Обезболо-противовоспалительный период

      — Потому что… — Юра сбивается, не знает ответа на этот вопрос. Зачем ему быть кем-то другим? В какой момент он решил, что созданный образ будет лучше, чем он сам? Да и сейчас отделить себя от этого образа уже невозможно. Юра давно стал его неотъемлемой частью, да и, признаться честно, он не знает, каким должен быть, если не таким, как сейчас. — Наверное, потому что быть кем-то другим лучше. Комфортнее, — он поводит плечами, чувствуя, как напряжены все его мышцы. — Так привычнее.       Костя смотрит с совершенно искренним непониманием, выпрямляется и касается губами его ключицы, замирая так. Хочется доказать, что тому не нужно быть кем-то другим. Рука скользит по спине Юры, поднимается вверх вдоль позвоночника, мягко проминает мышцы, оглаживая плечи, а Смирнов податливо прогибается. Забитые и напряжённые мышцы под пальцами кости постепенно расслабляются. Юра кладёт руки на торс Грома, поглаживает по бокам, мысленно радуясь, что они закончили не самый приятный разговор. Он останавливается и прислушивается к чужому дыханию.       Руки медленно ползут вниз, замирая уже на бёдрах. Костя выдыхает, поднимает взгляд. Бёдра чуть подрагивают, грудь вздымается. Насколько очевидно, как сильно тело жаждет Юриной ласки?       Пальцы продолжают массировать плечи Смирнова, проминая бережно и очень аккуратно разогревая. Юра от прикосновений едва ли не стонет, дышит размеренно, пока пальцы продолжают ласково исследовать чужое тело, залезают под резинку трусов и ниже, оглаживая бёдра, но бельё не снимая. Юра закусывает губу, довольно хмыкает и своими холодными руками касается внутренней стороны бёдер.       — Так греться можно, — он усмехается, целуя Костю в шею.       По коже идут мурашки, Костя выдыхает тяжело, напирает широким торсом, прижимается всем телом. Горячий, распалённый. Изо рта вырывается низкий рык, когда Гром пахом прижимается к бедру Смирнова, очень осторожно подталкивая его, заваливая спиной на кровать и нависая сверху. Тот покорно опускается, здоровой рукой уперевшись в жёсткий матрас, чтобы не свалиться. Вторая же всё ещё оставалась в трусах Грома, нежно поглаживала внутреннюю сторону бёдер. Наигравшись, Смирнов стаскивает с Кости бельё, приподнимается, нежно целует живот, опаляя своим дыханием, пока всё ещё влажные волосы обдают прохладой.       Гром опирается на целую руку и может лишь тяжело дышать, плавясь от ощущений, от ласки и нежности.       Это было непривычно. Сложно принять, что с ним могут быть бережны. Во всём. И довериться тяжело, показать слабые места без страха. Гром никогда особо не считал себя красивым. Хорошая физическая форма — не красоты ради, а жизненная необходимость. Мышцы, напряжённые, двигаются под кожей. На торсе и руке — повязки. Живот — гематома, куча ссадин, разбросанных по телу. Костя сглатывает, опускает голову, жмурится, слишком возбуждённый.       Юра приподнимается, практически прижимаясь к Грому. Ласково, слишком нежно для их обычной жизни, гладит по спине, сквозь бинты чувствуются крепкие мышцы. Ощущает, как они перекатываются под кожей. Всё тело Грома — сталь. Несгибаемый и неприкасаемый, для кого угодно, но не для Юры.       Его ладонь легко скользит по спине, укладывается на поясницу, слегка надавливает, призывая прижаться ещё сильнее. Действовать решительнее не может. Пальцев он не чувствует вовсе. Ощущает только, как кожа Грома, по сравнению с ними холодная, хотя Смирнов уверен, что чувствует исходящий от Кости жар.       Гром рыкает тише, теряется, напряжённо пытаясь собрать мысли в кучу. Это было слишком, действительно слишком для него. Тело реагировало на Юру сильнейшим возбуждением, а в голове стояла пелена, словно кто-то перевёл мозг в аварийный режим.       — Юр… Юра… — движения из-за травмированной руки сильно ограничены, Гром опирается на колени, опускается послушно, лишь немного поддерживая себя на весу.       