"Смертники"-001

      Айзава нервно потирает глаза, разглядывая стопки бумаг перед своим лицом. В последнее время стало слишком много бумажной работы, участились случаи заражений в старых центрах, которые заканчивались трагично, нужно было заново составлять план по их зачистке и восстановлению, это прибавляло ему головной боли в дополнение к постоянным проблемам и его самому «любимому» отряду. Первый отряд был отдельной черной полосой за все время его работы, не потому что он плохо справлялся, вовсе нет, лучшие показатели успешно выполненных миссий доказывали обратное, всю картину портили «проблемные дети».       Он на своей шкуре знает, что такое выживание, он жил в то время, когда в стране творилась полная анархия и хаос, люди пытались выжить как могли, пока правительство не урегулировало этот вопрос, создав бункеры и пересмотрев систему армии, но Айзава в то время был уже взрослым мужчиной, который был способен постоять за себя и за близких, сейчас же в регулярную армию набирают чуть ли не детей, которые только-только начинают познавать этот мир. Мужчина с ужасом вспоминал те голодные и страшные годы, когда был вынужден противостоять только начавшейся болезни, это было настоящее безумие, когда в каждом прохожем видишь врага, а зараженные тогда еще выглядели как настоящие люди.       Айзава с сожалением думал об этой дурацкой системе набора рекрутов в армию, об ускоренных программах подготовки, о том, что его дети не достойны такой участи, более ужасной, через что он прошел сам. Даже Айзава вспоминает то время с дрожью, эгоистично радуясь спокойным денькам в своем кабинете, но он все еще теряет драгоценные крупицы нервов, когда очередной отчет от Мидории лежит на его столе.       Эти дети больше никогда не оправятся, навсегда будут травмированы обстоятельствами, не в силах их изменить, мужчина с сожалением думает, что его ребенок будет страдать всю оставшуюся жизнь, без шанса на восстановление, потому что борьба навряд ли закончится. Он сожалеет, что его мальчику не дали выбор, просто закинули в эту пучина ада с головой, заставили поднять оружие и раскрывали глаза, чтобы не жмурился при очередном выстреле, заставляли задыхаться от пороха и гоняли по полигонам до потери пульса, чтобы так отчаянно и жадно глотать отравленный дым и идеально выполнять приказы.       Айзава с ужасом наблюдал, как из запуганного мальчика делают послушную псину, что со слезами на глазах выполняет приказы, не смея даже пискнуть, как он так отчаянно старался не дрожать, совершая аморальные вещи, но снова и снова загонял себя дальше в угол, становясь заложником собственного сознания.       И Айзава правда верит, что дети не должны видеть весь этот ужас, работать здесь не покладая рук и перекраивать себя ради лучшего результата. Ему жаль Бакуго в этом плане, потому что такие своенравные и неподконтрольные просто не выживают. Их размазывает под давлением собственной гордости, но Кацуки повезло, что его поставили к отчаянному и чокнутому Мидории.       Кстати о нем…       Айзава тянется к своей рации и настраивает ее на новую волну. По их возвращению с миссии по зачистке секторов С-18, 19 и 21 он отправил парней на недельный отпуск из-за ранения Мидории, а Бакуго просто на «каникулы», поскольку отпускать его в свободное плавание было слишком опасно. Из-за количества бумажной волокиты он не связывался с ними дня два, пора бы и проверить его оболтусов. — Изуку, у тебя все нормально? — треск и шипение раздаются с другого конца провода, заставляя Айзаву сильнее напрячься. Долгая тишина, и воздух из груди вышибает. — Он сейчас не доступен, мы немного заняты, Айзава-сан, — Кацуки фыркает в рацию и раздается автоматная очередь. На заднем плане слышится крик Мидории. — Кацуки! Да етить твою налево! — Заглохни! У нас тут Айзава на проводе. — мужчина тяжело вздыхает и набирает побольше воздуха в легкие. — Мидорию позови. — холодно. Кацуки даже поморщился.       Айзава зол. Даже не то слово, он в абсолютном бешенстве, стоило ему один раз не прийти в ангар в понедельник в восемь утра, так все сразу пошло по одному месту. Изуку только подлатали, сказав вообще никуда не лезть, сидеть и восстанавливаться, поскольку у него явное нервное истощение, все еще не заживший укус и дыра в ноге. — Задохлик! — Завали, Кацуки!       Слушая треск выстрелов на другом конце провода он еще раз вздыхает, пытаясь успокоиться. Один раз он не проверил их. Два дня он не видел Изуку, и тот снова бежит в бой сломя голову. — Изуку Мидория! Бакуго Кацуки! — он кричит на весь кабинет, пытаясь через динамик порвать их ушные перепонки. Шум тут же прекращается, начинается громкая возня, теперь выстрелы слышатся отдаленно, а голоса более четко. — Так, потрудитесь объяснить, какого черта вы там забыли? Я неясно выразился, когда сказал, что вы на неделю отстранены? — Айзава-сан… — Мидория, к тебе вообще отдельный разговор. Ты вообще головой думаешь? У тебя ранение огнестрельное! А ты снова побежал, только пятки сверкают! Что непонятного в фразе «сидеть дома, ногу не напрягать»?       Мидория шумно дышит, пытаясь отдышаться от перестрелки, он что-то жалобно скулит, и слышится смешок Бакуго. — Со мной все нормально… — Пизди больше. — Изуку шипит на напарника, но тот выше поднимает рацию. — Кацуки! Ты какого черта за ним потащился? Ладно Изуку, у него с крышей не все в порядке, но у тебя-то котелок варит, почему не остановил?       Кацуки долго молчит, пока Изуку начинает истерично смеяться. Совсем они с катушек слетели, Айзава тяжело дышит, пытаясь унять раздражение. — Вы думаете я не пытался?! Он же бешеный! — Кто бы говорил! — Ты рычал, как собака! — Заткнулись оба! — парни вмиг замерли. Айзава так устал от них, просто смертельно, особенно он устал от их постоянной ругани, но он верит, что не ошибся с выбором.       