Обезболо-противовоспалительный период

      Юра жмётся к Грому, ища в нём защиту и поддержку. Он через силу отрывается от Кости.       — Тебе нужно лечь, — он тяжело вздыхает, вытирая текущие слёзы. — Кость, тебе тоже нужно отдыхать. Так мы раньше отсюда выйдем.       Он ещё раз тяжело вдыхает. Дышать. Только дышать. Костя наклоняется, касается губами его брови, ласково запускает пальцы в непослушные волосы. Он ведь действительно думал, что потерял его… Осознавать, что это на самом деле могло произойти, действительно страшно.       — Я в порядке, — тихо, сипло. Костя цепляется взглядом за коросту на Юриной губе, целует мягко в уголок, замирая в нерешительности.       Смирнов тянется за ещё одним поцелуем, Грома отпускать физически не хочется, хоть и нужно. Он утирает слёзы, смотрит на Грома преданно и верно, как будто для него существует только Костя. Гром мягко целует его в подбородок и поднимается, выпрямляясь и хрипло выдыхая. Сглатывает горькую слюну и, проведя напоследок по Юриным волосам, он шатко возвращается к себе на кушетку.       Хотелось домой…       Когда приходит медсестра, Гром привычно кладёт руку для капельницы, почти мгновенно отключаясь. Лучше всего, вероятно, организм восстанавливается во сне, поэтому и пытается наверстать, как может.       Смирнов старается успокоиться. За последнее время его стало слишком просто растрогать. Или так всегда и было, просто нечему было радоваться? А тут одно присутствие Грома его просто с ума сводит, вытаскивая все чувства наружу.       Уснуть не получается. Юра опять возвращается в состояние, когда не может спать. Сон просто не идёт, может, хоть снотворное поможет. Ему меняют капельницу. Ночью это всегда была большая проблема. Дёрнется во сне — игла выйдет. Поэтому девушка в белом халате сидит рядом, следит, в какой-то момент жалостливо проводит пальцами по чужому предплечью.       — Вам нужно отдохнуть, понимаете? — молодая ещё, не зачерствевшая за годы работы. — Во сне будет полегче. Поспите.       И как объяснить, что заснуть не получается? В ушах неприятный лязг по металлу, и Юра вздрагивает, вспоминая звук удара.       Костя ворочается, потом и вовсе просыпается, оборачиваясь, щурится во мраке комнаты, смотрит на соседнюю койку, на Юру. И на медсестру рядом.       Смирнову бы кого-то вот такого. Как эта девушка. И как Лена у Феди. Милую, заботливую, кто не даст по лицу кулаком из-за сдающих нервов. Чёрт. Из-за кого Юра не попадёт в передрягу и не окажется под огнём, рискуя лишний раз своей жизнью.       С Федей-то было сложно принять, что в случае чего тот лезет Грома выгораживать и защищать. Но он и сам на самом-то деле адреналиновый наркоман не сильно меньше Кости. И они напарники. Всё давно было оговорено: Гром работает больше в одиночку. Прокопенко в свое время перевернул его мирок. Сколько Гром не отгораживался, Федя быстро подобрался, забрался в чёрствое сердце и стал полноценной его частью. Как настоящий верный друг. А сейчас туда попал и Юра. Стареешь, Костя, стареешь…       А Юре никто в этом мире кроме Грома и не нужен. Бросаться прикрывать его спину — нечто обыденное, быть рядом с товарищем… Смирнов никогда не был ему напарником. Никогда. Напарником был Федя. Крепкая опора, поддержка, а Юра… Он просто в один момент появился рядом, прицепился к ним и не захотел отлипать, потому что Гром был всем. Осознавать Юра это начал поздно, когда уже невозможно было свернуть с дороги, которую до него никто не протаптывал. Федя был напарником, другом, а Юра… Стал кем-то более близким и до сих пор не мог в это поверить. Как это получилось? Смирнов никого к себе так близко не подпускал в эмоционально плане. Научен горьким опытом, что любят за что-то, а его любить не за что.       Он смотрит в потолок, погружаясь в свои мысли, чувствуя руку медсестры, которая удерживает его от лишних телодвижений, а Юра может думать только о том, что хотел бы, чтобы на её месте был Костя. С его цепкой хваткой, обещающей защиту, приказным тоном, потому что Юре нужны эти указания, но и с его лаской. Никто так не заботился о Юре, как Гром. И Смирнов был готов броситься за ним в любое пекло, даже осознавая, что живым можно и не выйти. Плевать, куда, главное — с Костей.       