тогда.
После того, как Хенджина кладут на лечение, Чонин с удивлением осознает, что может дышать. Он оглядывается на жизнь, которую упускал все это время, возвращается в университет и не может поверить, что когда-то так было каждый день. Он плавает в предметах, но не так сильно, как мог бы, благодаря тому, что находил время хотя бы пролистывать конспекты, которые заботливо кидал ему Сынмин. Джисон привычно дует губы на перерыве, когда Чонин снова отказывается куда-то пойти с ним тусить, и говорит, что он за год он стал совсем скучным. Ян на это только усмехается — ему уж точно не было скучно все это время. Руки почти не слушаются, когда он делает очередные чертежи на парах или заданные на дом, но к нему возвращается былое вдохновение, и Чонин портит листы один за другим без тени сожаления, добиваясь ровных линий и красиво подписывая части ландшафта и строений. Вместо тусовок он ездит к Хенджину. Он выглядит уже намного лучше, хотя все еще достаточно бледноват. Пропали круги под глазами и взгляд стал живее, так, что Чонин не может сдержать искренней улыбки при встрече. Хенджин тоже улыбается — не по-дурному, а по-настоящему, как раньше. Он крепко его обнимает и целует в висок, а Чонин прижимается к его плечу и вздыхает. Смотреть на заклеенные пластырем следы инъекций тяжело, но по крайней мере это нужное, в отличие от того, что пихал в себя Хенджин раньше. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Чонин, оглаживая большим пальцем щеку парня. — Уже лучше, — усмехается в ответ он. — С утра ломало немного, но меня тут колют всяким… для печени, нервной системы, сердца… Что-то такое, мне объясняли, но я не понял, — он смеется. Чонин кивает и сглатывает ком в горле. — Спасибо тебе, — тихо говорит Хенджин, берет его за руку и подносит пальцы к губам. — Я так сильно люблю тебя, Чонин. Ты прав, мы обязательно сможем через это пройти. Я — только потому, что у меня есть ты. — Тебе что-то принести завтра? — Чонин изо всех сил старается, чтобы его голос не дрожал. Господи, не верится, что этот кошмар остается позади. — Можно сок, апельсиновый. И альбом с карандашом, пожалуйста, — просит он. — А то я уже не пойму из-за чего меня ломает больше: из-за дури или из-за нехватки рисования, — он шутит, а у Чонина от слова «ломка» начинает седеть еще один волос. — Обязательно, — кивает он. Чонин в свободное время уходит с головой в учебу. Он много пропустил мимо ушей, а сессия уже не за горами. Преподавателям Хенджина он сказал, что тот уехал в другой город на время по семейным обстоятельствам и будет решать вопрос сессии по приезде. Чонин ходит на пары, ездит к Хенджину, приезжает домой и делает домашку, а потом до поздней ночи сидит с подготовкой к экзаменам, но это, хоть и истощает его физически, вовсе не угнетает морально. Хотелось бы, чтобы так было всегда. Чтобы его заботило только то, что он завалит экзамен или пропустит общую вечеринку с другими студентами. Джисон часто дергает его сходить куда-нибудь развеяться, потому что они даже вдвоем не тусили уже фигову тучу времени. Чонин соглашается сходить с ним в компьютерный клуб на пару часов в день, когда пары заканчиваются раньше обычного, а потом — обязательно — к Хенджину. Хан болтает что-то про свою учебу и про то, как его несправедливо заваливают за то, что он всего-то пару раз зевнул на паре. Чонин слушает вполуха, а потом замечает в коридоре Хвиюна, и болтовня друга становится белым шумом. Внутри все закипает, а злость накрывает такой волной, что все окружающее сужается до одной-единственной точки — парня в толстовке и белой кепке на другом конце коридора. — Погоди, пожалуйста, — просит он Джисона. — Постой здесь, мне надо… поздороваться. — А? С кем? — Джисон вертит головой, а потом смотрит туда, куда смотрит Чонин. — А, с Хвиюном? Да пойдем вместе. — Нет, Джисон, — давит Чонин, — стой здесь. И быстрыми широкими шагами несется в конец холла, пытаясь успеть до того, пока этот придурок куда-то уйдет. Хвиюн копается в телефоне и нервно дергает ногой, периодически поднимая голову и, видимо, выискивая кого-то в толпе. Чонин подходит к нему и, сразу схватив за грудки, дергает на себя, заставляя немного наклониться. — Чонин? — Хвиюн хлопает глазами. — Ты чего? — Если я еще раз увижу тебя рядом с Хенджином, — шипит он, — если ты хоть раз ему напишешь или позвонишь, я сдам тебя и всех, кто толкает тебе дурь, копам, и ты влетишь на долгий срок, ты меня понял? Не советую испытывать судьбу и мое терпение, я сотру тебя в порошок. — О чем ты? — Хвиюн бегает глазами и пытается убрать руку Чонина. — И где Хенджин? — Забудь, что он вообще существует, и не произноси его имени, — цедит Чонин и отпускает парня. — Надеюсь, твоя обдолбанная башка еще умеет анализировать, и ты примешь к сведению все, что я сказал.сейчас.