Как минимум, Мидорию надо спасать. — Так, во-первых, как вас через КПП пропустили?       Парни начали тараторить, перебивая друг друга и переругиваясь, у каждого из них была своя правда, единственно верная, которую надо было донести. — Мидория! По порядку. — Вы не написали официального запрета на выход с бункера, отпуска тоже не было, больничный не оформлен, так что, ну, мы просто взяли машину и поехали на задание, тем более, что дело срочное и серьезное, сорок четвертый прибыл раньше нас и не справлялся с поставленной задачей, так что, мы, по сути, были очень вовремя… Ложись!       Рация упала, и Айзава слушал непонятный шорох и выстрелы где-то пару минут, пока голосовой канал снова не разразился злобным криком Бакуго. — Прекрати бубнеть! Чертовы ублюдки, чем они там занимаются?! — Кацуки! Пистолет!       Айзава простонал себе в руки. Они просто не могли не встрять в еще большие проблемы. Они должны были эти последние две недели месяца работать совместно с сорок четвертым отрядом, чтобы зачистить последние районы в секторе С, потом уже можно начать восстановление промышленных районов и бункеров. Это была важная стратегическая задача, но из-за нынешней ситуации со старыми бункерами он совсем забыл о назначении другой ударной группы на эту миссию. — Господи, за что мне такое наказание…       Когда-то он сам решил взять этого пацана под свою ответственность, Айзава не жалеет, что не дал обществу задавить его своим мнением и требованиями, но от главного уберечь не смог. — Кацуки, как состояние Мидории? — про здоровье Изуку лучшего всего спрашивать у посторонних, потому что выслушивать очередное «Все в порядке» очень не хотелось. — Хэй! — послышался возмущенный крик парня. — Дай сюда свою ногу! — они возились пару минут, пока Изуку не сдался под напором своего напарника и не позволил осмотреть рану. — Бинты чистые, он носится как в жопу ужаленный. Жив-здоров.       Айзава задумался. Он хотел незамедлительно вернуть их домой, чтобы старые раны хоть немного зажили, у Кацуки тоже хватает ранений после безумных покатушек по поверхности, но упрямство его проблемного ребенка ничем не перебьешь, все равно не вернется, пока не выполнит свой долг, перенаправлять другой отряд туда слишком долго, тем более, что большинство свободных команд отправили на старые сектора и в А, поскольку там происходит тоже самое. Мужчина не может понять, как они допускают такое? — Следи за ним, через две недели вернетесь, я с вас шкуры спущу, вам ясно? — Так точно, сэр! — в один голос прокричали парни. — И будьте уверены, что заявление о вашем больничном будет лежать у меня на столе к тому моменту. Все, отбой.       Айзава простонал себе в руки, он зарылся пальцами в черные волосы, потер уставшие глаза, чтобы немного отвлечься от проблем, но они преследуют его по пятам, не давая и дня вздохнуть нормально. Он безумно устал от всей этой бесконечной борьбы, что тянется непростительно долго уже столько лет, заставляя страдать все больше и больше людей, и люди ничего не могут с этим сделать, утопая в своей беспомощности с головой в отчаянии и страхе. Многие граждане бункеров даже не в курсе реального положения, что уж об этом говорить, даже многие солдаты не знают, за что именно они борются, когда будущее такое беспроглядно темное, а конца и края этому нет. Многие создают иллюзию старой жизни, каждый день просыпаясь в теплой постели и слушая новостные сводки по радио, как им жизнерадостно вливают в уши про прогресс создания вакцины, успешные миссии. Но Айзава устал вешать эту лапшу на уши, голова такая тяжелая под тяжестью всех этих фактов, что уже невозможно ее держать ровно. Люди восхваляют своих героев, торжественно встречая солдат с миссий, но они видят только натянутые облегченные улыбки и обнадеживающие взгляды, когда по ночам они задыхаются от ужаса и боли.       Дети не должны такое видеть. Не должны через такое проходить и прятать свои страхи. Он хочет вытащить Мидорию из этого грязного омута собственного сознания и ужасов, но это не проходит бесследно. Ничто не проходит бесследно.

***

      Знойное солнце слепит глаза, оно злобно скалится со своего пьедестала, опаляя кончики волос, пуская по лбу напряженный пот, заставляя задыхаться в противогазе жженым воздухом, они стирают пальцы в кровь, соскребая рассыпанные пули по битому стеклу и обломкам стен, пыль забивается в мелкие раны, заставляя тихо шипеть, но нужно сжать зубы и зарядить магазин. Пули рассекают воздух, рассеивая поднятые от тысячи ног облака пыли, она перемешивается с горьким порохом, сигаретным дымом и шумным дыханием.       Кацуки весь дрожит от напряжения, но заставляет себя держать дарованную винтовку крепко, не позволяя мокрым пальцам соскользнуть с курка и совершить фатальную ошибку. Цепляется взглядом за зеленую макушку, не отрывается, боится снова промазать и с усилием держит глаза открытыми, потому что очередь автомата режет слух, заставляя болезненно сжаться в попытке спрятаться от отвратительной, смертельной песни. Он никогда так сильно не боялся оружия, как сейчас, не думал, что такая привычная трель выстрелов будет пугать его до ужаса, заставлять бежать дальше, но обратной дороги нет, это его обязанность.       