🌑
[call me kharizma — monster (under my bed)]
Но ни сразу после того, как Чонсон покидает дом Чонвона после выпитого чая, ни поздно ночью и тем более под утро, Блэкаутер не приходит. На руках Чонвона розовеют свежие от ногтей царапины, в углу спальни осколками сверкает лампа с ночного столика, а в глазах отражение глубокого недосыпа. Он склоняется над раковиной, прижимаясь горячим лбом к крану, из которого бежит ледяная вода, и опускает ресницы. Опускает под холодный поток исцарапанные руки. Он ждал его всю ночь и весь вечер. Даже утром дрожал от прохладного из открытого окна ветра, но ждал. Но никто не пришёл, и Чонвон невольно задумался, что следы вчерашние ему привиделись. Что зачистка сработала не идеально и это осталось после них. Но весь этот карточный домик рассыпается об один простой факт: останься это от недоглядевшей зачистки, и слюна давно бы засохла. Но она была свежее, чем мысли Чонвона этим утром. Он тащит себя по лестнице вниз, представляя в какой-то момент, как падает кубарем, ломает шею и никто его не находит сутки или двое, пока не приедет офицер, пока Чонсон не поймёт, что на сеанс к нему никто не приходит. Он вздыхает, скользя ладонью по перилам, останавливается на последней ступеньке, упираясь взглядом во входную дверь. Приходил ли Блэкаутер через неё? Уходил ли через неё? В кухне так и стоят в раковине с вечера пустые чашки из-под чая и заварник с открытой крышкой. Хоть что-то Чонвону не привиделось. Словно в подтверждение его мыслей, из кармана джинсов, что он так и не снял с вечера, раздаётся тихая мелодия входящего звонка. — Утро, Чонвон, — полуулыбку Чонсона он чувствует через динамик, прикусывает свои губы. — Как ты? — В порядке, — кивает, хоть и знает, что его не видят. — А ты? — Уже на работе, — коротко усмехается Чонсон. — Офицер должна приехать сегодня? — Да. Вроде как. Я если честно уже даже успел позабыть. — Хорошо, что я напомнил, а? — Да уж. Он хмыкает кривовато, открывая верхний ящик и находя там коробку сухих завтраков. Клубничные колечки, их всегда всухую таскал его друг. Желудок скручивается и вовсе не от голода. — Наш сеанс, — в трубке слышится шелест страниц блокнота, — он завтра. Всё в силе? — Да, думаю да. Вряд ли произойдёт что-то сверхъестественное, — прыскает Чонвон, открывая коробку. — Шанс мал, но в нашем мире я уже ничему не удивлюсь. Приятного завтрака, Чонвон. — Спасибо, Чонсон-ши, — рука замирает над пустой тарелкой. — Тогда до завтра, полагаю? — До завтра. — Пиши мне, если что, хорошо? — Хорошо. Ещё один кивок пропадает в коротких гудках и звоне колечек, падающих на белоснежное дно, покрывая его. Чонвон откидывает мобильный на кухонную тумбу рядом и толкает себя к холодильнику. Несколько дней вне дома, в которые никто не закупал новые продукты, только сейчас отдаются в его осознании и отражаются пустой бутылкой из-под молока. Чонвон цыкает языком, захлопывая дверцу, и переносит тарелку с сухим завтраком на барную стойку, падая безвольным телом на стул. Под ладонью так удачно находится пульт от небольшого телевизора, висящего на стене напротив, и Чонвон жмёт кнопку включения, не глядя. Кончиками пальцев цепляет колечко за колечком, не чувствуя кажется даже вкуса, но набивая хоть чем-то пустой желудок. Он слышит негромкий голос диктора утренних новостей, но до последнего не поднимает голову. Пока не слышит «Блэкаутеры». Пока не слышит «очередное ночное нападение». Щурит покрасневшие глаза, как только замечает вдруг трещину, идущую по низу экрана, тонкой паутинкой распадающуюся в левый угол. Сглатывая комом сухой завтрак, Чонвон медленно слезает со стула, обходя барную стойку. Этой трещины на телевизоре никогда не было. Эту трещину мог оставить один из Блэкаутеров, только зачем и как? Друзей его застали спящими на диване, телевизор в кухне висит слишком