Обезболо-противовоспалительный период

      Костя спит после столь насыщенного дня на редкость беспокойно, ворочается, просыпается, кажется, каждый час. Смирнов комментировать это не торопится, самому-то тоже не спится. Когда Юра смог-таки ухватиться за сон, ему помешали уже внешние обстоятельства. Гром просыпается рано, как на работу, словно по внутренним часам. Смирнов неохотно выползает из-под пледа и подходит к Косте, уже стоящему за плитой, обнимает его со спины и упирается лбом в плечо, нуждается в тепле чужого тела.       — С добрым утром, Кость.       В тёплых объятиях Гром расслабляется, слегка плечами поводит, сбрасывая с них накопившееся напряжение.       — С добрым утром.       Он шевелит сосиски, перекладывает уже готовые на тарелку, оборачивается к Юре и обнимает в ответ, прижимая к себе. От Грома пахнет сигаретами и жаренной едой, Смирнов упирается носом в его плечо, делая глубокий вдох.       — С тобой так хорошо, — Юра легко и невесомо целует Грома в шею, выпутываясь из объятий, по пути хватает полотенце, оставшееся на спинке стула ещё со вчерашнего дня. — Но я в душ.       У Кости дыхание сбивается, он смотрит на Смирнова потемневшим от возбуждения взглядом. Вот так, просто от прикосновения губ… Юра, что же ты творишь? Гром шумно сглатывает, пытается унять колотящееся сердце и кивает. Игорь скоро проснётся, чёрт… Он ставит греться чайник, и к моменту, когда Юра выходит из ванной, на столе уже всё накрыто.       Смирнов наконец проснувшийся, хоть и растрёпанный, приглаживает волосы, натягивает футболку, едва не сталкивается с Игорем, бегущим умываться.       — Он не опаздывает? — Юра садится за стол и закуривает, вытягивая сигарету из пачки Грома.       — Немного, но поесть успеет. Завтрак, всё же, главный приём пищи, — Костя разливает чай по кружкам. — Наверное.       Он добавляет это тише, глядя на Юру. Любуется. Он закуривает и сам. Контролировать тело он привык, но почему сейчас около Смирнова, такого по-домашнему растрёпанного и сонного, это становится почти невозможным?       Игорь выбегает из ванной, садится за стол, принимаясь за завтрак.       — Не торопись, а то подавишься, — одёргивает его Юра.       Игорь начинает есть медленнее, но всё равно вскоре выскакивает из-за стола, накидывает куртку и выбегает на улицу, бросая короткое «до вечера». Видимо, по привычке, учитывая, что Гром рано с работы не возвращается. Юра задумчиво вглядывается в окно, продолжая медленно покуривать, растягивая удовольствие от спокойного момента.       Костя провожает Игорька взглядом, закрывает дверь, возвращается к столу и садится напротив. Довольный, хоть и не выспавшийся. Но Юра был рядом, эта близость успокаивала и грела.       Смирнов смотрит в сонные глаза напротив и усмехается.       — Что, тоже не выспался? — он подпирает голову рукой уже в характерном жесте и тушит сигарету о край пепельницы. Он и сам сильно устал от вчерашнего перенасыщенного дня, а сегодняшний обещает быть таким же, раз командует у них развлекательной программой Игорёк. Может с мелюзгой они на улицу и не пойдут, но вроде как договорились с ними в покер сыграть. К слову, о поиграть… — А ты мне игру в карты задолжал.       Хмыкает Юра больше в шутку, нежели всерьёз, а Костя кивает, соглашаясь.       — Задолжал… Доедим и сыграем? — улыбается мягко, а в глазах черти так и пляшут. — На желания? Или есть предложения? — смотрит внимательно, прямо в глаза.       Юра на мгновение выпадает из реальности. Он же просто подколоть Костю захотел, а тут… На желание бы он сыграл, это точно. Просто потому, что ему есть, что загадывать.       — Ты говорил про игру на раздевание, — он довольно хмыкает. — Меня вполне устраивает. Только с одним условием, оденемся в рабочее, а не в домашнее.       — Ну как скажешь, — Костя смотрит с хитрецой, но соглашается. Он доедает свой завтрак, убирает посуду в раковину и действительно идёт переодеваться. Футболка, кожанка, брюки… Не то чтобы много ставок у него есть на эту игру. Достаёт карты, оставленные Игорем и Игнатом.       Юре же переодеться более проблематично и долго. Рубашка, пиджак, пальто, галстук, часы, перстень. Он садится на диван, деловито заправляя прядь за ухо.       — Во что играть будем, раз такое дело?       Костя устраивается чуть поодаль, оставляя на диване место под карты, смотрит на Юру с прищуром, как кот мартовский.       — В дворовое двадцать одно… Чтобы честно, — скалится хитро.       — Ушлый ты, — хмыкает Смирнов. — Хотя на твоём месте, я бы выбрал то же самое.       Он берёт колоду, медлит, а потом возвращает её Косте.       — Честно, так честно. Мешай ты, чтобы сомнений не возникало.       Костя разминает плечи, хрустит шеей.       — Что ставим?       Он перебирает колоду, достаёт одиннадцать карт, тасует их, внимательно глядя на Смирнова. Тот слегка оттягивает ворот пальто. Он всё равно в чертовском отрыве, и это уже не совсем честно. Поскорее хочется снять верхнюю одежду, в квартире было достаточно тепло, чтобы запариться в ней.       — Пальто, — хмыкает Юра. — А ты… Правда думаешь, что у тебя есть шансы даже сейчас?       Он лукавит. Шансы у них равны, да ещё и с невнимательностью Юры, у Грома есть преимущество. Не в количестве одежды, да, но во многом другом.       Костя окидывает его взглядом и, кажется, догадывается, к чему тот клонит, анализирует ситуацию.       — Шансы есть всегда. Куртку, — Гром снимает её и кладёт на спинку дивана.       Тасует ещё раз и раскладывает обоим по две карты, одна закрытая, вторая лицом вверх, а колоду кладёт посередине. Юра бегло осматривает свои карты. Туз — в их игре приравнивается к единице. Он довольно хмыкает, оставляя карту закрытой. Открытая — восемь. Не самый благоприятный исход, но в целом, не так плохо, как могло бы быть.       — Шансы шансами, но тут уж дело в удаче, — он усмехается. И в умении быстро и правильно считать. Чёрт.       У Грома на руках пять и что-то ещё. Пять. Восемь. Один. Юра прикидывает, но у него девять в сумме, а значит проиграть на следующем ходу он не сможет.       — Ещё одну, — он тянет карту и кладёт её рядом с предыдущей. Семь. Итого шестнадцать, и вот тут уже в глазах Смирнова загорается азарт. Сейчас многие карты могут стать фатальными. Костя сверлит взглядом карты и вытягивает ещё одну. Четвёрка.       Юра переводит взгляд со своих карт, на Громовские. Сейчас всё складывается отнюдь не в его пользу, но и до победы далековато. И пусть это всего лишь их шуточная карточная игра, Смирнов чувствует будоражащий кровь адреналин. Он всегда был игроком азартным и идущим на риски. Так ведь интереснее. Он тянет карту — двойка. Восемнадцать. Звучит, как нечто идеальное. Сейчас ему нужна единица, двойка или тройка, но две из этих карт прямо у него под рукой.       Гром тянет карту и цокает языком, на что Юра довольно усмехается. Десять.       — Пас, — он снимает пальто. — Не картёжник ты, Кость, но с твоего позволения, оно рядом полежит. Жарко очень.       Костя лишь глаза закатывает. Порой Юра был просто невыносимым, но от этого не менее привлекательным.       — Пас.       — Куртку можешь там оставить, — он сидит счастливый, коварно улыбается, находясь в своей стихии. — Опять ты будешь мешать или в моей честности всё же нет сомнений?       