***
Юра просыпается, первым делом ловя себя на мысли, что он не у себя в квартире. С запозданием до него доходят события прошедшей ночи. И в ответ на это спина отзывается болью. Он тяжело и неохотно поднимается с дивана. Тело ломит, но Юре надо бы поскорее прийти в себя. Кажется, вчера он сказал Грому, что пойдёт домой сразу, как проснётся, но взгляд цепляется за залитые кровью вещи, оставленные прямо у стола, и Смирнов с тяжёлым вздохом идёт их поднимать, развешивает на спинку стула, застирывает рубашку, пятна крови с которой никак не хотят отходить, и в процессе забывается. Забывает, что вообще-то находится не у себя дома. День как-то быстро летит, пока Смирнов отмывает раковину от крови Грома, замывает пятна около стола, ставит чайник — в морозилке ягоды, это он точно запомнил. В домашние дела Юра втягивается необычайно быстро, забывается в них, теряет счёт времени, зато боль уходит на фон, блекнет, становясь лишь надоедливым напоминанием где-то на окраине сознания. Когда в двери щёлкает ключ, Юра только заканчивает отмывать посуду, стоящую в раковине. Он мельком смотрит на свои неизменные наручные часы — половина первого. О возвращении Кости домой и речи быть не может. Этот на работе скорее задержится, чем спокойно уйдёт посредине рабочего дня, а следовательно… Мысль пронзает голову столь стремительно, что Смирнов едва не выпускает из рук стакан, который только что отмывал. Он быстро ставит посуду на место, от греха подальше, ещё разбить случайно что-то не хватало. Выключает воду и внимательно, хоть и с опаской, смотрит на дверь. У Кости есть сын. И вчера его почему-то не было. Картинка воедино не складывается, и пока Смирнов медлит, путаясь в собственных мыслях сильнее, чем в каком-нибудь лабиринте, в квартиру заходит тот самый пацан из логова Анубиса, лет двенадцати. Проходит, хлопает дверью, и даже в этом жесте чувствуется обида, швыряет рюкзак на диван и замирает, замечая не просто какого-то постороннего человека, а того, кто был с его отцом в логове Анубиса, того, кто стрелял в его отца, того, кто едва не попал и в него самого. И этот самый человек прямо сейчас стоит в квартире Громов, на их кухне в брюках и бинтах на торсе. Смирнов интуитивно поднимает руки в примирительном жесте — левая всё ещё плохо функционирует, и удивлённый взгляд Грома-младшего скользит по ней, но быстро возвращается к лицу незваного гостя. Мальчик отступает на шаг назад, а Юра не двигается, не знает, что может сказать в данной ситуации. Что в принципе можно сказать будучи в таком положении? Ещё и чувство вины резко и слишком уж остро кольнуло в груди. Или это боль от раны отдалась по всему телу? Пацан бегло оглядывается, словно ища поддержки и защиты, а может в поисках отца, а Юра осознаёт, что не может откопать в памяти имя пацана. — Па… — кажется, собирается позвать отца, но Юра его перебивает, опуская наконец руки. — Он в отделе, — голос предательски срывается, дрожит. — Должен быть в отделе, по крайней мере. Младший Гром смотрит на него, и в этом взгляде смешиваются страх, неприязнь и любопытство. Что ж, Юра его прекрасно понимает. Иначе и быть не могло. — А вы?.. У Смирнова язык не поворачивается назвать себя другом Грома. Не перед его сыном, не после того, что он сам сделал в логове Анубиса. Даже слово «напарник» как-то плохо вяжется. — Костин коллега, — выдаёт он. — А ты… — Смирнов пытается откопать имя пацана хотя бы на подкорке, потому что в мозге его не находится. Неужели он правда его ни разу не слышал? — Игорь. — Да, точно. Мы с твоим папой мало о чём разговариваем, кроме работы. — Да я и не удивлён, — в голосе Игоря пренебрежение и опаска. Он ещё раз оглядывается. И его взгляд останавливается сначала на прибранной квартире, а после на висящей на верёвке сушащейся рубашке. Кровавые пятна