🌑
[SGAR — Signs]
— Я отвлёк тебя от чего-то важного, прости, — бормочет Чонвон, когда Чонсон помогает ему пристегнуть ремень безопасности. Руки Чонвона всё ещё идут мелкой дрожью и никак не могут удержать хоть что-нибудь. Вот почему стаканчик кофе находится в подставке меж сидений, обнятый Мистером Лисом, а не тонкими пальцами. — Мы уже говорили об этом, Чонвон, — вздыхает Чонсон, пытаясь всмотреться в личико Чонвона, что опустил стыдливо голову. — Ты всегда можешь звонить и писать мне, если тебе плохо. Чонвон сжимает плотно губы. Сегодня ему не просто было «плохо», он ощущал, будто сама душа покидает тело, пока кричал и задыхался в кабинке университетского туалета. И паршивее всего то, что поводом этому, в большем, служит отсутствие монстра-убийцы рядом. Чонвона на части уже разрывает от одной только мысли, что его Блэкаутер больше никогда не придёт. Насколько не нормально чувствовать себя защищённым в руках того, кто рвёт людей пастью на куски? — Я не успел купить тебе ничего, торопился, — вздыхает Чонсон, откидываясь на своё сидение и заводя мотор, — но я почти не притронулся к кофе. Можешь выпить, если хочешь. — Спасибо, — мямлит Чонвон. Но на стаканчик кофе даже не смотрит. Ему воздух по-прежнему поперёк горла, что говорить о кофе? — Отвезти тебя домой? — Есть другие варианты? На этот раз он смотрит на Чонсона. Немного неполноценно из-за опухших глаз и всё ещё влажной пелены перед ними. Но смотрит прямо в глаза, шмыгая носом и поджимая дрогнувшие губы. Домой…что ему делать там в пустоте? Снова бесцельно ждать того, кто не придёт? Выплакать остатки лёгких в ванной? Утопиться в воде и слезах, как вариант. Тебя мог убить вездесущий монстр, а ты накладываешь на себя руки от того, что он перестал тебя навещать? Не топ ли самых глупых смертей? — Есть, — просто кивает Чонсон. — Есть одно место, в которое мы можем поехать. И поговорить, если ты готов. — Внеплановый сеанс на свежем воздухе? Чонвон отворачивается к дороге, но вздрагивает, замечая внимательный взгляд Хисына через лобовое стекло. Он зачем-то кивает ему, возможно в немой благодарности? Хисын однако зеркалит действие и только после медленно разворачивается и уходит прочь. — Можем назвать это так, — ведёт плечом Чонсон, трогаясь с места. — А можем назвать это просто разговором по душам. Как скажешь. — А в том месте можно будет просто молчать? — Вполне. У меня нет цели вытянуть из тебя сейчас всё случившееся до последней секунды. Я твой терапевт, Чонвон, это так. Но даже, как терапевт, я не обязан бередить в тебе что-то, пока ты сам не решишь, что время пришло. Терапия — не насилие. Это заедает в голове. Он, конечно, никогда не думал так о терапии с Чонсоном, но он невольно задумывается о том, как они в самом деле проводят сеансы. Чонсон никогда не принуждает его к чему-то, не выпытывает информацию сотней вопросов. Он будто чувствует его, когда нужно отстраниться, а когда подтолкнуть. Он казалось даже знает о том, что Чонвон скрывает, но ждёт. Ждёт пока Чонвону хватит духа признаться самому. Или закопать это в себе так глубоко, что ни одним сеансом не вытравить. Сможет ли он когда-нибудь рассказать ему о Блэкаутере? Как долго они вообще будут…общаться? Может ли Чонвон назвать всё, что теперь между ними происходит простым общением? Это вышло за рамки терапии после поцелуя, но ещё не перешагнуло другую грань. И перешагнёт ли её когда-нибудь Чонвон вовсе? — Я знаю, — лишь выдыхает он понуро. — Если ты не против, мы можем заехать по дороге за чем-нибудь? Вода, перекус? Горячий кофе? Чонвону хочется сходу ответить «ничего», но он и впрямь ничего не ел, а после истерики голова ещё