🌑
[aeseaes — plenty]
— Как ты спишь? — А? Чонвон поднимает голову от листков, что заполнял, и устремляет медленно фокусирующийся взгляд на Чонсона. Терапевт явно о чём-то спросил его, но все мысли его последние полчаса крутились лишь вокруг воспоминаний об утре и укрытой розовым рассветом спальне, из которой бесшумно выползал Блэкаутер. Спавший в его кровати. Вот уже неделю ровно как. — Как ты спишь, Чонвон? — сам же Чонсон смотрит внимательно, не отводя глаз и слегка сведя к переносице брови. — Сегодня уже второй приём, на котором я не наблюдаю заплаканных глаз. Полагаю, это хороший знак? — Становится лучше, спасибо, — слабо улыбается Чонвон. Улыбается. За неделю, проведённую с монстром, они оба научились так многому… Чонвон — улыбаться вновь. Блэкаутер — обнимать и рычать меньше. — Сеансы с тобой помогают. Улыбка же Чонсона…она нравится ему. Несмотря на всю серьёзность в карих глазах, она по-прежнему мягкая и доброжелательная. Она не имеет продолжения в виде шрамов, способных открыть тебе устрашающую пасть. Она не отдаёт кровью и мертвецкой серостью. Губы Чонсона не такие полные, но…живые. Чонвону лишь на мгновение становится интересно: какой улыбку его видит Чонсон? — Это же чудесно, — по-доброму усмехается тот. — Но не думай только, что это повод уменьшить количество сеансов. Чонвон чувствует укол внутри. Думал ли он об этом? Ни единого раза. Несмотря на всё, что сумасшедшим образом происходит между ним и Блэкаутером, он думал невольно и не раз лишь о том, чтобы увидеться с Чонсоном вне сеансов ещё. Их чаепитие у него дома до сих пор отдаёт слабой горечью. Он чувствует её до сих пор, будто тот самый чай всё ещё перед ним в дымящейся кружке. — Вовсе не думал. Честно. — Нам предстоит ещё долгий путь, — Чонсон бегло поправляет очки и слегка наклоняется над столом вперёд, заглядывая в наполовину заполненные бумаги с тестами. — Но я сделаю всё, что в моих силах, Чонвон. — Спасибо большое. — А ты постарайся заполнить тест до конца сеанса. — Прости, — поджимает тот губы. — Следующий пациент, да? — Нет. Есть некоторые планы. И эта улыбка Чонсона такая редкая. Открытая, обнажающая ровный ряд зубов. Вовсе не заострённые клыки, с липкой ядовитой слюной, пахнущей кровью и мертвечиной. От резко изменившегося взгляда, Чонвон вдруг чувствует, как теплеют щёки и хочется голову спрятать, вжав в плечи. Он только опускает её, закусывая губы и возвращаясь к одному из тридцати вопросов. Задумывается о том, что от близкого контакта с Блэкаутером, ощущения у него те же. Необъяснимые, не очень-то и дружеские. Опасные и влекущие, тянущие что-то из самой глубины. Удивительно, но за эти дни, ему удавалось ненадолго забывать: каким образом они все вообще оказались вместе? Чувства, бурлящие внутри, заглушают боль и наполняют пустоту. Этого не должно быть, это противоестественно, это неправильно. Но это то, что позволяет последние дни Чонвону просыпаться по утрам уже без желания снова заснуть и не проснуться. Убийца и спаситель, смешавшие в нём остатки живого. — Блэкаутеры… — хрипато произносит он после недолгого молчания и откашливается. — У тебя когда-нибудь были случаи с пациентами…чтобы они возвращались? В ту же семью, дом. — Ни единого, — без раздумий отвечает Чонсон, качая головой. — Но я понимаю твой страх. Чонвон понимает тоже. Но не страх. А своё странное желание видеть монстра каждый вечер, уже как нездоровый ритуал. Страху место уступило любопытство. И что-то такое неправильное ещё… Он лишь кивает в ответ и снова погружается в листки, стараясь закончить раньше и не тянуть. У Чонсона дела, а Чонвон снова не смог спросить его о времени вне просторного кабинета с панорамными окнами. И снова не смог ответить себе: зачем ему это нужно вообще? И снова не смог признаться, что всё-таки кое-что скрывает. И он тот самый единственный снова случай, к которому Блэкаутер вернулся. Не единожды.🌑
[johnny goth — hit me right]
