"Смертники"-001

«Тема: недельный отчет Отряд: 001 Командир: Изуку Мидория Составитель отчета: Изуку Мидория Куратор: Шота Айзава, заведующий ударными отрядами специального назначения Дата: 09.05.2×32 Успешная зачистка сектора С-16, промышленная территория полностью освобождена от пораженных, выживших не найдено. Эвакуация жителей из бывшего убежища С-21 в убежище В-13 была подвержена нападению стаи зараженных, атака успешно отражена без потерь. Сектор С-17 зачищен, во время ведения боев были взорваны 3 (три) здания, пострадавших среди гражданских нет, все 5 (пятеро) людей были доставлены в В-6 07.05.2×32, произошел взрыв во время боя, затронувший стоящие рядом здания. Сектор С-18 неполностью зачищен из-за без*******, непредвиденных обстоятельств. Прошлые зачищенные территории С-12, 13, 14 и 15 повторным нападениям зараженных не подвергались. Чисто. Приложение Медицинский отчет участников боевых действий: Мидория Изуку — открытая рана на голени левой ноги, воспалена (укус зараженного), ожоги рук и лица средней тяжести, серьезных травм нет. Не заражен. Бакуго Кацуки — открытая рана на правом плече (укус зараженного), обработан, вакцина введена вовремя. Ожоги лица, рук и ноги стредней степени тяжести. Серьезных травм нет. Не заражен. Вакцина поставлена 09.05.2×32»       Айзава с усилием трет глаза, рассматривая мятую бумагу, она вся в пятнах от ручки, пара слов нервно зачеркнуты так, что невозможно прочитать изначальное содержание. Он переводит взгляд на сидящих перед ним парней. Мидория выглядит не то что злобно, он весь взвинчен, словно готов разораться в любую минуту, но его рот занят незажженной сигаретой, фильтр которой он нервно жует, даже правый глаз иногда дергается, выдавая с головой все его состояние. Зеленые кудри выглядят пыльно и скомкано, несколько прядей криво согнулись опаленными кончиками, жженые волосы устрашающе чернеют на концах. Губа порвана и из нее уже выбираются мелкие капельки крови, но он слизывает их и продолжает умоляюще смотреть на своего куратора. Бакуго ничем не лучше. Айзава увидел его в первый раз, с розовым румянцем на щеках и с горящими увренностью глазами, теперь же перед ним сидел демон во плоти, что сжимал зубы лишь бы не наброситься на Мидорию, уставившись на него с ненавистью. Он тихо рычал, сжимая ободранными пальцами подлокотники, один из них хрустнул, и старое дерево посыпалось на пол. — Это что? — Это отчет. — пробурчал Изуку, с важным видом закидывая ногу на ногу. Он старательно игнорировал взгляд алых глаз, они пробирались ему под кожу и сжигали кусочек за кусочком, пока бешеная ненависть не вышла со спущенной кровью. — Хули ты уставился?! — Хочу тебя изничтожить, ублюдок! — рявкнул Кацуки, он хотел встать, чтобы в очередной раз разукрасить эту бледную рожу, но Мидория с громким хлопком закинул ногу на его подлокотник, пригвоздив к месту. — Сидеть, блять! Псина бешенная!       Айзава наблюдал за их перепалкой недолго. С каждой фразой он думал, что где-то что-то сделал не так, раз в его присутвии подчиненные позволяют себе такое поведение. Ладно Мидория, который вырос чуть ли не у него на руках, но от Кацуки он ожидал большего уважения. Хотя бы к себе. — Успокоились оба! — Мидория вздрогнул от резкого крика, но опустил свою ногу и уставился на Айзаву, Бакуго же демонстративно отвернулся от всех, перенаправляя свое желание убивать на горы бумаг на стеллажах, он опустил уже поднятую для удара руку и схатил деревяшку с пола, начав ее со злобой драть на мелкие щепки. — Во-первых, я говорил тебе поладить с ним, а не ругаться, что между вами произошло? — Несдержанный, своевольный, абсолютно неконтролируемый, высокомерный, сопливый… — начал загибать пальцы Мидория, но Бакуго среагировал быстрее и дал ему подзатыльник, даже сигарета выпала. — На себя бы посмотрел, задохлик! «Слушайся меня! Я тут самый крутой и охуенный!» — пискляво проорал Бакуго, Изуку тихо прошипел и резко развернулся к «напарнику». — … А еще абсолютно невозможный, непробиваемо тупой осел! — Что ты сейчас вякнул, брокколи на ножках?! — Заткнулись оба! — Айзава встал со своего места, от удара его ладоней по столу в разные стороны разлетелись пара бумажек, парни угомонились и сели на свои места. — Вы находитесь в кабинете начальника! Так что будьте любезны вести себя адекватно и хоть немного сдержанно! — Простите, Айзава-сан… — Я отказываюсь с ним работать! — рявкнул Бакуго. Изуку тихо посмеялся.       Его нервный смешок перерос в настоящий истерический смех, он глухо смеялся, надрывая голос и сгибаясь пополам на своем стуле, он не мог ни успокоиться ни отдышаться и просто задыхался под напором этой ситуации. Ему казалось абсурдным все: от начала этой глупой смены, до их нынешнего положения с этой абсолютно идиотской перепалкой в кабинете, Боже, начальника.       Айзава только глубоко вздохнул, наблюдая за ошарашенным Кацуки, он совершенно не понимал, что, в какой-то степени, довел своего командира до ручки и теперь наблюдал последствия своих необдуманных действий. «Отказываюсь с ним работать? Да с тобой вообще никто не захочет работать!» — и Изуку пуще прежнего засмеялся, на глазах проступили слезы, воздуха уже не хватало, и он глупо задыхался от своей жизни. — Изуку, — но парень продолжал медленно умирать на стуле. От смеха вроде можно умереть, да? Было бы славно, если бы его недолгая жизнь закончилась на такой позитивной ноте. Он почти молился на это невероятное событие, но Айзава прервал его поток мыслей. — Успокойся, держи.       Он протянул ему леденец. Мужчина достал его из старых запасов в своем ящике, ему приходилось часто работать с детьми, так что что-то такое у него всегда было под рукой. А Мидория большой ребенок, которому пришлось рано повзрослеть, но ему, как и всем детям, иногда хотелось просто побыть маленьким мальчиком.       Мидория снова задыхающе засмеялся, Айзава этим воспользовался и протолкнул ему меж зубов леденец на палочке. Изуку, как маленький ребенок, тут же заткнулся и спокойно сел на своем стуле, старательная пробуя конфету на вкус. Это было не лучше сигареты, даже не близко, но просто чтобы занять чем-то рот и отвлечься от своих мыслей сойдет. — Аха-аха-ах! Ты реально как ребенок!.. — Бакуго расхохотался в голос, но ему в рот тут же сунули похожий леденец на палочке, он мог только удивленно смотреть на своего куратора, пока разглядывал ярко-розовую конфету у себя в руке. — А мне нахуя?! — Потому что вы дети, и, раз уж мы теперь все успокоились, — Айзава облегченно опустился на свой стул, рассматривая притихших парней. У Изуку снова дернулся глаз. — Давайте по порядку. — он снова взял помятый листок в руки и внимательно вчитался. — Что это за случай с подрывом здания?       