Две недели спустя
Состояние Жени оставалось стабильно тяжелым. Девушка всё ещё находилась без сознания. Ваня привёз целую конвенцию врачей, но все твердили как один. — Ждите. Рядом с ней находилась Юля. Охранник и помощник в одном лице. Бриллинг и Михаил Александрович занимались поисками Иорданцев, бесконечными допросами. Ваня посещал её несколько раз в неделю, и то, лишь на пару минут. Он держался молодцом. Разум холодный. Конечно и срывы случались. В порыве гнева Иван Францевич разгромил всю комнату. Умудрился шкаф стулом пробить. С одной стороны это восхищает, такое хладнокровие нужно для жизни и работы, но с другой стороны, оно отталкивает и делает больно близким людям. Хела остановила Бриллинга у выхода из больницы. — Ты куда? — Не понял сути вопроса, — сморщился. — Останься, — прорычала, — ты ей нужен, Абаддон. — Она без сознания. Чем я могу помочь? — Побудь рядом с ней. — Я занимаюсь решением проблем. Бриллинг устало потер глаза. Ему явно не нравится тема для разговора. — Работаю, Хела, я работаю. Какой толк от того, что буду сидеть в больнице и страдать? Очнётся, тогда уже видно будет. — Козёл, Абаддон, ты козёл, — передразнила его. Иван Францевич не понял в чём причина внезапных оскорблений. Последние несколько дней вышли тяжёлыми. Он практически не спал, много курил, и конечно же, пил. Больше всего Бриллинг ненавидел две вещи: лжецов и документацию. Последняя стала его занятием, которое выжимало все силы. Глаза болели от экранов, мелкого текста. Сбор информации требует много времени. — Она уже пятнадцать дней без сознания. — Я ищу Иорданцев, с которыми сбежал Николай. — Состояние тяжелое. — Хаммерсон сказал, что видит улучшения. Всё, поехал. — Да стой ты! — схватила его за руку, — у тебя жена там лежит, блять! Иди и побудь с ней, неисправимый эгоист. — Ничего не перепутала? — прорычал. — Нет! Кто-то должен иногда засовывать хер в твою жопу, чтобы ты не забывался, Бриллинг. Ты женат. Женат, чёрт возьми! Твоя задача — быть там и молиться всем богам за её здоровье! — Страдать? — Да! Да! В этом и суть брака, Ваня. Быть вместе всегда, разделять боль, счастье, радость. Вы — партнёры. — Юля… Всё. — Я не понимаю, как она вышла за тебя замуж. Боже, что такого должно было случиться, чтобы согласиться на такую ерунду? Ты же никогда не изменишься. — А для чего мне меняться? — Для Жени… — Хватит. Я поехал. — Я не закончила. Ты ей рассказал? Они оба поняли, о чём идёт речь. — Нет, — опустил глаза, — не могу. — Надо! С ума сошёл? Это же такая ответственность! — Как мне сказать Жене, что я ебаный блядун, который напрыгался и подцепил ВИЧ? Юля знала о страшном диагнозе Бриллинга лишь по одной причине. Она была медсестрой, или как называл её Аластар «Главврач Азазеля». — Я на терапии, секс всегда защищён. Считай, что болезни и нет. — Она есть. Ты не сбился с графика? — Нет. Каждый день как по часам, уже семь лет, я закидываю таблетки и всё нормально. Активность вирусов нулевая. Я не могу передать вирус кому-либо, и мои дети родятся ВИЧ-отрицательными. Всё нормально. — Расскажи. Это важно. — Я поехал, — махнул рукой. — Останься! — Я поехал, — прикрикнул. — Ей хотелось бы увидеть тебя, Бриллинг. Вот очнётся, а рядом сидит какая-то девка. Ваня, не будь уродом. — Звони, — поправил куртку.Карницкая
Пить хочу. Я хотела почесать нос, но руку поднять не смогла. Сил нет. На глазах какая-то пелена, ощущение, что зрение упало. — Женя! — подскочила Хела, — что-нибудь хочешь? — Пить, — прошептала. Она аккуратно села на край кровати, протягивая стакан с трубочкой. — Давай чуть-чуть. Живительная влага. — Что-нибудь болит? Как вообще себя чувствуешь? — Не знаю, кажется, болит всё. — Ты была без сознания чуть больше двух недель. Ваня нашёл тебя в подвале склада. — И где он? — Вернулся в Петроград. Без него никак, — слабо улыбнулась, — сама понимаешь. — Да. А папа? — Там же. Молодцы. Переживали как могли.Неделю спустя
Ко мне приходили из полиции. Я сказала, что поругалась с мужем и ушла от него в другой магазин, а после ничего не помню. Очнулась в больнице. Мне поверили. Удивительно, но Бриллинг сказал то же самое. Хела рассказала, что всё под контролем. Азазель всё решил, и допрос лишь формальность. — Как вы себя чувствуете? — Фарбер осматривает меня, — головокружение, тошнота, слабость? — Головокружение и слабость. Читая описание своих травм и поставленных диагнозов, удивлялась тому, что вообще очнулась. Удалили часть печени. Я настолько безразлична к происходящему, что могла лежать в палате часами и тупо смотреть в потолок. В зеркале было что-то страшное. Кожа бледная, даже какая-то серая, огромные круги под глазами. Как мертвец. Хела помогала мне абсолютно во всём. Спасибо ей. — К тебе гости, — открывает шторы. — Кого черти принесли? — Привет. Бриллинг с довольной рожей зашёл в палату так, словно его здесь ждали как