Звуки шипящего масла, громких разговоров и смеха, звона бокалов и открывающихся бутылок наполняют помещение, кажется даже переливаясь за приоткрытые двери. Чонвон отправляет в рот кусочек огненного свежежаренного мяса и всё ещё поверить не может в то, что делами Чонсона оказался ужин с ним в ресторанчике Хого. — Тогда я впервые попробовал алкоголь, — смеётся Чонсон, закатывая рукава и обмакивая мясо в острый соус. — Мне было пятнадцать и, верь мне, я пожалел в ту же секунду, как соджу попало в мой желудок. Чонвон смеётся. Беззвучно, мягко хихикая и прикрывая жующий рот ладонью. Чонсон за час, проведённый в ресторане, открылся ему совсем иным. С разлохмаченными и забранными назад волосами, без пиджака и в слегка расстёгнутой белоснежной рубашке. Совсем обычный парень, никогда не сказать, что терапевт, работающий с такими сложными и тяжёлыми случаями. Кожа его в золотистом приглушённом свете такая…живая. Да, Чонвон вновь подбирает в голове это же слово. Чонсон живой. Он тёплый. Чонвон знает это, потому что они не раз соприкасались руками. Его улыбка не смертельно опасная. Глаза его не налиты кровью и не зияют чернотой в белках. Он разговаривает с Чонвоном, отвечает на вопросы и задаёт свои в ответ. Он расположен к Чонвону как-то неправильно, кажется, тоже. — У меня нет особенно смешных историй, — пожимает Чонвон плечами, пока держит стопку в пальцах. — Первый курс, посвящение, компания друзей. Всё было спокойно. — Моя молодость была дурной, — машет рукой Чонсон. — Попытки заглушить произошедшее, поиски себя и пути, как жить дальше. Я рад, что ты сейчас, после всего, не выбрал этот самый путь. Улыбка Чонвона слетает, он хмурится, ставя стопку на стол. — Прости. Произошедшее? Выпивая махом порцию свою, Чонсон теперь хмурится тоже. Произнёсший вероятно то, чего не должен был, но явно очень хотел. Это такое…не описать. Слова идут порой изнутри и мы не успеваем их поймать, хоть и потом жалеем. Но это желание освобождения не всегда удаётся контролировать. Особенно, когда всё сдавливает внутри и выливается попросту через край. — Не то место, в котором стоит поднимать эту тему, — кривовато усмехается Чонсон, — но раз уж я сам озвучил. — Можешь не говорить, если не хочешь. Но Чонвон прекрасно понимает, что Чонсон хочет. Терапевт в его лице превращается в простого парня, у которого на душе тоже есть тонны тяжести и проблем. Прошлое. — Это…знаешь, вообще это настолько долгая история, что она одновременно охватывает и причину того, почему я пошёл работать терапевтом по случаям с семьями погибших, и моё детство. Не лучшая тема для разговора в такой приятный вечер, но ты рассказал мне уже столько всего… — Потому, что я твой пациент? — И тем не менее, сейчас мы просто два парня, ужинающие здесь. Так что…я кажется задолжал тебе немного информации о себе. — Я не настаиваю. Сказанное из вежливости, только чтобы помочь Чонсону как раз-таки рассказать. — Я, конечно, добрый человек, которому нравится помогать другим людям, этого не отнять, — хмыкает Чонсон. — Но прежде всего, я один из пострадавших от Блэкаутеров, — глаза Чонвона распахиваются. — И оттого знаю так хорошо, каково это: потерять близких в пасти монстров. Каково это: пытаться и учиться жить дальше. Что ты чувствуешь, что переживаешь, о чём думаешь. В первую очередь: почему выжил именно ты и чем ты такое заслужил? Заслужил жизнь и остаться без тех, кто тебе эту самую жизнь дал? Рука Чонвона с палочками дёргается. Бросить бы их, протянуть руки к Чонсону, взять его ладонь, лежащую на столе с чуть подрагивающими пальцами. Но он не делает этого и лишь молча слушает дальше, приоткрыв только рот в немой поддержке. — Мне было пятнадцать, — взгляд Чонсона теряется в огне посреди стола, размываясь в фокусе. — Маленький пригород, крохотный дом. И мои родители, столкнувшиеся во сне с неминуемой гибелью. Меня спасло только то, что я находился не там. Всего лишь остался ночевать у бабушки с дедушкой, чтобы родители не знали, что я гулял допоздна. Меня посчитали рождённым в рубашке, потому что вернись я домой — я бы погиб тоже. Но я избежал этой участи. Просто избежал. Не знаю, сколько дней или недель я проплакал. Каждую ночь просто выл в подушку, а потом…я не то, чтобы сильно увлекался алкоголем, но был этот идиотский период, когда я думал, что лучше так. Алкоголь в том возрасте, сам знаешь, не продавали, но мы доставали его откуда-то угодно. И это…это временно заглушало боль. До того момента, пока дедушка не посадил меня в кухне за стол перед собой и не поговорил. Просто поговорил. До самого утра, слушая мои слёзы. Я позабыл за этой болью, что не у меня одного отняли дорогое. Это были родители моего отца и…я не думал тогда, что для них это