Мидория уже открыл рот, но тут Бакуго разорался. — Если ты сейчас скажешь, что это моя вина, я тебе врежу! — Кацуки разгрыз конфету зубами и злобно пережевывал ее обломки, угрожающе распушившись в сторону Изуку. От возмущения у того глаза на лоб полезли, он быстро выдернул свой леденец и приготовился к нападению. — Но это твоя вина! Даже не пытайся отвертеться подрывник херов! — Изуку! — Айзава, конечно, понимал несдержанность в речи у солдат, но как-то он совсем уж распустил своего мальчика. — Объясни мне! Ты совсем с головой не дружишь?! — только Мидория проигнорировал своего куратора и продолжил шипеть на Кацуки. — «Будет проще с ними разобраться огнем!» Конечно, давай подымем все здание на воздух, лишь бы разобраться с большим гнездом зараженных! Это замечатльная идея! — Если бы ты не курил тогда, все было бы нормально! — Мы пытаемся восстановить город, а не угробить его ещё больше!       Их ругань утихомирил удар по столу. Айзава смертельно устал разбираться с проблемными детьми, почему только его отряды такие безбашенные? Чем он так насолил матушке судьбе, что она посылает ему самых бешеных и травмированных детей? — Мидория! По порядку! — Кацуки отвернулся к стене, кроша меж зубов конфету, он был зол, что ему не дали и слова вставить в этот рассказ и как-то обелить себя.       Мидория какое-то время молчал, задумчиво посасывая конфету и только потом продолжил. — В секторе С-17 мы наткнулись на… комплекс из нескольких зданий, в одном из них было довольно большое гнездовье пораженных и… — он сверкнул глазами на Бакуго, но сдержался от едкого комментария. — Кацуки решил, что зачем нам тратить время и припасы на кучку зараженных. Пока я выводил людей, этот полудурок где-то раздобыл канистры с бензином и, в общем… — Это все твоя вина! — Заткнись блять! — рявкнул Изуку. — О чем ты вообще думал?! — Работать без плана, стратегия не помогает! — прорычал Кацуки в стену. — Я не это имел ввиду! — парень страдальчески закрыл лицо руками. Его глаз снова дернулся и он не выдержал. — Да еб твою мать! Это была просто отвратительная идея ставить мне напарника! Особенно такого… — Ну, давай, что ещё интерсного придумаешь?! Удиви меня! — … Высокомерного и эгоистичного ублюдка!       Айзава тяжело вздохнул. Это будет и долго, и тяжело в моральном плане вынести это небольшое заседание и уйти отсюда как можно раньше. Он достал лист из своего ящика и демонстративно повертел им перед взбаломошенными парнями. Изуку тут же успокился и сел с самым виноватым видом, что только мог выдать. Кацуки же непонимающе нахмурился на выделенную жирным шрифтом надпись «Учебная группа А-1». — Либо вы сейчас успокаиваетесь, либо вы вдоем идете и проводите учебные бои и инструктажи нашим «школьникам», считайте недельный адский отпуск в компании еще более отмороженных ребят, чем вы. — Изуку простонал себе в ладони и тихо извинился. — И что в этом плохого? — Кацуки, нахмурившись, уставился на белый аккуратный лист. — …Тебе когда-нибудь ребенок простреливал ногу? — глухо спросил Изуку, невидяще смотря перед собой. Он словно вспоминал самые адские события своей жизни. — …Нет? — Бакуго подозрительно покосился на Мидорию, а потом перевел взгляд на Айзаву, но тот лишь устало их разглядывал. — Тогда обязательно ощутишь на себе. Они могут их потом еще заставить тренировать навыки первой помощи… — Изуку передернуло, и он мелко затрясся. Бакуго не понимал, почему его так сильно пугает кучка школьников, если он каждый божий день сталкивался с ужасами пострашнее, но, видимо, пока сам не попробует, не узнает. — И это еще не самое худшее… — Так что угомонились оба, — Изуку аккуратно кивнул, пристыженно опустив голову. — Мидория, продолжай. — … Так вот. Когда я вернулся, то уже весь пол был в бензине, и, ну, в общем… — У него выпала сигарета, и все загорелось. — закончил Бакуго за Изуку. Айзава устало прикрыл глаза. — Ну, гражданских мы же вывели, да? Так что, кроме нас самих никто толком не пострадал! Ну, правда, на самом деле ущерб был бы не таким большим, если бы мы знали, что в зданиях находятся газовые баллоны, которые, ну, взорвались по итогу, так в общем и все здание взлетело на воздух. А поскольку это был целый промышленный комплекс, то и огонь, и взрыв перекинулись на соседние здания, — Мидория захлебывался словами, стараясь как можно быстрее оправдаться перед Айзавой, наблюдая медленно расползающуюся убийственную ауру по всей комнате, даже Кацуки поежился и ни слова не пикнул. — Ну, а там, соответственно, тоже были и газ, и баллоны, да… Вот все и рвануло. Но мы проверили те здания! Без жертв! — Я говорил тебе следить за ним? — Ну… Приглядывать скорее? — И вы сегодня вдвоем заявляетесь ко мне с этим, — он трясет перед их лицами пожеванным отчетом. — Плохо сделанной работой и еще смеете ругаться перед главным! — Ну, мы, эм… — Мидория предпринимает жалкую попытку усмирить гнев начальника, но уже поздно. Они крупно проебались перед ним, позволив себе такое поведение в его присутсвии, а также дали их взаимоотношениям повлиять на работу. — Я не закончил! — строго проговорил Айзава. — Я знаю, что тебе, Мидория, непривычно снова работать в команде, а ты, Бакуго, ещё не до конца привык к такому темпу жизни, но вы теперь напарники, это не просто слово, это командная работа, по сути человек, которому вы сможете доверить свою жизнь в критический момент. — Мидория закатил глаза на это. — Даже не думай, что ты бы достиг большего результата в одиночку, Мидория. А ты, Бакуго, учись! Кроме этого проблемного ребенка никто тебе не покажет, как в реальности выглядит война, все твои знания бесполезны, если ты не научишься их применять на практике, и, дай Бог, вы выживите. — Мы и…- Бакуго раскрыл рот, но его прервали. — Если вы не наладите свою командную работу, то в скором времени оба пострадаете, потому что случай в С-17 был только началом. Еще раз такое произойдет, пулей полетите у меня отсюда. — Есть сэр. — проговорил Мидория и ткнул в бок Бакуго. — Ай! …Есть сэр. — Так, — Айзава помассировал свои виски. Эти дети приносили ему одну головную боль. — За эти выходные налаживаете это недоразумение, — он обвел рукой их помятый вид. После этого, Айзава протянул Мидории небольшую стопку бумаг, тот нахмурился и осуждающе глянул на куратора. — и в понедельник на смену. Планы я вам вышлю. Свободны. — Есть, сэр. — дверь за их спинами захлопнулась и они протяжно простонали.       