сейчас.
На улице понемногу холодает и темнеет за окном, поэтому Чонин спит дольше в свои выходные. И он этому не рад. Усталость становится хронической, потому что ночью его мучают сны, а днем — собственные мысли. Ему снится Чан. Как он крепко держит за руку и искренне улыбается, ведет за собой, приглашая, но не настаивая, а Чонин бы и рад пойти, но спиной ощущает тяжелый взгляд. Во сне он неловко оборачивается, отворачиваясь от светлого Чана, и видит Хенджина. Он стоит достаточно далеко от Чонина, скрестив на груди руки, но, вопреки тяжелому ощущению, не злится. Он будто и не ждет Чонина к себе, только наблюдает издалека и грустно улыбается. Чонин колеблется — стоит ли делать шаг Чану навстречу прямо на глазах у Хенджина? Он не осуждает Чонина, но Чонин может и сам себя осудить. Хенджин явно не хочет его отпускать, но как будто ничего не может сделать, и ему остается только грустно наблюдать за тем, как Чонин уходит — и у Яна от этого разрывается сердце. Он понимает, что сделай Хенджин хотя бы шаг навстречу, он бы не раздумывая бросился к нему, но Хенджин просто стоит. А потому Чонин прислушивается к своей рациональной части. Он не идет к нему, значит ему это не нужно. А если ему не нужно, то Яну не стоит больше в это лезть. Их дороги с Хенджином разошлись, и когда-нибудь с этим придется смириться. Чонин усилием воли заставляет себя отвести взгляд от родного силуэта и повернуться обратно к Чану — а потом он просыпается. Спасибо, что не кошмары, но ощущения все равно не из приятных. Чонин чувствует себя предателем, хотя предавать уже нечего. Неизвестно, сколько должно пройти времени, чтобы он отпустил Хенджина. Что бы Чан ни делал, Чонин сравнивает с Хваном. Что он говорит, как улыбается, как ведет себя с Чонином. Хенджин тоже так делал, или Хенджин говорил по-другому — все это автоматически появляется в голове, как реакция на любое действие Чана. Честно говоря, Чан выглядит надежным. Тем, кому действительно хочется протянуть руку в ответ, и Чонин знает, если он сделает это, Чан обязательно вытащит его из этого болота, но… Но сзади стоит Хенджин и провожает его взглядом, а это уже выше сил Чонина. Он чувствует себя вареным, и так же лениво собирается к психологу. Сыплет вместо сахара соль в кофе, надевает не ту штанину и только что постиранную футболку — задом наперед. В его голове полная каша из мыслей, а дома полная каша из раскиданных вещей. Тяжело вздохнув, Чонин надевает вещи правильно и решает, что обойдется без кофе. Кан Юри выглядит свежо и хорошо — как и всегда. Дает ли умение разбираться в чужих мозгах бафф к умению разбираться в собственных мыслях? Чонину почему-то кажется, что да. Потому что Юри всегда выглядит спокойной и умиротворенной — здоровой, и Чонину бы тоже так хотелось. Она привычно предлагает чай или воду, и Чонин привычно просит зеленый без сахара. Снова этот кабинет, снова Чонин в этом кресле, только за окном меняется погода. Сколько еще раз он здесь окажется, прежде чем сможет вздохнуть полной грудью? — Какой ты сегодня? — мягко начинает Юри, усаживаясь в кресло. — Не знаю, растерянный. — Почему ты так себя чувствуешь? Чонин вздыхает и сбивчиво рассказывает о своем сегодняшнем сне. — Ты почувствовал смятение от этого сна? — Да, — признается Чонин. — Я знаю, это глупо, ведь Хенджина в моей жизни уже нет, но… он есть в моей памяти так, как будто я видел его вчера. Это тяжело. Юри кивает, записывая что-то себе. — Он держит тебя? — И да, и нет, — Чонин ведет плечами и берет в руки чашку с чаем. — Он будто отпускает меня, но не хочет этого делать. — Что ты от этого чувствуешь? — интересуется она. — Тебе приятно ощущать себя нужным ему? Или тяжело, что не можешь уйти? — Второе. Раньше я бы точно выбрал первое, но сейчас… мне кажется, со временем я начинаю мириться с тем, что его нет. И я хочу, чтобы он меня отпустил. Юри задумчиво кивает и смотрит в окно. — Хочешь рассказать мне, что было дальше? После того, как ты ушел от него тогда? Кажется, мы подбираемся к концу этой печальной истории, верно? Чонин кивает. Из всего рассказа это будет самая тяжелая для него часть. Но раз он здесь, и они с Юри прошли уже немаленький путь, это нужно будет сделать. И, честно говоря, Чонину где-то глубоко в душе хочется об этом рассказать хоть кому-нибудь, переживать всё самому было нереально тяжело.тогда.