идёт кругом. И наверное он должен в себя что-то впихнуть. Хотя бы попытаться. На его рёбрах за последнее время можно начинать играть, как на арфе. — Чай. Пожалуйста. — Такой, как я мог бы приготовить дома, не обещаю, — дёргает уголками губ Чонсон, — но знаю одно место с неплохим чаем на заказ. Чонвон не может улыбнуться в ответ. Его лицо снова напоминает непроницаемую маску пустоты, как в первые дни после трагедии. Но он осторожно отцепляет Лиса от стаканчика с кофе и жмёт его к груди, сжимаясь в комок на сидении. Уже слабее, но игрушка всё ещё питает его энергетикой людей, которые справились. Пусть он и совсем «не».🌑
[Echos — 1216]
Место, в которое Чонсон привозит его, оказывается старым паромом. Заброшенным, но всё ещё атмосферным и красивым. — Будучи подростком, я часто сбегал сюда со своей плохой компанией, — хмыкает Чонсон в свой стаканчик с остывшим кофе. — Я бы тоже сбегал сюда, — бормочет Чонвон, глядя на грязноватую воду у берега, подсвеченную слабым солнцем. — Один. — Теперь ты знаешь, как сюда добраться. Можешь приезжать. Чонвон думает о том, что если Блэкаутер не появится ещё пару дней, он обязательно сбежит сюда. И жить будет прямо на полуразрушенном деревянном помостке над водой. Чтобы одной холодной ночью свалиться в воду и умереть, захлебнувшись. О да, такая смерть звучит куда приятнее утопления в слезах. — Звучит заманчиво, — мямлит он, кусая картонный край стаканчика с чаем. — Тот парень… — Мой одногруппник, — сразу понимает он о ком речь. — Он…хороший парень. Видимо. — Видимо? — Он тоже отказывал мне в поездке в дом. Но сегодня… — они плетутся вдоль берега нога за ногу на небольшом расстоянии друг от друга, Чонвон чувствует долгий пристальный взгляд, но не поворачивает головы. — Я не ожидал. — Помощи? «Жалости,» — хочется сказать ему. Но да, Чонсон прав. Помощи. Ведь помимо простой жалости, Хисын правда ему помог. Успокоил, пропустил пару, поговорил с Чонсоном. Он правда не был из плохих, но тот отказ…скребёт ещё немного по затылку неприятно. Может, Хисын попросту испугался? Может, правда были дела? Чонвон уже не узнает, но и этот поступок сегодня не забудет. — Можешь сказать, что послужило толчком? — Чонсон замедляется ещё сильнее, почти останавливаясь. Наверное желая заглянуть в глаза Чонвона, но тот словно прилип ими к мутной воде. Технически, он может назвать несколько вариантов. Солгать снова. Или солгать так, чтобы это было почти правдой. Но хочет ли он? Вот в чём в самом деле вопрос. Он мотает головой в отрицании. Не совсем ответ, но и не отказ в нём. — Помолчим? — Мгм. Они возобновляют свой бесцельный путь в тишине, что прерывается только редким шумом дороги наверху покатого склона, тихим хрустом мелких камней под ботинками и гулким стуком сердца в ушах Чонвона. Он бы хотел с кем-то поделиться, он понимает это. Но с кем? Кто не посчитал бы его идиотом, принявшим монстра? Ответ приходит слишком внезапно, и Чонвон также резко останавливается, впериваясь взглядом себе под ноги. А кто его вообще спрашивал о том, хочет ли он его принять? Кто принял во внимание его желание, когда Блэкаутер пришёл в первый раз? Второй? Разве у него был выбор принять его или нет? Это больно колет в груди. У него стокгольмский синдром, по левую руку терапевт, пытающийся помочь, а он губ разомкнуть не может, чтобы всё рассказать. Чтобы сдать однажды Блэкаутера, захватившего его банально в моральные и не только заложники. Да, у Чонвона есть эта мнимая свобода, но…он чувствует свою зависимость от серых губ и красных точек среди темноты. Он холодных длинных рук с когтистыми пальцами. От трупного запаха и рычания над ухом перед сном. Он зависим от своего несостоявшегося убийцы. Признаёт это. Но не может или не хочет это принять. И решить. Хоть все шансы есть. Он ведь может помочь следствию. Он может помочь сотням тысяч людей, если каким-то образом спец.