занимают почти половину ткани. Не отстирались… Юра прослеживает за взглядом пацана и спешит сдёрнуть вещь, накидывает её на плечи и начинает застёгивать. — Я, пожалуй, пойду. — В этом пойдёте? — в голосе Игоря издёвка, и это выбивает Смирнова из колеи окончательно. Гром-младший внезапно добавляет: — Там холод такой. Вам к этому, — он кивает на бинты. — Только воспаления какого-нибудь не хватает. — А… Ну… Смирнов теряется окончательно, а малец, словно чувствуя свою власть над ситуацией, ещё раз усмехается. Видимо, первый шок прошёл, а Юра в своём нынешнем состоянии страха у пацана не вызывает. Только неприязнь и интерес. Но только вот интерес к чему? На этот вопрос ответ находится после непродолжительной паузы. Игорь проходит мимо него на кухню, снимает с плиты закипевший чайник, говоря: — Ну мы тогда моего отца дождёмся, раз уж он в отделе, — Игорь не спускает с него глаз. Что ж, оно и правильно. Бдительный, вдумчивый и чертовски умный пацан, который ещё и не поддался страху. — Вы рубашку обратно повесьте, — встретившись с непонимающим взглядом Смирнова, мальчик продолжает, — пусть досохнет. И за стол сядьте. Игорь наливает чай, вытаскивая из коробки уже использованные пакетики. Их можно и по несколько раз заваривать, он привык. Юра послушно садится за стол, над чем Игорёк в очередной раз посмеивается. Он ставит кружки на стол. — А теперь вы мне расскажете всё, что произошло в том заброшенном здании в лесу. — А может ты расскажешь, что ты там делал? — Не вашего ума дело, — хмыкает Игорь. У Юры пропадает дар речи. И от наглости паренька, и от его смелости. Хотя бы потому что он прямо сейчас сидит с ним за одним столом. Игорь, словно читая его взгляд, говорит: — Вы в нашей квартире, весь в бинтах, одежда на спинке стула и рубашка сушится. Чай спокойно стоите готовите. И в квартиру вы бы без отца не попали, следов взлома на двери нет, — пацан пожимает плечами. — Вот папа придёт и расскажет, что вы тут забыли. — Смышлёный ты, однако. А моя версия, так сказать, тебя не интересует? — Неа, мне интереснее, что там с Анубисом. Картинка начинает складываться воедино как-то даже слишком резво, и Юра решается уточнить: — Потому что, Костя тебе ничего не рассказал? — Именно! Разговор у них, на удивление, быстро складывается. Пацана больше интересуют подробности самого дела об Анубисе и куда это его отец сорвался, опять бросив его одного. Последние же события того вечера они оба не затрагивают, даже излишне деликатно обходят углы. До Юры доходит, что Игорёк видел только выстрел, понятия не имеет, что ему предшествовало, и знать, кажется, не сильно хочет. Разговор как-то плавно переходит на вчерашнее задание, когда Игорь обиженно добавляет, что отец отвёз его на автобус, а сегодня должен был встретить. Должен, но опять забыл. Смирнов может лишь заверить, что Костю не ранили. Не совсем чистая правда, но пусть уж лучше будет так, чем говорить всё как есть и лишний раз запугивать ребёнка. Под конец разговора они, по практически требованию Игоря, пересаживаются на диван за шахматную доску. — Да и, честно сказать, я вас знаю. Заочно. Мне дядя Федя рассказывал, — совершенно спокойно добавляет Игорь. — Жаловался на меня? — И на вас, и на папу. Во время партии. Он всегда говорит, что разговоры лучше идут под умную игру, — Игорёк пожимает плечами, расставляет фигуры и добавляет: — Нам всё равно делать нечего. — Может лучше в карты? — признаваться, что он даже не знает, как ходит добрая половина фигур, Юре не хочется. — Нет, мои правила, поэтому, будем играть в шахматы.***
