"Смертники"-001

      Кацуки плохо спал. Он ворочался на своей мягкой удобной кровати все выходные, пытаясь нормально уснуть и отдохнуть от увиденных ужасов, но картинка бесконечного полчища трупов не хотела никуда уходить, мертвые перемешивались с живыми, составляя одну большую кричащую и плачущую толпу, которая молила о помощи. Плакала о долгожданной смерти. И Кацуки не мог просто слушать их, прикрывал уши подушкой и зарывался носом в одеяло. Как ребенок. Он не мог прогнать образы из своей головы и снова и снова прокручивал тихие слова Мидории у себя в мозгу, пытаясь понять их смысл. «Я не хочу, чтобы ты, или кто-то еще оказался здесь…» — звучит логично, но никто от этого не застрахован, да?       Бакуго с ужасом представлял, как родная мать будет плакать у его койки, громко крича и ругаясь, что отпустила сына на бойню, слезно его провожать, пока сам парень будет бороться за каждый вдох в разорванную грудь. И только рядом будет стоять Изуку, грустно смотря на его бренное тело, а в глазах будет читаться: «Я тебе говорил…»       Он ему столько раз объяснял, что нужно слушаться, следовать приказам и учиться у опытных, чтобы не случилось трагедии, но он не послушал и сделал все по-своему, и вот где оказался.       Кацуки с шумным дыханием просыпался от таких снов и мыслей о своей собственной кончине, дотрагиваясь руками до тела, пытаясь понять, что он все еще здесь, он все еще существует, он жив, находится дома, мама спит за стенкой, а парень все еще дышит. Чувствует горячее дыхание на своих ладонях, как капли пота стекают по лбу, по шее, мочат футболку, слышит пульсацию крови у себя в сердце. Он все еще жив.       Он все еще живой Бакуго Кацуки, что может дышать и видеть, бояться и беззвучно плакать по ночам от горя и страха, ему безумно страшно видеть искореженные тела теперь его сослуживцев, горестно от осознания их кончины.       Он так боится оказаться на их месте. Боится пропасть в этой бездонной тьме, так и не успев ничего сделать, прослыть нытиком и слабаком, запомниться в глазах Изуку таким слабым и беспомощным. И он так не хочет принимать эту помощь. Не теперь.       Когда видел, знает, к чему приводят безрассудные поступки, он не хочет стоять у кровати Мидории или посреди боя, провожая его запутанную душу в неизвестное, не хочет, чтобы из-за его же поступков кто-то также страдал.       Мидория был прав, он запомнил эту картинку надолго, наверное, на всю жизнь, будет помнить этот ужас, каждый раз прикрывая глаза, и в панике открывать их, потому что слишком больно смотреть на такое.       Он долго думал, сколько же раз такую картину видел Мидория, раз даже не плакал на смертном одре солдат, скольких же он пережил, раз так тихо и сипло сумел напеть давно знакомые строчки? Наверное, много. За шесть лет-то работы, наверняка он ни раз видел смерти своих напарников, у него были трудные и неудачные миссии, оканчивающиеся плачевно.       И каждый раз оплакивал, так горько и яростно, что в один момент слезы кончились.       Кацуки наблюдал за уставшим лицом, когда они снова в понедельник выдвигались на новую смену, вглядывался в красные глаза и пытался прочитать мысли, но те только сонно и болезненно щурились через стекло противогаза, чтобы разглядеть текст на их недельном плане. Изуку скучающе закидывал припасы на заднее сидение и читал, когда к Бакуго тихо подошел Айзава.       Он вздрогнул от резкого прикосновения и раздраженно развернулся, даже испуганно оскалился, но усмирил свой пыл, заметив грустное лицо начальника. — Кацуки, присмотри за ним, пожалуйста. — Бакуго не понял. Это же Изуку должен за ним смотреть, разве нет? — С какой стати? Он взрослый мальчик, сам о себе позаботится. — и Айзава бы сказал, что он прав. Изуку уже нельзя назвать маленьким ребенком, за которым нужен постоянный надзор, он скорее парень с кучей тараканов в голове и несколькими неприятными инцидентами в прошлом. — Просто последи, чтобы он снотворным не увлекался. — снова непонимание. Айзава тяжело вздыхает и начинает медленно пояснять новичку. — У него плохой сон, медики ему выписали снотворное, так что просто посмотри, чтобы он не сделал ничего глупого.       Кацуки только уставился на своего начальника, не совсем веря в его слова. У многих случаются нервные срывы в такой-то обстановке, но Изуку не выглядит, как потенциальный самоубийца, скорее просто очень уставший от жизни парень, которому реально надо вздремнуть. Конечно, после стольких лет работы с головой будет не все в порядке, но уровень самоубийств среди военных довольно маленький, зачастую таким страдают люди в бункерах, которые не могут пережить изоляцию в четырех стенах.       Парень снова смотрит на Изуку, пытаясь разглядеть в нем намеки на такое поведение, но тот лишь скучающе просовывает не зажженную сигарету в один из фильтров на противогазе и нервно теребит листки бумаг. — Эй, Айзава-сан, на этой неделе как-то маловато районов для зачистки. — Мидория подает сиплый голос и поднимает глаза на Айзаву. Тот выдергивает сигарету из фильтра с обреченным вздохом. — Там осталась небольшая зона для зачистки, но там будет совместная операция с несколькими отрядами, за оставшиеся две недели должны управиться, а еще мне надо чтоб вы наладили свою работу. — Изуку тяжело вздыхает и как-то недовольно поджимает губы. Он, конечно, постарается наладить общий язык с бешеным Кацуки, но только если сам парень этого захочет, Мидория хочет верить, что их короткий поход в военный госпиталь поселил хоть какие-то мысли в голове новичка, однако, судя по нахмуренному и не выспавшемуся лицу его напарника, неделя обещает быть веселой на события.       Кацуки же подумал, что они с легкостью справятся с этой миссией, иначе их недооценивают. Как минимум, Изуку они недооценивают, хоть Бакуго и не хочет признавать, что сейчас тянет всю их группу вниз своей неопытностью и своевольностью, но он станет лучшим, в крайнем случае, докажет самому себе, что сможет стать лучшим и с гордостью будет носить это звание.       Они выехали с базы под грустный взгляд Айзавы и пропали в далеком горизонте бесконечный пустоши, омываемой блеклым солнцем за серыми тучами. Дорога предстояла долгой, они все же ехали в самые отдаленные участки сектора С, но парни безмолвно наслаждались долгой тишиной, изредка прерываемой щелчком зажигалки и долгими вздохами.       Кацуки на секунду прикрыл глаза, удобнее располагая голову на жестком сидении. Он долго думал о своих бессонных ночах на квартире и как тихо и спокойно было сейчас находиться рядом с Изуку в этой старой машине, чувствовать каждую кочку на неровной дороге своей пятой точке и плавиться от уничтожающего солнца. Бакуго мог спокойно закрыть глаза рядом с Мидорией и не боятся надвигающегося кошмара этой жестокой реальности, белесых глаз и кровавых когтей, хоть он и недолюбливал этого отчужденного и закрытого парня, но чувствовал абсолютную безопасность рядом с ним, Кацуки не хотел этого принимать, не хотел быть защищаемым, но его маленький ребенок в душе так сильно искал это чувство, что с радостью поддался ему, с головой упал в эти дрожащие объятия и теперь мирно сопел на соседнем сидении, позволяя краткому сну убрать небольшие синяки под глазами.       Кацуки хотел многое сказать Изуку после той встречи, но злосчастный ком и преграда в виде сонной пелены на глазах не давали ему высказать все его мысли, они копились в голове, отзываясь кошмарами по ночам и долгими рассуждениями днем, постоянно прогоняя у себя в голове эту картинку и переосмысливая свои поступки и действия.       Для начала было бы славно поменять свое отношение к наставлениям командира и ситуации в целом, потому что каждый раз дрожать как осиновый лист, не в силах пошевелиться и выстрелить, было невыносимо. Но Бакуго просто не мог стать ведомым, или не хотелось, в любом случае, все его естество говорило, что подчиняться кому-то настолько неправильно и неестественно для его гордости, что он был готов расшибиться о стенку, но доказать, что сам со всем справится. И такое отношение надо было менять. Он всю жизнь был под контролем других, постоянно следовал приказам и просто хотел маломальской свободы, он ожидал ее на желанной поверхности, но и тут судьба сыграла с ним злую шутку, показав настоящий облик войны.       Страшный, до нервных слез из глаз и удушающего крика, до боли в сердце. Словно картинка перед глазами резко поменяла свои краски с раздражающе белого на ослепляющий тошный желтый, и больше не получится вывести этот красный оттенок с глаз, перекрыть духами гнилой запах и содрать кожу с тела, чтобы заново переродиться новым человеком без всех этих воспоминаний и мерзкого ощущения ядовитой пыли на коже. Но вся грязь мира уже осела в душе плотным осадком и от этого никуда не деться.       Хотя Кацуки думает, что этот осадок будет становиться все больше и больше, с каждым прожитым днем отравляя сознание сильнее, пуская корни в самое сердце и больно его пронзать своими шипами, пока от юной души не останется ничего. Изуку такой. Он полон этой грязи, которую не может выскребать из своей головы ни одним инструментом, остается только закопать отходы в сухую землю, чтобы проросла новая жизнь, светлая и чистая, слишком невинная для такого мира. Он почему-то подумал, что каждый из них заслужил немного покоя и долгого сна в теплой земле.       Первое, что Кацуки увидел, когда его аккуратно растолкали в плечо, было спокойное лицо Изуку с привычно зажатой в зубах сигаретой, противогаз непривычно висит на шее тяжелым грузом, цепляясь за серебряную цепочку с жетоном. Бакуго сонно рассматривает металл, на котором неровными, глубокими царапинами была перечеркнута информация о владельце, наверное, Изуку вычеркнул свое имя с плотного металла гвоздем или ножом. — Нужно лагерь разбить, а потом поедем доделывать работу, — Кацуки непонимающе щурится. — С-18, Кацуки, мы так и не разобрались с тем торговым центром.       Изуку выбирается из машины, вешая на плечо винтовку и хватая свой рюкзак, он кивнул Бакуго на пару коробок и двинулся к небольшому зданию, прихрамывая. Прошла уже где-то неделя с его ранения, но казалось, все становилось только хуже, он пытался опираться на больную ногу, но только неуклюже заваливался обратно на правую, чтобы снизить нагрузку, Кацуки бы не сказал, что сильно волнуется, но недавние слова Айзавы заставили его задуматься над состоянием командира.       Кацуки сонно сползает со своего места и щурится от яркого солнца, из-за стекла на маске оно болезненно давит на непривыкшие зрачки и опаляет кожу, но парень этот факт игнорирует и тащит небольшие коробки с провизией на третий этаж.       