Обезболо-противовоспалительный период

      Юра не сможет посмотреть ему в глаза, не сможет с ним поговорить, да и не о чем в принципе разговаривать. Что он сейчас ему скажет? Прикинется дурачком и будет вести себя, как обычно? Да, пожалуй, так он и сделает. Настолько, насколько получится.       — Браво, Костя, — он открывает дверь, смотря друга. Друга ли после произошедшего? — Избавил меня от этого. Буду должен.       Чертовски должен. За всё. За то, что не сдал, в особенности. Но Гром же не за этим тащился к нему под проливным дождём? Не чтобы поделиться новостями из отдела?       — Не должен, — взгляд Кости цепляется за неровные тёмные от крови повязки, выглядывающие из-под рукава рубашки, и Смирнов нервно одёргивает руку, пытается убрать её за спину, словно это поможет что-то скрыть. Смотрит он куда—то за спину Грома, куда угодно, лишь бы не на него самого. — Как?.. — Костя кивает на руку, сказать хоть что-то, лишь бы заполнить это зависшую между ними гнетущую тишину.       — Да всё прекрасно, — Смирнов расплывается в фальшивой улыбке, но скованные движения больной конечности выдают с головой. — Костя, мне льстит твоё внимание к моей персоне и моему самочувствию, но оно излишне.       Он еле сдерживается, чтобы не добавить: «Само пройдет». Не пройдёт. А если Юра не позаботится о том, чтобы обработать это нормально, то получит ещё и нагноение в придачу, но он справится сам. Уверен, что справится.       Стоять на пороге как-то неловко, но и приглашать Грома в дом Юра не торопится. Костя хмурится, мрачнеет лишь больше.       — У тебя бинты в крови. Надо перевязку сделать, заражение будет, — голос Грома словно и не его. Хриплый, но не такой, как всегда. Режет слух. Он смотрит на Смирнова исподлобья. В конце концов тот ввязался во всё это из-за него, поэтому Гром может и хочет помочь. И тогда уже уйти. Пытается вину загладить, кажется. Напарники же так делают?       Только Гром не виноват. По крайней мере Юра не хочет с этим мириться. Их поступки за ту ночь никак нельзя сравнивать и класть на противоположные чаши весов.       — Я сам перевяжу, — Юра отступает на шаг назад, на мгновение на лице проскальзывает растерянность. Выпадает из образа, и это его фатальная ошибка, потому что мысли начинают путаться. Гром сам отступает, видя нервозность Юры. Не хотел его напугать.       — А… А у тебя как? — Смирнов бросает беглый взгляд на плечо Грома, и лучше бы он этого не делал. Голову словно простреливает воспоминанием и назойливый шум снова цепляется за барабанные перепонки. — То есть… Нет, я не… — речь предательски путается.       — Ничего… Нормально, — Гром делает ещё шаг назад в сторону лестницы.       — Прости, — на выдохе выдаёт Юра, всё ещё не поднимая взгляда. — Я не хотел. Правда не хотел.       Просто кажется, что если бы он не сказал этого сейчас, то другого шанса бы не представилось. По крайней мере сам Смирнов не заставил бы себя подойти к Косте, который сейчас стоит на его пороге, промокший до нитки, и топит ему подъезд. Воды с него натекло прилично. И сейчас он в такую погоду пойдёт обратно через половину города.       — Льёт знатно, да? — Смирнов старается переключиться. Говорит это быстрее, чем Гром успевает переварить его просьбу о прощении. Отвлечься. На что угодно, лишь бы не думать о ранении товарища.       Костя передёргивает плечами, встряхивается, чем-то похож на большого промокшего пса. Его взгляд едва уловимо теплеет.       — Знаю. И я не хотел, чтобы ты из-за меня пострадал, — слова даются через силу. Хочет уйти. Удостоверился, что Смирнов жив? Теперь спокоен? А ливень… Да уж, Юра умеет придумать тему для разговора. — Атмосферный фронт… Обещали, что на два дня минимум погодка, -Гром хмыкает себе под нос. — Ладно, бывай. Феде я передам.       — Костя, подожди, — Юре хочется отвесить подзатыльник самому себе за сказанное, но почему-то загладить вину сейчас важнее. Хоть чем-то. — Зайдёшь на чай?       Он всё ещё держит левую руку чуть дальше, практически за спиной — убрал бы дальше, если бы плечо так сильно не болело при каждом движении — не даёт рассмотреть. Чёрт, о чём он только думает, приглашая Грома к себе? Такое себе… Юра делает ещё шаг назад, но теперь уже не отступая в попытке спрятаться или защититься, а пропуская Грома в свою квартиру, если тот всё же решит-таки зайти. Не решит… Эта мысль набатом звучит в голове. Что ж, может оно и правильно.       Костя оборачивается, смотрит настороженно, приглядывается, но поводит плечами и шагает в квартиру, запоздало понимает, что по-хорошему стоило бы взять что-то в магазине. Федя вон всегда к ним с гостинцами приходит. Для Игорька, конечно, но всё равно. Вежливость хоть какая-то. Гром снимает ботинки и замирает, быстро оглядываясь и вешая мокрую кожанку около входа.       Юра закрывает дверь за незапланированным гостем, мысленно радуясь, что убрал-таки окровавленные вещи, хоть и только под ванну. До отмывания кровавых пятен на дверных косяках и на всём, за что он успел похвататься, когда только завалился в квартиру. Времени не нашлось, но и сейчас не до этого, Смирнов идёт на кухню, ставит чайник и тянется к верхней полке.       — Фруктовый или обычный?       Поразительно в квартире Юры контрастировало общее запустение самого помещения и мелких дорогих деталей. Самая обычная холостяцкая квартира, но два вида чая, его дорогие часы на столе возле дивана. Смирнов любит шиковать, но не в сторону «нужных и полезных» вещей. Скорее в сторону того, что может показать его статус. Больше побрякушек, больше дорогой одежды, больше всего, что может привлечь к нему внимание.       Костя шагает за ним, осматривается вокруг быстро.       — Да обычный можно.       — Обычный, так обычный, — хмыкает Юра, когда тянется за чаем, ловя себя на мысли, что левую руку трудно даже поднять, а потому быстро оставляет эту затею и достаёт коробку правой. — Многое теряешь.       На самом деле, не очень. Приторный чай из рекламы на ароматизаторах, конечно, вкуснее, но вряд ли понравится всем.       Гром словно сканирует местность, подмечает и следы крови, и то, что Юра шевелит лишь одной рукой. Выводы делает моментально. Выглядит не слишком хорошо, да Смирнов и сам это понимает. Костя садится на стул около окна, тихонько наблюдает за Юрой. Район удивительно спокойный, с улицы доносится только звук дождя, в квартире шумит чайник. Снова повисает молчание. Гром достаёт сигареты, чудом не промокшие, поджигает одну, затягиваясь. Смирнов ждёт, пока закипит чайник, нервно постукивает пальцами по столешнице. Он бы сейчас тоже не отказался от сигарет. Разливает кипяток по чашкам, заваривает Косте, потом себе, и немного помедлив, перекладывает пакетик в другую чашку. Сам вытащит, когда захочет. Юра понятия не имеет, какой крепости чай Гром предпочитает. Да он в целом ничего о Громе не знает. Юра садится напротив, пытаясь придумать хоть одну здравую тему для разговора, но в воздухе вновь повисает гнетущее молчание.       Костя выдыхает дым в сторону, молча протягивает Юре пачку, догадывается, что у того в доме сейчас сигарет, скорее всего, нет. В воздухе запах свежезаваренного чая и едкого дыма Костиных сигарет. Он продолжает оценивать Юру взглядом. Рукой не шевелит, даже не приподнимает.       