Вечер
Я проснулась от звонка. — Евгения Михайловна, здравствуйте. Иван Францевич пришёл в себя. Можете его навестить.— Спасибо, Аркадий Павлович.
Протерев глаза, поняла, что нахожусь в родительском поместье. Как же мне хуёво. Это хуже чем ужас. Это какой-то ужасно ужасный ужас. Жарко и одновременно холодно. — Как самочувствие? — Саша зашла в комнату. — Хочу сдохнуть, — укрываюсь одеялом, — прямо сейчас. — Я тебе принесла чаю и таблетки от похмелья. — Подойди ко мне. Я подняла майку сестры до шеи и проверила наличие трикветра. Ничего нет. — Ты чего? — Говорят, что сейчас клещи какие-то хитрые. За спину кусают, представляешь? — Я не выхожу на улицу. Там жарко. — Соглашусь, — киваю, — о-о-о-о-о, — закружилась голова. — Кайф ты поймала, — смеётся, — тебе всегда мало. — Саша, — махнула рукой, — дай умереть спокойно. — Вчера просила о другом. Отвезите меня в клуб, там весело! — Врёшь… — Смотри, — протягивает телефон. — Ой, нет-нет, — отворачиваюсь. События вчерашнего дня кажутся мне далёкими, чужими. Ощущение, что всё это кошмарный сон и ничего более… — Так, — аккуратно поднимаюсь, — я поехала, — запила таблетки холодным чаем, — хорошо-о-о… — Жень, а почему ты так громко кричала? — поникла, — папа тебя обидел, да? — Нет, — улыбаюсь, — эмоции нахлынули. Всё хорошо, тебе не стоит переживать. — Врёшь, да? Я взъерошила ей волосы и вышла из комнаты. Отца с матерью дома не было, что подняло мне настроение. Не хочу с ними разговаривать сейчас. Надо переварить всё услышанное. Дома привела себя в человеческий вид, накормила кота и отправилась в больницу. — Вы приехали, — врач улыбнулся, — он вас ждал. — Ещё подождёт. Пить после сдачи крови — самая ужасная идея, которая могла возникнуть в моей голове. Тупее не придумаешь. Сейчас умру. — Жизненно важные органы не задеты, кроме селезёнки. Её пришлось удалить. До конца жизни Иван Францевич будет принимать витамины, различные минералы, которые способствуют поддержанию иммунитета на должном уровне. — Период реабилитации сколько займёт? — Около трёх месяцев, может немного дольше. Следует исключить любые физические нагрузки, никакого веселья, вечеринок, курения и алкоголя, а также диета. Секс тоже к этому относится. — Вы запрещаете Бриллингу жить, — усмехаюсь. — Ваша кровь прижилась в организме как родная. Вы спасли человеку жизнь. Надеюсь, что в этом будет толк. — А донорской не было? — Была, но резус-факторы не сходились. Тем более, кровь привезли бы только утром. — К нему можно? — Нужно. Он мирно и тихо спал. К нему подключены аппараты, кислородная трубка, капельница с антибиотиком. Я поставила рядом с койкой стул, и аккуратно уселась, пытаясь не создавать лишних звуков. — Хоть бы помыли, — вытираю с руки засохшую кровь. Бриллинг резко обхватил мою ладонь, прижимая к себе. — Я думал, — шёпотом, — что ты не придёшь. — Ошибся. — Спасибо за кровь, — не открывает глаза, — но зачем? — Поправишься, напишешь завещание на моё имя, и уже тогда, пристрелю тебя, — улыбаюсь. — Карницкая, — усмехнулся. — Как себя чувствуешь? — Курить хочу. Сил уже нет… — Забудь. Ты на диете. — Лучше умереть… Тут вообще кисло. Медсестрички так себе, не кормят, какой-то дурью колят. — Потерпишь. Скажи спасибо, что живой. — Уже сказал, — кивнул, — между нами ничего, да? — Не знаю. Я просто положила голову на край кровати, дабы скрыть слёзы. — Женя, — проводит по волосам, — моя Афродита... — Убери руки, — всхлипнула. — Нет, — продолжает. Он был слаб настолько, что не мог открыть глаза, но нашёл силы для того, чтобы спутать мои волосы. — Это ужас какой-то, Бриллинг, — прошептала. — Давай так, — почесал, — я покажу тебе свой мир, и если тебе не понравится, то придумаю способ, как закончить все это безопасно. — Сам себе веришь? — убрала прядь волос с лица и посмотрела на него исподлобья, — напомнить, что было с Кокориным? — Память у меня отличная, — тепло улыбнулся, — ты устало выглядишь. Едь домой, пожалуйста, отдохни. — Там одиноко. Говорят, что выход есть из всех ситуаций. Кажется, кроме нашей. — Скоро вернусь. Что ты рассказала? — Когда приехала, то всё так и было. Грушины мертвы, Фандорин без сознания, а ты шашлык, — рассмеялась. — Спасибо, — цокнул, — хочу тебя обнять. — Вань, — в горле образовался ком. — Опережу твой вопрос. Я тебе не соврал вчера, — прокашлялся, — мои чувства к тебе — самое искреннее, что мне довелось