Он заставляет себя сидеть на подоконнике на третьем этаже, не позволяя хоть на миллиметр сдвинуться, не отвлекаясь, потому что грозные монстры подкрадываются со всех сторон, щелкая гнилыми челюстями, тянутся кровавыми руками, чтобы затащить к себе в могилу, от которой никто не застрахован. Кацуки подстраховка Изуку в этом безумном карнавале, где вместо лент и конфетти летящие лоскуты плоти и блестящие капли крови, в качестве фейерверка у них винтовка.       Мидория доверил ему свою жизнь, отдавая оружие в руки и оставляя в квартире прикрывать их спины, пока сами солдаты рубили головы на главной улице. Кацуки не одобрил этот план, совершенно, он не хотел отпускать Изуку в самую гущу событий, но парень даже не стал слушать возражения, просто сунул ему свою винтовку. — Не поломай.       И ушел. Похромал точнее, тяжело опускаясь на больную ногу, но он стоически делал вид, что все в порядке, притворялся, что все нормально, когда ранение подвело его, заставив тяжело опуститься на колени под автоматную трель. Кацуки наблюдал его холодное выражение лица в прицел винтовки, как тот распахивал уставшие и мокрые глаза, с усилием размахивал кинжалами, распуская глотки зараженных лоскутами надвое, они кричали от боли вместе с жалобным рычанием Мидории, прощаясь с этим миром навсегда.       Кацуки бы назвал Изуку сумасшедшим. — Ты вообще тупой?! Куда ты собрался в таком состоянии?! — На работу. Кто, если не мы? — Да кто угодно! У нас мало военных, скажи мне?! — Окей, а теперь послушай меня, какими бы ни были ранения, мы должны каждую божью неделю выходить на поверхность и пытаться защитить остатки человечества, у нас нет времени на зализывание ран, если ты еще не понял.       Но у них нет времени на сопли. Кацуки пытается собрать свой разломанный мир по кусочкам, но снова и снова сталкивается с тяжелой реальностью, что наобум бьет его по голове, ошарашивает кровавыми фонтанами и холодными слезами, заставляет задыхаться духотой и резать руки об обломки старого мира, но они рассыпались в его сознании грязным мусором, собираясь в нечто уродливое и страшное.       Он был не готов также отчаянно умереть, как Изуку, не готов был сражаться, ощущая тяжелый вес оружия в своих руках, им так легко отнять чужую жизнь, но зараженные неживые, так почему так страшно поднимать оружие, готовясь произвести выстрел? Он никогда об этом не задумывался, когда был в училище, что это по настоящему страшно отобрать чужую жизнь, с одной стороны такую незначительную в огромном механизме этого сложного мира, но такую важную, без которой все устройство полетит к чертям, это фатально — сломать естественный круговорот бесконечного цикла, но им дают оружие в руки, инструмент для разрушения мира. Зомби — не люди, но Кацуки каждый раз дрожит, когда их миры смешиваются в одну кровавую бойню, боясь промахнуться.       Он уже целится, затаив дыхание, палец дрожит на курке, когда в объективе появляется зеленая макушка, заставляя дернуться от собственных действий.       Кацуки абсолютно бесполезен. Беспомощен. И его это дико бесит, раздражает до нервной трясучки, или это паника? Но он старается держать прицел, защищать спину напарника, однако, тот успешно справляется со всем сам, загоняя себя сильнее.       Изуку не ценит свою жизнь, и Кацуки не может понять почему, он так отчаянно искал ответ на этот вопрос, но Мидория уворачивался, сбегал от ответа или неприятного разговора, бросая трубку или просто затыкаясь на долгое время. Он весь был одной большой и сложной головоломкой, которую хотелось разгадать, но Кацуки никак не мог подобрать ключ, только глухо бился головой о стену, не в силах найти заветный ответ.       Рация затрещала. Кацуки дернулся от противного скрежета искаженного голоса Изуку, выходя из транса собственных мыслей. — Мы закончили, спускайся.       Кацуки отряхивал винтовку от пыли и грязи, когда спускался по лестнице старого обветшалого здания, щурился от яркой улицы с обеденным солнцем и вглядывался в уставшее, покрытое грязью и кровью лицо. Изуку небрежно смахивал чужую кровь со щеки, закуривая очередную сигарету. Отравленный дым струился с бледных губ, перемешиваясь с ядовитым воздухом, пока пепел небрежно падал на кровавую землю у ног своего карателя. Он с сожалением рассматривал плоды своих трудов, бегая мутным взглядом по усеянной трупами земле, заглядывал каждому в глаза, отпуская их молитвенными мыслями на бесконечное желто-грязное небо. Парень смотрел вверх, глубоко дыша, подставляя волосы под злобный ветер, и курил.       Мягкий голос разлился из потрепанной рации, заставляя парней обернуться на нее, Кацуки вытянул ее из своего кармана, прислушиваясь к тихим помехам. — Сорок четвертый. У нас чисто. Первый, вы как там? — Кацуки взглянул на заторможенного парня, что слабо кивнул на немой вопрос Бакуго. — Мы закончили. Без ранений? — Изуку снова кивнул. — Да, у нас все в порядке. — Отлично. Тогда встречаемся на точке сбора. — и отключилась.       Кацуки снова взглянул на своего командира, что безмолвно проследовал до их брошенного внедорожника, он пригладил волосы рукой, откидывая назад отросшую челку. — Хэй, задохлик, ты в порядке? — Бакуго догнал Изуку, идя с левой стороны, чтобы в любой момент подхватить пошатывающегося парня, но тот невозмутимо шел, всем видом показывая, что он в полном порядке, пытаясь скрыть неприятные ощущения за маской безразличия. Или его сейчас действительно волновало не это. — В полном. Ты сам как?       Кацуки молчал. Не этого он сейчас ожидал, его даже до реальных боев сейчас не допускают, позволяя только отстреливаться с безопасного расстояния, как он вообще может где-то пораниться, не считая ободранных без перчаток рук. — Так, поцарапался.       