Наладить отношения, да? Звучит как невыполнимая миссия. Как минимум для самого Мидории. Он не сумел укратить этого бешеного пса за неделю, что он может сделать за два коротких дня? Казалось, что поладить с напарником просто невозможно, как минимум из-за их глухоты и, видимо, разных языков. Это словно какой-то невидимый барьер между ними, который они не могут или не хотят преодолевать. В любом случае, кувалду для этой стены им дали.       Он держал в руках пару листов с раздражающей надписью на титульном листе. «Основы крепокого коллектива». Бакуго взглянул на этот бесполезный перевод бумаги и выдернул их из рук Изуку. Парень даже ничего не сказал на это, он просто прошел к своему любимому дивану возле кабинета Айзавы и вытянулся на нем, как на родном. Хотя ноги все равно не помещались и неудобно свисали с противоположного подлокотника. Он в блаженстве прикрыл глаза, не сильно заморачиваясь, что там делает Бакуго. — И что это за херня? — он открыл первый лист и тихо усмехнулся. — Он серьезно думает, что это нам поможет? — Раз он нам это дал — то да. — Изуку догадывается, что там конкретно написано. «Больше общайтесь»… — «Именно общение и постоянное взаимодействие людей увеличивает в целом эффективность команды. Причем общение должно быть не только по рабочим вопросам, но и личное» — Изуку фыркнул. Обычное общение с Бакуго Кацуки? Мечтать не вредно! Хотя, тут скорее в ужасе бежать надо, он же только рычанием и умеет разговаривать. Мидория снова прыснул, но сумел сдержать порыв безудержного смеха. Он нормальный, честно, просто это все звучит так глупо и бессмысленно, что дейсвительно хочется смеяться. — Ну и хуета. — Хоть в чем-то мы согласны. — и громко рассмеялся. Бакуго в очередной раз смотрел на его припадок, как он дергается на диване, размахивая ногами и пытаясь вытереть слезы рукой, но нервный смех мешает, и он промахивается, зарываясь пальцами в свои волосы, и с силой тянет их, чтобы хоть немного успокоиться. — Конченный. — Бакуго кидает бумаги на дрожащее в хохоте тело и скалится. — Чтобы нормально делать работу, нужно просто не затыкать меня и давать мне хоть что-то делать! — Ха-ха-ха, тебя н-ничему не научил разговор с Айзавой, да? — он пытался говорить сквозь хохот, но под конец совсем взыл. — Учись! Бестолочь! — Это дохлый номер! Дохлый, как и ты! — У-у-у, а вот на больное давят только настоящие уроды. — Бакуго злобно рыкнул и собрался накинуться на ржущего парня, но Изуку смог успокоиться и взял бумаги в руки. Он прочистил горло от хрипа и начал с важным видом читать дальше. — «Так все сотрудники смогут установить тесный контакт, а значит можно будет избежать сбоев на работе. Именно руководителю необходимо задать тон общения в команде, поощрять встречи вне работы, предоставить все инструменты для коммуникаций (рабочий чат, почта)» Ну что, Кацуки, как погодка? — Завали ебальник! — Ох, ладно, сегодня ничего не выйдет. — Мидория откинулся на подлокотник, удобнее устраивая свою голову, и тихо заговорил. — Предлагаю разобраться со всем завтра… М-м-м… — он прикрыл глаза, размышляя над проблемой. Ему не получится наладить контакт с Бакуго обычными разговорами, да и беседовать с этой бешеной собакой посредством рычания не сильно хочется. Выполнить его условия для дальнейшего сотрудничества не получится: Во-первых, его планы и стратегии глупые, во-вторых, он слишком неопытен, чтобы действовать самостоятельно, а раз слова не возымели абсолютно никакого эффекта, то можно попробовать иной способ… Наглядный. Изуку прикрыл глаза, расслабленно проваливаясь в полудрему, не обращая внимания на скрипящего зубами Бакуго. — Вот как мы поступим… Завтра, или послезавтра, мы кое-куда сходим, думаю, тебе понравится… — Эй! Полудурок! Я не хочу никуда с тобой идти! Слышишь меня? — Бакуго нагнулся над засыпающим парнем и проорал ему это в лицо. Боже, почему просто нельзя пойти домой и завалиться спать там?! Но Изуку следовал каким-то своим законам для этого мира и уже мерно сопел, он только раз вздрогнул из-за крика Бакуго и поежился на диване, хмуря недовольную моську. — Да-да, это не обсуждается, возьми там, мой номер у Айзавы и напиши мне завтра. Всё, отбой, Каччан… — из-за сонного состояние язык не шевелился и вместо имени (Бакуго Кацуки!) получилось непонятное бормотание, складывающееся в это неведомое нечто. Словно над его именем жестко надругались, исковеркали до глупого и раздражающе десткого Каччана. — Как ты меня обозвал?! — но Мидория даже не дернулся, окончательно провалившись в глубокий сон, наверное, единственный за это долгое время. Удивительно, что на жестком диване в коридоре было намного комфортнее, чем в пыльной кровати у него в квартире. Да и этот диван был его любимым.       Кацуки фыркнул на безмолвного парня и направился к кабинету Айзавы. Снова. У него такое чувство, что куратор просто выставит его за дверь, даже не выслушав странную просьбу от своего работника, но он все равно уверенно приблизился к двери и громко постучал.       