не меньшая потеря. Так пришла мысль заняться изучением случаев с Блэкаутерами, заняться тем, чтобы подготовить себя к обучению и помощи таким же, как я. Я начал посещать волонтёрские собрания, мы ходили к семьям, помогали, чем могли. Я направил боль в нужное русло. Темнота из его глаз постепенно рассеивается, когда он поднимает их на Чонвона, слабо улыбаясь. — И это привело меня к знакомству со многими замечательными людьми. С тобой в том числе. Чонсон живой. Чувствующий, сопереживающий, сострадающий, помогающий. Переживший такую же трагедию, оставившую огромный след на всю его жизнь и связавшую с убийцами навсегда. Только иначе. Чонсон его понимающий и не отворачивающийся. Чонсон, смотрящий на него так, как ещё ни разу за все дни, что они проводили на сеансах. Чонвона разрывают внутри лишь два колких чувства: влечение и сожаление. К обоим сразу.🌑
[Tusks — Be mine]
Только вот… — Спасибо за хороший вечер, — свет на крыльце дарит глазам Чонсона загадочный блеск; Чонвон видит это так отчётливо, потому что между ними едва ли пятнадцать сантиметров расстояния. — И тебе спасибо, — бормочет он, опуская взгляд невольно на улыбающиеся мягко губы. — Я почти вспомнил, каково это: быть обычным человеком. Они так близко. Слишком близко, и Чонвон отчётливо различает запах персикового соджу, который они решили попробовать последним. Оно смешивается с его, это заставляет прикрыть глаза, а руки дёрнуться вперёд, чтобы найти опору, потому что тёплые губы почти касаются его, а горячая ладонь ложится на талию… Только вот сожаление в груди Чонвона больше каких-то других чувств. И он опускает голову в последний момент, чувствуя лишь, как Чонсон мажет губами по его носу, упираясь ими в подставленный лоб. — П-прости, — неровно выдыхает Чонвон, так и не хватаясь пальцами за полы пиджака Чонсона и опуская руки по швам. Ключи неприятно брякают. — Ты прости, — фырчит Чонсон, отстраняясь; рука его оставляет колкую прохладу, покидая талию Чонвона. — Поторопился. — Нет, всё…всё хорошо, просто… — Просто не сегодня. Чонсон подмигивает, как только Чонвон решается поднять на него сожалеющий взгляд. — Береги себя и доброй ночи. — Спасибо, — кивает коротко Чонвон, неловко взмахивая рукой на прощание. Он провожает Чонсона до такси, всё это время ожидавшее его. Ёжится так, будто температура внезапно решила опуститься на десяток градусов. Его морозит от волнения внутри, он дрожит снаружи. Этот холод…такой, словно он пропитан им. И несмотря на всё тепло, что Чонсон старается ему дарить, это не помогает надолго. Это как дышать на промёрзшие руки на морозе. Кратковременные перепады, мнимое тепло, но ты продрог до костей и тебя спасёт лишь горячая ванна и тёплая одежда, но ты посреди снега и голого поля. Чонвон насквозь промёрз Блэкаутером. Потому, что идёт это от самого, кажется, сердца. — Ты! Он едва не подпрыгивает и жмётся затылком к двери, стоит ему только щёлкнуть замком и обернуться, встречаясь с красными точками. Глаза Блэкаутера озлобленные, Чонвон за эти дни научился ещё тому, чтобы различать каждый взгляд алой радужки. — Ты напугал меня! Только вот совести у монстра, как не было, так и не появилось, и слова Чонвона ему ни по чём, пока они не подкреплены слезами или другими действиями. Вот и сейчас, он лишь движется бесшумной тенью к нему, нависая сверху и не давая путей к отступлению. Прибивая лопатками ко входной двери и склоняясь прямиком к шее, чтобы втянуть с глухим рыком воздух, которым Чонвон тоже насквозь. Пряной древесностью чужой машины, сладковатым соджу и жаренным острым мясом. Неслучившимся поцелуем, осевшим на губах, мимо которых нос Блэкаутера тоже проскальзывает, пока он выпрямляется и рычит в лицо Чонвона громче и опаснее. — Пахнет чем-то не тем, а? — озвучивает он свои мысли. Длинное моргание. После сощуренные глаза и резкий запах крови. Чонвон слышит слабый щелчок челюсти, что открывается перед его носом. — У меня есть жизнь помимо этого дома. И ты это знаешь.[so blow - sway]