далеко и монстрам он без надобности. Отлетали ли в него конечности? Чонвон не хочет, но думает об этом, и почему-то его сковывает уверенность и ужас от понимания того, что ни одна конечность не оставила бы в экране трещину. Но и битой посуды он не слышал, не видел. Пальцы осторожно поднимаются от начала трещины к развитию паутинки. Ползут вверх, слегка проваливаясь в очевидной ямке, на которую и пришёлся удар. Чонвон замирает, ковыряя ногтем частички разбитого экрана. Сглатывает, понимая, что крошечные песчинки, окрашенные в красный, вряд ли являются просто цветным стёклышком. Он тянется второй рукой к кнопке выключения, чтобы пляшущая картинка новостей не сбивала и не раздражала глаз.[Johnny Goth — garden of doom]
Дёргается назад от телевизора, как только алый блеск отражается над его макушкой в потемневшем экране. Глаза его распахиваются, когда он, оборачиваясь, видит стоящего посреди своей гостиной Блэкаутера. — К-как… В грязноватой и потасканной толстовке, свободных джинсах и истоптанных кедах. Капюшоне, наброшенном на хмурый лоб и спавшие на него сальноватые чёрные волосы. Тяжёлым взглядом точечной красноты среди бездонной тьмы на вытянутом сером лице, с плотно сомкнутыми губами. Чонвон едва дышит, глядя на него. Блэкаутеры никогда не выходят днём. Это аксиома, которая спасала людей все те годы, что монстры уничтожали их род. Благодаря которой жить было страшно, но, переживши ночь, можно было выдохнуть на следующие часы меж рассветом и сумерками. Перед ним же, в его гостиной, стоял Блэкаутер, который днём выходить был не должен. Которых днём никогда не видел никто. Чонвон бросается назад, за спиной своей пытаясь найти вслепую брошенный мобильный, но жмурится лишь крепко и сжимается беззащитно, как только долговязое тело монстра оказывается вмиг рядом, придавливая к столешницам. Бесшумный, молниеносный, опасный. Он охватывает запястья Чонвона когтистыми пальцами, вдавливая раскрытые ладони в поверхность за спиной. Нависает смертоносной тенью, дыша Чонвону кровавой сладостью в лицо. Чонвон больше чувствует, нежели слышит, как рычит утробно. Он отворачивает голову как может, скованный страхом и монстрическими руками, но жалеет об этом в тот же момент, потому что дышать на него тяжко не перестают. Смещаются лишь к шее, склоняясь запредельно близко. Ощутимо носом втягивают с покрытой мурашками кожи естественный запах. Тела. И страха. От самого Блэкаутера сегодня вопреки всему пахнет не только ядом и кровью. Чонвон отчётливо различает неприятный отголосок грязи и пота, сырости и отчасти гнили. Он уверен, одежда, в которую одет сегодня монстр, досталась ему явно не с живого и здорового человека. Но Чонвон не уверен, зачем ему одежда вообще? Зачем монстрам что-то человеческое? Как Блэкаутер вообще понимает, как устроена одежда и как её нужно носить, если все в один голос твердят, что они существа без осознанности и каких-либо инстинктов, кроме убийства и кормления? Очередной глухой и протяжный рык возвращает Чонвона к реальности, в которой он словно распят монстром в своей кухне. Его запах всё ещё зачем-то крадут с шеи, его запястья всё ещё держат крепко, будто он сможет хоть как-нибудь навредить бессмертному существу с невероятной скоростью и силой. Его тело по-прежнему вжато чужим неприятно в столешницу позади. Чонвон уверен: синяки останутся. Везде, но самые странные где-то внутри. Где-то под рёбрами. Он чувствует… А после на пробу поворачивает голову вправо, так и не открывая глаз. Боясь увидеть приоткрытую пасть, боясь примагнититься к розоватым шрамам нечеловеческой пасти. Он вздрагивает, затаивая дыхание, когда щека его касается чужой холодной. Он кожей своей ощущает этот шрам плотный и выпуклый, и даже глаз открывать не нужно. Стоит недвижимо в цепких монстричеких руках и не дышит, пока Блэкаутер, соображая, что