37.8. Из-за стресса и нервов у Чонина поднимается температура. Ощущения хуже некуда, все тело ломает, голова болит, и на душе — хуже некуда. Джисон снимает квартиру неподалеку от университета, и Чонин по старой дружбе попросился к нему пожить, поделив квартплату. Хан парень простой, выгодно — значит, хорошо. И вот, перетащив вещи от Хенджина, Чонин уже две недели живет здесь. Пока друг на парах, младший мотает на кулак сопли и чихает по сто раз на дню, но все же, закидавшись таблетками, сажает себя за учебу. Сессия на отлично ему уже не светит, даже если он сдаст все долги — слишком много пропусков. Чонин старается вытянуть себя хотя бы четверки. Пусть ему урежут стипендию, главное, чтобы не лишили совсем. Сил искать работу сейчас нет совершенно, по крайней мере до экзаменов. Скучать по Хенджину ему некогда — голова как вата и от болезни, и от учебы, но это и хорошо. Чонин так устает, что отрубается в ту же секунду, когда голова касается подушки. Он не хочет думать о Хенджине и старается игнорировать то, что фоном нет-нет да и пробегают о мысли о том как он, где он, что с ним. Страшнее всего, если теперь он ударится во все тяжкие. Об этом Чонин тоже не хочет думать. Он не хочет переживать о нем, если самому Хвану насрать и на собственное здоровье, и на Чонина. Он больше в это не полезет. Хенджин, однако, объявляется сам спустя еще неделю, когда Чонин выходит из университета вечером после пар. Он стоит у ворот, перетаптываясь и оглядываясь по сторонам. Чонин, застряв в собственных мыслях не замечает его почти до самого момента, пока не подходит к воротам, а когда замечает — застывает. Сердце ухает вниз, и он делает шаг назад, но Хенджин его видит и подходит сам. Чонин чувствует себя в ловушке, а внутри ураганом поднимаются обида и разочарование. Он машинально окидывает Хенджина взглядом, только чтобы отметить что за эти три недели он будто еще больше похудел, а под глазами стало темнее. — Чонин, давай поговорим, — сразу начинает он, как только подходит, но Чонин только потерянно мотает головой и пытается его обойти. — Н-нет, я не хочу с тобой разговаривать. Отойди. — Чонин, пожалуйста! Я хочу извиниться. Ян только мотает головой и проходит дальше, а Хенджин бежит следом и хватает за руки. — Чонин, я полный кретин, и я бесконечно виноват за свою последнюю выходку. И не только за нее, — он опускает голову, все еще держа младшего за запястья. — Прости меня, умоляю. Хочешь, на колени встану? — Не хочу, что за чушь, — бормочет Чонин, озираясь по сторонам. — Хенджин, я предупреждал, что уйду. У меня больше нет на это сил, дай мне уйти совсем. — Нет-нет-нет, — ошалело бормочет Хенджин, бегая по нему глазами и сжимая в руках его предплечья. — Чонин, дай мне еще шанс. Пожалуйста, еще один шанс! Я пойду лечиться. Чонин тяжело вздыхает и выдергивает свои руки из хватки. К горлу подкатывает ком. — Хватит, налечился уже. — Чонин, я не могу без тебя, — признается старший, опустив голову. — Я правда не могу. — Ты не можешь без своей дури, Хван Хенджин. Не выдумывай, чего нет. Сомневаюсь, что ты без дозы бы продержался три недели, а вот без меня, как показала практика — вполне, — хмыкает Чонин, а его самого от этого словно пронзает. Господи, его просто потрясывает изнутри от всей этой ситуации. Хочется плакать, хочется кричать, ударить Хенджина за все обиды, а потом крепко поцеловать, пообещать, что все обязательно будет хорошо, и еще миллион всего. По коже бегают мурашки, Чонин чувствует, что его знобит. Эти три недели дались ему нелегко, он вымотан физически, эмоционально и психологически, и кажется, что сейчас достаточно какой-то самой крохотной мелочи, чтобы вывести его из этого хрупкого равновесия, в которое он себя привел титаническими усилиями. А тут не крохотная мелочь — тут целый Хван, мать его, Хенджин. Хенджин шипит от таких резких слов, но ничего не говорит и поджимает губы. — Справедливо, — отвечает он. — Но я правда готов меняться, Чонин. Ты никогда до этого не уходил, и я перестал это ценить. Воспринимал тебя, как что-то само собой разумеющееся. А теперь ты дал мне понять, что можешь быть и без меня. А вот я без тебя — никак. Его голос становится все тише, а голова опускается все ниже, пока в конце концов Хенджин не бухается на колени прямо на улице. Чонин хватает ртом воздух и озирается по сторонам, а потом кидается его поднимать. — Ты чего делаешь, совсем дурной? — Да. Чонин, пожалуйста, — он снова хватается за его предплечья и поднимает красные глаза. — Пожалуйста, не оставляй меня. Младший, сломав брови, бегает глазами по лицу напротив и, в конце концов, тяжело выдыхает, закрывая глаза. — Хорошо. Только отпусти меня и встань уже, наконец. Его рациональная часть готова придушить его в этот момент, а эмоциональная не видит другого выхода. Разве может он оставить своего Хенджина вот так, когда он в таком состоянии? Кто он будет после этого? Как он будет спать по ночам, зная, что в трудную минуту оставил дорогого человека совсем одного? На глаза наворачиваются слезы от предательства по отношению к себе. Чонин соглашается, прекрасно понимая, что шанс того, что Хенджин действительно завяжет — ну, допустим, три к десяти. Даже меньше половины, и то пару баллов Чонин накинул, потому что искренне верит в Хенджина и его силу воли. Так что, по сути, один к десяти. Уходить надо было тогда, когда ему сказал об этом врач в лечебнице, а сейчас уже поздно. Сейчас это и чонинов крест тоже.сейчас.