Это такое же одинокое пустое здание, безжизненное, со своими блеклыми стенами и опавшей штукатуркой, мусором на лестнице и выбитыми окнами, навсегда забытыми письмами в почтовых ящиках и брошенным местом консьержа. Все здания и квартиры были одинаково покинутыми в спешке, и такая картина была абсолютно повсюду, она перемешивалась с пылью и оседала на полу обломками старой стены, оторванными шторами и прогнившей мебелью, выцветшими тканями ковров и толстыми слоями пыли. Все было пустым и брошенным.       Они пытались создать подобие уюта спальными мешками, небольшим скоплением желтых ламп на полу, словно это маленький костер, что мог согреть их ночью, осветить непроглядную тьму в мыслях и указать путь, как маяк. Путь домой. Хоть и временный, но дом, с мягкими спальниками, тонкими одеялами, коробками с едой и припасами.       Кацуки бы соврал, что привык к этой рутине, хотя за неделю уже немного приспособился, и сон на полу уже не казался таким неудобным, а в компании его личного охранника и вовсе казался приятным событием. — Почему всегда третий этаж? — Кацуки заметил эту небольшую закономерность. — Захотелось. Тебя устроит ответ? — Изуку тяжело вздохнул, снова прикуривая, он не хотел вдаваться в долгие объяснения, но с другой стороны, наверное, нужно объяснить новичку, что да как в этом мире, и даже местоположение имеет свое значение, но это нужно было бы разговаривать, как-то собирать мысли в одну кучу, чтобы вышел внятный рассказ, только мысли выглядят как бесформенная лужа в его сознании, мутная и грязная, которая простирается в голове огромным штилем, только руку просунешь, чтобы вытащить нужную информацию — тебя унесет в круговорот из мерзких водорослей и царапающего песка.       Они разбрелись по углам, доставая из коробок патроны и припасы для быстрого доступа, и только когда на наручных часах пропищало начало обеда, они тихо собрали свое оружие и двинулись в сторону машины.       Изуку развернул их потрепанную карту, усаживаясь на пассажирское место, коричневая обивка неприятно скрипнула под его весом, а сам парень глухо прошипел, когда больная нога зацепилась за дверь, Кацуки внимательно оглядел командира, подмечая его убитое состояние, но тактично промолчал, взрослый, сам разберется.       Они двинулись в сторону центрального района, объезжая пустоши стороной, Кацуки уже знает эту дорогу, они еще на первой неделе здесь ездили, неудачно, но прокатились с ветерком, так что он запомнил путь до того злосчастного здания. — Нам нужно все-таки разобраться с тем торговым центром в этом районе… — Изуку широко зевнул, они уже какое-то время ехали по пустой дороге, и Мидория решил, что это идеальный шанс рассказать их план, пока он окончательно не заснул. — Потом… Блять, да что тут написано? — он пытается разобраться в своих безобразных пометках на карте, корявом, красном карандаше и неровных записях черной ручкой, он пытался вглядеться в мелкие буквы на документе, приписки от Айзавы, но снова и снова потирал уставшие красные глаза. — Потом сектора С-19, 21 и… 29, а, стой, там уже будем совместно с сорок четвертым отрядом работать. Я так думаю, там остались выжившие, и нам придется сегодня мотаться туда сюда, до бункера и обратно, до бункера и обратно, до бун… — Хэй, задохлик, ты меня пугаешь. — Кацуки не на шутку испугался, когда Изуку начал покачиваться из стороны в сторону, делая вид, что они едут из одной точки в другую точку, не переставая при этом глупо улыбаться. Ему в целом не нравился болезненный вид Мидории, но Кацуки сомневается, что это связано только с недосыпом, к тому же…       Кацуки вспомнил про снотворное. — Хорошо, что не завожу. — Кацуки резко развернулся к Изуку, но тот как ни в чем не бывало просто курил, словно это и не он вовсе это только что сказал, а так, послышалось уставшему мозгу Кацуки. Он даже не покраснел, а еще больше побледнел, когда они подъезжали к парковке здания. — Что ты сейчас вякнул?!       Мидория не обратил внимания и снова высунулся из окна наполовину, чтобы улучшить свой обзор, Кацуки оставалось только сбавить скорость и лицезреть его пятую точку.       Огромное здание возвышалось над просторной парковкой, отражая свет разбитых экранов и окон тысячами солнечными лучами, они плавно скользили по поверхности, забирались в стекла на машине и светили глаза, заставляя слепо щуриться и рассматривать обрушенное здание. Посередине находилась высокая арка для пешеходов, широкая и просторная, сейчас она зияла непроглядной тьмой и сотнями битых ламп, что угрожающе свисали с потолка как ловушки, в надежде захватить незваных гостей и омыть пол некогда светлого места кровью. Левая часть здания валялась уродливыми обломками, кусками стен и брусьев, на которых развевались одинокие тряпки, не желающие покидать свое законное место. Правая же часть выглядела более или менее прилично, приветствуя своих посетителей пугающей темнотой старых этажей.       Кацуки внимательно наблюдал за вмиг собранным видом Мидории, как тот хмурится и недовольно поджимает губы, прислушивается и вглядывается в, казалось бы, пустое здание. Но все слишком обманчиво. — Что-то заметил? — тихо спрашивает Кацуки, не желая отвлекать напарника, он уже понял, что лучше тому не мешать и спокойно давать делать свою работу, тем более, тот видит и слышит куда глубже, чем незрелый новичок. Изуку только кивает и дает знак ехать дальше.       Кацуки слушается и аккуратно давит на педаль газа, медленно продвигаясь вперед, стекло трещит под колесами, но можно было уловить и другой звук, такой инородный, неправильный в мертвой тишине города, из-за расстояния Бакуго его почти не слышит, но Изуку тут же напрягается и быстро садиться обратно, доставая винтовку и готовясь к бою.       Парень наблюдал за его быстрыми и точными движениями и сильнее хмурился. Что происходит? Он прислушался. Насторожился и остолбенел, отпуская педаль газа и вжимая тормоз. Это выстрелы.       Приглушенные, но частые, нервные и импульсивные, и их так много, что только бетонные стены спасают парней от оглушения и удушья порохом. В здании определенно стреляли, вопрос только кто. Это не мог быть другой отряд, поскольку эти районы закреплены за первым. Тогда выжившие? Они отстреливаются от зомби? — Кацуки, чего застыл, пошли. — Изуку дернул его за плечо и вылез из машины, поправляя патроны в карманах. Он, не оборачиваясь, двинулся вперед, ожидая, что Кацуки немедленно последует за ним. И он последовал, быстро взял свой пистолет с заднего сиденья и отправился вслед за Изуку.       Стекло хрустело под ботинками. Двери со скрипом открывались. Они двигались почти бесшумно, не считая шаркающей походки Изуку и его тяжелого дыхания, как-то за слежкой он забыл надеть противогаз, но теперь мог четко видеть огромные этажи с разрушенными магазинами, в них все еще оставалась никому ненужная выцветшая одежда, покрытая пылью, она преданно дожидалась своих покупателей, свисая с вешалок мертвой тканью. Битые витрины, разворованные стеллажи, вывески, что раньше должны были привлекать внимание граждан, сейчас отталкивали своим облезлым видом. Словно попал в старый фильм ужасов, где веселые лица, искореженные временем, улыбались своими облезлыми губами, завлекая людей в свой поломанный мир. Все словно застыло, даже пыль стояла на месте, зависая в лучах солнца из окон.       Изуку прислушался. Идиллию этой картины разрезали выстрелы и крики, они доносились с верхних этажей, растворяясь гулким эхом по огромным помещениям, пробираясь в каждый уголок, чтобы их услышали и помогли. — Либо этажом выше, либо на два этажа, — тихо говорит Мидория и пробирается к лестнице. Винтовка наготове, Кацуки прикрыт сильной спиной, и они быстрыми шагами поднимаются наверх, внимательно оглядывая пролет и ступени.       Кацуки молчит, крепче сжимая свой пистолет и крепко держит его, словно если отпустит, то расстанется с жизнью, хотя это не далеко от правды. Сейчас их жизнь зависит от того, насколько твердо они смогут держать свое оружие. Изуку подрагивает.       Со следующего этажа падает тело, оно безбожно воет, цепляясь руками за воздух и щелкая челюстями, в полутьме сверкают ярко красные глаза. — Нашел. — шепчет Мидория и быстро нажимает на курок. Свинец разрывает черепную коробку, разбрызгивая ошметки черного мяса по полу и стенам.       Кацуки вздрогнул от резкого выстрела, он поморщился, когда переступил через труп вслед за напарником и они двинулись дальше, на встречу опасности.       Бакуго ощущал эту убийственную ауру, от нее становились волосы дыбом и холодело внутри, спирало воздух в легких, не давая вздохнуть через фильтр противогаза чистый воздух, только пробираться через нее нужно, стискивая зубы и пытаясь приглушить собственную панику, чтобы двигаться дальше, сжимать оружие, дабы оно не выпало из рук в самый неподходящий момент. Нужно сражаться, даже если волосы на затылке встают дыбом, а ноги немеют.       И они идут. Поднимаюсь на следующий этаж и прислушиваются. Мидория приоткрывает дверь, но она с грохотом распахивается с вывалившемся зараженным. Кацуки даже не успевает поднять пистолет, когда голова монстра отлетает в сторону, снесенная коротким кинжалом. Изуку отряхивает окровавленное лезвие и кидает взгляд на Бакуго, проверяя, все ли нормально с подопечным, а затем двигается дальше.       Длинный темный коридор, усеянный трупами, черная кровь перемешивается со свежей и окрашивает пол в мертвое море, прилипает к ботинкам и с булькающим звуком стекает обратно тяжелыми каплями. Кацуки старался не вляпаться в останки и не осквернить почившие трупы, не смотреть на безжизненные, потухшие глаза некогда живых людей, выглядящих как обглоданные останки чьего-то ужина, но то и дело бросал взгляд на развернувшуюся трагедию, он ощущал липкий осадок безбожной смерти на своей коже, вдыхал тяжелый кислород сквозь маску и морщится от противного металлического привкуса.       Кровавый штиль бескрайне растекался по всему коридору, медленно и густо стекал с порога, образуя вязкую лужу в соседнем помещении. Море даже не колыхнулось от выстрелов и криков, только сохраняло свой первозданный вид.       Они оставляли кровавые следы, пробираясь ближе к бойне, крики становились все громче, оставаясь в ушах безмолвным воплем, оседая в груди сильнее. Все давило. Пригвоздило к земле, не давая сделать и шага, но Кацуки уперто шел за Изуку, переставляя липкую подошву и дыша через раз.       Бакуго вздрагивает и замирает от распахнувшейся двери. Она с грохотом влетает в стену и отскакивает, ударяя какого-то несчастного человека по затылку, он болезненно сгибается и падает на пол. Изуку реагирует быстрее и уже поднимает винтовку в сторону входа, когда из нее показывается пустая голова монстра. Выстрел, и труп безжизненно падает в проходе, так и не дотянувшись когтистой лапой до человека.       