стряслось, поворачивает свою голову немного тоже. Задевая теперь щёку Чонвона уголком полных серых губ, от которых и расходился дальше опасный шрам. Выдыхая на побледневшую до смерти кожу кровавой сладостью, стоит только губам разомкнуться напротив нежной скулы. Чонвон ждёт, что вот-вот, как однажды, появится скользкий язык. Опробует его, словно лакомство, слижет страх и оцепенение. Но не слёзы, которых сегодня нет. Чонвон так некстати думает о том, что слёзы в прошлый раз спасли его и Блэкаутер его не тронул. Потому что сейчас: глаза сухи и даже в носу не щиплет, и ни одна мысль не помогает заплакать, потому что мысли все о том, как реагирует его тело и затуманенный разум. Он приоткрывает глаза, глядя сквозь пелену и опущенные ресницы в так близко оказавшиеся к нему кровавые бездны. Чувствует до дрожи в солнечном сплетении и коленях, как на уголок губ его оседает металлический яд огненный на спокойном выдохе. — Я ждал тебя ночью, — выдыхает в ответ, смешивая химическую клубнику с естественной кровью. Опускает взгляд, не выдерживая. Охает, видя как пасть Блэкаутера размыкается аккурат перед его лицом и напротив приоткрытых губ. Он закончит так. Настал конец, и его сожрут этим утром в кухне, как он всухомятку скормил своему пустому желудку клубничные колечки. Чонвон устал от этих качель и, честно, уже даже почти не страшно… Блэкаутер рычит снова, обдавая Чонвона волной дрожи и холодного предвкушения конца, но вместо того, чтобы раскрыть пасть шире и оторвать нерадивую голову, он ослабляет вдруг хватку и освобождает запястья. Отстраняется, плавно отходя назад и облизывается длинным серым языком, хмуро оглядывая дом, но не глядя совсем на Чонвона. Но не успевает двинуться дальше, попадая в плен тёплых дрожащих пальцев, накрывших щёки. Чонвон не понимает, что он творит, Блэкаутер впервые возможно испытывает замешательство. Они смотрят друг другу в глаза, испуганно, жадно, голодно, испытующе. Чонвон чувствует, как шрамы под ладонями его оживают, но не убирает рук. Делает лишь жалких полшага вперёд, хватая в невидимую клетку теперь монстра. Заковывая его в тепле своих пальцев и влажноватых от нервов ладоней. Рассматривает, не моргая, теперь уже не в полумраке спальни. Неоправданно длинные ресницы, тень бросающие на высокие скулы, тонкие сальные пряди чернильных волос, скрывающих слегка хмурый лоб, густые брови, грозно сдвинутые к прямой переносице. Глубину чёрных глаз с алыми точками радужки посредине, смотрящих на Чонвона загнанно и пугающе одновременно. Возможно впалые щёки, но увенчанные кривоватыми, выпуклыми шрамами, слабой розовизной и местами белёсостью выделяющиеся на серой коже лица. Острый подбородок, покоящийся в тёплых ладонях. Губы чересчур человеческие, слегка пересохшие, но полные и возможно, будь они розовее и живее, красивые. Чонвон дёргается от вспышки под рёбрами. Они красивые даже так. Осознание этого заставляет его, наконец, прийти в себя и отпрянуть назад, убирая руки.[OMEN XIII, VELVETEARS — Empty Dreams]
Но запястья его вновь оказываются в чужих пальцах, остротой когтей прижимающихся к пульсу, бьющемуся оголтело. Ладони его крепче жмут к смертоносной пасти. Глаза Блэкаутера закрываются, а нос с шумом тянет запах кожи Чонвона. Он совсем по-человечески трётся щеками о теплоту нежных рук. Совсем по-человечески вжимается в пульс на запястье носом, словно вдыхая жизнь. Словно извиняясь за то, что не пришёл. — Кто же ты такой… — шепчет Чонвон, слегка сгребая пальцами по серой коже монстрического лица. Вместо ответа, к его ладоням приникают суховатые губы. Что-то внутри переворачивается, скуля от неизвестной тоски и боли. Эти же губы могли быть измазаны его кровью несколько дней назад. Чонвон всё же вытягивает руки свои из рук Блэкаутера. Назад отходит, сожалеюще поджимая губы и заводя