Юра сползает чуть ниже, целует бинты, живот. Практически невесомо, стараясь не навредить. Прижимается виском к бедру, оставляя ласковый поцелуй на внутренней стороне, а потом впиваясь в кожу зубами. Невольно ассоциируется с бронёй, ощущаются напряжённые мышцы, и Юра оставляет рядом с отметиной ещё одну, уже не след от зубов, а яркий засос.       Костя взрыкивает, отводит ногу, переводя дыхание и опускаясь боком на койку. Юра бегло смотрит на него, проверяет, хочет удостовериться, что всё нормально, что он не перегнул с очередными следами на теле, но так хочется показать, что Гром его. Только его. Впиться посильнее. Тот смотрит на Юру с праведным негодованием во взгляде. Гром не стеснялся, но всё равно ощущение горячего возбуждения накрывало каким-то чувством неловкости.       Юра заваливает Грома на спину, устраивается между его ног, жадно дышит, тяжело, не справляется с накатившим жаром. Он ещё раз нежно целует бедро, поглаживает, когда губами припадает уже к члену Грома. Медленно, осторожно, сдерживает себя из последних сил, чтобы не позволить себе продолжить кусаться.       Костя хватает ртом воздух, прогибается в пояснице. Он старается выбросить все мысли о том, в насколько уязвимой позиции находится, и просто расслабиться под Юрой.       Пальцы Грома впиваются в покрывало. От ощущения, как влажные губы скользят по всей длине, хочется запустить руку в волосы Смирнова. Потянуть ближе, глубже, дёрнуть чуть резче. Но Костя лишь сцепляет зубы, сдерживая этот порыв и свои рвущиеся хриплые стоны.       Юра проходится по всей длине сначала губами, потом языком, надеясь-таки вытащить из Грома стоны. От них, таких желанных, рычащих и глухих, Юре сносит крышу, хочется слышать их чаще, громче, постоянно. Он обхватывает головку и спускается ниже, упирается в кровать здоровой рукой, пока правая спокойно лежит на чужом бедре, придерживает, не даёт лишний раз дёрнуться.       Смирнов не сдерживается, слегка прикусывает горячую плоть, едва ощутимо, вовремя себя останавливая.       Из Кости вырывается короткий рык и пальцы вплетаются в волосы. Гром опускает взгляд, от одного вида Юры начиная дышать глубже. Зрачки, кажется, заполняют всю радужку, а член вздрагивает во рту Юры от очередной волны тяжёлого возбуждения.       Чёрт. Главное — не потерять контроль. Гром взгляда не отводит, пряди волос мягко оттягивает, но больше массирует кожу головы Смирнова.       Юра покорно тянется за движениями Грома, когда тот тянет за волосы, позволяет полностью руководить, готов подчиняться ему во всём. Он медленно поднимается вверх, затем сползает ниже, старается успевать дышать, насаживается глубже, но до основания всё равно не дотягивается, пальцы впиваются в разгорячённое бедро, отросшие ногти оставляют следы, слегка краснеющие на незащищённой коже.       Костя путает волосы Юры и едва сдерживается, чтобы не повести бёдрами навстречу.       Внутренний голос сыто и требовательно урчит: ещё, сильнее, грубее. Присвоить, дёрнуть резче, надавить на затылок. Но Гром лишь замедляет дыхание, перебирает пряди и вжимает тело в кровать, чтобы не толкаться навстречу.       Юра приподнимается, смотрит на Грома выжидающе. Эта секундная пауза затягивается, когда пальцы сжимаются на Костином бедре до искр перед глазами от расползающегося по ним жара вместе с болью. Юра тихо стонет, выпрямляется, смотрит на Грома сверху вниз.       — А кто мне говорил в прошлый раз не сдерживаться?       Костя низко рычит, раскидываясь на койке, смотрит мутным от возбуждения взглядом. Сердце, кажется, не выдержит.       — Юр… Иди сюда, — он кладёт ладонь на плечо Смирнова, оглаживает ласково.       Смирнов на нежность поддаётся, притягивается ближе, но в последний момент спускается ниже, берёт Грома за руку и кладёт её себе на голову. Хочется, чтобы Костя опять схватил его за волосы, сильнее притянул. Он фальшиво нежно целует рядом с косой мышцей, опускается чуть ниже и впивается зубами в бедро, совсем рядом с предыдущим укусом. Гром взрыкивает с обидой и злостью. Пальцы собирают пряди на затылке, чуть сжимают. Костя сглатывает, смотрит на Юру с праведным негодованием.       