Кацуки подходит ближе и рассматривает сжавшегося человека на полу, он громко плакал и сильно кричал, пока пытался собраться воедино и посмотреть на своих спасителей, но все, на что его хватило это подползти на дрожащих руках к Изуку и припасть лбом к земле, судорожно пытаясь выговорить слова благодарности.       Бакуго воротит от этой картины. Такой жалкой и уродливой, на лбу человека осталась зараженная кровь, на щеках все это перемешивается в слезливую кашу и стекает по подбородку, обратно в море крови. Человек не решается дотронуться руками до своих спасителей, словно это мираж и иллюзия, он просто видит предсмертные галлюцинации, что успокаивают его уставшую душу. Такая благодарность выглядела грязно, словно кому-то из них реально будет приятно, если человек падет ниц перед ними, возводя в своем сознании чуть ли не в Богов. Но Кацуки бы назвал Мидорию ангелом хранителем, как минимум.       Только Изуку быстро приседает перед мужчиной на корточки и аккуратно тянет его вверх, ему не нужно это унижение или слова благодарности, человек жив и в порядке — уже хорошо. А награду за свой труд он не требует. Не заслужил. — Где еще люди? — мужчина громко плачет, не в силах выдавить и слова, он цепляется руками за Изуку, тянет и утыкается сломанным носом в грудь. Парень дергает его сильнее. — Хэй, люди где? — Мужик! — Кацуки повышает голос и двое людей на полу вздрагивают, резко на него оборачиваясь. Человека в такой стрессовой ситуации нужно успокоить и привести в норму, не вызывать еще больше переживаний и увести в безопасную для него обстановку. «Постарайтесь не повышать голос и создать максимально спокойную обстановку для пострадавшего, важно, чтобы его уровень стресса снизился, а не повысился»… — Что вылупился?! Где остальные?!       И Кацуки просто игнорирует все заученные правила, потому что сюсюканье Изуку явно не помогает, а двигаться надо быстро, как минимум выстрелы стихли, а крики нет, значит у группы закончились патроны, а следовательно и шансы на выживание снизились. Они единственный их шанс на выживание. — Т-там… На э-этом же этаже… — мужчина указал рукой в сторону другого коридора, там были выбиты все лампы небрежными выстрелами, кровавый след тянулся вдоль стены, пропадая за углом. — Так, Кацуки, отведи его наружу, я дальше сам. — Изуку тяжело поднялся и оперся на стену под недовольное бурчание Бакуго.       То есть, его оставляют в стороне в такой важный момент? Бакуго недоволен тем, что его пытаются отстранить от битвы, хотя он может помочь, теперь он в курсе, как нужно действовать при заварушке: не мешать Изуку и мочить ублюдков, так что толк от него будет, а его снова отводят в сторону, как слабого ребенка. — Не-а, ты себя видел? Хуй я тебя одного отпущу. — Изуку тяжело вздыхает и подходит к недовольному Бакуго. Они пару минут злобно смотрят друга на друга под тихие крики и всхлипы, пытаясь переиграть другого в гляделки, но Мидория недовольно морщится из-за сухости и зарывается лицом в ладони. — Кацуки, не сейчас. — он кладет руку ему на плечо и несильно сжимает, заставляет слушать внимательно и смотреть прямо в изумрудные темные глаза. Он сонно щурится и крепче хватается за парня, пытаясь стоять ровно. — Сейчас важно вывести человека, чтобы с ним больше ничего не случилось, — он оглядывается, а затем прибавляет шепотом. — И чтобы не мешался. Я справлюсь тут один, пока ты не вернешься. Послушай меня хоть раз, ладно?       Кацуки недовольно щурится. Он ему не верит, не верит его сонным глазам, тяжелому дыханию, неровной стойке, весь его вид говорит, что он уже на грани, Изуку устал и яро не хочет это признавать, пытаясь выжать из себя все до последней капли, Кацуки беспокоится, что когда вернется некому уже будет помогать, Мидория просто свалится из-за напора своей дурацкой башки и этой реальности.       Кацуки бы не хотел работать с кем-то другим в команде. Он уже сам понял, что не является подарком, и все его выходки никто терпеть не будет, ну, кроме Изуку, как показала практика. Так что у него один вариант: подчиниться. — Кацу, это приказ. — и Изуку уходит дальше по коридору, держа винтовку наготове, оставляя Бакуго один на один с ревущим мужиком и жалкой обязанностью бежать. — Пошли, — он грубо поднимает человека и тащит его в сторону, провожая хромающего командира взглядом.       Ох, как же он не хотел его отпускать одного с таким видом побитой собаки. Кацуки не должен волноваться за него, он и не хотел, но слова Айзавы и более убитый вид Изуку поселили в нем сомнения, некоторую ответственность за его непутевого командира. Но с учетом того, что тот работал долгое время в одиночку и до сих пор выжил, Мидория должен быть в порядке.       Как минимум, Кацуки на это надеется, когда буквально за руку тащит за собой мужчину, он аккуратно протаскивает его сквозь грязный коридор, подсвечивая фонариком трупы, чтобы, не дай Бог, на них не наступить, это было бы крайнее неуважение к его почившим товарищам, мужчина расплескивал море крови, заставляя брызги блестеть в свете фонаря. Он старался не глядеть на мертвенно бледную кожу под ногами, его дергало каждый раз от вида неправильно выгнутых конечностей с ободранными кончиками пальцев, обглоданных людей, что пусто следили за проходящими мимо людьми. Мурашки пробежали по коже. Кацуки резко осознал, что стоит по колено в крови, буквально, ощущает, как она протекает сквозь замок внутрь и омывает ноги, как она оскверняет его душу и приковывает тяжелыми цепями к земле. Рябь огладил свет, в нем отражается лицо Кацуки, даже за стеклом противогаза можно заметить бледную, как у смерти кожу, узкие зрачки красных глаз, они такие же кровавые, как и море под ногами.       Они спустились по лестнице под жалобный плач, оплакивающий жертв несчастных обстоятельств, под безмолвный крик заживо сожранных людей, что упорно дрались и сопротивлялись, бултыхаясь в красной пене и захлебывались. Они оставляли следы, унося остатки человеческих жизней на ботинках, Бакуго просто хотел поскорее закончить с этой жуткой миссией и вернуться обратно в лагерь. В их временный дом. Там, где безопасно, где нет полчища чудовищ и ужасного рева предсмертного крика, там тихо и спокойно, там тепло и уютно, это дом. Безопасная зона, чтобы перевести дыхание и оставить рассудок целым, сделать перерыв, чтобы со свежими силами вернуться обратно в кровавую баню, что наобум бьет жаром по голове, высекая раскаленную картинку в мозгу.       Кацуки сладко потянулся навстречу солнцу, глубоко вдыхая свежий воздух и наслаждаясь видом разрушенных зданий. Здесь светло, не опасно. Стекло бьется под ботинками, но это приятный звук, от него не хочется свернуться калачиком и прикрыть уши, как от скрежета поломанных костей, Кацуки вдруг подумал, что так мог бы хрустеть снег. — Садись! — он подтолкнул мужчину к сиденью их машины и достал аптечку. Мужчина нервно оглядывался, поглядывая безумными черными глазами, цеплялся руками за свою старую синюю куртку и теребил сальные черные волосы. — Ранения есть?       Он что-то попытался промычать, но только испуганно икнул на шприц в руке Бакуго и весь сжался, словно его сейчас будут убивать. — Т-тот парень, был п-приятней… — Что вякнул?! — и Кацуки воткнул ему иглу в бедро. Мужчина болезненно прошипел, дернулся и постарался отцепить от себя Кацуки, но тот крепко держал его ногу и свою руку, чтобы до конца ввести лекарство. Ему царапали стекло на маске, дергали за волосы, так что Кацуки просто рыкнул злобное «Сидеть!» и потянулся на самые дальние сиденья. Там хранились остальные припасы: дополнительные противогазы, пули и оружие, аптечки, вода и провизия. Он достал один противогаз и, не сильно заботясь о сохранности устройства или лица человека, кинул тому в руки. — Надевай и сиди здесь. Будешь засыпать, это нормально — действие лекарства. Потом доставим вас всех в В-6.       Кацуки уже отправился в обратную дорогу, не отвечая на вопросы выжившего, он его проигнорировал, чуть ли не бегом возвращаясь на злосчастный этаж. Ему кажется, что если его там не будет, произойдет что-то очень плохое. Изуку выглядел на грани обморока, а Кацуки хотя бы способен нормально стоять, он уверен, что в критический момент сможет помочь и показать себя, даже с учетом всех наставлений Изуку, он будет твердым, быстрым и непоколебимым, он уже выжил неделю, да? Так что, чего ему вообще бояться?       Но он снова задыхался, когда в очередной раз проходил сквозь коридор, старался не дышать тяжелым металлическим воздухом, не трогать последствия бойни, потому что это неправильно, он не до конца осознавал, что действительно находиться здесь, словно два его мира столкнулись и никак не хотели синхронизироваться в единую картинку. До этого он не встречал такой реальности, только трупы чудовищ, что уродливо сливались с землей, наконец закончив свое жалкое существование. Здесь были живые люди, чьи лица застыли в ужасе, немом крике и плаче, встречая смерть слишком рано в таком непристойном виде, они явно напугали Богов.       Он проводит ладонью по кровавому следу и движется вдоль стены, криков нет, только тишина, даже глухие выстрелы не раздаются из помещений, только сиплое дыхание. Кацуки весь напрягается и тихо подходит, держа пистолет наготове. Перед ним обычная деревянная дверь, исцарапанная когтями, кровавыми следами и выстрелами от пуль. Он несколько минут стоит, напряженно вслушиваясь в посторонние звуки, но не слышит ничего, только собственное громкое сердце.       Кацуки медленно тянется к ручке, как дверь с грохотом распахивается с ноги и из нее показывается уставшая рожа Изуку. Живого. Крайне заебанного, но живого. Бакуго отпрыгивает от прохода и часто дышит, крайне напуганный грохотом и неожиданным появлением живого зомби. — Изуку, блять! — парень только поднимает на Кацуки глаза и широко зевает. — Чего? — как-то невпопад спрашивает Изуку и движется дальше по коридору, в сторону других помещений. Он заглядывает в дуло своей винтовки, проверяя, не забилась ли она, и удовлетворенно кивает, оглядывая следующую пустую комнату. — Ты долго копался, я думал, что уже закончу, как ты появишься. — Совсем офигел?! — Изуку на него недовольно шикает, показывая, что нужно вести себя тихо. — Здесь все еще могут быть другие зараженные, людей я так и не нашел… — он поежился от одной ужасной догадки, но видеть еще одно кладбище никто из них не хотел. — Я думаю, что они куда-то сбежали, посмотрим там?       