за спину ладони, пряча их от внимательных глаз. Сжимая в кулаки пальцы, чтобы не вернуться на место, изучая самыми кончиками каждую бороздку шрамов. Челюсти стискивает так, чтобы не заныть от неизвестного чувства, разбирающего внутренности по кусочкам. — Ты не должен быть здесь, — мотает он головой, вновь прибиваясь поясницей к столешнице и глядя с болью в красные радужки. — Офицер приедет вот-вот. Уходи. Он не хочет. Он ждал. Но он не лжёт и сегодня в самом деле должна была приехать офицер, чтобы поговорить. Чонвону всего лишь нужно было потянуть время и как-то задержать попытаться монстра здесь. Но он отсылает его куда подальше. Он должен хотя бы попробовать сдать его. Наказать хоть кого-то причастного к смерти его друзей. Но вместо этого, Чонвон велит ему уйти, чтобы не попасться. Потому, что Чонвон тот, кто попался сам. — Уходи, — выдыхает он, хмурясь от подступающих слёз и отворачивая голову. Даже, если он ждал его и не спал всю ночь. Даже, если он хочет видеть его здесь и сейчас, пусть неясно зачем. Он не слышит, но ощущает кожей, что пристальный взгляд пропадает, как и чувство того, что он не один. Это лёгкий гул в ушах и вакуум от пустоты в комнате. Это шоркнувшая входная дверь. Чонвон распахивает глаза, оборачиваясь. Тонкая шторка на полуматовом стекле едва заметно дрожит. Блэкаутер просто вышел через дверь посреди бела дня.🌑
[crywolf — CEPHALOTUS]
Чонвон складывает руки в замок на столе перед офицером, глядя в чашку полную чая. — Как тебе в целом работается с Чонсон-ши? — Хорошо, — кивает Чонвон, поводя плечами. — Он очень располагающий к себе человек. Мне спокойно с ним. — Он упоминал, что ещё рано говорить о положительной динамике, но позволь мне немного личной оценки, раз основной разговор окончен, — улыбается Кан, обнимая тонкими пальцами кружку; Чонвон замечает блеск кольца на безымянном пальце. — Конечно. — Ты выглядишь чуть более открытым, чем в первый день. Быть может, ты просто начинаешь постепенно отходить от случившегося, но рискну винить в этом Чонсон-ши. — В этом… — Чонвон неопределённо обводит глазами кухню и ясное лицо офицера, возвращаясь к чаинкам в своей чашке. — Есть и его заслуга. На сеансах мы обсуждаем не сколько само…происшествие…сколько жизнь «до» и «после». Отдельные моменты. Иногда и вовсе говорим на отвлечённые темы. Как например о чае, который нельзя заваривать долго. — Родители твоих друзей не связывались с тобой? — внезапный вопрос выбивает из Чонвона тихий возглас и пеленит глаза. — Нет. Разве должны были? — Завтра состоятся закрытые похороны ребят. Чонвон не знал особо этих людей. Они не были подростками, чтобы отпрашиваться у мам и пап на ночёвки. Они жили одни давно в чужом городе. Они знали лишь имена и иногда со смехом в трубке могли поздороваться. Он знал, что его не пригласят на похороны, потому что возможно не захотят видеть того, в чьём доме погибли их дети. А он выжил. Он знал, но желудок всё равно болезненно скручивается узлом, а грудную клетку прошибает тупая боль. Тупая обида. На жизнь. — Нет, они не связывались со мной. Он тоже решает обхватить пальцами чашку. Но не потому, что холодно или руки деть некуда, а чтобы скрыть дрожь. Он не хочет, не должен, но обида и боль, тоска и сожаление, несправедливость и отчаяние заводят его сердце, ускоряя пульс и танцуя на тонких прутьях нервов. — Они не пригласят никого, кроме родственников, — словно оправдывает семьи офицер. — Из-за подготовки к свадьбе они сблизились… Из глаз Чонвона солёными брызгами вырываются слёзы, а зубы впиваются в дрогнувшие губы, готовые испустить судорожный всхлип. Он не знал. — Свадьбы? — удаётся произнести ему, сглатывая. — О… — Кан поздно понимает свою ошибку, потупляя взор в чашку и прикрывая ей же болтливый рот, но продолжает тише: — У них была назначена дата росписи через пару