Мячи, надувные круги и даже огромный матрас в виде куска пиццы, который притащил Зейн, медленно доплывали к одному бортику бассейна, ударялись об него и так же лениво плыли обратно. Томлинсон вздохнул, рывком поднимаясь со своего места. Луи купался совсем недавно, и капли всё ещё рисовали блестящие кружева на его коже, когда он обнял Гарри со спины. — Лучик, чёрт, ты мокрый, — Гарри начал вырываться, но хватка парня только усилилась. — Освежись, милый. — Малыш, пожалуйста, — нотки раздражения складывались в гневную симфонию. Стайлс дёрнулся, нож соскользнул и прошёл точно по шраму, что опоясывал запястье юноши и напоминал об осколках, вонзившихся в бледную кожу несколько лет назад. Начала капать кровь, и, смотря на идеально круглые пятнышки, пачкающие деревянный стол и розовые шорты Гарри, Луи чувствовал, будто разошёлся не только старый шрам на запястье, но и что-то внутри него разорвалось на части и теперь кровоточило, не давая ему сделать вдох. Гарри вскрикнул, и только тогда Луи понял, что сжимает парня в объятиях всё сильнее и сильнее. — Прости, прости, — пробормотал Томлинсон. Глаза Гарри сверкнули зелёным огнём, и он направился к дому, прижав салфетку к ранке. Найл ободряюще улыбнулся. Луи с трудом заставил себя ответить ему тем же. Весь день казалось, что Найл знает что-то, чего не знает сам Томлинсон. Совсем как в ту ночь несколько лет назад — все знали, что происходит с его парнем, кроме Луи. Схватив полотенце с лежака, он пошёл за Гарри. Дом Найла выглядел, как настоящий современный дворец из рассказа о подростковом лете: фасад полностью белый, мебель внутри мягкая и нежно-бежевая, на светлых стенах развешаны семейные фотографии и по углам стоят большие комнатные растения. Стены украшали несколько картин, которые нарисовал Зейн. Одна из них Луи всегда нравилась чуть больше остальных — это был подарок на позапрошлый день рождения Найла. На ней изображена гостиная в их с Лиамом квартире: Пейн и Найл уснули на диване, сложив друг на друга свои конечности, Шпрот умостился на одном из подлокотников, Зейн сидел за барной стойкой с карандашом и блокнотом в руке, а силуэты Луи и Гарри виднелись в окне, которое выходит на балкон. Они обнимали друг друга, и ничего во всех вселенных не могло потревожить их. Когда Луи смотрел на эту картину, он всегда вспоминал их первый поцелуй — они прижимались друг другу, пока вокруг таяли снежинки. Зейн начал делать наброски в один из таких вечером, вправду сидя за барной стойкой. Неровные линии, подаренные листу простым карандашом, превратились в картину. А во что превратились они за всё это время? Луи вздрогнул, уловив сквозь шум воды в ванной голос Гарри. — Да, мам. Да, я что-нибудь придумаю, — Луи зашёл в комнату, встречаясь взглядом со Стайлсом. — Всё, я перезвоню позже. Всё в порядке. Да, и я люблю тебя. Гарри положил телефон рядом с собой и продолжил обрабатывать порез, осторожно убирая кровь ватным диском. Луи придвинулся чуть ближе, забрав вату из рук Стайлса. — Что случилось? — Всё в порядке? Недоверчивый взгляд Луи просканировал парня. Томлинсон достал из аптечки пластырь. — Ну? Что произошло? — Всё нормально, Лучик, — Гарри устало потёр ладонью лицо. Всё не в порядке. И Луи знал об этом. — Скажи мне. — У мамы в последнее время проблемы на работе. Стало сложно платить за дом, и я… — И ты не сказал мне, — Луи кивнул. — Ты поэтому так одержим стажировкой? — Лучик, ты был занят. Я не хотел, чтобы ты волновался. — Гарри, я в любом случае буду волноваться за тебя. Даже, если ты не хочешь этого. Я люблю тебя, и тебе пора уже смириться с этим. Луи вздохнул, на несколько секунд запрокидывая голову и пялясь в потолок. Гарри подошёл ближе, нежно прикасаясь пальцами к подбородку парня и оставляя поцелуй на обветренных губах. В глубине дома послышались голоса и звон посуды. В следующую