Гром в квартиру буквально влетает, резко замирает на пороге, ошарашенно глядя на сидящих за шахматной доской сына и напарника. Старается сделать максимально серьёзное лицо, но получается из рук вон плохо. — Привет… Игорь, это Юра, он мой… коллега с работы. — Да я знаю, — пацан отрывается от шахматной доски, переводя взгляд на отца, пока Юра продолжает смотреть на фигуры, словно пытаясь что-то высчитать. Он отрывает взгляд только после того, как передвигает свою фигуру и нажимает кнопку на часах. Присутствие Кости до него доползает неспешно, и всё, что он может сделать, это невинно улыбнуться. Теперь нужно как-то объяснять сложившуюся ситуацию старшему Грому. Юра переводит взгляд с одного на другого и на самом деле хочет провалиться сквозь землю оттого, насколько он здесь неуместен. — Ты «коллег» домой не таскаешь, — саркастично подмечает Игорь. Из всех людей из милиции дома у них был только Прокопенко, а теперь вот ещё, Юра. — Спасибо, что встретил. В голосе паренька сквозит издёвка. — Извини, работы просто много было… — Гром вздыхает. Отец из него отвратительный, он и сам это прекрасно понимает и, пожалуй, хорошая успеваемость Игоря и успехи по учёбе — это огромное везение и влияние Феди. Потому что Костя бы не справился, не смог воспитать. Да, он работает, пытается обеспечить их маленькую семью. Пытается, но… Смирнов поднимается из-за стола, тянется за рубашкой. Та всё ещё не до конца высохла, но задерживаться тут дольше, он права не имеет. — Я, пожалуй, правда пойду. — Мы не доиграем? Вопрос повисает в воздухе немым укором, и Юра растерянно стоит, смотря то на одного Грома, то на другого, а в итоге останавливается на Косте с немым вопросом: «Мне уйти или остаться?». — Да играйте, куда спешить, — Гром смотрит на шахматы, качает головой и поводит плечами, отступая в сторону кухни. — Голодные? — он уже тянется к раковине, где была грязная посуда, и забинтованная рука так и замирает в движении. Всё прибрано, так чисто, посуда сияет, сложена аккуратно неподалёку. Мыслительный процесс буквально отражается на лице Грома, он подвисает, но потом берётся-таки за готовку. — Как прошла олимпиада? — раздаётся со стороны кухни голос Кости через какое-то время. — Нормально, — хмуро отзывается Игорь. Смирнов ждёт, что пацан продолжит, но тот явно не горит желанием делиться с отцом своими достижениями. А Юра уже в курсе. Пока Игорь на пальцах объяснял, как ходят фигуры, разговор зашёл и о школе, и об олимпиадах, и о последней победе. Юра садится обратно за стол и в повисшей тишине сообщает: — Золото у него. Игорь недовольно постукивает пальцами по столу, но потом возвращается к игре, забирая фигуру Смирнова. — Ну вообще, неплохо играете для человека, впервые увидевшего шахматы. Юре льстит, правда. Продумывать ходы сложно, но новое дело всегда увлекает. Цепляет. Да ещё и этот соревновательный интерес сильно подначивает. — Можете сюда поставить ладью, — Игорь тыкает пальцем в поле, а потом пролистывает свои цветастые конспекты по игре. — Дядя Федя рассказывал. Вот, — он находит нужную страницу. Костя приходит к ним с парой тарелок простой обжаренной картошки, ставит одну перед Юрой, другую — перед Игорем. — Молодчина, — Костя касается головы сына, но руку быстро убирает, предугадывает, что тот из-под неё угрём выскользнет, но не позволит ерошить волосы. Предсказуемо. Обижается. — Макулатуру заполнил, — коротко отчитывается он Смирнову и уходит к столу у окна есть свою порцию. — Да… Спасибо, — Смирнов даже не знает, за что: за ужин, за вчерашнюю заботу или за избавление от бумажной волокиты. — Папа за отчётами? Сильно, — хмыкает Игорь, листая яркие страницы со схемами и планами ходов. Юре чертовски неловко. Просто за факт того, что он присутствует при семейных вопросах человека, с которым даже не разговаривал об этой самой семье. Чёрт, он до сегодняшнего дня даже не знал, как Костиного сына зовут. А сейчас ещё и прерывает их семейный ужин, если говорить по-честному. — Дай-ка, — Юра тянет руку к чужим записям, и Игорь немного медлит, но потом