Уставшее «Входите» позволило парню открыть дверь и увидеть, как от одного его появления Айзава прикрыл лицо руками и тяжело вздохнул. Он жутко устал от этих двоих, нужно было еще разобраться с этим криво-написанным отчетом и всеми бумагами, отправить итоги их проделанной работы и разрушений города… Давно такого не было на его памяти. — Я вам вроде уже все сказал. — но Бакуго все равно уверенно заходит в кабинет. — Изуку снова заснул на диване в коридоре. — да, первое, что он решил сделать — это пожаловаться на его командира. Ему до дрожи в руках хотелось увидеть, как его тощую задницу будут отчитывать, сделают выговор, или хотя бы прервут его безмятежный сон, но Айзава в очередной раз вздыхает и продолжает перебирать надоевшую бумагу. — Он… Часто там спит, в его квартире ему трудно, а в казармы его с определенного момента не пускают. Так что пусть хоть-немного выспится. — Кацуки разочарованно сжал губы. Он ожидал немного не такой реакции, хотя бы ругани, но не такого короткого и непонятного объяснения. Оно вызывало только больше вопросов о реальной личности и истории его командира, а Бакуго любопытностью никогда не был обделен, скорее ее было даже слишком много, особенно когда история Изуку все больше и больше окутывается странными тонкими нитями тайн и недомолвок. Хотелось распутать этот маток, скручивая нить в аккуратный и ровный клубок. Но ему не дали вставить грызущий его вопрос — Что-то еще? — А, да, Мидория сказал взять у Вас его номер. Он собрался тащить меня куда-то. — Он? Сам предложил? — глаза Айзавы расширились в неверии. Чтобы его проблемный ребенок добровольно кого-то позвал куда-то выбраться — это было удивительным событием и определенно требовало весьма веского повода. — Что, сработала моя книжка?       Ну, не скажет же Кацуки в лицо начальнику, что они с Изуку полностью солидарны, что эта книжка полный бред? Скорее хреновая инструкция, как наладить отношения офисных планктонов, чтобы они от скуки не перегрызли себе друг другу глотки. Они же готовы это сделать от слишком долгого нахождения в одном пространстве. — … Типа того. — решил солгать Бакуго, чтобы не расстроить или, упаси Господи, не разозлить Айзаву. Хотя, Кацуки не в курсе, куда именно его потащит Мидория. — В общем, дадите?       Мужчина роется в своем шкафу и протягивает маленькую мятую бумагу. На ней криво написаны несколько черных цифр, а внизу приписка с именем Мидории. — Это его телефон, твой должны были выдать вместе с рюкзаком, просто напиши ему, и он потом ответит сам.       Кацуки повертел в руках эту бумажку и достал из кармана маленькое устройство. Это был небольшой мобильный телефон, ими можно спокойно пользоваться в пределах эвакуационных центров и на поверхности, но связь там уже будет ни к черту, дай Бог, сможешь вообще дозвониться, военные в основном общались через рацию, которая ловила из самой гущи событий, да и имели прочность намного выше, чем обычные телефоны. Он не решился таскать его с собой на заданиях, поскольку боялся потерять или сломать, Изуку же свой телефон на смены вообще не брал. Если вообще хоть-когда нибудь брал его в руки. — …Спасибо. — Бакуго уже развернулся, чтобы выйти, но его окликнул Айзава, парень в недоумении обернулся на мужчину, встречаясь со встревоженным взглядом и странной грустью в глазах. Он недоуменно нахмурился. — Кацуки, постарайся не отталкивать Мидорию, он просто хочет тебе помочь, но ему самому нужна помощь. — непонимание с каждой секундой разрасталось в скрытых за сомнениями глазах Кацуки. Не отталкивать Изуку? Это звучало до ужаса нелепо, как можно не сторониться этого истеричного и нелюдимого изгоя? Он словно всем своих хмурым и недовольным видом показывал: «Не трогайте меня!». Изуку сам своим раздраженным поведением, резкими действиями и криками «отойти от него подальше» отталкивал людей. Кацуки понял это за их недолгую неделю. Они общались только по делу или при ругани, плевались желчью и выстраивали километровую стену между друг другом. Это был их выбор. И сближаться ни один, ни другой не намерены. — У него была… трудная жизнь. — Это Вы сейчас пытаетесь выгородить его? Ни у кого сейчас нет легкой жизни. — Кацуки это злило. С какого хуя он должен понять и принять какого-то парня из-за его тяжелой жизни? Здесь кого не спросишь, каждый нахлебался грязи по самое не балуй, и ничего, ходят и радуются тому, что имеют сейчас. Они продолжают стараться жить полной жизнью, не смотря на удручающую реальность. Как минимум, взрослые пережили первые годы появления вируса и ничего, с ними все в порядке. А Изуку? — Я не буду его судить по его прошлому, только по поступкам в настоящем, и пока что, он меня слишком бесит, чтобы прислушиваться к его никому не нужному мнению. — Прошлое сильно влияет на поведение человека в будущем. Подумай об этом на досуге. Свободен. — Айзава вновь скрылся за бумагами, показывая, что разговор окончен.       Бакуго тихо вышел, прикрывая за собой дверь. Прошлое сильно влияет, да? Он снова обернулся на темно-зеленые вихри, беспечно выглядывающие с дивана. Подошел ближе. Он не совсем верил, что парень действительно пережил что-то настолько страшное, что не давало ему спокойно спать, рассматривая его безмятежное лицо, однако, когда они были на смене, Кацуки ни разу не удалось застать Изуку спящим, он засыпал, из-под ресниц сонно наблюдая за курящим у окна Мидорией, он успокаивался от его безмолвного присутствия. Парень хоть и бесил до трясучки, но с ним было невероятно безопасно. Он не мог толком объяснить это чувство, перемешанное непонимание с жутким комфортом. Изуку внимательно следил за каждым его шагом, всматривался в хмурое лицо своими невозможно изумрудными глазами, стараясь увидеть ту неуловимую мольбу о помощи, вовремя услышать тихий зов и прийти, протянуть руку и уберечь от опасности. Кацуки это проверял и не раз, чувствовал, когда в самый первый раз его разум окутала вязкая паника, сковывая его на месте, но только толчок хрупкой руки растворил это оцепенение, заставляя бежать, жить. Бакуго уловил его намерения на заброшенной фабрике, когда тонкие пальцы выцепили его из лап смерти, отбросили в сторону от бесконечной неизвестности и пригвоздили лопатками к реальности. Парень все время ощущал эту незримую защиту и был до ужаса взбешен и рад, что Изуку рядом. Он не хотел признавать, что нуждался в этой помощи, боялся в одиночку столкнуться с белесыми голодными глазами, это было так стыдно и неправильно искать защиты у такого, казалось бы, хрупкого парня. Кацуки сильный, он убеждал в этом себя каждый день и старался в это верить, Бакуго лучший, потому что все ему говорили о том, что он станет великим бойцом, потому что он получал высшие оценки и похвалу наставников, он со всем справится, и он действительно хочет в это верить, но скользкое сомнение говорит ему о скорой кончине в одиночестве.       