Он открыл Изуку дверь, но тот ее проигнорировал, просто потянулся к заднему сиденью, где лежал рюкзак с аптечкой, Кацуки непонимающе за ним наблюдал, пока он не достал шприц с бледно розовой жидкостью. — Прикалываешься? — Инструкции забыл?       И Кацуки заткнулся, позволяя сдернуть коричневую куртку, задрать рукав водолазки и аккуратно поставить лекарство, порезы на пальцах осторожно обработали, дуя горячим воздухом, чтобы шипящая белая пена быстрее рассеялась, замотали пластырями и подняли водолазку выше. Изуку внимательно рассматривал его прошлый укус, он уже затянулся плотной коркой, неприятно выделяясь клеймом на коже. — Никогда не оставляй такие вещи без внимания, сам знаешь, даже мелкая царапина может привести к катастрофе. — Кто бы говорил. — сонно пробурчал Бакуго, следя взглядом за Изуку, он прошел к водительскому сиденью, парень громко зашипел, цепляясь больной ногой за дверь, но только сильнее сжал зубы, хватаясь за руль. — Сам поведешь? — Тебе я баранку не доверю, спи давай. — машина двинулась. — Это тебе бы поспать… — Я в порядке. — Ты заебал…       Легкое покачивание машины по неровной дороге убаюкивало, Бакуго еще пытался отвлечься на постоянно сменяющегося вид за окном, но только цеплялся взглядом за далекие очертания высоких мертвых высоток, что торчали из сухой земли вдалеке, разрезая горизонт надвое. Ветер гонял одинокие кусты по пустому полю, заметая следы былой великой цивилизации. Они проезжали по границе сектора С, что находилась слишком близко к запрещенному сектору Альфа, эти пограничные районы постоянно страдали от кочевых «бегунов», что то и дело забредали на эти территории, захватывая районы огромными стаями. Поэтому в эти районы засылают по два отряда за раз, в особенно тяжелые сезоны направляют по три отряда, но в конце весны все относительно тихо, зараженные сваливаются поджаренным мясом под адским пламенем солнца, отмирая замороженными трупами ночью. Кацуки снова перевел мутный взгляд на своего напарника, лениво наблюдая за струящимся серым дымом, он спускался с обожженной бумаги, рассеиваясь бешеным ветром, подхватывал вместе с ним пыль и песок, что неприятно царапали окна машины.       Солнце плавно опускалось к границе видимого, провожая бездушные здания на ночной покой, Изуку неприятно щурился от озорных лучей, что норовили ослепить и так мутные глаза, но крепче цеплялся взглядом за пустую дорогу, не обращая внимания на ноющую ногу, что неприятно стреляла при каждом движении. Концентрироваться на этом нельзя, а вот уродливо упиваться этой болью, надеясь, что в очередной раз до глотки доберуться — вполне возможно. Но это непозволительная роскошь для него сейчас, нужно приглядывать за Кацуки, чтобы тот не натворил глупостей, не пропал в этом мире, свою задачу в конце концов он так и не выполнил, так что надеяться на благоприятный исход для его жалкой душонки.       Не отработал еще свой шанс на жизнь.       Здания перемешиваются в черные силуэты, сливаясь в один большой удручающий вид разрушенного хлама, что зияет из черноты своими пустыми помещениями, одинокими квартирами и офисами. Они встречались с сорок четвертым отрядом в одном из бывших спальных районов, где было тихо и спокойно после успешной зачистки, только ржавые качели во дворах жалобно скрипели под напором игрового ветра.       Они подъехали к самому дальнему дому, возле которого уже стоял черный, потрепанный жизнью внедорожник, возле него стоял и курил высокий и крепкий мужчина в военной форме: свободные штаны защитной окраски уходили в массивные, черные полуботинки, а зеленая куртка свисала с широких плеч бесформенной огромной тряпкой, на черной футболке болталась цепочка с двумя военными жетонами. — Добрый… вечер, Чатора-сан, — Изуку выполз со своего места, подходя ближе к бывалому вояке, он закурил следом. Но сигарету грубо вырвали из его губ. — Молод ты, чтоб так курить. Вечер, Мидория. — Изуку немного боялся его, Явара выглядел грозно, пугая одним своим видом и иногда грубыми, резкими словами, конечно, еще до всей катастрофы он был военным, а потом был переназначен в ударный отряд на постоянную службу, Мидория пару раз пересекался с ними уже на заданиях, и каждый раз выходило одно и тоже. — Мне уже двадцать три. — Черт с тобой.       И Изуку снова достал сигарету. Они молча курили возле машины, безмолвно провожая последние лучи заката, отпуская бесконечные мысли вместе с сизым дымом. — Ну, как новичок? — Явара затушил сигарету ботинком.       Мидория долго молчал, прежде чем ответить на этот вопрос. Кацуки был… неконтролируемым. По-детски наивным и пугливым, но в то же время он такой живой, что аж завидно, горит ярким огнем желания, целеустремленности, что заставляет его двигаться дальше, несмотря на все ужасы этой реальности, пропускать их через себя и сжигать, он словно факел, что освещает мрачные будни Мидории, заставляя чувствовать азарт их перепалок, злость и облегчение.       