секунду раздался стук в дверь, за коем раздался голос Зейна: — Уже даже Найл дожарил перец, выходите. Гарри положил голову Луи на грудь, невесомо касаясь губами голой кожи. — Мы идём, — ответил Томлинсон, прижимая парня ближе. На экране появилось название — «500 дней лета». И Зейну захотелось убить того человека, который додумался включить именно этот фильм. Лиам закинул ноги на спинку дивана и смотрел всё вверх ногами. Он сказал, что под таким углом всё выглядело лучше, а особенно Зоуи Дешанель. Найл был, как всегда, очень сосредоточен — честное слово, он смотрел «500 дней лета», «Реальную любовь», «Челюсти» и «Области тьмы» с одинаковым выражением лица. Примерно на средине фильма Лиам и Найл вдруг решили поспорить о том, правильно ли делал Том, что убивался по своей Саммер. — Прекратите, вы разбудите Гарри! — прошипел Луи, запустив в Лиама подушку. Но это только больше раззадорило парней. Зейн откинулся на спинку кресла, поглядывая на сопящего юношу. Луи был убеждён, что он просто волнуется о друге, и был, в общем-то, прав, только не совсем угадал, о каком именно. Стайлс потёр ладошками глаза и вытянул губы, Луи тут же наклонился, оставляя на них сладкий поцелуй. Оценив обстановку, Гарри протянул парню руки, и тот сплёл их пальцы. — Пойдём, — тихо произнёс Стайлс. Они вышли к бассейну, в воде которого отражались блеклые силуэты небольших садовых фонарей. На воде всё так же покачивались мячи, только теперь на них падал лунный свет. Люди, проживающие по соседству, устроили вечеринку, и неразличимая музыка ударялась об ощущение обособленности двора дома. Луи опустился на то же место, где лежал утром, утягивая парня за собой. Ноги Гарри обвили его талию. Уткнувшись носом Луи в плечо, он гладил волосы на его затылке. Дорожка после мокрых поцелуев поблёскивала у Гарри на шее. Луи одновременно любил и ненавидел такие моменты. Каждый раз когда он закрывал глаза, ему казалось, что если он откроет их, то всё потеряет. Тёплый ветер перебирал кудряшки Гарри, оставлял призрачные поцелуи на щеках парней. Затишье перед бурей. Заглядывая вперёд, навряд ли Луи, даже учитывая его опыт, склад ума и уровень внимательности, мог бы сказать, когда это всё началось. Может, после ссоры из-за банки с горошком в январе. Гарри не хватило одной для салата, и он попросил Томлинсона сходить в магазин, но Луи был занят. Он не просто сидел и пялился в тетрадные листы, распечатки и учебники — Луи готовился к сложному экзамену, и Гарри прекрасно знал, что его нельзя отвлекать, но продолжал маячить с пустой железной банкой и охать. — Ты в состоянии сам сходить в магазин, — раздражённо бросил Луи. — Лучик, у меня температура тридцать восемь и три, я прошу всего лишь сходить в продуктовый. Это займёт меньше десяти минут, — не унимался Гарри. — Попроси Лиама. — Лиам не мой парень, я не могу просто взять и попросить его сходить в продуктовый. — Раз уж на то пошло, то ты и меня не можешь просто попросить сходить в продуктовый. Я занят, Гарри. Гарри пошёл в магазин сам — укутался в тёплый шарф, надел по два носка на каждую ногу и поплёлся в супермаркет за горошком. Лиам отругал его, стоило Стайлсу разуться. Пейн лепетал о температуре, спрее для носа и витаминах, когда Луи с громким скрежетом отодвинул стул от барной стойки и зашёл в спальню, хлопая дверью. — Он просто нервничает из-за экзамена, — пожал плечами Лиам. — Да, я знаю, — вздохнул Гарри, всё ещё не отрывая взгляд от входа в их спальню. — Он хочет попросить мистера Дэвидсона быть его научным руководителем в магистратуре. Может, началом нужно считать тот день в апреле, когда Луи вернулся домой и нашёл книгу Джулиана Роттера разорванную в клочья. Ветви деревьев гулко стучали по окнам. Дождь барабанил по крышам. Соседи разговаривали слишком громко. Стены были слишком белые. Шпрот невинно вилял хвостом, и