🌑
[heylog — the war III]
— Я просил тебя быть честным, но я знаю, как тяжело прятать этот секрет. Знаю, как тяжело скрывать от всех связь с тем, с кем никогда в жизни нельзя. Чонвон задыхается, пока бежит прочь от реки. Чонвон задыхается пониманием, ощущением беспомощности. Чонсон всё знал о его связи с Сонхуном. Чонсон с первых дней знал, что он скрывает. — Твой запах усиливался. Я молчал. Он с первых дней ощущал запах, которым Чонвон насквозь. Он не думал, что кому-то этот запах быть может знаком. Он ощущал его сам каждую секунду и скучал, когда тот выветривался, как ему казалось. Но он попросту привыкал. Пока Чонсон с каждым разом замечал его всё острее. Пока на самом деле он до мозга костей в этом запахе, в каждой клеточке кожи и до кончиков волос. Чонвон кутался в него, как в безопасное облако. Чонсон понимал, что Чонвон утопает лишь сильнее. И молчал. — Ты ведь мог кого-то спасти! Чонвон не знает, как долго он бежит, но район кажется ему незнакомым, а надвигающиеся сумерки пробираются за шиворот. Он переводит дух только тогда, когда понимает, что Чонсон его точно не догонит, не достанет. Что он не пошёл за ним следом и даже не пытается дозвониться. Опираясь спиной о каменную стенку какого-то магазинчика, Чонвон наконец сосредотачивает взгляд на окружаюем его. Небольшие кучки людей, спешащих по домам, потому что ночь приближается. Вывески магазинов потухающие одна за другой. Глухие отголоски тормозящих шин, тихие разговоры. Город в сумерках засыпает молниеносно, готовясь к очередной смертоносной ночи. Готовясь через несколько часов с кем-то прощаться и кого-то хоронить. Чонвон впервые за долгое время на улице так поздно один. Чонвон впервые за долгое время не боится, даже если его вдруг загрызут в ближайшей подворотне. Слова Чонсона смешиваются в один клубок, разрывают сознание, пульсируя. Он знал, он всё знал с самого начала, но притворялся ради мнимой защиты. Он хотел удержать, возможно, использовать. Он хотел сделать лучше только себе. Он никогда не думал на самом деле о Чонвоне, вот к какому выводу приходит Чонвон. Сжимая пальцами толстовку в области груди, там где болит сильнее. Потому, что страшно. За Сонхуна в какой-то момент становится страшно, потому что он мог попросту стать наживкой. Чонсон наверняка имел в рукаве такой план. Но больнее становится потому, что Чонсон за всё это время ему ни разу не навредил. Он мог столько раз попытаться поймать их с поличным, раз уж знал обо всём. Он мог столько раз попытаться остаться дома у Чонвона. Он мог столько раз попросту караулить или позвать кого-то, кто делал бы это из знающих людей. Но он просто был рядом. Пока Чонвона раздирали чувства. Ждал, пока Чонвон будет с ним честным и в итоге пошёл на этот шаг первым. Он никогда не делал Чонвону ничего плохого, пытаясь просто его, как и Чонвон Сонхуна защитить. Как мог. Сцепляя зубы, Чонвон встряхивает головой и решает двигаться, пока глухая темнота совсем не окутала город. По карте до мотеля идти около получаса, Чонвон справится быстрее. Всё, о чём он может думать: Сонхун. Который может быть у него дома. И Чонсон, который может поехать туда внезапно тоже. На задний план отодвигаются все мысли о том, что Сонхун не вернётся и даже о нём не думает. Чонвон верит до последнего, что у них ещё есть шанс. У них ещё есть время. — Тебе не нравится чай? — смеялся Чонвон, когда держал у пасти Сонхуна чашку, пока тот кривил серое лицо и жмурил алые глаза. — Кровь вкуснее, да? Кровавые точки уставились на него тогда во мгновение. Слишком серьёзно и вдумчиво. По губам Чонвона плясала беззлобная короткая усмешка. — Но это то, что мы, люди, пьём иногда. Мне нравится чай. Он успокаивает. Сонхун продолжал смотреть неотрывно. Чонвон делал небольшие глотки, пока, смущаясь отворачивался к экрану, чтобы вперить в мелькающие картинки свой рассеянный взгляд. Красноватая жидкость в его кружке совсем остыла к моменту, когда он уснул на широкой холодной груди. Пока он бежит, едва не сбивая редких прохожих с пути, он пытается загуглить хоть что-нибудь о похожих случаях. Теперь он тоже знает, и он пытается, правда пытается. Но вокруг только новости о раскуроченных останках, домах, утопленных в крови, и похоронах в закрытых гробах, какие были у его друзей. Чонсон был прав — и ничего о подобных его матери случаях нет. Но Чонвон уверен, что было. Просто невозможно, не доказуемо. Никто никогда не сдавался, все всегда прятались. В безумной попытке защитить свою любовь, ещё совсем не потерянное сознание давало сигналы. Прятаться, прятать. Дальше от людских глаз и ушей. Ценой собственной жизни и без остатка. У Чонвона был выбор. И, несмотря на то, что Сонхун ушёл первым, он сделал его. Он выбрал Сонхуна. — Глупый, — хихикал тихонько Чонвон, оглаживая шрамы на впалых щеках, пока брови Сонхуна привычно хмурились, а сам он нависал над хрупким человеческим телом. Пальцы путались в сальных чёрных прядках, на губах оседал кровавый холод. Такой привычный уже, не противный вовсе. Родной какой-то. — Я так хочу, чтобы однажды ты мне ответил… В его висках пульс стучит одновременно с уходящими секундами. Он