Смирнов молча вытягивает сигарету из предложенной пачки. Давно не курил обычных. Зажигалка так же где-то успешно потеряна, а потому Смирнов берёт с подоконника спички и закуривает. Дым непривычно горький по сравнению с его обычными сигариллами, но кашель он сдерживает. Едкий, но мозг прочищает хорошо. Смирнов подтаскивает с подоконника пепельницу и ставит на стол, манерным жестом стряхивая лишний пепел с сигареты.       — Федя вчера очень зол был, да? — со стороны кажется, что это Юру забавляет, сложно понять, что он думает на самом деле. Наверное, надо было хотя бы из уважения трубку взять.       Костя сам тянется к пепельнице, стряхивает, кивает, усмехнувшись.       — Он почему-то действительно считал, что ты придёшь, видимо… Или переживал, не знаю, — он вновь затягивается, отводя взгляд в окно.       — Видимо…       — Да на него просто всех собак спустили по итогу, вот и… Не переживай, он отходчивый. Да и с бумагами мы, вроде, разобрались, — Костя говорит тихо и на Юру не смотрит. — Ты же его знаешь, ему пар иногда выпустить надо. Поругается и перестанет… Но ты потом всё же зайди, там от тебя пара подписей нужна будет.       Смирнов чувствует лёгкий укол вины. Федя переживает за всех даже сильнее, чем следовало бы. Вот и срывается постоянно. Других тем не находится. Юра постепенно привыкает к едкому дыму. А что, ему даже нравится. Ассоциируется с Громом в какой-то мере. Успокаивающие, но креплёные… Смирнов ловит себя на этой мысли и нервно стряхивает пепел, намереваясь по привычке перехватить сигарету левой рукой, но вовремя себя останавливает, спокойно укладывая повреждённую конечность на стол, как ни в чём не бывало, только от цепкого взгляда Грома этот жест не утаить. Он прищуривается, не отводит глаз от руки Смирнова, хмурится. Тушит сигарету о пепельницу, поднимаясь.       — Показывай давай. Вдвоём всё равно сподручнее.       — Я правда сам, — отмахивается было Юра, но медлит секунду и закатывает рукав рубашки, оголяя предплечье. С Громом спорить бесполезно, особенно когда в его голосе скользят эти приказные нотки.       Сам же Юра ничего не сделает, спишет на «само пройдёт», как он уже решил вопрос со спиной. Рукой же больно лишний раз двигать. Бинты прилипли к ране, неприятно ходят туда-сюда при движении, не желая отлипать от ороговевшей поверхности. Пропитаны кровью почти насквозь. Чёрт, он тогда был настолько уставшим, что даже не удосужился тщательно всё промыть. Смирнов тушит сигарету и тянется к бинту, чтобы начать его разматывать.       — Меня едва задели, ничего серьёзного.       — Да вижу я, — тихо огрызается Костя и уверенным движением убирает руку Юры от раны, наклоняется, осматривает сбитую перепачканную повязку. — Аптечка где? У тебя хоть что-то есть? — грубые мозолистые пальцы касаются удивительно осторожно. Гром медленно развязывает бинты там, где это возможно, ослабляет.       — Вон там, — Юра кивает в сторону ванной, в которой отмывал руки и где всё и оставил. Бинтов там немного, а остальных медикаментов и того меньше. — Что-то да есть.       Смирнов пожимает плечами и непроизвольно морщится. Он тянется к плечу, зажимая его здоровой рукой. Почему оно решило напомнить о себе именно сейчас? Костя подтаскивает на стол коробочку, раскладывает содержимое, быстрыми умелыми движениями распаковывает новый бинт.       — Руку, — он кладёт на ладонь за здоровое запястье Юры. — У тебя рубашка тут… промокла. Позволишь? — прикосновение мягкое, но сильное, Гром возвышается над Смирновым, привычно серьёзный, только во взгляде — тревога.       