Костя забавно хохлится, сипит, но кивает Юре.       — Мешай давай, — и снимает ботинок.       — Давай сразу на оба? — Юра разувается. Сидеть в обуви — такое себе удовольствие.       — И это мне ты предлагаешь? — Костя вздыхает, но снимает и второй. — Хочешь меня догола раздеть и глазом не моргнуть, да?       — Есть такое, — Юра выкладывает колоду, раздаёт им по две карты. — Тяни первым.       В своей победе Смирнов уверен, как никогда. В картах ему везёт.       У Юры в закрытую четыре и в открытую одиннадцать. У Гром единица. Да уж, вот сейчас у Смирнова права на ошибку нет. Костя тянет следующую — пятёрка. Юра тянет ещё одну. Семь. Он смотрит на карту, но продолжает улыбаться, выкладывая её рядом. Блефовать он умел, и этого не отнять. У Грома ещё одна. Двойка. Он смотрит на Юру, словно пытаясь проглядеть насквозь.       Двадцать два. Провал по всем фронтам. А если бы хоть что-то поменьше… Но Смирнов непробиваемо улыбается и выдаёт:       — Пас.       Костя хитро скалится.       — Пас, — показывает карты и улыбается шире. Шестнадцать. — Раздеваешься?       Юра лишь пожимает плечами, переворачивая карты. Лицо у него всё такое же нечитаемое и счастливое.       — Двадцать два, — выдаёт он, отставляя ботинки в сторону. — Мешай, твоя очередь.       — И что будешь ставить?       — Пальто всё ещё при мне, так что...       Игра идёт довольно быстро. Гром довольный. Он умудряется раздеть Юру практически полностью, в то время как сам всё ещё остаётся в брюках. Ухмыляется хитро… И откровенно любуется, разглядывает.       Смирнов проигрывает со значительным отрывом, но это всё ещё не говорит о его абсолютном проигрыше. Сидя уже без рубашки, он довольно хмыкает и ставит кольцо. Теперь и он в одних лишь брюках. Подразнили Грома и хватит. Вытянув двадцать одно за три хода, Юра говорит заветное «пас», они вскрывают карты, и Смирнов, опираясь рукой на диван, оттягивает край брюк Грома.       — Снимай давай.       Костя усмехается, послушно стаскивает брюки, откладывая их в сторону.       — Да как скажешь, — он вздыхает, берёт первую карту.       Юра довольно смотрит на сидящего перед ним Костю, тянет карту. Восемь. На самом деле, он был бы не против затянуть игру подольше, лишь бы полюбоваться Громом. Как тот старается уверенно держаться, несмотря на внезапно возникшую неловкость. Он тянет карту в открытую — шесть. Ещё одна у Юры — двойка. Кладёт рядом, всё ещё не понимая, чего ему хочется больше, быстрее раздеть Грома окончательно или не заканчивать происходящее. Костя поводит плечами, тянет ещё одну — тройка. Юра примеряется, старается считывать реакции Грома на его же карты. Три, шесть. Даже с самой большой на руках — не перебор. Он тянет ещё одну сам. Девять. Продолжать слишком рискованно, но и отдавать победу не хочется.       Костя сомневается. В закрытую у него одиннадцать. И повезёт только в случае единицы. Вероятность мала, но вдруг. Он тянет карту… Четыре.       Юра смотрит на их импровизированный стол и закусывает губу. Каков шанс, что у Грома сейчас больше двадцати одного? Три, четыре, шесть… Но считать, когда взгляд против воли цепляется за оголённое тело, тяжело. Одиннадцать — проигрыш. Десять — проигрыш. Девять и восемь у Юры. Семь… Идеальная победа. Да и шесть тоже подойдёт. Для Смирнова же почти любая карта будет перебором, и не факт, что единица принесёт победу. Он досадно цокает, уже смиряясь с поражением.       — Пас.       — Пас, — Костя раскрывает карты, замирает неловко, отводя взгляд.       Юра едва сдерживает смех, пересаживается к Грому вплотную и тянет за резинку трусов.       — Одиннадцать? Кость, ты неисправим, но я всегда знал, что ты рисковый, — он тянется к Грому. Слишком долго приходилось смотреть и не трогать. Прижимается виском к его плечу. Тёплый такой…       У Кости дыхание сбивается, он тянется к Юре сам, обнимает уверенно, сильно, прижимает к себе, разгорячённый, губами прикасается к предплечью. Смирнов тихо и довольно хмыкает, едва ли не теряясь от накатившего возбуждения. А ведь ещё неделю назад он и думать себе запрещал о подобном раскладе.       — Ты раздевайся давай, — в глазах — чертята, когда Юра тянется с поцелуями к чужой шее.       Костя стаскивает трусы за резинку, заглядывает Юре в глаза и охает, хрипло выдыхая и отклоняя голову, давая больше места. Пальцы цепляются за плечи Смирнова, чуть царапают спину. Костя перевозбуждённый, распалённый, в глаза смотрит и прижимается ближе.       В какой-то момент игра явно свернула не туда, но Юра не жалеет. Он стягивает с Грома трусы окончательно.       — Без них лучше, — он на мгновение опускает взгляд ниже, но после прижимается к Косте, кладя руку ему на грудь. — Как отыгрываться будешь?       Костя рычит на ухо, прижимается к Юриному бедру. Горячий. Смущения почти нет: выбили в армии, на службе, как и большую часть эмоций. Сейчас есть лишь возбуждение, тяжёлое, затмевающее сознание. Торс вздымается от резкого дыхания. Смирнов прижимается ещё ближе, зубами впивается в ключицу Грома, ощутимо, но не слишком сильно. Тело не до конца слушается, рука медленно ползёт вниз, останавливается на животе. Он едва ли не урчит от удовольствия. Просто от присутствия Грома рядом становится так хорошо, а от вида голого Кости разум напрочь отключается. Костя рычит в голос, царапает Юрину спину, на себя перетягивает, не позволяя отстраниться. От ощущения руки, спускающейся всё ниже, перед глазами темнеет, воздуха не хватает. Он приподнимает лицо Юры за челюсть, смотрит ему в глаза и касается губами скулы.       Смирнов на мгновение от нежного поцелуя теряется. Всё это кажется таким трепетным, слишком непривычным. Он замирает перед Костей, неспособный отвести взгляда, а потом берёт его лицо двумя руками, вовлекая в поцелуй. Глубокий, чувственный. Костя охает, прижимается к бедру Юры, на поцелуй отвечает горячо, пылко. Юру практически на колени к себе затаскивает, оглаживая крепкую спину, теперь покрытую мелкими царапинами, проводит пальцами по бокам Смирнова.       Юра покорно пересаживается Грому на колени, отлипать не собирается, особенно ощущая жаркий ответ на его поцелуй. Но потом всё же отстраняется, чтобы заглянуть Косте в глаза. Красивые такие… Он кладёт руки ему на плечи, сейчас наконец смотря на Грома не снизу-вверх. Их взгляды на одном уровне, и Смирнов в этой игре в гляделки проигрывать не собирается.       Костя в ответ смотрит пристально, тянется рукой к его лицу, заправляет пряди волос Юре за ухо, скользит подушечкой большого пальца по щеке. Смотрит, не мигая, влюблённый, распалённый близостью, прикосновениями… Тянется и аккуратно трётся кончиком носа о нос, мягко улыбается. Такой непривычный, нежный. Юра ластится к его рукам, взгляда не отрывает, прислоняется ближе, едва не ложится на Костю, руки сползают ниже, обнимают, крепко цепляются за горячее и желанное тело.       Эта идиллия кажется такой нерушимой, что у Юры наконец притупляется страх потерять всё в один момент. Почему должно случаться что-то плохое, когда рядом любимый человек?       