Юра хитро усмехается, злящийся Гром вызывает ещё больше возбуждения, отчего внизу приятно тянет. Он возвращается к его члену, улыбается, словно в предупреждении, оскаливается, как будто готов вцепиться, но потом осторожно обхватывает губами, зубами старается не касаться вовсе, больше для того, чтобы самому не сорваться.       Костя выдыхает, прихватывает пряди волос, убирает их с лица Юры почти ласково, но когда зубы всё-таки коротко мажут по члену — со взрыком оттягивает голову Смирнова. Он практически снимает Юру с члена, смотрит сверху вниз, наматывая пряди. В его взгляде проскакивает недоумение. Немой вопрос: «Почему?», и из-за этой растерянности он не успевает вдохнуть, когда Гром перехватывает волосы и насаживает до середины, одновременно толкаясь бёдрами навстречу. Дыхание перехватывает, и в первое мгновение Юре кажется, что он задыхается, но от этого внизу тянет ещё сильнее, сладостнее. Мгновение, чтобы успокоиться, расслабить напрягшиеся плечи и покорно насадиться глубже под давлением Костиной руки.       Юра плавно скользит то вверх, то вниз, но уже не в своём темпе, а полностью повинуясь Костиным движениям. Гром направляет его, полностью берёт контроль, чуть сильнее сжимает волосы. Видит, что Юра не сопротивляется, двигает головой плавнее. Гром не рискует. Хочется в глубине, чтобы до хрипов, чтобы слюна текла по подбородку и глаза слезились… Но нет. Костя себе этого не позволит.       Большой палец оглаживает лоб Смирнова, Гром ерошит его волосы. Сдерживается. Всегда.       Юра едва успевает дышать, отдаётся Грому полностью, но, когда движения становятся плавнее, насаживается сам, двигается глубже, пальцами цепляется за его бёдра, второй рукой упирается в кровать, лишь бы не повалиться.       В очередной особо глубокий толчок в глотку, Юра тихо стонет, хрипло, пытается чуть отодвинуться, чтобы дать уставшему горлу перерыв.       У Грома бёдра напрягаются. Юра его доводит буквально до грани и выпустить его сейчас из цепкой хватки — что-то невозможное. Ещё чуть-чуть…       Пальцы расслабляются, Костя прикусывает губу. Смотреть на Юру — сладостно невыносимо. Эти глаза с влажным блеском, припухшие губы, слюна на подбородке. Эта преданность и послушание во взгляде.       Гром пытается хоть немного восстановить дыхание, опускает руку на матрас. Юра выпрямляется, стараясь отдышаться, стягивает полотенце со своего плеча и вытирает губы, судорожно хватает ртом воздух. Он смотрит на расслабленного Грома сверху вниз, но со щенячьей преданностью и покорностью во взгляде. Ещё пара глубоких вдохов, и Юра наконец может прийти в себя, заправляет влажные лохматые волосы за ухо, старается пригладить, а взгляд отводит.       Костя тяжело дышит, снова зажимаясь, пытается ноги свести. Всё же лежать так было… Некомфортно.       — Юр? — голос словно и не свой. Гром приподнимается, замирая так.       Юра кладёт руку на его бедро, сам продолжает сидеть между его ног, не позволяя их свести, упирается рукой в кровать сбоку от Кости и нависает сверху.       — М? — он коварно улыбается, наклоняясь ближе, так, что длинные волосы спадают Грому на лицо.       Костя шумно сглатывает, поднимает взгляд на лицо Юры, замирая. Тянется и прижимается лбом ко лбу, выдыхая в его губы. Слова теряются. Грому неловко от этой близости, а Юра затягивает его в поцелуй. Мягко, осторожно, словно спрашивая разрешения и позволяя Косте руководить. Он упирается в кровать уже локтями, на Грома не опускается, боясь навредить его искалеченным рёбрам.       Костя замирает, приоткрывает рот навстречу. Волосы Юры так приятно щекочут кожу.       Так невовремя вспоминается лицо Смирнова тогда, в треклятом храме. Тогда волосы так же спадали на его лицо и глаза блестели… Сейчас всё иначе, и во взгляде — лишь любовь, возбуждение, но сердце всё равно предательски сжимается. Смирнов приподнимается, смотрит на него, в глаза заглядывает, пытается понять, прочесть эту перемену настроения, и словно видит его насквозь.       — Кость?.. — он отрывает руку от кровати, чтобы заправить волосы за ухо. Растрёпанный, всё ещё промокший и уставший.       Костя выдыхает, ложится спиной обратно, наконец имеет возможность хоть как-то потянуться, снова коснуться Юры. Он мягко гладит его по предплечью.       — Ты и сам… — он сглатывает, смотрит, ощущая, как неприятно колет где-то в межреберье.       — И сам знаю, да?       В голове неприятной тенью оживают, ворочаются мысли о той злосчастной ночи, которые Юра смог-таки, как ему казалось раньше, заткнуть.       Сейчас же воспоминания ожили с новой силой, как будто они, закинутые на дальнюю полку, всё ждали, когда их оттуда вытащат, случайно заденут, потревожат. Нет, не забыли. Они камнем свалились на сердце, вынуждая тяжело выдохнуть, стараясь успокоить его бешенный бег. Всё это время мысли оставались рядом, им нужен был хоть малейший намёк, чтобы вспомнить и разбудить саднящее под рёбрами чувство вины.       Юра хмурится, отводя взгляд. Какое право он имеет вот так лежать с Громом после всего, что он сделал?       — И сам возбуждён… — Костя качает головой, смотрит виноватой собакой. Испортить такой момент надо уметь. Молодец, Константин Гром.       Он оглаживает бок Юры, пытаясь понять, прочитать по лицу эмоции, но тот вздрагивает от прикосновения, как загнанный в угол зверь. И почему он сейчас вспомнил… Потому что пронзительный взгляд Грома тогда навсегда засел в голове? Потому что он тогда был прав и поступал по совести, когда Юра… Да если бы ему пришлось делать этот выбор ещё раз, он всё равно повиновался бы импульсивному зову, жажде наживы.       Смирнов смотрит куда-то в сторону, избегая зрительного контакта.       — Да, есть немного, — он хмыкает. Да, правда жар внизу поутих от неприятных воспоминаний.       Костя замирает и поспешно убирает руку, не хочет сделать неприятно. Он на него направил оружие тогда. На друга. Стрелял.       Гром садится на кушетке, зажимается, качая головой. Юра же действительно из другого мира. Невольно вспоминается тот человек, на которого работает Смирнов. Богатые одежды, лоск. Грому до этого было, как пешком до луны, и он ведь… Мужик, как никак.       Да, закон недавно отменили, но… Кто он Юре? Тот ли человек? Травмированный, почти калека, по сути. Куча шрамов, проблемы с контролем, надо ли это Смирнову? Удивительно, как одно воспоминание испортило всё к чертям. Костя нерешительно поднимает хмурый взгляд, полный вины. Не ровня он, вот и всё.       — Кость, я… — Юра тяжело вздыхает, сглатывает ком, вставший поперёк горла. Он плохой человек, а Грому нужен кто-то нормальный. Хотя бы правильный и законопослушный. Кто-то, кто не ввяжется в бандитские неприятности, кто-то, кто будет рядом, а не по другую сторону баррикад, кто-то, кто не предаст друга ради денег. — Ты тогда сказал, что я почти стал, как они.       Слова даются тяжело, но он должен сказать. Не скажет сейчас — потом не решится.       — Но я и есть такой же, как они, — он слегка отодвигается, усаживаясь на кровати. — Я не похищаю людей, не пытаю их, стараюсь не убивать без необходимости, но… Я такой же. Работаю на тех же людей, — от внезапно накативших мыслей в голове всё спутывается, а язык заплетается. — Кость, прости… Я п-правда очень плохой человек.       У Кости рука бессильно опускается. Он натягивает бельё, шатко поднимается, приносит покрывало с Юриной кровати, даже не срывается на кашель. Успех, наверное.       — Я осторожно… — зачем-то говорит он тихо и сипло, накидывая ткань на Юру и бережно укутывая его.       Он чувствует, что его словно оттолкнули. Поставили чёткую границу, стену, отгородившись. В конце концов, Гром был, видимо, прав в своих мыслях. Не надо было торопить события, расслабляться в таком породнившемся тепле.       Юра в покрывало даже не кутается, слишком погружен в свои мысли. Почему? Почему Гром с ним, несмотря ни на что? Вокруг столько прекрасных людей. Правильных. Почему он?       — Кость, почему ты заботишься обо мне, несмотря на всё, что я сделал? — он переводит взгляд на Грома, дожидаясь ответа. С Костей так хорошо, но это и не даёт покоя. Будто не может у них быть ничего хорошего. — Ты был бы прав, если бы тогда выстрелил.       Мрачная мысль, преследующая с того самого дня.       Костя замирает со сложным выражением лица. Прочитать его невозможно. Обычно нахмуренные брови, морщинка меж них, тяжёлый взгляд. Сложно понять, о чём именно думает. Об очередном деле? Работе? О чём же ещё. Но в этот раз было что-то другое.       — Всё случилось так, как должно было, — он поправляет покрывало. Обнять уже не решается, не хочет напугать или оттолкнуть ещё сильнее.       Юра сам подаётся навстречу, прижимается к Грому, боясь только того, что он сейчас отстранится. Почему должно быть иначе?       — Но… Я плохой человек, Кость. Отвратительный.       Костя замирает в растерянности, но не может сдержаться: обнимает одной рукой, устраивая Юру на себе бережно, ласково проводит вдоль позвоночника.       — Нет, — тихо, едва слышно. Очень хочется закурить.       — Я не… Не понимаю, — он вздрагивает от прикосновения, но отстраняться не хочет. Жмётся к Грому, как к последней надежде на что-то хорошее в жизни. — Почему?       Костя поводит плечами, продолжая поглаживать спину Юры.       — Потому что для меня — нет.       Тихо и спокойно. Как будто это всё объясняет, решает проблему.       Юра укладывается на койку и тянет Грома за собой, отодвигается чуть в сторону, чтобы дать ему достаточно места.       — Мне кажется, что я тебя не достоин, — он произносит это на выдохе, едва ли выговаривает. — Слишком неправильный.       Гром вздыхает тяжело, качает головой, зарываясь носом куда-то в шею Юры, опаляя дыханием ключицы.       — М-м-м… Нет, — он прикрывает глаза. От близости Юры, его запаха Гром постепенно успокаивается.       Смирнов лишь недовольно хмыкает, но Костю обнимает, прижимается к нему.       — Не могу избавиться от этих мыслей, — он судорожно вздыхает, сильнее сжимая пальцы на спине Кости.       Тот продолжает его гладить, даже будучи совсем расслабленным, хмурится.       — Я когда-то тебя обманывал? Ты мне не веришь?       Похоже на манипуляцию, очень глупую и наивную. Костя поднимает взгляд, смотрит печально и внимательно.       — Тебе? — Юра переспрашивает, словно хочет удостовериться. — Тебе верю. Себе не очень… Думаю, что если бы передо мной опять была та гора денег, я бы всё равно потянулся их взять. И это делает меня отвратительным человеком.       Он произносит это на одном дыхании, переводит взгляд на Грома.       — Я понимаю, что был неправ, и всё равно поступил бы так же, только… — он бережно кладёт руку на чужое плечо. Нет, он бы так же испугался и выстрелил бы. Просто от страха за собственную жалкую жизнь.       — Ну ладно, — только и отвечает Гром, вздохнув, не отводя взгляда. Очень открытый перед ним, уязвимый. Прижимается лишь ближе, укладывается около, расслабленно выдыхая.       — И ты… Всё равно от меня не отворачиваешься? Даже после всего этого? — в голове появляется лишь больше вопросов. Он думал, что если выговорится, то ему станет легче, но его всегда останавливал страх навсегда потерять Грома.       — Нет, не отворачиваюсь, — Гром дышит горячо куда-то за ухо, подгребает Юру в коконе поближе и прикрывает глаза. Очень хотелось подремать.       Юра вздыхает облегчённо, действительно после этих слов ему стало лучше. Он бережно перебирает колючие волосы, иногда накручивая отросшие пряди на палец, почти моментально отпуская. Понимания больше не стало, но съедающее изнутри чувство замолчало. Надолго ли, не ясно. Главное, что сейчас оно оставило его в покое.       Костя притихает, жмурится ещё сонно и вскоре его дыхание выравнивается, рука, обнимающая Юру, расслабляется, лишь пальцы продолжают цепляться за покрывало, словно боясь отпустить. К Смирнову сон не идёт, он продолжает поглаживать Костю, успокаиваясь. Жаль, что тоже самое не происходит с хаосом в голове, который продолжает мешаться. Юра глубоко вздыхает, переводит руку на чужой загривок, мерно почёсывая, но думая о своём. О всём, что случилось за последние месяцы. Он нежно целует Грома в висок, прикрывая глаза и надеясь, пусть и не на скорый, но хоть какой-то приход сна. Гром сопит спокойно пару часов, пока не начинает ворочаться.       