Обезболо-противовоспалительный период

      Их довозят до дома Грома быстро, Костя помогает выйти из машины и дойти до нужного этажа. Его самого пошатывает. Юра ловит себя на мысли, что его неестественно сильно клонит в сон, картинка перед глазами плывёт. До квартиры он добирается еле-еле, спотыкается обо все ступеньки. Ему кажется, что он отключится в любой момент, но этого почему-то не происходит. Даже тогда, когда он запинается о порог чужой квартиры и летит на пол, не успевая ухватиться за Грома. Где он вообще? Квартира небольшая, но светлая и уютная. И окно такое красивое, большое, что невольно приковывает к себе внимание.       Головокружение не исчезает даже тогда, когда Юра упирается в пол коленями и руками. Опоры всё ещё не хватает. Как-то смутно Смирнов подмечает, что под его ладонью остаётся свежий кровавый след.       Гром скидывает обувь, вздохнув, поднимает Юру и буквально доволакивает его до стула, усаживает, проверяет, чтобы тот не упал. Снимает ботинки, расстегивает пальто, жилет, задирает рубашку. Юра осознаёт происходящее с запозданием. Чувствует, как становится прохладнее, не так душно. Одежды стало поменьше, да и дышать без бронежилета легче.       Костя действует быстро, все движения — чёткие, явно выработанные годами. Разложить на столе всё необходимое: пинцет, бинты… Набрать новокаин в шприц, смочить свёрнутый кусок бинта.       — Сейчас будет больно.       Грома Юра не слышит, в ушах всё ещё стоит гул, но чувствует, как боль пронзает тело новой вспышкой, шипит сквозь стиснутые зубы, пытается дернуться, отодвинуться, но не получается. Крепкая ладонь ложится на торс, прижимает к спинке стула, не позволяет сместиться. Вторая рука дезинфицирует рану. В воздухе пахнет спиртом и ещё чем-то медицинским. Поставить обезболивающее, наложить швы, не обращать внимания на дрожь в собственных руках. Шьёт Костя долго, старается. Не обычным быстрым узловатым вариантом, нити подтягивает, чтобы аккуратнее слои кожи соединить. Чтобы по красоте всё было.       Юра переводит на Костю потерянный, расфокусированный взгляд и хватается за его руку, где-то чуть выше запястья. Больно чертовски. Странно… Там же было какое-то обезболивающее. Юра уверен в этом, потому что видит в руках Кости нить, тянущуюся от его бока, но не ощущает, как игла проскальзывает под кожу. Эта боль другая. И всё равно хочется, чтобы Гром остановился. Чтобы всё побыстрее закончилось.       — Кость, больно… Очень, — он в очередной раз дёргается. — Чёрт, прям очень.       Гром поднимает голову, смотрит снизу-вверх. Другие травмы? Он осторожно убирает руку Юры со своего предплечья, дошивает, закрепляет нить, когда Юра хватается за него вновь. Крепко так… Он поднимается, не снимая цепких рук со своего рукава, не обращает внимания на то, что пальцы последнего пачкаются в его, Костиной, крови.       — Где? Ещё задело? Юра, — он смотрит на Смирнова, в глаза заглядывает с тревогой. — Покажи мне. Всё покажи.       — Не знаю, — с тяжёлым выдохом говорит Юра. Боль как будто везде и сразу, определить, что это именно, сложно. Смирнов стягивает с себя пиджак, тянет рубашку за рукав, но та не поддаётся. Точно, застёгнута… Ещё и к спине так противно липнет. Юра пытается вспомнить. Когда он падал… Точно, именно тогда. — Нет, кажется, не задевало больше ничем…       Мысли путаются, слова даются с трудом, голова не соображает. На рабочей тёмно-зелёной рубашке пятна крови кажутся чёрными, расползаются под взглядом, не позволяя за что-то уцепиться, чтобы понять, откуда столько крови. Костя отодвигает руки Юры, сам расстёгивает пуговицы, аккуратно стягивает рубашку совсем, медленно отлепляя от залитой кровью спины.       — Блять, Юра, — искреннее, полное переживания.       Смирнов не совсем помнит, что у него со спиной. Да он даже не видел, как там проходит заживление, но по ощущениям: начавшая стягиваться рана вновь открылась от череды сегодняшних падений. Но болело как-то неестественно сильно, словно нарывало.       