Костя обнимает его, укладывает на себя полностью, прижимается бёдрами, тихо порыкивая, перевозбуждённый. Губы облизывает, взгляд не отводит, тянется, целует вновь, проводя языком по ряду зубов. Юра отвечает тихим томным вздохом. Невозможно быть настолько будоражащим. Как Грому это удаётся? Или дело в человеке… В том, кем Гром является для Юры. Он слегка прогибается навстречу, мягко поглаживает бока Грома, теряется в происходящем, напрочь забывается в единственном важном человеке. По пояснице проходятся горячие пальцы, поглаживают, пока Гром углубляет поцелуй. Юра прогибается под прикосновениями ещё сильнее, но разрывает поцелуй и кладёт голову Косте на плечо, лбом упирается в него, старается перевести дыхание. Воздуха не хватает, возбуждение настолько сильное, что практически болезненное.       — Кость… — он делает ещё один глубокий вдох. Кажется, что у Грома даже кожа пропахла едким табаком, хоть запах от неё и невесомый, лёгкий, не такой, как от одежды. — С тобой так хорошо.       Гром мягко касается губами его щеки, ласкает спину, гладит по плечам, остановиться не может, хочется потрогать всего Юру, такого близкого, родного, тёплого… Костя сглатывает ком в горле, запускает пальцы осторожно в волосы Смирнова, перебирает пряди и замирает так, крепко прижимая Юру к себе. Он закрывает глаза, полностью отдаваясь в руки Грома. Каждое прикосновение отдаётся в теле удовольствием. Смирнов чувствует себя защищённым и нужным, хочет лежать так вечно, наслаждаться моментом и верить, что это никогда не закончится.       Пальцы Грома перебирают ласково волосы Юры, пока сам Гром, задумчивый, дышит глубже, спокойнее, целует щёку, висок. Он утыкается носом в основание его шеи и глубоко вдыхает. Смирнов проводит руками по чужой шее, по коротким волосам на затылке, мягко поглаживает, прижимается щекой к щеке.       — Кость… — он это практически выстанывает. Нестерпимо сильно хочется говорить о том, как рядом с Громом хорошо, но слова не вяжутся.       — М-м-м? — хрипло отзывается Гром, проводит подушечками пальцев за ухом Юры. Косте едва ли не стыдно за собственные чувства, за это возбуждение. Так хочется прижаться ближе, хотя, казалось бы, куда сильнее?       — Кость… Так хорошо, — он слегка поворачивает голову и волосы опять спадают на лицо, щекочут Грому шею и плечо. — С тобой хорошо. Просто… — он делает судорожный вдох, пытаясь сдержать подступившие слезы. — Просто хорошо.       Костя молча продолжает гладить его по щеке, вглядываясь в лицо. Целует брови, мягко касается губами век в попытке успокоить, утешить. В паху уже буквально сводит всё от тяжёлого сильного возбуждения, и Гром не выдерживает, трётся о ткань брюк на бедре Смирнова.       Юра тихо всхлипывает, подаваясь вперёд. Гром — защита, опора и в принципе самое светлое, что было в его жизни за последние годы. Настолько хорошо, что верится тяжело. Гром трётся об него, и Юра пересаживается поудобнее, практически седлая Костю и прижимаясь к нему. Тот громко сглатывает, не убирая рук от его лица.       — Я люблю тебя… — слова даются с трудом, кажутся такими незначительными, потому что не умещаются в них все те чувства, которые Грому хочется в них вложить. Выражать их он не умел, и всё как-то нелепо получалось.       Юра жмётся к Грому, глубоко и судорожно вдыхает, ерзает на коленях Кости, поглаживает руками по бокам и мягко целует в шею, после вцепляясь в неё зубами. Гром не выдерживает, стонет тихо и хрипло. Жмурится до звёздочек перед глазами и хватается за Юру, словно утопающий. Дышать тяжело от сильного напряжения и вставшего поперёк горла кома. Внизу живота приятно ноет, и Юра продолжает елозить, а потом делает глубокий вдох и отодвигается. Ему нужно привести разум в порядок. И чем скорее, тем лучше.       