Он показывает на вход в торговую галерею. Мягкая полутьма освещает множество разрушенных витрин, битое стекло усеивает пол тонким слоем, отражая свет от фонариков, он рассеивается по всему помещению тысячами отблесков, играясь всеми белыми оттенками в воздухе, он хрустит, словно снег под ногами, и Кацуки хочет верить, что так и есть. Они аккуратно пробираются мимо разграбленных магазинов дальше по помещению, огибая небольшой декоративный фонтан, вода из него давно окрасилась в серый, собирая пыль всего мира, храня в себе воспоминания о трагедии, она мертво застыла в круглой емкости, абсолютно непоколебимая. — Слишком тихо. — шепчет Мидория, внимательно оглядываясь. Его напрягает эта тишина. Она растекается в сознании неприятным страхом неизвестного, колет грудь, заставляя сердце сжаться в преддверии опасности. Он крепче сжимает винтовку, внимательно прислушиваясь, но вокруг подозрительная мертвая тишина, только тихие шаги и хруст стекла под ногами убаюкивают ждущую за углом смерть, и Изуку чувствует ее присутствием, даже не видя развернувшейся катастрофы. — Если бы тут кто-то был, мы бы услышали, повсюду стекло. — Кацуки поднимает глаза к потолку и натыкается на облезлый черный скелет бывшего стеклянного потолка, с него болезненно свисают обломки каркаса, провода и раскрошенные, некогда невообразимо красивые, люстры и лампы. Он вглядывается в темные силуэты под потолком. Они неподвижны, словно часть интерьера. — Людей не слышно, — просто говорит Изуку и двигается дальше.       Кацуки нутром чувствует напряженную атмосферу тишины, пока не замечает небольшое движение в темноте, он тут же поворачивает фонарик в ту сторону и видит чью-то спрятавшуюся голову за стендом, она быстро юркнула обратно в укрытие, чтобы ее не заметили, но Бакуго прозорливый.       Изуку подходит ближе ко входу в магазин одежды и оглядывает пространство, он тоже заметил, прислушивается: тихое, нервное дыхание сдерживаемых слез. — Хэй, — мягко начинает он, убрав всю усталость и раздражительность из голоса. — Мы военные из В-6, выведем вас отсюда, не пугайтесь. — к нему тут же подлетает девушка, она очень низкая, но все равно дотягивается руками до его губ, удерживая от непрошеных слов. «Они услышат» — еле шепчет девушка и тянет Мидорию за руку к себе, заставляя неловко следовать за собой. Изуку оборачивается, чтобы подать знак Кацуки, но не успевает. — Эй! Что за херня?! — громко спрашивает Бакуго и натыкается на тяжелый взгляд. Паника, страх, злоба и беспокойство отражаются в изумрудах отблесками от стекла, Кацуки холодеет от этого взгляда и застывает на месте, тут же прикусывая свой язык. «Особая чувствительность к звукам»… «Молчи!»       Он подымает голову. Силуэты начали передвигаться, они прыгали с балки на балку, перемещаясь между раскореженными ребрами каркаса, собирались в одной точке, быстро двигая тонкими руками и ногами и готовились к прыжку.       Кацуки мог видеть, как они кучкуются над его головой, щелкают зубами, роняя на пол черную слюну, неприятно облизываются, в преддверии свежей плоти, словно время остановилось, замедлилось, давая во всех деталях рассмотреть сильный и резкий прыжок десятков тел. Они кроваво улыбались облезлыми губами и тянулись руками к своей жертве, растопырив когтистые пальцы, руки, их было так много, и все они тянулись к Кацуки, пока он беспомощно наблюдал за падением ангелов смерти, что пришли по его слабую душу.       Его оттолкнули в сторону, и он болезненно проехался спиной по битому стеклу, собирая все осколки прошлого воедино, они впивались в куртку и оставляли порезы на шее, он болезненно поморщился и глянул на клубок бешеных тварей, что копошились вокруг своей новой жертвы.       Изуку.       Он прыгнул, так отчаянно, даже с раненной ногой, чтобы спасти этого недоумка из лап смерти, выбить из ее ловушки одним мощным ударом и подставиться самому. Отбиваться от скользких рук винтовкой, отбивался левой ногой от пары скалящихся гадов, пока пытался защитить свою глотку от предсмертных хрипов.       Кацуки наблюдал за сражением, не силясь что либо сделать, пистолет выпал, а его самого сковала такая паника, что не давала нормально вздохнуть и заставить бесполезное тело двигаться. Он еще ни разу не видел так много зараженных, они действовали отвратительно слаженно, отбивая атаки, уклоняясь и подбираясь ближе к яро сопротивляющейся жертве. — Кацуки! Стреляй! Живо!       Крик Изуку отрезвил, Бакуго подорвался за пистолетом, царапая пальцы в кровь, он потом разберется с ними, сейчас нужно исправить свою ошибку. Парень поднялся на негнущихся ногах и постарался прицелиться. Руки так сильно дрожали, что не могли уловить нужную цель, постоянно колеблясь между заветной головой ублюдка и его командиром. Он то и дело цеплялся взглядом за Изуку, который, не отрываясь, смотрел на прилипшего к его ноге упыря, пытался оторвать от себя другой ногой, отцепить острые когти. Еще одно громкое «Стреляй!» и Кацуки выстрелил, невольно сжавшись от оглушающего выстрела и зажмурив глаза. — Кацуки! Да еб твою мать! — Изуку сцепил зубы и прикладом ударил зомби в голову, вмиг оторвав его от себя. Он быстро перевернул оружие и начал стрелять по отвлекшимся на громкий залп затылки. Трупы один за другим безжизненно падали на пол, поверженные быстрыми и непоколебимыми движениями. Изуку болезненно прошипел, выстреливая в самого доставучего, с сожалением провожая его жизнь, и откинулся на спину. Парень тяжело дышал, утопая в черно-красной крови, что спокойно растекалась по всей поверхности пола, окрашивая зеленые кудри в отвратительно черный. — Кацуки… Тебя вообще стрелять не учили?..       Бакуго открыл глаза, перед глазами кривым рядом лежали толпы зомби, безумно скаля зубы в посмертной улыбке, раскрыв слипшиеся гноящиеся веки, пытаясь уловить слепыми глазами последний вид на родной город. Посреди всего этого великолепия лежал Изуку, распластавшись в кровавой луже и болезненно дыша. Он повернул голову на своего горе напарника и кивком подозвал к себе. Он попал?       Парень весь дрожал, когда подошел ближе и в темноте пытался разглядеть состояние своего командира.       Если он попал, то помог, верно? Он сделал что-то полезное, а не являлся балластом в этом безумии, внес свою лепту в битву с упырями и доказал, что хоть на что-то способен, а не просто стоять столбом и глупо наблюдать за падением человечества.       Какая-то толика радости и гордости поднялась в его груди, пока она с треском не разбилась на тысячи кусочков, царапая и разрезая его изнутри. Он попал. Но не туда.       На черной штанине на левой ноге грубо разорвана ткань, из небольшой дыры густо вытекает кровь, перемешиваясь с гнилью на полу.       Он попал ему итак в раненую ногу! Бакуго в ужасе застывает, пытаясь унять горькую ненависть к себе, он снова совершил ошибку, настолько фатальную, что она теперь разъедает его мозг, заставляя разлагаться все его естество в чувстве собственной жалости и отвращения к себе. Конечно! Помог! Чуть не убил Изуку из-за своей дурости и слабины!       Он упал на колени, сдерживая уродливые слезы, что же он творит?       Хотел доказать, что лучший?       Что правда на что-то способен?       Правильно ему в училище говорили, он… — Хэй, Кацуки, — охрипше зовет Изуку, недовольно морщась от боли в ноге, он подымается и дергает напарника за плечо, выводя из самоуничижительного транса, но парень смотрит слепо, не видит, не осознает, что не убил Мидорию. — Похуй, прорвемся. Пошли, нам еще людей выводить.       Он не верит этой уставшей, ободряющей улыбке, не позволяет подняться на ноги, когда лицо Изуку резко бледнеет, и он дрожащими пальцами сильнее впивается в плечо Кацуки.       Бакуго не может оторвать взгляда от пугающих последствий своей ошибки, трясущимися руками тянется к ране на ноге и зажимает, слышит глухое шипение и тут же одергивает себя. Все рекомендации по оказанию первой помощи вылетели из головы, оставив звенящую тишину. Тишину и картинку булькающей крови. — Кацу, на меня смотри, — Изуку тянет его лицо к себе и заставляет взглянуть в изумрудные глаза. Они обманчиво доверчивые, Кацуки не признает этого чистого от ненависти взгляда, только больше сжимается, ожидая громких криков. — Людей выводим и по съебам. Приказ понятен? — Но… — Бакуго вновь переводит взгляд на рану, но его с силой придерживают.       Изуку достает свой нож и отрезает рукав от водолазки, он расходится по швам и падает вниз оборванной тряпкой, которой наскоро перевязывают рваную рану. Ткань тут же пропитывается, и Изуку отрывает другой рукав, создавая небольшой «прямоугольник», он с шипением затыкает ранение и снова туго перевязывает.       Бакуго только в шоке наблюдает за его быстрыми движениями и быстро встает, чтобы помочь Изуку опереться на него. Он тяжело поднимается, цепляясь за одежду напарника и крепко держится за его плечо, матерясь сквозь зубы, но сдерживая крик. «Больно, что пиздец» — резко проносится в голове, и они хромают в сторону одиноко стоящей девушки. За ее спиной появились другие силуэты, что безмолвно наблюдали за всей сценой, они тихо выползли из своих укрытий, опасливо смотря на вновь прибывших. Они поджимают губы и, чуть ли не плача, смотрят на приблизившихся военных. — А вы, ребятки, точно солдаты? — почти неслышно подает голос низенький старичок, скептически оглядывая своих «спасителей». — Точнее некуда, старик, — грубо отзывается Бакуго.- Еще упыри есть?       Девушка дрожит и мотает головой. — Черт, понаберут в армию всяких малолеток, а они потом ничего сделать нормально не могут… — Кто что вякнул?! — Изуку крепче сжимает его плечо, немного пошатываясь. Он очень хочет, чтобы Кацуки не нагнетал обстановку еще сильнее, просто всем Богам молиться, чтоб его напарник держал язык за зубами, но как обычно, его слова остаются неуслышанными. — Вы хоть знаете, сколько лет этот утырок сам справлялся с такими миссиями успешно?       Люди перешептывались, рассматривая грязного парня с раненой ногой, явно не доверяя словам блондина. — Так, — сипло начал Мидория, прерывая всеобщий гул. — Еще люди есть? Или это все? — Больше никого не осталось… — тихо прошептала девушка, прикрывая слезливый нос руками.       Он почти отключался от переутомления и адской боли в ноге, но работа еще не закончена, нужно держаться, проверить остальную часть здания и убедиться, что все люди в безопасности… нужно их еще доставить на базу, вернуться. и… — Эй! не отрубайся! — Кацуки подловил заваливающееся тело Мидории под руку и грубо тряхнул, приводя затуманенный рассудок в сознание. Бакуго потом покопается в себе, разберет подробно где и когда он соснул, а главное, как будет исправлять последствия, сейчас важно помочь Изуку и выжившим. — Так, задрот, разговаривай со мной, остальные ноги в руки и на выход!       