Он тяжело дышит. Всё ещё не знает, что у него там по внутренним повреждениям. Вздрагивает, вспоминая, как его пинали, но не может вспомнить, куда… Сложно даже оценить, болит ли что-то. Обезболивающих всё ещё слишком много, чтобы думать об этом. Но уже недостаточно, чтобы тело ощущалось ватным. Пальцы, например, болят вполне ощутимо и ярко.       — Давайте я попрошу доктора вам дозу снотворного увеличить? Хоть выспитесь…       Она знает, что Юра практически не спит. Он лишь мотает головой. Нет, в нём и так слишком много лекарств.       Когда медсестра выходит, в палате воцаряется абсолютная тишина. Лишь хлопки дверей и приглушённые шаги в коридоре иногда нарушают это спокойствие. Мозолистые пальцы касаются предплечья Юры, кушетка рядом прогибается. Тот вздрагивает от прикосновения, но вскоре спокойно вздыхает.       — Ш-ш, это я, — как бы ни был ранен Гром, передвигался он совершенно бесшумно. Голос хриплый, словно и не его. Костя опускается рядом, мягко поглаживая предплечье. — Не шевелись только… Капельница.       Руки Грома крепкие, сильные, уверенные. И Юра готов им полностью довериться. Он не шевелится. По крайней мере, очень старается этого не делать. Хочется прижаться, но Смирнов лишь поворачивает голову в сторону Кости. Тот сидит около, гладит Юру очень осторожно, убирает с лица сбившиеся пряди волос. Он сам не замечает, как, прикрыв глаза, расслабляется настолько, что начинает тихо и хрипло напевать какую-то мелодию из радио. Может, Юру это отвлечёт.       Смирнов послушно подставляется под прикосновения и глубоко вдыхает. Так хорошо рядом с Громом, так спокойно. И голос у Кости родной и приятный, хоть и хриплый.       Гром мурлычет мелодию, доходя до какого-то момента и возвращаясь к началу. Монотонная, зацикленная. Похожа на детскую колыбельную. Он словно заговаривает Юру, как испуганное животное. Мягким спокойным голосом внушает чувство покоя. Пальцы перебирают волосы в такт, бережно массируют лоб, виски. В руках Кости Юра расслабляется, теряется, но в этот раз чувство приятное. Не обычная тревога от потери контроля, а возможность отдаться полностью под контроль другого человека. Любимого человека.       Он поворачивает голову, подставляясь под пальцы, но не вертится, и рукой старается не шевелить. Костя успокаивающе проводит пальцами по лицу Юры, обводит скулы, губы, касается носогубной складки, подбородка. Изучает подушечками пальцев. Бережно и ласково. Мелодия повторяется из раза в раз, пальцы поглаживают шею, обводят кадык.       Юра тянется, губами прихватывает палец Грома, оставляя на нём нежный поцелуй, открывает глаза, которые довольно быстро привыкают к полумраку. Костя сидит рядом, успокаивает его вместо того, чтобы самому отдыхать.       — Кость… А может просто свалим отсюда домой? — он смотрит на Грома, и когда пальцы в очередной раз обводят кадык, он судорожно сглатывает.       — Я те свалю, — хмуро отзывается Гром без особого воодушевления, смотрит тяжёлым взглядом. — Нас Федя после такого в живых не оставит, учти.       — Когда тебя Федя останавливал…       Костя смотрит на лицо Юры пристально, завороженно, ощущает под пальцами каждое подрагивание кадыка. Глаза в сумраке комнаты поблёскивают какими-то потусторонними бликами, ладонь обвивает шею Юры. Тот замолкает. Этот жест словно заставляет заткнуться. Властное и уверенное движение. Костя наклоняется, накрывая его губы своими, и Юра покорно вовлекается в поцелуй, отвечает, подаётся навстречу, напрочь забывая, что ему нужно было лежать спокойно. Не иметь возможности прикоснуться к Грому — вот настоящая пытка. И Смирнов тянется руками к его челюсти, мягко проводит пальцами по скулам.       Костя выдыхает в его губы, руку Юры с капельницей кладёт обратно с низким рыком, не позволяет дёрнуться. Прижимается лицом ко второй ладони, тянется навстречу.       — Лежи, Юр… Надо лежать, — он нежно потирается носом.       Смирнов порывается ещё раз дёрнуться навстречу, но руки крепко удерживают. Лежать не хочется, лишь бы избавиться от неприятного ощущения скованности. Он и так всё время словно привязан к кровати вечными капельницами, и всё равно Грома слушается, даёт себя удерживать, только головой тянется к Косте, утыкаясь носом в его щёку.       — Я не хочу… Кость, это невыносимо, — бездействовать — ужасно. Плевать, что на второй руке пальцы переломаны, он всё равно осторожно гладит ей щёку Кости, перекладывает её на шею, почёсывает загривок.       — Это необходимо, Юр, — хмуро отзывается Гром, ласково льнёт к руке, как большая собака.       Он опускается на кушетку полулёжа, проверяет ещё раз руку Юры и, выдохнув, кладёт голову на края подушки, приобнимая Смирнова поперёк торса. Юра жмётся к нему, но рукой с иглой старается не шевелить. Не дёргается, осторожно ластится к Косте, вслушивается в его дыхание, надеясь не уловить хрипов.       — Всё равно не хочу здесь лежать, — в его голосе проскальзывает обречённость. — Какая разница, где отлёживаться, здесь или дома…       Костя чуть хмурится.       — А я на работу ломился всегда. После больниц — особенно, — он говорит едва слышно. — Игорёк всё сразу замечает, зачем ему переживать лишний раз? Да и организм восстанавливается, быстрее в строй приходит и это вот всё.       Ладонь расслабленно покоится на торсе Юры, вторая под бинтами слабо ноет.       — Да и мне бы, наверное, пришлось бы тебя связывать дома, вьюнок, — Гром тихо посмеивается.       — Да, лежать спокойно я не смог бы и там, — Юра устраивается поудобнее в чужих объятиях.       Ужасно хочется закурить. А лучше — пройтись и развеяться. Он понимает Грома. Сам такой же, адреналин дурманит. Наверное, все они, бросающиеся в пекло, адреналиновые наркоманы, которым просто противопоказано такое вот спокойствие. Юра размеренно почёсывает Грома за ухом. Два пальца не шевелятся вовсе, но это не имеет значения сейчас, даже когда он случайно упирается ими в шею Грома и тихо шипит от боли, втягивает воздух через стиснутые зубы. Не шевелиться? Нет уж, лучше постоянно натыкаться на неприятные ощущения, так хоть живее себя чувствуешь. Костя вздыхает, наклоняет голову, подставляясь под ласку.       — Ещё наверняка объединился бы против меня с Игорьком, он стал бы тебя поддерживать, — Гром дышит размеренно, иногда присматривается к капельнице, следит. Самого Грома капали только два раза — утром и вечером. Смирнов же на капельницах постоянно, словно без этого никак не обойтись, и это раздражает его лишь сильнее.       — Как же… Он в плане медицины такой же, как и ты, — недовольно хмыкает Юра. — Ты бы сразу сбежал в отдел и выхватывал бы от Феди за это, а я…       Юра замолкает. Вернулся бы к прежнему образу жизни. Доложить надо бы про тот вечер в казино. Да и в принципе у Геннадьевича всегда найдутся задания для самого преданного цепного пса. Смирнов неприятно ежится. Жаль только, что отношения не стали исключительно рабочими. И никогда, наверное, не станут.       — В плане медицины, может, и да, — приглушённо отзывается Костя. — Я бы… Да, конечно, так быстрее залечивается всё, но ты… Это другое, понимаешь? — в голосе слышится улыбка, и сам Гром смотрит тепло, щурится ласково.       — С чего бы? — Юра осторожно переводит взгляд, словно опасаясь ответа. Другое, потому что Смирнов не появляется в отделе? Не ищет себе приключений на законных основаниях? Да, он находит их другими путями. Более опасными. Или другое, потому что Гром за него переживает, как не переживает за самого себя? И всё равно это ничего не меняет. За него беспокоится Федя, Игорь… Да и сам Юра. Их обоих чужое волнение не заботит, а точнее, они его не замечают. Проще, когда никто о тебе не волнуется. Отвечаешь только за самого себя.       — Да в отношении дело, желании благоприятного исхода и всё вот этого вот, — Костя заметно подвисает ненадолго. — А по поводу Игорька… Он тобой манипулировать может, вертит, как ему удобно, но он же и очень привязался к тебе… Кто знает, что в голову взбредёт, — Гром чуть хмурится, мысли путаются, тяжёлые и тягучие, словно смола. Думать становится всё сложнее. Он потирается щекой и устало замирает, немигающим взглядом упирается в пакет с капельницей. Почти закончилась.       — Тебе тоже желают благоприятного исхода. Я, например, — Юра обиженно хмыкает и нежно прикусывает его шею. По поводу Игоря ничего не отвечает. Гром прав. Пацан вертит Смирновым так, как хочет, едва ли не веревки может вить из Юры, а тот никакого морального сопротивления и не окажет.       Костя выдыхает, расслабленно проводит по торсу Юры. Гром поднимается, перевешивает пакет с капельницей, оценивающе смотрит на Юрину руку, иглу проверяет и хрипло выдыхает с бульканьем, но быстро опускается обратно на подушку, жмурясь и пережидая приступ кашля.       