короля. Видеть его не хочу. Юля ушла. — Здравствуй, — киваю. — Как самочувствие? — Чудесное, — отвечаю максимально сухо. — С тобой что? — Очнувшись, увидела Юлю. Когда я, в своё время, от тебя не отходила, и была рядом ровно столько, сколько представлялось возможным. Где был ты? — Я работал. — И за две с лишним недели сколько времени был здесь? — Несколько часов. Говорю же, был занят. Бежецкую увез в Россию. — Уехал домой и даже не позвонил. Я пришла в себя неделю назад. — Мне Хела все рассказывала. — Уходи… Я отвернулась, пытаясь скрыть слёзы обиды и успокоиться. Мне нельзя нервничать в таком состоянии. — Не понял. — Работа, работа, работа, работа, работа. Мне сдохнуть надо, чтобы ты на меня время нашёл? — Прекрати, — закатил глаза. — А что мне прекратить? Что? Со мной Юля была всё это время, Амалия каждый день по десять раз звонила, даже папа нашёл время в вашем плотном графике. Боже, Ваня, Фандорин каким-то образом дозвонился! — взяла в руки телефон, — а ты нет! Ты мой муж, я за тебя замуж вышла, твоя фамилия в моём паспорте! — Я же предупреждал, что стелиться не стану. — Быть с женой в больнице, когда она без сознания унижение какое-то? Работа дороже меня? — Я не ставлю вас на одни весы. — Ты меня вообще никуда не ставишь. Гнев и злоба разум затуманили? Я найду тех, кто сделал это с ней, но на неё забью. Так? — Нет. — Мне кажется иначе. Ты мне должен был помогать, ты должен был сидеть со мной, кормить с ложечки и придерживать за руку, когда иду. Ты! А была Юля, которую я знаю пару дней. — И что ты хочешь услышать? — Извинения, например. Хотя, — задумалась, — нет. Они не помогут. Я тебе зачем? — Люблю. — Люблю настолько, что оставил одну. Поторопились мы с бракосочетанием. Есть что сказать? — У меня ВИЧ. Молодец. — И как давно? — Семь лет. Я трахал всё что движется. Узнал случайно, от кого не знаю, на терапии сижу. — А раньше нельзя было сказать? — А ты брезгуешь? — Нет. Сказать так, для информации. — Это как-то поменяло твоё отношение ко мне? — Твоё ко мне отношение меняет лишь поведение и поступки. Вот где-то ты молодец, а где-то просто кошмар. Ты предложил мне секс без обязательств и даже не поделился таким. — Все под контролем. Говорю же. Я не могу кого-либо заразить. — Я знала, что ты холодный и чёрствый человек, который полностью контролирует свои эмоции, да и Амалия рассказывала, но даже не подозревала до какой степени всё запущено. В твоём взгляде один лёд, блять. — Женечка, а ты думала, что появившись в моей жизни сможешь перевоспитать под себя? Нет, — усмехнулся, — мне не двадцать лет, а тридцать пять. Варианта два: либо мы принимаем друг друга как есть, либо расходимся. Я меняться не буду. — Никто не заставляет ломать себя изнутри, но можно быть более мягким каким-то? С тобой тяжело, понимаешь? — Да. Пусть меня лучше боятся, чем любят. — В тебе есть что-то хорошее, я знаю это, и даже видела, но твои перемены настроения начинают сводить с ума. Понимаешь? Пять минут у тебя ко мне дикая любовь и позитивные вибрации во всех местах, а через десять минут ты рычишь как собака на цепи, дерзишь. Говоришь о чувствах, но подскажи, как мне тебя любить, если я боюсь? — Любить боишься? — не понял. — Тебя. Бриллинг, я тебя боюсь. Надеялась на стабильность, а получила качели. В тебе много достойных качеств, но недостатки перекрывают это. Я тоже хороша, не спорю. — Чего ты завелась? — Завелась? Я лежу в больнице на грани смерти, а ты носишься за Иорданцами! — Не кричи! — Я не могу не кричать! Я узнаю о том, что у тебя ВИЧ после секс-марафона. Ты осознаешь что делаешь? Это же пиздец, Вань. Мне всего вышесказанного хватило по самое горло. — И что теперь? — А теперь, я хочу вернуться домой и подать на развод. Он шумно выдохнул, поджал губы и сложил руки на груди. Ноль эмоций. — Ебаное дерево, — из последних сил швырнула подушку, — хоть сейчас что-то покажи! Я ему про развод, а он как сидел, так и продолжает! Покажи мне, что боишься меня потерять, покажи мне, что любишь меня и ценишь! — Я показываю это действиями, но в этот раз проебался. Из-за такой ерунды разводиться? — Для меня это огромный показатель уровня отношения ко мне. Я пыталась как-либо залечить твои раны, понять, что и где болит, но не получается… Мне было бы так приятно осознавать то, что ты был всегда это время рядом, оставил свою работу и просто ждал меня, переживал и что-нибудь другое. Зная бы, что я выше всей этой ерунды, ненависти и зла, вопросы бы все отпали. Отец тоже со своими тараканами, но он никогда не играл с матерью в эмоциональные догонялки. Работа — это работа, а дома будь добр держи себя в руках. — Ты фамилию оставишь? — Это всё, что ты хочешь сказать? — Да или нет? — Нет. — Послезавтра отправишься домой, — поднимается с места, — я полечу с тобой. Нас разведут в тот же день. Поставив стул на место, он молча вышел из палаты.