Изуку был рад видеть живого Кацуки, когда тот снова скалился, пытался побольнее задеть, но только вызывал легкую улыбку своим озорством. Мидория дернулся. Ему нельзя. — Он… неопытен, что еще я могу сказать. Знаете же этих новичков. — Они как дети малые. — согласно кивнул Чатора и натянул противогаз обратно. Он смотрелся как-то нелепо на его серьезном лице, особенно с этой дурацкой, торчащей челкой. — Ты тоже как ребенок маленький. — Не правда. — возразил Изуку и нахмурился. — Да? А я вот как увидел три года назад малолетнего соплежуя, так ты им и остался. — Чатора-сан… — Мидория спрятал лицо в руки, он мучительно простонал, ожидая очередную тираду о его состоянии. — «Я сам! Я сам справлюсь!» Так дело не пойдет, пацан. Это поведение трехлетки, но тебе уже… — Двадцать три… — Сам это сказал. — Мидория тяжело вздохнул, горящий кончик сигареты коснулся голой ладони. — Я много слышал о твоем отряде, столько лет работать одному — достойно уважения, но нельзя тащить все в одиночку все время, иначе загнешься раньше, чем успеешь спасти того сопляка. — он кивнул на мирно спящего Бакуго в их машине, тот завозился, приходя в себя, но еще сильнее хмурился, проваливаясь обратно в спокойный сон. — Теперь у тебя есть напарник, которому можно довериться. — Он мне ногу прострелил…       Чатора молчит. После долгой паузы он тихо смеется. Изуку непонимающе на него смотрит, в чем причина такого веселья? Он значит, тут корячится из-за одного оболтуса, хромает по всей Японии и умудряется кого-то спасать, а над этим еще так беззлобно смеются. Изуку не злился на Бакуго, он просто не мог держать на него обиду, но сей неприятный факт все равно сильно мешал работе, заставляя его выкладываться выше своих сил. — Новички, сам же знаешь, поэтому ты и должен наставлять его разумно, чтобы однажды довериться, иначе загонишь себя в могилу. — Я просто… не могу. — Изуку не в состоянии адекватно объяснить это. Словно… он не заслужил чужой заботы и защиты, не заслужил волнения других людей, он и сам со всем справляется прекрасно, главное, что он делает свою работу вполне успешно, это он должен всех защитить и прикрыть своей узкой спиной, быть покрытым грязью, кровью и шрамами, чтобы дорогие ему люди могли жить с улыбкой на лице, а остальное… Это мелочи.       Чатора ничего не ответил, только кивнул, молчаливо осуждая, а после направился в сторону дома. Там расположился их временный лагерь, в этом доме находились большие квартиры-студии, в которых легко помещались шесть человек, на удивление Изуку, они не так уж и сильно пострадали при катастрофе, сохранив остатки цивилизации в целости и сохранности, скрыв реликвии под толстым слоем пыли. Мидория даже был рад возможности поспать на старой кровати и побыть в приятной компании, вот только… — Мидори-и-и-я-я-я! — было одно маленькое недоразумение. Сорок четвертый отряд — хорошо слаженная команда с прекрасными отношениями, все ее участники бывалые бойцы, у которых опыта больше, чем у Мидории, они и намного старше молодого командира и с такой же серьезностью относятся к поставленным миссиям, единственное, что не нравилось Изуку в этом отряде — их гиперактивное поведение. Из окна третьего этажа, где располагался их временный лагерь, высунулась миниатюрная девушка с ярко-зелеными длинными волосами, что лучезарно улыбалась ему. — Вы чего там застряли? Ужин стынет!       Изуку всей душой уважал их дружную команду, что уж говорить, они даже пару раз работали вместе, и Чатора в какие-то моменты лично его наставлял на пути становления командиром, показывая приемы и отрабатывая навыки, но Мидория смертельно уставал от их безграничной взрослой заботы, поскольку они все еще видели в нем того напуганного ребенка. Он тяжело вздохнул. Это будут тяжелые две недели. С гиперактивной Ширетоко, помешанной Цучикавой, беспощадным Чаторой и бешеным Кацуки. Одна Сосаки-сан была нормальной.       Кстати о напарнике, Мидория подошел к Бакуго, что все еще сладко спал в их машине, он не собирался просыпаться, неплохо устроившись на переднем сидении, укутавшись в свою куртку по самый нос, сопел как маленький и тихий котенок, который и мухи не обидит. Изуку бы растрогался. — Рота подъем! — только вместо умиления он распахнул дверь, напугав Кацуки своим ором, тот подпрыгнул, как дикий кот, ударившись головой о потолок машины, гулко зарычал и уставился на Мидорию, что спокойно докуривал свою сигарету. — Ты заебал так делать! — Кацуки выползает из машины, потирая бедный затылок, он даже не заметил, как солнце успело сесть, пока они ехали, видимо, он все-таки уснул. Мидория вытащил их рюкзаки с заднего сиденья и кинул один в Бакуго, тот сонно его поймал, непонимающе пялясь на невысокие дома. — Мы где? — Временный лагерь. Придется потесниться с сорок четвертым, но думаю, проблем не будет. Только не выебывайся, они все-таки старше тебя. — Что, такие же чудики, как и ты? — злобную ухмылку Кацуки проигнорировали, и он злобно топал позади хромающего Мидории. — В армии у всех проблемы с головой. — Кацуки рычал весь подъем по лестнице, высказывая свои невероятные догадки по поводу степени отмороженности старых знакомых Изуку, насколько они такие же пришибленные, или есть что-то хуже херово работающего котелка его командира. Но все оказалось хуже.       Намного хуже. Кацуки так и застыл на пороге просторной квартиры, наблюдая за собравшимися людьми, двое девушек сидели возле разгорающихся таганок, пытаясь собрать из ложек высокую башню, пока грозный на вид мужчина внимательно за ними наблюдал, придерживая лампу. — …Мне кажется еще одну она выдержит… — тихо и серьезно проговорила девушка с короткими коричневыми волосами. Изуку, как ни в чем не бывало, прошел вглубь квартиры, скидывая рюкзак на пол и заваливаясь на кровать. От его прыжка пыль поднялась клубами, заставив блондинку чихнуть.       