Юра сталкивается с этим взглядом и быстро отводит глаза. Это волнение пугает ещё сильнее, чем неприязнь, к которой он морально готовился два предыдущих дня. Но сейчас они на его кухне, разбираются с его физическими ранами.       Смирнов убирает руку, бегло глядя на пальцы. Кровь… Опять. Потому что перебинтовал недостаточно туго или потому что сейчас схватился сильно. Юра расправляется с пуговицами, снимает рубашку, иначе до плеча не добраться, но тут приходится оголять спину, к которой Смирнов и вовсе не притрагивался, а потому старается особо ей не отсвечивать.       Гром тихо ругается и уходит в ванную. Выглядит плохо. Откровенно паршиво. Швы бы по-хорошему наложить. Возвращается Костя с тазиком с водой, ставит его на стол, тщательно мочит бинт и начинает аккуратно промывать ранение. Вода тёплая, прикосновения сильных рук уверенные. От первого такого Юра вздрагивает, больше не от боли, а от страха, что та сейчас последует, пытается чуть отодвинуться назад, но делает глубокий вдох и старается сидеть спокойно. Гром выглядит уверенно, делает подобное явно не в первый раз, и Юра готов ему довериться.       Даже под слоем марли рана выглядит паршиво. Смирнов валялся по грязному, залитому водой полу, отмахиваясь от нападавших, и ничего не сделал для лучшего заживления. Разве что чуть-чуть постарался, бинтуя.       Костя действует аккуратно, но очень тщательно. Промывает, убирает основную грязь и осторожно размачивает несколько корост, меняет воду, протирает снова бережно, убирает остатки присохших бинтов, предварительно отмачивая их. Слишком аккуратно, по миллиметру, не повреждая практически даже успевшую образоваться поверх корочку. Дезинфицирует одной рукой, другой уверенно придерживает Юру за здоровое плечо, чтобы тот не пошатывался. Машинально Гром дует на раны и словно в успокаивающем жесте поглаживает целую часть предплечья. Он обрабатывает края ран и накладывает стерильные повязки из отрезков бинта. Очень сосредоточенный. Бинтов немного, но должно хватить.       А Юре остаётся только наблюдать. Сам бы он настолько умело и осторожно, как Гром, ничего бы не сделал. Да ещё и одной рукой. И бинты, скорее всего, отдирал бы как придётся. У него с оказанием первой помощи всегда было так себе. Особенно, когда дело касается собственных травм. В один момент он пришёл к выводу — проще их просто не получать.       — Кость, спасибо, — Смирнову это даётся тяжело. Не помнит, когда в последний раз сталкивался с проявлением заботы и говорил благодарность без саркастичной манеры. — Правда, спасибо. Я сам бы… Не сделал лучше, — не сделал бы вообще.       — Это тебе спасибо, — хмыкает под нос Костя, сгребает в мусорку пустые упаковки и грязные бинты, выливает воду.       «Было бы за что…» — проносится в мыслях. В памяти ярче всего отпечаталось не то, что он потащился за Громом, не то, что остался прикрывать его от пятерых человек, а только последний выстрел. Он перекрыл всё.       Гром быстро допивает уже остывший чай, споласкивает кружку, оставляет сушиться и идёт к выходу.       — Выздоравливай. Я Феде передам… И потом зайду. Ты, главное, поберегись немного, — он усмехается, накидывая куртку.       — Не переживай, я и не планировал ничем заниматься в ближайшее время. Всё заживёт, — при условии, что Юре завтра хватит денег и не придётся спешно ввязываться в какую-нибудь авантюру для их заработка. А вообще, ему бы завтра появиться в участке. Подпишет пару отчётов в знак извинения перед Федей, так уж и быть. Быстрее сдадут бумаги — меньше проблем.       Костя кивает, обувается быстро.       — Ладно, бывай.       На столе остаётся пачка сигарет.