Не понимая, что случилось, Костя бодается в плечо лбом и поднимает на Смирнова нерешительный взгляд. Останавливается в своих ласках, теряется. Неприятно? Сделал что-то не так? Чёрт, не надо было так выстанывать. Он же тоже взрослый мужчина, вот и… На лице у Грома растерянность. Он не напирает больше, зажимается, смотрит виноватой собакой исподлобья и ждёт, пока Юра хоть что-то скажет. Тот дышит тяжело, старается прийти в себя, привести мозг в порядок, а то в нём снова поселяется хаос. Нужно получить обратно контроль над собственным телом. Он смотрит на Грома и сталкивается с этим щенячьим взглядом, от которого внутри неприятно колет.       — Всё в порядке, я просто… — он делает ещё один вдох и утирает глаз. Просто стал слишком чувствительным? Или наконец позволил себе быть таким? Чёрт, Гром вызывал у него столько приятных эмоций и трепета, что невозможно было справиться с собственными чувствами. Не привык он к подобному к себе отношению, а Костя своей лаской и нежностью, заботой задевал самые нужные нервы, выбивая из колеи. Он осторожно кладёт руки Грому на бока. И в этом состоянии он либо чрезмерно эмоциональный, либо тактильный до ужаса. До желания вцепиться в чужое тело, сжать пальцами или укусить, да посильнее.       — Боюсь сам себя, когда я… Ну… — он сглатывает, смотря на ключицу, за которую укусил Грома, а на ней красуется лёгкое покраснение. Ну хоть не до крови. — Когда не контролирую себя.       Костя вздыхает, берёт одну его руку, подносит её ко рту и мягко целует костяшки, пальцы.       — Всё хорошо. Не бойся. Тебе не надо себя сдерживать, Юр… — и в глаза смотрит, не моргая, заговаривает. — Я ведь тоже… Не выдерживаю, Юр.       Он прижимается щекой к ладони, трётся нежно, слегка колется щетиной.       — Но тебе я доверяю, а себе… — он смотрит на Костю с его этим совершенно преданными собачьими глазами. Что, если он сам сделает что-то не так? В Громе он, почему-то, уверен. Невозможно не доверять ему, видя этот взгляд.       — А тебе доверяю я, — тише заканчивает за него Костя. Он касается ладонью торса, гладит, другой рукой укладывает Юру на себя. — Всё хорошо… Правда, Юр, с тобой всё хорошо.       Он смотрит преданно, когда Юра нерешительно наклоняется и целует его в шею, подрагивает, нервничает. У Грома от прикосновения мурашки бегут по коже. Он едва ли не поджимает пальцы на ногах от удовольствия и осторожно опускает ладонь Юре на живот.       Смирнов не понимает, от чего именно его бросает в жар, от пламенных прикосновений или от слов, сказанных Громом. С ним правда всё в порядке? Если Костя говорит, то, наверное, это и правда так. Но почему так сложно в это поверить?       Так хочется касаться Грома, и Юра снова целует его плечо, едва сдерживаясь, чтобы не укусить снова. Но Костя лишь кивает одобряюще, сам податливо прогибается навстречу. Ещё чуть ближе… Насколько это вообще возможно. Ладонь опускается ниже, на пряжку ремня Юры, Гром сглатывает, пытаясь вновь заглянуть в Юрино лицо. Точно не против? Не неприятно?       Юра вздыхает уже более спокойно, всё равно старается сдерживаться. Хотя бы от желания впиться зубами в манящую кожу. Он осторожно отодвигается, чтобы дать Грому большую свободу действий, прогибается навстречу. Костя расстёгивает пряжку, не отводя взгляд от лица Смирнова. Уверен? Точно не передумал? Сглатывает, осторожно забирается пальцами под бельё, вновь целуя Юру. Он отстраняется, чтобы мягко коснуться губами колючего подбородка, шеи.       