Это была катастрофа. Ложки разлетелись в разные стороны под громкие крики окружающих, со звоном рассыпались по полу, сообщая о таком неизбежном и горестном проигрыше. Девушка с зелеными волосами взвизгнула и с сожалением смотрела на крах своего творения. — Изуку! Это твоя вина! — прокричала Томоко, прыгая на кровать, Мидория подлетел и грохнулся прямо на пол. — Ай-ай-ай… Как скажете… — Изуку сдался. Он тихо стонал от боли в ноге, не сильно заботясь о статусе виновника. Парень глянул на застывшего Кацуки непонимающе, тот просто стоял, наблюдая за этим цирком с открытым ртом и абсолютно дурацким выражением лица, словно он попал в детский садик, а не в военный лагерь. — Ой! Новенький! Еще и такой красавчик… — к Бакуго подлетела девушка с низким блондинистым хвостом и длинной челкой. Она голодно вцепилась в него голубыми глазами, внимательно изучая вновь прибывшего. — Ты занят? — Чт… — Рюко, не пугай парня, — наконец, кто-то адекватный подошел вывести Бакуго из полного оцепенения, брюнетка отодвинула свою хитро улыбающуюся подругу в сторону, позволяя Кацуки войти в квартиру спокойно. — Я — Шино Сосаки, это моя напарница — Рюко Цучикава, там сидит Томоко Ширетоко, а Явара Чатора — командир сорок четвертого отряда. Рады знакомству.       Такому знакомству Кацуки не был рад. Без шуток. Он хотел увидеть хотя бы одного нормального человека на своей работе, познакомиться с настоящим взрослым и опытным воякой, который не будет раскладывать ложки на полу, но судьба играет с ним злую шутку, заставляя сесть в один большой круг вокруг импровизированного костра и ошарашенно копаться ложкой в банке с тушенкой. Изуку выглядел на удивление спокойным, но Бакуго подметил его слипающиеся глаза и потемневшие круги, он тихо сидел в стороне от всех, опираясь спиной о стену, блаженно вытянув раненую ногу на полу. Он хотел расспросить у него больше об этих ребятах, но шанса улизнуть из глупой и незамысловатой беседы не было. Они то и дело расспрашивали его о жизни до вступления в армию, про первый опыт, и, конечно же, Изуку заикнулся про неудачный выстрел, заставляя Кацуки болезненно и виновато простонать про себя, а Томоку громко рассмеяться. — Не переживай сильно, Бакуго, ты даже не поверишь, какие глупые ошибки совершают совсем зеленые малютки как ты, когда только вступают в бой! Мы столько повидали… Верно, Явара? — мужчина только кивнул, грызя свой батончик. — Так что! Ты еще всему научишься! Изуку у нас умненький, в обиду не даст, но и ты его не обижай!       Мидория не слушал их разговор, наблюдая из-под полуприкрытых глаз за Кацуки, как тот тихо бесится про себя, раздражаясь от всеобщего веселья. Ему нужно немного расслабиться в непринужденной обстановке, чтобы не свихнуться от постоянного напряжения и их бешеного темпа жизни, хоть парень этого еще не понимает, но он определенно потом скажет Ширетоко «спасибо» за ее болтливость. Если постоянно находиться под таким стрессом и никак от него не избавляться, то можно и вовсе загнуться, Кацуки же тоже человек, просто на него свалилось разом слишком много всего, он не может отпустить запах войны хоть на какое-то время, чтобы восстановить потраченный ресурс и вернуться в бой с новыми силами. Изуку видит, как тот медленно, но верно надевает форму «смертников», рисуя на своем лице черные круги под глазами, что не отмыть ни один средством, скрывает испуганный взгляд за сонными линзами и хмурится. Но это, наверное, обычное выражение лица Кацуки. Когда Мидория впервые встретил его, тот тоже хмурился, но выглядел куда лучше с живым румянцем на щеках, горящими решимостью глазами и действительно самодовольным оскалом, сейчас же только легкий загар покрывает бледную кожу, растягивает в вымученной злобе тонкие губы, пытаясь скрыть абсолютное чувство безнадежности и разочарованности в самом себе, сохранить остатки старого себя, чтобы однажды вновь к этому вернуться. Но Изуку знает на собственной шкуре, что назад дороги нет. Так что, пусть он хотя бы сейчас побудет прежним собой, который искренне злится и бесится с подколов других людей, пока у них еще есть такая возможность. — Эй, Бакуго, а девушка-то есть? — Изуку прислушивается. Он внимательно следит за расползающимся по злому лицу легкому румянцу, как глаза загорается, и он чуть ли не рычит на прямые подкаты Рюко. — Не суй свой нос не в свое дело! — Мидория тихо смеется, когда Кацуки начинает медленно отползать от блондинки, он злобно скалится и рычит, встав на дыбы, как кот, даже волосы на загривке поднялись. — Ой, а можно узнать, ты всем так улыбаешься? Или только мне?       Мидория прыскает, тихо смеется над «милой» улыбкой Бакуго, что отскочил в другой конец от смеющейся блондинки, она хищно сверкает глазами, пока Шино не подтягивает ее к себе за шкирку, усаживая на место ее неугомонную натуру. Кацуки все еще рычит, агрессивно дожевывая свою тушенку.       Изуку в какой-то степени даже рад возможности со стороны понаблюдать за Бакуго, как тот общается с другими людьми, довольно агрессивно, но так необычно, поскольку с самим Мидорией он такой непостоянный: злобный, вынужденно-заботливый, такой по-детски напуганный, своенравный и вспыльчивый. Сейчас же он просто маленький злобный шпиц, которого пытаются подергать за хвост. — Явара! Расскажи что-нибудь со своей службы! — Томоко подпрыгивает к бывалому солдату и виснет у него на руке, умоляюще смотря в глаза.       Точно, их маленькая традиция. Изуку уже знаком с ней, но вот Бакуго сейчас будет в шоке. Чатора же служил до этого в постоянной армии Японии, так что у него припасено множество историй и армейских шуток с тех времен. — Кхм, были у нас однажды занятия по ориентированию в лесу, еще когда я был в училище, — медленно начал Явара под внимательные взгляды команды. Бакуго тоже притих, прислушиваясь к истории, но Изуку уже слабо улыбался, ковыряясь ложкой в полной банке с едой. Чатора умел рассказывать истории так, что не поймешь, это правда было, или это один из его «анекдотов». — Старшина рассказывает роте правила этого сложного дела: «Так вот, товарищи солдаты, чтобы найти в лесу юг, надо подойти к дереву и посмотреть на него. Если дерево — пальма, то юг уже здесь»       Кацуки уставился на всех присутствующих, они тихо смеялись, пытаясь угадать, правда ли такое было, или это выдумка, но мужчина оставался непреклонен, не выдавая свои секреты и улыбаясь вместе со всеми.       