месяцев. Может, это должен был быть сюрприз? Чонвон сюпризы когда-то любил. Приятные. В виде шаров с утра на день рождения, торта в классе, тысячи записок с пожеланиями на двери, горы милых маленьких подарков. Ночёвок и ночных поездок в горы на велосипедах. Чонвон любил сюрпризы получать и делать. Но не тогда, когда эти сюрпризы выбивали из-под ног почву и перехватывали дыхание, едва не заставляя корчиться на полу в рыданиях. Он держится, потому что при офицере эмоций показывать не хочется. Потому, что ей с этим возиться не нужно. Потому, что он ждёт и копит, чтобы позвонить позже Чонсону и рассказать ему обо всём. Это будет целой отдельной темой для сеанса. И похоже не одного. — Так или иначе, — делает формальный глоток чая офицер. — Похороны не то мероприятие, на которое стоит стремиться. Будет даже лучше, если ты просто узнаешь об их могилах и будешь навещать почаще. — Кому лучше? — внезапно взрыкивает Чонвон, глядя на девушку сквозь пелену горьких слёз; он даже не чувствует, не замечает, как до крови кусает изнутри щёки. — Тебе, Чонвон, — просто говорит она, опуская со стуком чашку и глядя ему прямо в глаза. — Им. Достаточно того, что ты пережил. Очередное потрясение в виде чужих рыданий и закрытых гробов тебе сейчас ни к чему. — Это были мои друзья. — При всей моей тебе сейчас поддержке, помни, кем я работаю, Чонвон. И как часто я общаюсь с семьями погибших. — И к чему вы? — чашка под пальцами скользит. — У тебя время всё ещё идёт. У тебя есть жизнь, Чонвон. И каким бы несправедливым тебе не казалось это распределение высших сил, Вселенной или я не знаю, во что ты веришь, но тебе придётся принять это. Тебе придётся жить дальше. Без них. От силы сжатия чашка выскальзывает из рук Чонвона, опрокидываясь и разливаясь рубиновым по гладкой светлой столешнице. «Чай с каркаде. Обладающий целебными свойствами и особенным вкусом. Насыщенным цветом и приятной кислинкой,» — вспоминаются слова Чонсона прошлым вечером. Чай, как разбавленная кровь заливший стол и немного руки, стекая уже прозрачными каплями по запястьям, помнящим ещё хватку когтистых пальцев. У Чонвона есть жизнь. Которую он теперь совершенно не знает, как жить. Пока что.🌑
[snow ghosts — circles out of a salt]
К вечеру Чонвон настолько погружается в собственные мысли, что не замечает, как остаётся сидеть на диване в гостиной в полутьме, пусто глядя в экран большого телевизора. Он успел уже подумать о том, что этот, как раз, должен был пострадать первым при нападении. В него-то точно что-нибудь бы отлетело. Но нет, экран цел, также ярок и невредим. Словно трещину на маленьком телевизоре в кухне сделал кто-то намерено, от злости. И не ударив, а будто бы продавив тонкую пиксельную сетку, указывая на что-то или пытаясь схватить… Чонвон вздрагивает всем телом, когда слышит хлопок распахивающегося окна где-то на втором этаже. Взгляд его проясняется, успевая заметить цветные картинки школьной вечеринки на экране, вероятно он потерялся в себе во время марафона какого-то сериала. Он лишь в полоборота поворачивает к лестнице голову, прислушиваясь и крепче обхватывая руками колени, подгибая на ногах невольно пальцы. Но звук не повторяется, шагов или шорохов он не слышит. Даже свист ветра не гуляет меж резных перил. Только смех и звон бокалов из телевизора, да его собственное тяжёлое дыхание, всё, что отчётливо раздаётся в комнате. Идти проверять Чонвон не решается, но на всякий случай ползёт рукой с колена вниз, где меж подушек диванных лежал его мобильный. Там на быстром наборе Чонсон и офицер. Скорая тоже. Он кричит, удерживаемый на месте тем, на кого натыкается, находя вместо телефона холодную ладонь, сжавшую его тут же в тиски. — Какого чёрта?! Сердце его колотится где-то в глотке, а глаза бешено осматривают незванного (но ожидаемого) гостя. Краснота дикой