Обезболо-противовоспалительный период

      Юра скидывает сумку на пол и поводит плечом. Ноет, будь оно неладно. А Гром, кажется, не преувеличивал. Вечер, а Игорька дома не видно. Носится со своим другом? Беззаботное детство с кучей проблем и опасностей в их бандитском Петербурге. Да уж, тут лучше и правда не спускать с ребёнка глаз. Но насколько же он удивится своей новой няньке… Разбирать вещи Юра не торопится, не то чтобы есть что разбирать. Так, пара рабочих рубашек и ещё по мелочи. У него даже домашней одежды толком нет.       — Да располагайся, — Костя кажется задумавшимся и даже слегка встревоженным. Передумал по поводу переезда Юры? Да, предложение уж слишком щедрое. Он снимает куртку, проходит на кухню и ставит чайник.       Юра вешает пальто в прихожей, осторожно проходится по чужой квартире. Да уж, располагайся. Звучит как-то чресчур неуместно для их ситуации. Смирнов в задумчивости подходит к дивану, рассматривает разбросанные Игорем вещи. Рисует? Вот уж никогда не подумал бы. Хотя в прошлый раз Юре было не до разглядывания. Он осторожно перекладывает все на стол. Сказать честно, у них даже тем для разговоров с Громом особо нет, но может оно и к лучшему. Ему бы в домашнее переодеться, да только не во что, поэтому Смирнов только снимает пиджак, оставаясь в рабочем. Костя включает телевизор для наличия звука на фоне, сам переодевается в домашнюю майку. По ней видно — немного растянутая и заметно застиранная. На то домашняя одежда и есть, наверное.       — Что там с твоими бинтами? Посмотрим?       Юра ежится, но сам понимает, что рано или поздно придётся.             — Угу, — он витает в своих мыслях, раскладывая вещи Игоря на столе. Потеряет ещё что-нибудь — обидно будет. Внимание в один миг переключается на телевизор. Вещают об очередных разбоях, как будто им в жизни этого мало, но Смирнов невольно подвисает, облокотившись на спинку дивана и интуитивно крутя в руках один из фломастеров. Краем глаза замечает, что Гром снимает чайник с плиты, разливает кипяток по кружкам и закидывает в него пакетики из банки на столе. Использованные. Ну да, не новость. Юре бы поучиться экономии у Громов.       Он ставит кружки на журнальный столик, и Смирнов отрывается от телевизора, смотря на свою кружку. Один, но свежий. Ещё не заваривавшийся до этого пакетик.       — Идём? Перебинтую, чай как раз немного остынет, — Гром достаёт коробку с аптечкой.       Юра мнётся, но потом всё же расстегивает рубашку, осматривая руку. Раны и правда заживают. Медленно, но всё же. А вместе с тем прихватывают с собой и бинты. Смирнов тянет за край, морщится, когда доходит до присохшей марли. Ему никогда не хватит терпения снять это все нормально.       — Садись давай, — Гром подтаскивает стул, уверенно нажимает на здоровое плечо, вынуждая сесть, и начинает возиться. Старается, полностью погружается в процесс. Аккуратно размочить, снять марлевые полосочки, иногда каждую ниточку отдельно, обработать сверху.       Со спиной сложнее, Гром кладёт одну руку Юре на холку, аккуратно прижимает, вынуждая нагнуться, и только после начинает осторожно снимать старые бинты.       — Может их вообще поверх не бинтовать, чтобы такого не было? — Смирнов покорно наклоняется, подставляя спину под умелые руки Грома. — Толку. Они всё равно уже почти затянулись.       Это самое «почти» не верно на большую часть. Хотя бы потому что заживать подобное будет ещё долго. Даже при условии, что нагноение пройдёт, а Смирнов не будет расчёсывать раны, покрывшиеся ороговевшей коркой.       — Сиди давай, не бинтовать он удумал, — Костя ворчит как-то по-доброму и аккуратно накладывает стерильные бинты.       В двери щёлкает ключ, повисает недолгая тишина, Игорь замирает, рассматривая незнакомую вещь на вешалке, а потом молча, не здороваясь ни с одним, ни с другим, проходит мимо, демонстративно кидая рюкзак на диван и уходя на кухню. Обижен на отца, по нему сразу видно.       Гром ему лишь кивает, теряется.       — Чистое есть? — спрашивает он Смирнова и, не дожидаясь ответа, идёт к шкафу, где находит новую футболку. На плече — какая-то непонятная эмблема, наверное, на работе выдавали в честь какого-нибудь праздника.       