Люди недоверчиво поглядывали на грубого парня всю дорогу, тихо перемещаясь по разбитому стеклу, чтобы не накликать на свою голову новую беду, и слушали негромкий разговор двух парней. Кацуки пытался поддерживать Изуку в сознании, говоря с ним абсолютно о любой ерунде, от того, какой ужасный тут интерьер, и как противно скрипит окровавленное стекло. — Хэй, Изуку, почему всегда третий этаж? — глупый и бессмысленный вопрос заставляет Мидорию тихо хмыкнуть, они пробирались по коридорам, и Кацуки на миг задумался. — Ха, ну, знаешь, это самая удобная позиция для ночлега, как мне показал опыт. — они останавливаются возле пола, усеянного трупами и кровавыми лужами. Кацуки тут же вспомнил, как Изуку пару минут точно также лежал среди бестолковых зомби, размазывая затылком черную жижу. — В плане. Уф… Если кто-то нападет с верхних этажей, можно убежать вниз, и точно также, если… кто-то проберется снизу, будет достаточно времени для обстрела, ну, ты понял, да? — Да, — Кацуки подхватывает Изуку на руки. Парень громко шипит, когда задевают больную ногу, но послушно позволяет себя поднять, цепляется руками за шею и устало откидывает голову на плечо. — Эй, не спать. — Прости… — в самую шею шепчет Мидория, и продолжает бессвязный бубнеж, пока Бакуго аккуратно ведет их через болото, они медленно передвигаются меж трупов, утопая в плотной трясине крови. — Так вот… еще ночью удобно отстреливаться, из окна позиция удобная… — Черт, ты такой легкий, ты вообще хоть что-то ешь? — Изуку был слишком легким для своего возраста и роста, он и раньше казался Кацуки худым, но теперь его голые руки, очерченные слабыми мускулами, выглядели болезненно худыми. В белом свете фонаря кожа сильнее бледнела, выделяя широкие и рваные шрамы на всех предплечьях, они выглядели криво, болезненно и страшно, уже зажившие рубцы перемешивались со свежими мелкими крупными ожогами, что слишком плотно и часто усеивали кожу на запястьях. Кацуки нахмурился. — Изуку… — Я. в последнее время ничего не ел… Не до этого немного было, но все в порядке… — они спускались по лестнице, Кацуки сильнее хмурился, пытаясь увидеть ступеньки под своими ногами, но тут его мягко под руку взяла девушка, Бакуго удивленно на нее уставился, но она только кивнула на лестницу, мол, идем дальше. — Тебе правда не стоит об этом беспокоиться, не первый и не последний раз.       Кацуки хотел спросить о шрамах, но прикусил свой язык, это была явно болезненная и неприятная тема, но теперь дошло, почему Айзава-сан так сильно беспокоился о Изуку. Прецедент уже был.       Он все бубнил и тихо разговаривал, фактически не затыкаясь, старался отвлечь себя всем, чем только можно, и Кацуки поддерживал его сознание, связывал с этим миром, чтобы тот не провалился в пугающую и бездонную тьму, не окунулся в этот бессвязный кошмар с головой, и Изуку цеплялся за этот тихий разговор, как за спасательную соломинку, не желая тонуть в своем черном сознании еще больше.       Он слабо щурится от заходящего солнца, что ярко оранжевым освещает небо, и ежится от холодного ветра. В глазах слипается, и все сливается в цветовую кашу из бликов серого и желтого, только лицо Кацуки можно было различить четко, серьезное и сосредоточенное, такое напряженное, словно Мидория умирает у него на руках.       Они подбегают к машине. Что делать дальше? Мысли бешеным потоком вертятся в голове, просматривая все варианты событий и дальнейший план, но только ничего умного в голову все равно не приходит, он в панике мечется между передней дверью и задней, не зная, что лучше и правильнее делать дальше. — Нужно вытащить пулю. — Кацуки оборачивается на тихий, слабый голос. Девушка в рваном коричневом платье, что вела его по лестнице подходит ближе и прикасается тонкими пальцами ко лбу Изуку. — У него уже началась лихорадка.       Он же проходил курсы первой помощи, им особенно разжевывали тему с «пулевыми ранениями», что может пойти заражение в кровь, если не вытащить пулю, как это правильно делается и какие меры предосторожности. — Нужно быстрее ехать в бункер. — девушка отходит на пару шагов ближе к своей группе, они тихо столпились и не смели мешать военным, тихо переговариваясь между собой. — Черт, да до него ехать отсюда часов пять, если не шесть с таким-то багажом. А там…- Кацуки представил самый худший вариант событий и быстро кивнул девушке. — Эй! Помоги мне, а еще мне нужен очень сильный мужик.       Группа что-то обсудила между собой, и вперед вышел высокий смуглый мужчина, на вид ему было лет тридцать, Бакуго не сомневался в его силе, поскольку человек выглядел как огромный шкаф. — Отлично, открой эту дверь. — он кивнул на заднюю дверь их внедорожника.       Там было небольшое пространство между коробками, они скинули их на землю, не сильно беспокоясь о сохранности содержимого. Кацуки аккуратно положил Изуку на пол, тот мелко задрожал от холода металла, но разлепил мутные глаза и глянул на парня. — Так, Изу, слушай, — Кацуки начал перебирать коробки, в поисках аптечки, большой ящик нашелся быстро, и он проверил его содержимое. — Сейчас будет охуеть как больно, потому что мы залезем в тебя вот этим, — он показал парню пинцет с зубчиками с внутренней стороны. — И вытащим пулю. Так, мужик, держишь его ногу.       Нужно действовать быстро, максимально аккуратно и собрано, Кацуки делал это столько раз на учениях, что не счесть, но руки все еще подрагивали от вида собственного провала. «Нельзя» — он запрещал себе думать об этом, пока не удостоверится, что Изуку в безопасности и будет в порядке.       Спирт на инструменты, пара бинтов и куча ваты. — Ему нужно что-то в зубы дать, чтобы язык себе не откусил. — как сквозь вату слышит Изуку и пытается сфокусироваться на голове девушки, она мутным силуэтом нависает над ним, вглядывается в глаза, он лениво подумал, что у нее красивые, такого теплого, карего оттенка, но с обжигающим красным не сравнится конечно…       В поле зрения появляется Кацуки, он дрожащими руками вставляет ремень в зубы. Смотрит так испуганно, серьезно и беспокойно. Он разрывают ткань на штанине, и показывается маленькая рана с рваными почерневшими краями, из нее обильно течет кровь, вымывая остатки фарша. Кацуки вылил полбанки спирта себе на руки, а затем начал обильно промывать рану водой, Мидория тихо зашипел, стискивая ремень потуже. — Так, мужик, держи его, — Бакуго смочил ватку спиртом и приготовился к самому веселому. — Изуку, готов? — Постой, — девушка тянет парня за плечо, Кацуки дергается в ее сторону, он злобно на нее глядит, поскольку не хочет, чтобы его хоть кто-нибудь отвлекал от такого серьезного процесса. Он тут напарнику пытается помочь! — Обезболивающего нет? — Есть ремень, обойдется.       И Мидория кричит, задыхается от болезненного ощущения и крепче сжимает ремень, непроизвольно дергается и вырывается, поскольку терпеть это невыносимо, из глаз хлынули слезы, когда раненую ногу с силой удерживали на месте, заставляя терпеть, безмолвно стонать. Он не смотрит на то, как Кацуки роется в его ноге, пытаясь пальцем нащупать пулю, парень пытается аккуратно протолкнуть палец глубже по косой, ощущая теплую кровь и мягкое мясо. Это ужасно, на учениях все было совершенно не так, выживание в полевых условиях штука серьезная, но Бакуго никогда не думал, что реально будет это делать, заставлять себя смотреть точно на цель, не отводя взгляд, слушать глухой крик боли и терпеть болезненные пинки, но это намного лучше, чем сейчас себя чувствовал Изуку. — Нашел, — тихо проговаривает Бакуго. Он оставляет рану в покое, беря кровавыми руками стерилизованный пинцет и подзывая девушку к себе. — Так, смотри, раздвигаешь края раны, чтобы я мог вытащить пулю, руки спиртом обработай.       Мидория болезненно выдыхает, когда холодные пальцы касаются горячей кожи и тянут в стороны разорванную плоть, он дергается в сторону, чувствуя металл в своей ноге и отводит взгляд. Сука, как на учениях у малолеток. — Не дергайся! — Кацуки рычит это скорее для себя, поскольку Изуку в мутном бессознательном состоянии, слепо шарит глазами по потолку и впивается зубами в ремень, кажется, вот-вот прокусит, он цепляется руками за рядом стоящие кресла и болезненно щурится, особенно громко мычит, когда Кацуки начинает тянуть пулю.       Красный свинец медленно показывается из раскрытой раны, с неохотой покидая нагретое место, но Бакуго упертый, с усилием тянет ее на себя и блаженно выдыхает, когда пуля звонко падает на пол. — Все, выдыхай, осталась только перевязка. — Мидория шумно дышит, наконец, расслабляется и разваливается на полу, он выплевывает ремень и громко шипит, когда ногу в очередной раз промывают водой, а затем накладывают тугую повязку. — Все, молодец. Сейчас доедем до центра, тебя подла… — Д-долго. — на выдохе шумно говорит Мидория и поднимает уставшие глаза на напарника. Кожа все еще бледная, а круги под глазами, казалось, еще сильнее почернели, черные от крови и грязи волосы противно прилипли ко лбу. Он пытался отдышаться, с жадностью глотая воздух, и с такой неохотой его выдыхая. — Шесть часов туда, ш-шесть обратно, уже вечер, а по темноте ездить нельзя. — Ты прикалываешься?! — Кацуки был в страшном бешенстве от одной мысли, что Изуку собирается вернутся на поле боя с таким ранением. Но парень только мотал головой, силясь что-то сказать, когда Бакуго не на шутку разорался. — У тебя нога дырявая, придурок! Мы поедем в центр и тебя там медики нормально осмотрят, ничего, поваляешься неделю дома, зато жить будешь.       Мидория исподлобья на него смотрит и садится, пытаясь выпрямиться, на пробу шевелит ногой и неприятно морщится. Кацуки прав, но у них еще слишком много работы, чтобы вот так терять время из-за экстренного больничного.       Изуку банально не хочет проводить больше положенного времени в бункере, до паники боится остаться там дольше, чем на два дня, и так уже натерпелся, общаться с людьми и выслушивать нравоучения опекуна, засыпать на холодной кровати и в ужасе вскакивать посреди ночи, размазывая душные слезы по лицу, бегать от непрошеной и болезненной заботы близких людей, он хочет раствориться в бескрайнем мире поверхности, слиться с ветром воедино и никогда больше не возвращаться в свой ночной кошмар. А еще он дико хочет курить.       