И ведь Бакуго правда не понимал стремления этого парня защитить всех вокруг. Почему он продолжает бороться за жизнь человека, который довел его до нервной трясучки всего за пару дней? Он рисковал собой, выхватывая чужие жизни из цепких зубов, отстреливался от приближающейся кончины, почти полностью высунувшись из окна летящей на полной скорости машины. Просто почему он так дорожил другими людьми, словно не думал о себе? Видимо, это один из сложных узлов в запутанном прошлом Мидории Изуку, спящего без задних ног на жестком зеленом диване в белом коридоре комплекса, распутать который предстоит Бакуго.       Хоть он и уверял себя, что ему абсолютно до лампочки, что такого происходило в жизни этого задрота, что в свои двадцать три года он ведет себя как сорокалетний ветеран войны, единственное, что осталось у него от ребенка — это россыпь веснушек на носу и щеках и выпавшая изо рта палочка от леденца.       Кацуки фыркнул и направился дальше по коридору, оставляя командира спать на диване в одиночестве. Или, скорее, просто дремать. Бакуго не признается, но он все еще терялся в бесконечных белых коридорах и постоянно сбивался с нужного направления. Только когда перед глазами за очередным поворотом показалось знакомое помещение с охранником и доской объявления. Мужчина за стойкой оглядел его с ног до головы и про себя хмыкнул потрепанному виду новобранца, но не стал комментировать ожоги и раны на его лице. Просто безмолвно пожелал ему удачи.       Возле главных дверей висел большой информационный стенд с расписанием выхода отрядов на поверхность и большой картой Японии, на которой были помечены основные сектора и их бункер, он располагался в нижней части Японии, рядом с сектором А, дальше находился сектор С, а посередине расположилась пустошь без каких-либо отметок, там был мертвый участок территории, на котором не находилось ничего кроме призраков-городов и окольных дорог для военных нужд. Военные старались пока не трогать этот участок, поскольку там слишком много зараженных, и понадобиться слишком много специальных отрядов для их зачистки. Все-таки, с этого места все и началось. Первый случай, первая эпидемия, она расползлась по окраинам Японии, пробираясь в каждый уголок, запрыгивая на корабли вместе с крысами и поражая остальную часть мира, перебиралась на другие континенты вместе с людьми по воздуху, пока весь мир не оказался в состоянии самоизоляции. С мертвого сектора Альфа все и началось.       Он не стал слишком долго над этим думать, разглядывая районы D и Е, до которых они не могли добраться довольно долгое время. Изуку что-то говорил про командировку туда. Далековато от их дома.       Рядом с картой висела небольшая доска почета, на ней были вывешены фотографии командиров лучших отрядов, их было всего штук десять от силы, хотя Кацуки знал, что в одном B-6 их число составляет уже шестьдесят. Из известных ему был только двадцать первый, в который входил Шинсо и та странная громкая девушка, лицом их отряда выступал Хитоши, он безразлично смотрел в объектив камеры, растрепав свои непослушные фиолетовые волосы, и взглядом говорил «Отъбитесь от меня». А дальше… Кацуки увидел Изуку. Он бы узнал эти зеленые кудряшки из тысячи, поскольку только они могли так по-дурацки завиваться, он узнал этот изумрудный взгляд из-под тысячи царапин, его слабую тень улыбки из-под ядовитого маркера. Он здесь выглядел намного моложе, круги под глазами еще не были чернеющими пятнами, скорее признак легкой усталости на бледных щеках с едва различимыми бисерными веснушками. Кажется, он тут был совсем ребенком, таким крошечным, нет, Изуку всегда выглядит молодо, тут даже спорить не о чем, в первый раз Кацуки принял его за подростка, а на этой фотографии и подавно словно ученик средней школы. Под фотографией была дата. «хх.хх.2×26»       Несмотря на слабую улыбку и детскую припухлость щек, взгляд для семнадцатилетнего парня казался слишком тяжелым. Или так казалось из-за выцарапанных чьими-то злобными руками полосок на старом пластике. «Урод» клеймило черным маркером фотографию, её пытались отмыть, но буквы, все равно, были отчетливо видны. Что там говорил Айзава-сан? С определенного времени не пускают в казармы? Видимо, он кого-то также сильно раздражал, как и Кацуки.       Всю дорогу до дома он размышлял на счет слов Айзавы. Он не понимал только один момент: почему бы просто не перевести Кацуки в другой отряд, где будут считаться с его мнением? Ему до ужаса хотелось внести свою лепту в общее благо, но эти бесконечные запреты, правила, туда не лезь, то не делай, слушайся меня — они все забирали у него самое главное, то, к чему он так сильно стремился всю жизнь. Свободу. Казалось, они полностью ограничивали его в действиях, связывали руки и ноги крепкими удавками приказов, без возможности шевельнуться в желаемую сторону. А он хотел бежать так быстро, чтобы никто не смог его догнать. Но он вынужден подчиняться кому-то. Снова. Подчиняться очередным высокомерным ублюдкам, исполняя любое их желание и команду, словно послушная собачка на поводке, а он хотел быть птицей в бескрайнем небе и взлететь так высоко, чтобы людей снизу слепило палящее солнце, пока они пытаются углядеть его в тумане облаков. Он хотел показать, что достоин быть так высоко над людьми, но его снова и снова пытаются прибить к земле за крылья гвоздями. Это бесило.       Его бесил Изуку. Своим статусом, приказами, желанием всех спасти, а в особенности защитить Бакуго, своим отстраненным и отшельническим поведением, бесило, что он не считается с его планами и стратегиями, словно даже не хочет его послушать хоть секунду, а сразу знает, что это кончится кошмаром. Он его не понимал. Его прошлое было окутано множеством тайн. Изуку старался его ограничить, пытался научить своим каким-то странным законам и правилам, которые зачастую шли вразрез с устоявшимся миром Кацуки. Он пытался его перевернуть и насильно раскрыть веки, чтобы смотреть на ужас широко раскрытыми глазами, только Кацуки никогда не признается, что хочет крепко зажмурить глаза и ослепнуть.       Он стоял напротив двери в свою квартиру и не решался в нее зайти. Казалось, будто прошло так много времени с его последнего пребывания здесь, но это было всего лишь пять дней назад. Пять дней он задыхался под обжигающим солнцем, кутался плотнее в спальный мешок морозными ночами и дрожал. Словно маленький ребенок, как и сказал Айзава, он содрогался в сухом плаче в своих кошмарах, пытаясь стереть из памяти белесые глаза и царапающие ногти, цепкие зубы, закрыть уши от тихого отголоска рыка в его сознании.       