Чонину хорошо запомнился и засел в голове их последний диалог с Чаном. Он спросил его тогда, где он учился, просто ради интереса и поддержания беседы, а Чонин ответил, что бросил университет на третьем курсе. — Что случилось? — Обстоятельства, — уклончиво ответил тогда Чонин. — Я учился на архитектора. Это была моя мечта. Потом стало не до этого. На учебу не хватало ни времени, ни сил и тем более — денег. Деньги вообще стали большой проблемой в какой-то момент. Однако Чонин все еще где-то глубоко внутри оберегал свою мечту, хотя теперь она казалась совершенно несбыточной. Сейчас он уже точно не найдет денег на обучение, да и готовиться к экзаменам у него сил нет совершенно. В один определенный момент все потеряло смысл, посерело и оставалось таким вплоть до этого разговора. Чан деликатно не стал расспрашивать о причинах, и переключился на другое, а Чонин, слушая его восторженные разговоры о музыке вдруг впервые за долгое время понял, что тоже хочет чем-то гореть. Чтобы болтать без умолку и не видеть вершины, а стремиться только к большему. Хочется иметь какую-то цель, к которой он мог бы идти, и чувствовать удовлетворение от очередной задачи, с которой он справился. Он вдруг понял, что завидует Чану — и это внезапно так сильно его обрадовало, что он даже в какой-то момент перестал его слушать, погрузившись в собственные мысли. Чонин долгое время не чувствовал вообще ничего, кроме горечи и сожаления, а еще ужасной тоски. Потом какую-то часть этих чувств сменило тупое безразличие, и тогда Чонин нашел в себе силы устроиться на работу. И все. День-ночь, день-ночь, смена, смена, выходной, день недели неизвестен, и в числах он не путался только потому, что было расписание выходов в кофейню. А тут вдруг — зависть. И желание. Уцепившись за эти по-своему новые чувства, он много думает, помогая решиться самому себе — и вот, дождавшись выходных, он берет ноутбук не для того, чтобы включить фоном какой-то неинтересный сериал. Едва ли не подрагивая от предвкушения и некоторого страха, Чонин просматривает страницы с курсами для архитекторов. Кан Юри идею о возобновлении учебы одобрила, а Чан подсказал, что для начала не обязательно сразу бросаться в университет, можно попроходить определенные курсы, а потом, на основе них, податься куда-то еще. Что есть компании, которые готовы оплатить сотруднику обучение, если видят в нем потенциал. Чонин думает, что курсы он потянет. Он неплохо накопил с зарплаты, так как тратить особо было некуда, но на учебу в университете этого не хватит, а на курсы, которые еще и в рассрочку можно взять — вполне. Это позволит ему как минимум занять себя чем-то, как и советовала психолог, а как максимум — снова найти для себя место в этой жизни. Чонин почти чувствует приятный зуд на кончиках пальцев, когда хочется снова взяться за карандаш, и он смотрит, смотрит, смотрит различные курсы на различных сайтах, а потом… закрывает браузер. Нет, он не сможет сейчас вернуться в эту жизнь. Его запаса энергии хватит максимум на неделю, и это предел. Он просто оплатит курс, а потом забросит его, потому что он еще не готов. Он вдруг понимает, что на самом деле он очень маленький, и такое ему не под силу. Ему бы взять себя за волосы, как известный барон Мюнхаузен, и вытащить себя из болота — для начала, а потом уже шагать дальше. Но для себя он решает не давать этому вдохновению погаснуть, ему