Парень тянется к своей куртке, что небрежно наброшена на передние сиденья и выуживает пачку из кармана. Чиркает зажигалкой и блаженно затягивается, успокаивая уставшие нервы. Они благодарственно расслабляются, приглушая дрожь в руках, туманя разум и бурное раздражение. — Совсем охуел?! — Кацуки пытается вырвать сигарету, но Мидория быстро бьет его по руке, демонстративно отворачиваясь. — Отвали, — он оглядывает людей, что с каким-то ужасом на него смотрят, держась друг за друга. Всего пара человек, все разных возрастов: от маленького мальчика, до рослого мужчины, что держал его ногу, одежда вся в крови, кое-где порвана, на лицах натуральный страх, словно они войны никогда не видели, а. Да. — Так, сейчас вам поставим по вакцине, потом поедем во временный лагерь, а завтра поутру доставим в В-6, понятно? — Кто ты такой? — старичок испуганно пялится на него, не спеша подходить за вакциной. Люди тихо перешептываются, наблюдая за неуклюжими движениями командира, Изуку только глаза закатил. — Кацуки, готовь ампулы со шприцами, — Бакуго не шевельнулся, они еще не закончили разговор, но его нагло проигнорировали. — Давай, шевели булками. — он разбирал ящики вокруг себя, готовя спиртовые ватки и шприцы. — Сам поставишь, у меня руки трясутся. — Изуку, ты конченный. — просто сказал Кацуки, подзывая к себе людей. Они медленно подошли к нему, все еще храня мертвое молчание, только старик возмущался на всю улицу, что ему так и не ответили. — Господи… Изуку Мидория, командир отряда специального назначения «001», сюда иди. — дед подошел к нему и съежился под холодным взглядом парня. Он был немного в шоке, что такой молодой человек уже является командиром. — Как же тебя так быстро повысили, сынок? — Работал один долго. А отряд без командира — не отряд. — Изуку не церемонясь воткнул шприц тому в руку, мужчина даже не поморщился, только наблюдал за резкими движениями парнями, размышляя о чем-то своем. . — Я сам бывший военный, на пенсии уже, Сохарико Тарино. — Изуку протянул ему противогаз. — Из какого сектора? — Мы все здесь из С-3, там произошла авария и центр стал непригодным для жизни, — голос подала девушка в коричневом платье, она отказалась от вакцины Кацуки, и подошла ближе к Изуку. — Не стоит, у меня иммунитет. Пришлось срочно бежать из него, чтобы выжить, пока мы не наткнулись на это место… — Бля-я-ять, опять центр навернулся, да что же такое происходит. — Изуку простонал себе в ладони, осознавая весь идиотизм ситуации.       Старые центры постоянно страдают, все время устраивая утечки или эпидемии, прибавляя ему и работы и головной боли, но что самое страшное, страдают невинные люди. Такое происходит все чаще, за последние месяца три его уже несколько раз отправляли на перезачистку старых районов, которые уже давно числятся безопасными, приходиться буквально мотаться с одной стороны Японии в другую, и он не понимает, с чем именно это связано. — И что это значит? — недоуменно спрашивает Бакуго, ставя последний укол. Мальчик болезненно заплакал от неприятной прививки, но кто-то из взрослых гаркнул ему не реветь. — Это значит, что мы с тобой поедем галопом по старым секторам. — Изуку тяжело вздохнул, глубоко затягиваясь, неприятная ситуация, какой тут отпуск или больничный, когда все буквально идет по одному месту, надо сжать булки и собраться с силами, а то он совсем раскис. — Ладно, все быстро в машину, кто как сядет, и, Кацуки, до нашего лагеря, пока не стемнело.       Они сгрузили коробки обратно в заднюю часть кузова, разместили людей, а сами парни облегченно плюхнулись на передние сиденья. Изуку накинул куртку на плечи и расслабленно откинулся на спинку стула, прикрывая глаза. — И все-таки, почему так опасно передвигаться ночью? Сектор-то вроде адекватный. — Кацуки подал голос спустя долгие пару минут, он разрезал тишину слишком резко, заставляя Мидорию отвлечься от мерного сопения людей и своих собственных мыслей. — Зараженные… более активны в ночное время, они довольно чувствительны к солнечному свету, так что… им удобнее по темноте шарахаться. Да и более дикие. Прям как ты. — Что ты вякнул?! — злобно прошипел Кацуки и взглянул на командира. Тот мягко улыбнулся на раздраженный оскал напарника и приоткрыл глаза, наблюдая за неменяющимся пейзажем старых зданий и пустоши за окном. Он сильнее закутался в куртку, мелко подрагивая. — Я из тебя пулю вытащил! — Которую ты сам и засадил. — Мидория снова улыбнулся, он говорил это без злобы, просто немного подшучивая над своим подопечным, но острый шип вины больно кольнул в груди, Кацуки старался не рассуждать на эту тему слишком долго, пытался сохранять здравый ум и рассудок, чтобы помочь хотя бы выбраться из торгового центра, но сейчас не было отвлекающих факторов. — Я не сержусь, честно, такое случается довольно часто… Да и это был не первый случай, когда мне в ногу стреляют, ты справился на пять с плюсом, оказывая первую помощь… — Изуку… — он попытался прервать неосознанный поток речи Мидории, но тот его не слушал, продолжая тихо рассуждать о своем. — У меня столько историй, когда я еще работал в полном отряде, и мы то и дело попадали друг в друга, та еще жуть была, ха-ха, ох, как же орал тогда мой прошлый командир, словами не передать, я ему как-то в ладонь попал, когда он учил меня стрелять… Земля ему пухом…       Кацуки внимательно слушал тихий рассказ Мидории о его прошлой команде, как они взяли его, такого же мелкого, как и сам Кацуки, как в семнадцать лет впервые его отправили на задание после многолетней подготовки, и, Господи, он был еще хуже, чем Кацуки сейчас, боясь даже поднять оружие на зараженных, Изуку повествовал об их посиделках у костра глубокой ночью, как выбирались из жутких мест и буквально тащили товарищей на себе, лишь бы выбраться. — Все дошло до того, что в «001» остались только двое, к нам никого не отправляли, поскольку все новички слишком неопытные для этого, и мы работали вдвоем. — Изуку грустно улыбнулся, вспоминая те времена. — Йо Шиндо был отличным бойцом и умелым командиром, по сути он меня всему научил, хотя был такой же взбалмошный, как и ты.       Кацуки задумался, раз из такого тюфяка, как Изуку, сделали такого охуенного бойца, то и он сможет справится, к тому же, он все еще лучший из своей академии, хоть и совершает множество ошибок. Сам Мидория тоже не без греха, у него было множество взлетов и падений на своем пути, но он все еще держится на плаву, несмотря ни на что, сидит и улыбается Кацуки, когда тот его подстрелил, и смотрит своим всепрощающим взглядом, разрешая отпустить все свои грехи, но Бакуго просто не мог не оставить этот момент без внимания. — Как он умер? — сипло спросил Кацуки, наблюдая, как глаза Изуку тут же подернулись болезненной пеленой и почернели. — Он… — Мидория пытался что-то сказать, но его голос оборвался, а глаза закатились, он откинулся на спинку сиденья, прикрывая глаза и спокойно задышал, словно уснул, но Кацуки знает, что так резко люди не засыпают.       Он в панике потряс напарника за плечо, пытаясь докричаться до него и разбудить, но парень никак не реагировал, только безвольно шевелил головой, подставляя бледное лицо под последние лучи. — Изуку! Блять!       Мидория упал в обморок посреди рассказа, Кацуки подумал, что это из-за кровопотери и сильного переутомления, но тут желудок Изуку болезненно заурчал одиноким китом, напоминая о своем существовании и потребностях. — Придурок, — только и шикнул Бакуго.       Он так долго не мог понять, почему Мидория так себя изводит, постоянно лезет в самую гущу в одиночку, не давая и шанса на помощь со стороны, рискует своей жизнью, лишь бы спасти очередного идиота (Кацуки поморщился от осознания, что он тоже идиот), он не мог понять этого стремления жертвовать собой ради других, особенно так отчаянно, подрывая собственное здоровье. Может, и правда суицидник? Кацуки не тупой, знает, откуда появляются такие длинные и глубокие шрамы вдоль предплечий, хоть и старательно скрытые множеством более тонких и круглых. Бакуго думает, что их жизнь в целом не сахар, ни у кого из ныне живущих людей нет спокойных дней или счастливых моментов, но это так глупо пытаться лишать себя жизни из-за этого. Изуку прошел войну? Сохарико тоже ее прошел и вышел на пенсию, пережив весь ужас и отчаяние. Он вспомнил про его фотографию на доске почета. Вся изрезанная и изуродованная, возможно, его не сильно любили в армии, всячески это показывая, но Бакуго тоже не жаловали в училище по началу, но он выбрался, доказал на что способен, и теперь является частью элитного отряда.       Но он все равно не понимал Изуку, как бы ни пытался, в его истории слишком много пробелов, мутных пятен и недоговорок, которые ему раскрывать не собираются.       Солнце уже село, когда они добрались до временного лагеря, тусклые белые звезды рассыпались по темно синему небу, предвещая наступление ночи, они пытались блестеть своим далеким светом сквозь серые плотные тучи, что под напором темноты окрасились в ужасающе черный. Солнце прощально моргнуло им оранжевыми лучами и скрылось за этажами высоких зданий, желая им спокойной ночи.       Кацуки растолкал выживших и сказал им нести пару коробок с провизией на верх, чтобы всем точно хватило, сам он поднял бессознательное тело Изуку и направился по бетонным лестницам в их квартиру. Он опустил парня на спальный мешок, расположившись немного в отдалении от основной массы людей, давая тому в кои-то веки спокойно поспать.       Люди расселись полукругом возле импровизированного скопления ламп, они уже схватили пару одеял из коробок и просто грелись, наслаждаясь долгожданной тишиной.       Они расслабили свои болезненно худые лица и мирно разглядывали потрескивание лампочек, не говоря ни слова, словно они не нужны были в этой ситуации, люди просто отдыхали от рева, скрежета и плача, безмолвно разделяя между собой эмоции. Они не были похожи на людей из его старого или нового бункера, те были живыми и активными, раздражающе веселыми и улыбчивыми, словно никогда не видели всего этого ужаса, Кацуки только поражался их жизнерадостности, когда на поверхности твориться такой кошмар, да что уж, даже в самом бункере полно жутких мест, от которых кровь стынет в жилах, Бакуго на своей шкуре в этом убедился. Обычные граждане не видели всего этого ужаса и не осознают всю плачевность положения, не видят грустных и уставших лиц спасенных из лап смерти, не понимают, как сильно рискуют сами солдаты, когда каждую неделю отправляются на бойню, лишь бы продлить существование человечества на еще один день и сохранить ситуацию. Что уж говорить, Кацуки этого не осознавал, представлял это все через призму своей гордости и будущего величия, он не совсем понимал, чего стоит эта слава и всеобщее признание, статус быть лучшим. Изуку лучший, но он сейчас лежит без сознания, с простреленной ногой и тараканами в голове, каждый божий день выживая на грани смерти, лишь бы какой-то идиот мог спокойно жить в бункере.       Эти же люди своими глазами увидели настоящее положение дел, насильно выдернутые из привычной и спокойной жизни, они были вынуждены самостоятельно выживать в этом безумии, но Кацуки и Изуку вернут их обратно в стабильность. Их бы можно было назвать героями.       