Он предпринимает слабую попытку обойти, но Блэкаутер угрожающе жмёт его всем собой к двери вновь. Чонвон лишь вздыхает поглубже. Он ничего не может поделать с тем, что монстр к нему вероятно испытывает далеко не дружеское притяжение, если они вообще могут что-то подобное чувствовать. Он ничего не может поделать с влечением своим к Чонсону тоже. И с тем, какой липкой виной это оседает на его лёгких, склеивая их и не давая воздуху пройти. — Отойди, — просит он тихо. Ответа нет, реакции тоже. Чонвон упирается несильно ладонями в ширину плеч, слегка давит. Но его игнорируют вновь, при этом неясно чего хотят. Чонвон не хочет вот, но невольно сравнивает в своей голове. То, как отличаются внутри него чувства. Сейчас, стоять так близко к Блэкаутеру. Парой минут ранее также с Чонсоном. Эта разница, которую он не может описать. Эта схожесть, которой он начинает бояться. Потому, что желание быть ещё ближе к каждому — неправильное, ненормальное. Разрушающее. — Отойди, пожалуйста… — шепчет он, но в противовес своим словам сгребает пальцами толстовку на плечах монстра. Когти на его талии острые, цепкие. Ладонь до этого там же была горячей и осторожной. Руки Блэкаутера держат его, как мышь в ловушке. Руки Чонсона будто ещё боялись его. Монстр знает, что Чонвон — его, в каком-то особенном смысле. Он поймал его. Чонсон же возможно лишь только начинает думать о желании сделать Чонвона своим. Он ещё охотится за ним. Их носы сталкиваются. Дыхание Блэкаутера не персиковый соджу. Это смерть в её чистом виде. Но Чонвон невольно вдыхает его полной грудью, прежде чем закрыть глаза и поддаться. И податься вперёд первым, чтобы научить монстра ещё одной вещи, что между людьми случается. Но совсем не между друзьями. Той, в которой Чонсону он на крыльце сегодня отказал. Губы Блэкаутера, как мрамор с крошкой. Холодные, твёрдые, неумелые. Он лишь прижимается к ним своими коротко, будто это что-то изменит в монстре и подарит его коже розовый оттенок, прямо как в дурацких мультиках. Но это меняет лишь натяжённость и смысл их взаимоотношений. Это меняет хватку Блэкаутера на его талии и то, с какой силой он жмёт человеческое тело к себе. Чонвон охает, сползая ладонями с плеч дальше, на спину, пытаясь обхватить её, гнётся, жмурясь крепче. Приникая губами к приоткрывшейся слегка пасти вновь. Он сожрёт его. И пусть. Он поранит его. И пусть. Он прорастает в нём, как ядовитый цветок, вот-вот уже пуская соцветия по коже в виде мурашек. Блэкаутер следует за ним, склоняется ближе и тычется полнотой губ в уголок губ Чонвона. Рычит чуть слышно, когда Чонвон губами своими его нижнюю прихватывает и возвращается к крепкому поцелую вновь, не заходя дальше. Не боясь, но не торопясь. Показывая. Вздрагивая и издавая слабый писк, как только чувствует, как расходятся шрамы, раскрывая пасть, а длинный язык лижет меж распахнутых губ так, словно это не Чонвон тут тот, кто учит. Но Блэкаутер попросту пробует. Пробует что-то на вкус, что кроме боли и крови. Что-то терпкое и с нотками сладости. Что-то неизведанное и желанное. Горячее и добровольное. Чонвон отстраняется первым, задыхаясь эмоциями и отворачивая голову, щекой ощущая снова примкнувшие к коже холодные губы. Когти на его рёбрах оставят следы. — Что я делаю… Голос Чонвона сокрушённый напополам с отчаянием. Он давит в себе желание вернуться к кровавому привкусу, что теперь кажется навсегда осядет у него во рту. Он даже не пытается задушить в себе желание встретиться с Чонсоном вновь и позволить тому поцеловать себя теперь. Ему необходимо сравнить, ему необходимо понять. Что он в самом деле делает и как так вообще всё далеко зашло? Зачем ему это всё? — Я очень устал, — руки его покидают медленно и оглаживающе спину и широкие плечи. — Мне нужно поспать. И тебе. Блэкаутер облизывается плотоядно, но осторожно, не задевая Чонвона больше. Фырчит, выдыхая, но выпускает его из мёртвой хватки, отступая немного. Давая вдохнуть и выдохнуть. Но Чонвон лишь опускается пальцами к монстрической ладони, сжимая её, и ведёт молча за собой. В полной тишине по тёмной лестнице, мимо открытой двери спальни, прямиком на расправленную кровать, в которой они эти дни засыпать уже так привыкли. Монстр не из-под кровати, оказавшийся на ней диковинной игрушкой, которую ты кладёшь рядом, чтобы уснуть. Монстр, пока ещё кажущийся большим человеком, чем многие люди вокруг. Монстр, в глазах которого: кровь плещется и смерть будто за тобой через них наблюдает. Чонвон смотрит, не отрываясь, и кладёт ладонь на впалую серую щёку. Монстр, которого он приручил. И который приручил его. И как из этого выбираться? Не знает пока никто. И надо ли…?