— Почему ты решил вернуться к нему? — интересуется Юри. — Ты же прекрасно понимал, что будет дальше? — Да, — глухо отзывается Чонин, пустым взглядом смотря в стену напротив. Перед глазами проносятся кадры их последней встречи. — Но я уже попробовал уйти от него. Я знал тогда, что больше у меня так сделать просто не будет сил. — А снова терпеть это у тебя были силы? — Я привык. На тот момент для меня это уже стало частью жизни. Господи, — Чонин закрывает ладонями лицо. — Нуна, в моей жизни творился такой кромешный пиздец, я не знал, куда деться. Что правильно, что неправильно, как я должен поступать, как не должен. Еще учеба эта… По глупости я не послушал врача тогда. Моя жизнь действительно крутилась только вокруг Хенджина. И у меня не было выбора это изменить. Юри кивает. — Ты вернулся к нему снова, и что было дальше? Чонин вздыхает и опускает взгляд на собственные подрагивающие руки. Говорить об этом до сих пор тяжело и вряд ли когда-то будет легко. Он нервно ковыряет кутикулу на больших пальцах и глубоко вздыхает. — Я поставил ему условие, — вспоминает он. — Сказал, что дам ему испытательный срок, три недели. В эти три недели я не вернусь к нему домой, продолжу жить у Хана, а он не должен принимать никаких наркотиков. Я сказал, что если узнаю, что он что-то принимал, — а я узнал бы, потому что на тот момент я был ходячей энциклопедией о наркоте, — Чонин криво усмехнулся, — я ухожу окончательно, и это больше не будет обсуждаться. Я считал, это будет справедливо по отношению ко мне и нашим отношениям. — Ну, это действительно достаточно справедливо, — соглашается Юри. — Предполагаю, условие не было выполнено? — Почему же, было, — грустно улыбается Чонин. — Мы виделись почти каждый день, и Хенджин приходил ко мне на встречу трезвый. Не знаю, действительно ли он не употреблял или делал это как-то так, чтобы протрезветь к моменту нашей встречи — но результат есть результат. Со мной он всегда был трезвым. Хенджин больше не позволял себе того, что случилось между ними в их последнюю ссору. Он снова будто становился тем Хенджином, которого Чонин безгранично любил. Это давало надежду и вселяло в Чонина веру в лучшее. Может, Хенджин действительно испугался того, что Чонин ушел, и это послужило каким-то рычагом для него? Было бы славно. Наученный жизнью, Чонин, хоть и радовался, все равно не расслаблялся. Хенджин мог сорваться в любой момент. Бывших наркоманов не бывает — это врач заметил очень точно, а Чонин опять не прислушался. Даже те, кто «вылечились», просто всю жизнь ходят по канату, не зная, в какой момент сорвутся. Это все иллюзия нормальной жизни, но по-настоящему нормально уже никогда не будет. Именно это осознание не давало Чонину потерять голову и бдительность. Однако — по истечении трех недель все действительно было хорошо, и они условились, что Чонин переедет к нему обратно в субботу. Хенджин поможет перевезти вещи назад. Но в субботу переехать не получилось. Чонину поставили пересдачу долгов во второй половине дня, поэтому он сказал Хвану, что будет весь день перед сдачей готовиться, и переедет в воскресенье. Он тогда не понял, почему Хенджин вдруг изменился в лице и начал его уговаривать приехать после зачетов в субботу. — Чонин, пожалуйста, — говорил он, — давай в субботу. Мне нужно, чтобы ты приехал в субботу. — Почему? — нахмурился Чонин. — Что-то планируешь? — Нет, но… я не знаю, ладно? У меня плохое предчувствие. — Какое предчувствие, хен? Я приеду на следующий день. Но в воскресенье Чонин тоже не переехал. Совпадение это было или нет, теперь уже никто никогда не докажет. В воскресенье Хенджин почему-то не отвечал на сообщения и звонки, но Чонин решил, что старший просто спит, ведь он, в отличие от него, сова еще та и мог продрыхнуть до часу дня, а то и дольше. Хотя, подумал тогда Чонин, все равно странно, ведь он так хотел перевезти Чонина обратно, что был готов вскочить хоть в семь утра ради этого. Ответа от Хенджина так и не было, и это заставило младшего встревожиться. Недолго думая, он собрался и поехал к нему домой. Дверь была закрыта, но не на замок. В ней торчал белый листочек, увидев который, Чонин ощутимо напрягся и почувствовал, как по рукам прошлась дрожь. Обычный квадратный белый листок почему-то выглядел как приставленный к горлу нож, а не обычная бумажка. Чонин сглотнул, увидев незнакомый размашистый почерк. «Доставлен в больницу. Адрес.»