Костя уходит и возвращается с тазиком с водой, на этот раз, со своим, долго искать, как в чужой квартире, не приходится. Промывает рану, старательно. Гноится и нарывает, чёрт. Юра упирается здоровой рукой в стол и утыкается в неё головой. Сдавленно шипит, когда проспиртованный бинт касается спины. Костя перехватывает его рукой поперек торса, удерживая, на рану дует, шепчет что-то успокаивающее. Крепкая уверенная рука Грома ощущается, как последняя опора. Тёплая такая…       Костя снимает испачканную марлю с руки, делает перевязку, ругаясь и, доставая все оставшиеся бинты, накладывает повязку на спину. Просит Юру поднять руку. Кажется, задача простейшая, но на неё болезненно отзывается плечо, не позволяя шевелить ей вовсе. Гром бережно держит за запястье, укладывает руки на стол и, убедившись, что тот не собирается падать, наконец поднимается с затёкших ног. Он расправляет диван. Получается быстро. Переволочь обессиленного и практически бессознательного Смирнова и уложить — ещё легче.       Стоит только коснуться головой относительно мягкой горизонтальной поверхности, и Юра моментально отключается. Сознание не сопротивляется, не хочет бороться за законные часы бодрствования, но спокойный сон не идёт. Юра ворочается, стараясь улечься получше. Он остаётся наедине с кошмарами и неприятным ощущением от тянущих бинтов. Почему-то становится неестественно жарко. Спина горит, и когда Юра случайно переворачивается на неё, то может лишь сдавленно простонать, возвращаясь на целый бок.       Он приоткрывает глаза, картинка перед которыми плывёт. Веки слипаются, но сонное беспамятство длится недолго. Короткие набеги блаженной тишины не спасают. Он пытается найти удобное положение, чтобы снова отключиться, но всё какое-то не такое. Остаётся лишь тяжело дышать, надеясь, что боль отступит сама. Не может же она длиться вечно? Юра приподнимается, стараясь всмотреться в очертания квартиры, приглушённо слышит звук льющейся воды. Жарко и холодно одновременно, а руки продолжают подрагивать. Юра с трудом поднимается на ноги. Физически не может усидеть на месте, когда всё тело ноет в любом положении. Он добредает до стола, шарится по карманам пальто, пытается открыть пачку, но пальцы не слушаются. После второй неудачной попытки Смирнов швыряет её на стол, пытается дотянуться до спины, но не может. А та ещё и чешется в придачу ко всему. Неприятно так зудит, ороговевшие края, которые пытались начать заживление, цепляются за бинты. Хочется их снять, но Юра усилием воли заставляет себя этого не делать. Смирнова шатает, но ложиться обратно он упорно не хочет. Идёт в ванную, едва не врезается в дверной косяк, хватается за него и смотрит на Костю. Все руки в крови… Он пытается вспомнить, откуда, но в голове неразбериха.       Гром вытаскивает осколки из повреждённых рук, вздрагивает и стекло спивается глубже, очередная струйка крови устремляется по коже. Костя упирается лбом в ванну, пытается поднять руку повыше, чтобы хоть так замедлить кровотечение. Паршиво. Гром перетягивает руку, ждёт.       — Дай посмотрю, — Смирнов тянется к чужой руке в попытке ухватить её за локоть и подтянуть к себе. Не знает, что там поймёт, когда до сих пор не разобрался в ощущениях собственного тела, но ему нужно делать хоть что-то, иначе придётся концентрироваться на неотступающем жаре.       — Юра, куда ты… — Костя чертыхается, но не сопротивляется в его руках, послушно тянется за движениями Смирнова, пошатываясь. Юра рассматривает порезы на руках, как будто это единственное, что интересует его в целом мире.       — Расслабься, тут уже чуть-чуть, — у Грома перед глазами опасно темнеет, к горлу подкатывает тошнота, но он сдерживается. Он не должен разваливаться на глазах друга от пары царапин. На глазах раненого Юры.       Костя убирает руку, накладывает себе тугую повязку, а во взгляде Смирнова недоумение. Он потеряно смотрит перед собой, как будто у него цель всей жизни только что отобрали. Гром смывает с рук остаток крови, хмурится и касается лба Юры. Пальцы у него мокрые, холодные, приносят расслабление и спокойствие.       Его ведут до дивана, и Юра не сопротивляется, полностью доверяется Грому, позволяет себя уложить. На лоб опускается влажная ткань, но Юре всё равно жарко и дышать как-то тяжело.       — Душно у тебя здесь… — выдыхает он, тянется к голове, прощупывая холодную ткань.       — Не убирай, — голос Грома низкий и хриплый, он придерживает запястье Юры, внезапно оказываясь рядом, смотрит с искренней тревогой, заглядывает в затуманенные глаза. — Лежи, должно помочь.       Он ненадолго отходит, а Смирнов приподнимается, провожая Грома взглядом, не хотя выпускать его из виду. Он прижимает руку ко лбу, не давая полотенцу упасть, и после ложится обратно не в силах справиться с головокружением и пробившей дрожью. Костя возвращается с кружкой. В нос бьёт запах ягод. Не химозных ароматизаторов, а настоящих.       — Наверняка не твой ягодный чай, но это поможет сбить жар, — Гром осторожно подносит кружку к губам Юры. — Не очень горячий, но аккуратно.       Вкус пусть и не такой ярко выраженный, но приятный. Отдаёт кислотой и сладостью, а на языке чувствуются крупицы не до конца растаявшего сахара.       — Кость, — Юра хватается за руку друга, но тут же отпускает, кивает на перебинтованные конечности. — Ты… Как?       — Я… В порядке, — Костя отмахивается, тянется за сигаретами. Он бледный, очень бледный. Настолько, что даже синяки под глазами стали выделяться сильнее. Весь Гром выглядел уставшим и изнеможённым, хоть и явно пытался это скрыть. — В голове проясняется? Тебе лучше сейчас поспать, — в глазах Кости — усталость, а в пальцах — сигарета.       В голове всё такой же туман, хоть Юре и становится легче. Его всё ещё клонит в сон, но он боится, что ничего не изменится, он так же будет ворочаться не в силах заснуть. Смирнов слабо мотает головой.       — А тебе, как будто, спать не надо, — он горько усмехается, сквозь туман в голове подмечая общую помятость Грома. Носится с ним уже второй день. Заботливый такой, хороший… Как-то это всё неправильно.       Гром отмахивается вновь, хмурый и какой-то печальный.       — Успеется. Отдыхай, — рука ложится на повязку, Костя хмурится и, прихватив сигарету губами, снимает полотенце и уходит в ванную. Слышно, как льётся вода.       Смирнов пытается перевернуться на здоровый бок, но вся левая часть отзывается болью на эту попытку. Лежать на спине невыносимо. Юра пытается улечься, когда Гром возвращается и снова кладёт ему на лоб влажное полотенце. Тело опять пробивает дрожь. Попытаться уснуть… Юра смыкает глаза, ни на что особо не надеясь. Жадно дышит, словно кислорода не хватает, но со временем успокаивается. Ему и правда становится легче. Гром придерживает его за плечо, замирает, задумавшись о чём-то, курит, выдыхая дым в сторону.       — Я сказал тебе, что ты придурок? — сквозь накатывающую дрему произносит Юра, протягивая здоровую руку и пытаясь за что-нибудь уцепиться, но пальцы скользят по воздуху.       Костя тушит сигарету, смотрит на Юру сонным мутным взглядом, ловит его руку, переплетая пальцы и чуть сжимая, едва-едва. Мышцы расслабляются, и рука Грома так и остаётся держать Смирнова, покоясь на диване, когда голова Кости опускается и глаза слипаются окончательно. Он проваливается в сон резко, вымотанный борьбой и ранением.       Юра же не спит, чувствует крепкую, но быстро ослабевающую хватку на своих пальцах. Устало улыбается, смотря на заснувшего Грома. Так спокойно.       Сон накатывает постепенно, и в один момент Смирнову удаётся-таки за него уцепиться и провалиться в такой нужный сейчас телу и разуму покой, пусть и недостаточно долгий. Когда он просыпается посреди ночи, то всё ещё чувствует руку Грома, легонько сжимает её, чтобы убедиться в реальности происходящего. Прохладно. Провалиться обратно в сон было бы неплохо, но Юре нужен перекур во всех смыслах. Он поднимается, доходит до стола, где оставил пачку, вытягивает одну и закуривает. Руки наконец подчиняются приказам мозга, и в целом двигаться становится проще, и дышится легче.       Стоит в тишине раздаться щелчку зажигалки, Гром резко вскидывает голову, рука автоматически тянется к бедру, хотя на распахнутых глазах ещё сонная поволока.       — Юра? — он шатко поднимается, подходит ближе, щурится, в сумраке, практически в темноте комнаты видя фигуру Смирнова.       