отделу удастся поймать Блэкаутера и забрать на опыты. Разобрать на атомы, изучить. Чонвон одной своей правдой может спасти столько жизней…но кто в таком случае спасёт его? Дрожащих пальцев касается тёплая ладонь, едва сжимая, и Чонвона будто прошибает током. Он вскидывает голову так резко, что в глазах на мгновение мутнеет. После оказывается, что это слёзы, застелившие их. Чонсон сплетает их пальцы и тянет его к себе, к своей груди, в которой бьётся тревожное сердце, утыкая в мягкую ткань пальто Чонвона мокрым лицом. Скрывая его от колкого порывистого ветра. Молчит, как они и договорились, но действиями своими говорит так громко, что Чонвон жмурится и хочет зажать руками уши. Чонсон тот, кто всё ещё может ему помочь. Но станет ли он делать это после того, как узнает, что всё это время скрывал от нео Чонвон? Простит ли эту ложь во спасение одной только его жалкой жизни? Останется ли рядом, узнав, что Чонвон прячет за своей спиной Блэкаутера? Чонвон прячет лицо в пальто Чонсона. Прячется в себе, закрываясь сильнее. Все дни терапии коту под хвост, потому что Чонвон должен выбраться из лап монстра во всех смыслах. Но не хочет. И это тупик. И Чонсона нужно отпустить. Но сейчас — это Чонсон, кто держит его, оплетая плечи рукой, в пальцах которой неуклюже зажат стаканчик с кофе, и второй, крепко сжимающей холодные пальцы Чонвона. Он должен отпустить его первым, но лишь жмёт к себе ближе, привязывает этим теплом и заботой. Пониманием и помощью. И Чонвон слишком слаб, чтобы отступить первым. Ему нужно это всё тоже. Также, как серая ледяная кожа, острые зубы и кровь, которой пропах дом. Ему нужна медовая кожа, что пахнет кофе и дорогим одеколоном. Мягкие, тёплые губы, что ласково жмутся к виску, также, как шрамированный рот, голодно прижимающийся к его. Чонвону нужно быть нужным. Им обоим.🌑
[Fifth Dawn — SKYFALLING]
Дома его ожидаемо встречает пустота и темнота. Они расстались с Чонсоном в машине, Чонвон не рискнул подводить его к дому вновь, хоть в глубине души и надеялся, что, сделай он это, может быть Блэкаутер снова приревновал бы его и выполз из темноты. Но Чонвон дома один. Даже как-то слишком пусто один. Он не придаёт этому значение сперва, но, едва попадает в спальню, это чувство пространственности и полного одиночества накрывает с головой. Он тонет в нём. И это одновременно забавно и так больно, это его третья мысль об утоплении за день. И все они такие разнообразные. Вместо себя, Чонвон решает утопить всё вокруг. Образно. Срывает постельное бельё с кровати с тем же нечеловеческим рыком, какой слышал от Блэкаутера зачастую, рвёт с себя толстовку, хватает по пути ещё какие-то вещи, что лежат на полу, и тащит их к стиральной машине. Остервенело запихивает кое-как, чтобы влезло, сыплет порошка чересчур и включает на режим кипячения детских вещей. Чтобы наверняка. Даже, если все ткани усядут после стирки. Они хотя бы перестанут им вонять. Блэкаутер, Чонвон убеждён, сделал свой выбор. И ушёл. И так должно быть лучше, так должно быть правильно. Только у Чонвона от этой правильности лишь сухие рыдания из горла и отбитые об пол колени, на которые он падает, обнимая себя руками. Он плачет молча, но растяпив некрасиво рот. Хотелось кричать и не произносить ни звука одновременно. Это не было похоже на истерику в университете, но выкручивало и ломало так, будто из него вот-вот родится чужой или вывалятся наружу лёгкие. К тому