Кацуки открыл дверь. Это была квартира. Их с мамой квартира. Она была все такой же, какой он ее оставил, свежей, чистой и светлой, белые обои украшали бетонные стены, на них уже висели несколько фоторамок. Его дом совсем не поменялся.       Из-за угла вышла Мицуки, она неверяще посмотрела на застывшего сына, а потом бросилась ему на шею, целуя грязные щеки, пытаясь погладить высокого парня по голове и зарыться пальцами в светлые выгоревшие волосы. Женщина не могла перестать обнимать сына, боясь снова потерять тепло его тела из своих рук, в какой-то момент она заплакала. Она плакала так облегченно, с такой радостью, выпуская весь накопившийся страх и тоску, грусть и тревогу, они горячими ручьями стекали по ее румяным щекам, пока она беспорядочно шептала: «Живой!».       Кацуки аккуратно приобнял мать дрожащими руками, он почувствовал себя дома, он снова маленький мальчик, на которого накричали на учениях, его утешала мать, она дарила чувство безграничной любви и безопасности. Он только сейчас понял, насколько его мышцы затекли от долгого напряжения за эту, казалось бы, бесконечную неделю, плечи опустились, а вместе с ними и его барьеры.       Кацуки ни за что не признается, что плакал в этот момент, он будет яростно отрицать горячие слезы на своем лице, как он тихо скулил в плечо матери, пытаясь осознать невероятный факт, что он вернулся, что кошмар кончился на короткий срок и он все еще жив. Он живой, его мама живая, и Мицуки с нетерпением ждала его дома, она показывала это крепкими объятиями и успокаивающим шепотом, что теперь все в порядке. — Ты, наверное, голодный, да? — она отлипла от сына, все еще придерживая его за руки. Они не осмелились отпустить друг друга, боясь снова потерять. — Я не знала, что ты вернешься сегодня, ты вроде говорил про субботу, так что я ничего не подготовила… — Мам, — его голос казался слишком хриплым. Кацуки даже не узнал его, все еще задушенный слезами, но пытался звучать как можно мягче. Больше не хотелось грубить Мицуки, выводить ее на конфликт, чтобы позлить ради собственного развлечения, она так искренне за него переживала и боялась за его жизнь, что он не хотел ее больше расстраивать. Ему давно нужно было это сказать, или говорить чаще, чтобы она не забывала, как Мицуки ему дорога, что он готов на все ради ее безопасности и блага. — Я люблю тебя.       Слова вырвались сами собой, сбрасывая накопленное за все время напряжение, он захотел, чтобы мама знала это, что он также ждал этой встречи и беспокоился, что скучал по ней всё это время, и чтобы она знала, что он рад вернуться домой. Он старался вложить в эти три слова так много смысла, так много теплых и нежных чувств, чтобы немного успокоить его маму, но она только неопределенно всхлипнула и покачала головой. — Я тоже тебя люблю, Кацуки. — она улыбнулась сквозь слезы и потянула сына за руку в дом. Они бы так и стояли на пороге квартиры, пытаясь наверстать упущенное время, но она видела, насколько ее сын был измотанным. Это была трудная неделя для них обоих. — Проходи скорее, сейчас я что-нибудь придумаю.       И он неуверенно прошел домой, все еще находясь где-то не здесь разумом, словно не понимая, что он правда вернулся, но тяжелая усталость и ощущение безопасности говорили сами за себя. Он и представить не мог, как же сильно скучал по своим свободным домашним вещам, не скованный плотной тканью и тяжелым оборудованием, словно он скидывал груз неподъемной ответственности со своих плеч, блаженно расправляя крылья за спиной. Бакуго так сильно скучал по горячему душу, как он уносил пыль, грязь и запекшуюся кровь с его кожи, он чувствовал себя заново родившимся, ощущая мягкую чистую кожу своими огрубевшими пальцами. Кацуки так скучал по нормальной, сытой еде, с любовью приготовленной его мамой. Казалось, он в жизни не пробовал такой вкусной яичницы и быстро ее ел, как изголодавшийся шакал, только ощущая остроту специй на языке и фактически не прожевывая куски. Мицуки наблюдала за ним с легким удивлением, она не задавала вопросов о его работе, напарнике, наружном мире, просто тихо радовалась возможности смотреть на своего сына, хоть и сильно побитого, но живого и все такого же хмурого, как и всегда. На первый взгляд он совсем не изменился, просто стал менее грубым по отношению к ней, но этот голод к простым вещам чувствовался, его дрожь была плохо скрыта напускным безразличием, когда он резко оборачивался на посторонний шум и дергал рукой в сторону домашних шорт. «Там висело его оружие…» — не говорила о его работе, потому что знала, что Кацуки надо отвлечься от всего. Если он захочет, он сам ей расскажет, а пока не время.       Поэтому после сумбурного ужина они сели играть в карты, под какую-то дурацкую радиостанцию. Они негромко переговаривались и смеялись в процессе их незамысловатой беседы, вспоминали старые дни в В-14 и обсуждали все что можно, все что приходило в голову. И Кацуки начал расслабляться, потихоньку, но эта серьезность уходила из рубинов глаз, скрывая небольшие мешки под глазами слабой улыбкой. Кацуки резко о чем-то вспомнил и с неохотой поднялся с нагретого удобного места. Телефон. Он схватил черный кирпичик и недолго думая вывел: «По твою ебанную душу пришел Кацуки Бакуго».       И он стал ждать, когда же его недокомандир соизволит ответить хоть что-нибудь.       Но сообщения так и не последовало. Ни через пару минут, ни через час. Он даже забыл о том, что они должны были встретиться, но под ночь, когда Бакуго уже собирался провалиться в сон в своей, по его мнению, королевской кровати, экран телефона загорелся синим, уведомляя о коротком и нежеланном сообщении. «Завтра возле военных лифтов в 13:00»       Вот и все, что Кацуки получил от своего злобного начальства.