Юра натягивает футболку, бросая рубашку к пиджаку. Опять становится свидетелем семейной драмы, но теперь, кажется, становится её частью. Всё-таки, он теперь тоже тут живёт, пусть и временно.       — Мог бы и повежливее, — в голосе Кости проскальзывают строгие нотки, хотя бунтарское демонстративное поведение сына он пытается игнорировать. — У нас в доме так-то гости. Я за едой схожу сейчас, чай будешь?       Игорёк роется в холодильнике, ничего не находит, хлопает дверцей, а вопросы отца игнорирует. Вот уж мелкий негодник, Костя за него наверняка переживает. Игорь садится на диван, тянется к своим вещам, на секунду замирает, и забирает альбом со стола. Недоверчиво так, словно никто раньше его вещи аккуратно не складывал.       — Конечно будет, — Юра берет со стола свою кружку, вытаскивает пакетик, кладя его на блюдце неподалёку, и ставит перед пацаном. — На, промерз на улице, наверное, да?       Игорь смотрит прищурившись, с подозрением, но не отвечает. Хотя чай всё же берёт. Как ощетинившийся щенок, не ждущий ни от кого заботы. Как и старший Гром, в принципе. В этом они очень похожи.       — Это свежие? — Игорь кивает на забинтованную руку Юры, а потом косится на отца. Кто знает, если тут раненый коллега, может и отец что ещё опять повредил.       — Нет, старые, просто…       — Просто вы за ними не следите.       Игорь сидит, уткнувшись в свои бумажки с минуту, а потом саркастично добавляет:       — Кстати, здравствуйте.       — Кстати, и тебе не хворать, — отшучивается Юра. На мальца у него вовсе нет сил злится. Игорь даже довольно хмыкает, не получая никакой рассерженной реакции в ответ.       Костя только вздыхает, сдерживается от резких слов и движений.       — Я до магазина, — Гром убирает аптечку, на секунду замирает, но натягивает куртку прямо поверх домашней футболки, на пороге внезапно останавливается. — Это дядя Юра, он поживёт с нами какое-то время, не обижай его, — он подбирает ключи и быстро уходит.       Смирнов провожает Костю печальным взглядом. И что ему делать? Наверное, пытаться как-то наладить отношения между сыном и отцом, но что он может? Он даже старшего Грома не понимает от слова совсем, а тут… Дети обычно хотят внимания? Или наоборот больше свободы? На самом деле, Юра даже своего детства толком не помнит, чего он там хотел, о чём мечтал. Наверное, чтобы с ним просто побыли вместе, а не оставляли одного.       — Чего с отцом не разговариваешь? Поссорились?       Игорь переводит на Юру недовольный взгляд, в котором так и читается: «Ну вот и чего ты ко мне пристал?», но он не отвечает. И даже не хамит в ответ, а только спрашивает:       — Вы к нам на долго?       — На… Неопределённый срок. Не знаю, — Смирнов правда понятия не имеет, насколько он тут задержится.       — Понятно, — Игорь лишь поводит плечами. Разговаривать не настроен, оно и так понятно.       — А зачёты как?       На этих словах Игорь поворачивается, смотря с подозрением.       — Нормально.       — Костя не спрашивал, да?       Игорь презрительно хмыкает. Конечно не спрашивал. Опять забыл. Занят, всё такое.       — Ему не интересно. Это всегда рядовой вопрос «Как в школе?», никогда ничего конкретного.       — Да ладно тебе, наверняка очень даже интересно, просто забегался, как обычно. А спрашивает так, как умеет. Ты сам расскажи.       Игорь лишь хмыкает, а потом, немного помедлив, кивает на диван, предлагая сесть рядом, и Юра заглядывает в чужой альбом, начинает расспрашивать про рисунки, а Игорю, казалось, только этого и надо. Чтобы кто-то послушал про его увлечения, а не донимал расспросами по учёбе. Там у него и так всё в порядке.       Костя возвращается где-то через полчаса с пакетом из магазина и держит ещё три шавермы. Щёлкает замком, заходит, кивает сам себе: всё целое, Игорь с Юрой сидят вместе, общаются. Отлично. Он скидывает обувь, убирает пакет с продуктами, не разбирая, в холодильник. Закидывает его прямо на старую кастрюлю и подпирает банкой с солёными огурцами, чтоб не выпал. Молоко, овощи, мясо, яйца. Это можно будет готовить следующие дни.       Проходит в комнату, кладёт на тумбочку около дивана два свёртка и отступает, чтобы не мешать.       — Поладили? Вот и хорошо, — Костя смотрит внимательно, — как в школе?       