моменту, как слёзы прекратились, дыхание понемногу выровнялось, а пол нагрелся ото лба Чонвона, которым он в него упёрся, лучшей мыслью в уставшем сознании возник душ. Он стирает вещи, постель. Хотелось засунуть в барабан и себя, но Чонвон мог лишь встать под горячий душ, взяв в ослабевшие пальцы мочалку, и тереть кожу докрасна. Чтобы каждое прикосновение, что въелось под неё, исчезло бесследно. Он расцарапал нежную кожу локтевых сгибов, немного шею и грудную клетку, но только тогда смог успокоиться и бросить губку к ногам с поджавшимися пальцами. Как вымыть себя изнутри — Чонвон, увы, не знал. А хотелось тоже. Всё, на что хватает его последних сил, завернуть себя в чистую толстовку и поплестись вниз. Единственное, как он мог, если не вымыть себя изнутри, но хотя бы замаскировать это всё, что бурлило, — выпить чай. Пальцы не слушались, но он упорно сыпал листья в чайник, наливал кипяток и ждал, рассматривая, как меняется цвет, темнея. Без сахара чай неприятно горчил, но это то, что было нужно. Никакой приторной и притворной сладости. Только сухая горечь, кипяток, обжигающий гортань, и чувство мнимой наполненности внутри. Он так и не поел за сегодня, но был сыт по горло собственными истериками. И мыслями. Стелить постель он и не думал, решая завалиться прямо на голый матрас, да и какая разница, если утром придётся вставать и вновь тащить себя в университет? Переспать ночь можно хоть на полу. Удобства и уют — не то, что нужно ему сегодня. Чашка выскальзывает из рук, глухо разбиваясь из-за количества воды в ней и мгновенно пропитывая половицы и край ковра в спальне. Чонвон с неподдельным ужасом смотрит на того, кто всё это время был ему нужен. Как еда, вода и воздух. Его такой странный уют и удобство. На того, кто сплошь был покрыт кровью, что и серой кожи почти не видно за бордовыми подтёками, стоя посреди его комнаты. Только вот вместо того, чтобы броситься на длинную шею, обвить руками широкие плечи и пропитаться кровавым металлом, Чонвон вдруг бросается прочь. Его сердце заполошно шарахается в груди, пока ноги топочут по лестнице вниз. И он знает, что никогда не будет быстрее. Он знает, что внизу его, если не уже ждут, то сейчас встретят. Он знает, что не сбежит, но всё равно тщетно несётся на первый этаж. Не успевает даже вскрикнуть от накалившегося страха, когда в доме неожиданно погасает весь свет, а тело его подхватывают сильные руки, зажимая попутно рот поплотнее.[Echos — Seraphin]
Всё, что он может — распахнуть в глухой мрак глаза, чувствуя, как его пушинкой отрывают от пола, утаскивая куда-то. Он так ждал смерти, думал о ней весь день и все дни до. Он понимал, что однажды это случится и Блэкаутер станет его погибелью, как это и должно было случиться в тот самый день. Только вот ошибается. И лучше бы он «не». Монстр вдавливает его лопатками в свою грудь, пропитывая кровью и марая ей немеющее от подступающей паники лицо. Дышит в затылок холодом и смертью. Только вот, вместо того, чтобы разорвать на куски, прячет всё дальше в темноте за платяным шкафом в узком коридоре. Позволяя Чонвону видеть. Тени, скользящие по гостиной, едва только глаза привыкают к кромешной тьме. Позволяя Чонвону слышать. Монстрический рык, клацанье острых зубов и щелчки разделяющейся челюсти. Он скребёт ногтями сперва по своим ладоням, а после вдавливает их в руки, его сжимающие. И жмётся лопатками к груди Блэкаутера сам, не веря тому, что в нескольких метрах от них — по его гостиной бродили двое сородичей монстра. Совсем на него при этом не похожих. Со в самом деле нечеловеческими вытянутыми…мордами. С зубами, кажется, длиннее. Глазами, налитыми не просто