передаёт их Смирнову, а тот кивает на Грома и тихо добавляет. — Иди медаль покажи. На лице Игоря проскальзывает удивление, но после он строит из себя мученика и тянется к рюкзаку, достаёт медаль и почётную грамоту, рассматривает. Во взгляде неуверенность. Правда думает, что Косте будет неинтересно? — Пап, посмотришь? — в его глазах внезапно загорается огонек, желание хоть какого-то внимания к себе. Может он и с Юрой сел за эти шахматы, лишь бы с ним хоть кто-то в них поиграл? Костя замирает за тарелкой, выглядит в этот момент таким растерянным, каким никогда не бывал на работе. Да и вообще Юра его никогда таким раньше не видел. Он подходит к Игорю, берет медаль, улыбается. Совершенно не знает, о чём говорить. — Ты молодчина, отлично справился, — не то, наверняка не то. Костя поднимает взгляд на сына, сглатывает и сам выглядит, словно растерянный подросток. Не умеет он. Не может в нормальное проявление чувств, эмоций и всё это родительское. Похвалил коротким словом и всё. Больше — нет. Не научен, не понимает и сейчас действует нерешительно, осторожно. Игорь бросает беглый взгляд на Смирнова, который делает вид, что увлечён чтением записей, а потом поворачивается к отцу. Понимает на подсознательном уровне, что его отец не знает, что отвечать. Всегда так было. Хочет было развернуться, чтобы поставить медаль к предыдущей, но останавливается. Тянется к отцу, обнимает его и говорит короткое: — Спасибо, пап, — хочется большего. Внимания от отца. К нему, к его достижениям. Костя рефлекторно напрягается всем телом. Мышцы — сталь, натянутая струна, но руки сами смыкаются в осторожном объятии, широкая ладонь ерошит, похлопывает по спине. Драться Костя был выучен, выдрессирован защищаться, убивать, бороться, как бойцовская псина, а к банальной ласке, даже такой простой и мимолётной — не приучен. И с сыном всё наперекосяк шло вечно, не понимает мальчишку, не чувствует с собственной профдеформацией. Их общение обычно было похоже на плохой короткий допрос, а сейчас. Как будто сделали небольшой шажок к пониманию друг друга. У Смирнова на лице проскальзывает улыбка, но лишь на секунду. Он отворачивается, убирая цветные листы и принимаясь за еду. Когда он ел последний раз?.. Кажется, вчера утром. Не до этого было. Игорь отлипает от отца, ставит медаль на полку рядом с предыдущей, а Юра подмечает, что такими темпами Громам понадобится отдельный стеллаж для наград. Пацан садится обратно за доску, задумчиво смотрит на фигуры, а потом на Смирнова. Передвигает коня. — Шах, дядь Юр, — он бросает взгляд на листы. — А там было, как это выиграть. — Ну я же не настолько умён, чтобы с первого раза всё запомнить, — Смирнов пожимает плечами, разумеется, он не разглядывал чертежи, а следил за Громами. На победу у него всё равно никаких особых надежд не было, даже при условии, что половину ходов Игорь ему объяснял. — Шах и мат, как я понимаю. — Шах и мат, — подтверждает Игорь, принимаясь за еду. Юра собирает тарелки со стола, пока малец переставляет шахматные фигуры для новой партии, полностью игнорируя его: «Мы на одну договаривались». Смирнов ставит тарелки в раковину, задумывается, смотрит куда-то в одну точку, на угол между раковиной и стеной. Который раз по кругу гоняет мысль о том, что всё это неправильно. Его присутствие здесь, да и в целом всё происходящее. Задумавшись, он открывает кран и споласкивает тарелки, пока не засохли. Потом же сложнее отмывать будет. Он отставляет их к чистой, выключает воду, всё это на уровне фонового действия, когда на переднем плане скачут лихорадочные мысли. И всё это, под пристальным взглядом Грома. Костя наблюдает за ним, тихо и внимательно, неожиданно осознавая, что в подобной обстановке никогда Смирнова не видел и не думал увидеть. Он играл с его сыном, сейчас моет посуду, как