Он раскрыл коробку и достал несколько банок с консервами, пару таганков и раздал людям, они только кивнули в знак благодарности, не мешая молодому солдату сооружать простой ужин для их маленького отряда. Мальчик из группы людей внимательно рассматривал металлический прямоугольник с несколькими зубчиками и белые таблетки, они ничем не пахли, но были шершавыми, так что ребенок вертел их в руках, слабо улыбаясь. Торино поочередно объяснял, как этим пользоваться, показывая на своем примере.       Кацуки же отошел к Изуку и сел возле окна. Он отогнул острые полоски на прямоугольнике и поставил конструкцию на пыльный пол, вытащил зажигалку из куртки Мидории и зажег белую таблетку, она начала медленно гореть слабым огнем, опаляя кончики пальцев. «Приятно»       Таблетка полетела в середину конструкции, начиная разгораться и распадаться, съедаемая маленьким пламенем, парень немного залип на эту картину, отпуская все свои мысли на самотек. Поставил консервы на зубцы и задумался.       Что же он творит?       Картинка военного госпиталя не выходила из головы, перекрываемая расслабленным Изуку в луже крови. Он струхнул, позволил панике взять верх над ним в самый ответственный момент и совершил ошибку. Страшную. А если бы он попал не в ногу, а выше? Задел бы жизненно важные органы, или прострелил голову?       Он бы стоял над остывающим трупом своего товарища возле белой койки, не в силах заплакать, съедаемый бесконечным чувством вины и ненависти, ненависти к себе, к миру, что заставил его поднять оружие. Он чувствовал себя таким провинившемся, таким маленьким и беззащитным, словно маленький ребенок, только он не хочет улыбаться, как тот мальчик напротив него, он хочет взвыть и плакать от осознания собственной слабой натуры, что не способна не дрожать под гнетом смерти.       И самое больное, уродливое, что Изуку не винит его в этом, не кричал, не ругал, а просто грязно выругался и продолжил так же мило улыбаться своему наказанию, он не верил, что такое возможно, что нельзя не злиться на чужие ошибки, и он хотел получить по заслугам за свои действия, или исправить ошибку.       Он открыл консервы с рисовой кашей ножом, она приятно дымилась и тепло согревала. Парень поставил вторую на таганку. Для Изуку.       Он думал о своем поведении все выходные, но так и не пришел к единому мнению, с одной стороны, весь его заученный, вдолбленный насильно в голову опыт и знания, с другой стороны, нелепые и резкие приказы Изуку, которые работают куда лучше инструкций. Он не хотел подчиняться, желая свободы, своеволия, но все это разбивалось на тысячи осколков об острые шипы реальности, ломая его розовые очки, заставляя пялиться на кровавую реальность, пропускать через себя крики и ужас.       Он хочет стать лучшим, но как в такой ситуации этого вообще можно достичь?       Он думал, что этого можно достичь большим количеством успешно выполненных работ, но насколько его хватит? Как долго Кацуки сможет пропускать через себя эти пули, оставаясь на плаву?       Изуку на грани, это видно, спустя столько лет, его тело уже не выдерживает напора отвратительных мыслей и картин, снова и снова разрывая душу на кусочки, но он все еще держится, каждую неделю выходит на работу и справляется, спасает другие жизни.       Парень просыпается глубокой ночью, когда все остальные уже давно мирно уснули, скучковавшиеся в одном месте, согревая друг друга своим дыханием и теплом, они кутались в одеяла, позволяя провалиться в беспокойный сон. Изуку нашарил рукой свою винтовку и успокоился, болезненно поднимаясь и оглядываясь.       Много людей, больше чем один, все спят, не беспокоясь о мягком свете ламп, вокруг небольшим костром расставлены таганки, что дотлевают после давнишнего ужина, он видит Кацуки, что тихо сопел у стены, он смешно дернул носом и раскрыл глаза, потревоженный внезапным движением. Бакуго наткнулся на сонный взгляд изумрудных глаз, что с силой терли черные круги под глазами. Он протянул ему флягу. — Нужно водный баланс восполнить. — Изуку дрожащими пальцами открыл бутылочку и отпил, но только жгучая горечь опалила язык, он поперхнулся и громко закашлялся, с непониманием глядя на напарника. — Спирт?! — Ой, не та фляга, — Кацуки подорвался, чтобы найти нужную, и быстро дал Мидории другую бутылку, наблюдая, как тот жадно ее осушает, чуть ли не захлебываясь, вода стекает по подбородку вниз, к остаткам водолазки. — Извини. — Забей.       И они замолкают, глупо смотрят на тлеющую таблетку в таганке, как она пытается разогреть еще недавно теплые консервы. Кацуки молча убирает банку с зубчиков и открывает еду ножом, открывашек не завезли. Он протягивает ее Изуку, но тот только качает головой, отказываясь от предложенного ужина. Бакуго грубо пихает ему в руки банку и ложку. — Ешь и не выеживайся! — Изуку мягко улыбается на такой выпад. Наблюдать за таким Кацуки забавно, он довольно давно не позволял кому-либо заботиться о нем, но Мидория понимает, что это такой способ сказать «прости». Поэтому дрожащими пальцами берет ложку и ковыряется в каше, неуклюже ее перемешивая и медленно жуя. — Скажи, зачем так рисковать собой? — этот вопрос грыз Кацуки уже долгое время, и в такой спокойной обстановке он, наконец, вырвался, он хотел найти ответы на свои многочисленные вопросы, хоть немного понять Мидорию и его поступки, может, тогда будет легче работать. — Ну, работа такая, жизни спасать. — он медленно жует, пытаясь собрать мысли в кучу, но выходит какая-то каша, словно разваренный рис, что слепился между собой воедино и не хочет разделяться. — Сейчас каждый человек на счету, и нужно постараться спасти как можно больше. — Но если ты умрешь из-за какого-то идиота, то больше не сможешь никому помочь. — Кацуки не совсем понимает образ мышления Мидории, получается, они должны умирать за каждого человека? Бессмыслица какая-то. — Представь, что я так буду думать на каждого человека, как думаешь, многих я спасу? Он смотрит в красные глаза, натыкаясь на непонимание, это очень сложно объяснить, откуда берется это назойливое желание помогать людям, спасать, что тело двигается само по себе, лишь бы вытащить еще одну душу из тьмы. — Я думаю… Что каждая жизнь важна и ценна, насколько бы идиотской ее не считали другие, каждый человек сюда приходит со своим каким-то предназначением, и было бы очень плохо, потерять кого-то, из-за нежелания рисковать собой. — Но они сами лезут на рожон, на кой черт… — его грубо прерывают. — Ты тоже, но разве я не должен тебя спасать? Ты совершаешь много ошибок, Кацуки, но это не делает тебя недостойным спасения, ты все еще можешь учиться и развиваться, чтобы становиться кем-то лучшим. Так что, могу я лишить мир этого? — Я был бы сам виноват, что так глупо проебал свою жизнь. — Мидория качает головой. — Ты еще недостаточно опытен для обстоятельств, в которые тебя поставили, не стоит думать, что ты — Бог, и можешь справиться в такой ситуации сам. Учись, бестолочь! Люди ведь не Боги. — Тогда скажи мне, чем же так ценна жизнь, которую ты так яро защищаешь? В чем смысл? — Изуку долго думает, он разглядывает ночной пейзаж, пока пытается соединить свое мнение воедино. — … Я думаю, — начал медленно Изуку, все еще пусто глядя в окно. — Что сама жизнь бесценна, по своей сути, поскольку никто не знает, как именно она зарождается, человек все еще не может создать настоящее, живое существо, это жалкое подобие жизни, но животные и люди, растения — это истинный образ жизни, который невозможно повторить. И каждая жизнь уникальна, развивается по своему собственному пути, меняет обстановку и окружение вокруг себя, это самое главное. Способность к влиянию на других. Мы встречаем столько разных людей, которые влияют на нас, наши поступки, и мы также влияем на других. Я думаю, это самое главное. — Почему ты тогда так сильно не ценишь свою собственную жизнь? — Изуку не ответил, он низко опустил голову, не желая рассказывать Бакуго всю правду. Точнее, не хотел, чтобы Кацуки лез ему в голову с вопросами о нем самом. Они пару минут сидели в тишине, просто рассматривая друг друга, пока Кацуки снова не подал голос. — Ладно, а убийцам тоже нужно жить? — Мидория потупил взгляд, что-то яростно прокручивая у себя в голове. Он тяжело вздохнул, но ничего конкретного не выдал. — Мы не Боги, чтобы решать такие вопросы, кому жить, а кому умереть, кому какой срок отведен, как говорится. — и замолкает, жует свою кашу с еще большей неохотой, буквально запихивая ее в себя маленькими порциями. — Тогда хули ты решаешь, кому жить? — Это не я решаю, я лишь сохраняю то, что нам даровано.       Они снова надолго замолкают, переваривая все сказанное. Кацуки не принимал эту точку зрения, что все достойны жизни, выживает сильнейший, это естественный отбор, но он так яро не хочет забирать Бакуго в свои испещренные мозолями и трещинами лапы, позволяя ему жить на этой земле дальше.       Изуку внимательно вглядывается в окно и дергает Кацуки за плечо, привлекая к себе внимание.       На черном бетоне копошатся люди, они рыскают из стороны в сторону, выискивая свою жертву, ползают на четвереньках и поднимают горящие голодом глаза. — Вот тебе и зараженные «ночная версия» — тихо говорит Изуку и тянется к своей винтовке. Он разглядывает нахмуренное лицо Кацуки, буквально может видеть, как у того вертятся шестеренки в голове, продумывая план. Но Изуку просто протягивает ему свою винтовку. — Хочешь пострелять?       Он еще никому не давал в руки свое оружие, это первый раз, когда он доверяет кому-то свою драгоценную винтовку, отпускает из своих рук, давая разрешение на ее использование, передавая право на собственную жизнь.       Кацуки аккуратно забирает оружие и вертит его в руках, словно сокровище, такое хрупкое и необъяснимо важное. Ему не просто дали винтовку, а доверили часть себя. Он берет ее удобнее в руки и прицеливается. — Ты неправильно держишь. — Мидория тяжело поднимается и подходит со спины, кладя руки на спину парня. — Схуяли? — С рояли. — Изуку поддерживает руки Кацуки, опуская приклад к плечу, чтобы он в него упирался. — Чтобы оружие осталось на месте, когда ты стреляешь, нужно держать вот так.       Кацуки пробивает дрожь от его холодных рук, но делает все по инструкции, позволяет тонким пальцам направлять себя и прицеливается.       Быстрый выстрел неприятно отдает в плечо, но оно крепко держит оружие на месте, выстрел за выстрелом, четкие и без промедлений, как учили, и упыри грузно падают на землю. Он не дрожит, смотря красными глазами в прицел винтовки, крепко держит оружие, точно прицеливаясь в головы, забирая их уродливые жизни.       Мидория внимательно наблюдал за ним, что-то для себя помечая, он заторможено кивнул, прокручивая мысли у себя в голове, и проверил обстановку на улице. Чисто и спокойно. — Чудно. Кое-куда с тобой завтра сходим, после того, как отвезем выживших. — Ты тупой? Мы там остаемся, с такими ранами на поле боя не лезут. — Кацуки хотел переубедить Изуку, ему нужна медицинская, нормальная помощь, но тот уперто отпирался, показывая, что в этом вопросе не требует возражений. — Я в порядке. Подумаешь, нога прострелена, будто в первый раз. Завтра с утра их отвозим, потом скажу куда едем. — Изуку откинулся на стену и закурил, блаженно прикрывая глаза. — Ты чокнутый. — и Кацуки абсолютно не врал, Изуку был сумасшедшим, с его этим стремлением спасти всех и каждого и умереть на каждом углу. — Приму это за комплимент. — и дым тонкой струйкой разлетается по помещению, растворяясь в мягком свете желтых ламп.