сверкающе-алым, а жидкой кровью, плещущейся среди рассеивающейся темноты. Их руки скорее лапы, как у очеловеченных волков. Ноги с кривыми суставами, как у тех нарисованных оборотней из детских книжек. Волосы — шкура, в беспорядке то тут, то там по обнажённым телам. Спутанная, местами короткая, где-то длиннее. Дугой длинные спины с выступающими позвонками. Настоящие Блэкаутеры. Как те, вероятно, что убили его друзей. Чонвону нечем уже плакать и ему кажется, взаправду, что из глаз льётся кровь. Но его лицо попросту сплошь измазано ей из-за ладони, что всё ещё крепко держит его рот и нос. И он может прерывисто и едва слышно дышать сквозь слегка раздвинутые любезно пальцы, только не хочется. Даже дышать в присутствии этих монстров не хочется, и он не понимает, как они всё ещё не обнаружили их. Ответ находится за его спиной, но Чонвон его игнорирует. Всё игнорирует, кроме двух долговязых и нереальных фигур, скалящихся друг на друга и бродящих неприкаянно по его гостиной, словно в клетке. Они озираются по сторонам, словно принюхиваются короткими носами, и фырчат, мотая головами. В какой-то момент, когда свет от проезжающей за окном машины, освещает комнату, попросту ускользают, как тени буквально в приоткрытое окно. По стене, сливаясь с темнотой. Оставляя лишь колышиться, как от ветра, тонкий тюль. И их двоих, замерших во мраке холла. Тот, кто должен был убить его, только что спас ему жизнь. Блэкаутеры в самом деле жуткие монстры. Чонвон обмякает в держащих его руках, потому что сознание его не справляется с жуткой правдой.🌑
Отчётливый металлических запах приследует его даже тогда, когда глаза его постепенно открываются. Он приходит в себя, хоть и не знает, что теперь для него «прийти в себя». Какое себя? Будет ли он теперь в себе, после увиденного и случившегося? Его щеки касается что-то холодное, и он запоздало дёргает головой в сторону, но стоит только глазам поймать фокус на склонившемся к нему лице, он замирает. Блэкаутер гладит его нежно, не сводя взгляда красных точек, кажется, будто встревоженных. Но Чонвон обманывается, он знает, что эти глаза вряд ли могут выражать хоть что-то, только если они не сощуренны предупредительно или злобно. Но он видит…видит там беспокойство. И рад обманываться этим сейчас. — Ты спас меня? — удаётся прошелестеть ему. В ответ лишь медленное моргание. — Но ты кого-то… Он не в силах договорить «убил», но монстр снова понимает его, моргая ещё раз. Он убил кого-то, чтобы спасти его. И сколько ещё жизней окажется косвенно на душе Чонвона непростительным грехом? Хоть самый главный грех — в его сердце. Что тянется вместе с рукой к окровавленному лицу, касаясь ответно. Зеркаля лёгкие поглаживая по испачканным шрамам. Чонвон одними лишь подушечками скользит по засохшей крови и выпуклости на коже. Нежно, едва касаясь. Не вздрагивает даже, когда этим самым шрамом к его ладони мягко льнут, закрывая кровавую тьму глаз. Сердце Чонвона гулко бьётся под рёбрами и сжимается так сильно. Также сильно, как он скучал.[Matstubs — Sing me to sleep]
Он бы погиб. Без него. И погибает с ним. Закрывает глаза свои тоже, когда Блэкаутер склоняется ближе, вбиваясь своим лбом в его. Такой человеческий жест, полный чувственности и трепетности. Отчаяния и тепла. Кожа серая — лёд, но Чонвон чувствует это тепло изнутри. Или его тепла хватает на двоих, пока пальцы его пробираются сквозь спутанные влажные на затылке волосы, оттягивая слегка угольные пряди, чтобы притянуть ещё ближе. Когти Блэкаутера опасно пробираются к его шее и ключицам, вжимаясь, но не царапая. Чонвон немного приподнимает голову, ведя носом по щеке монстра, и выдыхает