Томлинсон едва ли сдерживал себя. Это была особенная книга — он купил её в четырнадцать лет, он сам насобирал на неё деньги, эта книга была чуть ли не аллегорией на смысл всей профессиональной жизни Луи, и Гарри, чёрт возьми, знал об этом, но в тот момент он просто сидел на диване, быстро печатая в ноутбуке. Луи бесцеремонно швырнул книгу ему на колени. — Какого чёрта ты делаешь? — спросил Гарри, нахмурившись. — Ты должен был просто последить за ним, — ровным голосом произнёс Луи. Взгляд Гарри бегал по его лицу — на шее расцветали красные пятна, глаза застилали слёзы, зубы впивались в распухшие губы. Стайлс опустил голову и только тогда заметил, что именно лежит рядом с ним. — Твою мать, нет, мне так жаль, малыш, — охнул Гарри, вскакивая с дивана. Он тут же подлетел к Луи, но тот отодвинулся от него, словно ошпарился. Слёзы уже жгли веснушки на щеках, и сердце Гарри вот-вот должно было остановиться. Ему было так больно и, наверное, даже стыдно. — Почему ты снова делаешь это?! Сколько можно?! — хрипло кричал Луи. — Ты должен был просто смотреть за ним! Просто смотреть! Гарри беспорядочно кивал, пытаясь дотянуться до парня, пытаясь прижать к себе, но тот был так далеко. Их руки сталкивались, а Луи всё продолжал кричать и вырываться. Всё было как в дрянном фильме: к сотому «ты меня не понимаешь», Гарри не выдержал, теперь сам отталкивая парня. Он схватил книгу. Он выдрал из неё листы. Луи вскрикнул, сгребая в охапку первые попавшиеся конспекты Стайлса. Когда Лиам вернулся домой, ему сначала показалось, что в комнатах совсем пусто. Шпрот, поджав уши, улежал в прихожей на ботинках Гарри. Заглянув в гостиную, Пейн едва сдержал громкий вздох. Вся комната была усыпана обрывками исписанной бумаги. Луи сидел на диване, закрыв ладонями лицо, его плечи содрогались, а горло уже начинало саднить от рыданий. Гарри рухнул перед ним на полу, уткнувшись лицом в колени парня, что-то бессвязно бормотал в них, шептал «прости меня» — и все трое понимали, что в этих извинениях, в сердце, которое раздирает вина, кроется что-то ещё. Луи сполз с дивана, обхватывая шею юноши руками, он прижимал его к себе, но чувствовал — всё рушится. И даже не мог понять почему. Соседи всё ещё кричали. Ветки тарабанили по стёклам. А стены были белыми. В то время Луи обзавёлся новой привычкой: он садился в машину и просто ехал. Куда-нибудь. Знакомые мелодии одна за другой сменяли друг друга, и Луи даже удавалось отстукивать их ритмы на руле. Или это нервное. В размытых картинках за стёклами мелькали огни, разноцветные прохожие перепрыгивали лужи. Капли скатывались по стеклу. Красный свет от светофора разрезал черно-белую улицу. Это тяжело, — вот о чём думал Луи в такие вечера. Ругаться с тем, кого любишь, всегда тяжело. Даже, если нет криков и истерик. Наверное, так даже хуже. Недосказанность убивает. Самое страшное, что это не происходит в одну секунду. Ссоры не появляются из волшебной страны. Просто день за днём мы затыкаем себя, а потом выплёскиваем всё сразу. Зачем? Наверное, это больнее всего. То, что никто не знает зачем. Луи всегда считал, что надеяться на человека, который сможет по-настоящему изменить что-то в твоей собственной жизни, стать якорем — глупо. Казалось, для него будет достаточно того, кто пообещает ему, что всё будет в порядке. Думалось, что он даже не будет требовать сдержать это обещание, потому что и так всегда знал — не может быть всё в порядке. В этом они с Гарри были похожи, но потом просто появились друг у друга. И Луи тоже понял, что ему не нужен «кто-то» — ему нужен Гарри, который бы шептал, что всё будет в порядке. Луи бы поверил ему. Только ему. В голову всё чаще начала прокрадываться мысль о том, что он должен отпустить Гарри. Это не давало покоя, невозможно было прекратить думать об этом. Особенно, когда Гарри отворачивался от него