почувствовать. Говорить о любви не умею, но показывать это умею. — Мне не стоит считать тебя чёрствым и безэмоциональным? Ты белый и пушистый? — Узнаешь… — Отдыхай, — поднимаю голову, — завтра приду. — Нет-нет, — удерживает за руку, — посиди со мной, если хочешь. — Хорошо, — сдаюсь. Бриллингу нужен человек, который будет рядом с ним. — Состояние странное. Тошнит и морозит, — выдыхает. — Это отходняки, — поднимаюсь со стула, — наркоз и обезболивающее, плюс ко всему, моя кровь. — С ядом? — Да, — подхожу к шкафу, — медленно убивает тебя. Достала плед, а после накрыла им Ваню. Мужчина уснул где-то через час. Весь какой-то покоцанный, лохматый, но максимально уязвимый и нежный. — М-м-м? — Спи, — оставляю лёгкий поцелуй, — я приду завтра. — Кинула меня.Месяц спустя
Похороны Грушиных стали для меня тяжёлым событием, но лишь из-за Фандорина. Во время прощальной речи, Эраста трясло и он сильно плакал. Я молча гладила его по руке, сдерживая собственные слёзы. Прости меня, мой милый друг, но не могу рассказать тебе правду. Не стоит тебя в это втягивать, по крайней мере, время неподходящее. — Попей водички, — протягиваю бутылку. — С-спасибо, — отпивает, — что ты рядом. Это очень важно, — пошатнуло. — Может, тебе следует ещё полежать в больнице? Голова кружится? — Нет, всё хорошо. Ну, — кивнул, — немного. — Давай отвезу тебя домой? Да хоть куда. Если хочешь, то прогуляемся. — Спать хочу. Не сдержавшись, обняла Эраста. — Мне очень жаль, что так вышло, — прошептала. — Да, — вновь расплакался, — извини, что я как девочка. Всё реву и реву. — Слёзы — это нормально. Я уже ходила без повязки на руке. Шрам какого-то багрового цвета и почему-то похож на молнию. Голова раскалывалась от удара, и огорчало то, что когда зашивали, срезали волосы. Когда новые отрастут, то буду похожа на домовенка. К счастью, это затылок. Мы ещё раз поговорили с отцом, но в этот раз спокойнее. Я услышала его, постаралась принять позицию, как и папа. Немного успокоилась, даже подумала над предложением присоединиться. И как сказал Ваня, после его выздоровления, он познакомит меня с Азазелевцами. Перед работой заезжала к Бриллингу, привозя ему полезный завтрак. — Меня достали овощи. Я хочу курить! — Нельзя! — достаю контейнер, — что ты как маленький ребёнок? Открыв ящик, увидела там пачку сигарет, зажигалку и упаковку конфет. — Блять, — закрыл лицо руками. — Я сейчас, — чуть не швырнула в него сигареты, — засуну тебе их в задницу! По-русски же сказали, никакого табака и сладостей, Ваня! — Не кричи на меня… Я же болею. — Так, — успокаиваюсь, — ты меня услышал. Ешь и на уколы. У палаты круглосуточно дежурила охрана. — Кто из вас купил Бриллингу сигареты и конфеты? — показываю пачку. — Иван Францевич приказал, — хором. — Вам стоит бояться меня, а не Ивана Францевича, — рявкнула, — ещё раз увижу, придушу обоих. Поняли? — Да. — Не слышу. — Мы вас поняли, Евгения Михайловна. Дома Ваня бесил меня ещё больше. С каждым днём его больничного, хотелось придушить его всё больше. Он маялся без дела, вынося мозг всем вокруг. Мне и коту. — Ваня! — крикнула, почувствовав аромат сигарет, — сука! Бриллинг с ошарашенными глазами выбежал с веранды, при этом держась за бок, он скрылся в ванной комнате на первом этаже. — Я тебя собственными руками придушу! — стучусь в дверь, — Бриллинг! Отчитывала его за курение как мать подростка. Надоел! — Одна в день! — оправдывается, — у меня раньше пачка за день улетала! Женечка, прости! — Только же швы сняли, — оглядываюсь, — а ты уже во всю куришь и жрешь роллы! — Я больше не могу. Мне хочется вкусного! — Ты сдохнешь послезавтра, понял? — Выйду на работу запуганным и зашуганным. — Тебя, блять, запугаешь, — отхожу. Он рвался на службу, но там уже все отвыкли от его присутствия. Хартманн чувствовал себя королём управления. Я думала, что хуже Бриллинга в лице начальника никого не будет, но ошиблась. Тимофей Александрович позволял себе всё: курил в кабинете, нагло клеил сотрудниц, да и вообще, он просто забил на должностные обязанности временно исполняющего. Убийство Грушиных привело к тому, что дело Азазель было решено возобновить. Конечно же, этим занимались обычные люди, которые не являются частью группировки. В кабинете Хартманна собрались вышестоящие чины сыска, ну и мы с Эрастом. — На данный момент, — Тима, — мы установили слежку за Воробьёвым. — На данный