сердцем чувствует, что что-то грядёт или паника попросту захлёстывает его с головой. Едва только ноги его касаются парковки возле мотеля, он заказывает такси до дома. Так далеко добежать он уже не успеет точно. Все его вещи: не распакованные в сумке на кровати. Весь смысл его крохотной жизни: в двух красных точках посреди темноты. Телефон в пальцах едва не трещит, но Чонвон продолжает сжимать его остервенело, вслух отсчитывая каждую новую минуту. Каждую ускользающую минуту. Он сделает всё, чтобы Сонхуна никогда не поймали. Он сделает всё, чтобы защитить его любой ценой. Он утирает рукавом толстовки набегающие слёзы, вспоминая слова Чонсона о матери. Как та с бешеным взглядом защищала своего ребёнка и того, от кого его понесла. Чонвон понимает её сейчас, как никто. И отчётливо видит, как собственными руками может разорвать, если только Сонхуна кто-то посмеет обидеть. Монстра. Убийцу. Существо без должного сознания и сострадания. Существо, рождённое в противостоянии и насилии. Получившееся таким для Чонвона драгоценным и единственным. Сонхун для него — тоже единственный. — Пожалуйста, — скулит он сквозь зубы, когда такси заворачивает к его дому. Ночь вступает в свои права слишком быстро. Темнота внутри Чонвона разрастается с такой же неумолимой скоростью, стоит ему только покинуть тёплый салон. Замок в двери не поддаётся с первого раза, взломанный недавно. И Чонвон чертыхается, выбивает собственную дверь плечом, не замечая даже ноющей после боли. Бросает сумку в холле и прямо в кроссовках мчится наверх. В спальню. В их с Сонхуном логово. Но там всё по-прежнему тихо. Пусто. Там по-прежнему пахнет прохладой осеннего воздуха из оставленного открытым окна. Там по-прежнему следов Сонхуна и его самого нет. Не включая свет, Чонвон молится про себя, вслепую добираясь до ванной комнаты. Знает, где на полке лежат маникюрные ножницы. Острыми концами беспощадно взрезает свою ладонь, пуская багровую кровь, в темноте похожую на смолу. Тягучую, чёрную, липкую. Он режет глубже, шипит от острой боли и жмурится. Но он не знает другого выхода. Он ставит себя в опасность, не зная даже сработает ли это. Но марает кровью дверные косяки, оконную раму. Делает ещё один надрез чуть ниже, проводя ладонью по периллам вниз. Этими же кровавыми пальцам утирает со щёк слёзы, выходя на крыльцо и оставляя тёмный след на белом дереве двери. Оборачивается, но видит лишь пустынную улицу и редкий в домах свет. Закрывает тихонько за собой дверь, сломанный замок прибивая ребром здоровой ладони. Он беспомощен. Он слаб. Но у него есть его чувства и вера в то, что у Сонхуна к нему всё-таки есть что-то тоже. Даже, если это просто звериные собственнические инстинкты. Он не отпустит его больше, если он вернётся. Он до конца останется с ним, каким бы конец их не был. Тишина в гостиной звенящая. На уши давит, в вакуум зажимает со всех сторон. Чонвон сидит на спинке дивана, разглядывая разорванные раны на дрожащей ладони, и ждёт. Чуда? Пришествия. Ведь, если другие Блэкаутеры вдруг учуят его кровь, Сонхун придёт его спасти? Он столько раз уже это делал, и может, предела этому нет? Ему кажется, что тени обнимают за плечи. Ему кажется, что смерть, наконец-то, пришла за ним и улыбается неподалёку, наблюдая. Выжидая, когда сможет взять его за окровавленную руку и утащить к себе. Но Чонвон ждёт Сонхуна тоже. И он переиграет её в ожидании. Он умеет это лучше всего. Свет от проезжающей мимо машины рваным пятном ложится на щёку, и Чонвон вздрагивает, вскидывая голову. Надеется, что это не Чонсон. И не полиция, которую тот может вызвать тоже. Но машина проезжает мимо, оставляя Чонвона в темноте вновь. Оставляя его одного вновь. В глухом ожидании и горящей во всём теле боли. — Сонхун, пожалуйста… У них ведь есть эта странная немая связь? Он ведь нашёл его даже в мотеле. Чонвону так не хочется думать даже о том, что Сонхуна попросту нет в живых. Чонвону так хочется верить, что он его ещё увидит. Он даже не просит о большем… Его губы распозаются в кривой и болезненной усмешке, едва только до слуха доносится противный щелчок челюстей. Запах в нос забивается холодный, склизкий и кисло-сладкий. Слишком уж металлический и грубый. Как от засохшей в несколько слоёв крови на одежде. Гниловатый и спёртый. Его Сонхун никогда не пах так. Его Сонхун рычал так, что Чонвон различит этот звук из тысячи, и он ни разу не похож на тот утробный гулкий рык, что он слышит сейчас, не поднимая головы, но ощущая покрывшимся мурашками затылком. Его Сонхун в последние приходы сразу бросался к нему, обвивая длиннщими руками или слепо пастью тычась в мягкую улыбку. И никогда не применял к нему тот самый Блэкаут. Потому, что никогда не пытался убить. Темнота расползается перед глазами плотная. Как повязка, которую на лицо натягивают. Звуки заглушаются, словно кто-то закрыл уши ладонями. Дышать становится тяжелее и тело слабеет. Он больше не видит своих рук, мысов кроссовок. Он больше не слышит мира вокруг. Не ощущает тело. И совершенно не может дышать. Так это ощущается, да? С приклеенной к губам разбитой усмешкой, он пропадает во тьме. «Я люблю тебя.»