Игорь отмалчивается, но получает ощутимый тычок под ребро от Юры, морщится, недовольно на него зыркает, но потом поворачивается к отцу.       — Я всё сдал идеально, — он заминается. — Ну почти всё. На одном предмете чуть-чуть не хватило до «отлично».       Он тянется за свёртком с шавермой, заметно счастливее. Хотел же, чтобы отец поинтересовался, и сейчас довольный такой, гордый своими оценками. Юра снисходительно улыбается, пока Игорь не кивает ему на пакет.       — Вы тоже берите. Папа знает, где нормальную достать.       — Молодец, — Гром чуть улыбается, едва заметно. Берет свой свёрток, и Юре указывает на последний. — Это вместо ужина… Завтра что-нибудь придумаю, — он заметно расслабляется. Наверное, с его сыном может справиться действительно кто угодно, кроме самого Грома. Но хоть не дуется.       — Что делаете? — Костя осторожно заглядывает через плечо. Очень не хотелось облажаться.       — Рассказываю дяде Юре про… — Игорь запинается, смотрит на отца с подозрением. То есть никогда не интересовался, а тут с появлением коллеги, о котором сыну толком и не рассказывал, внезапно стал очень щедрым на внимание. Действительно слишком подозрительно. — Про роботов. И всё остальное.       Юра переворачивает страницу детского альбома.       — Смотри, талант какой растёт, — Смирнов довольно улыбается, пока Игорёк смотрит на свои рисунки, как в первый раз. Ему никто не говорил, что в рисовании у него хоть что-то получается? Неужели даже с другом рисунками не делился?       — И тут ещё. Шахматные комбинации записаны, — Игорёк, словно смущаясь, переворачивает страницу на аккуратно сложенные схемы. Кажется, что отец не такой, как Юра, его ребячество поддерживать не будет.       Гром кивает, заметно теряется, смотря на сына, такого счастливого, буквально расцветающего от Юриных слов.       — Да он вообще молодец… — в голосе мягкость и тепло, редкая для Грома-старшего интонация, но всё равно он не знает, что ему говорить. Как не разрушить воцарившуюся атмосферу? — Я шифровкой только расписывал сам когда-то… Но такой вариант намного более… Более, — он сглатывает, — изобразительнее.       Косте поспешно умолкает, понимая, что нормальных слов всё равно найти не сможет.       Игорь смотрит с непониманием, но теплотой и радостью. Неимоверно счастлив, что отец с ним разговаривает на отвлечённые темы, что интересуется им, хоть и неловко, не зная, как подступиться. Он возвращается к еде, но сейчас не угрюмо молчит, а даже улыбается.       — А вы чего не едите?       Юра переводит взгляд на свою порцию. Как-то он опять выпал. Тянется за едой и присоединяется к общему так называемому «застолью».       — А вы завтра оба работаете, да?       У Игорька начались каникулы, и ему, кажется, просто необходимо, чтобы кто-то побыл рядом. Юра переглядывается с Костей. В принципе, прогуливать работу ему не впервой. Может и начальство даже не узнает.       — Дядя Юра может за тобой присмот… Посидеть с тобой, — он переводит взгляд на Смирнова. — Я с твоими рапортами разберусь, не переживай, — фыркает. Всего неделя, а там и Новый год.       Почему-то закрадывается мысль о том, чтобы отметить дома. Раз с Игорем всё так удачно получается. Раньше всегда ходили к Феде с Леной, отмечали иногда вместе, иногда приходя уже под утро. Но Феде Костя больше чем доверял, там за Игорьком присмотрят. Там — вкусная еда, тепло, ёлка и вот это всё. Дома-то они ничего не украшали, только в холодильнике появлялись банки с салатами от Прокопенко, ими и питались несколько дней. Костя совсем уходит в свои мысли, замерев с шавермой в руках.       — За мной не нужно присматривать, — недовольно бурчит Игорь, уплетая свою еду.       — Не говори с набитым ртом, подавишься, — Смирнов легонько щёлкает его по лбу. — Присматривать может и не надо, но ты, кажется, собирался дальше учить меня играть в шахматы.       Игорёк оживлённо кивает. Что ж, Юра оказался прав. Мальцу просто нужен друг, который разделит его интересы, или хотя бы проявит к этим самым интересам уважение. Да ещё и когда взрослый проникается детскими проблемами, становится как-то спокойнее, теплее. Смирнов прекрасно понимает, как может не хватать простой заботы от кого-то, хотя сам порой в ответ на неё со стороны других — кусается. Дело привычки. Каждый сам за себя и всё остальное из этой оперы. Такими уж выросли.       — Я, честно сказать, мало что помню. Плохо-обучаемый, — Юра хмыкает, заправляя волосы за ухо. — Но ты же не будешь меня сильно гонять по всем этим… Ходам?       — Буду, ещё как.       Юра усмехается. Игорька просто нужно чем-то занять.       Костя отходит от них за кухонный стол, а пацан выкладывает на стол цветные листки и достаёт карандаш, объясняет увлечённо, хочет, чтобы его хвалили за знания, за успехи, а Юра и хвалит, поддакивает, старается внимательно слушать, хоть больше отвлекается на всё подряд. На телевизор, на шум за окном, на мигание лампочки. На любую мелочь.       — Дядь Юр, — Игорь щёлкает пальцами у его лица. — Вы слушаете?       — Да, прости. Отвлёкся немного, бывает, — о еде он опять забывает напрочь, неспособен сосредоточиться на нескольких вещах одновременно. Телевизор на фоне, который для Смирнова не то чтобы прямо фон, голос Игоря. Ещё и думать, чтобы отвечать нужно. Слишком сложно сконцентрироваться. Но Игорь, кажется, не злится. Может списывает на то, что Юре тяжко даётся новое дело, может радуется, что оказывается умнее взрослого.       Гром ещё возится какое-то время на кухне, потом уходит в ванную, пока Игорь пододвигает доску. Играть Юре совсем уж тяжело. Слишком много «фонового» звукового мусора. Сосредоточиться на мыслях сложнее в несколько раз, чем обычно. Костя выходит с мокрыми взъерошенными волосами, побрившийся. Сразу минус лет десять на вид.       — Не перегружай дядь Юру, — дружелюбно улыбнувшись, Костя садится около Смирнова, быстро оценивает ситуацию на доске, хитро щурится.       — Да, думаю поздно, — он строит совершенно невинное лицо, косит под дурачка, потому что так проще. Не будет же он в самом деле жаловаться, что для него телевизор слишком громкий, и голуби за окном раздражающе летают? Он правда не может сосредоточиться на фигурах. Порой даже забывает, какая как и куда может сходить. — Дядя Юра беспросветно плох в шахматах.       — Научитесь ещё, — Игорь забирает вражеского коня и довольно отставляет его в сторону.       Костя хищно пригибается, вплотную прижимается к Юре боком, отчего у того дыхание перехватывает. Так и хочется навстречу податься. Теплый и пахнущий мылом. Смирнов даже на мгновение забывает, чем занимался до этого. Гром тянется к доске, переставляет ферзя. Игорь рискнёт — не рискнёт? Ход резкий, буквально провокационный, но только так и можно было сейчас вытянуть эту партию.       — Пап, это нечестно! — возмущается Игорь, смотря на доску. Теперь уже он судорожно думает, как ему поступить, смотрит на доску, анализирует, а Юра в целом не очень понимает, как дальше развернётся игра. — Опять твои единственно-верные решения?       Игорь долго думает, а после переставляет фигуру, ферзь нацелен на ладью. Не так критично, но если нападёт, то потеряет коня. Поэтому Игорь уходит в мнимую защиту: нападёшь — заберу ферзя. В принципе, логично.       Костя сыто и довольно скалится.       — Не совсем. Я мог бы и без этого поставить мат в четыре хода, — он наклоняет голову, переставляет слона. — А ты можешь в два. Думай, Игорь, думай, — несмотря на мягкость в лице, голос у Грома серьёзный, что даже Юру холодок пробирает.       Игорь лихорадочно смотрит на доску, выискивает ходы, но судя по взгляду, всё выходит как-то не так.       — Да я не знаю, — он тяжело вздыхает. — Вообще не понимаю.       — Ну ты попробуй хотя бы, вдруг получится, — Смирнов добродушно треплет его за плечо, всё ещё ощущает Костю совсем рядом. В какой момент их дружеская игра переросла в кровопролитное сражение не на жизнь, а на смерть между двумя Громами?       — Но я проиграю, и…       — И в следующий раз сходишь по-другому. Давай, не робей, это всего лишь игра.       Игорь смотрит на доску. Панически боится оступиться, как будто перед отцом нельзя ошибаться. Всё должно быть строго выверено. Игорь нерешительно двигает фигуру, косится на отца: правильно или нет?       Костя моргает, смотрит на Юру несколько озадачено, но не вмешивается. Подход Смирнова вообще не был похож на поведение Кости в таких же ситуациях, и Игорь, удивительно, иначе отзывается на него. Гром переводит взгляд на доску, делает шаг ферзём, подступая опасно близко к королю, но это уже не имеет значения. Не будет иметь. Один ход отделяет младшего Грома от победы, не очевидный, но ведь и Игорёк не так прост.       