момент, — Бриллинг открыл дверь кабинета, — ты пересаживаешься. Ходить ему больно, но всё равно припёрся в управление. Ваня выглядел очень вяло: обросший, с щетиной, в спортивном костюме и с тростью. Вот неугомонный. — Я думал, что ты помер. — Не думай, — скривился, — плохо получается. Жестом руки он согнал Хартманна с места и шумно выдохнув, уселся в своё кресло. Довольный. Так горд собой. Орёл, блять. Совсем забыл про то, что утром получил полотенцем. — Много пропустил? — Иван Францевич, — Аркадий Трофимович, — на самом деле — нет. В ваше отсутствие было принято решение установить слежку за Воробьёвым, — выводит изображение на дисплей. — Для чего? — Его упустили при задержании, — объясняет, — мы считаем, что он сможет, — задумался, — выдать своих сообщников. — А причастность доказана? — цокнул. — Частично. — М-м-м, — сделал вид, что удивлен, — неплохо. — Женёк, ты мужа утром плохо покормила? — Хартманн решил съязвить. — Тимофей Александрович, будь добр, не смешивай личное и службу. Хорошо? — сделал замечание. — Так точно. — Уже лучше. Что по поводу убийц Грушиных? — Ищем, — Николай Степанович скривился, — Иван Францевич, прошу простить, но не могли бы вы напомнить, как всё произошло? — Лёгко, — засмотрелся на Эраста, — мы с Фандориным приехали к Грушину, нам открыли двери, Эраста сразу же вырубили ударом по затылку, а меня протащили дальше. — Супруги уже мертвы были? — Да. Избивали, пытались узнать ход расследования, я промолчал, за что выкинули в окно. Продолжение известно всем. Так хорошо и убедительно врёт. Я бы поверила, честно. К сожалению, знаю что было на самом деле. — Евгения Михайловна, повторите вы. — Приехав в отдел, дабы забрать вещи из шкафчика, разговорилась с Екатериной Викторовной Фроловой, из разговора узнала, что Иван Францевич и Эраст Петрович поехали задерживать Ксаверия Феофилактовича. — Ваше присутствие там для чего? — Хотела помочь, — смотрю на Бриллинга, — Екатерина отправила мне адрес, а приехав, увидела то же самое, что и наряд со скорой помощью. — Почему у вас рассечение? — От увиденного поплохело, и запнувшись, я упала. Для меня такое впервые. — Евгения Михайловна отличается излишней эмоциональностью, но в силу неопытности, — как-то странно защищает, — со временем пройдет. Жаль, что в жилом комплексе, где был дом Грушиных не было видеокамер. — Очень, — Эраст подал голос. Мы с Лизой поддержали Фандорина в столь тяжёлое время. Грушины оформили завещание на имя Эраста, так как своих детей у пары никогда не было. В скором времени он обратится к нотариусу для открытия наследственного дела. Необходимо успеть подать заявление по полугода со дня смерти, иначе, наследника по завещанию отправят в суд для восстановления сроков. На протяжении часа мы обсуждали дело Азазеля, и пришли к выводу, что повторное возбуждение имеет смысл. Бриллинг невозмутим. Когда все, кроме нас, разошлись, Иван Францевич высказал своё недовольство. — Тимох, — поднимается, — скажи мне, а кто дал право курить в моём кабинете? — На улице жарко. — В здании имеется курилка. Временно исполняющий, а тебе не кажется, что ты прихуел? Сотрудниц лапаешь налево и направо, хуйней страдаешь, куришь в кабинете. Это что такое? — Вань. — Иван Францевич, — грубо поправил, — я московское управление на тебя оставил, да? А когда приехал, охуел от того, что там творилось. Ты вообще работать не собираешься или с концами хуй забил? Если за месяц ситуация не изменится так, как надо мне, то рапорт, удостоверение и табельное на стол. — Понял, — уходит. Бриллингу стало невыносимо больно. — Тебе надо дома лежать. — Я там крышей еду, — садится обратно, — скучно. — Вань, тебе удалили селезёнку, несколько сквозных ранений конечностей. За месяц это не проходит. — Знаю. Меня напрягает находиться в четырёх стенах, тем более, мы с тобой живём как соседи. Даже спим в разных комнатах... Я ухаживала за ним, во всём помогала и заботилась, но близко к себе не подпускала. Не могу пока… — Боюсь тебя, — шёпотом, — не знаю, чего можно ожидать. — Понимаю. Может, нам стоит начать конфетно-букетный период? — Возможно, — улыбаюсь, — мне пора идти. Пересилив себя, мужчина поднялся и подошёл ко мне. Бриллинг коснулся подбородка, поднимая голову вверх. Я не сдержалась и смутилась, ощущая жар тела, аромат, пристальный взгляд, а также дикое влечение. — Карницкая, — прошептал, — я тебя люблю.