просто нужно еще чуть больше времени и сил, и он обязательно к этому вернется, теперь он уже точно знает. Сам себя он вытащить не сможет, но Чан — именно тот человек, за которого можно ухватиться. Чонин чувствует себя законченным эгоистом по отношению к этому доброму парню, но по-другому не может. Если жизнь предоставила ему шанс вылезти, он использует его, он должен это сделать, чтобы вернуть себе себя. И до тех пор, пока Чан позволяет держаться за него, Чонин будет стараться себя вытащить. Он обязательно потом перед ним извинится, потому что Чан правда хороший и сильно ему помогает, даже если сам этого не осознает. Он обязательно перед ним извинится. А пока Чан кидает всякие мемы в сообщения и зовет к себе в студию, если Чонину вдруг нечем заняться, он всегда с радостью соглашается и парой часов позже сидит на небольшом диванчике, попивая чай, пока старший придумывает новые мотивы. Наблюдая за работой Чана, Чонин никак не может отделаться от навязчивого дежа-вю, когда он так же смотрел за тем, как Хенджин мажет по холсту красками. Он вспоминает, как были заколоты его волосы, что на рукавах его домашней рубашки всегда была краска, каким сосредоточенным он выглядел, когда делал эскиз, и как всегда расплывался в улыбке, стоило Чонину его окликнуть. Теперь перед ним сидел Чан, который время от времени оборачивался, чтобы что-то показать или рассказывал истории из жизни, пока сводил дорожки, и, хотя Чан был по-своему хорош и приятен, он был ни разу не Хенджин. Чонин буквально видит, как картинку настоящего сменяет картинка прошлого и наоборот. Кажется, что это было так давно, и в то же время так недавно. Кажется, что это было в какой-то другой из его жизней, а в следующую минуту Чонину кажется, что это он сейчас в какой-то другой жизни, и совершенно не знает, что ему здесь делать. Смотря на спину Чана, он видит спину Хенджина в домашней клетчатой рубашке и не замечает, как на глаза наворачиваются слезы. Он так скучает. Боже, он так сильно скучает. Когда Чан оборачивается в очередной раз, Чонин спешно отводит взгляд и вытирает намокшие глаза рукавом толстовки, а старший, собравшийся что-то сказать, закрывает рот и поджимает губы. — С тобой все в порядке? — искренне интересуется он. Чонин от этого простого вопроса застывает и чувствует, как начинают дрожать губы. Он пытается натянуть улыбку, чтобы отвлечь Чана и заодно себя, особенно себя. Убедить, что все хорошо, но почему-то от такого простого вопроса хочется разрыдаться и сказать, что все совсем не в порядке. Растянутые в улыбке губы все равно предательски дрожат, и в следующее мгновение уголки ползут вниз, а Чонин понимает, что провалился. — Прости, — тихо извиняется он, вытирая запястьем выступающие слезы. — Я не хотел при тебе… И снова его накрывает, и он не может с этим справиться, а потому чувствует себя просто отвратительно. Чан не сделал ничего плохого, а он разревелся перед ним как последний слабак. — Я… сейчас вернусь. Он встает, чтобы пойти умыться и немного привести себя в порядок, глубоко подышать и успокоиться. Только подойдя к двери, он понимает, что понятия не имеет, куда здесь идти и, опустив голову, снова разворачивается в сторону Чана, а в следующую секунду утыкается в теплую черную толстовку. — Все нормально, — спокойно говорит Чан и обнимает его своими крепкими руками. — Ты можешь поплакать. Чонин от этого ломается еще сильнее.