во сне, а не прижимался ближе. Когда он задерживался в университете и просил не заезжать за ним. А иногда Луи казалось, что Гарри забирал у него все. Его чувства всегда важнее, чем чувства Луи, но ведь он тоже имеет право на то, чтобы быть в порядке, правда? Томлинсон провёл тыльной стороной ладони по лицу и только тогда понял, что плачет. У него не получалось избавиться от ощущения, что совсем скоро всё поменяется. Вдруг раздался навязчивый рингтон, заставляя парня вздрогнуть. — Алло? — Лучик? — тихий немного нервный голос Гарри звучал из динамика. — Да, малыш? — ответил Томлинсон, зажмуриваясь. — Зейн хочет, чтобы мы приехали в студию. Что-то.. эм... что-то типа презентации нового трека? — Хорошо. — Заберёшь меня? — Скоро буду. Луи был убеждён — если бы Зейн был местом, то он был бы своей студией. Мрачноватые граффити на красных стенах. Одна на другой на полках стояли картины. Диваны обтянуты чёрной кожей — ни царапинки и ни единой потёртости, но на них всегда разбросан разноцветные декоративные подушки и мягкие игрушки. В углу отведено укромное место для записи песен: стойка с микрофоном, обклеенная наклейками, разбросаны ручки, блокнотные и нотные листы. Луи умостила с краю дивана с пивом в руках и деланным интересом на лице, которое было обращено к девушке, рассказывающей Томлинсону о замечательной музыке Зейна так, будто это она одна из его лучших друзей. Малик настраивал что-то в том самом музыкальном закутке, а Гарри болтал со школьными друзьями того. — Так, сейчас я начну, — Зейн хлопнул в ладоши. — Очень рад, что те, кто вдохновил меня, сегодня здесь, вместе со мной. Он подмигнул Гарри и послал Луи быструю улыбку. Луи нахмурился, бросая быстрый взгляд на Стайлса. Мелодия растеклась по комнате, и завораживающий голос Зейна заставил всех притихнуть. — This love is tainted. I need you and I hate it, You're caught between a dream and a movie scene... In a way, you know what I mean. When the darts just miss, I just can't resist it... Металлический привкус едва ли привёл Луи в чувства. Ему хотелось подорваться с места и выдернуть провод из розетки — остановить всё это, но, посмотрев на Гарри, он понял, что тот сидел неподвижно. Ресницы Стайлса подрагивали, пальцы впились в край клетчатой рубашки. — 'Cause I'm a fool for you and the things you do I'm a fool for you and the things, the things you do The things you do, the things you do Об историях со счастливым концом не пишут песен. Красными, словно гроздья рябины, полосами яд, принадлежащий их любви, обвивал шею Луи, заставлял желание перестать дышать заполнять все мысли. Домой Луи и Гарри возвращались пешком. Солнце ушло на упокой, и, если быть честным, Луи не хотел его видеть. Сейчас было практически хорошо — яд отпустил, листья тянулись к его куртке, царапая. Томлинсон запрокинул голову, сосредоточив свой взгляд на огромном жемчуге, укатившемся на небо. Подумать только, луна ведь самый близкий к солнцу спутник, а мы всё повторяем, что она — спутник Земли и только. Человечество до жути эгоистично. Луи едва ли не разомкнул губы, чтобы спросить у неё, тяжело ли ей живётся без своего солнца? Наверное, она бы только улыбнулась и одарила бы его полночным шёпотом, будто любовника: «Но ведь солнцу нужно светить». Луна бы поняла Луи — Ему нужно светить. В ту же секунду на нос парня упала капля — начался дождь. Неужели луна заплакала? Рядом с Луи шёл человек, которого он любил так сильно, как никого никогда не полюбит, но ему тоже хотелось плакать. Луи хотелось стать дождём — впитать в себя боль, поцелуи и музыку, а потом разбиться об асфальт. Гарри нужно было светить, и вдруг Луи понял, что он готов стать тем, кто будет отражать этот свет. Ливень пошёл в одну секунду как в глуповатых, однако порой таких нужных каждому, подростковых драмах. Но что-то подсказывало Луи — сейчас