Малец переводит взгляд с отца на Юру, ищет поддержки. Как быстро он превратился из всезнающего умного игрока в ничего не понимающего ребёнка.       — У меня не получится, — выдыхает он.       — Да подожди расстраиваться, — Юра придвигается к Игорю, садясь по его сторону доски. — Просто приглядись внимательнее. Я в этом аб-аб-абсолютно ничего не понимаю, подсказок не жди.       Игорь как-то горько усмехается, но переводит взгляд на доску.       — Если так… Нет, — он перебирает ходы, пытается что-то найти, вслух проговаривает. — Если это мат в два хода, то этот должен быть единственным верным. Или если предыдущий был неправильным…       — Просто спокойно подумай над каждой фигурой. Объясни мне, как они ходят. Игорь показывает на каждую, рассказывая про одну за другой, а потом его взгляд загорается.       — Вот эта. Точно, — он передвигает фигуру. — Шах… И мат?       — Именно. Правильно, — Костя не сдерживает улыбку. — Я же говорил. Молодец, — Гром поднимается и чуть ли не падает обратно от резкого хриплого кашля. Такое бывало и раньше. Врачи говорили, что со временем приступы прекратятся, а пока остаётся шатко пойти на кухню и попить почти остывший чай. Лучше, чем ничего.       — Пап? — Игорь порывается подняться, чтобы пойти за отцом, но вовремя останавливается. Понимает, что тот бы не хотел акцентировать внимание на своём самочувствии, и Юру хватает за плечо, качая головой, как бы говоря, что не надо к нему сейчас подходить.       Грому тяжело, и Юра это понимает, но оставаться в стороне невыносимо сложно. Потому, когда Гром начинает легче дышать, Смирнов спрашивает только:       — Нормально?       Но в голове всё же проскальзывает беспокойство.       Костя кивает, отводит взгляд. Говорить сразу не получается, он прочищает горло, улыбается слабо.       — Порядок… Всё в порядке, — он только сейчас осознаёт, насколько устал. — Отдыхать?       — Да, пожалуй, — Юра же о своей усталости успел позабыть. Слишком увлёкся игрой, а сейчас приходится возвращаться к насущным проблемам. Например к той, где и кому ложиться спать, и Смирнов больше склоняется к полу. Диван-то у Громов не раскладывается. — Подушка лишняя найдётся?       — Да… Ложись на диване, я на полу себе постелю, — просто отзывается Костя, тянется к шкафу, вытаскивает тяжёлое одеяло, которое можно использовать вместо матраса.       — Кость, — в голосе Смирнова проскальзывают суровые не свойственные ему нотки. Куда Гром с пробитым лёгким, после тяжёлых бессонных ночей в участке, да ещё и на пол? Тем более, именно он из них двоих завтра идёт в отдел, а значит и выспаться важнее ему. Юра подходит к Грому достаточно близко, чтобы Игорь, собирающий фигуры, их не услышал. — Гордость свою выключи и ляг на диван. Ладно?       Костя смотрит привычно сверху вниз, сопит. Старается не задумываться, как это будет выглядеть со стороны.       — Ладно, — быстро сдаётся, и даже не хочется думать, как Гром-младший воспримет такое событие. Чтобы Костя и без споров, препираний вот так просто отступил?       Юра, чувствуя победу, забирает у Грома одеяло и принимается расстилать его на полу. Чуть подальше от дивана, чтобы утром Костя на него не наступил или не споткнулся об него, когда будет собираться на работу. Вряд ли Смирнов проспит до утра, но, кто знает, вдруг повезёт.       Игорь, кажется, тоже вымотанный сложной игрой, укладывается спать к себе, прихватив альбом и что-то спешно набрасывая. Новую схему ходов, до которой ещё и сам додумался.       Костя лишь хмыкает упертости Юры, кидает ему подушку и плед, а сам падает на диван. Отключается моментально. Не мешают ему ни свет, ни тихий гул телевизора. Смирнов даже завидует немного, хотелось бы и ему так же выключаться по щелчку пальцев. Он укладывается на полу, но уснуть не может долго, ворочается.       Ему спать мешает, кажется, вообще все: начиная от телевизора, заканчивая собственными мыслями. И если первое быстро решается тем, что Игорёк выключает и свет, и всю технику, то с последним справиться не получается. Мысли навязчиво лезут в голову, как тараканы, не дают покоя. Засыпает Юра под утро, и то кое-как. Дёргается от каждого шороха.