***

      Бакуго все еще не имел ни малейшего понятия куда они собираются идти. Мидория не сказал ему ни слова, просто скинув время и место, больше от него не было ни весточки. Его это сильно раздражало, если этот ублюдок так хочет наладить с ним контакт посредством совместного похода куда-нибудь, то почему он даже не позволил Кацуки высказать свое мнение на этот счет? Просто «возражения не принимаю»!       Он даже не сомневался, что ему абсолютно не понравится место, куда они пойдут, потому что отправлялся туда с Изуку, а это просто катастрофа, провести с ним чуть больше положенного времени и не попытаться убить. Невыполнимая миссия для Кацуки.       Однако, парень послушно встал в одиннадцать утра, чтобы собраться на эту бессмысленную встречу, взять свой пропуск и надеть повседневную одежду. Кацуки даже не удивился, когда возле лифтов Изуку стоял в своей привычной водолазке и… Что это блять? На нем были старые черные карго, на левой ноге которых была по колено обрезана штанина. Вся нога Мидории была плотно перебинтована от щиколотки до колена, это мешало ему прямо стоять, и он опирался на стену одной рукой, пытаясь удержать весь свой вес на правой ноге. Он выглядел еще более помятым чем вчера, как минимум, из-за небрежного следа от подушки на лице и сонных красных глаз, словно он вовсе не спал, хотя Бакуго ясно помнил, как тот дрых на диване. — Ну, и куда мы идем? — Мидория крупко вздрогнул из-за его голоса, выползая из своих мыслей и как-то грустно посмотрел на Бакуго.       Он молча приставил свою карту и прошел вперед, абсолютно уверенный, что напарник следует за ним, а у Кацуки и выбора не было. Они безмолвно прошли мимо милой девушки администратора и снова оказались в тисках железных дверей. Мидория нажал на кнопку минус седьмого этажа, и они молча начали подниматься. Это не поверхность, сразу сообразил Бакуго, но и не гражданское помещение, то есть это военный объект. Либо он поведет его на учения, либо они будут долго и кровожадно драться в одном из тренировочных залов. Кацуки почему-то в этом не сомневался. Хотя от опустошенного взгляда командира у него появлялись сомнения. — Постарайся не шуметь и не кричать, очень тебя прошу. — сипло заговорил Мидория, наблюдая, как зеленые цифры медленно сменяются друг другом на небольшом экране возле панели с кнопками. Его взгляд был пустым, мертвым, так бы назвал это Бакуго, не таким как обычно. Большую часть времени он был просто словно не в этой реальности, постоянно пропадая в бесконечном потоке своих мыслей, сейчас же он был напряжен, сильно расстроен и обеспокоен. Словно они идут на смертную казнь. — Схуяли я должен орать? Только если ты откроешь свою варежку. — Я серьезно.       Двери открылись и перед ними предстал длинный белый коридор с широкой металлической дверью в конце. Кацуки медленно плелся за хромающим Изуку, который цеплялся одной рукой за стену и через силу заставлял себя идти дальше, словно боялся делать шаг навстречу этой двери.       Бакуго непонимающе уставился на металлическую табличку с надписью «Военный госпиталь В-6». Зачем Изуку притащил его сюда? Он так пытался наладить с ним контакт, или на что это было похоже.       Кацуки чисто из принципа не стал придерживать тяжелую дверь для командира, и тот с тяжелым вздохом постарался пробраться как-то сам, он зацепился больной ногой о дверь и тихо зашипел, но все-таки протиснулся и злобно глянул на парня. Напарник только злорадствующе ухмыльнулся на это, ему определенно нравилось доставлять раздражающему напарнику проблемы.       За дверью дверь. Они вошли в небольшое помещение, заполненное медицинскими халатами, масками и противогазами, бахилами и прочими врачебными принадлежностями. Даже пара аптечек были разложены на белом столе. — Надевай, — Изуку кинул ему снятый с полки противогаз, а сам принялся натягивать на свои красные кроссовки бахилы. Он также стянул с какой-то вешалки халат и напялил его.       Кацуки не совсем понял, зачем ему дали противогаз, раз уж они в бункере, еще и в госпитале, но послушно надел его, также натянул халат и бахилы на всякий случай.       После тяжелой паузы Мидория двинулся к следующим дверям и грустно оглянулся на Кацуки, взглядом умоляя его вести себя потише и не устраивать сцен. Он посмотрит, будет ли он его слушаться.       Двери открылись и Бакуго ослеп. Зрачок неприятно жег ослепляющий белый свет ламп, он даже пару минут не был способен хоть что-то увидеть, пока не покрылся мурашками от представшей перед глазами картиной.       Он зацепился взглядом за бегающих туда-сюда врачей с бумагами, шприцами, бинтами и прочими вещами, они носились от одной койки к другой, иногда подходили к лежащим на импровизированных лежанках на полу. Вокруг кроватей были расставлены капельницы с препаратами, но они терялись на фоне общего хаоса. Это был военный госпиталь собственной персоной.       Топот десятков ног перемешивался с душераздирающими криками и стонами, хрипами, рычанием и плачем. Скорбные, отчаянные рыдания жалобной песней разносились по всему огромному помещению, играя на таких струнах души, о которых Бакуго даже не знал. Он хотел закричать, закрыть уши и больше никогда здесь не появляться, вылететь за изоляционную дверь и громко хлопнуть ею, чтобы заглушить эти стоны.       Он жмурил глаза от вида растерзанных тел солдат, которые полуживым мясом лежали на окровавленных койках, они пытались урвать последний вдох у булькающей безжалостной смерти. У многих отсутствовали конечности, из разорванного мяса виднелись белые кости, красные бинты еле прикрывали тела, из которых огромными кусками была вырвана плоть, обнажая внутренности.       Это чьи-то товарищи, мужья, родственники и отцы, что хрипели свою жалобную песнь на смертном одре.       Кацуки согнулся, пытаясь сдержать рвотные позывы. Это было страшно. Это было ужасно и тяжело. Невыносимо на это смотреть, особенно когда знаешь, что они все еще живые люди, которые так сильно напоминали зараженных мертвецов на поверхности.       Иузку положил руку ему на плечо, молчаливо подбадривая, он сам старался не смотреть на поверженных сослуживцев, но дань уважения им отдать надо.       Мидория тихо запел, скорбно и жалобно, так надрывно безмолвно, что только Кацуки мог услышать тихий смысл. И он вслушивался в священные строки и старался не плакать, Бакуго упал на колени и закрыл глаза руками, разрываемый от горячей боли, что проходила сквозь его глаза и уши в самое сердце, заставляя его замереть на мгновение. — Также вижу бодхисаттв, Молчаливых, погруженных в покой, Которых почитают боги и драконы, Но они не считают это радостью. Также вижу бодхисаттв, Которые отдалились от веселых развлечений, А также от глупого окружения, И сблизились с мудрецами, Они все, как один, устранили в себе разброд, Предаются размышлениям в горах и лесах И коти тысяч, десятков тысяч лет Ищут Путь Будды.       