не будет тех, кто станет целоваться. Веки Гарри были прикрыты, куртка распахнута и зелёный шарф беспорядочно подлетал на ветру. Волосы спадали на глаза, капли с чёлки падали на губы. Он улыбался. — Ты сейчас замёрзнешь, — прохрипел Луи. Гарри остановился. Его улыбка стала чуть-чуть шире. Он открыл глаза, пожимая плечами. — Ты не заболеешь из-за меня. Где-то вдалеке пронёсся раскат грома. Он будто отрезвил Луи — впервые за долгие месяцы ему всё стало ясно, и боль пронзила его тело в одну секунду, словно молния. Луи больше не заболеет из-за Гарри. — Лучик? — М? — Лекции по литературе не были такими уж бессмысленными? — Не были.

«Сильные, бурные чувства всегда берут верх, спокойные его не требуют.» «Чувство и чувствительность» Джейн Остен.

В квартиру Луи зашёл первый, он привычно оставил ключи на тумбочке, бросил взгляд на обувницу — кроссовки Лиама были на месте. Гарри снял куртку и прошёл дальше, разматывая шарф. — Песня Зейна, — начал было кудрявый. — Что с ней не так? — перебил Томлинсон. Он сам опешил от своей грубости. С каких пор он разговаривает с Гарри так? — С ней? — усмехнулся Гарри, качая головой. — Хотя бы раз в жизни признай, что у тебя проблемы. Луи так чертовски сильно боялся этого разговора — до подрагивающих пальцев, до ослабевших коленок, до кома в горле. Гарри стянул верхнюю одежду, усаживаясь на диван. Он поставил локти на колени, утыкаясь в ладони лицом. — Наша любовь ядовита? — спросил он невнятно. Злость разгоралась внутри Луи. Он был убеждён — они не могли просто так говорить об этом. Как же это было глупо. Как же было глупо думать, что всё исчезнет по волшебству. — Ответь мне, Луи, — спокойно начал Гарри. — Ты чувствуешь, что всё это стало слишком рутинным? «Слишком рутинным»? Так Гарри решил назвать всё, что происходит в последние месяцы? Не болезненным, не сжирающими, не раздирающим изнутри, не обжигающим, не горьким и даже не солёным из-за вечных слёз? «Рутинным»? — Поговорим позже. Я устал. Луи развернулся, возвращаясь в прихожую. Ему нужно было хотя бы просто пройтись, не говоря уже о желание сесть в машину и уехать. Громкий звон, едва ли не гром, заставил его остановиться. За его спиной разлетелось стекло. Гарри кинул в стену стакан, который Лиам не убрал после своего ужина у телевизора. Шпрот заскулил. — Ну, конечно, ты снова уходишь!! Это ведь намного рациональнее, чем поговорить со мной! — Гарри начал кричать. — Что с тоб- — Я устал доказывать тебе, что ты особенный, Гарри! — Луи повысил голос, сжимая ладони в кулаки. Стайлс стоял прямо напротив него. Зелёная толстовка делало его ещё больше бледным, чем есть на самом деле. Гарри тоже был зол. — Я никогда не просил делать это, — отрезал он и вышел из комнаты. Он никогда не просил Луи об этом. Он вообще никогда ни о чём его не просил. Только однажды — однажды Гарри попросил Луи не лезть в его проблемы. На этом всё. На дрожащих ногах Луи дошёл до барной стойки, забирался на стул. Он опустил голову на руки, наконец-то давая волю слезам, нет, рыданиям, что поселились где-то у корня его языка. Томлинсон плакал навзрыд, его прерывали лишь поскуливания Шпрота. Луи тоже хотелось скулить, ему тоже было страшно. Однажды Стайлс сказал ему кое-что важное, и сейчас тот образ Гарри — улыбающегося, всегда немного сонного и в большеватой для него одежде — родной образ не давал ему упасть с этой несчастной табуретки. В тот день они сидели среди деревьев. Оранжевые листья падали на землю. Луи не мог оторвать взгляд от того, как зрачки Гарри бегают туда-сюда в зависимости от того, куда летит сорвавшийся листок. Томлинсону было так интересно, что привлекло этого парня, такого светлого, готового делиться своей улыбкой со всем миром, в безжизненных и обречённых, лишившихся шанса цвести ещё хотя бы раз, листьях. Только сейчас Луи осознал: он видел в них