***

      Выжившие тихо переговаривались на заднем сидении, они бурно обсуждали, как именно будет выглядеть их новый дом, насколько там будет безопасно, все-таки В-6 один из передовых в этой сфере, постоянно развивающийся, его улучшают и достраивают, добавляя новые районы, помещения, а также более новые способы защиты. — Насколько большой В-6? — Там помещается тысячи человек. — Мидория со скуки отвечал на все заданные вопросы, через силу общаясь с людьми. Они горящими глазами смотрели на него сквозь стекло противогаза и ловили каждое сказанное им слово, словно он пророк какой-то. — Там четыре разных района, вас скорее всего определят в четвертый, будете соседями Бакуго. Дети заулыбались, как и та девушка в коричневом платье, она хихикнула и перевела взгляд на крупного мужчину, который просто серьезно все это слушал. — Будете ко мне лезть — придушу. — рявкнул Бакуго, круто заворачивая на пустую дорогу. Отсюда уже виднелось небольшое здание их ангара, окруженный высоким забором с колючей проволокой, скоро этот балаган закончится. — Он у нас такой лапочка. — улыбнулся Мидория. — А это правда, что там есть железная дорога? — это спросил мальчик лет семи или шести. Самый внимательный слушатель здесь. — Правда. — Изуку развернулся к ним, пытаясь показать, как примерно это выглядит. — У нас… есть огромный туннель, который соединяет В-6 и А-4, там проходит железная дорога и грузовые электровагоны, так поставляют припасы и оружие, а еще сырье, из бункера в бункер, людей тоже можно перевозить, но А-4 не такой крутой, как В-6… — Это ты его сейчас типа рекламируешь? — Кацуки язвительно взглянул на него, отвлекаясь от дороги, Изуку широко зевнул. — Не-а, я скорее знаю, какая ситуация в А-4, так что хочу, чтобы эти люди жили более или менее нормально, а это бункеры сектора В… Ну, почти все. — Как с безопасностью? Не хотелось бы повторения. — Торино подал голос из своего шарфа, он очень подозрительно глядел на молодых военных, те переглянулись, и Мидория принялся объяснять. Они уже подъехали к забору, который тут же открыли, увидел карточку Бакуго, и они двинулись дальше к основному зданию. — На высшем уровне, с учетом современного положения, там трехуровневая система медицинского обследования, работают десятки фильтров воздуха и воды, плюс… Всегда есть склады с припасами и запасной выход… На всякий случай. Вам все расскажут и покажут по приезде. Эй, тринадцатая!       Изуку высунулся из окна и постучал по крыше машины, привлекая к себе внимание девушки, она стояла в плотном, темно-зеленом комбинезоне и противогазе, проверяя погрузочные машины, она обернулась на знакомый голос и широко улыбнулась. — Мидория! Доброе утро! Что, новая порция выживших? — Кацуки остановил машину на большой парковке, на ней стояли множество грузовиков, в которые военные перетаскивали огромные ящики с яркой наклейкой «ОСТОРОЖНО СТЕКЛО». — Хэй, а что происходит? — Мидория сполз со своего места и помогал выбраться остальным из кузова их автомобиля, они внимательно оглядывались на километры полей и людей, кто-то заострил внимание на участке ветряных мельниц в дальней части полигона. — А, просто В-1 запросил помощь в провизии и лекарствах, вот и доставляем им кое-что, ничего серьезного. Что у тебя с ногой? Она оглядела кровавые бинты и порванную штанину на левой ноге старого знакомого, тот только покачал головой, давая понять, что беспокоиться не о чем. — Забери этого полудурка в медпункт! Он сам не идет! — заорал Кацуки из машины, он скрипнул зубами, когда Изуку просто махнул на него рукой и продолжил мило беседовать с Тринадцатой. — Эй! — Не обращай на него внимания, это он мне ногу прострелил, вот и беспокоится сильно. — девушка удивленно на него посмотрела, ее кто-то дернул за плечо, привлекая к себе внимание, она отвлеклась и не заметила, как Изуку быстро юркнул в машину. — Оставляю выживших на тебя! Позаботься о них! — Но!.. — Кацу, на газ дави. — Бакуго не отреагировал, смотря на него, как на полного идиота, детский сад какой-то. — Блин, ну что, уже поразвлечься нельзя? Ладно, поехали. — но Кацуки не двинулся с места, продолжая пилить взглядом командира. — Что? Со мной все будет в порядке, Господи, не нужно обо мне беспокоиться. — Я не беспокоюсь. — грубо пробурчал Кацуки и все-таки надавил на педаль газа, разворачивая машину.       Изуку что-то старательно рисовал на карте, жирно обводя запланированный маршрут на карте, и какое-то место, недалеко от их временного лагеря, затем протянул помятый листок, и сказал ехать в этом направлении. — И куда мы едем? — Увидишь. — просто ответили и закурили.       Кацуки следовал точно намеченному пути, проезжая мимо их квартиры, он двинулся дальше в центральный район, рассматривая по дороге окружение. Это был когда-то красивый район со множеством красочных магазинов, стильных зданий, ровных и гладких дорог, даже остатки старого декора сохранились: облезлые лавочки и изящные фонарные столбы, парочка аллей с фонтанами и прочими убранствами красивой и комфортной жизни. Но сейчас все это покрылось слоем пыли, пряча свои изысканные цвета под многолетней серостью, сшибая все свое убранство обломками, восставая из пепла былой жизни обломками былого величия. Кацуки было искренне жаль этот город, он с грустью провожал взглядом тусклые детские площадки, что тоскливо расположились меж пустых домов, обвел взглядом старую, полуразрушенную школу, она трепетно хранила в себе оборванные тетради, изрисованные парты и глупые рисунки на доске, пытаясь сохранить присутствие детского смеха, но тихо плакала в одиночестве, грея надежду на скорое возвращение. — На кой хуй мы приперлись к старой школе? — Бакуго остановил машину на спортивной площадке, ветер одиноко игрался с пылью, перетаскивая ее с одного угла в другой, ласкал старые брошенные снаряды, которые голо стояли посреди пустого поля, сетка на футбольных воротах неспешно колыхалась на легком утреннем ветру. — Будем стрелять по бутылкам. — Мидория слез со своего места и поковылял по окраине. Кацуки было больно видеть, как он не может опираться на левую ногу, но ничего не мог с этим поделать, просто издалека наблюдал, как парень собирает несколько стеклянных бутылок и ползет до гимнастического бревна на другом конце поля. Оно довольно высокое, достает Мидории до пояса, и он уверенно ставит на него пять бутылок на приличном расстоянии друг от друга. Затем отходит от бревна на сто метров и оглядывает свою работу. — Иди сюда! — Изуку громко подзывает его к себе, махая рукой. Кацуки с неохотой подходит, все еще не понимая, зачем они вообще это все делают.       Бакуго отличный стрелок, в обычной ситуации, вчера был настоящий форс мажор, но за стрельбу у него всегда были только лучшие отметки, он всегда попадал только в цель, не тратя пули зря.       И все равно ты проебался.       Он ежится от навязчивых мыслей и принимает протянутый Мидорией пистолет. Он тяжелый, наполненный свинцом. — Стреляй. — Изуку… — Кацуки пытается сопротивляться, но командир ощутимо толкает его в плечо и также холодно произносит «Стреляй».       Он целится, руки крепко держат оружие, парень без промедлений находит свою первую цель и стреляет, стекло звонко разбивается под напором свинца, скатываясь с бревна крупными осколками. Пара секунд и он наводит пистолет на вторую бутылку, она с треском разваливается, блестя в красных глазах, следующий выстрел сбивает третью бутылку, разрушая ее до основания, но на четвертой и пятой он искусно попадает аккурат в горлышко бутылки, пытаясь показать свое мастерство.       Бакуго стоит так еще пару минут, держа пистолет в руке, на уровне лица, Мидория что-то довольно хмыкает и подходит ближе.       Холодные пальцы касаются металлического дула и наводят в сторону своей головы. Дуло касается бледной кожи, нависая над холодным взглядом потемневших глаз, оно цепляет непослушные кудри, прижимая ближе к коже. Кацуки пытается вырвать пистолет, но рука сильнее сжимается, больно надавливая пистолетом на голову.       Руки начинают дрожать, пальцы ослабевают и чуть ли не роняют огнестрел, но Кацуки держится, в панике наблюдая за действиями Изуку, прикованный к земле его тяжелым взглядом. Он дрожит, как в том торговом центре, когда впервые выстрелил в человека, не может сдвинуться с места, заключенный в холодные оковы паники и страха. Он не… — Что? Ты так отлично стрелял по бутылкам, но теперь не можешь выстрелить в человека? — Я не… — Почему так руки дрожат?       Это абсолютно глупый вопрос, Кацуки дрожит, потому что… А почему?       Почему так страшно выстрелить в человека? А в Изуку? В живого, наполненного кровью, такого теплого и настоящего, что может улыбаться и плакать, бояться и смеяться, человека, наполненного столькими чувствами и идеями, которых не хочется лишаться? Кацуки не хочет стрелять в другого человека, потому что не хочет отбирать чужую жизнь, не хочет становиться убийцей. Он жмурился, чтобы не видеть собственного провала, так сильно боясь совершить ошибку, но все равно попал в живую плоть, потому что был слабым, потому что… — Это нормально дрожать, когда направляешь оружие на живого человека. Я тоже не могу его крепко держать. Потому что мы не имеем права лишать других людей жизни, но это война, и мы вынуждены четко понимать по кому стрелять, чтобы защитить людей. — он глубоко вздыхает и убирает руку, позволяя пистолету отлететь в сторону, а Кацуки выдохнуть спокойно. — Запомни это чувство и никогда больше не закрывай глаза, чтобы не повторить свою ошибку дважды.       Кацуки следит за хромающим Изуку, переводит взгляд на свои все еще дрожащие руки и пытается прийти в себя.       Бакуго никогда не привыкнет к этому чувству, но будет опасаться его, как огня, чтобы снова не причинить боль и стать по-настоящему полезным.