Изуку подошел к их импровизированному костру из таганок и зажег сигарету. Он сел рядом с Кацуки, подбадривая его своей слабой улыбкой, мол «все в порядке, просто слушай и развлекайся», но парень не сильно в это поверил, продолжая скептически всех оглядывать. — Давай еще! — Идет прапорщик по улице. Прохожий его спрашивает: «Куда идешь?», «Военная тайна», «А что несешь?», “ Патроны на склад!» — Рюка залилась смехом, пытаясь перекричать взбунтовавшуюся Томоко, пока спокойная Сосаки просто наблюдала за своим персональным детским садиком. — Это точно бред! — вдруг крикнул Бакуго, с грохотом ставя банку на пол. — У нас же не такие олухи в армии! — И тем не менее ты в первом отряде. — тихо проговорил Мидория, выпуская дым в сторону. Рюко засмеялась еще больше, а Чатора одобрительно хмыкнул. — На драку нарываешься?! — Кацуки схватил Изуку за водолазку, притягивая ближе к себе. Он злобно скалился ему чуть ли не в самые губы, всматриваясь в темные, изумрудные глаза, они с интересом разглядывали отблески пламени в красной радужке, отмечая небольшой румянец на щеках напарника, что очень резко контрастировал с черными кругами под глазами. Кацуки словно дикий зверь смотрел на свою невозмутимую жертву, пока Мидория нагло не выдохнул ему горький дым в лицо. — Ах тыж сука!       Бакуго мигом отпрянул от парня, потирая слезливые глаза, пытаясь откашляться от едкого дыма, что горько оседал на языке и в носу, униженный всеобщим смехом и колким комментарием Изуку, он вновь встал на дыбы, готовый к любой атаке. — Выдыхай, Бакуго, эта история просто старый армейский анекдот. — Явара тоже закурил, но встал ближе к окну. — Мидория, у тебя же тоже должны быть истории?       Изуку тяжело вздохнул. У него было много историй. Даже слишком много, но они были отнюдь не самыми веселыми, хотя… — Спрашивает как-то командир двадцать первого отряда Шинсо: «Рядовой Шинсо, вы почему противогаз не надели?», а тот ему отвечает: «Да насморк у меня, все равно ничего не почувствую».       И все снова начали смеяться. Тихий смех приятно разливался по комнате, колоша догорающее пламя спиртовых таблеток, Томоко уже хваталась за живот и упала на пол, пытаясь успокоиться, пока Шино тихо посмеивалась, допивая горячий чай. — Твой друг реально такой тупой? — Кацуки внимательно уставился на командира, Изуку глубоко вздохнул, прежде чем рассказать правду. — Нет, я выдумал. Шинсо на самом деле где-то во время задания посеял свой противогаз, и не хотел рассказывать Тецутецу об этом, иначе тот бы его сразу же пулями издырявил, а оборудование было в дефиците. Вот и ходил как придурок с тряпкой на лице.       Они еще долго рассказывали истории со службы, кто рассказывал про непутевых напарников, кто просто смешные истории или анекдоты, под всеобщий смех даже Кацуки немного расслабился, позволив опустить напряженные плечи и тихо улыбаться на особо смешные шутки, он только молчал все время, вслушиваясь в рассказы взрослых, иногда переводил взгляд на Изуку, чтобы проверить его состояние, но тот просто спокойно курил, уставившись стеклянным взглядом в стену. Все уже собрались расходиться, когда командир первого отряда, наконец, подал голос. — Ложитесь спать, я подежурю. — они находились в красном секторе, поэтому ночью может быть опасно. Спать не хотелось от слова совсем, тем более, Изуку не желал помешать чьему-то сну своими кошмарами, а после сегодняшней потасовки они определенно будут. — Я тебя утром сменю. — Чатора несильно хлопает его по плечу, на что Изуку неопределенно дергается, тот оставляет его в покое и ложится в свой спальный мешок. Томоко и Рюко разместились на старой кровати, Ширетоко зарылась носом в одеяло, прижимаясь ближе к подруге, чтобы согреться и успокоиться, Шино легла с другой стороны кровати на спальный мешок, охраняя спокойный сон своих друзей. Кацуки просто сел рядом с Изуку, игнорируя его непонимающий взгляд.       Они долго сидели в тишине, слушая, как успокаивается учащенное дыхание, переходя в спокойные, медленные вдохи и выдохи. Парни наблюдали, как свет луны тихо пробирался через окно в их квартиру, освещая полутемное пространство с приглушенными лампами. Даже воздух застыл, приятно охлаждая кожу после знойного дня, давая передышку уставшим мыслям и разгоряченной коже. Весь этот уют и полутьма успокаивали, расслабляли, заставляя глаза непроизвольно закрываться, а голову тяжелым грузом падать, она больно ударяется о стену, вмиг пробуждая сознание Мидории, запуская круговорот бесконечных и назойливых мыслей.       Полутьма разрезается слабым огоньком зажигалки. Он на минуту загорается и так же тихо затухает, оставляя после себя тлеющий конец сигареты. Дым собирался в темноте и рассеивался в лунном свете, сливаясь с воздухом. — Получается… — тихо начал Бакуго, он завороженно наблюдал за струящимся дымом, что так медленно и изящно слетал с тонких губ. — Все в армии припизднутые, да? — А чего ты ожидал? — Изуку вяло прокручивал мысли в своей голове. Он понимал, что ожидания Кацуки сильно отличались от реальной картины мира, он в этом убедился еще на первой вылазке, но ему до жути было интересно, насколько его взгляд на вещи был ошибочным.       