черноты смотрит невпечатлённо, также бесцветно, как и в большинстве предыдущих встреч. Чонвон пытается выдернуть руку, так непривычно хмурясь сам, но не наблюдая подобной эмоции на чужом лице, но ладонь его не отпускают, держа уверено и крепко. — Пусти. Но Блэкаутер лишь отворачивается к экрану в обыденном молчании. Туда же невольно направляет взор и Чонвон, меняясь в лице и складывая губы в неровную «о». Там, сидящая на крыше парочка подростков, делила один на двоих косяк. И держалась за руки, что время от времени крупным планом показывали. Чонвон опускает глаза на руки их. Свои ещё подрагивающие пальцы рядом с серой ладонью и пальцами длинными, увенчаными чёрными когтями и выпирающими излишне костяшками. Он на пробу сжимает монстрическую ладонь несильно в ответ. Охает, когда Блэкаутер делает тоже самое, но с большей силой, не рассчитывая её границ. — Всё-таки что-то понимаешь, а? — вновь смотрит на него Чонвон, но ему предстаёт лишь ровный профиль с закрытой линией пасти. — И как нам с тобой общаться, а? — вздыхает он. — Да и зачем вообще… На эти слова, красная точка радужки мечется влево, пронзая его очевидным вопросом. Слишком осознанно брошенный взгляд, слишком внезапный и резкий. Чонвон щурится, ловя на профиль свой цветные вспышки очередных сменяющихся кадров, отражающихся и на чужой серой коже оттенками. — Тебе друзей среди своих не хватает? Чего ты ко мне пристал? — вскидывает он подбородок. Потому, что бояться, кажется, перестал. Потому, что накатывают все мысли, что варились в его голове с момента визита офицера. Потому, что обида и злость в нём с каждым часом и новым днём становятся всё сильнее и захлёстывают уже не на шутку так, что дышать сложно. Он выжил. Друзья скрыли свадьбу. Он единственный. Но его так никто и не расспрашивает об этом. Он несчастен и одинок. Но никто не окружает его из-за страха умереть. Ему только начал нравиться хоть кто-то. Блэкаутер не отпускает его. Он хочет поговорить хотя бы с ним, чувствуя свою ненужность и пустоту. Но даже чёртов монстр не может ответить ему, тупо глядя своими уже даже не пугающими глазами. Чонвон повышает голос. — Приходишь сюда, как к себе домой! А ты спросил меня, хочу ли я видеть тебя?! Трогать тебя?! — слёзы злобно горят в глазах и жгут переносицу. — Ты моё ежедневное напоминание о том, что я потерял! Ты бельмо на моём глазу, понимаешь?! Ты… Он захлёбывается негодованием, набросившимся на него так неожиданно и утопившим, эмоциями, что держат верх над ним. Шоком, когда вновь пытаясь выдернуть руку, он не получает желаемого, а наоборот, оказывается опрокинутым навзничь на диванные подушки, едва не ударяясь затылком о подлокотник. Когда оказывается пригвождённым Блэкаутером к дивану, с обеими руками зажатыми в болезненной хватке над головой, и убийственным взглядом, прожигающим насквозь. — Да не боюсь я тебя уже, понимаешь ты или нет? — выдыхает Чонвон в закрытую по-прежнему пасть. — Хоть сожри меня сейчас, я тебе в кошмаре явлюсь и поблагодарю даже. Я устал, слышишь? Он и впрямь не вырывается, не дрожит. Лишь пускает по вискам слёзы, глядя на привычно наконец хмурое лицо. Думая о том, как в самом деле устал. За каких-то несколько дней просто устал быть выжившим, и если так, когда его никто не дёргает, что было бы, будь он, как и хотел, разрываемым на куски всеми тв-каналами с интервью? Как быстро сдался бы тогда? Сколько истерик пережил бы и не вздёрнулся бы на лестнице меж этажей в первый же день? Чонвон устал ждать прихода Блэкаутера, ждать смерти, плетущейся за тем хвостом, ждать очередного толчка под рёбрами. Не хочет ждать сеансов с Чонсоном и очередных там срывов или вопросов. Он не проживёт и месяца, он устал тянуть бремя выжившего уже сейчас. Это задавит его. Сожрёт быстрее, чем монстр. Это уже его жрёт.[call me kharizma — imaginary illness]