Выпутывается, шатко поднимается, очень осторожно поправляет покрывало на Юре, ласково проводит по волосам, заправляет их за ухо, убирая с лица и бесшумно выходит из палаты.       Юра лишь поверхностно дремал, и когда Костя ворочается, он невольно просыпается, но открывать глаз не хочется, нужно уцепиться за не успевший спасть сон. Ласковое прикосновение утешает, но, когда теплый Гром пропадает из-под бока, Юра всё-таки вылезает из кровати, непонимающе оглядываясь.       Костя возвращается тихо с влажной головой, пахнущий не то хозяйственным, не то дегтярным мылом.       — Юр? Я разбудил?       Он садится рядом, смотрит внимательно. Юра переводит на него взгляд, практически оттаскивая себя от гоняющих по кругу мыслей.       — Нет. Нет, не ты, — он заправляет волосы за ухо. — Просто сон плохо идёт, ерунда.       Костя кивает, опускаясь на свою половину кушетки, кивая на место рядом. После быстрой дрочки в душе у самого сердце до сих пор бьётся где-то в глотке.       Юра прижимается ближе, укладывает голову на плечо Кости. Прохлада, свежесть, как на улице в поздний час. Он прикрывает глаза, пытаясь успокоить порядком уставший мозг.       — Долго нам ещё тут торчать? — хочется домой. В то место, которое он действительно смог назвать своим домом. В квартиру к Громам.       Костя гладит его по лопаткам.       — Надо переговорить с врачами… — он притирается щекой, колется отросшей бородой, смотрит внимательно, но с тревогой.       Юра пренебрежительно пожимает плечами. Плевать, что скажут врачи. Когда это останавливало самого Грома? Так зачем им тут торчать сейчас? Сломанным костям всё равно, где они будут срастаться — в больнице или дома.       — Месяца два, — он недовольно хмыкает. — Обычно на столько кладут, судя по рапортам.       Скептическая усмешка не помогает отвлечься. Да, их опять засадят за эти треклятые бумажки. Юра бегло смотрит на поломанные пальцы. Хорошо, что он умеет писать левой рукой.       — Пусть препараты поставят… — Гром упирается, смотря на Юру с беспокойством. — Там немного осталось, а дальше дома будем.       Он вздыхает, придвигаясь ближе. Глаза невольно слипаются.       Смирнов презрительно хмыкает. Что ему от этой медицины? Прогнозы он и так знает. Шевелить этими пальцами вряд ли когда-то сможет полноценно, а что до остального… Рёбра — ерунда. Поболят и перестанут. Отбитые органы… Большой вопрос. Да и к тому же… Всё, чего не видно, для Смирнова меньшая из проблем.       — И всё равно Федя нас в «отпуск» выгонит. Хорошо, если не в бессрочный.       Гром весь каменеет, даже кровь от лица будто уходит, желваки ходят.       — Нет, — почти со злостью, сталью в голосе, жёстко. Костя щерится весь, как собака. Взгляд в пустоту темнеет. Вот только злится он не на Смирнова.       Юра тяжело вздыхает, закрывает глаза, удобнее устраивается на плече Грома. Злится… И голос такой суровый, не терпящий возражений. Новому начальству, вероятно, будет плевать на травмы, чтобы мешать двум ценным сотрудникам выйти на службу, но и Федя мёртвого достанет, чтобы своей цели добиться. Наблюдать за этим будет интересно. Жаль, что у Юры других дел навалом. Сколько Александр Геннадьевич ждёт от него информацию? Почти неделю? Да уж, за это его по головке не погладят, даже несмотря на похищение. Хотя может и из этого удастся вытащить побольше пользы.       Гром, видя, что Юра не спорит, успокаивается, выдыхает глубже, подгребая Смирнова и укладываясь около. Работать он в любом случае будет. Понимал Костя это сам и знал, что Федя тоже понимает. Юра нежится в объятиях Грома, постепенно успокаиваясь и забываясь. Скоро всё это закончится. Не будут же они в самом деле торчать здесь несколько месяцев? Нет, ни Смирнов, ни Гром этого не вынесут.       Костя переплетает их ноги, удовлетворённо выдыхает, ложится ближе.