Касание ко лбу быстрое и мимолетное. Жар спал, и то хорошо. Гром опускается на стул около окна, зевает.       — Как себя чувствуешь?       — Гораздо лучше.       Юра поворачивается к Грому, провожает его взглядом. Уставший и невыспавшийся, как и сам Юра.       — Ты ложись. У меня всё равно перекур, — он кивает на тлеющую сигариллу. Возможно, не лучшее решение при такой потере крови. Давление и так не к чёрту, чтобы лишний раз подвергать его перегрузкам… Но так его точно начнёт опять клонить в сон. Юра бегло оглядывает Костю. В целом, как обычно. С новыми боевыми ранениями. Юра привык видеть его таким в отделе, когда сам там появлялся. — Видимо, ещё раз, спасибо.       Он потирает перебинтованное плечо, слегка морщась и держа сигариллу губами. Левая рука всё ещё отказывается нормально подниматься, да и напрягать её лишний раз — не лучшая идея.       — Нормально, — Костя достаёт сигарету, закуривает. — Я завтра в отделение, можешь отсыпаться тут, — Гром выдыхает дым, хрустит шеей, спокойно двигая перемотанными руками. Он к травмам давно привык, внимания на тупую ноющую боль, появляющуюся иногда от чрезмерной нагрузки, не обращает и вовсе. Она есть, даже не смотря на хорошую физическую подготовку. И Юра это понимает. У него так же. — В морозилке ещё ягоды есть… Прошлогодние, но что с ними там будет, — он переводит спокойный усталый взгляд на Смирнова.       Отоспаться Юре действительно нужно. Он даже не уверен, что в таком состоянии доберётся до своей квартиры, но всё равно выдаёт:       — Да я домой пойду, как проснусь. Как же «не злоупотребляй гостеприимством» и всё в таком духе, — он довольно хмыкает очередной присказке, делает глубокую затяжку и тушит сигариллу о край пепельницы.       Костя лишь пожимает плечами, мол «как знаешь».       — Чувствую я, что Феде сегодняшний день не слишком понравился, — Смирнов потягивается, ощущая тупую боль в мышцах и острую в ранах.       — Мы живы, хотя может и поворчит, — Гром затягивается глубоко.       — Могу рассчитывать, что мне не придётся заполнять отчёты об этом?       — Сам заполню, но смотри у меня, — Костя хмыкает, смотрит в окно. Давно он не принимал вообще никаких гостей, а тут вот так получилось.       — Да-да, я помню, у тебя все ходы записаны, — довольно усмехается Юра, радуясь, что его избавят от бумажной волокиты. Сидеть за отчётами — самое суровое наказание. Прокопенко об этом знает, поэтому точно не упустит возможности перебросить на двух слишком уж шебутных оперативников всю документацию. Чтобы неповадно было лезть в самое пекло, но Смирнов уверен, если Гром в очередной раз бросится под пули, он пойдёт за ним. — Может останусь, раз уж ты так уговариваешь, — с сарказмом добавляет Юра, смотря на ночной город. Вид из квартиры Грома потрясающий, и, если бы не чертовская усталость, им можно было бы наслаждаться вечно.       Гром хмыкает, тушит сигарету, поднимаясь. Хрустит спиной.       — Не сиди допоздна… — он осекается, спотыкается на полуслове, словно начал говорить что-то не то. — Если что, телек посмотришь, — Гром уходит к узкой кровати, явно сонный.       — Угу, — только буркает Юра, провожая Грома взглядом.       К самому сон не идёт, несмотря на дикую усталость. Но он привык. Пошатается туда-сюда без дела, может немного подвиснет, а потом рано или поздно всё равно вырубится. Вопрос только — насколько быстро? По телевизору в ночь ничего путного, Смирнов проверял и не раз. Ни одно из так называемых «ночных шоу» ему не нравилось, а потому пришлось научиться справляться с бессонницей другими способами, выработать свои методы.       Он ходит по квартире в ночном полумраке, старается делать это тихо, чтобы не потревожить чуткий сон Грома. Часто на него поглядывает, видит и слышит, как тот ворочается во сне. Смирнов ходит без чёткой цели, просто осматривается. И так ровно до момента, пока не начинает чувствовать слабость в ногах. Ни что иное, как сигнал от организма, что пора всё-таки лечь спать. Он возвращается на диван, долго ворочается, пытаясь заснуть, но в итоге проваливается-таки в неглубокий сон.