И Смирнов не сдерживается, впивается зубами в чужое плечо, после виновато целуя место укуса. Пальцы Грома проползают дальше под бельём, и Юра чуть отодвигается, усаживается поудобнее и опускает свою руку ниже, поглаживает и переводит пальцы на основание члена Грома. Тот не удерживается, бёдрами поводит, того, что Смирнов сейчас сидит на его коленях всем весом, словно и вовсе не замечает. Он пытается прижаться к руке сильнее, настойчивее, сам же хватает Юру за плечо, царапается, рычаще выдыхает.       Юра сжимает пальцы, медленно проводя вверх, словно прощупывая. Хватка на плече пьянит, дурманит, как и существование Грома в принципе. Слегка ослабляет пальцы и ведёт вниз, вторую руку кладя Косте на грудь. От этих движений у Грома буквально голова идёт кругом, пока Юра его в наглую лапает, припадает ближе, целует и оставляет не очень яркую метку засоса. Костя ластится под его губы, позволяя себя метить.       «Твой, твой, » — звучит набатом в голове, и так хорошо становится. Так непередаваемо сладко. Костя ласкает в ответ, аккуратно обхватывает длину, то и дело хрипло рычит, притираясь. Юра прогибается, тихо скулит от удовольствия. Его движения же уверенные и собственнические, как будто он точно знает, что будет делать в следующую секунду, но нет. У него в голове — туман возбуждения, и мозги не хотят соображать вовсе. Пальцы Грома скользят по длине, и он припадает к Костиной шее, впиваясь зубами уже в неё. Нужно больше телесного контакта. Больше близости, и пальцы самого Юры наращивают темп. Костя двигает рукой аккуратно, другой быстро расстёгивает ширинку для более удобного доступа, ласкает, рыча уже в голос, сталкивается головой с Юрой и лезет целоваться. Он сжимает чуть бедро Смирнова, понимая, что сам уже на грани.       Юра запрокидывает голову, к горлу подступает очередной стон, когда ласки становятся ощутимее, он сам не останавливается, двигает пальцами, то замедляясь, то ускоряясь. Ему хочется оставить на Громе больше отметин, но сейчас кажется, что он уже на пределе. Он бёдрами пытается двигаться навстречу, не может сдержать ещё одного хриплого стона, когда напрягается всем телом и прогибается под Юрой. Тот проходится пальцами по всей длине, сильнее надавливая, но сразу же расслабляясь. Он упирается Грому в грудь, тяжело дышит, едва способный судорожно глотать ртом воздух, когда зубы Кости впиваются в его шею. Достаточно ощутимо, чтобы тот дрогнул, подаваясь навстречу манящим губам.       Напористые поцелуи Грома никуда не пропадают, даже несмотря на сбившееся дыхание, ласки становятся мягче. Костя сыто и довольно урчит, вновь запуская пальцы в волосы Смирнова и не давая отстраниться. А Юра и не планирует. Точно не от Грома. Сейчас он в руках самого близкого человека. Он выгибается с тихим стоном, и мышцы во всём теле моментально расслабляются. Он упирается в Костино плечо мокрым от пота лбом и прикрывает глаза, пытается отдышаться. Вдохи сбивчивые, неровные, но постепенно успокаивающиеся.       Гром полностью опускается спиной на диван и укладывает Юру сверху, расслабленно поглаживает Смирнова по спине и обнимает. Не отпускает даже сейчас. Мягко гладит между лопаток вдоль позвоночника. Эти мозолистые руки сейчас казались самыми мягкими и нежными во всём мире. Юра едва ли не валится на Грома, первое время не задумываясь вообще ни о чём. Он кладёт руку на плечо Кости и поглаживает.       — В душ я первый, — тихо выдаёт Юра, открывая глаза и слегка приподнимаясь, но тут же ложится обратно. — Только минут через пять…       Усталость быстро разливается по телу, требуя хотя бы короткого отдыха. Костя лишь кивает, зарываясь пальцами в Юрины волосы, бережно гладит, перебирает, почёсывает.       Разнеженный и расслабленный Гром прикрывает глаза. Наверное, это и есть счастье — быть рядом с любимым человеком.