шумно, стоит лишь ощутить на губах оттаивающую кровь и мраморный холод. Блэкаутер целует его первым, но совсем осторожно. Лишь прижимается крепко и коротко, не двигаясь больше. Словно запечатывая меж их губ все Чонвона вопросы и страхи. Извинения за дни отсутствия и сожаление. Облегчение от спасения и тревогу, гуляющую в алой радужке. Отстраняется он тоже первым, отползая от Чонвона, что едва готов не кричать «не уходи!» Но он лишь соскальзывает с кровати также плавно, как и те монстры по стенам, протягивая вперёд большие ладони. Чонвон хватается за них жадно и голодно, не желая отпускать. Поднимается следом, не сводя глаз с Блэкаутера, будто тот исчезнет, если моргнуть. Но тот просто ведёт их в ванную, подталкивая Чонвона первым. И он радуется, правда, что света в доме всё ещё нет. Он чувствует, как кровь стягивает его лицо и немного губы, забивается плотным запахом в нос. Отражения своего он не выдержал бы точно, мало сейчас скорее всего от монстра за спиной отличающегося. Он сам включает воду в душе, но медлит. Может он в темноте и не видит, хоть глаза и привыкают понемногу даже к этой глухой черноте вокруг, но Блэкаутер, он уверен, может рассмотреть всё подетально, как днём. И обнажённое тело Чонвона тоже. Он оборачивается через плечо, но не успевает ничего сказать. Когтистые пальцы настойчиво тянут толстовку снизу вверх, оголяя поясницу и совершенно голые ноги. Прикрыться возможности и времени уже нет, и Чонвон сжимается внутренне, так и зависая руками в воздухе, чтобы остановить. Поднимает их вынужденно вверх, потому что Блэкаутер продолжает тянуть ткань настырно. Остаётся в одном лишь белье, что единственное не испачкано кровью. Сквозь хлёстко ударяющие по кабинке струи воды, Чонвон отчётливо слышит рык, от которого кожа мурашками и конечности немеют. И сознание плывёт от него всё дальше, утопая в этом звуке. Чонвон так близко к воде, но тонет не в ней. Оборачиваясь под становящимся всё громче рыком, он едва ли понимает, что делают его руки, цепляющиеся за худи на высоком теле. Блэкаутер его остановить не может тоже, с бульканьем и хрипом рык свой прервавший и уставившийся на Чонвона также, кажется, оторопело. Чонвон не смотрит в его глаза, буравя темноту предположительно грудной клетки, которую открывает, ведя молнию вниз. Она с трудом поддаётся от слипшейся крови. И Чонвон правда рад, что не видит в темноте, но как известно: когда у нас отключается хотя бы одно из пяти чувств — оставшиеся работают с утроенной силой. Вот почему, он так остро слышит в висках своё сердце, на кончиках пальцев наэлектризованной ощущает холодную кожу, а среди кроваво-трупных запахов различает что-то неуловимо лесное, влажное. Как земля после дождя. Ладони его, оглаживая, находят широкие плечи под тонкой тканью, пропитанной кровью, сбрасывая её совсем. Шорох и звон молнии о кафель слишком громкий. Но не громче, чем становящееся тяжелее дыхание Чонвона, спустившего дрогнувшие руки обратно на крепкую грудную клетку. Он сглатывает так, что уши начинает закладывать, а в глазах будто, если бы это было возможно, темнеет сильнее. Его ведёт, но упасть не позволяют когтистые пальцы, впившиеся в поясницу. Расстояния между ними не остаётся совсем, когда Блэкаутер притягивает его к своей груди. Расстояния условного между ними в этот момент не существовало вовсе. Глядя в кровавые точки, вспыхнувшие ярче в жалких сантиметрах от его лица, Чонвон тянется, привставая на цыпочки. И тонет окончательно в шалом поцелуе и обвивающих его до потери воздуха руках, оставляющих всё-таки тонкие полосы по разгорячённой коже спины. И спасать его в эту секунду некому. Но и не от кого.