Такие короткие строчки соскользнули с его бледных губ, омываемых бесследными слезами жалобной скорби. Он бы хотел плакать над этой картиной, по-настоящему воспеть эти неуспокоенные души, но голос сиплый, вырывается из горла с титаническим усилием, а глаза сухие от слишком частых потерь.       Изуку снова положил руку на плечо Кацуки, чувствуя его мелкую дрожь, он хорошо понимал это чувство безысходности и ужаса, от понимания, что на их месте мог оказаться кто угодно, даже сам Кацуки, но лучше парень это будет наблюдать так, а не осознавать всю несправедливость реальности мертвым грузом на собственных руках. — Кацуки, — парень вздрогнул от тихого отклика и стыдливо поднял глаза на Изуку. Он не хотел быть слабым, но не мог пронести через свое сердце страдания других бесследно. — Посмотри на них внимательно и запомни эту картину. — Я не… — Я хочу, чтобы ты понял, — Изуку крепче сжимает его плечо и кивает на призраков. Кацуки сильно жмурится, но заставляет себя дальше смотреть на удручающую реальность. — Я привел тебя сюда, чтобы ты понял, что такое война.       Кацуки имел представление о том, что такое война. Ему пять лет вбивали это в голову, но он даже подумать не мог, что спустя столько лет, будет стоять на коленях посреди живого кладбища. Они все не жильцы. Это видно по их еле осязаемому дыханию, разорванной плоти и предсмертном крике. Он знал, что война это всегда смерти, но не думал, что смерть это настолько страшно и больно. — Я постоянно кричу на тебя и пытаюсь заставить следовать моим приказам не потому, что это моя личная прихоть, а потому что я не хочу, чтобы ты однажды оказался здесь. — он делает тяжелый вдох и продолжает. — Я не хочу, чтобы кто-то здесь оказывался, но это война, и мне нужно чтобы ты понял, чем именно мы рискуем, когда поднимаемся на поверхность. Мы рискуем жизнью, Кацуки. И именно так она уходит.       Изуку совсем охрип и отвернулся. Она уходит уродливо. С болью и кровью, тускнеющим сознанием и страхом, что этот глоток воздуха будет последним. Она уходит страшно и безжалостно, уходит навсегда, возвращаясь в бесконечный водоворот жизни, чтобы вновь переродиться в очередного мученика на этой адской земле.       Но это уже не будет тот же самый человек, он уйдет и больше не вернется, сбрасывая с себя слои воспитания, мировоззрения и окружения, это будет чистый лист в море грязи, любимого человека больше не станет с последним измученным выдохом, что будет гулким ветром проноситься по выжженной пустоши до скончания веков, пока сам мир уже не исчезнет. — Я… не хочу с тобой ссориться, я хочу тебя научить выживать в этом мире, чтобы ты не наделал глупостей, ведь они в итоге приводят к этому. Так что, прошу тебя, постарайся хотя бы прислушиваться ко мне.       Кацуки встал на дрожащих ногах и вытер слезы рукавом.       Он пропустил через себя слова Изуку, связывая их с устоявшейся картиной трагедии у себя в голове, и нервно выдохнул. Он не встречался со смертью. Даже близко, но это место было насквозь пропитано ее холодным духом, он забирался под одежду и добирался до самых костей, заставляя их болезненно ныть и почувствовать каждую клеточку своего тела. Удивительно, но ощущение скорого конца этих людей заставляло чувствовать себя по-настоящему живым в своем собственном теле и только радоваться, что все еще можно в нем двигаться и жить. — Мы… — язык не слушался, заплетаясь в вязкой слюне и цеплялся за зубы. — можем уже уйти отсюда?       И Изуку прислушался. Мягко потянул его за рукав в сторону двери, сдернул защитную одежду и прохромал к двери, терпеливо ожидая Кацуки. Тот, словно в трансе, снимал с себя оледенелыми пальцами вещи, боролся с застежками противогаза и уронил их в корзину для использованных вещей. Он немного покачивался, пока пытался вернуть себе самообладание и ровно дойти до двери, но пусто смотрел перед собой, пытаясь переварить все, что произошло.       Расстояние до лифта они прошли быстро, тяжело облокотились на металлические стены, в гробовом молчании спускаясь вниз.       Кацуки был так невежественен, когда не обращал внимания на раздражающие слова Изуку, так глух и слеп перед серой моралью, что не осознавал истинного положения дел, что не видел обратной стороны их сражения. Гордость и самоуверенность закрыли его от всего остального мира, заставляя поверить в глупую сказку в своей голове, что он такой крутой, что сможет самостоятельно со всем справиться, а в бесконечных ветрах этого мира не слышен шепот самой смерти, словно ее и не существует вовсе. Но он увидел ее появление, такое внезапное и стремительное, что это выбило всю почву у него из-под ног, выдернула голову из песка, чтобы он понял. Понял, что не противостоит ей в одиночку, окажется одним из искалеченных воинов в общей безымянной могиле и пропадет из этого мира навсегда, воспетый таким же безымянным солдатом, оплакивающим своих бесчисленных товарищей.       Он ощущал себя маленьким ребенком, который только учится познавать понятия «жизни» и «смерти», такой глупый и безрассудный, плачущий из-за тяжелых мыслей и устройства мира. Кацуки вновь почувствовал этот страх перед неизвестным, пугающим. Словно одинокий мальчик оставшийся без ответов на ужасающие вопросы, а рядом никого, чтобы показать, как преодолеть этот страх и двигаться дальше.       Бакуго взглянул на Изуку. Это он его проводник? Такой же напуганный и загнанный ребенок, как и сам Кацуки? Но за этим страхом было что-то еще. Что-то, что позволяло Мидории двигаться дальше и жить, преследуемый смертью со всех сторон, но ловко ее избегать и освобождать от ее мертвых тисков человеческие души.       Они вышли из здания в спокойную атмосферу города, но Кацуки не мог расстаться с липким ощущением госпиталя на своей коже, оно будет преследовать его, пока он не научиться с этим справляться. — До понедельника, Кацуки. — голос Мидории все еще сиплый, глухой, слова слишком тихо слетели с его губ, и Кацуки еле уловил их смысл, вырывая себя из прострации. Верно, в понедельник они снова отправятся на смену. В эту адскую мясорубку. — Изуку… — он не успел ничего сказать, как парень уже двинулся в сторону военного комплекса, оставляя напарника наедине со своими мыслями. Теперь ему нужно было кардинально пересмотреть свое отношение ко всему.