ни в чём не бывало, ориентируется, словно уже был частью этого места. Удивительно гармоничной частью, и от этого в душе поселялось странное чувство. Странное и непривычное. Юра поворачивается и натыкается на этот взгляд. Задумчивый, анализирующий, и от этого холодок пробегает по спине. Хозяйничает тут, как у себя дома. Юра проходит мимо, всё-таки забирая рубашку, накидывает её, застёгивает. Всё ещё сырая, но не будет же он ждать тут до завтра, пока она высохнет? Поднимает со спинки стула пиджак, кобуру. — А игра? Голос Игоря раздаётся в этой тишине нотками разочарования. — И всё же, мы договаривались на одну, — Юра затягивает галстук. — Потом ещё как-нибудь сыграем. Или нет. Тяжело поверить, что несколько дней назад Юра был уверен, что не сможет посмотреть Косте в глаза, а сегодня играл с его сыном в шахматы. — Ну да… В голосе Игоря слышно, что он не верит. Костя вздыхает, отодвигает пустую тарелку и просто переставляет её на свободный клочок подоконника. — У тебя трое суток выходных ещё, — поднимается, Юру не останавливает, на разочарование в голосе сына внимания не обращает, да и, наверное, Смирнов не тот человек, с которым стоит оставлять Игоря, хоть те и быстро нашли общий язык. Мало ли. Собственное недоверие к миру Костя прекрасно транслирует на свою маленькую семью. — И будь аккуратнее, — он кивает на бинты, шагая провожать Смирнова. Юра обувается на выходе, поморщившись от тянущего неприятного ощущения под бинтами. — Я всегда аккуратен, Кость, — он похлопывает напарника по плечу. — Лучше себя береги. Ему хочется добавить что-то ещё, сказать, что Грому бы побольше общаться с сыном, но словно ком встаёт поперёк горла. Кто он ему вообще, чтобы учить, как общаться с собственным сыном? Костя только хмыкает в ответ, явно сдерживается, чтобы глаза не закатить. Слишком часто он слышал эту фразу от Феди. Какая к чёрту разница, если его работа эффективна? — Угу, бывай, удачи, — Гром жмёт Юре ладонь на прощание. Как-то уж слишком аккуратно. Смирнов отвечает на жест и пытается вспомнить, когда они в последний раз прощались настолько формально. Наверное, в самом начале службы, когда Гром ещё не знал о навыках Юры находить информацию, а тот и не подозревал о «таланте» Грома влезать во все неприятности поблизости. — Да, удачи. Взгляд цепляется за Игорька. Тот заметно погрустнел, видимо, не верит, что с ним останется хоть кто-то. Гром на работе, Федя тоже занят в отделе, Юра вряд ли когда-то ещё появится на пороге их квартиры… Снова в привычное одиночество? — Ты бы тоже взял выходной. Так, для разнообразия. — Да какой там, работа, сам же знаешь, — Костя отмахивается, слова всерьёз не воспринимает и намёка на то, что ему нужно провести время с мальцом не видит в упор. Вот Юра закатывает глаза явно, эмоции, если уж и показывать, то максимально ярко. — Бывай, Гром. И стоит Смирнову выйти из квартиры, как Игорь задаёт вопрос, который интересовал его всё это время: — Пап, как дядя Юра у нас дома оказался? — На задании проблемы были. Дяде Юре лучше было переночевать сегодня здесь, — он смотрит на сына спокойно и внимательно. — Боевое ранение? — это Игорь спрашивает уже без особого интереса, для галочки, потому что так нужно. Пацан, кажется, понимает даже больше, чем сам Костя. Раненых сотрудников милиции у них в квартире обычно не наблюдалось. — Да, зацепило чутка, — коротко отзывается Костя, уходя мыслями в себя, задумчиво глядя на чистые тарелки около раковины, но вскоре встряхивается и уходит к своему дивану, вытягивается, закинув ноги на подлокотник. Наблюдает, как Игорь расставляет фигуры на доске и начинает играть сам с собой. Косте даже не предлагает. А смысл? Он всё равно откажется. — Не засиживайся допоздна, Игорь, — он укрывается пледом и прикрывает глаза. Рука неприятно ноет, но терпимо.