Смирнов прослеживает за Громом, обреченно вздыхает. Ну что с ним делать, если тот о себе вовсе не думает? Юра двигается, уступая Косте больше места и давая улечься удобнее и комфортнее. Костя чуть поворачивается, выдыхает с едва слышным облегчением. Так и устроиться можно поудобнее, и саднящую руку уложить, и Юра рядом… Сам бы ни за что не сказал вслух, но попросил бы подвинуться. Гром ведь…       Юра переворачивается на бок лицом к Грому и мягко целует его в лоб, поглаживает пальцами по шее. Единственное, чего ему сейчас не хватает — сна. Он упорно не идёт.       Костя голову приподнимает, смотрит на руку Юры сонным взглядом, опускает свою вдоль и берёт Смирнова за запястье, фиксируя, не давая шевелиться. Успокаивается и кладёт голову обратно, размеренно дыша.       От ощущения цепкой хватки на запястье, Юре хочется прижаться к Грому лишь сильнее, от чувства контроля со стороны становится как-то неестественно тепло. Он придвигается к Косте, мягко целует, требуя к себе внимания. Сон слетает окончательно, когда он свободной рукой заползает под футболку Грома. Костя не сопротивляется, целует Юру мягко, продолжая удерживать руку: точно ведь вытащит иглу или сдвинет и не заметит.       Под футболкой у Грома обнаруживается крепкая повязка на рёбрах. Переломаться, выпав с третьего этажа — шутка ли? Юра ластится и словно только сильнее заводится, поглаживает тугие бинты, доходит пальцами до живота, а сам тянется губами к шее Грома. О каком сне может идти речь, когда Костя лежит рядом?       Тот приоткрывает глаза, сглатывает. На лёгких прикосновениях ещё держится, но стоит надавить чуть сильнее — хмурится, взгляд отводит. Живот — сплошная гематома. Костя смотрит виновато, неуютно ежится. Избитый весь, что смотреть жалко. Не хочется даже думать, как со стороны выглядит, а Юру это словно и не волнует. Он только касается нежнее, бережнее поглаживает, как будто намеревается залечить раны этими размеренными движениями. Пальцы пульсируют болью от каждого прикосновения, они в разы горячее, чем три остальных. Смирнов кладёт ладонь на чужой бок, поглаживая его большим пальцем. На вину во взгляде лишь хмыкает и затягивает Грома в очередной поцелуй.       Костя отвечает, понимая, что сопротивляться заведённому Юре бесполезно. Как-то резко приходит осознание, что, вероятно, тому, наверное, может быть неприятно из-за отросшей Костиной бороды, усов. Чёрт, он же совсем колючий. Но Юра продолжает, старается быть максимально нежным, осторожно прощупывает чужую кожу, поглаживает, изучает каждый миллиметр, увлекаясь этим настолько, что забывает, почему вообще всё это начал. Он ведёт носом по чужой колючей щетинистой щеке, утыкается в шею, целует кадык, облизывает, глаза закрывает, сосредотачиваясь на ощущениях на кончиках пальцев.       Гром тяжело вздыхает, смотрит на заканчивающуюся наконец капельницу, понимая, что это неуёмное создание ещё недолго сумеет сдерживать.       — Юр… Хороший, хороший, — Костя гладит осторожно одной рукой, отклоняет голову, давая доступ к шее.       Смирнов трётся носом, от Грома не пахнет ничем, кроме стерильности больницы и медицинских препаратов. Он проводит рукой повыше, и в один момент моментально расслабляется. Сонливость накатывает сама собой именно в тот момент, когда Юра решает, что спать точно не собирается, что хочет быть дольше с Громом и этими ласками. Но чем больше он борется со сном, тем быстрее в него проваливается, как в зыбучий песок. Он дремлет, уткнувшись Грому носом в шею.       Костя, кажется, дышать перестаёт на какое-то время, когда осознаёт, что Юра, вертящийся и неспособный иногда остановиться хоть на мгновение Юра, наконец задремал. Он дожидается, когда капельница закончится, убирает иглу, пробежавшись по сгибу локтя тоскливым взглядом. Ни одного живого места, и эти вены… Он обрабатывает руку, успевает даже осторожно подуть, как делал много лет назад с Игорьком. Устраивается поудобнее и наконец сам начинает дремать. Юра сквозь сон обнимает Костю и второй рукой, прижимается к нему, словно вообще не чувствуя боли в теле. Очень быстро из поверхностной дрёмы проваливается в глубокий, такой нужный сон. Даже не ворочается, а лежит спокойно, наконец отдыхает.