Кацуки тяжело вздохнул, он пытался собрать свои мысли воедино, чтобы внятно их донести до командира, все его ощущения были непонятными, стягивались тугим комом внутри, заставляя чувствовать невероятное напряжение и недопонимание. — Я думал… Что в армии будут взрослые и серьезные люди, которые… Осознанно подходят к своей работе, да и в жизни примерно такие же, то-есть, не ведут себя, как шизики, или маленькие дети. — Значит, маленькие дети, да?.. — Изуку задумался. Они с Кацуки для остальных взрослых такие же дети, совсем неопытные и слишком маленькие для войны. Так кто из них тут настоящий ребенок? — Кацуки, скажи, как ты себя сейчас чувствуешь? — В каком плане? — Просто свои ощущения. Вот прям сейчас.       Бакуго непонимающе смотрел на спокойного командира, что расслабленно вытянул ноги и вглядывался в окно уставшим взглядом. На полу стояла нетронутая банка консерв с ложкой, явно уже остывшая. Он прислушался к своим ощущениям, на полу было очень неудобно сидеть, пятая точка уже ныла, плечи затекли от твердой стены, но куртка согревала от проходящего здесь сквозняка. В голове ни одной мысли, только непонимание ситуации удручало общую картину сонного спокойствия и приятной усталости. Он посмотрел на руки, которые лениво свисали с колен. — Это как-то глупо. Ладно, чудик, я чувствую себя нормально, доволен? — А подробнее? — Кацуки оскалился и тихо зарычал. — Да какая нахуй разница?! Господи… Ну, просто нормально, спать хочу, а голова пустая, еще плечи ноют из-за стены. — Хорошо, а до этого ты как себя чувствовал? — Бакуго глухо стонет от этого допроса, зря он вообще свой рот открыл на эту тему. Он так не любил копаться в себе и анализировать свои ощущения, это было слишком сложно, непонятно. Словно он не мог словами описать свои ощущения, в голову приходили только глупые образы.       Он прикрыл глаза и постарался вспомнить, что было сегодня днем и утром. Было безумно обидно за отстранение от драки, очень больно от порезов на руках и страшно от вида Мидории серди полчища врагов. Он так сильно боялся спустить курок и направить дуло не в том направлении, парень просто мог наблюдать за отчаянным сражением, что заставляло кровь стынуть в жилах, прокручивая бесконечные образы монстров у себя в голове, напоминая о той панике, невероятном ужасе. Он чувствовал себя так… — Напряженно. — спустя долгое время выдал Кацуки, с удивлением рассматривая спокойные руки, они не дрожали, просто расслабленно свисали под тяжестью своего веса. — Меня словно в тисках зажали.       И тут до него дошло. — Погоди… — Томоко-сан тоже боится, — медленно начал Изуку. — она не может спать в одиночестве, даже в бункере ее беспокоят кошмары, только друзья и успокаивают. Говоришь, ведут себя как дети малые? Всем нужна передышка от войны, и они стараются поддерживать друг друга как могут. Чатора-сан рассказывает свои смешные истории и заботится обо всех вместе с Шино-сан, потому что они хотят немного расслабиться, почувствовать теплое отношение вместо ледяного дыхания смерти, чтобы снова ринуться в бой с новыми силами. Иначе такое количество стресса приведет к большим потерям.       Бакуго не смотрел на это с такой стороны. Он расценивал весь этот цирк как бред умалишенных, но даже сам не заметил, как сумел расслабиться в этой непринужденной и глупой обстановке, слушая забавные истории, смеясь вместе со всеми, отпуская тяжелые переживания и мысли прочь из своей головы, наслаждаясь долгожданной тишиной в черепной коробке, это было так приятно и необычно, словно он вернулся на три недели назад, в свой родной бункер, когда просто оставался с мамой после изнурительных тренировок и в шутку переругивался с ней, играл в карты и приятно проводил время. — В итоге я один тут как мелкий сопляк. — глупое прозвище матери слетело с губ неосознанно, заставляя их растянуться в мягкой улыбке, он так хотел с ней увидеться, но еще полторы недели до возвращения на базу. — Все мы для них еще дети. Раньше Чатора-сан отбирал у меня сигареты. «Ты еще слишком маленький, Мидория», а это было три года назад. — он мягко улыбнулся, услышав тихий смех Бакуго, чувствуя, как его плечи сотрясаются от смеха, а он сам немного жмурится. — Было еще круче, они пытались меня накормить, Ширетоко-сан даже с ложки попробовала, но это уже другая история.       Было приятно вот так просто разговаривать с Изуку на отвлеченные темы, слушать мягкий и сиплый голос, постепенно успокаиваясь под забавные шутки и истории из жизни, прикрыть глаза на тихом монологе и позволить мыслям гулять по сознанию свободно, разливая тепло по всему телу, облокачиваться на острое плечо и чувствовать себя так спокойно, безопасно, что можно просто расслабиться. Мидория не сдвинулся с места, когда почувствовал тяжесть чужого горячего тела на своем плече, просто позволил уставшему Бакуго удобно устроить голову, позволяя восстановить силы для завтрашнего дня.       Изуку медленно проваливался в свои мысли, завороженный лунным светом из окна. Он не хотел близко подпускать Бакуго, вообще кого-либо в свою жизнь, но качество работы сильно зависит от взаимоотношений в команде, он уже увидел, что постоянные придирки и ругань не приводят ни к чему хорошему, только к большему эмоциональному и физическому напряжению, что сильно мешает. Он позволил Кацуки сегодня подойти очень близко, послушать его истории и вторгнуться в свое неприкосновенное личное пространство, но Изуку так скучал по человеческому теплу, ослабив бдительность от шумных разговоров и шуток, что выбили все роящиеся мысли из головы, оставив смертельную усталость и чувство безграничного уюта. Он будет думать о том, что совершил огромную ошибку для своего личного комфорта позже, а сейчас просто насладиться щекоткой колких волос на своей щеке, блаженно проваливаясь в умиротворенную тишину.       Когда Чатора встал на пост, парни безбожно спали у стены, прижавшись друг к другу плотнее в поисках тепла.