себя. А, может, Луи смог понять это ещё тогда. Кто знает? Вдруг Гарри вдохнул осенний воздух и запрокинул голову к небу. Он наслаждался жизнью. — «Боль порождает искусство», — голос Луи был совсем тихим, а воспоминания искажали его, делая больше похожим на эхо. Гарри повернул голову в сторону парня, уголки его губ дёрнулись. — Тебя не было сегодня, — продолжил Томлинсон. — Это сказали на лекции. Я не то, что бы знаю, какая была тема и каким был контекст, но... мне показалось, что тебе понравится эта фраза. И мне тоже. Мне тоже понравилась. — Боль порождает жизнь, — прошептал Гарри. — Искусство есть жизнь. Разговор был совсем тихим — будто кто-то мог подслушать, но нет, их шёпот был единственным звуком. Это был тот самый шёпот, который зажигает внутри нас что-то неподвластное объяснениям. Что-то, что возвращает нам детскую наивность и заставляет всё внутри сжаться. Гарри сказал это только Луи, но тот был уверен, что их слышал весь мир, но не мог разобрать слов. Луи хотел, чтобы весь мир знал, что есть слова, которые Гарри говорит только для него. Потому что он породил в Луи жизнь. Потому что он породил в нём искусство. Потому что он был его болью. Луи любил наблюдать за Гарри. Неважно, что тот делал: читал что-то или смотрел фильм, искал нужную тетрадь, хмурился. Иногда Гарри как будто выпадал из реальности. Луи смотрел на него и видел, как боль била под дых; как Гарри старался скрыть это. Какого это любить чужую боль? Это сложно. Сложно любить не доброго, не открытого, порой, чёрствого и всегда разбитого, всегда скрывающего себя за сотней масок, но Луи пытался. Сложно смотреть в глаза любимого человека и видеть, как там рушатся мечты. И больно. Безумно больно уже не знать можешь ли ты чем-то помочь. Но ты всё равно любишь: отчаянно, искренне, сильно. Любишь человека, который пытается улыбаться, несмотря на кровоточащие раны на сердце. Любишь человека, который жесток из-за этой чертовой боли, которая уже стала частью его самого. Ты любишь и ни на секунду не жалеешь об этом. Потому что веришь в него. Потому что знаешь — он справится. Шпрот провёл мокрым носом по ступне Луи, и тот наконец-то поднял голову. Он встал, вытирая салфеткой слёзы, взял аптечку и тихо зашёл в их комнату. Гарри сидел на полу — голова запрокинута, волосы разбросаны по постели, ноги согнуты в коленях. Луи сел рядом, тоже облокотившись спиной на каркас кровати. Он повернул голову, целуя взглядом — лишь только взглядом — морщинки у глаз, складочку между бровей, родинку у губ, непослушные веснушки на щеках. Луи взял пораненную осколками руку Гарри в свою, из-за чего тот открыл глаза. — Сейчас немного будет щипать, — тихо произнёс Томлинсон, прикасаясь пропитанной перекисью ватой к царапинам. В ответ он получил лишь кивок. Когда бинт был закреплён, Луи хотел было встать, но Гарри потянул его за руку. Они смотрели друг другу в глаза. За окном шумели машины. В гостиной работал телевизор. В комнате Лиама разбивались тихие разговоры. Шпрот всё ещё скулил, забравшись под кровать. Гарри всхлипывал. Луи нежно провёл рукой по мокрой щеке, и Стайлс снова прикрыл глаза. Час назад они были готовы убить друг друга, а теперь Луи стоял там и готов был умереть. Он опустился обратно на пол, на коленях подполз как можно ближе. — Я всё ещё твой, — голос Луи сорвался, получилось слишком тихо. Но Стайлс вдруг вцепился в футболку парня так сильно, что костяшки на его пальцах побелели, и слёзы хлынули из его прекрасных глаз. Луи осел рядом, притягивая любимого к себе, Гарри забрался к нему на колени, смыкая ноги за его спиной и обвивая руками шею. Тихий шёпот прервал гудение машин, монотонно звучащее в голове. Гарри произнёс — нет, он выцарапал эти слова своим дыханием на шее Луи: — Я люблю тебя. Утром Гарри уехал домой. Луи понимал, что той ночью они засыпали вместе в последний раз.