— Слезь с меня… Внезапно рык, едва слышно идущий из грудной клетки, нависшей над ним, обращается в неясное урчание. Чонвон вопросительно пытается взглянуть на Блэкаутера, но тот лишь прячет лицо в его шее, вжимаясь в неё носом и вновь вдыхая так глубоко, словно пытается украсть весь естественный запах. Отпускает, ослабляя сжатые вокруг запястьев пальцы. Дышит медленно и затяжно, издавая неясные булькающе-урчащие звуки. Упирается руками в диван под Чонвоном, будто обнять хочет, но не знает как, не умеет, но…почти именно это и делает, если б только ладони его перевёрнуты были к лопатками Чонвона, а не упирались в них больно костяшками. Чонвон выдыхает, упираясь взглядом в потолок и принимая на себе тяжеленное монтрическое тело. Смиряясь с кровавым в шею дыханием, больше дышащим им, нежели выдыхающим в тёплую кожу. Этот Блэкаутер в итоге остался единственным, кто его не тронул. Единственным, кто возвращается, делает странные вещи. Единственным в своём роде, о которых когда-либо читал Чонвон, приходя днём и понимая, вероятно, обычную речь, пусть и не всегда. Единственный. Как и он. Не то изгой, не то исключение. Слишком необъяснимый, непонятный. — Разве ты можешь быть одиноким, когда вас так много? — хмыкает Чонвон. В ответ получает глухой рык, прерывающийся тяжким вздохом, и окончательно опустившееся на него тело, придавившее и мешающее уже дышать. Но он молчит и не жалуется, лишь вдыхает чаще и короче носом. Блэкаутер не знает и не понимает своей силы, веса. Чонвон скажет ему обо всём чуть позже, постарается объяснить, а пока… — Тебе нужен друг? …он опускает ладони свои на широченные плечи, скрытые потрёпанной изрядно толстовкой, ведёт ими дальше к позвоночнику, осторожно изучая напряжённую спину. Касается теплом кончиков пальцев оголённой из-за снятого капюшона шеи, ощущая всем собой, как вздрагивает от прикосновения монстр. Оставляет одну ладонь меж выделяющихся лопаток, вторую запуская в неприятно грязные на затылке волосы, слипшиеся местами, он надеется не кровью. Чувствует, как тяжёлый вздох облегчения окутывает его шею, а челюсть щекочут ресницы, видимо, закрывающихся глаз. — Ты должен быть моим врагом, — шепчет Чонвон, прикусывая губы и жмуря крепко снова влажные глаза. — Я не могу…я не должен с тобой дружить. Руки Блэкаутера приходят в движение под спиной Чонвона, и где-то на задворках тревожных мыслей, он думает о том, что когти вот-вот вырвут его сердце, но эти мысли стираются ощущением холодных ладоней больших, прижимающихся к его лопаткам. Будто повторяя действия самого Чонвона. — Знаешь…сожри ты меня тогда, всё было бы куда проще… Во весь экран главные герои целуют друг друга, кажется, впервые на всё той же крыше, пока под их ногами в самом разгаре школьный бал. Чонвон уже без неожиданного испуга и ужаса ловит себя на ленивой мысли о том: какого это, поцеловать смертоносную пасть? И целуются ли вообще Блэкаутеры? Как размножаются они…? Для того, в чьём лице монстр пытается разглядеть вдруг друга, Чонвон думает не о том. Для того, в чьём лице Блэкаутер видеть должен еду — Чонвон думает не о том. Для того, кто бояться должен и всеми способами пытаться поймать и сдать — Чонвон думает не о том. — Останься со мной до утра, — чуть слышно говорит он, почти касаясь губами шрама сомкнутой пасти. Но проблема как раз в том, что Чонвон за эти дни так устал уже думать. Он осмеливается обнять Блэкаутера крепче, не видя лица его, не замечая когтей сквозь свитер, игнорируя запах трупов и смерти. Представляя его, как совсем обычного человека со своими особенностями. Опустошает тяжёлую голову от каких-либо других мыслей, смыкая покрепче веки и притираясь щекой своей к чужой, что в любой миг разойтись может и сожрать его. Бросает всё на самотёк и просто отдаёт всё тепло, что есть в нём. Хотя бы на эту ночь.